Мне нравится, что Вы больны не мной… (сборник)
Текст книги "Мне нравится, что Вы больны не мной… (сборник)"
Автор книги: Эмма Мамуени
Жанры:
Поэзия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)
Н. П. Гронскому
(1909–1934)
Надгробие1
«Иду на несколько минут…»
В работе (хаосом зовут
Бездельники) оставив стол,
Отставив стул – куда ушел?
Опрашиваю весь Париж.
Ведь в сказках лишь да в красках лишь
Возносятся на небеса!
Твоя душа – куда ушла?
В шкафу – двустворчатом, как храм, –
Гляди: все книги по местам,
В строке – все буквы налицо.
Твое лицо – куда ушло?
Твое лицо,
Твое тепло,
Твое плечо –
Куда ушло?
3 января 1935
2
Напрасно глазом – как гвоздем,
Пронизываю чернозем:
В сознании – верней гвоздя:
Здесь нет тебя – и нет тебя.
Напрасно в ока оборот
Обшариваю небосвод:
– Дождь! дождевой воды бадья.
Там нет тебя – и нет тебя.
Нет, некоторое из двух:
Кость слишком – кость, дух слишком – дух.
Где – ты? где – тот? где – сам? где – весь?
Там – слишком там, здесь – слишком здесь.
Не подменю тебя песком
И па́ром. Взявшего – родством
За труп и призрак не отдам.
Здесь – слишком здесь, там – слишком там.
Не ты – не ты – не ты – не ты.
Что́ бы ни пели нам попы,
Что смерть есть жизнь и жизнь есть смерть, –
Бог – слишком Бог, червь – слишком червь.
На труп и призрак – неделим!
Не отдадим тебя за дым
Кадил,
Цветы
Могил.
И если где-нибудь ты есть –
Так – в нас. И лучшая вам честь.
Ушедшие – презреть раскол:
Совсем ушел. Со всем – ушел.
5–7 января 1935
3
За то, что некогда, юн и смел,
Не дал мне заживо сгнить меж тел
Бездушных, замертво пасть меж стен –
Не дам тебе – умереть совсем!
За то, что за руку, свеж и чист,
На волю вывел, весенний лист –
Вязанками приносил мне в дом! –
Не дам тебе – порасти быльем!
За то, что первых моих седин
Сыновней гордостью встретил – чин,
Ребячьей радостью встретил – страх, –
Не дам тебе – поседеть в сердцах!
7–8 января 1935
4
Удар, заглушенный годами забвенья,
Годами незнанья.
Удар, доходящий – как женское пенье,
Как конское ржанье,
Как страстное пенье сквозь ‹косное› зданье
Удар – доходящий.
Удар, заглушенный забвенья, незнанья
Беззвучною чащей.
Грех памяти нашей – безгласой, безгубой,
Безмясой, безносой!
Всех дней друг без друга, ночей друг без друга
Землею наносной
Удар – заглушённый, замшённый – как тиной.
Так плющ сердцевину
Съедает и жизнь превращает в руину…
– Как нож сквозь перину!
…Оконною ватой, набившейся в уши,
И той, заоконной:
Снегами – годами – ‹пудами› бездушья
Удар – заглушенный…
А что если вдруг
…………………………….
А что если вдруг
А что если – вспомню?
‹Начало января 1935›
О книге Н. П. Гронского «Стихи и поэмы»5
Оползающая глыба –
Из последних сил спасибо
– Рвущееся – умолчу –
Дуба юному плечу.
Издыхающая рыба,
Из последних сил спасибо
Близящемуся – прости!
Силящемуся спасти
Валу первому прилива.
Иссыхающая нива –
Божескому, нелюдску́
Бури чудному персту.
Как добры – в час без спасенья –
Силы первые – к последним!
Пока рот не пересох –
Спаси – боги! Спаси – Бог!
Лето 1928
Девятый год стоит Россия
Моей заморскою страной…
Н. П. Г.
Мне кажется, что спор о том, может ли быть эмигрантская молодая литература или не может быть, на этот раз сам собой разрешен в недавно вышедшей книге покойного молодого поэта Н. П. Гронского.
