Текст книги "История моей жизни"

Автор книги: Эндрю Карнеги

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Эндрю Карнеги 

История моей жизни

Карнеги Э.

История моей жизни / Эндрю Карнеги ; Моск. Центр Карнеги. – М. : РОССПЭН, 2007. – 239 с. : ил.

ISBN 978-5-8243-0922-5

В основу издания положен сокращенный перевод автобиографии известного предпринимателя и общественного деятеля Эндрю Карнеги (1835—1919), впервые вышедший в 1924 году. Текст перевода заново отредактирован и прокомментирован, в книге помещено значительное количество иллюстраций.

Предисловие

Мы рады представить российским читателям автобиографию Эндрю Карнеги. Эта книга принадлежит перу уникального человека, считавшего напрасным богатство, не направленное на реализацию добрых дел. В 1900 году он опубликовал книгу «Евангелие богатства», в которой изложил свою философию бизнеса, неотъемлемой частью которого должна была, по его мнению, стать корпоративная благотворительность. Смысл его жизни был бесконечным и конкретным. Он определял направления, которые считал важнейшими для улучшения жизни людей, и вкладывал в них деньги.

Эндрю Карнеги, как когда-то французские просветители, а вслед за ними и Альфред Нобель, верил в то, что можно сделать мир лучше, содействуя распространению знаний. Будучи деятельным американцем, он в отличие от французских философов подошел к делу практически – вложил в это 95% заработанных капиталов (сумму, эквивалентную нынешним 55 миллиардам долларов) и сожалел, что не успел вложить всё.

Мне кажется, эта книга в равной степени интересна как американцам, так и русским, которым традиционно присущи острое чувство справедливости и большое значение, которое они придают осмысленности жизни. Эндрю Карнеги был человеком эмоциональным, неравнодушным, романтическим, и это также привлекает читателей. Книга написана с юмором, увлекательна и читается легко, как классические произведения Чарльза Диккенса, Вальтера Скотта, Марка Твена, которые всегда были популярны в России.

Эндрю Карнеги писал о своей благодарности рабочим, трудившимся на его предприятиях. Но прибавочная стоимость – поспорим с Марксом – создается не в меньшей степени мыслью, талантом управления и предпринимательской энергией. Сын бедных шотландских эмигрантов, Эндрю Карнеги стал самым богатым человеком своего времени, придумав и воплотив в жизнь массу полезных вещей. Он первым понял перспективность спальных вагонов, поддержал это начинание и вошел в создававшуюся компанию по их выпуску. Впервые в Америке он начал массовое строительство железных мостов вместо деревянных, а рельсы стал делать из стали. Он первым построил в США доменные печи. А во главе производства поставил специалиста-химика, обеспечив выпуск металла с заданными качествами. Он ввел систему взвешивания металла и научно обоснованного учета на всех своих производствах, сделав работников ответственными за эффективное использование ресурсов.

Когда Эндрю Карнеги был подростком, у него была возможность бесплатно посещать библиотеку состоятельного горожанина, куда тот великодушно пускал по субботам молодых рабочих. Именно благодаря чтению юноша получил образование, сохранив тягу к книгам на всю жизнь. Он утверждал, что не променял бы любовь к литературе на все сокровища мира. «Без нее жизнь была бы для меня непереносима, – писал он. – Ее влияние охраняло меня и моих товарищей от дурного общества и дурных привычек», «указывало путь ввысь». Доступ к знаниям он считал величайшим благом, поэтому открывал библиотеки по всему миру – всего 2508. Он поддерживал университеты и нуждающихся студентов, основал пенсионный фонд для пожилых преподавателей. Над входом в первую из созданных им библиотек, построенную в его родном городе Данфермлине в Шотландии, он попросил высечь слова «Да будет свет!».

Для исследований в области гуманитарных и естественных наук, содействия развитию культуры Эндрю Карнеги создал Институт Карнеги. Принадлежавшая институту немагнитная яхта «Карнеги» совершала кругосветные путешествия, во время которых исправлялись ошибки прежних географических измерений, нередко приводившие к кораблекрушениям. На деньги Эндрю Карнеги в Калифорнии была построена обсерватория, где были совершены десятки научных открытий.

