Текст книги "Мудрость ангельская о Божественном провидении"

Автор книги: Эммануил Сведенборг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

312. II. Человек, по собственной предусмотрительности, убеждается и подтверждает в себе, что всякое добро и всякая истина – от него и в нем, и то же самое со всяким злом и со всякой ложью. Доказательство будет проведено через аналогию между добром и истиною природными и добром и истиною духовными. Спрашивается: что такое истина и добро в зрении глаза? Разве истина не то, что называется прекрасным, и добро не то, что называется удовольствием? В самом деле, чувствуется удовольствие при виде прекрасных предметов. Спрашивается, что такое истина и добро в слухе? Не есть ли истина в нем тем, что называют гармоничным, а добро тем, что называют наслаждением? В самом деле, чувствуется наслаждение при слушании гармоничных звуков. То же самое с другими чувствами. Из этого ясно видно, что такое истина и добро природные. Рассмотрим теперь, что такое истина и добро духовные. Разве истина духовная есть что-либо иное, как не красота и гармония вещей и предметов духовных? И разве добро духовное не есть удовольствием и наслаждением от сознания их красоты и гармонии? Посмотрим теперь, можно ли сказать об одном иное, чем о другом, или о духовном иное, чем о природном. О природном говорят, что красота и удовольствие в зрении наитствуют от предметов, и что гармония и наслаждение в слухе наитствуют от инструментов. Разве иначе в органических субстанциях духа? О них говорят, что красота и удовольствие, гармония и наслаждение в них; о глазе же и ухе говорят что то же самое наитствует в них. Но если спросят, почему наитствует, нельзя ничего ответить, кроме того, что представляется расстояние (между органом чувства и объектом). А если спросят, почему в другом случае он в них, то ничего иного не ответят, как то, что не представляется расстояние. Следовательно, от видимости расстояния мыслят о том, что человек думает и сознает иначе, чем о том, что он видит и слышит. Но это не выдерживает, когда известно, что духовное – не в расстоянии, как природное в нем. Подумай о солнце и о луне, или о Риме и Константинополе; разве в мысли они на расстоянии, если только мысли не придан опыт, приобретенный зрением и слухом? Почему же ты убеждаешь себя – оттого лишь, что расстояние не представляется в мысли, – что добро и истина, а также зло и ложь – в ней, а не наитствуют. Прибавлю к этому эксперимент, весьма обычный в духовном Мире. Дух может внушить свои мысли и свои чувства другому духу, и тот не знает ничего иного, как только то, что эти мысли и эти чувства – его собственные мысли и чувства. Это там называют мыслить по другому или мыслить в другом; я видел этот опыт тысячу раз и сам его производил сотни раз, а между тем была значительная видимость расстояния; но лишь только духи узнавали, что другой внушил эти мысли и эти чувства, как они негодовали и отворачивались, однако признавая, что расстояние не представляется во внутреннем зрении или мысли (разве только оно открыто), как представляется в зрении внешнем или глазе, из чего заключается, что есть наитие. К этому опыту прибавлю другой, для меня обыденный: дурные духи очень часто пускали в мысль мою зло и ложь, которые мне казались от меня и во мне, как будто бы я сам их мыслил; но зная, что это зло и ложь, я разыскивал, кто их пускал; те были открыты и обращены в бегство; были же они на значительном расстоянии от меня. Из этого можно видеть, что всякое зло со своею ложью наитствует из ада, и всякое добро со своею истиною наитствует от Господа, и что то и другое представляется как бы в человеке.