Книга открывается словами: «Помню Россию – так мало, помню Россию – всегда»… Это сразу дает нам и возраст, и духовную особь пишущего. Мало помнят, но все же помнят – десяти лет расставшиеся помнят свою страну – изгнанники, всегда помнят – рожденные поэты. Книга открывается – формулой, ибо короче и полнее о себе и о России человек его поколения сказать не может. Эта цитата, по недостатку места, останется единственной. Пусть читатель, до прочтения книги, поверит на слово, что она редкостной словесной силы. Поэтически – первокачественная.
Читаем названия: Иоанн Безземельный – Римляне – Карл XII – Эней – Роланд – Наполеон – перед нами школьные годы, т. е. школьные герои поэта. Первый вывод: не зря ходил в школу. Дальше героика недавних времен, поэма Миноносец, трагическая героика не взятых на английский миноносец добровольцев (по страсти, с какой написано, ясно, что в основе – живое происшествие). Листаем дальше: – Из первой книги Царств – Россия – Август – Римские дороги – Савойя – Моисей – Дракон, – по названиям одним ясно: юноша читает, ходит, глядит, думает – и, наконец, альпийская поэма Белла Донна, лучшая вещь в книге и во всей поэзии эмиграции. К этой поэме отношу читателя, как к сердцевине книги и поэта и самой лирической поэзии. Дальше: Валгалла – дальше прекрасная поэма Авиатор, как все поэмы Гронского взятая из жизни, – поэма Финляндия (родина поэта), – Михаил Черниговский и Александр Невский, – драматические сцены Спиноза – и последнее в книге и в его молодой жизни – Повесть о Сергии Радонежском, о медведе его Аркуде и о битве Куликовской. Книга, начатая Россией, Россией кончается. Россией кончается и его жизнь.
Где же, господа, неизбежное эмигрантское убожество тем, трагическая эмигрантская беспочвенность? Все здесь – почва: благоприобретенная, пешком исхоженная почва Савойи, почва медонских римских дорог, и в крови живущая отечественная почва тверской земли, и родная, финляндская, и библейская – Сиона и Синая, и небесная, наконец – Валгаллы и авионов.
Перед вами, молодые поэты, юноша – ваш сверстник, ваш школьный товарищ, с вашими же источниками питания: собственной ранней памяти, живого изустного сказа, огромного мирового города, природы, которая везде и всегда, и наиживейшим из всех источников, без которого все остальные – сушь: самой лирической жилой. Так почему же у вас в стихах метро и бистро, а у него Валгалла – и Авиаторы – и Спиноза? Вы жили в одном Париже. И Париж ни при чем.
Верней, Гронскому Париж много дал, потому что Гронский много сумел взять: Национальную библиотеку и Тургеневскую библиотеку, старые соборы и славные площади, и, что несравненно важнее, не только взять сумел, но отстоять сумел: свой образ, свое юношеское достоинство, свою страсть к высотам, свои русские истоки и, во всем его богатстве, мощи и молодости – свой язык. Взяв у одного Парижа – все, не отдал другому Парижу – ничего.
– «Но это одиночный случай…» Вся лирическая поэзия – одиночный – и даже какой одинокий! – случай. Непрерывная вереница таких одиночных случаев и есть лирическая поэзия. Но если допустить, что есть поэзия не лирическая – гражданская, скажем, эпическая – что́ мешает молодым эмигрантским поэтам соприсутствовать – издалека – событиям своей родины? Челюскин был на весь мир и для всего мира, и место действия его, Арктика, равно – отдалено от всех жилых мест. – «О Русь, вижу тебя из моего прекрасного далёка!» Но если наше далёко нам кажется не-прекрасным, если у нас на него нет глаз, можно ведь и: «О Русь, вижу тебя в твоем прекрасном далёке», распространяя это далёко и на прошлое, и на настоящее, и на будущее. Поэт никогда не жил подножным кормом времени и места, и если Пушкина, к нашей великой, кровной обиде, так и не выпустили за границу, это не помешало ему дать невиденный им Запад – лучше видевших. Ведь если допустить, что поэт может питаться только от данного места – своей страны, то неизбежно придется ограничить это его питание и современным ему временем. Тогда, сам собой вывод: Пушкин в Испании не был и в средние века не жил, – стало быть Каменного Гостя написать не мог.
