Текст книги "Мне нравится, что Вы больны не мной… (сборник)"

Автор книги: Эмма Мамуени

 
Руки, которые не нужны
Милому, служат – Миру.
Горестным званьем Мирской Жены
Нас увенчала Лира.
 
 
Много незваных на царский пир.
Надо им спеть на ужин!
Милый не вечен, но вечен – Мир.
Не понапрасну служим.
 

6 июля 1918

 
И не спасут ни стансы, ни созвездья.
А это называется – возмездье
За то, что каждый раз,
 
 
Стан разгибая над строкой упорной,
Искала я над лбом своим просторным
Звезд только, а не глаз.
 
 
Что самодержцем Вас признав на веру,
– Ах, ни единый миг, прекрасный Эрос,
Без Вас мне не был пуст!
 
 
Что по ночам, в торжественных туманах,
Искала я у нежных уст румяных –
Рифм только, а не уст.
 
 
Возмездие за то, что злейшим судьям
Была – как снег, что здесь, под левой грудью –
Вечный апофеоз!
 
 
Что с глазу на́ глаз с молодым Востоком
Искала я на лбу своем высоком
Зорь только, а не роз!
 

20 мая 1920

 
Душа, не знающая меры,
Душа хлыста и изувера,
Тоскующая по бичу.
Душа – навстречу палачу,
Как бабочка из хризалиды!
Душа, не съевшая обиды,
Что больше колдунов не жгут.
Как смоляной высокий жгут
Дымящая под власяницей…
Скрежещущая еретица,
– Саванароловой сестра –
Душа, достойная костра!
 

27 апреля 1921

 
Косматая звезда,
Спешащая в никуда
Из страшного ниоткуда.
Между прочих овец приблуда,
В златорунные те стада
Налетающая, как Ревность –
Волосатая звезда древних!
 

27 апреля 1921

 
О первое солнце над первым лбом!
И эти – на солнце прямо –
Дымящие – черным двойным жерлом –
Большие глаза Адама.
 
 
О первая ревность, о первый яд
Змеиный – под грудью левой!
В высокое небо вперенный взгляд:
Адам, проглядевший Еву!
 
 
Врожденная рана высоких душ,
О Зависть моя! О Ревность!
О всех мне Адамов затмивший Муж:
Крылатое солнце древних!
 

27 апреля 1921

 
Блаженны дочерей твоих, Земля,
Бросавшие для боя и для бега.
Блаженны в Елисейские поля
Вступившие, не обольстившись негой.
Так лавр растет, – жестоколист и трезв,
Лавр-летописец, горячитель боя.
– Содружества заоблачный отвес
Не променяю на юдоль любови.
 

4 октября 1921

 
Не приземист – высокоросл
Стан над выравненностью грядок.
В густоте кормовых ремесл
Хоровых не забыли радуг.
 
 
Сплю – и с каждым батрацким днем
Тверже в памяти благородной,
Что когда-нибудь отдохнем
В верхнем городе Леонардо.
 

27 января 1922

1

 
Мимо иди!
Это великая милость.
Дочь Иаира простилась
С куклой (с любовником!) и с красотой.
Этот просторный покрой
Юным к лицу.
 

2

 
В просторах покроя –
Потерянность тела,
Посмертная сквозь.
 
 
Девица, не скроешь,
Что кость захотела
От косточки врозь.
 
 
Зачем, равнодушный,
Противу закону
Спешащей реки –
 
 
Слез женских послушал
И о́тчего стону –
Душе вопреки!
 
 
Сказал – и воскресла,
И смутно, по памяти,
В мир хлеба и лжи.
 
 
Но поступь надтреснута,
Губы подтянуты,
Руки свежи.
 
 
И всё как спросоньица
Немеют конечности.
И в самый базар
 
 
С дороги не тронется
Отвесной. – То Вечности
Бессмертный загар.
 
 
Привыкнет – и свыкнутся.
И в белом, как надобно,
Меж плавных сестер…
 
 
То юную скрытницу
Лавиною свадебной
Приветствует хор.
 
 
Рукой его согнута,
Смеется – всё заново!
Всё роза и гроздь!
 
 
Но между любовником
И ею – как занавес
Посмертная сквозь.
 

3–4 февраля 1922

1

 
Сивилла: выжжена, сивилла: ствол,
Все птицы вымерли, но Бог вошел.
 
 
Сивилла: выпита, сивилла: сушь.
Все жилы высохли: ревностен муж!
 
 
Сивилла: выбыла, сивилла: зев
Доли и гибели! – Древо меж дев.
 
 
Державным жеревом в лесу нагом –
Сначала деревом шумел огонь.
 