313. Каковы те, которые в собственной предусмотрительности и каковы те, которые в предусмотрительности не собственной и затем в Божественном Провидении, описано в Слове, Адамом и его супругою Евою в Эдемском саду, где были два древа, одно жизни, другое познания добра и зла, и их вкушением от древа жизни. Что под Адамом и Евою, супругою его, во внутреннем или духовном смысле разумеется и описана Древнейшая Церковь Господня на земле, Церковь более благороднейшая и небесная, чем все последующие, видно выше (241). Другие предметы имеют следующие значения: Эдемским садом означается мудрость людей этой Церкви, древом жизни Господь, относительно Божественного Провидения; а древом познания человек, относительно собственной предусмотрительности: змием чувственное и собственное человека, которое в себе есть себялюбием и гордынею собственного мудрствования, таким образом дьяволом и сатаною, вкушением от древа познания – присвоение добра и истины, как если бы добро и истина были от человека, а не от Господа, и затем как если бы они принадлежали человеку, а не Господу; а так как добро и истина суть Божественными в себе у человека, ибо под добром разумеется все любови и под истиною все мудрости, то если человек их присваивает как свои, он не иначе, как себя принимает за Бога; посему змий говорит: "В тот день, как вкусите вы, откроются глаза ваши, и вы будете как Бог, познав добро и зло" (Бытие, III, 5). Так и делают те, кто в любви к себе и в гордости собственного умствования в аду; осуждением змия означается осуждение собственной любви и собственного умствования; осуждением Евы – осуждение собственной воли, осуждением Адама – осуждение собственного умствования; волчцем и тернием, которое произведет земля, вполне означается зло и ложь; изгнанием из вертограда – полное лишение мудрости; охранением пути, ведущего к древу жизни, – надзирание Господа, дабы святости Слова и Церкви не были нарушены; фиговыми листьями, которыми они прикрыли свою наготу, означаются истины благопристойности, которыми прикрывается присущее их любви и гордости, и кожаными туниками, которыми они затем оделись, видимости истин, в которых одних они. Это духовное означение тех вещей. Желающий остаться в буквальном смысле пусть остается, но да ведает он, что этот смысл так разумеется в небе.

314. Каковы ослепленные собственным умствованием, можно видеть по произведениям их воображения относительно предметов внутреннего суждения, например, относительно Наития, Мысли и Жизни. Относительно Наития они думают обратное тому, как есть, что зрение глаза наитствует во внутреннее зрение духа, которое есть разумением, и слух уха наитствует в слух внутренний, который есть тоже разумением; и они не сознают, что разумение, по воле, наитствует в глаз и в ухо и не только творит это внешнее чувство, но даже пользуется им, как орудием, в природном мире; но так как это не по видимости, то они оного не сознают; и если говорят, что природное не наитствует в духовное, но что духовное наитствует в природное, то они мыслят: "Что такое духовное, как не более чистое природное?" Затем: "Разве не представляется, что когда глаз видит какой-нибудь прекрасный предмет, и когда ухо слышит какой-либо гармоничный звук, то дух, который есть разумением и волей, наслаждается?" Они не знают, что глаз не видит сам собою, язык не вкушает сам собою, ноздри не обоняют сами собою и кожа не ощущает сама собою, но что духовное начало, или дух человека, сознает все это внешними чувствами и этим аффектируется, по качеству этих чувств; тем не менее, духовное начало, или дух человека, ощущает это не по себе, но по Господу; иначе мыслить – это мыслить по видимости, а если видимости подтверждены – то по иллюзиям. Относительно Мысли они говорят, что это что-то, определившееся в воздухе, меняющееся, смотря по предметам, и усиливающееся от обработки; что, таким родом, идеи мысли суть образами, как метеоры, показывающиеся в воздухе, а память – скрижаль, на которой начертаны они; они не знают, что мысли суть точно так же в субстанциях чисто органических, как зрение и слух в своих. Если они рассмотрят мозг, то увидят его наполненными такими субстанциями; порань эти субстанции, и ты впадешь в бред, уничтожь их, и ты умрешь; но что такое мысль и что такое память, можно увидеть выше (279), в конце. Относительно Жизни, они не знают ничего иного, как то, что это некоторая деятельность природы, дающая ощущать себя различными способами, смотря по тому, как живущее тело органически движимо; если скажут, что, следовательно, природа живет, то они отрицают, но приводят, что она заставляет жить; если же скажут: "Разве жизнь рассеивается, когда тело умирает?", – они отвечают, что жизнь остается в частице воздуха, называемой душой. Если скажут: "Что же тогда Бог? Разве Он не есть самою жизнию?" На этот вопрос они молчат и не хотят объявлять, что думают. Если скажут: "Не желаете ли вы, чтобы Божественная Любовь и Божественная Истина были самою жизнию?", – они отвечают: "Что такое любовь и что такое истина?" Ибо, в своих иллюзиях, не видят, ни что такое любовь, ни что такое истина, ни что такое Бог. Эти рассуждения были приведены, дабы видно было, что человек ослепляется собственным умствованием, оттого что во всем видит заключения по видимостям, и затем по иллюзиям.