А мечта – на что? А тоска – на что?
Нет, господа, оставим время и место писателям-бытовикам (поэтов-бытовиков – нет), а сами, поскольку мы поэты, будем поступать как молодой Гронский:
Я – вселенной гость,
Мне повсюду пир,
И мне дан в удел –
Весь подлунный мир!
И не только подлунный!
‹1936›
Б. Л. Пастернаку
(1890–1960)
Провода1
Вереницею певчих свай,
Подпирающих Эмпиреи,
Посылаю тебе свой пай
Праха дольнего.
По аллее
Вздохов – проволокой к столбу –
Телеграфное: лю-ю-блю…
Умоляю… (печатный бланк
Не вместит! Проводами проще!)
Это – сваи, на них Атлант
Опустил скаковую площадь
Небожителей…
Вдоль свай
Телеграфное: про-о-щай…
Слышишь? Это последний срыв
Глотки сорванной: про-о-стите…
Это – снасти над морем нив,
Атлантический путь тихий:
Выше, выше – и сли-лись
В Ариаднино: ве-ер-нись,
Обернись!.. Даровых больниц
Заунывное: не выйду!
Это – про́водами стальных
Проводов – голоса Аида
Удаляющиеся… Даль
Заклинающее: жа-ль…
Пожалейте! (В сем хоре – сей
Различаешь?) В предсмертном крике
Упирающихся страстей –
Дуновение Эвридики:
Через насыпи – и – рвы
Эвридикино: у-у-вы,
Не у –
17 марта 1923
2
Чтоб высказать тебе… да нет, в ряды
И в рифмы сдавленные… Сердце – шире!
Боюсь, что мало для такой беды
Всего Расина и всего Шекспира!
«Все́ плакали, и если кровь болит…
Все́ плакали, и если в розах – змеи…»
Но был один – у Федры – Ипполит!
Плач Ариадны – об одном Тезее!
Терзание! Ни берегов, ни вех!
Да, ибо утверждаю, в счете сбившись,
Что я в тебе утрачиваю всех
Когда-либо и где-либо небывших!
Какие чаянья – когда насквозь
Тобой пропитанный – весь воздух свыкся!
Раз Наксосом мне – собственная кость!
Раз собственная кровь под кожей – Стиксом!
Тщета! во мне она! Везде! закрыв
Глаза: без дна она! без дна! И дата
Лжет календарная…
Как ты – Разрыв,
Не Ариадна я и не…
– Утрата!
О по каким морям и городам
Тебя искать? (Незримого – незрячей!)
Я про́воды вверяю провода́м,
И в телеграфный столб упершись – плачу.
18 марта 1923
3
(Пути)
Все перебрав и все отбросив,
(В особенности – семафор!)
Дичайшей из разноголосиц
Школ, оттепелей… (целый хор
На помощь!) Рукава как стяги
Выбрасывая…
– Без стыда! –
Гудят моей высокой тяги
Лирические провода.
Столб телеграфный! Можно ль кратче
Избрать? Доколе небо есть –
Чувств непреложный передатчик,
Уст осязаемая весть…
Знай, что доколе свод небесный,
Доколе зори к рубежу –
Столь явственно и повсеместно
И длительно тебя вяжу.
Чрез лихолетие эпохи,
Лжей насыпи – из снасти в снасть –
Мои неизданные вздохи,
Моя неистовая страсть…
Вне телеграмм (простых и срочных
Штампованностей постоянств!)
Весною стоков водосточных
И проволокою пространств.
19 марта 1923
4
Самовластная слобода!
Телеграфные провода!
Вожделений – моих – выспренных,
Крик – из чрева и на́ ветер!
Это сердце мое, искрою
Магнетической – рвет метр.
– «Метр и меру?» Но чет – вертое
Измерение мстит! – Мчись
Над метрическими – мертвыми –
Лжесвидетельствами – свист!
Тсс… А ежели вдруг (всюду же
Провода и столбы?) лоб
Заломивши, поймешь: трудные
Словеса сии – лишь вопль
Соловьиный, с пути сбившийся:
– Без любимого мир пуст! –
В Лиру рук твоих влю-бившийся,
И в Леилу твоих уст!
