Текст книги "Ванесса"

Автор книги: Эммануэль Арсан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Тем не менее Ванесса не смогла проглотить ни одной ложки ароматного жирного супа, который так любила. Ком стоял у нее в горле.

– У меня пропал аппетит, – оправдывалась она, хотя Гвидо не сказал ни слова о противоречивом поведении Ванессы и не встревожился из-за ее внезапного недомогания.

Потом она говорила о Мидж, чтобы посмотреть, будет ли Гвидо ревновать. Этот эксперимент тоже провалился. В отчаянии она предложила Гвидо рассказать о его путешествиях и о победах над женщинами, которые только недавно вышли замуж. А он не занимался любовью с их мужьями? Нет? Ах, она едва не уснула от скуки.

– Хочешь потанцевать? – спросил Гвидо, когда они поужинали.

Ване уже ничего не хотелось. Она спросила:

– Ты любишь танцы сами по себе или как средство перехода к конечной фазе?

– Мне нравится обнимать девушку во время танца.

– А когда ты танцуешь и обнимаешь девушку, ты испытываешь больше удовольствия от того, что за тобой наблюдают со стороны?

– Я не обращаю на это внимания.

– Жаль, – сказала Ванесса.

– Хорошо еще, что ты говоришь неправду.

– Почему? Ты думаешь, я эксгибиционист?

– Я никогда не сужу поэтому дурацкому критерию.

Гвидо забыл повторить свое приглашение. Теперь они снова оказались в квартире Ванессы. Оба чувствовали себя так тревожно, словно только что познакомились. Ванесса предприняла новую попытку.

– Я собираюсь напоить тебя, – объявила она. Гвидо не ответил, но одним глотком выпил предложенный ею манговый коктейль.

– Лучше бы ты меня изнасиловала, – сказал он, растянувшись на подушках.

– Извини, – сказала Ванесса, – но у меня свидание со мной.

Она вышла в ванную. Гвидо то ли не заметил ее ухода, то ли продолжал разговаривать сам с собой. Во всяком случае, он лениво и не очень связно говорил:

– Я действительно не все тебе рассказал, когда ты спросила, не эксгибиционист ли я. Когда я танцую с девушкой, мне очень нравится, когда на ней длинная, свободно ниспадающая юбка… какой-нибудь крепдешин. Тогда я могу во время танца задрать юбку и показать бедра и зад девушки. В Милане сейчас много таких девушек, как ты. Они никогда ничего не надевают под длинную юбку, особенно по вечерам. Ты, конечно, лучше, потому что никогда не носишь нижнего белья. Но как, скажи, увидеть твой зад, если ты приходишь на танцы в брюках? Честно говоря, я ненавижу джинсы. Я буду счастлив, если ты никогда больше не наденешь их.

Гвидо встал и увидел, что Вана лежит в метре от него на коврике. Она была в легком, почти прозрачном белом халатике, застегнутом впереди на крошечные блестящие пуговицы.

– Их там около сотни, – вслух сосчитал он.

Вана не ответила.

– Ты, наверное, очень долго их застегивала.

Вана читала. Или, скорее, перелистывала книгу. Гвидо наклонился, чтобы посмотреть.

– Понятно, – пробормотал он.

– Новая коллекция японских марок. Интересно, кто это позировал? Наверное, Фудзитити и Ахенамоо?

– Я вижу, ты совсем с этим не знаком. В честь тебя я решила освежить в памяти эротическое искусство Рима. Не узнаешь? Это репродукции рельефов.

– Рельефы, – с неожиданным удовольствием кивнул он. – Почему бы и нет, если это помогает? Тут он узнал работу, которую разглядывала Вана.

– Да. Это эротические иллюстрации к «Жизни двенадцати цезарей» Светония.

Его голова и настроение прояснились. Гвидо нежно улыбнулся Ване:

– Ты разглядываешь это из любви к искусству или чтобы возбудиться?

– Разве можно называть искусством то, что тебя не возбуждает? Гвидо снова упал на подушки.

– Какую позу ты считаешь самой художественной? – спросил он.