316. Если собственная предусмотрительность убеждает и подтверждает, что всякое добро и всякая истина – от человека и в человеке, то потому, что собственная предусмотрительность есть собственною интеллектуальностью человека, наитствуемой любовью к себе, которая есть собственною волею человека; а собственное может лишь ставить все своим, ибо оно не может быть поднято человеком. Все, ведомые Божественным Провидением Господа, поднимаются над собственным, и тогда они видят, что всякое добро и всякая истина – от Господа, и даже видят, что то, что в человеке от Господа, поднимается над собственным, и тогда они видят, что всякое добро и всякая истина от Господа, и даже видят, что то, что в человеке от Господа, принадлежит незримо Господу и никогда человеку. Мыслящий иначе есть как имеющий на сохранении добро своего господина и требующий и присваивающий его себе, как свое; и он не управитель есть, а вор; а так как собственное человека – одно зло, то поэтому он погружает добро это в зло свое, которым уничтожается оно, как жемчуг, брошенный в навоз или растворенный в уксусе.

317. III. Все, в чем человек убедил себя, и в чем он утвердился, остается как собственное у него. Многие думают, что никакая истина не может быть видима человеком иначе, как в подтверждении, но это ложь. В гражданских и экономических делах Государства, или Управления, нельзя увидеть полезного и хорошего, не зная нескольких уставов и предписаний; в судебных – не зная законов, в природных, как-то в физике, в химии, в анатомии, в механике и других, – не будучи обученным наукам, но в чисто рациональном, нравственном и духовном истины являются в собственном свете, если только человек, подходяще воспитанный, стал несколько рациональным, нравственным и духовным. Причина в том, что, по духу своему, каждый есть то, что мыслит, каждый человек в мире духовном и среди тех, которые там; следовательно, в свете духовном, просвещающем внутренние его разумения, и так сказать внушающем; ибо свет духовный, по своей сущности, есть Божественною Истиною Божественной Мудрости Господней; отсюда человек может мыслить аналитически, заключать в суждениях о справедливости и честности, видеть благопристойность в жизни нравственной, добро в жизни духовной и также много истин, падающих во мрак от подтверждений лжи; человек это видит почти таким же родом, как видит он намерения другого по лицу его и сознает чувство по звуку голоса, без иной науки, кроме врожденной каждому. Почему бы человеку не видеть по наитию внутренние жизни, которые суть духовные и нравственные, когда нет животного, которое не знало бы по наитию для него необходимого, которое природно? Птица умеет лепить гнездо, класть в него яйца, вылуплять птенцов, знает их пищу, кроме многих других чудес, называемых инстинктом.

318. Но коль изменяется состояние человека от подтверждений и затем от убеждений, об этом будет сказано теперь в таком порядке: 1. Нет ничего, что не могло бы быть подтверждено, и ложь может быть подтверждена более, чем истина. 2. Когда ложь подтверждена, то истина не показывается, но от подтвержденной истины показывается ложь. 3. Способность подтверждать все желаемое не есть умом, но только изощренностью, которая может существовать даже у злых. 4. Есть подтверждение умственное и, в то же время, не волевое, но всякое подтверждение волевое есть тоже умственное. 5. Подтверждение зла волевое и, в то же время, умственное производит в человеке веру, что собственная предусмотрительность есть все, а Божественное Провидение – ничто, но не так относительно одного умственного подтверждения. 6. Все, подтвержденное волею и в то же время разумением, пребывает вечно, но не то, что подтверждено только разумением. Во-первых. Нет ничего, что не могло бы быть подтверждено, и ложь может быть подтверждена более, чем истина. Чего нельзя подтвердить, если подтверждается атеистами, что Бог не есть Творцом вселенной, но что природа – творческая от себя; что Религия – лишь узда, и она для простаков и для черни; что человек есть как животное и умирает подобно ему; когда подтверждено, что позволительны прелюбодеяния, подобно им тайные хищения, обманы, коварные злоумышления, что лукавство есть умом, а злоба мудростью? Кто не подтверждает ереси своей? Нет ли томов, наполненных информациями в пользу двух ересей, царящих в христианском мире? Сочини десять ересей, даже непонятных, и скажи остроумному человеку подтвердить, их и он подтвердит их все. Если затем ты их рассмотришь по подтверждениям, то не увидишь ли ложь как истину? Так как всякая ложь блестит в человеке природном от видимостей и от иллюзий в этом человеке, а истина блестит лишь в человеке духовном, то