Для воспитания добрых чувств Эндрю Карнеги полагал необходимым украшать города, разбивать парки, создавать музеи. Он с восторгом вспоминал древний монастырь в родном городе, башню, романтическую долину, скалы и парк с видом на море, считая, что выросшие в таком месте люди не могут не сохранить в душе благородные чувства. Эндрю Карнеги выкупил территорию около монастыря вместе с парком и долиной и подарил все это горожанам.

Эндрю Карнеги почитал доблесть, самоотверженность и был убежден, что общество должно с благодарностью помнить о героях. Он основал Фонд героев, чтобы награждать совершивших подвиги и поддерживать семьи тех, кто погиб во имя общественного блага. «Герои варварского прошлого убивали себе подобных, – писал он, – герои нашего цивилизованного времени ставят себе целью служить своим братьям и спасать их. В этом заключается разница между физическим и моральным мужеством, между варварством и культурой. Люди, принадлежащие к первой категории, должны исчезнуть с лица земли, потому что мы в конце концов дойдем до того, что будем смотреть на тех, кто истребляет друг друга, так же, как на каннибалов, пожирающих один другого. Но герои второго рода никогда не переведутся, пока люди будут жить на земле». После Соединенных Штатов Фонд героев был создан в Великобритании, а затем его деятельность распространилась на Францию, Германию, Италию, Бельгию, Голландию, Норвегию, Швецию, Швейцарию, Данию.

В 1910 году Эндрю Карнеги создал самую большую в истории человечества благотворительную организацию «Carnegie Corporation», чтобы «содействовать продвижению и распространению знаний и взаимопонимания». Первоначально передав в ее пользование 25 миллионов долларов (это примерно равно сегодняшним 8 миллиардам), он в дальнейшем продолжал переводить на ее счет дополнительные средства: 75 миллионов в январе 1912 года, 25 миллионов в октябре 1912 года, 10 миллионов в начале 1913 года. При жизни Эндрю Карнеги «Carnegie Corporation» в основном предоставляла гранты библиотекам, церковным организациям, колледжам, но затем сфера ее деятельности расширилась.

Руководить основанными им фондами и институтами он поручал попечительским советам, состоявшим из заслуженных, уважаемых людей, которым передавались самые широкие полномочия по управлению и определению направлений работы. Скептикам он говорил: «Мне никогда не приходилось слышать о законодательном собрании, которое было бы способно принимать разумные законы для будущих поколений, а иногда даже деятельность тех, кто принимает законы для современников, нельзя признать особенно успешной».

Эндрю Карнеги был убежден, что в будущем мир избавится от войн, возлагал большие надежды на международный арбитраж, регулирование международных отношений законами, а не силой. В 1907 году он писал президенту Гарвардского университета Чарльзу Элиоту, что считает дело мира главным в своей жизни. 25 ноября 1910 года, в день своего семидесятипятилетия, Эндрю Карнеги объявил о создании Фонда Карнеги за Международный Мир – первой в мире организации, целью которой являются общественно-политические исследования на благо мира. Вручая пожертвованные им Фонду 10 миллионов долларов, Эндрю Карнеги поручил попечительскому совету «ускорить меры по искоренению войн, ужаснейшего позора нашей цивилизации». В хартии Фонда Карнеги было записано, что его целью является «содействовать продвижению и распространению понимания и знаний среди народа Соединенных Штатов; продвигать дело мира между странами; приближать время, когда от войны как инструмента национальной политики откажутся; поощрять и продвигать методы мирного разрешения международных разногласий и роста международного взаимопонимания и согласия; помогать развитию международного права и принятия всеми странами его основополагающих принципов». Он завещал первому и последующим составам попечительского совета «время от времени, из поколения в поколение задаваться вопросом, как они могут содействовать человеку в его славном движении вперед и ввысь и использовать этот фонд с целью решения этих задач».

Для повышения эффективности работы Фонда Эндрю Карнеги разместил его в трех зданиях через дорогу от Белого дома (в настоящее время являющихся частью Блэр-хауса). Оба первых руководителя Фонда – Элиу Рут (возглавлявший организацию с 1910 по 1925 годы) и Николас Мюррей Батлер (президент Фонда в 1925—1945 годах) были лауреатами Нобелевской премии мира.

