Текст книги "Клятва Рыцаря"
Автор книги: Эмма (Эммуска) Орци (Орчи)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Но Сен-Жюст не мог ни о чем думать, кроме Жанны. Эрон, Париж, весь мир не существовал для него.
– Я обязан вам жизнью! – прошептал он. – Какая вы мужественная! Как я вас люблю!
Ему казалось, что он всегда любил Жанну. В ней он нашел все, чему привык поклоняться, чем всегда восхищался в своем благородном вожде, видя в нем воплощение всех своих идеалов. Жанна обладала всеми качествами, которыми глубоко чтимый им герой приводил его в безграничный восторг. Арман не переставал удивляться мужеству Жанны, спокойной находчивости и смелости, которые помогли ей отвратить грозившую ему опасность. Но чем же он заслужил все это; почему она ради него рисковала своей драгоценной жизнью? Это и сама Жанна не сумела бы объяснить.
Мало-помалу нервное волнение улеглось; только Жанна никак не могла удержать слезы, впрочем, нисколько не безобразившие ее хорошенького личика. Она не могла двинуться с места, не могла пошевельнуться, так как Арман продолжал обнимать ее колени; но ей было хорошо, покойно, и она не отнимала рук, которые Сен-Жюст не переставал покрывать поцелуями.
Минуты летели, а им надо было столько сказать друг другу! Уже сгущались вечерние тени; комната погрузилась во мрак, потому что тетя Мари, которая, вероятно, еще не пришла в себя от пережитого ужаса, не спешила зажечь свет; но молодые люди не жаловались на это.
– Ты меня любишь? – прошептал Арман, поднявшись с колен и заглядывая в глаза Жанне.
Она молча склонила голову к нему на грудь.
Тетя Мари наконец принесла лампу и нашла их сидящими рядом, рука об руку, забывшими все на свете, кроме своей великой любви. Внесенный свет нарушил очарование, волшебной сказке пришел конец.
– О, дорогая моя! – дрожащим голосом начала тетя Мари. – Как тебе удалось избавиться от этих животных?
Ей никто не ответил, и она, вглядевшись пристальнее в молодых людей, не стала больше ни о чем расспрашивать, поняв, что им не до нее и ее страхов, и на цыпочках вышла из комнаты.
– Твоя жизнь в опасности, – сказала Жанна, пробудившись от очарования и вернувшись к действительности. – Умоляю, береги ее ради меня! Уезжай поскорее из Парижа! Каждый час, который ты проведешь здесь, только увеличивает опасность.
– Я не могу покинуть Париж, пока ты здесь.
– Но мне ничто не грозит, – возразила она. – Не забудь, что я – актриса, а правительство не обращает внимания на нас, бедных шутов. Людям необходимо развлекаться, даже в промежутках между двумя убийствами. Мне даже гораздо безопаснее остаться здесь, так как мой поспешный отъезд мог бы для нас обоих оказаться гибельным.
Она была права, но Арман не мог решиться оставить ее одну в Париже.
– Послушай, дорогая, – сказал он, немного подумав, – разреши мне переговорить с Рыцарем Алого Первоцвета! Он в настоящее время в Париже, и моя жизнь, и мои действия в полном его распоряжении. Я не могу сейчас же уехать из Франции. Я и мои товарищи должны помочь нашему предводителю в серьезном деле, сущности которого он еще не открыл нам, но я уверен, что дело идет об освобождении дофина из Тампля.
У Жанны вырвался невольный крик ужаса.
– Нет-нет, – быстро и серьезно заговорила она, – это невозможно! Кто-то выдал тебя, и за тобой, наверное, следят. Я думаю, тут замешан этот отвратительный де Батц. Нам удалось сбить шпионов с толку, но лишь на самое короткое время. Эрон живо раскается в своей беспечности и вернется. Меня он, может быть, оставит в покое, но за тобой будет следить; тебя потащат в Консьержери для выдачи документа, и тогда обнаружится твое настоящее имя. Хотя тебе на этот раз удалось обмануть его, он все-таки не выпустит тебя из виду, и если ваш предводитель удержит вас в Париже, твоя смерть будет на его совести.
