Текст книги "Помни, что ты смертный"

Автор книги: Энн Грэнджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Маркби спрятал улыбку.

– У вас не возникало желания подшутить, устроить какую-то каверзу, розыгрыш, чтобы Лайам Касвелл за собой присматривал?

Бодикот так быстро заморгал, что Маркби, подобно любому другому, сразу вспомнил рептилию – ящерицу на камне.

– Для чего мне дурачиться? Я не ребенок, чтоб шутки шутить. Если б он снова швырял в коз камнями, напустил бы на него серьезных ребят, звякнул бы в Королевское общество. Сразу угомонился бы.

– Вы любите животных, мистер Бодикот? Возмущаетесь жестоким обращением?

– А как же! Всю жизнь каких-нибудь животных держал. – Узловатые пальцы сжались на коленях. – А он мне угрожает, сами знаете. Грозит своих юристов привлечь. Может?

– Если позволите своим животным свободно бродить, причинять вред, то может.

– А он мне вред не причиняет? Или моим животным? – Бодикот повысил голос и ткнул в собеседника пальцем. – Что скажете?

– Пока вы утверждаете, что доктор Касвелл однажды бросил камень. Он не отрицает. Элементарная реакция. По его словам, он не собирался попасть в козла, хотел лишь отпугнуть. Не каждый привык обращаться с животными так, как вы, мистер Бодикот, особенно со стадом коз.

Морщинистая стариковская кожа на лице и шее тускло зарделась, подбородок затрясся, блеклые глазки вспыхнули.

– Попасть не собирался? Правда? А когда они коз пытались отравить?

Изо рта вылетела слюна и повисла на подбородке.

– Успокойтесь, мистер Бодикот, – миролюбиво предложил Маркби. – Это несерьезно.

– Да? – Старик снова брызнул слюной. – А репа?

Суперинтендент вышел из коттеджа в черный деревенский вечер и посмотрел на небо. Там в безоблачном просторе царила почти белая луна, сверкала россыпь созвездий. Их легко распознать. Видно, грядет очередная морозная ночь. Он вдохнул холодный чистый воздух, наполнив легкие после душной комнаты, и направился к дороге. Увидел автомобиль Мередит, смутные очертания ее головы. Она сидела в машине, ждала. Когда он приблизился, опустила стекло.

Он наклонился и проговорил:

– Спасибо, что дождалась. Извини за задержку. Как поживаешь?

– Прекрасно. Хотелось бы сказать о Салли то же самое. Честно говоря, иногда хочется свернуть Лайаму шею. Конечно, он ее любит, но для интеллигентного человека ведет себя безобразно. Думает только о своей работе!

– Всегда так было? Ты ведь с ними давно знакома…

– Да. Отчасти всегда, но чем дальше, тем хуже.

Алан положил руку на ребро опущенного стекла.

– Слушай, если у тебя вечер свободен, может, где-нибудь поужинаем попозже?

Мередит чуть удивилась, что он так быстро позабыл о деле, и Маркби был вынужден поспешно добавить:

– Понимаешь, ты хорошо знаешь Касвеллов, хотелось бы кое-что обсудить. Ужин не развлекательный, а деловой.

Сразу понял, что это не слишком любезно.

Она помолчала, хотя по другой причине, и сказала:

– Не люблю сплетничать о друзьях. И в последнее время почти не ужинаю.

– Слушай, мы сплетничать не будем. Кто-то покушался на Лайама Касвелла, отчего чуть не погибла его жена. В данный момент он помогать не хочет. Мне надо поговорить с человеком, который сумеет пролить на это дело хоть какой-нибудь свет. Надеюсь, понимаешь, что разговор будет строго конфиденциальным?

Алан не сдержал отчаяния в голосе. Она вздернула бровь.

– Понимаю. Но ведь виновны экстремисты из движения в защиту животных, разгромившие лабораторию Лайама, правда?

– Не волнуйся, я этим займусь. Только складывается впечатление, что у Касвелла гораздо больше врагов. Поправь, если я ошибаюсь.

Мередит забарабанила пальцами по рулевому колесу.

– Не ошибаешься. Хотя все не так просто, как кажется. Где встретимся?

– Любишь индийскую кухню? Давай поедим в кашмирском ресторанчике, где бывали уже пару раз. Среди недели там должно быть тихо.

Мысль о специях и остром карри пробудила настоящий голод после пресных блюд миссис Хармер, и Мередит кивнула.

– Отлично. В четверть восьмого?