Ванесса протянула ему книгу. На репродукции Гвидо увидел мужчину, который, стоя во весь рост, занимался содомской любовью с другим мужчиной, в свою очередь, овладевавшим лежащей на спине женщиной. Гвидо перелистал страницы и вернул книгу Ванессе:

– А это тебе не кажется еще более привлекательным? На этот раз женщина находилась между двумя мужчинами, одновременно имевшими ее спереди и сзади.

– Я не знаю, возможно ли это на самом деле, – нерешительно сказала Ванесса.

Гвидо был поражен ее неопытностью.

– Посмотри, эта комбинация тоже хорошо известна, – заметил он, порывшись в книге.

На этой иллюстрации один из мужчин вводил свой член в рот женщины. Ванесса с удовлетворением кивнула.

– А вот здесь мы видим логическую завершенность, – продолжал Гвидо, открыв новую страницу.

На этот раз героиней одновременно овладевали трое мужчин – через рот, влагалище и анальное отверстие.

Ванесса взяла книгу и, полистав страницы, показала итальянцу юную женщину с округлой грудью и выпуклым лобком, умело и пылко выдаивавшую внушительный фаллос, гордо торчащий из мускулистых чресел обнаженного атлета.

– Этим я занималась больше всего, – призналась она.

– Наверное, когда ты была еще маленькой девочкой?

– Не только тогда.

Гвидо почувствовал, что этот ответ пробудил его собственный инструмент, во время предыдущей беседы остававшийся равнодушным и холодным. Он задал новый вопрос:

– Ты хочешь сказать, что и сейчас даешь мужчинам входить в твои руки чаще, чем в любую другую часть тела?

– Да.

– А какие еще органы ты предпочитаешь?

– Рот.

– Больше, чем влагалище?

– По-моему, да. Сказать по правде, я не веду учета.

– А что ты скажешь о своем заде?

– Ты побывал там первым.

Гвидо недоверчиво посмотрел на нее, но интуиция подсказывала ему, что Вана говорит правду. «Наружность обманчива», – подумал он.

– Неужели мои ягодицы показались тебе такими опытными? – с не меньшим удивлением спросила Ванесса, догадавшись, о чем он думает.

– Они не кажутся новичками.

– Нельзя чересчур доверять своим ощущениям, – произнесла Ванесса. – «Оцени цвет, сладость, горечь…»

Гвидо узнал цитату.

– Демокрит. Ты очень начитанна. И у тебя хороший вкус.

Вана продолжала разглядывать римские гравюры. Скоро она расстегнула свой халатик до паха – как раз настолько, чтобы можно было просунуть руку внутрь.

Гвидо не сомневался, что может позволить себе такую же вольность. Он освободил своего петуха, с удовольствием ощутив ладонью его приятное тепло.

Вана раздвинула ноги, насколько позволял халатик, и всего за несколько движений пришла кульминация.

Гвидо хотел предложить ей попробовать на нем талант, которым Вана так гордилась. Но не успел он должным образом сформулировать свое предложение, как она встала и вышла в ванную.

* * *

Когда Вана вернулась, она несла что-то, чего Гвидо никак не мог разглядеть. Она снова улеглась на коврик и, взяв маленький кувшин со сливками, смазала один конец неопознанного предмета.

– Что это? – спросил Гвидо.

– «На самом деле в мире не существует ничего, кроме атомов и пустоты», – объяснила Ванесса афоризмом философа, которого ненавидел Платон.

– Но это чудо – явно не творение природы, – возразил он.

– Искусство было изобретено для заполнения пустоты, – заявила Ванесса.

– Я тебя не осуждаю, – успокоил Гвидо.

– А кто создатель этого искусственного фаллоса?

– Писец Нахим. Разве ты не узнаешь его руку? Теперь Гвидо действительно вспомнил изящно выгравированную на бутоне лотоса надпись. Вана показывала ее, когда Гвидо пришел к ней в первый раз. Именно этот лотос она сейчас вводила в себя, еще больше расстегнув халат. Лепестки из слоновой, кости, а потом и стебель скользнули внутрь. Закрыв глаза, Вана начала медленно двигать бедрами. Пятки ее прижались к углу камина. Скоро спина Ваны начала изгибаться. Изгибы становились все более выразительными. Несколько раз она напрягала мускулы своего лона и кричала в оргазме. Расставив, как крылья золотой бабочки, пальцы руки, которой она только что стимулировала клитор, Ванесса принялась легонько потирать соски через халат и еще раз достигла пика наслаждения.

