Текст книги "Любовница фюрера"
Автор книги: Эмма Вильдкамп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
– Поедешь в Тале, это в Гарце. Там пансион. Решение окончательное и обсуждению не подлежит.
Слова Альфреда Рифеншталя оглушили Лени. Она с ужасом представила, как будет страдать в этом живописном захолустье, вдали от всего и всех. Ее вдруг пронзила ужасная боль в правом боку, она не могла сделать вдох и разогнуться. Схватившись за ребра, Лени с трудом доползла до кушетки и легла. Новый приступ боли заставил ее прижать коленки к подбородку. Несколько минут она стонала, затем впала в забытье. Приступы продолжались несколько дней – желчными коликами Лени страдала уже несколько лет. Видя физические страдания дочери, еще более усугублявшиеся духовными страданиями из-за отказа от сцены, отец тоже страдал, но решил стоять на своем – нет, он не позволит собственной дочери стать одной из этих падших и развратных созданий! Когда Лени в страхе от перспективы быть запертой в пансионе дрожащим голосом со слезами на глазах сообщила отцу, что желает учиться живописи, он несколько смягчился. Уже на следующий день его стараниями Лени была записана на приемный экзамен в Государственную школу прикладного искусства на Принц-Альбрехтштрассе. Конечно, Лени совсем не о том мечтала. Глядя на толпу пришедших поступать вместе с ней, она без энтузиазма прошла в класс. Задание состояло из нескольких рисунков обнаженной натуры, портрета и рисунка на свободную тему. Имея еще со школы отличную оценку по рисованию, Лени без труда прошла испытание. Кроме нее, только один человек справился с экзаменом. Однако никакой радости от того, что ее приняли, девушка не испытывала. Она с тяжелым сердцем ежедневно ходила на уроки, даже не подозревая, какой еще более неприятный сюрприз готовит ей отец. Уже весной 16-летняя Лени оказалась в ненавистном ей пансионе, заботливо выбранном Альфредом Рифеншталем из вороха рекламных проспектов. В заведение «Ломанн» в Тале отец сдал ее директрисе со словами: «Прошу отнестись к моей дочери со всей строгостью. Видите ли, она приехала сюда, чтобы избавиться от глупых фантазий и стремлений стать актрисой. Думаю, здесь она забудет об этом, и Вы, фройляйн Ломанн, всеми силами будете способствовать этому». Лени была не единственной девушкой в Германии, мечтающей стать актрисой, и желанию которой препятствовали родные. Уже скоро Лени свела дружбу со своей соседкой по комнате Гелой Грюэль, дочерью сенатора, сосланной в пансион с той же целью – навсегда забыть о сцене. Впрочем, в заведении, как и в других ему подобных, достаточное время отводилось театру – девушки сами ставили пьесы и сами в них играли. Лени, конечно же, сразу стала звездой – ей все равно было в кого перевоплощаться: в горбунью ли в «Крысолове из Гаммельна», в Фауста в «Сошествии в ад доктора Фауста» или в главную героиню в «Прекрасной Галатее». Кроме того, каждое воскресенье воспитанницам разрешалось ходить в городской театр под открытым небом – там ставился в основном классический репертуар вроде Шиллеровских «Разбойников», «Минну» Лессинга или Гетевского «Фауста». Для Лени и Гелы эти походы были самым желанным, что удерживало их в пансионе. О сцене девушки не только не забыли, но, наоборот, каждое представление с еще большей силой распаляло в них желание стать актрисами. Лени взяла с собой в пансион балетки – она не собиралась терять форму из-за отцовской дури, поэтому ежедневно, с 5 утра до 8, занималась в своей комнате, стараясь, чтобы об этом никто не знал, кроме Гелы. Между тем, день окончания обучения приближался, и девушка вскоре должна была решить, что она будет делать дальше. Все, что она хотела в жизни – танцевать. Ее не прельщали научные исследования, хотя она проявляла живой интерес и к химии, и к астрономии, и к философии, однако смысл для нее был только в танце. Постепенно в ее голове созрел хитроумный план, и она отправила родителям письмо:
«Милые папа и мама! Надеюсь, вы пребываете в добром здравии. Важные обстоятельства вынудили меня написать это письмо. Нет, я здорова и весела, однако, помня обещание, данное тебе, папа, по поводу моей дальнейшей жизни, сообщаю, что приняла наконец-то решение. Прошу тебя отнестись к нему со всей серьезностью. Я знаю, что ты желал бы видеть меня своим доверенным лицом, посему говорю, что я, конечно же, согласна исполнить твою волю и готова стать твоим личным секретарем. Я обещаю, что буду с величайшим рвением исполнять свои обязанности. Однако у меня есть к тебе маленькая просьба, в которой, я, смею думать, ты мне не откажешь. Без танца моя жизнь видится мне горьким бессмысленным существованием, поэтому я молю тебя позволить мне посещать уроки танцев. Я клятвенно обещаю, что никогда больше не выйду на сцену и забуду совсем думать о ней. Уповаю на твою сердечность и доброту.
