Текст книги "Запечатанное письмо"
Автор книги: Эмма Донохью
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Дорогая моя, я думаю только о твоем благополучии. О твоей…
– О чем? О моей душе или о моей репутации? – язвительно спросила Хелен.
– И о том и о другом, а главное – о тебе самой!
Обе удрученно умолкли. Фидо, не надеясь уже обратить гнев Хелен на заслуживающий его объект, нерешительно сказала:
– Чего я не могу простить Андерсону, так это трусости! Он, как крыса, сбежал в Шотландию и сделал предложение своей кузине всего два дня спустя после вашего последнего свидания!
– Какие там два дня, – прошептала Хелен, и Фидо едва услышала ее. – Спустя два года.
Она пораженно посмотрела на подругу:
– Прости, что ты сказала?
Хелен не отрывала взгляда от своей руки, комкающей юбку.
– Неужели меня так легко забыть?
– Что ты сказала насчет двух лет?
Наконец Хелен подняла на нее раздраженный взгляд.
– Что?
– Ты сказала: два года. Не хочешь же ты сказать… – Фидо глубоко вдохнула душный, горячий воздух, стараясь овладеть собой. – Я поняла так, что ты и Андерсон… Что только две недели назад это дело дошло до… до такой стадии… – Она мысленно проклинала свой скованный язык: почему, имея за плечами прекрасное образование, она с таким трудом подбирает слова! – Что он овладел тобой на моем диване всего две недели назад! – От волнения она почти кричит.
Хелен рассматривала свои ладони, будто читала на них линии жизни.
«Что она скажет мне? – гадает Фидо. – Что она оговорилась, а хотела сказать, что Андерсон добивался ее последние два года, не смея приблизиться, как средневековый трубадур? Что до тех пор, пока не последовал за ней в Англию, он не смел даже заговорить об этом, не смел просить ни о малейшей любезности? Но я этому не поверю!»
– Я имела в виду две недели. Конечно, именно две недели, – повторила Хелен. – Я сама не знаю, что говорю.
– Ну а я думаю, что ты и хотела сказать: два года, – заключила Фидо, едва ворочая отяжелевшим языком.
Следовательно, в тот день, в ее гостиной, те ужасные звуки за дверью вовсе не означали начало их связи. До какой же степени Фидо не разбирается в отношениях мужчины и женщины! Она, глупая, наивная простушка, достаточно поздно вступила в эту игру и наверняка была объектом для их насмешек.
– Две недели или два года, – пробормотала Хелен. – Какая разница?
– Ступай прочь! – Фидо перегнулась и рывком распахнула дверцу.
Глава 5
НАДЗОР
(слежка за подозреваемым или содержание осужденного под стражей)
Коль скоро тревоги внешнего мира проникают в дом, а муж или жена позволяют противоречивому, неизвестному, недоброму или даже враждебному обществу переступать порог, дом перестает быть таковым; тогда он является лишь частью этого внешнего мира, которому вы даете крышу и для которого зажигаете огонь.
Сезам и лилии (1865)
«В тридцать пять ставший капитаном и „героем Трафальгара“, в пятьдесят семь лет получив звание контр-адмирала, сэр Эдвард Кодрингтон высочайшим указом был назначен главнокомандующим средиземноморской флотилией на флагманский корабль „Азия“».
Сидя в своем кабинете, Гарри, с трудом выпрямив спину, перечитал последнее предложение и снова взялся за перо. Его сестра Джейн, не оставляющая работы над мемуарами об их покойном отце, постоянно просит брата записать все, что ему известно о его морской службе, и вот он наконец-то, чтобы отвлечься от горьких размышлений, трудится над воспоминаниями. В будущем году Гарри тоже исполнится пятьдесят семь, вице-адмирал на один ранг выше контр-адмирала, поэтому постороннему взгляду может показаться, что его карьера развивалась стремительнее, чем карьера отца, но дело в том, что благодарная нация до сих пор помнит сэра Эдварда Кодрингтона, а его сын никаких геройских подвигов не совершил.
До него доносится стук парадной двери. Должно быть, это Нэн отправляется в музей с миссис Лаулес. Сегодня ее волосы убраны назад и завязаны ярко-синей ленточкой. Нелл еще слаба и вынуждена лежать в постели; полчаса назад Гарри поднимался проведать ее, но она задремала над «Тысячью и одной ночью», а рядом на подносе стоял почти нетронутый завтрак. Она сразу села, когда отец заглянул в дверь.
Там, снаружи, на Экклестон-сквер дежурит шпион. Гарри не знает его в лицо, иначе каким бы он был шпионом. (Уотсоны предпочитают называть его частным агентом.) По словам миссис Уотсон, он стоит там уже четыре дня. «Подобные вещи требуют времени, адмирал».
Гарри покусал сбоку большой палец, потом отдернул его и упрекнул себя за эту дурную школьную привычку. Заглянув в свои записи, он обмакнул перо в чернила.
«В целях защиты от порабощения осажденных жителей греческих провинций и островов, которые вынуждены питаться вареной травой, сэр Эдвард счел своим долгом уничтожить турецко-египетскую флотилию у Наварина 20 октября 1827 года. Эта славная победа над Оттоманской Портой [50]50
Оттоманская Порта – одно из названий султанской Турции.