Гвидо с силой схватил себя за член. Он хотел войти, но никак не мог этого сделать.

– Дай мне свой зад! – умолял он.

Вана покачала головой, кусая губы. Она энергично перемещала лотос за стебель то внутрь, то наружу. Ее ритмичные стоны становились все громче. Она рыдала, всхлипывала и кричала. Наконец, она намного грубее и глубже, чем прежде, погрузила в себя рукоятку из слоновой кости и вдруг застыла, молчаливая и неподвижная, словно мертвая.

Гвидо встал, Склонился над ней и расстегнул одну за другой бесчисленные пуговицы, поднимая край халата. Он хотел полюбоваться ею не спеша – округлостью грудей, нежной выпуклостью живота, точеными бедрами, крутыми очертаниями лона и упругой щелью, которая из-за вошедшего в нее древнего орудия оставалась приоткрытой. Он взялся за стебель и вытащил лотос так осторожно, словно вынимал копье из раны. Вана не вздрогнула и не произнесла ни звука. Гвидо заменил собой сделавший свое дело антиквариат. Его орудие было сейчас толще, чем бутон лотоса, длиннее и, кажется, даже тверже его.

Он протискивался все дальше, пока не коснулся шейки матки, наслаждаясь этим чувством и пытаясь проникнуть еще глубже. Когда это не удалось, он чуть отступил, чтобы использовать разгон и погрузиться с большей силой, используя чередование атак и отступлений, приближений и отходов, для которых, казалось, была впереди целая вечность. Он кричал от наслаждения при каждом толчке и при каждом движении обратно. Никогда еще фаллос Гвидо не был таким толстым, длинным и могучим. Ни в одной женщине он не чувствовал еще такой тугой упругости и нежности, ни в одной еще не было идеальной влажности и тепла, ни одна еще не была так гармонично настроена на экстаз, к которому стремился Гвидо. Он лежал на обнаженном, распластанном теле Ванессы, скользя между ее раскинутыми ногами. Чтобы проникнуть в нее еще глубже, Гвидо включил в дело весь таз. Он пронзал Вану не раздумывая, словно хотел раскрыть ее больше, чем когда-либо, вспороть ей живот. А почему он должен осторожничать? Она, кажется, ничего не замечает – бесчувственная и инертная, словно потеряла сознание.

Гвидо уже не знал, сколько времени это продолжалось…

– Самое лучшее совокупление, – повторял он про себя, – самое удивительное и прекрасное в моей жизни! Его губы встретились с губами Ванессы.

– Я люблю тебя! – пробормотал он. – Люблю тебя!

Губы Ваны тоже шевельнулись, но Гвидо не услышал, что она сказала.

Глава четвертая
ВЕЧНОСТЬ ОДИНОЧЕСТВА И СКОРОТЕЧНОСТЬ ЛЮБВИ

– Холеная остроконечная борода Незрина Адли, его благожелательная улыбка, приветливое выражение лица и костюм из «Сесиль Роу» внушали доверие. Глубокий серьезный голос соответствовал роскошной обстановке кабинета. Гвидо признался себе, что сам едва ли способен так же правильно говорить по-итальянски, как этот иностранец. За минуту до этого Адли обращался к своему секретарю, и Гвидо отметил, что этот дипломат так же силен и в английском. Он говорил, как выпускник Оксфорда, которым, без сомнения, и являлся.

– Рад с вами познакомиться, – сказал он. – Тем более, что вас горячо рекомендовал мой лучший друг Гатто, первый секретарь вашего посольства. Ему я ни в чем не могу отказать.

Гвидо ошеломленно посмотрел на него, вспоминая этого типа, настаивавшего, чтобы его имя не упоминалось при Адли.

– Ах, этот, – услышал он свой запинающийся голос. – Он…

– Да?

– Нет, ничего. Извините.

Хозяин несколько секунд разглядывал его с явным удивлением, потом продолжал:

– Я знаю, что ваш атташе по культуре, профессор Андре, тоже питает к вам глубокое уважение.