Горячо любящая вас дочь, Лени».
Теперь оставалось только ждать. Тянулись долгие дни ожидания, пока, наконец, директриса не передала Лени заветный конверт. Дрожащими руками девушка забрала письмо, заперлась в своей комнате и вскрыла его. Пробежав глазами первые строки, у нее перехватило от радости дыхание – отец дал согласие! Да!
Лени считала каждый час до выпуска из пансиона – она радостно просыпалась и так же радостно засыпала, мечтая снова вернуться в танцкласс. Вскоре обучение было закончено, и она с чемоданом стояла на перроне вокзала. Суматоха, толчея, протяжные гудки поездов, носильщики – Берлин оглушил своим ритмом Лени, проведшую целый год среди высокогорья и зеленых виноградников. На следующий день после возвращения она уже была на работе – на столе ее ждали увесистые тома кассы почтовых сборов. Девушка научилась стенографии, бухгалтерии и машинописи. Отец не мог нарадоваться на дочь – он не только позволил трижды в неделю посещать уроки танцев, но и разрешил участвовать в вечере танца в школе фрау Гримм-Райтер, в зале Блютнера, в том самом зале, с которого и начались неприятности Лени с отцом. В 1921 году имя 19-летней Лени Рифеншталь впервые было официально заявлено в программке выступления, которую она потом хранила у себя до самой смерти. У нее было четыре номера, причем в одном из них она выступала солисткой, исполняя «Вальс-минор». Помимо этого великодушного жеста, Альфред решил поощрить усердно работавшую дочь и записал ее в школу тенниса при Берлинском конькобежном клубе. Она проводила на кортах многие часы и вскоре стала делать первые успехи. В это же время произошла одна судьбоносная встреча, определившая многое в жизни девушки. Как-то перед тренировкой она сидела в дамском гардеробе, уже одетая в форму: легкое белоснежное платье из хлопка, доходившее до колен. На голове ее была повязана атласная блекло-синяя лента, цвет которой очень шел к ее пышным медным волосам. Неожиданно дверь отворилась, и в проеме показался широколицый симпатичный мужчина. Он надолго задержал взгляд на Лени, бесстыдно рассматривая ее ноги. Девушка слегка смутилась, но мужчина продолжал гипнотизировать своими большими и серыми, с поволокой, глазами. Затем дверь так же внезапно захлопнулась. Лени почувствовала огромное облегчение, хотя возникшее напряжение не исчезло и жгло ее изнутри, доселе неизвестным ей огнем.
Однажды на корте клуба во время заключительной игры лучших теннисистов Германии она узнала в одном из них – Отто Фроитцгейме, многократном чемпионе – того самого человека, приведшего ее в гардеробе в такое замешательство. Лени уже была наслышана о нем – в клубе часто говорили о его бесчисленных любовных похождениях, настолько же часто, насколько говорили о его великолепной игре. Девушка решила избегать общения с ним – шлейф славы распутного ловеласа пугал ее.