20 марта 1923
5
Не чернокнижница! В белой книге
Далей донских навострила взгляд!
Где бы ты ни был – тебя настигну,
Выстрадаю – и верну назад.
Ибо с гордыни своей, как с кедра,
Мир озираю: плывут суда,
Зарева рыщут… Морские недра
Выворочу – и верну со дна!
Перестрадай же меня! Я всюду:
Зори и руды я, хлеб и вздох:
Есмь я и буду я и добуду
Губы – как душу добудет Бог:
Через дыхание – в час твой хриплый,
Через архангельские суда
Изгороди! – Все уста о шипья
Выкровяню и верну с одра!
Сдайся! Ведь это совсем не сказка!
– Сдайся! – Стрела, описавши круг…
– Сдайся! – Еще ни один не спасся
От настигающего без рук:
Через дыхание… (Перси взмыли,
Веки не видят, вкруг уст – слюда…)
Как прозорливица – Самуила
Выморочу – и вернусь одна:
Ибо другая с тобой, и в судный
День не тягаются…
Вьюсь и длюсь.
Есмь я и буду я и добуду
Душу – как губы добудет уст –
Упокоительница…
25 марта 1923
6
Час, когда вверху цари
И дары друг к другу едут.
(Час, когда иду с горы):
Горы начинают ведать.
Умыслы сгрудились в круг.
Судьбы сдвинулись: не выдать!
(Час, когда не вижу рук)
Души начинают видеть.
25 марта 1923
7
В час, когда мой милый брат
Миновал последний вяз
(Взмахов, выстроенных в ряд),
Были слезы – больше глаз.
В час, когда мой милый друг
Огибал последний мыс
(Вздохов мысленных: вернись!)
Были взмахи – больше рук.
Точно руки – вслед – от плеч!
Точно губы вслед – заклясть!
Звуки растеряла речь,
Пальцы растеряла пясть.
В час, когда мой милый гость…
– Господи, взгляни на нас! –
Были слезы больше глаз
Человеческих и звезд
Атлантических…
26 марта 1923
8
Терпеливо, как щебень бьют,
Терпеливо, как смерти ждут,
Терпеливо, как вести зреют,
Терпеливо, как месть лелеют –
Буду ждать тебя (пальцы в жгут –
Так Монархини ждет наложник)
Терпеливо, как рифмы ждут,
Терпеливо, как руки гложут.
Буду ждать тебя (в землю – взгляд,
Зубы в губы. Столбняк. Булыжник).
Терпеливо, как негу длят,
Терпеливо, как бисер нижут.
Скрип полозьев, ответный скрип
Двери: рокот ветров таежных.
Высочайший пришел рескрипт:
– Смена царства и въезд вельможе.
И домой:
В неземной –
Да мой.
27 марта 1923
9
Весна наводит сон. Уснем.
Хоть врозь, а все ж сдается: все́
Разрозненности сводит сон.
Авось увидимся во сне.
Всевидящий, он знает, чью
Ладонь – и в чью, кого – и с кем.
Кому печаль мою вручу,
Кому печаль мою повем
Предвечную (дитя, отца
Не знающее и конца
Не чающее!). О, печаль
Плачущих без плеча!
О том, что памятью с перста
Спадет, и камешком с моста…
О том, что заняты места,
О том, что наняты сердца
Служить – безвыездно – навек,
И жить – пожизненно – без нег!
О заживо – чуть встав! чем свет! –
В архив, в Элизиум калек.
О том, что тише ты и я
Травы, руды, беды, воды…
О том, что выстрочит швея:
Рабы – рабы – рабы – рабы.
5 апреля 1923
Двое10
С другими – в розовые груды
Грудей… В гадательные дроби
Недель…
А я тебе пребуду
Сокровищницею подобий
По случаю – в песках, на щебнях
Подобранных, – в ветрах, на шпалах
Подслушанных… Вдоль всех бесхлебных
Застав, где молодость шаталась.
Шаль, узнаешь ее? Простудой
Запахнутую, жарче ада
Распахнутую…
Знай, что чудо
Недр – под полой, живое чадо:
Песнь! С этим первенцем, что пуще
Всех первенцев и всех Рахилей…
– Недр достовернейшую гущу
Я мнимостями пересилю!