К ее приходу Алан уже сидел в ресторане. В маленьком заведении с малиновыми обоями тихо звучала индийская музыка. Мередит его сразу увидела. Хотя она давно сюда не заглядывала, хозяин узнал ее и с энтузиазмом приветствовал.

Она села напротив Алана, неуверенно улыбаясь. Пока она добиралась пешком до ресторана, у нее было время подумать и кое в чем засомневаться.

Уже точно известно: полицейская работа человеческих чувств не учитывает. Сама она в данный момент испытывает самые противоречивые чувства. Хорошо, что Салли серьезно не пострадала, но плохо, что такое вообще случилось. Хорошо, что Алан пожелал узнать ее мнение, но плохо, что это может закончиться ссорой.

Дело в том, что хотя она его любит – и он ее тоже, пусть даже они оба открыто не говорят о любви, – в форменной фуражке он становится совсем другим человеком. Другим Аланом – чужим, незнакомым и пугающим. Каким он был в начале их знакомства, когда они нашли друг друга, стоя на противоположных краях пропасти, протягивая друг к другу руки и не дотягиваясь. В то же время, как ни странно, проводившиеся им расследования нередко восхищают ее, манят принять участие. Что приводит Алана в отчаяние.

Впрочем, на этот раз он ее сам позвал, чтобы поговорить о случившемся. Проблема в том, что беседа с ним в его официальном качестве о друзьях – Салли и Лайаме – чертовски смахивает на донос. Поэтому она обдумала, что сказать. Выпрямилась на стуле, устремила на него деловой взгляд.

– Значит, дело ведет региональная бригада?

Алан поморщился.

– Возможно, это лишь первый случай из ряда атак по случайному выбору. Допуская, что действуют экстремисты, в первую очередь надо выяснить кто. Большинство организаций защиты животных применяют открытые методы. Стараются держаться в рамках закона, а если выходят за рамки, то лишь в части нарушения общественного порядка. Прорывают пикеты, буянят, когда накалятся эмоции и взорвется темперамент. Все это попадает в вечерние новости, а организаторы вовсе не против публичной огласки. Полиция не рада, но я лично предпочитаю это сегодняшнему происшествию. Любые направленные атаки нежелательны. В движении защитников животных, как и в любом другом, имеются ренегаты с грязными методами и тайными целями. Что может быть хуже бомбы в посылке?

Алан прервался с виноватой улыбкой.

– Я тебя пригласил не за тем, чтобы разговаривать только о деле. Мы редко виделись в последнее время.

– Я гриппом болела.

– Знаю. Заезжал с букетом и сочувствием, но дверь открыла драгунша в переднике и не пустила.

– Миссис Хармер. Экономка Джеймса Холланда. Он благородно прислал ее за мной ухаживать.

– Кажется, я ее знаю. Видимо, таким образом церковь заботится о прихожанах.

– На другой день я звонила поблагодарить за цветы, – напомнила Мередит.

– И велела больше не являться.

– Из лучших побуждений!

Оба рассмеялись.

– Ну, – сказал он, – теперь как себя чувствуешь?

– Гораздо лучше, правда. Как огурец, по известному выражению.

Возникло подозрение, что он не поверил. Серьезные голубые глаза критически ее разглядывали, отыскивая остаточные следы болезни. Но он только сказал:

– Хорошо. Ахмет для начала рекомендует самсу с острыми овощами.

– Отлично, – горячо откликнулась Мередит, однако легко не отделалась.

Алан без предупреждения вернулся к теме недавней болезни.

– Если не хочешь беседовать, так и скажи. Действительно хорошо себя чувствуешь? Тебе тоник нужен. В детстве, когда я заболевал, меня без конца поили из бутылки. Мигом на ноги ставит.

– Вряд ли нынче можно найти такой тоник. Возможно, в нем содержалось что-то лекарственное, запрещенное теперь к продаже. – Она через стол дотянулась до его руки и слегка прикоснулась. – Все в порядке! У Салли в гостиной голова побаливала, но было достаточно подышать свежим воздухом.

Он хотел удержать руку, но она ее быстро отдернула.

– Я беспокоюсь за Салли. Понимаю, насколько опасна нынешняя бомба, даже если Лайам этого не понимает. А чувствую себя хорошо в самом деле.

Разговор прервал официант с вопросом, что будут заказывать из еды и выпивки.

Когда заказ был сделан и бармен принес наполненные бокалы, Мередит продолжила:

– В самом деле, прошло много времени. Рассказывай, что было с твоей стороны баррикад.