 
Потом, под веками – в разбег, врасплох,
Сухими реками взметнулся Бог.
 
 
И вдруг, отчаявшись искать извне:
Сердцем и голосом упав: во мне!
 
 
Сивилла: вещая! Сивилла: свод!
Так Благовещенье свершилось в тот
 
 
Час не стареющий, так в седость трав
Бренная девственность, пещерой став
 
 
Дивному голосу…
        – так в звездный вихрь
Сивилла: выбывшая из живых.
 

5 августа 1922

2

 
Каменной глыбой серой,
С веком порвав родство.
Тело твое – пещера
Голоса твоего.
 
 
Недрами – в ночь, сквозь слепость
Век, слепотой бойниц.
Глухонемая крепость
Над пестротою жниц.
 
 
Кутают ливни плечи
В плащ, плесневеет гриб.
Тысячелетья плещут
У столбняковых глыб.
 
 
Горе горе́! Под толщей
Век, в прозорливых тьмах –
Глиняные осколки
Царств и дорожный прах
 
 
Битв…
 

6 августа 1922

3

Сивилла – младенцу[16]16
  Стихотворение перенесено сюда из будущего, по внутренней принадлежности. (Прим. М. Цветаевой.)


[Закрыть]:

 
К груди моей,
Младенец, льни:
Рождение – паденье в дни.
 
 
С заоблачных нигдешних скал,
Младенец мой,
Как низко пал!
Ты духом был, ты прахом стал.
 
 
Плачь, маленький, о них и нас:
Рождение – паденье в час!
 
 
Плачь, маленький, и впредь, и вновь:
Рождение – паденье в кровь.
 
 
И в прах…
И в час…
 
 
Где зарева его чудес?
Плачь, маленький: рожденье в вес!
 
 
Где залежи его щедрот?
Плачь, маленький: рожденье в счет.
 
 
И в кровь…
И в пот…
 
 
Но встанешь! То, что в мире смертью
Названо, – паденье в твердь.
 
 
Но узришь! То, что мире – век
Смежение – рожденье в свет.
 
 
Из днесь –
В навек.
 
 
Смерть, маленький, не спать, а встать,
Не спать, а вспять.
 
 
Вплавь, маленький! Уже ступень
Оставлена…
        – Восстанье в день.
 

17 мая 1923

Моему чешскому другу

Анне Антоновне Тесковой

1

 
В смертных изверясь,
Зачароваться не тщусь.
В старческий вереск,
В среброскользящую сушь.
 
 
– Пусть моей тени
Славу трубят трубачи! –
В вереск-потери,
В вереск-сухие ручьи.
 
 
Старческий вереск!
Голого камня нарост!
Удостоверясь
В тождестве наших сиротств.
 
 
Сняв и отринув
Клочья последней парчи –
В вереск-руины,
В вереск-сухие ручьи.
 
 
Жизнь: двоедушье
Дружб и удушье уродств.
Седью и сушью,
(Ибо вожатый – суров.)
 
 
Ввысь, где рябина
Краше Давида-Царя!
В вереск-седины,
В вереск-сухие моря.
 

5 сентября 1922

2

 
Когда обидой – опилась
Душа разгневанная,
Когда семижды зареклась
Сражаться с демонами –
 
 
Не с теми, ливнями огней
В бездну нисхлестнутыми:
С земными низостями дней,
С людскими косностями –
 
 
Деревья! К вам иду! Спастись
От рева рыночного!
Вашими вымахами ввысь
Как сердце выдышано!
 
 
Дуб богоборческий! В бои
Всем корнем шествующий!
Ивы-провидицы мои!
Березы девственницы!
 
 
Вяз – яростный Авессалом,
На пытке вздыбленная
Сосна – ты, уст моих псалом:
Горечь рябиновая…
 
 
К вам! В живоплещущую ртуть
Листвы – пусть рушащейся!
Впервые руки распахнуть!
Забросить рукописи!
 
 
Зеленых отсветов рои…
Как в руки – плещущие…
Простоволосые мои,
Мои трепещущие!
 

8 сентября 1922

3

 
Купальщицами, в легкий круг
Сбитыми, стаей
Нимф-охранительниц – и вдруг,
Горивы взметая
 
 
В закинутости лбов и рук,
– Свиток развитый! –
В пляске кончающейся вдруг
Взмахом защиты –
 
 
Длинную руку на бедро…
Вытянув выю…
Березовое серебро,
Ручьи живые!
 

9 сентября 1923

4

 
Други! Братственный сонм!
Вы, чьим взмахом сметен
След обиды земной.
Лес! – Элизиум мой!
 
 
В громком таборе дружб
Собутыльница душ
Кончу, трезвость избрав,
День – в тишайшем из братств.
 