Когда разразилась Первая мировая война, Фонд Карнеги продолжал бороться за восстановление мира. После окончания войны он финансировал проекты по воссозданию инфраструктуры пострадавших от войны стран, поддерживал работу различных международных организации. В 1914 году при поддержке Фонда была отрыта Гаагская академия международного права. В 20—30-е годы при содействии Фонда было осуществлено фундаментальное исследование «психоаналитических проблем войны», в Фонде стажировались многие ведущие исследователи мира, в том числе ученые, эмигрировавшие из Германии после прихода к власти нацистов. Фонд подготовил и опубликовал 22-томное собрание «Классики международного права» и 150-томное издание «Экономическая и социальная история мировой войны». Фондом были также приобретены права на журнал «Международное примирение», выходивший на протяжении последующих пятидесяти лет.

После Второй мировой войны Фонд Карнеги за Международный Мир провел серию радиопередач под общим названием «За пределами победы» о путях построения безопасного мира. В течение последующих десятилетий Фонд реализовал исследовательские и образовательные программы, касавшиеся деятельности вновь созданной Организации Объединенных Наций и будущего послевоенной международно-правовой системы. По мере эскалации «холодной войны» все более значительное внимание уделялось вопросам советско-американских отношений, а после запуска первого советского спутника был начат проект по науке и технике. В 1960 году, году своего пятидесятилетия, Фонд объявил о новом направлении своей работы, опубликовав официальное заявление, в котором говорилось, что свобода и справедливость являются столь же важными категориями, как и международный мир. По спонсируемой Фондом программе многие молодые дипломаты из развивающихся стран – особенно из Африки – в течение ряда лет проходили годовой курс обучения в Женеве и Нью-Йорке.

В 70-е годы была осуществлена модернизация Фонда. После принятия в Соединенных Штатах в 1969 году нового закона о налогообложении Фонд Карнеги прекратил предоставлять гранты. Его деятельность стала более практически ориентированной, она теснее соотносилась с вопросами внешней политики. Большее внимание стало уделяться стимулированию общественного диалога по важнейшим общественно-политическим вопросам. В 1971 году Фондом была создана телевизионная программа «Лицом к лицу», служившая форумом для обсуждения основных вопросов политики с участием действующих политиков, общественных деятелей, экспертов. В начале 70-х годов Фонд также приобрел права на издание журнала «Foreign Policy», являющегося сегодня лидирующим ежеквартальным изданием в общественно-политической области.

Если когда-то Фонд Карнеги был единственным научно-исследовательским центром в сфере международной политики и проблем мира, то к 70-м годам число таких организаций значительно возросло, в том числе и при активном участии Фонда Карнеги, создавшего Фонд Джорджа Маршалла, Институт международной экономики и Ассоциацию по контролю над вооружениями. Всем этим организациям Фонд Карнеги предоставлял финансовую и кадровую поддержку. Многие сотрудники Фонда Карнеги в дальнейшем стали руководителями ведущих внешнеполитических организаций, а также получили ключевые должности в американской администрации. В год своего семидесятипятилетия Фонд опубликовал фундаментальное исследование «Отчуждение: Америка и мир».

Здание Фонда Карнеги на Массачусетс-стрит в Вашингтоне

После завершения «холодной войны» значительное внимание в работе Фонда стало уделяться вопросам строительства демократии, перехода к рыночной экономике, проблемам, связанным с локальными конфликтами, и миротворческим операциям. Было осуществлено на двухпартийной основе фундаментальное исследование состава и структуры исполнительной ветви власти США, расширены Программа по ядерному нераспространению, Программа по вопросам миграции, Российско-евразийская программа. Фонд также содействовал – при сотрудничестве с Институтом Аспена в Берлине – созданию Международной комиссии по Балканам. В 1993 году был основан Московский Центр Карнеги, создавший беспрецедентные возможности для интеллектуального сотрудничества между российскими и американскими экспертами.

В 1997 году новым президентом Фонда Карнеги стала Джессика Т. Мэтьюз. В том же году Фонд переехал в новое здание на Массачусетс-стрит в Вашингтоне, которое занимает и сейчас. Вступая в должность президента Фонда, Джессика Мэтьюз в своей речи, указав на чрезвычайно возросшую роль неправительственных организаций в мире, отметила, что Фонд Карнеги на протяжении своей долгой истории делал практически все, что только могла делать организация такого рода: «Он финансировал создание профессорских должностей и предоставлял возможности повышения квалификации молодым дипломатам и государственным служащим из новых незави-

Деловой центр на Тверской улице в Москве, где размещается Московский Центр Карнеги