Последние слова Жанна произнесла резким, жестким голосом. Она чисто по-женски уже готова была ненавидеть ту таинственную личность, которой до сих пор восхищалась, ненавидеть лишь потому, что жизнь и безопасность Армана зависели, казалось, от желания этого неуловимого героя.
– Тебе нечего за меня бояться, Жанна, – запротестовал Арман. – Рыцарь Алого Первоцвета бережет всех своих помощников и никогда не допустит, чтобы я подвергался бесполезному риску.
Его слова не убедили Жанну; она уже ревновала его к неизвестному человеку, умевшему вызвать к себе такое восторженное чувство.
– Во всяком случае, я не могу уехать из Парижа, – продолжал Сен-Жюст, – пока буду знать, что ты здесь и, может быть, подвергаешься опасности. Я сойду с ума, если уеду, оставив тебя здесь. Мы вместе уедем в Англию и будем там счастливы. – И он принялся описывать Жанне красоты Кента, где намеревался поселиться с ней, и спросил в заключение: – Так ты поедешь со мною, моя дорогая, любимая?
– Конечно, если ты этого желаешь, Арман, – тихо прошептала Жанна.
Хотел ли он! Он завтра же увез бы ее туда, если бы это было возможно; но у нее был контракт с театром, затем надо было покончить с домом и обстановкой. А тетя Мари? Ну, она, разумеется, поедет с ними. Жанна думала, что к весне ей удастся устроить все дела, а Сен-Жюст клялся, что не уедет без нее из Парижа. Зная хорошо Эрона, Жанна понимала, что ей удалось лишь на несколько часов отвратить угрозу и что с этого дня Арману ежеминутно будет угрожать смертельная опасность. Наконец она обещала ему, что поступит по совету его вождя. Арман должен был увидеться с ним в тот же вечер, и, если их переселение будет решено, она поспешит с приготовлениями к отъезду и, может быть, через неделю последует за ним.
– А до тех пор этот жестокий человек не станет, может быть, рисковать твоей жизнью, – промолвила она. – Помни, Арман, что теперь твоя жизнь принадлежит мне. О, я готова ненавидеть твоего вождя за то, что ты так его любишь!
– Не говори так, дорогая, – остановил ее Сен-Жюст, – о человеке, близком к совершенству, благородном рыцаре, которого я люблю больше всех.
Как ни было это грустно, но все-таки им пришлось расстаться. Жанна сознавала, что, в сущности, чем скорее доберется Арман до своей квартиры, тем будет лучше, на случай, если Эрону вздумается прислать своих шпионов, чтобы следить за ним. У нее была смутная надежда, что если таинственный герой действительно обладал таким благородным сердцем, как уверял Сен-Жюст, то он почувствует сострадание к душевной тревоге скорбящей женщины и освободит любимого ею человека от данного им слова. Эта мысль немного утешила ее, и она стала торопить Армана скорее идти на свидание со своим вождем.
– Когда мы завтра увидимся? – спросил он.
– Теперь нам очень опасно встречаться, – ответила Жанна.
– Но я должен непременно видеть тебя!.. Я не могу прожить и дня, не повидав тебя.
– Самое безопасное место – театр.
– Я не могу ждать вечера. Разве нельзя мне прийти сюда?
– Ни за что на свете! Здесь могут караулить сыщики Эрона.
– Тогда где?
– Будь в час в театре, у входа на сцену, – сказала Жанна, немного подумав. – К этому времени наша репетиция кончится. Постарайся незаметно проскользнуть в комнату привратника. Я предупрежу его и пришлю за тобой свою горничную; она проводит тебя в мою уборную, где мы можем без помехи провести вместе с полчаса.
Арман вынужден был удовлетвориться этим, хотя ему страстно хотелось увидеться с Жанной опять в ее будуаре, где он был так счастлив. Наконец он ушел с твердым намерением доверить свою тайну Блейкни и просить его помочь Жанне как можно скорее выбраться из Парижа.