Лени продолжала заниматься теннисом. Летом семья выехала в Бад-Наухайм, куда отец обычно ездил один лечить сердце. В этот раз было решено посетить курорт всем вместе. В Бад-Наухайме не оказалось бального зала, зато был теннисный корт, так что единственным развлечением Лени стал теннис. Во время одной из игр она вдруг присела на землю от дикой боли, скрутившей тело, и упала навзничь. Приступ был настолько сильным, что девушка каталась по земле, бессвязно мыча, и вскоре потеряла сознание. Ее партнер по игре на некоторое время растерялся, а затем бросился со всех ног к административному зданию за помощью. Лени пришла в себя в больничной палате. Сознание было слегка затуманенным, но к ее удивлению жгучая боль в боку ушла. Она даже пощупала свои ребра, желая удостовериться в том, что боли больше нет. Ее рука скользнула по рубашке и нащупала бинты. Лени оторопела. На краю кровати сидела обеспокоенная мать с нервно зажатым в руке носовым платком.
– Мамочка, ну что ты?! Не плачь! Со мной же все в порядке! Ведь правда?! – спросила Лени.
– Да, дорогая! Прости, прости! Вот, смотри! – и она указала на прикроватный столик. Лени увидела горстку гладких, словно отполированных, желто-зеленых камней, похожих на самоцветы. Два из них были величиной с грецкий орех.
– Тебе удалили желчный пузырь, милая, – со слезами на глазах проговорила Берта.
– Мамочка, ну и здорово! Значит, он у меня больше никогда не заболит! – приободрила ее Лени. Тут ее взгляд упал на стул, стоящий неподалеку от входной двери. Она приподнялась с подушек, чтобы получше разглядеть сидящего на нем человека, и, узнав, обомлела – это был Вальтер Лубовски! Уж кого, кого, но только не его ожидала здесь и сейчас увидеть Лени! Вальтер, с которым Лени познакомилась на катке на Нюрнбергштрассе, был в нее чрезвычайно влюблен. Иначе, как объяснить, что он согласился участвовать в дерзкой шутке, стоившей ему отношений с отцом. Как-то раз Лени и ее подруга Алиса уговорили Вальтера придти на урок физкультуры в женском наряде. Юноша раздобыл светлый парик, платье, нацепил серьги и в таком виде отправился в школу. Новая учительница физкультуры подвоха не заподозрила, удивляясь лишь силе ученицы, которая лихо упражнялась на перекладине. Подружки еле сдерживали смех. После уроков они, взяв под руки Вальтера, отправились с ним в таком виде в кафе «Мирике», что на Ранкештрассе, рядом с церковью. Девушки заказали мороженое, однако случилась неприятность – когда Вальтер решил рассчитаться с официантом за заказ, то машинально полез в карман брюк, подняв при этом подол своего платья. Взору официанта предстали волосатые ноги юноши. Несколько секунд все молчали, а затем Вальтер и девушки бросились врассыпную, так и не заплатив. Официант растерянно смотрел вслед убегавшим, и даже не смог закричать, чтобы их остановили – настолько выходка молодежи поразила его. Позже Вальтер рассказал, что отец нашел в его спальне парик и платье и, решив, что он трансвестит, с позором прогнал непутевого отпрыска из родительского дома. Теперь Лубовски сидел в палате Лени, которая чувствовала некоторую вину перед ним за детскую шалость, за которую Вальтер заплатил весьма высокую цену. Влюбленный юноша приходил навещать идущую на поправку больную ежедневно и подолгу сидел, шепча ее имя. Девушку такая настойчивость, не подкрепленная никакими намеками или обязательствами с ее стороны, начинала понемногу раздражать. Она с нетерпением ждала выписки. Ее забрали домой через неделю. К удивлению Лени они поехали не на Йоркштрассе, а в Цойтен, где отец купил особняк с садом. Участок выходил на Цойтенское озеро, так что восторгу девушки не было предела – она так любила грести на лодке! И даже то обстоятельство, что до Берлина теперь приходилось добираться по два часа, никак не умаляло достоинств отцовского приобретения.
