Текст книги "В долине солнца"

Автор книги: Энди Дэвидсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Четверг

9 октября

Тревис торчал на крыше мотеля, с замотанным лицом, в шляпе, и прибивал черепицу – это было единственное задание на этот день, которое женщина написала ему на бумажке, прилепленной у офиса. Он глянул на дорогу, услышав визг тормозов, и увидел, как школьный автобус завернул на стоянку и выпустил мальчика. Сэнди, с металлической коробкой для обеда в руках, стоял на гравии и изучал свои джинсы в том месте, где у него порвалась шлевка. Тревис прочитал по его губам: «Сукин сын». Сэнди поднял глаза и увидел, что Тревис смотрит на него. Тревис помахал рукой.

Лестница, прислоненная к крыше, сотряслась, когда мальчик стал по ней подниматься. Голова Сэнди появилась над краем крыши, и ветер взъерошил ему волосы.

– Что вы делаете там наверху? – спросил он.

– Крышу чиню, – ответил Тревис приглушенным повязками голосом.

– Мама сказала, вы работаете по ночам.

– В основном да. Но крышу ночью не могу починить.

– Что у вас с лицом, раз вы носите эти штуки?

– Осторожней на лестнице, – сказал Тревис.

Сэнди ухмыльнулся и оторвал руки от лестницы.

– Не дури.

– Боитесь высоты? – спросил мальчик.

– Не то чтобы сильно любил, – отозвался Тревис.

– А я не боюсь, – похвастался мальчик. Затем взобрался на крышу и устроился рядом с Тревисом. Сэнди указал на крылатого коня над офисом с кафе. – Вам бы коня тоже поправить. У него нога сломалась.

– Мой старик говорил, что для коня со сломанной ногой есть только одно лекарство.

– Да, и какое?

Тревис не ответил.

– А-а, я понял, что вы имеете в виду. Так почему вы не можете работать днем? Мама говорит, это потому, что у вас аллергия.

– И на что у меня аллергия? – спросил Тревис.

Сэнди пожал плечами.

– Тебе, наверное, кажется смешным, что я похож на мумию.

Мальчик только посмотрел на Тревиса со своего места в длинной тени крылатого коня, и Тревис отвернулся, ничуть не смутившись его пристального взгляда.

– Вижу, у тебя со штанами проблемка, – заметил Тревис.

Мальчик подцепил пальцем шлевку.

– Я не хочу об этом говорить, – сказал он.

Они немного посидели в молчании. Сэнди ссутулился, глядя на горы, пока ветер трепал его волосы. Тревис следил за ним краешком глаза. В позе мальчика, в его отстраненном выражении лица он видел себя в детстве, когда мать усаживала его перед окном, выходившим на бескрайний простор залитого солнцем мира. Каким маленьким он тогда себя чувствовал, каким одиноким…

Тревис протянул молоток и гвоздь.

– Знаешь, как это делается?

Мальчик взял молоток в одну руку, гвоздь во вторую.

– Думаю, это не сложно, – сказал он.

– Вот так поставь, – сказал Тревис. Сэнди послушался. – Потом забиваешь. Сначала аккуратно. Потом бей хорошенько, один раз. Резко и крепко. Видишь?

Сэнди ударил. Гвоздь вошел в крышу.

– Давай еще один, – сказал Тревис.

– Почему вы их носите? – снова спросил Сэнди.

– Будь внимательнее.

Сэнди вбил еще гвоздь.

– Вы хотите надолго остаться, да? – сказал он.

– Много же у тебя вопросов.

– А у вас ответов не очень, – заметил мальчик. – Как мы друг другу подходим, да? – Мальчик взмахнул молотком и ударил себя по большому пальцу. – Сукин сын! – Он бросил молоток, тот шумно сполз по крыше и перелетел через край.

Под ногтем у Сэнди показалась кровь.

Пока Тревис молча наблюдал за этим, его желудок вдруг будто бы обтянули колючей проволокой.

Существо по имени Рю будто бы страстно простонало возле его уха.

– Черт, болит ублюдски!