 
Ах, с топочущих стогн
В легкий жертвенный огнь
Рощ! В великий покой
Мхов! В струение хвой…
 
 
Древа вещая весть!
Лес, вещающий: Есть
Здесь, над сбродом кривизн –
Совершенная жизнь:
 
 
Где ни рабств, ни уродств,
Там, где всё во весь рост,
Там, где правда видней:
По ту сторону дней…
 

17 сентября 1922

5

 
Беглецы? – Вестовые?
Отзовись, коль живые!
Чернецы верховые,
В чашах Бога узрев?
 
 
Сколько мчащих сандалий!
Сколько пышущих зданий!
Сколько гончих и ланей –
В убеганье дерев!
 
 
Лес! Ты нынче – наездник!
То, что люди болезнью
Называют: последней
Судорогою древес –
 
 
Это – в платье просторном
Отрок, нектаром вскормлен.
Это – сразу и с корнем
Ввысь сорвавшийся лес!
 
 
Нет, иное: не хлопья –
В сухолистом потопе!
Вижу: опрометь копий,
Слышу: рокот кровей!
 
 
И в разверстой хламиде
Пролетая – кто видел?! –
То Саул за Давидом:
Смуглой смертью своей!
 

3 октября 1922

6

 
Не краской, не кистью!
Свет – царство его, ибо сед.
Ложь – красные листья:
Здесь свет, попирающий цвет.
 
 
Цвет, попранный светом.
Свет – цвету пятою на грудь.
Не в этом, не в этом
ли: тайна, и сила и суть
 
 
Осеннего леса?
Над тихою заводью дней
Как будто завеса
Рванулась – и грозно за ней…
 
 
Как будто бы сына
Провидишь сквозь ризу разлук –
Слова: Палестина
Встают, и Элизиум вдруг…
 
 
Струенье… Сквоженье…
Сквозь трепетов мелкую вязь –
Свет, смерти блаженнее
И – обрывается связь.
 

* * *

 
Осенняя седость.
Ты, Гётевский апофеоз!
Здесь многое спелось,
А больше еще – расплелось.
 
 
Так светят седины:
Так древние главы семьи –
Последнего сына,
Последнейшего из семи –
 
 
В последние двери –
Простертым свечением рук…
(Я краске не верю!
Здесь пурпур – последний из слуг!)
 
 
…Уже и не светом:
Каким-то свеченьем светясь…
Не в этом, не в этом
ли – и обрывается связь.
 
 
Так светят пустыни.
И – больше сказав, чем могла:
Пески Палестины,
Элизиума купола…
 

8–9 октября 1922

7

 
Та, что без виде́ния спала –
Вздрогнула и встала.
В строгой постепенности псалма,
Зрительною ска́лой –
 
 
Сонмы просыпающихся тел:
Руки! – Руки! – Руки!
Словно воинство под градом стрел,
Спелое для муки.
 
 
Свитки рассыпающихся в прах
Риз, сквозных как сети.
Руки, прикрывающие пах,
(Девственниц!) – и плети
 
 
Старческих, не знающих стыда…
Отроческих – птицы!
Конницею на трубу суда!
Стан по поясницу
 
 
Выпростав из гробовых пелен –
Взлет седобородый:
Есмь! – Переселенье! – Легион!
Целые народы
 
 
Выходцев! – На милость и на гнев!
Види! – Буди! – Вспомни!
…Несколько взбегающих дерев
Вечером, на всхолмье.
 

12 октября 1922

8

 
Кто-то едет – к смертной победе.
У деревьев – жесты трагедий.
Иудеи – жертвенный танец!
У деревьев – трепеты таинств.
 
 
Это – заговор против века:
Веса, счета, времена, дроби.
Се – разодранная завеса:
У деревьев – жесты надгробий…
 
 
Кто-то едет. Небо – как въезд.
У деревьев – жесты торжеств.
 

7 мая 1923

9

 
Каким наитием,
Какими истинами,
О чем шумите вы,
Разливы лиственные?
 
 
Какой неистовой
Сивиллы таинствами –
О чем шумите вы,
О чем беспамятствуете?
 
 
Что в вашем веяньи?
Но знаю – лечите
Обиду Времени –
Прохладой Вечности.
 
 
Но юным гением
Восстав – порочите
Ложь лицезрения
Перстом заочности.
 
 
Чтоб вновь, как некогда,
Земля – казалась нам.
Чтобы под веками
Свершались замыслы.
 
 
Чтобы монетами
Чудес – не чваниться!
Чтобы под веками
Свершались таинства!
 