Между тем, тучи в семейном гнезде сгущались. Альфред Рифеншталь день ото дня становился все мрачнее и вскоре и вовсе перестал разговаривать с родными. Одним тихим вечером стала ясна причина его недовольства – отец закатил грандиозный скандал, крича на весь дом о том, что Лени его обманывает, что она работает его помощницей только для того, чтобы ввести его в заблуждение, что она не оставляет надежд выйти на сцену. Ах, как же он был страшен в гневе!
Он кричал и не мог остановиться, распаляя сам себя. В конце концов, он яростно изрек: «У меня больше нет дочери!». Уже в следующую секунду Лени, возбужденно слушавшая его ругань, сорвалась с места и бросилась в комнату. Ее попыталась удержать плачущая мать, но девушка вывернулась из ее объятий, мгновенно собрала вещи в чемодан и побежала на вокзал. На станции Лени с некоторым облегчением удостоверилась, что за ней нет погони, и поехала к бабушке в Берлин-Шарлоттенбург. Та приняла ее с пониманием. Лени лежала ночью в кровати с открытыми глазами и лихорадочно представляла, как она будет сама теперь зарабатывать, не будет зависеть от отца и все же докажет ему, что из нее получится великая танцовщица. Между тем, отец, увидев такую решимость дочери – она готова была уйти из дома, только чтобы быть на сцене, и даже не бросилась умолять о прощении – принял весьма разумное решение. Уже на следующий день Лени вернулась с посланным за ней слугой домой. Отец встретил ее с грозным видом, сказав:
– Твое упрямство, Лени, похоже, перешло тебе в наследство от меня. Учти, я только ради твоей несчастной матери соглашаюсь на эту авантюру.
У девушки сильнее застучало сердце, она нетерпеливо ловила каждое слово.
– У тебя нет никакого таланта и тебе никогда не быть звездой, но я позволю тебе учиться танцам, чтобы ты потом не говорила, что я испортил тебе жизнь. Ты будешь учиться у лучших педагогов, и … Посмотрим… Затем отец сдавленным голосом произнес:
– Надеюсь, мне не будет стыдно за твое имя на афишах.
С этими словами он велел Лени собираться, и уже через несколько минут отец и дочь ехали в электричке к Евгении Эдуардовой, знаменитой солистке из Мариинского театра, преподававшей тогда в Берлине.
Лени добилась своего – теперь она могла заниматься балетом с разрешения отца, не таясь. И хотя в 19 лет уже довольно поздно было начинать карьеру балерины – в классе Эдурдовой все девушки, как и положено, занимались с 6-7 лет – Лени бросила все силы и рвение на то, чтобы уже через несколько месяцев танцевать на пуантах, а уже через год стать одной из лучших учениц. Ранним утром она вставала и ехала вместе с отцом в Берлин, занималась в балетном классе, затем обедала у дяди, спала два часа и ехала в школу немецкой танцовщицы и педагога Ютты Кламт на уроки характерного танца, а вечером вместе с отцом возвращалась в Цойтен. Во время этих поездок Лени стал вдруг преследовать невесть откуда узнавший о ее переезде в Цойтен Вальтер Лубовски. Он садился в купе прямо напротив Лени – весь в черном и в солнцезащитных очках в придачу – и безмолвно смотрел на нее. Альфред Рифеншталь не был с ним знаком, но от его внимания не ускользнул странный юноша, садившийся всегда в купе, в котором он ехал вместе с дочерью. Лени назойливый поклонник начал надоедать. Напряжение, росшее с каждым днем, разрешилось однажды зимним холодным вечером. У Рифеншталей гостила подруга Лени Герта. Отец и дочь играли в бильярд, а Герта беседовала с матерью. В одиннадцатом часу родители, пожелав подругам спокойной ночи, поднялись к себе в спальню. Герта с Лени решили еще немного поболтать у камина, который так уютно потрескивал. За окном свистела дикая метель. Внезапно в дверь постучали. Девушки испуганно переглянулись. Стук повторился.
– Лени, давай откроем!
– Герта, я лучше позову отца. Бог знает, кто это может быть!
– Лени, открой, пожалуйста, это я, – донесся с той стороны жалобный голос.