– Все будет с тобой нормально, – сказал Тревис. Затем перегнулся через край крыши и увидел молоток на дощатом настиле внизу. Он приземлился рядом с коробкой для обеда, которую мальчик оставил, прежде чем взобраться по лестнице. Затем встал и, медленно переставляя ноги, подошел к краю, но ступил мимо перекладины и едва не соскользнул. Когда он вновь обрел равновесие, поднялся ветер и сорвал лоскут ткани с его подбородка, обнажив участок бледной кожи. Тревис почувствовал, как тот нагрелся и покраснел. Прикоснулся к коже, и пальцы его рабочих перчаток пропитались кровью.

Тревис глянул на мальчика, который сидел, сунув ушибленный палец в рот.

«Это легко, – нашептывало существо по имени Рю. – Так легко».

Тревис поправил повязку, ухватился за лестницу и принялся по ней спускаться. Затем отошел от лестницы на несколько шагов, в тень навеса, и присел на корточки. Подбородок еще немного покровоточил, но затем прекратил.

Тревис нагнулся и взял молоток, затем поднял глаза и увидел, что мальчик смотрит на него с крыши.

– Пожалуй, на сегодня хватит, – проговорил он. – Лучше тебе спуститься, пока твоя мама тебя здесь не увидела и я не потерял работу.

– Вы в порядке? – спросил мальчик.

– Жарко просто, вот и все.

– Хотите посмотреть кроликов? В сарае прохладно и темно.

«Тебе нужно уехать из этого места, – подумал Тревис. – Сесть в машину и уехать. Прямо сейчас».

Но вслух сказал:

– Ладно. – И проглотил ком в горле.

Мальчик достал одного кролика из клетки и дал Тревису, сидевшему, как индус, на холодном полу сарая. Здесь, во мраке Тревису впервые за весь день, проведенный под палящим солнцем, было приятно находиться. Впрочем, ему это казалось слабым утешением из-за голода, что грыз его изнутри. Он снял повязки с лица и взял у Сэнди карликового кролика дрожащими руками. Зверек странным образом страшил его, будто ему передали новорожденного ребенка. Ушки у кролика были маленькие, розовые, с извилистыми, как речные притоки на карте, прожилками. Животное заворочалось у него в руках.

– Не бойтесь, она любит, когда ее берут, – сказал мальчик. – Вот так. – И, взяв из клетки второго кролика, поднес его к груди и провел ладонью по его ушам.

Тревис повторил за мальчиком, но его животное все равно пыталось вырваться.

– Когда мне плохо, я прихожу сюда, беру ее, и мне становится легче, – сказал мальчик. – Когда-нибудь я очень сильно разозлюсь на Роско Дженкинса, так что даже кролики мне не помогут. Думаю, однажды я убью этого сукина сына.

– Это кто, друг твой? – сказал Тревис, стараясь удержать кролика. Он слышал, как быстро у кролика стучит сердце.

– Черт, – сказал мальчик. – Вы вообще знаете, кто такие друзья? Разве друзья делают такое друг другу? – Он подвинулся и указал на свою шлевку.

– Я же не знал, – сказал Тревис.

– А у вас нет друзей?

Он покачал головой, подумав о ребятах, которых знал с войны, об их именах, их взглядах. Друзьями они не были. Он подумал о девушке, с которой однажды катался на колесе обозрения. Она сказала, что они друзья, но он не поверил.

– В общем, Роско Дженкинс мне не друг. Он меня задирает.

– Меня в школе тоже мальчишки донимали, – сказал Тревис.

– И как вы это уладили?

– Мой старик сказал, я должен сам постоять за себя. Он считал, что так почти все можно решить. Но я не мог с ними справиться. Поэтому ушел из школы.

– Мне десять лет, – сказал мальчик. – Как мне уйти из школы, на хрен?

– А ты много ругаешься, – сказал Тревис.

– Ваш папа хороший человек?

– Был хороший, – ответил Тревис. – Не лучше и не хуже других.

– Мой папа убивал людей во Вьетнаме, – сказал мальчик. – Хотя те и не были хорошими. Просто были врагами. А вы были на войне?

– Был.

– И как там?

– Громко, – ответил Тревис и провел рукой по кроличьему меху.

– Вы кого-нибудь убивали?

У Тревиса в руках было теплое живое существо, размером не больше женской груди.

– Не думаю, что Бог наказал бы папу за то, что убивал людей, которые этого заслуживали, а вы?

– Не знаю.