очевидно, что можно легче подтвердить ложь как истину. Дабы ведомо было, что всякая ложь и всякое зло могут быть подтверждены, так что ложь покажется как истина, а зло как добро, то вот тому пример, как можно подтвердить, что свет есть мрак, и что мрак есть свет. Разве нельзя сказать: "Что такое свет в себе? Не иное ли он что, как некоторая видимость в глазу, соответственно его состоянию? Что такое свет, когда глаз закрыт? Летучие мыши и совы не с такими ли глазами, что видят свет как мрак, а мрак как свет?" Я узнал о некоторых людях, что они видят таким же образом, и об адских обитателях, что хотя они во мраке, но тем не менее видят один другого. Разве нет света для человека в сновидении посреди ночи? И так мрак не есть ли светом, а свет мраком? Но можно ответить: "Что это доказывает? Свет есть светом, как истина есть истиною, а мрак есть мраком, как ложь есть ложью". Другой пример: подтвердить что ворон бел. Не могут ли сказать; "Чернота его есть только тенью, которая недействительный его цвет; перья его белы внутри, так же как и тело: это субстанции, из которых он состоит; так как чернота его есть тенью, то поэтому ворон белеет, становясь старым: видели таких. Что такое чернота в себе, как не белизна? Обрати в порошок черное стекло и ты увидишь, что пыль бела; называя ворона черным, ты говоришь о тени, а не о действительности". Но можно отвечать: "Что это доказывает? Так можно сказать, что все птицы белы". Хотя рассуждения эти противны здравому рассудку, но они приведены, дабы могли увидеть, что ложь, диаметрально противоположное истине, и зло, диаметрально противоположное добру, могут быть подтверждены. Во-вторых. Когда ложь подтверждена, то истина не показывается; но от подтверждений истины показывается ложь. Всякая ложь во мраке и всякая истина в свете; во мраке же ничто не показывается; даже более: неизвестно, что такое там, разве лишь ощупать; иначе в свете; потому в Слове ложь названа мраком, и о тех, кто во лжи, говорится, что они ходят во мраке и в тени смерти; и наоборот, истины названы светом, и затем о тех, кто в истине, говорится, что они ходят в свете и называются сынами света. Что когда ложь подтверждена, то истина не показывается, а от подтверждений истины показывается ложь, очевидно по многим соображениям; например: кто бы увидел какую-либо духовную истину, если бы Слово не поучало ей. Разве не было бы глубокой темноты, способной быть рассеянной лишь светом, в котором Слово, и лишь у тех, кто хочет быть просвещен? Какой еретик может увидеть свою ложь, если не допустит реальной истины Церкви? Ранее не видит он ее. Я беседовал с утвердившимися в вере, отделенной от милосердия, и когда их спросил: "Разве не видели они в Слове многочисленных изречений о любви и милосердии, о делах и поступках, о соблюдении заповедей и сказанного, что человек счастливый и мудрый – тот, кто творит, а безумный – кто не творит?", – они мне отвечали, что читали эти места, но в них не видели ничего, кроме веры, и таким образом пропустили их, как если бы глаза их были закрыты. Утверждавшиеся во лжи подобны тем, кто видит на стене полосы и, по своей фантазии, в тени вечерней, из сочетания этих полос видит как бы всадника или человеческое видение, рассеиваемое при свете дня. Кто может чувствовать духовную нечистоту блуда, как не обретающийся в духовной чистоте целомудрия? Кто может чувствовать жестокость мести, как не тот, кто в добре, по любви к ближнему? Какой прелюбодей и какой алчущий мести не посмеется над именующими их удовольствия адскими удовольствиями, удовольствия же супружеской любви и любви к ближнему – небесными? И так с остальными. В-третьих. Способность подтверждать все желаемое не есть умом, но только изощренностью, могущею существовать даже у злых. Есть очень ловкие подтвердители, не знающие никакой истины и, тем не менее, могущие подтвердить истину и ложь. И некоторые из них говорят: "Что такое истина? Существует ли она? То, что я ставлю истиною, не есть ли истина?" И таких в мире всегда считают умными; между тем как они лишь перемазчики стен: умны лишь сознающие, что истина есть истиною, и подтверждающие это истинами, постоянно сознаваемыми; тех и других различить весьма трудно, так как нельзя различить света утверждения от света сознания истины, и кажется вполне, что те, кто в свете утверждения, суть тоже в свете сознания истины; когда, между тем, есть разница между светом химерным и светом настоящим, и свет химерный в мире духовном таков, что изменяется во мраке, при наитии действительного света; в аду есть подобный химерный свет у многих, которые не видят вовсе ничего, когда введены в свет настоящий. Из этого очевидно, что