– Кто? – выпалил вконец растерявшийся Гвидо.

– Никое Андре, – уточнил хозяин, продолжая с любопытством глядеть на него.

Гвидо почувствовал, что беспокоящее его с момента прихода в это министерство чувство нереальности усилилось.

– Его фамилия Андре? – почти простонал ошеломленный итальянец.

– А разве он не ваш старый друг? – в свою очередь удивился Незрин Адли.

– Да. Вы, я вижу, хорошо информированы о моих знакомствах.

Адли, удовлетворенно улыбнувшись, продолжил:

– Я знаю также, что вы близкий друг дочери моего однокашника Селима эль-Фаттаха. Замечательный администратор! Побольше бы нам таких людей! К сожалению, я не имел удовольствия познакомиться с его женой – говорят, это удивительный человек. Жаль, что она не приезжает к нам чаще, но ее, кажется, держит в Барселоне работа. Вы же знаете, она хранитель архитектурного музея Антонио Гауди. Интересная работа. Она написала на эту тему книгу, очень заинтересовавшую поклонников архитектуры, ценителей творчества этого незаурядного зодчего.

Он мило улыбнулся, как бы давая Гвидо понять, что уж они-то не относятся к числу этих чудаков.

Потом наклонился к гостю, подчеркивая конфиденциальный характер того, что собирается сказать.

– Как вы думаете, наша Ванесса тоже собирается в один прекрасный день поразить нас великолепным трактатом по археологии? Она, конечно, на это способна. Он снова уселся в кресло.

– Тем лучше для наших библиотек, да?

«Наша Ванесса? – подумал Гвидо. – И зачем столько упоминаний о семейных делах? Чтобы дать мне понять, что Вана здесь не бедная родственница? Положительно, в этой стране все словно одержимые!»

– Я не знаю ни отца, ни матери Ванессы, – немного раздраженно признался он, с огорчением чувствуя, что принимает правила игры своего противника. Он уже понял, что этот человек не на его стороне, и немедленно получил этому подтверждение.

– Ну а теперь, господин Форнари, будьте добры, расскажите мне, почему вам так хочется посетить Сивах? – неожиданно отрывисто спросил Адли.

– Андреотти, – сказал Гвидо.

– Простите?

– Моя фамилия Андреотти. Инженер Гвидо Андреотти.

– В самом деле? Извините. Так вы, кажется, говорили мне о своем интересе к Сиваху.

– Я хочу провести исследование, – объяснил Гвидо. – Подготовить монографию об этом удивительном месте – о его расположении, растительности, богатствах и цивилизации.

Незрин Адли изобразил крайнее удивление.

– Его цивилизации? Что вы хотите этим сказать? Чем он отличается от остальной страны? Мы все египтяне, тысячи лет живем на древней земле Нила и в окружающих пустынях. Вы знаете это не хуже меня, ведь вы же образованный человек.

Он предложил гостю еще одну сигарету из золотой коробочки и продолжил:

– А что вы сказали о сокровищах? Какого рода сокровища и богатства вы имеете в виду?

– Я имею в виду духовные ценности, – успокоил его Гвидо. – Вопреки тому, что вы сказали, народ Сиваха представляет собой, насколько это известно в Египте и в остальном мире, изолированную культуру. Рассказывают, что они все еще исповедуют религию фараонов, продолжая поклоняться Амону. А это, согласитесь, интересный материал для этнографического исследования!

– Да. Но есть ли, по-вашему, в культуре Сиваха нечто более специфическое, заставляющее стремиться туда таких высококвалифицированных специалистов, как вы?

Гвидо почувствовал, что снова теряет почву под ногами.

– Кроме того, в Сивахе установились общественные отношения, основанные на гомосексуализме. А это, по-моему, представляет интерес для всех.

– В самом деле?!

Незрин Адли молчал, глубоко втягивая дым своей ароматной сигареты с золотым ободком. Наконец он спросил с неожиданной и нескрываемой скукой:

– Так вы еще и сексолог?

Гвидо почувствовал, что устал от этого разговора так же, как и его собеседник. Стоит ли настаивать? Он уже собрался сказать какую-нибудь грубость…

– Ну хорошо, я подумаю, что можно для вас сделать, – сказал Адли.