– Мама недавно обрела спасение. Я чуть раньше. Священник рассказал ту историю про человека по имени Закхей. Сказал, что он взобрался на дерево, чтобы увидеть Иисуса, и Иисус сказал: «Я ужинаю у тебя дома». Если бы Иисус ужинал у меня, я бы, наверное, обосрался. В общем, так я и обрел спасение. А вы обрели?

Тревис проглотил ком в горле.

– Пока нет, – сказал он.

– Что у вас с лицом? – предпринял мальчик последнюю попытку.

– У меня аллергия, – сказал Тревис. – Все так, как говорит твоя мама.

– На что аллергия?

Но он не ответил. Вместо этого выпустил кролика и посмотрел, как тот ускакал в угол и, присев за лопатой, наложил кучку круглых экскрементов.

– Забавно, – проговорил мальчик. – Обычно она не такая пугливая.

С воздуха буровые вышки к северо-западу от Абилина напоминали Ридеру поле, усеянное падалью. Они занимали три квадратные мили[18]18
  Около 7,8 кв. км.


[Закрыть], и новые установки впивались в скважины, будто стервятники в землю. Ридер описал два круга, прежде чем посадить вертолет примерно в десятой части мили от вышек. Когда пыль осела и лопасти затихли, они с Сесилом наконец выбрались. Сесил нес толстое дело Дейла Фриландера из округа Коул. На полпути к офису их встретил мужчина в ветровке и каске, который представился как Лиланд, старший техник. Лиланд привел двух рейнджеров к кругу столиков для пикника на краю бескрайнего поля скважин.

– Мы называем это кафетерием, – сказал техник и, рассмеявшись, указал на сделанную от руки надпись на столбе, где было указано именно это слово.

– Ну надо же, – ответил Ридер без особой радости.

Лиланд ушел, чтобы забрать Фриландера с северной вышки.

Прошло пятнадцать минут, на протяжении которых Ридер стоял и курил, а Сесил листал папку.

– Три обвинения в нападении при отягчающих, – прочитал он. – Два преступления против несовершеннолетних. Третье было против мисс Лидс. Он порезал ей губу опасной бритвой.

Ридер глянул в поле и увидел, что Лиланд приближался к ним с мужчиной в замасленном комбинезоне. Последний – он был крупный и мускулистый – уселся за стол напротив Сесила и, открыв металлическую коробку для обеда, разбил вареное яйцо о столешницу. Покатал яйцо, прижав ладонью. Когда оно рассыпалось, съел его, держа пальцами. Одно его веко свисало, как наполовину спущенное жалюзи.

– Оставлю вас, ребята, наедине, – сказал Лиланд, прежде чем удалиться.

Некоторое время никто ничего не говорил. Рейнджеры просто смотрели за тем, как Дейл Фриландер обедал.

– Что с глазом? – спросил наконец Ридер.

– Раньше кулачными боями баловался. Как в том фильме с Клинтом Иствудом. Ну помните, где еще обезьяна была?[19]19
  Имеется в виду фильм «Как ни крути – проиграешь» (1978).


[Закрыть] Вы двое, кстати, мне их напоминаете.

– Не глаз, а оптический коррелятор! – сказал Сесил.

Фриландер дожевал последний кусок яйца и пристально посмотрел на Сесила. Проглотил, вытер руки о комбинезон и спросил:

– Вы пришли из-за Барб или просто надо мной поиздеваться?

– Как хорошо ты ее знал? – спросил Ридер.

Фриландер перевел взгляд с Сесила на Ридера.

– Достаточно хорошо.

– Достаточно хорошо, чтобы порезать ей лицо, – заметил Сесил.

– Это не секрет. За это я свое уже отбыл.

– Полгода в рабочей бригаде в Гори? – Сесил рассмеялся. – Что ты там делал, помидоры выращивал? Там в камерах, наверное, вам каждый день свежие цветы ставили.

– А вы вообще ни хрена не знаете, да? – сказал Фриландер.

– Про тебя мы знаем достаточно, – заверил Ридер. – Знаем про твое рукоприкладство в отношении мисс Лидс еще до той истории с ковбоем.

Фриландер рассмеялся.

– Мисс Лидс? – переспросил он. – Я бы не назвал это рукоприкладством. Просто люблю распускать руки. Некоторым бабам это нравится.