способность подтверждать все желаемое есть только изощренностью, могущею существовать даже у злых. В-четвертых. Есть подтверждение умственное, и в то же время не волевое, но всякое подтверждение волевое есть тоже умственное. Подтверждающие веру, отдельную от милосердия, а между тем ведущие жизнь милосердия, и вообще все, подтверждающие ложь учения, но не живущие по этой лжи, суть в подтверждении умственном, но не в волевом в то же время; но подтверждающие ложь доктрины и живущие по этой лжи суть в подтверждении волевом, и в то же время в умственном; оттого, что разумение не наитствует в волю, но воля наитствует в разумение. Из этого тоже видно, что такое ложь зла и ложь, которая не есть ложью зла; эта ложь может быть соединена с добром, но не первая, потому что ложь, которая не есть ложью зла, есть ложь в разумении, но не в воле; а ложь зла есть ложью в разумении по злу в воле. В-пятых. Подтверждение зла волевое, и в то же время умственное, производит в человеке веру, что собственная предусмотрительность есть все, а Божественное Провидение – ничто, но не так относительно одного подтверждения умственного. Многие подтверждают в себе собственную предусмотрительность по видимостям в мире, но в то же время не отрицают Божественное Провидение; у них подтверждение только умственное, но у отрицающего Божественное Провидение подтверждение тоже волевое; и это подтверждение в связи с уверенностью, главным образом, у поклонников природы и у поклонников самих себя. В-шестых. На века остается все, подтвержденное волею, и в то же время разумением, но не то, что подтверждено одним разумением. В самом деле, принадлежащее одному разумению – не в человеке, но вне его; оно лишь в мысли, ничто же не входит в человека и не прививается ему, кроме того, что принято волею; ибо оное становится принадлежностью любви его жизни; что оное остается вечно будет сказано в следующем номере.

319. Если все, подтвержденное волею, и в то же время разумением, остается вечно, то потому, что каждый есть своя любовь, и любовь его принадлежит его воле; затем также потому, что каждый человек есть своим добром и своим злом, ибо называется добром все, что принадлежит любви, и злом – что ей противно. Так как человек есть своею любовью, он также есть и формою своей любви, и может быть назван органом Любви своей жизни. Выше (279) было сказано, что чувства любви и затем мысли человека суть изменениями и вариациями состояния и формы органических субстанций его духа; теперь будет сказано, что такое эти изменения и вариации и каковы они; о них можно иметь представление по Сердцу и Легкому, в том, что происходят попеременные растяжения и сжимания, или расширения и сокращения, которые в сердце называются систолою и диастолою, а в легком дыханием; они суть растяжением и стягиванием, или расширением и суживанием его долей: в том изменения и вариации состояния сердца и легкого; подобные тому в других черевах, и им подобные в частях их, которыми кровь и животный сок принимаются и отталкиваются. То же самое в органических формах духа, которые суть субъектами чувств и мыслей человека, как было показано выше, с тою разницею, что их растяжения и сжимания, или взаимодействия, суть относительно в совершенстве, настолько высшем, что не могут быть выражены словами природного языка, но лишь словами языка духовного, которые возможно передать, сказав лишь, что это внутрь и обратно коловращения по способу непрерывного и неизменного винта, дивно переплетенные в воспринимательных формах жизни. Теперь сказано будет, каковы эти субстанции и эти формы чисто органические у злых и каковы у добрых; у добрых они вперед спиралью, а у злых обратно; те, которые спиралью вперед, обращены к Господу и принимают от него наитие, но те, которые спиралью назад, обращены к аду и не принимают наития: надобно знать, что чем более они обращены назад, тем более открыты сзади и закрыты спереди; и наоборот, насколько обращены они вперед, настолько открыты спереди и закрыты сзади. Поэтому можно видеть, какова форма, или каков орган у злого человека и какова форма и каков орган у человека доброго, и что они обращены в обратные стороны; а так как направление, однажды принятое, не может быть превращено, то очевидно, что в каком направлении человек умрет, в том он остается в вечность; любовь воли человека производит это направление, ибо, как было сказано, каждый человек есть своею любовью; от этого происходит, что каждый, после смерти, следует по пути своей любви: к небу – тот, кто в доброй любви, и к аду – тот, кто в дурной любви и успокаивается лишь в обществе, где его любовь царит; и что удивительно, каждый знает путь, как бы чуял его ноздрями.