У Гвидо прорвался поток красноречия:

– Я хочу своими глазами увидеть этот храм с оракулом, в котором, по преданию, Александр Великий был назван Возлюбленным Амона. Мне хочется опубликовать книгу по истории этого оазиса. Насколько я знаю, подобной книги еще не было. Она будет отличаться от обычной литературы о пирамидах, сфинксе и храмах Абу-Симбела.

Незрин Адли потер широкий лоб, словно мысли его витали где-то далеко. Потом рассеянно взял новую сигарету и вздохнул:

– Вам должны были сказать, что в этой части страны сейчас идут военные действия. Никому не позволяют там бродить, словно по Аппиевой дороге. Хотя могил там, действительно, не меньше.

– Но вы же позволяете десяткам археологов, этнографов и журналистов болтаться там круглый год!

– Их там не так много, как вы думаете, хотя, конечно, слишком много. Во всяком случае, они ездят там только с сопровождающими.

– Вы представляете, как я буду исследовать культ Юпитера-Амона зажатым между двумя полицейскими?

– Возможны более приемлемые варианты. Более информированный и соответствующий вам эскорт, менее дорогостоящий и лучше отвечающий вашим требованиям. Но мне потребуется некоторое время, чтобы это обдумать.

– Я не могу ждать неопределенно долго. Я ведь не богатый повеса, за которого вы меня принимаете.

– Я вовсе не считаю вас одним из них. А чтобы умерить нетерпение, советую вам отдать должное нашим великолепным библиотекам. Документы, которые вы там найдете, – отличное средство против миражей.

– Вы считаете, я склонен обманываться миражами?

– Может быть, не вы, а те, кто вас послал.

Незрин Адли встал и протянул гостю руку.

– Не беспокойтесь, все будет в порядке. Поверьте, я все устрою. Спасибо вам за визит, господин…

– Андреотти, – быстро вставил Гвидо. Адли поднял бровь, показывая, что он немного рассержен.

– Конечно. И вы сказали мне, что вы инженер. Инженер-гуманитарий Гвидо Андреотти.

«Что если дать ему в зубы?»– подумал Гвидо. Но счел этот поступок неуместным для столь раннего часа и по отношению к человеку, столь прилично одетому.

Вернувшись в гостиницу, Гвидо, поддавшись мгновенному импульсу, позвонил Никосу. Грек ответил ему так радостно и душевно, что у Гвидо, к его удивлению, внезапно началась эрекция.

«Неужели я испытываю наслаждение, слушая мужчину? – спросил он себя. – Такое со мной происходит, безусловно, впервые».

Стараясь выбрать для разговора менее эмоциональную тему, он рассказал о своей встрече с Адли.

– У мена сложилось впечатление, что Адли просто водит меня за нос. За кого он меня принимает?

– Он, конечно, ни на минуту не поверил в ваш интерес к истории Хат-ан-Шо и в ваши научные тезисы. А кто бы на его месте поверил? Но это неважно. Вы ведь просите не о доверии, а о праве ехать куда вам хочется и делать то, что нравится. С какой стати Адли будет этому мешать? Он просто хотел, чтобы вы остались у него на крючке. Адли ведь сластолюбец, вы заметили?

– Не заметил, – пробурчал Гвидо.

– Ну конечно, он сластолюбец. Только не говорите, что не знаете, как по движениям человека определять его желания.

Гвидо уже не пытался сориентироваться среди окружающих его миражей. Он сухо спросил:

– Так что я должен делать?

– Ничего. Вообще ничего. Предоставьте событиям развиваться.

Некоторое время оба молчали. Гвидо коснулся своего члена и расстегнул две брючные пуговицы. Он так часто ублажал самого себя, разговаривая по телефону с женщинами, что это стало своего рода привычкой. Сейчас Гвидо не хотел задумываться над тем, что Никое – мужчина. Никое снова заговорил – негромко, тепло и нежно:

– Меня беспокоит не отношение каирских властей. Гораздо важнее, как вас примут в Сивахе. У тамошних жителей прямо аллергия на чужаков.

– Они сразу поймут, что я хочу им добра.