симых государств. Он восстанавливал разрушенные войной библиотеки, продюсировал и выпускал радиопередачи. Он содержал международный книжный магазин, спонсировал зарубежные туры для журналистов, выпускал бюллетень для международных студенческих клубов. Им были изданы огромные тома по международному праву, арбитражу и другим важнейшим вопросам». «Наше достояние – имя и репутация, финансовая независимость и человеческие ресурсы, – подчеркнула Джессика Мэтьюз, – обязывают нас попытаться быть больше чем хорошим или даже очень хорошим мозговым центром. Благодаря щедрости Эндрю Карнеги у нас есть большая сумма денег, которые по сути дела являются общественными. Наша работа с их помощью должна вести к реальным переменам».

В 2007 году было объявлено о «Новом видении» – новом позиционировании Фонда, который стал первой международной, а в перспективе глобальной научно-исследовательской организацией. Были открыты новые отделения Фонда в Китае, Бейруте, Брюсселе. Глобальное позиционирование Фонда, совместная работа ведущих экспертов из различных стран, наличие представительств в ключевых районах мира открывают новые возможности для решения проблем обеспечения мира и сотрудничества в нашем все более взаимозависимом мире.

Роуз Геттемюллер, директор Московского Центра Карнеги

Глава 1 

Мои предки и детство в Шотландии

Мой приятель, судья Меллон из Питсбурга, написал несколько лет назад историю своей жизни, и это было для его друзей источником радости и большого нравственного удовлетворения. Главное достоинство этой книги в том, что она показывает нам человека, каков он есть, без всяких прикрас, так как написана без малейшего намерения привлечь общественное внимание и первоначально была предназначена автором только для членов его семьи. Так и я хочу рассказать свою жизнь не с целью вызвать к себе общественный интерес, а чтобы познакомить с ней всех ближайших друзей и родных, полагая, что даже самые незначительные эпизоды моей жизни могут все-таки интересовать их.

Итак, я начинаю. Я родился 25 ноября 1835 г. в Данфермлине, в маленькой комнатке в мезонине небольшого одноэтажного дома на углу Муди-стрит и Прайори-лейн. Я происхожу, как это принято говорить, из «бедной, но уважаемой семьи». Данфермлин давно известен как центр шотландской полотняной торговли. Мои предки жили в XVIII веке в живописной местности к югу от Данфермлина, но из-за роста полотняной промышленности вынуждены были переселиться в Данфермлин. Мой отец, Уильям Карнеги, был ткачом. Он был сыном Эндрю Карнеги, в честь которого я назван.

1

Дом в Данфермлине (Шотландия), где родился Э. Карнеги. Семья Карнеги занимала комнату в мезонине. В этом здании в настоящее время размещается Дом-музей Э. Карнеги. Справа от Дома-музея – Мемориальный зал. Фотография предоставлена Домом-музеем Эндрю Карнеги (далее – ДМЭК) в Данфермлине

Мой дед Карнеги славился по всей округе умом, остроумием и неизменной веселостью. В молодости он отличался чрезвычайной живостью и приобрел широкую известность как руководитель общественных собраний Патьемюйрской коллегии. Не только в деревне, но и в ближайшем городе и в провинции он считался выдающейся личностью. Как начитанный и умный человек он вошел в контакт с радикально настроенными ткачами Данфермлина, которые организовали в Патьемюйре собрания, называвшиеся «коллегией». Эндрю называли там «профессором».

Когда я однажды после четырнадцатилетнего отсутствия вернулся в Данфермлин, со мной заговорил один сгорбленный старик, услышавший, что я внук «профессора», как величали моего деда знакомые. Старик этот, с трудом передвигая изуродованные подагрой члены, хромая, прошел через комнату ко мне и, положив мне на голову дрожащую руку, сказал:

– Так вы внук Эндрю Карнеги? Да, мой милый друг, я еще помню те времена, когда мы с вашим дедушкой сводили с ума своими глупыми проказами самых благоразумных людей!

Другой рассказал мне, между прочим, следующий анекдот, касающийся моего деда. Однажды, в ночь под Новый год, одна старушка в деревне, большая оригиналка, была напугана тем, что вдруг увидела в окне какую-то замаскированную голову. Однако она быстро овладела собой и, присмотревшись, воскликнула:

– Ах! Это, наверное, сумасбродный Эндрю Карнеги!..