 
И прочь от прочности!
И прочь от срочности!
В поток! – В пророчества
Речами косвенными…
 
 
Листва ли – листьями?
Сивилла ль – выстонала?
…Лавины лиственные,
Руины лиственные…
 

9 мая 1923[17]17
  Два последних стихотворения перенесены сюда из будущего по внутренней принадлежности. (Прим. М. Цветаевой.)


[Закрыть]

1

 
Лицо без обличия.
Строгость. – Прелесть.
Все́ ризы делившие
В тебе спелись.
 
 
Листвою опавшею,
Щебнем рыхлым.
Все́ криком кричавшие
В тебе стихли.
 
 
Победа над ржавчиной –
Кровью – сталью.
Все́ навзничь лежавшие
В тебе встали.
 

1 октября 1922

2

 
Нищих и горлиц
Сирый распев.
То не твои ли
Ризы простерлись
В беге дерев?
 
 
Рощ, перелесков.
Книги и храмы
Людям отдав – взвился.
Тайной охраной
Хвойные мчат леса:
 
 
– Скроем! – Не выдадим!
 
 
Следом гусиным
Землю на сон крестил.
 
 
Даже осиной
Мчал – и ее простил:
Даже за сына!
 
 
Нищие пели:
– Темен, ох, темен лес!
Нищие пели:
– Сброшен последний крест!
Бог из церквей воскрес!
 

4 октября 1922

3

 
О, его не привяжете
К вашим знакам и тяжестям!
Он в малейшую скважинку,
Как стройнейший гимнаст…
 
 
Разводными мостами и
Перелетными стаями,
Телеграфными сваями
Бог – уходит от нас.
 
 
О, его не приучите
К пребыванью и к участи!
В чувств оседлой распутице
Он – седой ледоход.
 
 
О, его не догоните!
В домовитом поддоннике
Бог – ручкою бегонией
На окне не цветет!
 
 
Все под кровлею сводчатой
Ждали зова и зодчего.
И поэты и летчики –
Все́ отчаивались.
 
 
Ибо Бог он – и движется,
Ибо звездная книжища
Вся: от Аз и до Ижицы –
След плаща его лишь!
 

5 октября 1922

1

 
Из недр и на ветвь – рысями!
Из недр и на ветр – свистами!
 
 
Гусиным пером писаны?
Да это ж стрела скифская!
Крутого крыла грифова
Последняя зга – Скифия!
 
 
Сосед, не спеши! Нечего
Спешить, коли верст – тысячи.
Разменной стрелой встречною
Когда-нибудь там – спишемся!
 
 
Великая – и – тихая
Меж мной и тобой – Скифия…
 
 
И спи, молодой, смутный мой
Сириец, стрелу смертную
Леилами – и – лютнями
Глуша…
        Не ушам смертного –
 
 
(Единожды в век слышимый)
Эпический бег – Скифии!
 

11 февраля 1923

2

(Колыбельная)

 
Как по синей по степи
Да из звездного ковша
Да на лоб тебе да…
        – Спи,
Синь подушками глуша.
 
 
Дыши да не дунь,
Гляди да не глянь.
Волынь-криволунь,
Хвалынь-колывань.
 
 
Как по льстивой по трости
Росным бисером плеща
Заработают персты…
Шаг – подушками глуша.
 
 
Лежи – да не двинь,
Дрожи – да не грянь.
Волынь-перелынь,
Хвалынь-завираль.
 
 
Как из моря из Каспий –
ского – синего плаща,
Стрела свистнула да…
        (спи,
Смерть подушками глуша)…
 
 
Лови – да не тронь,
Тони – да не кань.
Волынь-перезвонь,
Хвалынь-целовань.
 

13 февраля 1923

3

 
От стрел и от чар,
От гнезд и от нор,
Богиня Иштар,
Храни мой шатер:
 
 
Братьев, сестер.
 
 
Руды моей вар,
Вражды моей чан,
Богиня Иштар,
Храни мой колчан…
 
 
(Взял меня – хан!)
 
 
Чтоб не́ жил, кто стар,
Чтоб не́ жил, кто хвор,
Богиня Иштар,
Храни мой костер:
 
 
(Пламень востер!)
 
 
Чтоб не́ жил – кто стар,
Чтоб не́ жил – кто зол,
Богиня Иштар,
Храни мой котел
 
 
(Зарев и смол!)
 
 
Чтоб не́ жил – кто стар,
Чтоб нежил – кто юн!
Богиня Иштар,
Стреми мой табун
В тридевять лун!
 

14 февраля 1923

1

 
Перекрытые – как битвой
Взрыхленные небеса.
Рытвинами – небеса.
Битвенные небеса.
 
 
Перелетами – как хлёстом
Хлёстанные табуны.
Взблестывающей Луны
Вдовствующей – табуны!
 