– Полицейская работа, что же еще? – Алан усмехнулся, светлые волосы упали на лоб, лицо стало знакомым, всегда пробуждающим в ней сентиментальные чувства. – Возможно, тебе не захочется слушать. Помнишь Пирса, моего сержанта в Бамфорде? Сдал экзамены, стал инспектором. Больше того – перешел к нам в региональное управление. Надеюсь, будем вместе работать над делом Касвеллов.

Это вернуло их к главной теме.

– Должна признаться, мне все же неловко говорить о друзьях, – замялась Мередит, терзая уголок салфетки.

– Возможно, это поможет спасти им жизнь.

Возразить больше было нечего. Она хлебнула джина с тоником, обдумывая, с чего начать. Выручила прибывшая самса. Беседа опять прервалась. Мередит попыталась еще потянуть.

– Я рада, что Пирс снова с тобой. Тебе всегда нравилось с ним сотрудничать…

Алан что-то пробормотал, не поддавшись на уловку. Она сделала глубокий вдох.

– Ладно. Что ты хочешь от меня услышать?

– Все, что даст хоть какую-то ниточку. Я знаю только, что в их дом рано утром доставлена бомба в посылке. Нет, Касвелл еще обрушил на мою голову анонимные письма. Настолько анонимные, что ничего о них сказать не может.

Последние слова прозвучали довольно свирепо.

Самса произвела в желудке маленький взрыв. Хоть и вкусно после долгой пресной пищи, но все-таки слишком. Мередит положила вилку.

– Люди, которые пишут гнусные письма, наверняка стараются не оставлять ниточек.

– Это не просто оскорбительные письма. По крайней мере, мы так предполагаем. Судя по тому, что запомнилось Касвеллу из содержания, их писал человек, осведомленный о его работе и книге. Предположительно, это указывает на защитников животных. Однако они стараются, чтобы получатель знал, что он избран мишенью, и обычно подписывают послания. Конечно, указывают не фамилию, а название организации. Играют на устрашении и публичной огласке. Что касается посылки… – Алан отодвинул пустую тарелку. – Возможно, завтра кто-то позвонит, возьмет на себя ответственность.

Он помолчал.

– Заряд довольно мощный. Я коротко переговорил со взрывниками. Они выразили удивление. Я уже сказал, экстремисты, как правило, посылают бомбы с намерением испугать или предупредить. Иногда в посылках муляжи, которые вообще не взрываются. С виду настоящие бомбы, а внутри послания, карточки с соболезнованиями и тому подобное. Какой смысл вкладывать их в настоящую бомбу, когда некому будет читать? А эта должна была взорваться и причинить тяжкий вред. Может быть, даже убить.

Мередит побледнела.

– Ужас. Плод больного ума. Ведь они не могли быть уверены, что пакет вскроет Лайам. Он ведь должен был в Норвич уехать? Случайно оказался дома, однако, к несчастью, бедная Салли занялась посылкой. Что плохого она кому сделала?

– Похоже, ты так не сокрушалась бы, если б ею занялся Лайам, – поддразнил ее Алан.

– Да, он мне не особенно нравится, – призналась она. – Терплю ради Салли. Она очень милая. Поэтому все вышло так глупо.

– Для тех, с кем мы имеем дело, случайные ошибки с жертвой значения не имеют. Лучше б Касвелл сохранил анонимки… В них могло содержаться предупреждение о скором прибытии более грозной посылки. Он проявил невероятное легкомыслие!

– Меня это не особенно удивляет, – сказала Мередит. – Лайам полностью погружен в работу. Она для него так важна, что он даже не представляет, что кому-то, возможно, захочется ей помешать.

– Тем не менее у него должно быть хоть какое-то представление о человеческих мотивах и чувствах, – резко бросил Алан. – Я заметил, с какой натугой он заявил, что его собаки не страдали. Каждый, кто работает с лабораторными животными, хорошо понимает, как к этому относятся другие. Честно сказать, я сам сомневаюсь в здравомыслии человека, использующего животных для экспериментов. Знаю, ученые скажут, что прогресс в медицине возможен только с помощью именно таких опытов, но я склонен поспорить. Хотя мои действия продиктованы не личным мнением. Я полицейский и должен блюсти закон. В данном случае закон более чем очевидно нарушен.

Тон упрямый, настойчивый. Мередит ценит и это. Несмотря на их разное отношение к полицейской работе, она не хотела бы, чтобы кто-то другой занимался расследованием, касающимся ее старых друзей. Осознав это, она окончательно поборола нежелание делиться сведениями о Касвеллах.