– Надеюсь, вам удастся это доказать. Мне бы очень не хотелось, чтобы вам причинили вред.

– Человек должен рисковать, чтобы стать счастливым.

– Не ждите там особых удобств. В этом оазисе нет ни «Хилтона», ни мягких постелей.

– Я и не рассчитываю на эти удовольствия. Надеюсь, что там мне встретятся другие.

– О, конечно! Вам очень многое понравится в Сивахе. И вы забудете о нас.

– Вы говорите, словно уверены, что я получу разрешение туда отправиться.

– Гвидо, почему вы сомневаетесь во мне? Разве вы не верите, что я ваш друг? Неужели вы думаете, я не позабочусь о вас?

Сейчас Гвидо беспокоился только об одном – чтобы эта беседа не прервалась раньше, чем он достигнет кульминации. И Никое, несомненно, знал об этом – его голос тешил Гвидо до тех пор, пока возбуждение, раздув его естество до взрывоопасного состояния, бурным потоком не излилось в его сжатый кулак.

Гвидо неохотно повесил трубку и лег. Как всегда после мастурбации, у него появилось желание немедленно начать все сначала.

– Инженер-сексолог, – вздохнул он. – Инженер рукотворного оргазма.

* * *

– Ванесса? – звонил Незрин Адлй. – Мы с вами сто лет не виделись. Давайте вместе поужинаем. Я хочу рассказать вам нечто такое, что должно вам понравиться. По крайней мере, я на это надеюсь.

Вану не нужно было просить дважды. Ее взволновало воспоминание о том почти извращенном наслаждении, которое доставила встреча с этим человеком, годящимся ей в отцы, два… нет, три года назад. Вана помнила, как после ухаживания, достойного пера романтического писателя, очаровав ее больше, чем она того хотела, Адли провел с ней ночь.

Эта ночь не разочаровала обоих. Но они ни разу не повторяли этот опыт. Может быть, Незрин чувствовал себя виноватым? Или он никогда дважды не занимался любовью с одной женщиной? А может, все проще – служебные обязанности отнимают у Адли столько времени, что ему просто некогда продолжать связь?

Тем временем у Ванессы появлялись новые увлечения. Но она хорошо помнила эту встречу. И жалела, что все так быстро кончилось.

Интересно, Адли пригласил ее, чтобы начать все снова? Но тон его разговора не оставлял такого впечатления. Сама Ванесса была сейчас настолько занята своей неожиданной любовью к Гвидо, что ее просто не хватило бы еще на одно увлечение. Она надеялась, что Незрин не будет чересчур настойчив. Но, хоть она и не горела желанием принимать его приглашение, Ванессе не хотелось, чтобы Адли решил, что она зла на него за столь долгое молчание, за пренебрежение. Вана терпеть не могла, когда ее принимали за женщину такого сорта.

К моменту, когда она увидела Незрина в турецком кафе за мечетью, первоначальная холодность Ванессы совершенно исчезла. Она почувствовала желание предложить ему свое тело раньше, чем он решится попросить об этом.

Адли довольно формально поцеловал Вану, сделал комплимент по поводу ее внешности и внимательно посмотрел на едва прикрытые блузкой груди. Ванесса села, положив ногу на ногу, так что разрез юбки раскрылся до самого лона, обнажив точеные бедра.

– Ваш отец в Сивахе, – сказал Адли.

Некоторое время она не двигалась, словно парализованная. Потом механически прикрыла ноги краем юбки. Открытыми остались только колени, и Вана поглаживала их, но не кокетливо, а так, словно они болели.

– В Сивахе? – недоверчиво повторила она. И вдруг насмешливо спросила: – А что он там делает? – Она громко рассмеялась. – Почему именно в Сивахе?

Потом посерьезнела и спросила задумчиво:

– Какой бес в него вселился? Почему он тогда исчез?

– Он не исчезал.

– Он сбежал от меня и моей матери! Он даже ни разу не дал нам знать о себе. Мама была уверена, что его где-то убили и скрывают это. Я же никогда в это не верила. Я чувствовала, что отец жив, но не знала, где он. Много лет я пыталась его разыскать. А почему вы до сих пор не говорили мне, где он?

– Я не знал.