Подруги тотчас же распахнули дверь и закрыли лицо руками от ворвавшегося в теплый дом леденящего ветра. Лени приоткрыла глаза и с ужасом увидела стоящего перед ней в снежном облаке Вальтера Лубовски. Он был весь синий от холода и с трудом мог говорить. Сколько же он простоял под дверью?! Девушки втащили юношу в дом.
– Что же делать?! Если отец узнает – он меня убьет!
– Лени, но ведь на улице такая стужа! Он же погибнет! Давай его спрячем! – придумала Герта.
– Ах, какой же дурак! – шепотом восклицала Лени. Вместе с Гертой они повели незадачливого поклонника в спальню, где раздели и укрыли одеялами.
– Подожди, я сейчас сделаю чай, – Герта вернулась со стаканом и медленно вливала горячий чай в рот Вальтера. Сам он не мог ни пить, ни говорить, только стонал и метался по кровати. Через некоторое время наступила тишина.
– Кажется, уснул, – прошептала Герта. – Что же дальше делать?
Девушки перешли в соседнюю комнату, чтобы ненароком не разбудить Вальтера. Тут из спальни снова послышались стоны.
– Ох, ну вот опять! Сейчас точно отец услышит!
– Ах, Лени, что это?! Кровь?! – в ужасе спросила Герта. По белоснежному одеялу, которым был укрыт Вальтер, быстро расползалось ярко красное пятно. Правая рука его безвольно висела и с нее тонким ручейком стекала кровь. На полу уже образовалась небольшая лужица. Вальтер вскрыл себе вены и потерял сознание.
– Идиот! – в ярости шептала Лени, перевязывая юноше руку разорванным полотенцем.
– Вот это чувства! – усмехалась Герта, прикладывая к груди и лицу Вальтера холодные компрессы.
– Герта, прекрати издеваться надо мной! – зашипела на нее Лени. – Я уже не знаю, как от него отвязаться!
Подруги, не смыкая глаз, до самого утра не отходили от кровати безумца, время от времени продолжавшего стонать. Утром они перетащили его в соседнюю комнату, спрятали под кушетку и вытерли все следы крови. Лени подождала, пока встанет отец и начнет собираться на работу. Ему она сказала, что они поедут в Берлин вместе с Гертой. Когда он уехал, она помчалась к матери с рассказом о ночном происшествии. Опаздывающая на уроки девушка попросила мать вызвать врача и отвезти Вальтера в больницу, а сама вызвалась сообщить об инциденте его братьям и сестрам. Вальтера увезли. Он поправился. Лени видела его потом лишь несколько раз, уже после войны.
Глава 4 Первая любовь
Пылкие чувства Вальтера не смогли растопить сердце Лени. Как правило, объект для своих воздыханий она выбирала сама. Вообще же, воспитывалась она в пуританских правилах и страшной строгости. В семье не то, что о сексе, даже о физиологии запрещалось говорить! Девушка долгое время не знала, что после поцелуя не бывает детей, и обо всех тонкостях этой сферы жизни она услышала от своей школьной подруги Алисы, дочери владельца ресторана «Красный дом» на площади Ноллендорфплац. Между тем, по мере взросления Лени замечала, что мужчины смотрят на нее с интересом. Отец свирепел от ярости, когда некоторые из них провожали миловидную и безупречно одетую Лени взглядом. Однако любовные переживания не так сильно ее увлекали. Нет, конечно, она влюблялась, но чувства эти были исключительно платонические, и, конечно, девушка была не готова запятнать честь семьи сомнительными связями. До 21 года – того момента, как ей было разрешено выходить в свет и жить отдельно от родителей – ее увлечения можно было пересчитать по пальцам. Знакомиться с молодыми людьми ей категорически запрещалось. Юная Лени целых два года украдкой боготворила одного молодого человека, которого увидела случайно на оживленной Тауэнцинштрассе. Объект желаний никогда так и не узнал о чувствах девушки, а она каждый день после уроков проходила по улице от площади Виттенберга до церкви кайзера Вильгельма в робкой надежде на встречу.