320. IV. Если бы человек верил – так как это истина – что всякое добро и всякая истина от Господа, и всякое зло и всякая ложь от ада, то он бы не присваивал себе добра и не вменял бы его в заслугу, и не присваивал бы зла и не ставил бы себя в нем ответственным. Но так как эти предложения противны верованию подтвердивших в себе ту видимость, что мудрость и предусмотрительность – от человека и не наитствуют, согласно организации его духа (см. выше, 319), то они будут доказаны, и для отчетливости в таком порядке: 1. Подтверждающий в себе видимость, что мудрость и предусмотрительность – от человека и затем как в нем принадлежащие ему, может только видеть, что если бы было иначе, то он бы не был человеком, но был бы животным или статуей, а между тем это наоборот. 2. Верить и мыслить – так как это истина, – что всякое добро и всякая истина от Господа, а всякое зло и всякая ложь от ада, представляется невозможным, а между тем это поистине человечно и затем ангельское. 3. Верить и мыслить так невозможно для непризнающих Божественности Господа и не признающих, что зло есть грехами; но возможно для признающих эти два пункта. 4. Признающие эти два пункта размышляют только о зле; которое в них, и отгоняют его от себя в аду, откуда идет оно, насколько избегают его и отвращаются от него как от греха. 5. Таким образом, Божественное Провидение никому не присваивает зла и никому добра, но собственная предусмотрительность присваивает то и другое.

321. Но эти предложения будут пояснены в данном порядке. Во-первых. Подтверждающий в себе видимость, что мудрость и предусмотрительность – от человека и затем как принадлежащие в нем ему, может лишь видеть, что если бы было иначе, то он бы не был человеком, но был бы животным или статуей, а между тем это наоборот. Закон Божественного Провидения, дабы человек мыслил как бы сам собою, но тем не менее бы признавал, что то по Господу; из сего следует, что думающий и поступающий благоразумно, как бы сам собою, и признающий в то же время, что то по Господу, есть человеком, но не тот, кто подтвердил в себе, что думает и действует сам собою, и не тот, кто зная, что мудрость и предусмотрительность от Бога, ждет постоянно наития, ибо этот становится как бы статуей, а тот животным; что ожидающий наития становится как бы статуей, очевидно по тому, что ему надобно стоять или сидеть неподвижно, с опущенными руками, с открытыми или закрытыми глазами, без малейшего движения, не думая, не дыша. Какая же в нем жизнь тогда? Что верующий, что все, что он мыслит и делает, – от него, не различается от животного, тоже очевидно; ибо он думает лишь по духу природному, общему человеку и животным, а не по духу рационально духовному, который есть духом истинно человечьим, так как дух этот признает, что один Бог мыслит Сам по Себе, а человек мыслит по Богу; поэтому такой человек не знает другой разницы между человеком и животным, кроме той, что человек говорит, а животное издает звуки, и полагает, что тот и другое умирают одинаково. Будет еще нечто сказано о признающих наитие: они не получают никакого наития, кроме желающих того от всего сердца; те иногда получают ответ в живом сознании мысли или сокровенно, немою речью в ней, но редко явственно речью, и это для того, чтоб они мыслили и поступали, как желают и как могут, и чтобы поступающий разумно был разумен, а поступающий безумно был безумен; и никогда не поучаемы они тому, во что должны верить и что должны делать; для того, чтобы рациональность и свобода человеческая, состоящая в том, чтобы каждый поступал в свободе по рассудку, во всей видимости как бы сам собою, не погибали. Научаемые по наитию тому, во что они должны верить и что должны делать, научаемы не Господом и ни одним ангелом небесным, а каким-либо исступленным духом, Квакером или Гернгутом, и они соблазняемы. Всякое наитие от Господа совершается просветлением в разумении и любовью истины, и через последнюю в первое. Во-вторых. Верить и мыслить – так как это истина, – что всякое добро и всякая истина от Господа, и всякое зло и всякая ложь от ада, представляется