2

 
Стой! Не Федры ли под небом
Плащ? Не Федрин ли взвился
В эти марафонским бегом
Мчащиеся небеса!
 
 
Стой! Иродиады с чубом –
Блуд… Не бубен ли взвился
В эти иерихонским трубом
Рвущиеся небеса!
 

3

 
Нет! Вставший вал!
Пал – и пророк оправдан!
Раз – дался вал:
Целое море – на́ два!
 
 
Бо – род и грив
Шестие морем Чермным!
Нет! – се – Юдифь –
Голову Олоферна!
 

1 мая 1923

1

 
Прорицаниями рокоча,
Нераскаянного скрипача
Piccicato’ми… Разрывом бус!
Паганиниевскими «добьюсь!»
Опрокинутыми…
    Нот, планет –
Ливнем!
– Вывезет!!!
        – Конец… На нет…
 
 
Недосказанностями тишизн
Заговаривающие жизнь:
Страдивариусами в ночи
Проливающиеся ручьи.
 

4 мая 1923

2

 
Монистом, расколотым
На тысячу блях –
Как Дзингара в золоте
Деревня в ручьях.
 
 
Монистами – вымылась!
Несется как челн
В ручьёвую жимолость
    Окунутый холм.
 
 
Монистами-сбруями…
(Гривастых теней
Монистами! Сбруями
Пропавших коней…)
 
 
Монистами-бусами…
(Гривастых монет
Монистами! Бусами
Пропавших планет…)
 
 
По кручам, по впадинам,
И в щеку, и в пах –
Как Дзингара в краденом –
Деревня в ручьях.
 
 
Споем-ка на радостях!
Черны, горячи
Сторонкою крадучись
Цыганят ручьи.
 

6 мая 1923

 
Атлантским и сладостным
Дыханьем весны –
Огромною бабочкой
Мой занавес – и –
 
 
Вдовою индусскою
В жерло златоустое,
Наядою сонною
В моря заоконные…
 

5 мая 1923

1

 
В глубокий час души и ночи,
Нечислящийся на часах,
Я отроку взглянула в очи,
Нечислящиеся в ночах
 
 
Ничьих еще, двойной запрудой
– Без памяти и по края! –
Покоящиеся…
        Отсюда
Жизнь начинается твоя.
 
 
Седеющей волчицы римской
Взгляд, в выкормыше зрящей – Рим!
Сновидящее материнство
Скалы… Нет имени моим
 
 
Потерянностям… Все́ покровы
Сняв – выросшая из потерь! –
Так некогда над тростниковой
Корзиною клонилась дщерь
 
 
Египетская…
 

14 июля 1923

2

 
В глубокий час души,
В глубокий – но́чи…
(Гигантский шаг души,
Души в ночи́)
 
 
В тот час, душа, верши
Миры, где хочешь
Царить – чертог души,
Душа, верши.
 
 
Ржавь губы, пороши
Ресницы – снегом.
(Атлантский вздох души,
Души – в ночи…)
 
 
В тот час, душа, мрачи
Глаза, где Вегой
Взойдешь… Сладчайший плод,
Душа, горчи.
 
 
Горчи и омрачай:
Расти: верши.
 

8 августа 1923

3

 
Есть час Души, как час Луны,
Совы – час, мглы – час, тьмы –
Час… Час Души – как час струны
Давидовой сквозь сны
 
 
Сауловы… В тот час дрожи,
Тщета, румяна смой!
Есть час Души, как час грозы,
Дитя, и час сей – мой.
 
 
Час сокровеннейших низов
Грудных. – Плотины спуск!
Все́ вещи сорвались с пазов,
Все́ сокровенья – с уст!
 
 
С глаз – все́ завесы! Все́ следы –
Вспять! На линейках – нот –
Нет! Час Души, как час Беды,
Дитя, и час сей – бьет.
 
 
Беда моя! – так будешь звать.
Так, лекарским ножом
Истерзанные, дети – мать
Корят: «Зачем живем?»
 
 
А та, ладонями свежа
Горячку: «Надо. – Ляг»,
Да, час Души, как час ножа,
Дитя, и нож сей – благ.
 

14 августа 1923

 
Не спать для кого-нибудь – да! (шить, переписывать).
 
 
Не спать над кем-нибудь – да!
 
 
Не спать из-за кого-нибудь – ну, нет!
 

1

 
Врылась, забылась – и вот как с тысяче –
футовой лестницы без перил.
С хищностью следователя и сыщика
Все́ мои тайны – сон перерыл.
 
 
Сопки – казалось бы, прочно замерли –
Не доверяйте смертям страстей!
Зорко – как следователь по камере
Сердца – расхаживает Морфей.
 