Еще одним увлечением Лени стал известный в Берлине жокей Отто Шмидт. Альфред Рифеншталь редко пропускал бега и с удовольствием играл на скачках. Иногда Лени позволялось вместе с матерью сопровождать отца в Груневальд. Так как ставки делать девушка не могла, да и не хотела, то все внимание устремляла к лошадям и жокеям. Отто в своей форменной рубашке в белую и голубую полоску часто смотрел на старте, где толпилась шумная и возбужденная публика, на зачарованно глядящую на него снизу Лени. Она несколько раз пытала подругу Герту, с которой иногда отправлялась на ипподром, действительно ли Шмидт смотрит на нее или же она выдает желаемое за реальность. Герта утвердительно кивала в ответ – она тоже видела, как жокей устремлял благосклонный и пристальный взгляд на ее хорошенькую подругу. Лени боялась поверить Герте, да и самой себе, однако решила действовать наверняка. Ей очень хотелось понравиться Шмидту, хотелось, чтобы он оценил ее красоту и ум. Она даже изучила родословную всех хороших скакунов, а также историю конных заводов – в специальной тетрадке Лени составила кучу таблиц и знала все наизусть. Набравшись смелости, девушка решила познакомиться со Шмидтом сама. Несколько раз она пыталась с ним заговорить, но он был смущен таким дерзким напором со стороны юной прелестницы, поэтому предпочитал отмалчиваться. Тогда Лени решила взяться за дело с другой стороны. Еще один популярный жокей – Растенбергер – не в пример Отто был очень общительным и открытым, а, кроме того, он тоже заметил хорошенькую фройлян, восхищенно смотрящую на лошадей. Лени заговорила с ним о животных, их родословной, чем повергла жокея в подлинное изумление. Девушка с невозмутимым видом перечислила всех родителей и прародителей лошадей, на которых он выступал. Такой блестящий ход не мог не произвести на Растенбергера впечатление, и он пригласил Лени на свидание. После обеда девушка пришла на место встречи в ресторан на Фридрихштрассе. Растенбергер уже ждал ее, он проводил Лени наверх по узкой лестнице в отдельный кабинет. Смутные подозрения стали ее одолевать уже на пороге комнаты. Когда они вошли, сомнений у нее не осталось – все в кабинете, включая ковры, скатерть, шторы, было красного цвета. Лени, впрочем, решила не отступать от намеченной цели – познакомиться с Отто через Растенбергера – и подумала, что сможет выпутаться. Жокей не стал откладывать то, зачем позвал девушку, в долгий ящик, и, чокнувшись с ней бокалом, попытался ее приобнять. Лени опешила от такой скорости развития событий и громко выпалила:
– А знаете, ведь я кузина Отто Шмидта! Представляете, какой бы был для него сюрприз, если бы вы провели меня к нему!
Но Растенбергер, распаленный присутствием молодого семнадцатилетнего тела, не обращал никакого внимания на ее слова, он настойчиво притянул ее за плечи и попытался поцеловать. В планы Лени такой поворот событий никак не входил, поэтому девушка отчаянно вырвалась из цепких объятий мужчины и бросилась на улицу. Растенбергер бежал вслед за ней. Она приостановилась на пороге ресторана, соображая, как же бежать дальше по улице – ведь начавшийся неожиданно дождь шел стеной, но тут на нее с кулаками набросилась какая-то женщина, оскорблявшая и поносившая ее на чем свет стоит. Видимо, это была фрау Растенбергер, которой рассказал о свидании мужа какой-то «добрый» человек.