– О!

Ванесса надула губы – задумчиво и немного скептично.

– В любом случае, я бы и сама его нашла. Конечно, это внезапное желание отправиться в Сивах не могло появиться у меня случайно, само по себе.

– О, у вас действительно появилось такое желание?

– Это интуиция, правда? Телепатия. Хотя я в телепатию не верю!

– Вы так любите Селима?

– Сама не знаю. Наверное, я его идеализировала. Во всяком случае, когда он нас оставил, я была одержима им. Я прекрасно понимаю, как это глупо, но я ведь не совершенна!

– А когда вы видели его в последний раз?

– В последний?.. Я никогда больше его не видела. Мне было два года, когда он исчез.

– Тогда вы не можете его помнить.

– Но я уверена, что сразу его узнаю.

– Едва ли он чувствует себя связанным отцовским долгом. Почему же вы должны испытывать к нему дочерние чувства?

Вана улыбнулась широкой, открытой улыбкой. Повинуясь внезапному импульсу, погладила руку собеседника.

– Незрин! Вы хорошо знаете, что я не принимаю на себя обессмысленных обязательств. Я сознаю, что имею мало прав, и чувствую себя связанной соответственно малым количеством обязательств.

– Мои уши государственного служащего тактично закрыты.

– Вольности, которые я себе позволяю, не вредят моей стране. Я даже думаю, что они ей помогают.

– Слова бывают иногда опаснее поступков, – предостерег Незрин.

– Это правда, слова важны. Я придаю им большое значение – будь это названия вещей или имена людей.

– Но вы изменили свое имя. Помню, когда вы были маленькой девочкой…

– Меня звали Ванессой. Значит, вы понимаете, что я имею в виду. Привязанность, которую я чувствую к своим родителям, хоть оба они очень непостоянны, не повлияла на убежденность в том, что я имею больше прав, чем они, на выбор своего имени. Я думала, что имя бабочки даст мне и характерные черты бабочки.

– У вас всегда были прекрасные способности к языкам. На скольких языках вы говорите?

– Не на многих. Итальянского я не знаю.

– Так это вы для изучения итальянского все время общаетесь с этим симпатичным Парнем, который недавно сюда прибыл?

– А какой смысл жить, если все время не заниматься самоусовершенствованием?

– Вы уже очень много знаете. Вы хороший археолог и образованная женщина.

– Мои стремления направлены не в эту область. Я боюсь стать интеллектуалкой.

– Всеми нами управляет специфика и жаргон наших профессий. Мы становимся рабами своих привязанностей.

– Я делаю все возможное, чтобы не поддаваться предрассудкам, фальшивкам и претензиям, которых в моей профессии предостаточно. Я стараюсь оставаться в стороне от ее мелочных интриги закулисной политики. И мне, кажется, удалось устроиться таким образом, что я сейчас никому и ничему не принадлежу. Это, наверное, главная причина моей любви к работе. Я проявляю к ней единственный интерес, не являющийся обманом, – относительный интерес.

– А постоянная работа с прекрасными предметами не подвергает вас риску предпочесть вещи людям?

– Настоящий риск в том, что начинаешь обращаться с людьми, как с вещами. Этого я пытаюсь избежать любой ценой.

– А разве не должно быть легко иметь с вами дело?

– Вы хотите меня как-то использовать, Незрин? Поэтому вы и захотели снова со мной встретиться?

– Ну, не совсем использовать вас. Скорее заручиться вашей поддержкой. Впрочем, вам нечего опасаться за свою независимость. Наши взгляды и убеждения не противоречат друг другу.

– Вам нужна я, мое тело? Я понимаю, что нужна не вам лично. Государственное дело, верно?

– А вы к этому готовы?

– Нет. А впрочем, смотря по обстоятельствам. Вы хотите, чтобы я отправилась с Гвидо в Сивах и следила за ним? А в обмен предлагаете помочь мне найти отца?

– Готов держать пари, вам удастся его отыскать. Но я не уверен, что Селим снова захочет вас видеть.

– Надежное пари, ничего не скажешь! Главное, что я этого хочу. А если я откажусь от вашего предложения, у меня не будет ни одного шанса получить разрешение на эту поездку?