И она угадала. Мой дед, несмотря на свои семьдесят пять лет, мог выкидывать такие же штуки, как самая веселая молодежь. Он надел маску на голову только для того, чтобы подшутить над своей старой приятельницей и попугать ее.

Мне кажется, я унаследовал от моего чудесного, вечно веселого деда, имя которого ношу с гордостью, и неизменный оптимизм, и способность отгонять от себя все заботы и мрачные мысли, и жизнерадостность. Я умею «превращать своих уток в лебедей», как говорили про меня друзья. Думаю, в жизни такая бодрость духа имеет даже большее значение, чем богатство. Пусть молодежь знает, что это свойство можно воспитать в себе и что душа, как и тело, должна купаться в солнечных лучах. Прогоняйте печальные мысли, если они у вас есть и если они не вызваны упреками совести и сознанием своей неправоты. Помните великое жизненное правило, завещанное нам Бёрнсом ^{1 «Бойся только суда своей совести». Я с самой ранней молодости руководствовался этим правилом, и оно принесло мне больше пользы, чем все проповеди, какие только приходилось в жизни слушать, – а их было немало! Во всяком случае, я должен сознаться, что в более зрелые годы приобрел некоторое сходство с моим другом Бейли Уокером. Однажды врач, лечивший его, спросил, как он спит. Он отвечал, что сон у него плохой и у него часто бывает бессонница. «Но, – прибавил он, весело подмигнув, – зато я иногда хорошо высыпаюсь в церкви!».}

Мой дед по материнской линии Томас Моррисон был еще более замечательным человеком. Он был другом Уильяма Коббета ^{2, известного английского публициста, издававшего в Лондоне с 1802 года оппозиционную и радикальную газету «The Weekly Political Register», стяжавшую ему большую популярность. Дед был сотрудником этой газеты и состоял в постоянной переписке с ее издателем. До сих пор еще старики в Данфермлине вспоминают о моем деде Моррисоне как о лучшем ораторе и способнейшем человеке, какого они только знали. Он издавал первую радикальную газету в Шотландии, которая была, так сказать, уменьшенным изданием газеты Коббета. Я читал некоторые его писания и ввиду того огромного значения, которое в настоящее время придается ремесленному образованию, считаю особенно замечательной брошюру, изданную им лет семьдесят назад, в которой он горячо защищает ремесленное обучение и заканчивает следующими словами: «Я благодарю Бога, что учился шить и чинить башмаки в своей молодости». Коббет напечатал ее в своей газете в 1833 году, снабдив следующим редакционным примечанием: «Наилучшее исследование этого вопроса, которое когда-либо имело место в нашей газете, принадлежит перу нашего высокоуважаемого друга и корреспондента в Шотландии Томаса Моррисона»... Таким образом, я, должно быть, унаследовал склонность к писательству с двух сторон – со стороны матери и со стороны отца.}

Мой дед Моррисон был прирожденный оратор, ревностный политик и вождь крайне левого крыла радикальной партии в своем округе. Впоследствии такое же положение занял там его сын, мой дядя Бейли Моррисон. Не раз меня посещали в Америке шотландцы, желавшие пожать руку внуку Томаса Моррисона. Директор железнодорожной компании «Кливленд и Питсбург» мистер Фармер сказал мне однажды: «Всеми своими знаниями я обязан влиянию вашего деда». А Эбенезер Гендерсон, автор прекрасно написанной истории Данфермлина, заявил, что успехом в жизни он всецело обязан тому счастливому обстоятельству, что еще мальчиком поступил на службу к моему деду.

Я слышал много лестных отзывов в своей жизни, но никогда ни одна похвала не доставляла мне такого удовольствия, как слова сотрудника одной газеты, издающейся в Глазго. Он слышал в Америке мою речь о гомруле ^{3 и в своем отчете упомянул, что в Шотландии очень много говорят обо мне и моей семье и в особенности о моем деде, Томасе Моррисоне. «Каково же было мое удивление, – прибавляет он, – когда я увидел на ораторской трибуне живой портрет Томаса Моррисона! Так велико было сходство с ним его внука во всех отношениях».}