Глава 7
Долго бродил Арман по улицам, не отдавая себе отчета, куда идет. Все его помыслы были сосредоточены на любимой девушке; он вспоминал каждое ее слово, каждое движение, не переставая восхищаться ее красотой, мужеством и хладнокровием, с каким она приняла кровожадную ищейку, осквернившую своим присутствием патриархальный старосветский будуар. Очнулся Арман лишь тогда, когда почувствовал усталость и голод. Войдя в первую попавшуюся таверну, он поужинал, не обращая никакого внимания на то, что ему подавали и был ли еще кто-нибудь в зале при его приходе.
Когда он снова очутился на улице, дул резкий северо-восточный ветер и снег валил хлопьями. Плотно закутавшись в плащ, Арман поспешно направился к жилищу Блейкни, где его ждали и до которого было довольно далеко. Ему вдруг захотелось поскорее очутиться среди друзей, услышать спокойный голос Рыцаря Алого Первоцвета и убедиться, что Жанна отныне будет находиться под охраной его Лиги.
Блейкни занимал небольшой дом на набережной д’Эколь, позади церкви Сен-Жермен л’Оксерруа. На той самой башне, с которой за двести лет перед тем прозвучал призыв к избиению гугенотов, только что пробило девять часов. Быстро проскользнув в отворенные ворота, Арман прошел через темный двор и поднялся по каменной лестнице. Через минуту он был в кругу друзей, с которыми мог расслабиться. Хотя обстановка была самая незатейливая, подобно всем меблированным помещениям той эпохи, но во всем чувствовалось присутствие человека с прихотливым и изящным вкусом. Чистота была безусловная; из камина распространялась приятная теплота; окна не были плотно закрыты и пропускали в комнату струю свежего воздуха; на столе в грубом глиняном кувшине стоял большой букет роз, а носившийся в воздухе легкий аромат тонких духов был особенно приятен после отравленного воздуха узких парижских улиц.
В комнате уже находились сэр Эндрю Фоукс, лорд Тони и лорд Гастингс, дружески приветствовавшие Сен-Жюста.
– А где же Блейкни? – спросил Арман, пожимая им руки.
– Здесь! – послышался громкий, приятный голос.
Арман, оглянувшись, увидел Блейкни, стоявшего в дверях комнаты.
Какой спокойный вид имел этот герой-человек! А ведь за его голову французское революционное правительство заплатило бы любую сумму. Происходило ли это от беспечности или от незнания грозившей ему опасности? Это не мог сказать даже его ближайший друг Эндрю Фоукс. Глядя на этого джентльмена в безукоризненно сшитом костюме, с дорогими кружевами у ворота и рукавов, с изящной табакеркой в одной руке и тонким батистовым платком в другой, никто не поверил бы, что это не пустой щеголь, а человек, способный на самые безумные поступки, вызывавшие в одной нации восторг, а в другой – жажду мщения.
Арман с радостью пожал Блейкни руку, чувствуя, однако, некоторое угрызение совести при воспоминании о том, как провел он сегодняшний день; ему даже показалось, что из-под полуопущенных век Блейкни устремил на него испытующий взор, от которого не могло укрыться, что в эту минуту происходило в душе молодого человека.
– Боюсь, я опоздал, – сказал Арман. – В темноте я сбился с дороги. Надеюсь, вы недолго меня ждали?
Все придвинули стулья к огню, кроме Блейкни, который предпочел остаться стоять.
– Дело касается дофина, – без всяких предисловий начал он.
Ни для кого это известие не было неожиданным, все об этом догадывались. Ради этого рискованного дела Эндрю Фоукс покинул свою молодую жену, а Сен-Жюст уже раньше заявлял свое право на участие в этом благородном деле. Уже более трех месяцев Блейкни не покидал Францию, постоянно перевозя спасенных им несчастных из Парижа, Нанта или Орлеана в приморские города, где их встречали его друзья. Теперь изящный щеголь сбросил свою светскую маску, и перед собравшимися стоял человек, спокойно смотревший в глаза смертельной опасности, не старавшийся ни преувеличить ее, ни уменьшить, желавший только строго взвесить то, что им предстояло совершить.