– Салли говорит, Лайам сейчас буквально одержим своей книгой. Но одержимость его ослепляет.

– Как ты с ними познакомилась?

Подошел официант. Подскочивший Ахмет с неудовольствием оглядел тарелку Мередит с почти нетронутой самсой:

– Что-то не так?

– Нет, простите. Очень вкусно, но я не голодна. – Она виновато улыбнулась. – Гриппом только что переболела. Аппетита нет.

– Грипп! – понимающе протянул Ахмет. – Моя теща тоже…

Он удалился, качая головой. Мередит сложила на скатерти руки и горестно проговорила:

– Бедный Ахмет! Не хотелось его обижать. А с Касвеллами я давно познакомилась.

Перед ними появилось блюдо с индийскими лепешками.

– Когда я начала работать в министерстве иностранных дел, моя лондонская квартира находилась в Холланд-Парке на втором этаже симпатичного старого дома. Это жилье принадлежало коллеге. Он на пару лет уезжал за границу и хотел его сдать на это время. Ему понравилось, что там поселится такая же государственная служащая за разумную плату.

Карри из барашка на время перебило беседу.

– На первом этаже жили Салли с Лайамом. Они уже были давно женаты. Лайам получил диплом врача, работал в одной лондонской больнице, стремился заняться исследовательской работой… Боже, как горячо! – Желая загладить неловкость с самсой, Мередит набрала полный рот карри.

– Люблю горячее, – неразборчиво прошамкал Алан. – Их квартира тоже принадлежала вечной лиге необеспеченных молодых врачей?

– Нет, у Салли есть деньги. То есть я не говорю, что у Лайама нет… не было. Ничего не знаю о его финансовом положении в то время. А Салли из состоятельной семьи. – Мередит помолчала. – Хорошо бы воды.

– С водой будет только хуже.

– Ничего не поделаешь. Попроси бутылку «Эвиан», пока я огнем не задышала.

Ухмылявшийся официант принес воду. Мередит жадно выпила:

– Ах! Лучше. Мы с Салли обе единственные дети пожилых родителей, – продолжала она. – Эта общая биографическая черта нас сблизила. Салли рассказала о своих родных. Ситуация отличалась от моей тем, что мать ее умерла, когда она была совсем крошкой. Отец был безутешен. Не собирался вторично жениться, однако хотел, чтобы рядом с дочкой постоянно находилась женщина, на которую можно положиться. Поэтому он переехал к своей сестре. Тетя Эмили была еще старше. Она никогда не выходила замуж и жила в фамильном доме в Суррее, принадлежавшем деду и бабке Салли. Дом был большой, места хватало для Салли и ее отца.

– Завидная собственность, – заметил Алан.

– Я же сказала, люди богатые. Потом отец умер, Салли осталась жить с теткой. Она очень любила старушку, они отлично ладили, но между поколениями все же чертовски огромная пропасть. Полагаю, отчасти поэтому Салли очень рано выскочила замуж, всего в девятнадцать. Тетка не возражала – Лайам был симпатичным молодым врачом, «перспективным», как говорили во времена тетушки Эмили.

– Полагаю, ему удавалось вежливо обращаться со старушкой?

– Он вовсе не с каждым груб! – Мередит сообразила, что защищает Лайама, ставя себя в ложное положение. Положила нож, вилку, взмахнула руками. – В те времена в Холланд-Парке они с Салли выглядели абсолютно счастливыми, Лайам вел себя вполне цивилизованно… со мной, во всяком случае. Но пойми, он гений. Нечего гримасничать! Он из тех одаренных детей, которые становятся блистательными студентами, с самого начала делают выдающуюся карьеру. Нечего удивляться его самоуверенности.

– Некоторые в высшей степени одаренные люди, которых я знаю, отличаются также и скромностью, – язвительно заметил Алан.

– Лайам не отличается. Лучше бы отличался, но он никогда не был скромным. Ему с самого раннего возраста постоянно внушали, что он особенный. И он поверил. В некоторых случаях самомнение уравновешивает естественная доброжелательность. К сожалению, Лайаму это не свойственно.

– Поэтому он наступает всем на мозоли и ведет себя по-хамски?

Ясно: Алан невзлюбил Лайама. Пожалуй, это плохо – ведь он должен оберегать Касвелла. Впрочем, в этом всецело виновен сам Лайам, заключила Мередит.

– Позволь так сказать: одни цивилизованно обращаются с людьми, потому что обладают хорошим и мягким характером.