невозможным, а между тем это истинно человечное и затем ангельское. Верить и мыслить, что всякое добро и всякая истина от Бога, представляется возможным, лишь бы только не сказать ничего сверх того; потому что оное согласно с теологией, против которой не дозволено мыслить; но верить, что всякое зло и всякая ложь – от ада, представляется невозможным, потому что, в таком случае, это было бы верить, что человек не может мыслить; но все же человек мыслит как бы сам собою, хотя это по аду, потому что каждому даровано Господом то, что мысль, откуда бы она не исходила, в нем представляется как его; иначе человек не жил бы человеком, не мог бы выведен быть из ада и введен в небо, то есть, быть преобразован, что многократно выше показано. Для этого даже Господь дает человеку знать и, следовательно, мыслить, что он в аду, если мыслит по злу, и дает ему также мыслить о средствах выйти из ада и не мыслить по адскому, но войти в небо и мыслить по Господу и, наконец, дает человеку свободу выбора. Из этого можно видеть, что человек может мыслить зло и ложь как бы сам собою, и тоже мыслить, что то или другое есть зло и ложь, следовательно, только видимость, что он мыслит сам собою, видимость, без которой человек бы не был человеком. Самое человечное и затем ангельское – это мыслить по истине, а именно: что человек не мыслит сам собою, но что ему даровано Господом мыслить по всей видимости, как бы сам собою. В-третьих. Верить и мыслить так невозможно для непризнающих Божественности Господа и того, что зло есть грехом, но возможно для признающих эти два пункта. Если это невозможно для непризнающих Божественности Господа, то потому, что один Господь дарует человеку мыслить и желать, и не признающие Божественности Господа, будучи разделены с Ним, верят, что мыслят сами собою; если невозможно это тоже для непризнающих зла грехом, то потому, что они мыслят по аду, а там каждый воображает, что мыслит сам собою. Но что это возможно признающим два эти пункта – видно по изложенному с долгими подробностями выше (288-294). В-четвертых. Признающие эти два пункта размышляют лишь о зле, которое в них, и отгоняют его от себя в ад, откуда оно, насколько избегают они его и отвращаются от него как от грехов. Кто не знает или не может знать, что зло от ада, а добро от неба? И кто затем не может знать, что насколько кто-либо избегает зла и отвращается от него, настолько он избегает и отвращается от ада? И кто затем не может знать, что насколько кто-либо избегает и отвращается от зла, настолько он желает и любит добро и, следовательно, выводится из ада Господом и вводится в небо? Все это рациональный человек может видеть, лишь бы знал он, что есть ад и небо, и что зло своего происхождения, а добро – своего; если же человек размышляет о зле, которое в нем, а это то же самое, что исследовать себя, и если избегает его, то отрешается от ада, и отбрасывает его позади себя, и вступает в небо, и лицезреет Господа; говорится, что человек это делает, но он не делает сам собою, а по Господу, Когда человек от доброго сердца и благочестивой веры признает эту истину, то эта истина внутренне тогда сокрыта во всем, что он затем мыслит и творит, как бы сам собою, так же, как в семени производительная сила, сопровождающая внутренние его до нового семени, и как удовольствие склонности к пище, раз человек признал ее полезной, словом, как сердце и душа во всем, что он мыслит и творит. В-пятых. Таким образом, Божественное Провидение не присваивает никому зла и никому добра; но собственная предусмотрительность присваивает то и другое. Это следствие всего сказанного: цель Божественного Провидения есть добро, оно во всех действиях направляется к добру, поэтому никому не присваивает добра, ибо таким образом добро вменялось бы в заслугу; и никому не присваивает зла, ибо таким образом это соделает человека виновным во зле; однако человек творит то и другое по собственному, ибо собственное есть одно зло; собственное воли есть любовь, а собственное разумения есть гордость собственного умствования, отсюда собственная предусмотрительность.