– Кажется, все готово, – продолжал Блейкни после небольшой паузы. – Чету Симон неожиданно удалили; я это узнал сегодня. Они перебираются из Тампля в воскресенье, девятнадцатого. По-видимому, это – самый удобный для нас день. Насколько я понимаю, нельзя заранее составить никакого плана; в самую последнюю минуту какая-нибудь случайность может указать нам, как действовать. Но от каждого из вас я ожидаю помощи, которая должна выразиться в беспрекословном повиновении моим указаниям; лишь при таком условии мы можем сколько-нибудь надеяться на успех. – Он несколько раз прошелся по комнате, останавливаясь перед висевшей на стене картой Парижа и его окрестностей. – Я думаю, лучше всего будет сделать так, – заговорил он снова, присев на край стола и глядя на товарищей, не сводивших с него взора. – Разумеется, я до воскресенья останусь здесь, поджидая удобного случая, когда мне можно будет всего безопаснее проникнуть в Тампль и захватить ребенка. Конечно, я постараюсь выбрать момент, когда Симон будет переезжать, уступая место своему преемнику. Одному Богу известно, – серьезно добавил он, – каким образом мне удастся добраться до дофина. В настоящую же минуту я об этом знаю столько же, сколько и вы все.
Он с минуту помолчал. Все напряженно смотрели на него. Вдруг серьезное лицо Блейкни просияло, а в глазах вспыхнул веселый огонек.
– Одно мне совершенно ясно, – весело промолвил он, – что в воскресенье девятнадцатого января тысяча семьсот девяносто четвертого года его величество король Людовик Семнадцатый, сопровождаемый мною, покинет этот отвратительный дом. Также несомненно для меня и то, что здешние бесчеловечные негодяи не завладеют мной, пока на моих руках будет эта драгоценная ноша. Поэтому прошу вас, милый мой Арман, – прибавил он с задушевным смехом, – не смотрите так мрачно и помните, что нам понадобится вся ваша сообразительность.
– Что я должен буду делать, Перси? – спросил Арман.
– Сейчас скажу, только сначала объясню вам общее положение дела. Ребенок будет увезен из Тампля в воскресенье, но в котором часу, не могу сказать; чем позже это произойдет, тем лучше, так как вечером можно с меньшим риском увезти его из Парижа. Нам следует действовать почти наверняка; ведь если наша попытка не удастся и ребенку придется снова вернуться в Тампль, то его положение станет гораздо хуже теперешнего. Между девятью и десятью часами я надеюсь увезти его из Парижа через заставу Ла-Виллетт; там меня должны ожидать Тони и Фоукс с какой-нибудь крытой повозкой, разумеется, переодетые так, как подскажет им их изобретательность. Вот несколько удостоверений личности; я их коллекционирую: они всегда полезны.
Все оживленно подошли к Блейкни.
Он достал из кармана целую пачку засаленных от прикосновения документов, какими Комитет общественного спасения снабжал всех свободных граждан новой Республики и без которых никто не мог переменить место жительства, не вызывая подозрения.
– Выбери, что найдешь более подходящим для нашего случая, – сказал он, передавая документы Фоуксу, – и ты также, Тони. Вы можете быть каменщиками, возчиками угля или трубочистами; мне это безразлично, лишь бы имели возможность получше загримироваться, чтобы, не подвергаясь опасности быть заподозренными, запастись повозкой и ждать меня в указанном месте.
Пересмотрев документы, Фоукс со смехом передал их Тони, и оба джентльмена принялись обсуждать преимущества того или другого переодевания.
– В качестве трубочистов вы можете наложить больше грима, – заметил Блейкни, – да и сажа для глаз не так вредна как угольная пыль.
– Но сажа сильнее пристает, – заявил Тони, – а мы вряд ли попадем в ванну раньше, чем через неделю.
– Разумеется, раньше не попадете! – со смехом подтвердил Блейкни. – Ах ты сибарит!
– Через неделю сажу, пожалуй, и не отмоешь, – задумчиво произнес сэр Эндрю.