11 апреля 1923
1
Есть рифмы в мире сём:
Разъединишь – и дрогнет.
Гомер, ты был слепцом.
Ночь – на буграх надбровных.
Ночь – твой рапсодов плащ,
Ночь – на очах – завесой.
Разъединил ли б зрящ
Елену с Ахиллесом?
Елена. Ахиллес.
Звук назови, созвучней.
Да, хаосу вразрез
Построен на созвучьях
Мир, и, разъединен,
Мстит (на согласьях строен!)
Неверностями жен
Мстит – и горящей Троей!
Рапсод, ты был слепцом:
Клад рассорил, как рухлядь.
Есть рифмы – в мире том
Подобранные. Рухнет
Сей – разведешь. Что́ нужд
В рифме? Елена, старься!
…Ахеи лучший муж!
Сладостнейшая Спарты!
Лишь шорохом древес
Миртовых, сном кифары:
«Елена: Ахиллес:
Разрозненная пара»!
30 июня 1924
2
Не суждено, чтобы сильный с сильным
Соединились бы в мире сем.
Так разминулись Зигфрид с Брунгильдой,
Брачное дело решив мечом.
В братственной ненависти союзной
– Буйволами! – на скалу – скала.
С брачного ложа ушел, неузнан,
И неопознанною – спала.
Порознь! – даже на ложе брачном –
Порознь! – даже сцепясь в кулак –
Порознь! – на языке двузначном –
Поздно и порознь – вот наш брак!
Но и постарше еще обида
Есть: амазонку подмяв как лев –
Так разминулися: сын Фетиды
С дщерью Аресовой: Ахиллес
С Пенфезилеей.
О вспомни – снизу
Взгляд ее! сбитого седока
Взгляд! не с Олимпа уже, – из жижи
Взгляд ее – все ж еще свысока!
Что ж из того, что отсель одна в нем
Ревность: женою урвать у тьмы.
Не суждено, чтобы равный – с равным…
…………………………………………………………….
Так разминовываемся – мы.
3 июля 1924
«Рас-стояние: версты, мили…»3
В мире, где всяк
Сгорблен и взмылен,
Знаю – один
Мне равносилен.
В мире, где столь
Многого хощем,
Знаю – один
Мне равномощен.
В мире, где все –
Плесень и плющ,
Знаю: один
Ты – равносущ
Мне.
3 июля 1924
«Русской ржи от меня поклон…»
Рас-стояние: версты, мили…
Нас рас-ставили, рас-садили,
Чтобы тихо себя вели
По двум разным концам земли.
Рас-стояние: версты, дали…
Нас расклеили, распаяли,
В две руки развели, распяв,
И не знали, что это – сплав
Вдохновений и сухожилий…
Не рассо́рили – рассори́ли,
Расслоили…
Стена да ров.
Расселили нас как орлов –
Заговорщиков: версты, дали…
Не расстроили – растеряли.
По трущобам земных широт
Рассовали нас как сирот.
Который уж, ну который – март?!
Разбили нас – как колоду карт!
24 марта 1925
С моря
Русской ржи от меня поклон,
Ниве, где баба застится,
Друг! Дожди за моим окном,
Беды и блажи на́ сердце…
Ты, в погудке дождей и бед
То ж, что Гомер – в гекзаметре,
Дай мне руку – на весь тот свет!
Здесь – мои обе заняты.
Прага, 7 мая 1925
Попытка комнаты
С Северо-Южным,
Знаю: неможным!
Можным – коль нужным!
В чем-то дорожном,
– Воздухокрутом,
Мчащим щепу! –
Сон три минуты
Длится. Спешу.
С кем – и не гляну! –
Спишь. Три минуты.
Чем с Океана –
Долго – в Москву-то!
Молниеносный
Путь – запасной:
Из своего сна
Прыгнула в твой.
Снюсь тебе. Четко?
Гладко? Почище,
Чем за решеткой
Штемпельной? Писчей –
Сто́ю? Почтовой –
Сто́ю? Красно?
Честное слово
Я, не письмо!
Вольной цензуры
Нрав. Прыгом с барки!
Что́ без цензуры –
Даже без марки!