Мое замечательное сходство с дедом не подлежит, впрочем, никакому сомнению. Я не могу вспомнить, видел ли его когда-нибудь, но хорошо помню, что когда мне было уже двадцать семь лет и я в первый раз вернулся в Данфермлин, большие черные глаза моего дядюшки Бейли Моррисона, сидевшего возле меня на диване, вдруг наполнились слезами. Он был так взволнован, что не мог выговорить ни слова и выбежал из комнаты. Спустя несколько минут он вернулся и объяснил, что во мне есть нечто напоминающее ему отца, и это сходство то появляется, то исчезает. Он не мог уяснить, в чем оно, собственно, заключается, но, по-видимому, мои движения порой напоминали ему отца. Моя мать тоже замечала это сходство. Мой дед Моррисон был женат на мисс Ходж из Эдинбурга, прекрасно образованной и воспитанной девушке, занимавшей хорошее положение в обществе. Она рано умерла. Тогда дед жил в хороших условиях. Он торговал кожей и был директором кожевенного завода в Данфермлине. Но мир, заключенный после битвы при Ватерлоо, разорил его, как и тысячи других. Поэтому младшие дети в семье жили уже в худших условиях, и только старший сын, мой дядя Бейли, был воспитан в некоторой роскоши и даже имел собственного пони для верховой езды.

Второй дочерью была моя мать. Я не в состоянии описать ее как следует и скажу лишь, что она унаследовала от своей матери изящную наружность и манеры образованной женщины. Может быть, я когда-нибудь расскажу об этой чудесной женщине. Впрочем, вряд ли я сделаю это. Она представляет для меня слишком большую святыню. Никто не знал ее так, как знаю я. Мой отец умер рано, и после его смерти она была для меня всем. Первая моя книга имеет такое посвящение: «Моей самой дорогой героине, моей матери». И этими словами все сказано.

Если мне улыбнулось счастье в отношении родных, то еще больше мне повезло с местом рождения. Очень важно, где ты родился, так как окружающая среда и традиции пробуждают и развивают в ребенке многие дремлющие наклонности. Рёскин ^{4 очень верно замечает, что на каждого живого и способного мальчика в Эдинбурге оказывает влияние один вид замка; так же и в Данфермлине на ребенка производит впечатление вид великолепного монастыря – шотландского «Вестминстера», построенного в XI веке шотландским королем Малькольмом III 5, женатым на англосаксонской принцессе Маргарет, которая в XIII веке была причислена к лику святых. Малькольм был убит в сражении с англичанами.}

До сих пор еще стоят развалины этого великого монастыря и дворца, в котором короли впервые видели свет. Там же находятся Питтенкриффская долина с могилой королевы Маргарет и развалины башни короля Малькольма, о которой говорится в знаменитой старинной балладе неизвестного происхождения, впервые опубликованной в 1765 году и описывающей гибель корабля одного шотландского вельможи вместе со свитой.

Могила Роберта Брюса ^{6, бывшего претендента на престол, одержавшего решительную победу над английским королем Эдуардом II 7 и добившегося свободы для Шотландии, находится в средней части монастыря. Рядом с ним покоится королева Маргарет и другие члены королевской семьи. Право, счастлив тот ребенок, который родился в этом городе, полном романтической поэзии и лежащем на возвышенности, откуда открывается чудный вид на море и на вершины гор. И все это окружено очарованием великого прошлого Шотландии, когда Данфермлин был столицей этой страны как в национальном, так и в религиозном отношении.}

Ребенок, вырастающий в такой обстановке, самый воздух которой пропитан романтизмом и поэзией, уже с раннего детства узнает историю и предания своей родины, и для него все это становится действительностью. Эти первые впечатления не изглаживаются из его памяти и сохраняются до конца жизни. Они могут на время исчезать, заслоняемые суровыми фактами обыденной жизни, но всегда появляются вновь, и они-то придают ей красочность и освещают ее. Ни один ребенок в Данфермлине, обладающий живым воображением и умом, не может избежать влияния, оказываемого видом этого древнего монастыря, дворца и долины. Полученные впечатления оставляют неизгладимый след в его душе и развивают в ней такие качества, которые остались бы в зародыше, родись он в менее благоприятной обстановке. Мои родители тоже родились и выросли в такой же среде, влияющей на душевное развитие, и, без сомнения, это обстоятельство вызвало у них такую склонность к поэзии и романтизму.