В 21 год Лени получила предложение руки и сердца. Дело обстояло так: в июле 1923 года девушка с позволения родителей поехала вместе с Гертой в летний лагерь школы танцев Ютты Кламт. Предполагалось, что занятия будут проходить в каком-нибудь из городков на живописном Боденском озере. Лени впервые ехала куда-то одна, поэтому радости ее не было предела. Впереди маячили увлекательные приключения самостоятельного путешествия, но с самого начала что-то не задалось: на перроне в Ульме некая дама сообщила подругам, что фрау Кламт заболела, поэтому занятий не будет. Девушки очень огорчились, но решили все же не упускать возможности покататься одним и остановились в Линдау, сняв у некоего профессора комнату. Родителям решили об отмене курса танцев не сообщать. Между тем, на следующий день в Германии произошла денежная гиперинфляция. Деньги обесценились. В магазинах по несколько раз на дню менялись цены, а за два-три дня они вырастали вдвое. Профессор разрешил девушкам не платить за жилье, однако Лени с Гертой нужны были деньги – у родителей они решили помощи не просить, опасаясь, что придется вернуться домой. Как-то на улице подруги встретили знакомых художников Вилли Иеккеля и Нушку, заехавших в Линдау на пару часов в поисках денег. Они пригласили девушек с собой на дачу в Гунцесриде в Алльгойских Альпах, где все вместе провели несколько сказочных дней. Там же они познакомились с каким-то торговцем, у которого был автомобиль. Мужчина как раз собирался ехать в Штутгарт. Лени упросила его научить ее водить машину и вместе с Гертой они поехали на его автомобиле, несмотря на то, что обратные билеты на поезд были со станции в Линдау, а денег у них не было.
Не доехав до Штутгарта, машина под управлением Лени попала в аварию. К счастью, никто не пострадал, правда, деньги на обратный путь пришлось занимать у торговца. Когда девушки вернулись домой, то обнаружили, что их родители до сих пор в отъезде – не долго думая, они решают поехать отдохнуть на Балтийское море. Девушки много купались и загорали, Лени каждый день тренировалась на пляже, чем несомненно привлекала внимание отдыхающих. Одним из наблюдателей за ее экзерсисами на пляже стал некий молодой темноволосый человек. Он представился Лени Гарри Зокалем из Инсбрука и сделал ей несколько комплиментов по поводу танцев. Гарри вызвался предложить девушке помощь в организации ангажемента в городском театре Инсбрука, сообщив, что является в некотором роде продюсером – просто у него есть деньги. Лени уклончиво ответила, что для того, чтобы выступать, ей еще нужно много учиться. Мужчина же решил воспользоваться моментом знакомства и пригласил обеих девушек в рыбный ресторан. Гари галантно вел себя с подругами, одинаково оказывая им внимание, и с тех пор они стали закадычными друзьями. Одно время Герта, было, им увлеклась, но скоро стало ясно, что он предпочитает Лени, которой он и сделал предложение в последний день перед ее отъездом. Девушке он нравился, однако взаимностью она ответить не смогла бы, о чем прямо и сообщила опечаленному Зокалю. Впрочем, от ворот поворот такому поклоннику, который мог бы пригодиться ей в будущем, Лени тоже, видимо, давать не стала, поэтому твердого «нет» не сказала, чем дала ему надежду добиваться ее и дальше. Похоже, Лени любила мужчин, которые чего-то достигли в жизни, а не просто, подобно Зокалю, имели счет в банке. Например, 39-летний теннисист Отто Фротцгейм казался девушке удачной кандидатурой, несмотря на то, что она прекрасно знала о его славе победителя на амурном фронте. Лени решила во чтобы то ни стало расстаться с невинностью, которую до сих пор благоразумно хранила и которая начинала ее понемногу тяготить, в объятиях Фротцгейма – олимпийского чемпиона 1908 года по теннису, с которым она в дамском гардеробе обменялась лишь мимолетным взглядом. Девушка всегда напролом шла к поставленной цели, и, как правило, всегда добивалась того, чего хотела. Итак, Лени решила пойти по уже однажды испробованному ею пути и завязать знакомство через друга Отто Гюнтера Рана, питавшего, ко всему прочему, пылкие чувства к хитрой чаровнице. От него она узнала, что Фротцгейм теперь живет в Кельне, где занимает пост заместителя начальника полиции города, однако бывает в Берлине дважды в месяц. Лени упросила Рана поговорить с Фротцгеймом и устроить им свидание. Через несколько недель от теннисиста пришел положительный ответ с предложением нанести ему визит в его квартиру на Раухштрассе. Предложение, надо заметить, недвусмысленное. Лени посоветовалась со своей подругой Алисой, давно искушенной в любовных делах, да и давно уже замужней. Решено было отправить Лени на свидание в красивом нижнем белье, и Алиса одолжила ей свой черный кружевной гарнитур из тонкого шелка. Во всеоружии Лени поднялась по мраморной лестнице и позвонила в дверь. Дверь открыл Отто, он был все так же хорош, как и два года назад, когда она его видела. Те же огромные глаза с тяжелыми веками, делающими взгляд таким загадочным и гипнотизирующим. Он протянул ей руку:
– Фройляйн Лени, входите, рад знакомству. Позвольте помочь, – он снял с нее черное бархатное пальто с опушкой из искусственного горностая и проводил в комнату.