Всех объегоря,
– Скоропись сна! –
Вот тебе с моря –
Вместо письма!
Вместо депеши.
Вес? Да помилуй!
Столько не вешу
Вся – даже с лирой
Всей, с сердцем Ченчи
Всех, с целым там.
Сон, это меньше
Десяти грамм.
Каждому по́ три –
Шесть (сон взаимный).
Видь, пока смотришь:
Не анонимный
Нос, твердозначен
Лоб, буква букв –
Ять, ять без сдачи
В подписи губ.
Я – без описки,
Я – без помарки.
Роз бы альпийских
Горсть, да хибарка
На́ море, да но
Волны добры.
Вот с Океана,
Горстка игры.
Мало-помалу бери, как собран.
Море играло. Играть – быть добрым.
Море играло, а я брала.
Море играло, а я клала
За́ ворот, за́ щеку, – терпко, мо́рско!
Рот лучше ящика, если горести
Заняты. Валу, звучи, хвала!
Муза теряла, волна брала.
Крабьи кораллы, читай: скорлупы.
Море играло, играть – быть глупым.
Думать – седая прядь! –
Умным. Давай играть!
В ракушки. Темп un petit navir’a[43]43
Речь идет о детской песенке о кораблике (фр.).
[Закрыть].
Эта вот – сердцем, а эта – лирой,
Эта, обзор трех куч,
Детства скрипичный ключ,
Подобрала у рыбацкой лодки.
Это – голодной тоски обглодки:
Камень – тебя щажу, –
Лучше волны гложу,
Осатанев на пустынном спуске.
Это? – какой-то любви окуски:
Восстановить не тщусь:
Так неглубок надкус.
Так и лежит не внесенный в списки.
Это – уже не любви – огрызки:
Совести. Чем слезу
Лить-то – ее грызу,
Не угрызомую ни на столько.
Это – да нашей игры осколки
Завтрашние. Не видь.
Жаль ведь. Давай делить.
Не что понравится, а что выну.
(К нам на кровать твоего бы сына
Третьим – нельзя ль в игру?)
Первая – я беру.
Только песок, между пальцев, ливкий.
Стой-ка, какой-то строфы отрывки:
«Славы подземный храм».
Ладно. Допишешь сам.
Только песок, между пальцев, плёский.
Стой-ка: гремучей змеи обноски:
Ревности! Обновясь,
Гордостью назвалась.
И поползла себе с полным правом.
Не напостовцы – стоять над крабом
Выеденным. Не краб:
Славы кирпичный крап.
Скромная прихоть:
Камушек. Пемза.
Полый как критик.
Серый как цензор
Над откровеньем.
– Спят цензора! –
Нашей поэме
Цензор – заря.
(Зори – те зорче:
С током Кастальским
В дружбе. На порчу
Перьев – сквозь пальцы…
«Вирши, голубчик?
Ну и черно́!»
И не взглянувши:
Разрешено!)
Мельня ты мельня, морское коло!
Мамонта, бабочку, – все смололо
Море. О нем – щепоть
Праха – не нам молоть!
Вот только выговорюсь – и тихо.
Море! прекрасная мельничиха,
Место, где на мели
Мелочь – и нас смели!
Преподаватели! Пустомели!
Материки, это просто мели
Моря. Родиться (цель –
Множиться!) – сесть на мель.
Благоприятную, с торфом, с нефтью.
Обмелевающее бессмертье –
Жизнь. Невпопад горды!
Жизнь? Недохват воды
Надокеанской.
Винюсь заране:
Я нанесла тебе столько дряни,
Столько заморских див:
Все, что нанес прилив.
Лишь оставляет, а брать не просит.
Странно, что это – отлив приносит,
Убыль, в ладонь, дает.
Не узнаешь ли нот,
Нам остающихся по́ две, по́ три
В час, когда бог их принесший – отлил,
Отбыл… Орфей… Арфист…
Отмель – наш нотный лист!
– Только минуту еще на сборы!
Я нанесла тебе столько вздору:
Сколько язык смолол, –
Целый морской подол!
Как у рыбачки, моей соседки,
Но припасла тебе напоследки
Дар, на котором строй:
Море роднит с Москвой,
Советороссию с Океаном
Республиканцу – рукой шуана –
Сам Океан-Велик
Шлет. Нацепи на шлык.