 
Вы! собирательное убожество!
Не обрывающиеся с крыш!
Знали бы, как на перинах лёжачи
Преображаешься и паришь!
 
 
Рухаешь! Как скорлупою треснувшей –
Жизнь с ее грузом мужей и жен.
Зорко как летчик над вражьей местностью
Спящею – над душою сон.
 
 
Тело, что все свои двери заперло –
Тщетно! – уж ядра поют вдоль жил.
С точностью сбирра и оператора
Все́ мои раны – сон перерыл!
 
 
Вскрыта! ни щелки в райке, под куполом,
Где бы укрыться от вещих глаз
Собственных. Духовником подкупленным
Все́ мои тайны – сон перетряс!
 

24 ноября 1924

2

 
В мозгу ухаб пролёжан, –
Три века до весны!
В постель иду, как в ложу:
Затем, чтоб видеть сны:
 
 
Сновидеть: рай Данилов
Зреть и Ахиллов шлем
Священный, – стен не видеть!
В постель иду – затем.
 
 
Разведены с Мартыном
Задекою – не все́!
Не доверяй перинам:
С сугробами в родстве!
 
 
Занежат, – лести женской
Пух, рук и ног захват.
Как женщина младенца
Трехдневного заспят.
 
 
Спать! Потолок как короб
Снять! Синевой запить!
В постель иду как в прорубь:
Вас, – не себя топить!
 
 
Заокеанских тропик
Прель, Индостана – ил…
В постель иду как в пропасть:
Перины – без перил!
 

26 ноября 1924

Жизнь я прожила в случайных местах, с случайными людьми, без всякой попытки корректива.

Наибо́льшим событием (и наидлительнейшим) своей жизни считаю Наполеона.

Все события моей жизни настолько меньше моей силы и моей жажды, что я в них просто не вмешиваюсь: чего тут исправлять!

Всё это: случайность людей и мест – отлично зная свою породу людей (душ) и мест, узнавая их в веках и на картинах по первому взгляду (что́ вовсе не значит, что когда-то здесь, с ними – жила! О другом узнавании говорю, об узнавании: не-воспоминании!).

«Стро́ить свою жизнь» – да, если бы на это были даны все времена и вся карта. А выбирать – друзей – из сотни, места – из десятка мест – лучше совсем не вмешиваться, дать жизни (случайности) самочинствовать до конца.

И в это неправое дело – не вмешиваюсь.

* * *

Чувствую свой посмертный вес.

 
Высокомерье – каста:
Чем недохват – отказ.
Что́ говорить: не часто!
В тысячелетье – раз.
 
 
Всё, что сказала – крайний
Крик (морякам знаком!)
А остальное – тайна:
Вырежут с языком.
 

16 мая 1925

(на прогулке)

 
Закрыв глаза – раз и́наче нельзя –
(А и́наче – нельзя!) закрыв глаза
На бывшее (чем топтаннее травка –
Там гуще лишь!), но ждущее – да завтра ж!
Не ждущее уже: смерть, у меня
Не ждущая до завтрашнего дня…
 
 
Так, опустив глубокую завесу,
Закрыв глаза, как за́навес над пьесой:
Над местом, по которому метла…
(А голова, как комната – светла!)
На голову свою –
        – да попросту – от света
 
 
Закрыв глаза, и не закрыв, а сжав –
Всем существом в ребро, в плечо, в рукав
– Как скрипачу вовек не разучиться! –
В знакомую, глубокую ключицу –
В тот жаркий ключ, изустный и живой –
Что нам воды – дороже – ключевой.
 

Сентябрь 1932

1

 
Что́ нужно кусту от меня?
Не речи ж! Не доли собачьей
Моей человечьей, кляня
Которую – голову прячу
В него же (седей – день от дня!).
Сей мощи, и пле́щи, и гуще –
Что́ нужно кусту – от меня?
Имущему – от неимущей!
 
 
А нужно! иначе б не шел
Мне в очи, и в мысли, и в уши.
Не нужно б – тогда бы не цвел
Мне прямо в разверстую душу,
Что только кустом не пуста:
Окном моим всех захолустий!
Что, полная чаша куста,
Находишь на сем – месте пусте?
Эолова арфа куста!
 
 
Чего не видал (на ветвях
Твоих – хоть бы лист одинаков!)
В моих преткновения пнях,
Сплошных препинания знаках?
Чего не слыхал (на ветвях
Молва не рождается в муках!)
В моих преткновения пнях,
Сплошных препинания звуках?
 
 
Да вот и сейчас, словарю
Предавши бессмертную силу –
Да разве я то говорю,
Что знала, – пока не раскрыла
Рта, знала еще на черте
Губ, той – за которой осколки…
И снова, во всей полноте,
Знать буду – как только умолкну.
 