– Чай, кофе?
– Чай, пожалуйста, – тихо произнесла смущенная Лени. Она опустилась в удобное мягкое кресло и оглядела комнату. Посредине стоял большой круглый стол из темного мореного дуба и четыре кожаных стула. Рядом с ее креслом возвышались книжные шкафы со стеклянными дверями, тут же стояла небольшая кушетка с кучей подушек и тумбочка с граммофоном. На стенах – обои с крупными серо-голубыми цветами. Мягкое приглушенное освещение создавало весьма интимную обстановку. Напряжение Лени немного поутихло. Отто неслышно вошел и подал девушке чашку свежезаваренного чая. От его пристального взгляда сердце ее вновь затрепетало, и она решила нарушить молчание первой:
– Я так рада, что вы согласились встретиться со мной. Я давно хотела с Вами познакомиться. Вы не представляете, как я обожаю теннис! – с улыбкой проговорила Лени.
– Правда? Да, я тоже очень его люблю, – засмеялся Отто. – Очень польщен Вашим вниманием – всегда приятно, когда к тебе проявляют интерес такие красивые женщины, – и он многозначительно оглядел ее, от чего у Лени сердце в груди замерло на мгновение. Мужчина удовлетворенно улыбнулся, остановив взор на ногах девушки, которые не скрывало модное изумрудное платье.
– А чем вы занимаетесь?
– О, я собираюсь стать танцовщицей. Сейчас я учусь у русской балерины Эдуардовой – она просто прелесть!
– В таком случае, может быть, Вы любезно продемонстрируете свое умение прямо сейчас? – мягким глухим голосом спросил Отто, направляясь к граммофону.
Лени как сомнамбула повиновалась его пригласительному жесту, и они начали двигаться под музыку танго. На повороте Отто внезапно поднял ее вверх, и в следующее мгновение она уже оказалась на кушетке. Мужчина проворно стянул с нее трусики и стремительно овладел, не размениваясь на сантименты. Лени представляла себе все совсем иначе. Трудно вообразить, какое ее постигло разочарование, когда после нескольких минут соития, Отто бросил ей полотенце со словами:
– Ванная там. Можешь помыться.
Лени, едва сдерживая слезы, пошла в ванную и разрыдалась там. Вернувшись, она застала Отто уже одетым.
– Так, у меня встреча. Вот тебе деньги, на случай если забеременеешь.
Лени обескуражено смотрела на его протянутую руку и вдруг вырвала банкноту из рук и разорвала ее в клочья, отчаянно закричав:
– Ты – чудовище! – и выбежала за дверь, сотрясаясь от рыданий. Девушка долго и бесцельно блуждала по улицам туманного Берлина. От унижения ей не хотелось дальше жить. У канала Ополчения она неподвижно простояла несколько часов, пока в ее голове не созрела идея написать обидчику гневное письмо о растоптанной любви и предательстве. Вернувшись домой, она села за стол и тем же вечером отправила Фротцгейму послание о том, как цинично, всего за несколько минут, он погубил ее любовь и невинность. В тишине комнаты раздавался яростный скрип ее перьевой ручки, которой она писала письмо на бумаге с вензелем. Как он мог?! Да кто он такой, что позволяет себе так с ней обращаться?! От переполняющих ее эмоций у нее разболелась голова, она небрежно запечатала конверт и быстрыми шагами спустилась по лестнице в прихожую. Там она оставила его на подносе для почты – утром письмо должна была забрать прислуга. Лени обессилено легла на кровать и тотчас же провалилась в тяжелый сон.