И доложи мужикам в колосьях,
Что на шлыке своем краше носят
Красной – не верь: вражду
Классов – морей звезду!
Мастеровым же и чужеземцам:
Коли отстали от Вифлеемской,
Клин отхватив шестой,
Обречены – морской:
Прабогатырской, первобылинной.
(Распространяюсь, но так же длинно
Море – морским пластам.)
Так доложи ж властям
– Имени-звания не спросила –
Что на корме корабля Россия
Весь корабельный крах:
Вещь о пяти концах.
Голые скалы, слоновьи ребра…
Море устало, устать – быть добрым.
Вечность, мазни веслом!
Влечь нас. Давай уснем.
Вплоть, а не тесно,
Огнь, а не дымно.
Ведь не совместный
Сон, а взаимный:
В Боге, друг в друге.
Нос, думал? Мыс!
Брови? Нет, дуги,
Выходы из –
Зримости.
Вандея. St. Gilles-sur-Vie.Май 1926
Стены косности сочтены
До меня. Но – заскок?
случайность? –
Я запомнила три стены.
За четвертую не ручаюсь.
Кто же знает, спиной к стене?
Может быть, но ведь может не
Быть. И не было. Дуло. Но
Не стена за спиной – так?.. Все, что
Не угодно. Депеша «Дно»,
Царь отрекся. Не только с почты
Вести. Срочные провода
Отовсюду и отвсегда.
На рояле играл? Сквозит.
Дует. Парусом ходит. Ватой –
Пальцы. Лист сонатинный взвит.
(Не забудь, что тебе – девятый.)
Для невиданной той стены
Знаю имя: стена спины
За роялем, еще – столом
Письменным, а еще – прибором
Бритвенным (у стены – прием –
Этой – делаться коридором
В зеркале. Перенес – взглянул.
Пустоты переносный стул).
Стул для всех, кому не войти –
Дверью, – чуток порог к подошвам!
Та стена, из которой ты
Вырос – поторопилась с прошлым –
Между нами еще абзац
Целый. Вырастешь как Данзас –
Сзади.
Ибо Данзасом – та,
Званым, избранным, с часом, с весом,
(Знаю имя: стена хребта!)
Входит в комнату – не Дантесом.
Оборот головы. – Готов?
Так и ты через десять строф,
Строк.
Глазная атака в тыл.
Но, оставив разряд заспинный,
Потолок достоверно – был.
Не упорствую: как в гостиной,
Может быть и чуть-чуть косил.
(Штыковая атака в тыл –
Сил.)
И вот уже мозжечка
Сжим. Как глыба спина расселась.
Та сплошная стена Чека,
Та – рассветов, ну та – расстрелов
Светлых: четче, чем на тени
Жестов – в спину из-за спины.
То, чего не пойму: расстрел.
Но, оставив разряд застенный,
Потолок достоверно цел
Был (еще впереди – зачем нам
Он). К четвертой стене вернусь:
Та, куда, отступая, трус
Оступается.
«Ну а пол –
Был? На чем-нибудь да ведь надо ж?..»
Был. – Не всем. – На качель, на ствол,
На коня, на канат, на шабаш, –
Выше!..
Всем нам не «тем свету́»
С пустотою сращать пяту
Тяготенную.
Пол – для ног.
– Как внедрен человек,
как вкраплен! –
Чтоб не капало – потолок.
Помнишь, старая казнь – по капле
В час? Трава не росла бы в дом –
Пол, земля не вошла бы в дом –
Всеми – теми – кому и кол
Не препятствие ночью майской!
Три стены, потолок и пол.
Всё, как будто? Теперь – являйся!
Оповестит ли ставнею?
Комната на́спех составлена,
Белесоватым по́ серу –
В черновике набросана.
Не штукатур, не кровельщик –
Сон. На путях беспроволочных
Страж. В пропастях под веками
Некий нашедший некую.
Не поставщик, не мебельщик –
Сон, поголее ревельской
Отмели. Пол без блёсткости.
Комната? Просто – плоскости.
Дебаркадер приветливей!
Нечто из геометрии,
Бездны в картонном томике,
Поздно, но по́лно, понятой.