– А я бы сказал, она это не слишком оценила, – заметил Сесил. – Ведь она от тебя ушла, так ведь?

Фриландер улыбнулся и покачал головой. Затем положил на стол большую широкую руку и смахнул с него скорлупу.

– Если говорить про Барб, то ей нравилось пожестче. Такие, как она, не связываются с парнями с лицом вроде моего, если только не хотят неприятностей. Ей нравились ее куклы и всякая милая хрень, как любой другой. Но то был не первый раз, когда она меня бросила. – Он посмотрел на горизонт, где в землю вонзались железные вышки. – Клянусь Богом, я не думал, что это будет последний.

– Долго ребята из округа Коул тебя мучили? – спросил Ридер.

– Часов шесть-семь.

– А насчет того парня, с которым ты поцапался?

– Как я сказал тем парням из округа, он был ни хрена не боец. У него на рубашке везде розочки были. Он был похож на гомика, не знаю. Выглядел крутым, как чертова курица. Возможно, просто не хотел себя особо проявлять.

– Много тебя про него расспрашивали?

Фриландер покачал головой:

– Им не было до него дела. Только до меня.

– Что ты такого сделал, что они тебя так полюбили, Дейл? – спросил Сесил.

– Много чего. – Он ухмыльнулся. – Последней каплей, наверное, стало то, что я трахнул падчерицу шерифа месяцев девять назад. Понимаете, о чем я?

– Ты сказал, он не хотел себя проявлять, – сказал Ридер. – Это как?

– Если мужик во что-то ввязывается, у него же обычно есть причина, так? Особенно если он решает надрать кому-то задницу.

– И что? – сказал Сесил.

– И то, что ввязался, но причины для этого я не заметил. Я хочу сказать, он не знал Барбару. Никто его не оскорблял, никто не задирал. Он просто подошел ко мне, когда мы с Барб танцевали, схватил меня за руку и потащил от нее прочь. Полагаю, причина у него должна была быть.

– Так думаешь, это все было представление? – спросил Ридер. – Его бьют, красотка его жалеет и забирает к себе, как какого-нибудь бродягу?

– Это вы, ребята, звезды носите, а не я.

– В общем, ты его отделал, – сказал Сесил. – Потом что?

– Потом та сучка вцепилась ногтями мне в лицо. Так что я сказал, что они оба долбаные психи, сел в свой пикап и свалил. Вот и все. Я пытался говорить придуркам в полиции. Они сказали, что займутся, но были одержимы идеей, что это я ее задушил. Часами пытались заставить меня, чтоб это сказал. А я ни хрена не сказал, хотя раз десять хотел придушить эту сучку, но так и не смог.

– Какой он был из себя? – спросил Ридер.

Сесил достал из кармана брюк маленький блокнот, открыл и уже приложил к бумаге карандаш.

– Я уже рассказал заместителям шерифа.

Ридер и Сесил переглянулись.

– Видать, они не включили это в свой отчет, – понял Фриландер.

– Опиши его, – сказал Ридер.

Пока Фриландер говорил, Сесил записывал, и лицо постепенно обретало форму: молодое, худое, темные круги под глазами. Короткие темные волосы. Длинная шея. Крючковатый нос. Ридер заглянул в блокнот через плечо Сесила.

– Еще какие-нибудь приметы запомнил? – спросил Сесил. – Шрамы? Может, татуировки?

– Ага. Была у него татуировка.

– Помнишь, какая? – спросил Ридер.

– Забудешь ее. Я ее увидел, когда он схватил меня на танцполе. А потом опять, когда мы вышли и я усадил его на задницу. Она была вот тут, на правой руке. По виду как те, что набивают во всяких притонах. Металлом выжигают. Не настоящая татуировка. Там был крест типа такого. – Фриландер скрестил руки. – А перед ним, – добавил он, – типа волчьей головы.

– Волчьей? – Ридер выхватил у Сесила блокнот с карандашом. Перелистнул страницу, набросал что-то. Показал. – Так?

– Точно.

– И ребятам шерифа ты ничего из этого не рассказывал?

– Черт, – выругался Фриландер. – Они даже не спрашивали.

Ридер кивнул и посмотрел на горизонт, где в окутавшей землю пелене тумана работали вышки.