2

 
А мне от куста – не шуми
Минуточку, мир человечий! –
А мне от куста – тишины:
Той – между молчаньем и речью,
 
 
Той – можешь ничем, можешь – всем
Назвать: глубока, неизбывна.
Невнятности! наших поэм
Посмертных – невнятицы дивной.
 
 
Невнятицы старых садов,
Невнятицы музыки новой,
Невнятицы первых слогов,
Невнятицы Фауста Второго.
 
 
Той – до всего, после всего.
Гул множеств, идущих на форум.
Ну – шума ушного того,
Всё соединилось – в котором.
 
 
Как будто бы все кувшины
Востока – на знойное всхолмье.
Такой от куста – тишины,
Полнее не выразишь: полной.
 

Около 20 августа 1934

Любовь, Любовь…

Поэма Горы

Liebster, Dich wundert die Rede? Alle Scheidenden reden wie Trunkene und nehmen gerne sich festlich…

Hölderlin[18]18
  О любимый! Тебя удивляет эта речь? Все расстающиеся говорят как пьяные и любят торжественность… Гёльдерлин. – М. Ц.


[Закрыть]

Посвящение

 
Вздрогнешь – и горы с плеч,
И душа – горе́.
Дай мне о го́ре спеть:
О моей горе!
 
 
Черной ни днесь, ни впредь
Не заткну дыры.
Дай мне о го́ре спеть
На верху горы.
 

1

 
Та гора была как грудь
Рекрута, снарядом сваленного.
Та гора хотела губ
Девственных, обряда свадебного
 
 
Требовала та гора.
– Океан в ушную раковину
Вдруг-ворвавшимся ура! –
та гора гнала и ратовала.
 
 
Та гора была как гром!
Грудь, титанами разыгранная!
(Той горы последний дом
Помнишь – на исходе пригорода?)
 
 
Та гора была – миры!
Бог за мир взымает дорого!
………………………………………..
Горе началось с горы.
Та гора была над городом.
 

2

 
Не Парнас, не Синай,
Просто голый казарменный
Холм. – Равняйся! Стреляй! –
Отчего же глазам моим
(Раз октябрь, а не май)
Та гора была – рай?
 

3

 
Как на ладони поданный
Рай – не берись, коль жгуч!
Гора бросалась под ноги
Колдобинами круч.
 
 
Как бы титана лапами
Кустарников и хвой –
Гора хватала за́ полы,
Приказывала: стой!
 
 
О, далеко не азбучный
Рай – сквознякам сквозняк!
Гора валила навзничь нас,
Притягивала: ляг!
 
 
Оторопев под натиском,
– Как? Не понять и днесь! –
Гора, как сводня – святости,
Указывала: здесь…
 

4

 
Персефоны зерно гранатовое,
Как забыть тебя в стужах зим?
Помню губы, двойною раковиной
Приоткрывшиеся моим.
 
 
Персефона, зерном загубленная!
Губ упорствующий багрец,
И ресницы твои – зазубринами,
И звезды золотой зубец.
 

5

 
Не обман – страсть, и не вымысел!
И не лжет, – только не дли!
О когда бы в сей мир явились мы
Простолюдинами любви!
 
 
О когда б, здраво и по́просту:
Просто – холм, просто – бугор…
Говорят – тягою к пропасти
Измеряют уровень гор.
 
 
В ворохах вереска бурого,
В островах страждущих хвой…
(Высота бреда – над уровнем
Жизни)
        – На́ же меня! Твой…
 
 
Но семьи тихие милости,
Но птенцов лепет – увы!
Оттого что в сей мир явились мы –
Небожителями любви!
 

6

 
Гора горевала (а горы глиной
Горькой горюют в часы разлук),
Гора горевала о голубиной
Нежности наших безвестных утр.
 
 
Гора горевала о нашей дружбе:
Губ непреложнейшее родство!
Гора говорила, что коемужды
Сбудется – по слезам его.
 
 
Еще горевала гора, что табор –
Жизнь, что весь век по сердцам базарь!
Еще горевала гора: хотя бы
С дитятком – отпустил Агарь!
 
 
Еще говорила, что это демон
Крутит, что замысла нет в игре.
Гора говорила. Мы были немы.
Предоставляли судить горе.
 

7

 
Гора горевала, что только грустью
Станет – что́ ныне и кровь и зной.
Гора говорила, что не отпустит
Нас, не допустит тебя с другой!
 
 
Гора горевала, что только дымом
Станет – что ныне: и Мир, и Рим.
Гора говорила, что быть с другими
Нам (не завидую тем, другим!).
 