– Если вы оба так капризны, – сказал Блейкни, пожав плечами, – то можно одному нарядиться краснокожим, а другому – красильщиком. Один до конца дней своих останется ярко-красным, так как красная краска не отстает от кожи, а другому придется купаться в скипидаре, пока все разноцветные остатки не согласятся расстаться с ним. Во всяком случае… о, милый мой Тони!.. Что за запах!.. – И расхохотавшись, как школьник, замышляющий шалость, Блейкни поднес к носу надушенный носовой платок.
Гастингс громко фыркнул, но получил за это от Тони изрядный удар в бок.
Арман с удивлением смотрел на своих товарищей. Прожив уже больше года в Англии, он все еще не научился понимать англичан. Люди, которые готовились к делу, требовавшему беспримерного хладнокровия и вместе с тем безумной смелости, забавлялись шутками, достойными какого-нибудь подростка.
«Что подумал бы о них де Батц?» – невольно пришло ему в голову.
Между тем Фоукс и Дьюгерст, серьезно обдумав вопрос о переодевании, решили изобразить двух угольщиков и выбрали паспорта на имя Жана Лепти и Ахилла Гропьера.
– Положим, ты вовсе непохож на Ахиллеса, Тони, – в последний раз пошутил Блейкни.
– А теперь, – сказал сэр Эндрю, прямо переходя от шуток к делу, – скажи, Блейкни, где нам ждать тебя в воскресенье.
Рыцарь Алого Первоцвета встал и подошел к висевшей на стене карте; Фоукс и Тони последовали за ним.
– Вот видите, – заговорил Блейкни, водя по карте своим тонким пальцем, – здесь застава Ла-Виллетт. За ней, направо, к каналу ведет узкая улица. В конце ее вы и должны меня ждать. Завтра там будут разгружать уголь, и вы можете поупражнять свои мускулы в качестве поденщиков и, кстати, заявить себя по соседству добрыми, хотя и грязными, патриотами.
– Нам лучше всего сейчас же приняться за дело, – сказал Тони. – Я сегодня же прощусь с чистой рубашкой.
– И не на один день, милый мой Тони. Усердно поработав завтра днем, вы можете переночевать или в повозке, если уже достанете ее, или под арками моста через канал.
– Надеюсь, что и Гастингса ожидает такая же приятная перспектива, – с усмешкой вставил Тони, однако по его лицу было видно, что он счастлив, как школьник, собирающийся уезжать на каникулы.
Лорд Тони был настоящим сорвиголовой, и страсть к опасным приключениям пересиливала в нем, может быть, увлечение геройскими подвигами под руководством предводителя Лиги. Что касается Фоукса, то его мысли больше всего занимал маленький мученик Тампля, и это заглушало присущую каждому англичанину любовь к соревнованиям и приключениям.
Во избежание недоразумений сэр Эндрю еще раз повторил все указания Блейкни.
– А какой будет сигнал? – спросил Дьюгерст.
– Как всегда, крик морской чайки, повторенный три раза с короткими промежутками, – ответил Блейкни. – А затем мне понадобится ваша помощь, – обратился он к Гастингсу и Сен-Жюсту, не принимавшим до сих пор участия в переговорах. – Несчастная кляча, обычная в угольных повозках, не в состоянии будет протащить нас больше пятидесяти – шестидесяти километров. Я рассчитываю добраться с ней до Сен-Жермена, ближайшего места, где можно достать хороших верховых лошадей. Там по соседству живет фермер по имени Ашар; у него есть чудные лошади, которых мне приходилось нанимать; особенно хороша одна, настолько сильная, что легко свезет и меня – а я ведь не легонький! – и мальчика, которого я возьму в свое седло. Завтра рано утром вы оба, Гастингс и Арман, выйдете из Парижа через заставу Нельи и доберетесь до Сен-Жермена, как найдете удобнее. Там вы отыщете Ашара, падкого до денег, и заручитесь хорошими лошадьми. Вы оба прекрасно ездите верхом, оттого я именно вас и выбрал. Одному из вас придется вести в поводу двух лошадей, другому – одну. Вы встретите угольную повозку километрах в семнадцати от Сен-Жермена, там, где дорога поворачивает на Курбвуа. Направо есть небольшая роща, которая сможет служить прекрасным убежищем для вас и лошадей. Я надеюсь быть там около часа по полуночи с воскресенья на понедельник. Ну, все ли вам ясно, и довольны ли вы оба?