– Он бывший военный, – сказал Ридер Сесилу, когда они направлялись через поле к вертолету. Сесил шел чуть позади. Ридер был выше ростом, и Сесилу приходилось шагать шире, чтобы не отставать. – Я слыхал про ребят с подобными приметами.

– В смысле, с нашивкой?

– Нет. Не с нашивкой. Мне надо кое-что покопать.

– Стоит нам пройтись по делу округа Коулс мелкозубой расческой, – сказал Сесил. – Проверить и перепроверить. Небрежность – это одно, но злоупотребление положением? Это уже другого цвета лошадь.

Они сели в вертолет.

Стеклянная кабина нагрелась.

Ридер снял шляпу и помахал ею перед собой.

– Скажем, нашему парню около тридцати, – проговорил Сесил, – а значит, учитывая возраст этих девушек, к шестьдесят шестому – шестьдесят седьмому его уже призвали. Стандартная подготовка, базовая пехота, это двенадцать месяцев, потом три-четыре срока максимум, значит, он вернулся когда? К семидесятому, семьдесят первому?

Ридер втянул воздух сквозь зубы.

– Возможно.

– В чем дело, босс?

Ридер надел шляпу.

– Думаю, мне надо купить себе удочку, Сесил.

– Удочку? – повторил Сесил. Затем надел наушники и надвинул шляпу. Пристегнулся и выглянул через стекло кабины на нефтяные поля. – Ладно уж, – проговорил он наконец.

Ридер запустил лопасти, и вертолет поднялся, взметнув ветер и развеяв траву, и повернул на юго-восток, назад в сторону Уэйко.

Пятница

10 октября

Вечерняя звезда неподвижно сияла на небе. Тревис, с замотанным под шляпой лицом, сидел на шлакоблоке между мотелем и своим пикапом и возился с вертушкой, которую достал из шкафа под своей спальной полкой. В игрушке не хватало шайбы, а одно из крыльев кукушки-подорожника было сломано. Тревис провернул лезвие ножа в головке шурупа, который соединял крыло, и подумал о твари по имени Рю в своем кемпере – о том, как она равнодушно наблюдала за ним из-под копны растрепанных волос, когда он полез в шкаф за вертушкой. Глаза у нее были темные и ввалившиеся, их красный блеск исчез. Дышала медленно и хрипло. Она отстранилась от него, будто больное животное, поэтому он просто закрыл дверцу шкафа.

Он попытался раскрутить игрушечную птицу. Мышцы у него болели, одежда висела на нем, как на вешалке. Он поймал себя на мысли, что так недолго и с голода умереть. И кто тогда умрет первым – он или она? Иногда мысли метались у него в голове, а иногда его посещали ужасные видения того, что он мог сделать с Гаскин и мальчиком. Он уверял себя, что этот поток черных мыслей принадлежит не ему – а ей. И все же с каждым днем, что он оставался здесь, опасность для мальчика и его матери возрастала. Он страдал той же болезнью, что и Рю, поэтому его потребности и путь к их удовлетворению были столь же прямы и бесхитростны, что и дорога, по которой он попал сюда.

Рыжий кот сидел, выпрямив спину, на капоте его пикапа, и кончик его хвоста подергивался, когда он смотрел в треснутое окно.

– Видишь что-нибудь, котик? – сказал Тревис, снимая кукушкино крыло с его оси.

Кот сощурил глаза, а потом перевел взгляд обратно на окно.

На крыльце фермерского дома хлопнула сетчатая дверь, и во двор выбежал мальчик.

Кот спрыгнул на землю и скрылся под машиной.

Гаскин вышла вслед за мальчиком и остановилась на ступеньках крыльца, где прислонилась к столбику и скрестила руки на груди.

– Куда так торопишься? – спросил Тревис у мальчика, когда тот подбежал к нему, едва не задыхаясь.

Мальчик взял палку и пару камней и занес их в воздухе с таким видом, будто это была бейсбольная бита и мечи.

– Я с мамой поругался, – сказал мальчик.

Его мать ходила взад-вперед по крыльцу босиком. Ее волосы были повязаны красной тряпкой.

Желудок Тревиса низко и протяжно заурчал.

– Черт, – сказал мальчик и рассмеялся.