Когда отец достиг своим ремеслом некоторого благосостояния, мы заняли другое, более удобное помещение в Рейд-парке. На нижнем этаже стояли четыре или пять ткацких станков отца, мы же жили на верхнем этаже, куда вела с улицы лестница снаружи дома, как это было во всех старинных шотландских домах. С этим домом связаны самые первые мои воспоминания. Странным образом я прежде всего помню день, когда увидел маленькую географическую карту. Она была навернута на небольшую круглую палочку величиной в два фута. Мой отец, моя мать, дядя Уильям и тетя Айткен искали город Питсбург, озеро Эри и Ниагарский водопад. Вскоре после этого дядя Уильям и тетя Айткен отправились в эту обетованную землю.

Помню также, какое глубокое впечатление произвела на меня и моего двоюродного брата Джорджа опасность, который мы подверглись однажды вследствие того, что у нас на чердаке было спрятано революционное знамя. Это знамя было приготовлено, чтобы отец, дядя или кто-нибудь другой из почтенных радикалов в нашей семье нес его в процессии во время агитации против хлебных законов. Мне кажется, кто-то из нашей семьи действительно нес это знамя. В городе произошло восстание, и туда был прислан отряд кавалерии. Оба моих деда, все мои дяди и отец выступали на собраниях, и вся семья пришла в сильнейшее возбуждение. Я помню так ясно, будто это было вчера, как однажды ночью был разбужен стуком в окно. Пришли несколько мужчин и сообщили родителям, что дядя Бейли Моррисон посажен в тюрьму за то, что осмелился устроить запрещенное собрание. Шериф приказал солдатам арестовать его ночью за несколько миль от города, где происходило собрание, и привести в город, что и было исполнено, причем его сопровождала громадная толпа. Опасались серьезных беспорядков, так как толпа грозила освободить его. Позднее мы узнали, что бургомистр просил его подойти к окну, выходящему на главную улицу, и приказать толпе спокойно разойтись. Дядя Бейли исполнил эту просьбу и обратился к толпе со следующими словами:

– Каждый, кто сочувствует доброму делу, пусть скрестит руки!

Все сделали это, и тогда он прибавил:

– Ну а теперь идите с миром!..

Правительственные чиновники были настолько благоразумны, что оставили это дело без последствий, а сограждане Моррисона доказали ему свою признательность и уважение тем, что избрали его в совет и городской парламент. Вскоре после этого он был назначен городским казначеем, и таким образом патриотический реформатор, которого власти хотели арестовать как нарушителя законов, сам сделался посредством своего избрания представителем городской власти и, кроме того, получил блестящее доказательство всеобщего уважения и доверия. Мой дядя, как и все в нашей семье, был строго нравственным человеком и всегда повиновался законам, но все же он был убежденным радикалом и горячим поклонником американской республики.

Можно себе представить, какие возмущенные речи произносились в нашем тесном кругу в то время, когда происходили эти события. Я рос среди волнующих разговоров и нападок на монархически-аристократическое правительство, на всякого рода привилегии и постоянно слышал, как восхвалялась республиканская форма правления и указывалось на превосходство Америки, страны, населенной людьми нашей расы и ставшей родиной свободных людей, где все граждане равны. Я был готов, будучи ребенком, убить короля, герцога или лорда и считал бы такое убийство заслугой перед государством и геройским поступком. И так сильно было влияние этих первых впечатлений детства, что я долго потом не мог заставить себя относиться с почтением к какому бы то ни было привилегированному классу. Я всегда с некоторой иронией взирал на родословную кого-нибудь из них и думал: «Ведь он еще ровно ничего не сделал и только благодаря случайности занял такое положение. Он – обманщик, украсивший себя чужими перьями. Единственное, что выдвинуло его перед другими, это его происхождение. Но лучшее, что заключается в его семье, скрыто, подобно картофелю, под землей». И я удивлялся, как это умные люди могут жить в такой стране, где человек рождается уже облеченным преимуществами перед другими. Конечно, все мои негодующие слова по этому поводу были простой болтовней, лишь повторявшей то, что я слышал дома.

Данфермлин в течение долгого времени был известен как самый радикальный город во всем королевстве, и это тем более замечательно, что в дни, о которых я говорю, его население преимущественно состояло из самостоятельных мелких фабрикантов, каждый из которых владел одним или несколькими ткацкими станками. Они не были ограничены каким-то определенным рабочим временем, но трудились сдельно, получая от крупных фабрикантов материал для обработки, и ткали у себя дома.