А фаэтонов тормоз-то –
Стол? Да ведь локтем кормится
Стол. Разлоктись по склонности,
Будет и стол – настольности.
Так же, как деток – аисты:
Будет нужда – и явится
Вещь. Не пекись за три версты!
Стул вместе с гостем вырастет.
Все вырастет,
Не ладь, не строй.
Под вывеской
Сказать – какой?
Взаимности
Лесная глушь
Гостиница
Свиданье Душ.
Дом встречи. Все́ – разлуки –
Те, хоть южным на юг!
Прислуживают – руки?
Нет, то, что тише рук,
И легче рук, и чище
Рук. Подновленный хлам
С услугами? Тощища
Оставленная там!
Да, здесь мы недотроги,
И в праве. Рук – гонцы,
Рук – мысли, рук – итоги,
Рук – самые концы…
Без судорожных «где ж ты?».
Жду. С тишиной в родстве,
Прислуживают – жесты
В Психеиновом дворце.
Только ветер поэту дорог!
В чем уверена – в коридорах.
Прохожденье – вот армий база.
До́лжно долго идти, чтоб сразу
Середь комнаты, с видом бога –
Лиродержца…
– Стиха дорога!
Ветер, ветер, над лбом – как стягом
Подымаемый нашим шагом!
Водворенное «и так дале» –
Коридоры: домашнесть дали.
С грачьим профилем иноверки
Тихой скоростью даль, по мерке
Детских ног, в дождевом пруфе
Рифмы милые: грифель – туфель –
Кафель… в павлиноватом шлейфе
Где-то башня, зовется Эйфель.
Как река для ребенка – галька,
Дали – долька, не даль – а далька,
В детской памяти, струнной, донной –
Даль с ручным багажом, даль – бонной…
Не сболтнувшаяся нам (даль в модах)
Что́ там тащится на подводах…
Доведенная до пенала…
Коридоры: домов каналы.
Свадьбы, судьбы, событья, сроки, –
Коридоры: домов притоки.
В пять утра, с письмецом подметным,
Коридором не только метлы
Ходят. Тмином разит и дерном.
Род занятий? Ко-ри-дорный.
То лишь требуя, что смолола –
Коридорами – Карманьола!
Кто коридоры строил
(Рыл), знал куда загнуть,
Чтобы дать время крови
За́ угол завернуть.
Се́рдца – за тот за острый
Угол – громов магнит!
Чтобы сердечный остров
Со всех сторон омыт
Был. Коридор сей создан
Мной – не проси ясней! –
Чтобы дать время мозгу
Оповестить по всей
Линии – от «посадки
Нету» до узловой
Сердца: «Идет! Бросаться –
Жмурься! А нет – долой
С рельс!» Коридор сей создан
Мной (не поэт – спроста!),
Чтобы дать время мозгу
Распределить места,
Ибо свиданье – местность,
Роспись – подсчет – чертеж –
Слов, не всегда уместных,
Жестов, погрешных сплошь.
Чтобы любовь в порядке –
Вся, чтоб тебе люба –
Вся, до последней складки –
Губ или платья? Лба.
Платье все́ оправлять умели!
Коридоры: домов туннели.
Точно старец, ведомый дщерью –
Коридоры: домов ущелья.
Друг, гляди! Как в письме, как в сне том –
Это я на тебя просветом!
В первом сне, когда веки спустишь –
Это я? на тебя предчувствьем
Света. В крайнюю толку срока
Это я – световое око.
А потом?
Сон есть: в тон.
Был – подъем,
Был – наклон
Лба – и лба.
Твой – вперед
Лоб. Груба
Рифма: рот.
Оттого ль, что не стало стен –
Потолок достоверно крен
Дал. Лишь звательный цвел паде́ж
В ртах. А пол – достоверно брешь.
А сквозь брешь, зелена как Нил…
Потолок достоверно плыл.
Пол же – что́, кроме «провались!» –
Полу? Что́ нам до половиц
Сорных? Мало мела? – Горе́!
Весь поэт на одном тире
Держится…
Над ничем двух тел
Потолок достоверно пел –
Всеми ангелами.
St. Gilles-sur-Vie.6-го июня 1926