Тревис держал в одной руке нож, в другой – вертушку.

– Из-за чего поругались?

– Я не хотел горох, – ответил мальчик.

– А что ты имеешь против гороха?

– Ничего.

– Тогда в чем дело?

– Мама разозлилась, потому что меня исключили из школы. Она кормила меня им три раза с тех пор, как меня отправили домой, и я сказал ей: еще один раз – и я не буду есть, а она будто пытается добиться того, чтобы меня стошнило.

– Тебе не следует так с ней разговаривать, – упрекнул его Тревис.

Мальчик просто подбросил камень в воздух и ударил его палкой. Удар получился что надо, и камень угодил в большой металлический холодильник за кафе.

– А за что тебя исключили? – спросил Тревис.

– За драку, – ответил мальчик и кивнул на вертушку. – А это что?

– Очередная старая штуковина, которую я не могу починить, – сказал Тревис.

– Я такую уже видел. Папа брал меня как-то на ярмарку в Кантоне, и там такие были.

– Не знаю, откуда эта взялась, – сказал Тревис.

– Похоже, крыло сломано.

– Похоже, – согласился Тревис и поставил деревянную игрушку на землю. В животе у него пылал огонь. – Сломано, как я сам.

Небо потемнело, налившись темной синевой. Тревис встал и убрал нож в ножны. Поднял взгляд на мать мальчика, которая все еще стояла на крыльце и наблюдала за ними. Мальчик же, не обращая на нее внимания, размахивал палкой в воздухе.

– Ты в драке-то победил? – спросил он мальчика.

– Мисс Лопес, директор, говорит, что в драках победителей не бывает.

– Значит, мисс Лопес сама никогда не дралась, – сказал он и помахал матери мальчика.

Та ему не ответила. Только уселась на ступеньки.

– А вы, наверное, много раз бывали в драках, – сказал Сэнди.

– Немало.

– Наверняка всегда побеждали.

– Да и проигрывать приходилось. Ты дрался с тем мальчиком, Роско?

– Ага.

– Но не убил же его, как говорил?

– Нет. Хотя думал об этом. Будь у меня нож вроде вашего, может, и убил бы.

– Думаю, теперь тебе стоит потискать своих кроликов, да?

– Нахер кроликов, – отрезал мальчик и ударил по следующему камню. Тот попал в стену мотеля совсем рядом с окном.

Тревис отвел от него взгляд и подумал: «Он совсем один. Мать у него, конечно, есть, но она там, а он здесь, здесь, совсем один». Тревис коснулся рукоятки ножа. Вынул его из ножен, повернул в руке. Было в мальчике что-то темное, рожденное в темноте сарая, печаль, слишком великая для такого мальца. Тревис вспомнил затхлый запах холста в сарае собственного отца. Запах бензина и жира. Задумался, не доведется ли мальчику однажды взглянуть в зеркало и увидеть в нем незнакомца.

Сэнди опустил палку и уставился на Тревиса, который в последний раз взглянул на крыльцо и увидел следящую за ними обоими Аннабель Гаскин. И пристально их изучающую, подумал Тревис.

Он спрятал нож.

– Думаю, нож тебе не понадобится, чтобы сделать что нужно. Хочешь, покажу тебе, как уложить его на землю, чтобы он не встал?

– Разве это лучше, чем убить его?

– Если убить, он не почувствует боли.

Сэнди задумался на несколько мгновений, а потом спросил:

– Что мне для этого нужно?

Тревис отстегнул ножны и положил их на капот своего пикапа. Затем расставил в стороны ноги, развел руки, согнул колени и наклонился вперед, поморщившись от боли, которая прошла по телу. Сдвинулся в сторону.

– Ладно, давай, – сказал он. – Просто представь, что я – это ты, а ты – Роско, и ты нападаешь на меня. Просто попробуй меня ударить.

Сэнди переминался с ноги на ногу.

– Это будет больно?

Тревис опустил руки.

– Да не будет, – заверил он.

По всему двору замигали многочисленные натриевые лампы.

Сэнди ринулся на Тревиса, и Тревис нашел в руках и ногах последний остаток силы, будто извлеченный из какого-то далекого, забытого уголка, куда проникал лишь тусклый свет и куда никто никогда не забредал.