– Ясно-то оно ясно, – спокойно сказал Гастингс, – только я крайне недоволен.
– А почему?
– Это слишком легко. Мы не подвергаемся никакой опасности.
– Я так и ждал, что вы заворчите! – сказал Блейкни, добродушно улыбаясь. – Знаете, если вы с такими мыслями соберетесь завтра из Парижа, то, уверяю вас, и вы, и Арман попадете в ловушку гораздо раньше, чем дойдете до заставы Нельи. Вам нельзя будет злоупотреблять гримом: порядочный фермерский работник не должен быть грязным; вас скорее могут открыть и арестовать, чем Фоукса и Тони.
В течение всего этого времени Арман сидел молча, опустив голову, и хотя не поднимал взгляда, однако чувствовал, что Блейкни пристально смотрит на него. Холод пробежал у него по спине, когда он подумал, что не может покинуть Париж, не увидевшись с Жанной. Стараясь казаться спокойным, он вдруг поднял голову, смело посмотрел на Блейкни и спокойно спросил:
– Когда должны мы выйти из Парижа?
– Вы должны сделать это на рассвете, – ответил Блейкни, слегка подчеркивая слово «должны». – Всего безопаснее проскользнуть в ворота тогда, когда туда и сюда снует рабочий люд. И в Сен-Жермен надо прийти пораньше, пока у фермера не разобрали хороших лошадей. Переговоры с Ашаром должны вести именно вы, Арман, чтобы нас не выдал английский акцент Гастингса. Надо обдумать всякую мелочь, предусмотреть всякую возможную случайность, Арман: слишком уж много поставлено на карту!
Сен-Жюст ничего не возразил, но остальные переглянулись с удивлением. Вопрос, предложенный им, был самый обыкновенный, между тем в ответе Блейкни слышался почти выговор.
Гастингс первый прервал наступившее тягостное молчание, подробно повторив все наставления Блейкни.
– Во всяком случае, это нетрудно, – сказал он в заключение, – и мы постараемся исполнить все как можно лучше.
– Главное – чтобы у вас обоих были свежие головы, – серьезно произнес Блейкни, глядя на Сен-Жюста, продолжавшего сидеть с опущенной головою и не принимавшего никакого участия в разговоре.
Снова наступило молчание. Все продолжали сидеть около огня, погруженные в свои мысли. Через полуоткрытые окна с набережной долетали гул из одного из импровизированных лагерей, оклики патрулей, завывания ветра и шум сухого снега, бившего в оконные стекла. Блейкни вдруг встал с места и, подойдя к окну, широко распахнул его. В эту минуту издалека донесся глухой ропот барабанов, а снизу послышался показавшийся всем насмешкой над существующими обстоятельствами крик ночного сторожа:
«Спите спокойно граждане! Все в порядке!»
– Разумный совет! – шутливо заметил Блейкни. – Не пойти ли и нам спать, как вы думаете?
С его лица уже исчезла строгость, но он, казалось, готов был снова улыбнуться; лишь внимательный Фоукс разглядел, что эта веселость была лишь маской, и в первый раз с тех пор, как знал Блейкни, заметил морщину на его обыкновенно гладком лбу и какую-то жесткую линию вокруг губ. С проницательностью истинного друга Фоукс угадал, что было на душе Блейкни, и понял, что сегодня же вечером непременно произойдет объяснение между Перси и Арманом.
– Кажется, мы обо всем переговорили, Блейкни? – спросил он.
– Обо всем, дорогой мой, – ответил сэр Перси. – Не знаю, как вы, но я чертовски устал.
– А где вещи для завтрашнего переодевания? – осведомился Гастингс.
– В нижнем этаже; ключ у Фоукса, – ответил Блейкни.
Он еще пошутил по поводу костюмов и париков, но говорил как-то отрывисто, что не было в его привычках; Гастингс и Дьюгерст приписали это усталости и стали прощаться. Через минуту молодые англичане ушли, и Арман остался наедине с сэром Перси.