– Включая присутствующих, – с улыбкой добавил Алан.

Мередит решительно продолжала:

– Другие вежливы потому, что и в ответ ждут вежливости. Это способ жить в обществе.

– Поступай с людьми так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой.

– Вот именно. А таких, как Лайам, ничуть не заботит, нравятся они окружающим или нет. У него исключительный дар. Общепринятые правила поведения к нему не применимы. Так он думает.

– И ты серьезно утверждаешь, что он может повсюду расхаживать, оскорбляя людей по собственному желанию? – Алан уставился на Мередит с искренним изумлением.

– Разумеется, нет! Просто стараюсь объяснить. Если он обижает кого-то, его это ничуть не волнует. Многие назовут его эксцентричным. Или увидят в его поведении признак блестящего таланта. Не скажу, что я с этим согласна. Честно признаться, Лайам меня бесит до чертиков! Хотя, повторяю, со мной он обычно довольно любезен. Но я много лет его знаю и вижу, что грубость и высокомерие только усиливаются, и на молодость это уже не спишешь. Молодым прощают поведение, которое не прощается людям в возрасте. Это жизненный факт. Лайам бывает деспотичным и не терпит возражений.

Мередит усмехнулась.

– Его карьера отмечена бурными скандалами почти со всеми: с коллегами, правительственными учреждениями, редакторами профессиональных журналов, таксистами – имя им легион! Другой пошел бы на компромисс, а Лайам решил, что ему все позволено.

– Он ведь и с соседом по Касл-Дарси разругался, правда? – напомнил Алан.

– Со стариком Бодикотом? – Мередит задумалась. – Думаешь, дедушка мог посылать анонимки? – Она тряхнула головой. – Но не бомбу же!

– Согласен, едва ли ему удалось бы собрать взрывное устройство. А составить оскорбительное письмо старик вполне мог, как и любой другой. Дурные отношения между соседями не новость. Хотя не следует предполагать, что отправитель писем и нынешней посылки с бомбой одно и то же лицо.

Алан улыбнулся.

– Забавный старик Бодикот! Кое-чем он меня удивил. Я процитировал Конан-Дойля, и он сразу назвал рассказ. Страстный любитель «хороших рассказов», по его выражению. Кажется, считает, что Лайам роман пишет.

– Он ведь об этом сам что-то сказал. Будто в деревне считают его романистом. Тогда не похоже, что Бодикот знает о его работе.

– Или скрывает, что знает.

Они заказали вернувшемуся официанту кофе, ничего больше не желая есть. Перед ними поставили маленькие фарфоровые блюдца с горячими полотенцами. Мередит вытащила свое из гигиенической упаковки.

– Знаешь, – сказала она, – мне здешняя кухня нравится, но, вернувшись домой, обязательно голову вымою. Запах карри впитывается.

– Запахи всегда впитываются… – Алан вдруг задумался. Заметив вопросительный взгляд Мередит, извинился. – Прошу прощения, просто вспомнил. Учуял в гостиной у старика Бодикота какой-то странный запах. Почему-то ассоциируется с лошадьми…

– Он коз держит.

– Знаю. Но это не отчетливый животный запах. Просто как-то связан с лошадьми…

– Мазь? В деревнях лошадям в суставы втирают всякие необычные средства. Седельная смазка? Может, Бодикот ею обувь смазывает?

– Что-то в этом роде. Вспомнилась подсобка в конюшне. Кожаные седла… – Алан пожал плечами. – Конечно, в том доме пахнет всем, что есть на белом свете!

Принесли кофе и мятный шоколад на тарелочке.

– Не знаю, имеет ли это какое-то отношение к Касвеллам, – медленно проговорил Алан. – И пока определенно не обвиняю старика Бодикота в авторстве анонимок. Только он по всем признакам что-то скрывает.

– Старики частенько что-нибудь прячут. Деньги, например. Может, он держит сбережения под кроватью.

– Надеюсь, что нет. – Алан развернул шоколадку. – Это очень опасно!

Улица у ресторана призрачно сияла в желтом свете фонарей. Прохожих было мало.

– Я без машины, – сообщил Алан. – Знал, что буду выпивать. Проводил бы тебя пешком до дому, да ветер холодный. Возьмем такси.

Мередит взяла его под руку:

– Предпочитаю пройтись. Пару недель сидела взаперти.

Они пошли по улице, отбрасывая перед собой тени, которые удлинялись по мере удаления от фонаря, пока не слились воедино.