 
Гора горевала о страшном грузе
Клятвы, которую поздно клясть.
Гора говорила, что стар тот узел
Гордиев: долг и страсть.
 
 
Гора горевала о нашем горе:
Завтра! Не сразу! Когда над лбом –
Уже не – memento[19]19
  Memento mori – помни о смерти (лат.).


[Закрыть], – а просто – море!
Завтра, когда поймем.
 
 
Звук… ну как будто бы кто-то просто,
Ну… плачет вблизи?
Гора горевала о том, что врозь нам
Вниз, по такой грязи –
 
 
В жизнь, про которую знаем все́ мы:
Сброд – рынок – барак.
Еще говорила, что все поэмы
Гор – пишутся – так.
 

8

 
Та гора была, как горб
Атласа, титана стонущего.
Той горою будет горд
Город, где с утра и до ночи мы
 
 
Жизнь свою – как карту бьем!
Страстные, не быть упорствуем.
Наравне с медвежьим рвом
И двенадцатью апостолами –
 
 
Чтите мой угрюмый грот.
(Грот – была, и волны впрыгивали!)
Той игры последний ход
Помнишь – на исходе пригорода?
 
 
Та гора была – миры!
Боги мстят своим подобиям!
………………………………………………
Горе началось с горы.
Та гора на мне – надгробием.
 

9

 
Минут годы. И вот – означенный
Камень, плоским смененный, снят[20]20
  То есть вместо этого камня (горы на мне) будет плоский (плита). – М. Ц.


[Закрыть].
Нашу гору застроят дачами,
Палисадниками стеснят.
 
 
Говорят, на таких окраинах
Воздух чище и легче жить.
И пойдут лоскуты выкраивать,
Перекладинами рябить,
 
 
Перевалы мои выструнивать,
Все овраги мои – вверх дном!
Ибо надо ведь хоть кому-нибудь
Дома в счастье, и счастья – в дом!
 
 
Счастья – в доме! Любви без вымыслов!
Без вытя – гивания жил!
Надо женщиной быть – и вынести!
(Было-было, когда ходил,
 
 
Счастье – в доме!) Любви, не скрашенной
Ни разлукою, ни ножом.
На развалинах счастья нашего
Город встанет: мужей и жен.
 
 
И на том же блаженном воздухе,
– Пока можешь еще – греши! –
Будут лавочники на отдыхе
Пережевывать барыши,
 
 
Этажи и ходы надумывать,
Чтобы каждая нитка – в дом!
Ибо надо ведь хоть кому-нибудь
Крыши с аистовым гнездом!
 

10

 
Но под тяжестью тех фундаментов
Не забудет гора – игры.
Есть беспутные, нет – беспамятных:
Горы времени – у горы!
 
 
По упорствующим расселинам
Дачник, поздно хватясь, поймет:
Не пригорок, поросший семьями, –
Кратер, пущенный в оборот!
 
 
Виноградниками – Везувия
Не сковать! Великана – льном
Не связать! Одного безумия
Уст – достаточно, чтобы львом
 
 
Виноградники за – ворочались,
Лаву ненависти струя.
Будут девками ваши дочери
И поэтами – сыновья!
 
 
Дочь, ребенка расти внебрачного!
Сын, цыганкам себя страви!
Да не будет вам места злачного,
Телеса, на моей крови!
 
 
Тве́рже камня краеугольного,
Клятвой смертника на одре:
Да не будет вам счастья дольнего,
Муравьи, на моей горе!
 
 
В час неведомый, в срок негаданный
Опознаете всей семьей
Непомерную и громадную
Гору заповеди седьмой!
 

Послесловие

 
Есть пробелы в памяти – бельма
На глазах: семь покрывал.
Я не помню тебя отдельно.
Вместо че́рт – белый провал.
 
 
Без примет. Белым пробелом –
Весь. (Душа, в ранах сплошных,
Рана – сплошь.) Частности мелом
Отмечать – дело портных.
 
 
Небосвод – цельным основан.
Океан – скопище брызг?!
Без примет. Верно – особый –
Весь. Любовь – связь, а не сыск.
 
 
Вороной, русой ли масти –
Пусть сосед скажет: он зряч.
Разве страсть – делит на части?
Часовщик я, или врач?
 
 
Ты как круг, полный и цельный:
Цельный вихрь, полный столбняк.
Я не помню тебя отдельно
От любви. Равенства знак.
 
 
(В ворохах сонного пуха:
Водопад, пены холмы –
Новизной, странной для слуха,
Вместо: я – тронное: мы…)
 
 
Но зато, в нищей и тесной
Жизнь: «жизнь, как она есть» –
Я не вижу тебя совместно
Ни с одной:
– памяти месть!
 

Прага. Гора,

1 января – 1 февраля 1924