Незрин ответил неопределенно-вежливым жестом.

– А что там делает мой отец?

– Он помощник губернатора. Одна из его обязанностей состоит в том, чтобы держать иностранцев на расстоянии.

Вана снова весело рассмеялась.

– Вы должны признать, что жизнь это вопль! – с трудом выговорила она.

Перегнувшись через стол, Вана поцеловала Незрина, не обращая внимания на стоящего рядом полицейского – официального телохранителя Адли.

– Мои условия таковы, сказала она. – Я отправлюсь с Гвидо в Сивах. Меня не смущает перспектива продавать себя человеку, которого я люблю. Но я не буду сообщать о Гвидо ничего такого, что может причинить ему вред. Я буду информировать вас только о том, что не касается его лично. Меня не очень беспокоят интересы транснационального общества контроля за нефтью, и я не хочу, чтобы они волновали Гвидо. Договорились? Когда мы можем выезжать?

– Не так уж скоро. Сначала мне нужно изучить этот проект. А вы пока покажите своему другу окрестности Каира. Скажите, чтобы он набрался терпения. Если вам понадобится транспорт, я это устрою. Вам нужны деньги?

– А вы знаете хоть одну проститутку, которая не берет платы? – дерзко улыбнулась она.

– Вы наслаждаетесь этой ролью, правда? Кто знает, может быть, вы когда-то втайне мечтали об этом.

– Скажите откровенно, Незрин, ведь это была ваша личная фантазия – стать государственным сводником? Заручившись услугами единственной дочери своего школьного друга в качестве высокооплачиваемой шлюхи?

– Почему высокооплачиваемой? – любезно спросил Незрин. – Видите, и вы не свободны от мирских соблазнов!

* * *

– Завтра, – сказала Вана, открыв дверь пришедшему Гвидо, – мы посетим Гизу.

– Позволь тебе напомнить, что меня интересует Сивах.

– Ты должен еще пройти все инстанции. Я решу, как это сделать побыстрее. С завтрашнего дня я становлюсь твоим официальным гидом.

– Кто это тебя назначил? Незрин Адли? Он хочет, чтобы ты шпионила за мной?

– Точно. И не воображай, что можешь от меня ускользнуть, даже когда я сплю.

– И чем я должен отплатить за такое покровительство?

– Учись. Кажется, ты хочешь изображать археолога, историка и сексолога. Вот и обучайся этим профессиям. Хочешь, чтобы я стала твоим учителем?

– А ты искушена во всех этих науках?

– Цель науки – не знать, а задавать вопросы. Правильные вопросы.

– А ответы на эти вопросы тебя не интересуют?

– Черепки и надписи на камне, бронзовые и гипсовые скульптуры не дают ответа. И потом, то, что меня интересует, не находят, но ищут.

– Но эти фрагменты рассказывают тебе об исчезнувших цивилизациях.

– Ни одна из цивилизаций на Земле еще не исчезла – цивилизация еще не создана.

– Разве ты не считаешь пирамиды, которые собираешься мне показать, продуктом цивилизации?

– По-твоему, люди, способные задумать и осуществить такое техническое чудо, – дикари?

– Хуже, чем дикари, – слуги власти.

– Зачем их посещать и заставлять других приезжать к ним, раз они кажутся такими чудовищами?

– Потому что они вызывают желание понять.

– А что тут понимать? Что, по-твоему, важнее для достижения цели – материальные средства, с помощью которых эти каменные глыбы могли транспортироваться и точно устанавливаться на место, или религия и политика, благодаря которым фараонам, их министрам и жрецам удавалось заставить миллионы подданных страдать и умирать, как рабочую скотину, чтобы создать это совершенство?

– А ты думаешь, что здесь играет роль вера?

– А кто распространил эту веру? Давай вернемся в наше время: что ближе к науке – изучать связи между первичной мерой длины – локтем и размерами и расположением пирамид по отношению к солнечной системе или выяснять причины, по которым вынужденная доверчивость моих предков привела к порабощению и жалкому состоянию моих современников?

– Неужели это правительство действительно могло поручить такой, как ты, за мной шпионить? Кажется, у тебя больше шансов, чем у меня, попасть в одну из здешних темниц.