[Закрыть]столь широко известна, что здесь достаточно будет упомянуть о том, что союзный флот, насчитывающий одиннадцать парусных кораблей, девять фрегатов и четыре брига, понес потери всего 172 человека убитыми и 481 ранеными, среди которых был и автор этих строк (третий сын сэра Эдварда, в то время гардемарин), считающий для себя честью быть включенным в это число».
Он с раздражением заметил тавтологию «считающий» – «число» и зачеркнул последние слова.
«…гордый тем, что входит в это число».
Гарри машинально нащупал под брюками шрам чуть выше правого колена. (Нэн и Нелл часто просят его сделать это, будто сомневаются в его ранении.) Уже в девятнадцать лет он пролил кровь за свою королеву. Видит бог, Гарри всегда готов пожертвовать жизнью ради славы и безопасности отечества! Но в эти мирные времена в его военной службе были периоды «частной жизни» (как тактично называют эти годы вынужденного безделья): четыре года, когда ему было за двадцать, еще пять лет, когда ему было за тридцать, и снова пять лет, когда ему было за сорок. Теперь он ожидает нового назначения или хотя бы кабинетной работы в Адмиралтействе на следующие несколько лет. Его морской душе неймется на берегу, но он терпеливо ждет приказа.
Жена его сейчас наверху, в своем будуаре (который недавно она оклеила немыслимо дорогими обоями с райскими птицами) и приводит в порядок старый капор – во всяком случае, так она заявила за ланчем. Гарри вдруг приходит в голову, что он понятия не имеет, что значит «приводить в порядок». Приспособить его для какого-то употребления, как оснащают судно? Подкоротить его поля, как мужчина подстригает бороду? И разве Хелен умеет все это делать, если перед сном без помощи горничной не в состоянии сама расстегнуть пуговицы на платье? Хелен напоминает ему двигатель, работающий вхолостую; она способна только потреблять.
Подобно дежурящему снаружи шпиону, Гарри не выпускал жену из поля зрения: он скрытно следил за каждым ее движением, что, как ни странно, напоминало ему пору его ухаживания за ней. (Однажды он увидел выглянувшую из перчатки изящную ручку юной Хелен Смит, и это зрелище настолько отвлекло его от защиты Флоренции от предполагаемых бунтовщиков, что остается только поражаться, как сумело устоять Великое герцогство!)
А что, если шпион действительно что-то обнаружит? Гарри это до сих пор представлялось нереальным. Его жена сидит наверху и возится со своим капором. Как она может вступить в плотские отношения с незнакомцем? И с кем именно? Гарри полностью согласен с миссис Уотсон, что ему нужно знать правду, – но они не обсуждали, как ему затем распорядиться этими знаниями. Что, если шпиону удастся добыть доказательства, твердые неоспоримые доказательства, что Хелен… Гарри подыскивал подходящие слова: «Обесчестила его? Предала? Что она падшая женщина, погибшая, пропащая?»
Но, конечно, шпион может ничего и не обнаружить. Возможно, пять дней назад жена действительно надолго застряла за десертом с почтенными родителями мисс Фейтфул, что она всего лишь беспечная мать, и ничего больше. Испытает ли Гарри облегчение, когда будет доказана ее невиновность, хотя ему и пришлось для этого нанять шпиона? (Удивительно современно, с сарказмом усмехнулся он; вот он – образец мужа 1864 года!) И что тогда? Сможет ли он взглянуть в глаза самому себе, стоя перед зеркалом?
Он посмотрел на лежащую перед ним страницу и с огромным трудом заставил себя писать дальше.
«Несмотря на то что доблестный командующий был увенчан лаврами своего суверена, а также правителей Франции и России, позднее, в результате политических интриг, в коих он сыграл роль козла отпущения (что является общепризнанным фактом), он был отозван Адмиралтейством».
Гарри едва не подскочил в кресле от громкого стука. Ему вдруг показалось абсурдом, что, хотя в доме есть слуги, чьей обязанностью является открывать парадную дверь, чтобы не отвлекать хозяина от работы, он тем не менее отвлекается, так как после такого стука он невольно прислушивается, чтобы понять, кто пришел. Пожалуй, было бы проще самому спуститься в холл и открыть дверь, даже нарушая обычай.
Экономка миссис Николс сама принесла ему телеграмму. С тяжело бьющимся сердцем Гарри предположил самое худшее: опасную болезнь в той или иной ветви его семейства, смерть своего престарелого свекра во Флоренции… Или это телеграмма от начальства? Но сообщение о назначении не может быть настолько срочным, чтобы нужно было прибегнуть к услугам телеграфа. Он вскрывает телеграмму ножом для бумаг.
«Господа Габриэль, дантисты, Харли-стрит, Кэвендиш-сквер. Господа Габриэль оказывают профессиональные услуги по адресу Габриэль-стрит, 27, с 10 до 17 часов дня ежедневно».
Гарри оторопело посмотрел на текст. Как! Всего лишь рекламное объявление с целью расширить свое дело! До чего же доходит наглость этих людей, занимающих телеграфные провода и отнимающих время у важных людей своими дурацкими посланиями! Будто Гарри спит и видит, как бы полечить зубы у таких выскочек, как эти господа Габриэль! Да он напишет про них в «Телеграф»!
Подумав, он скомкал и бросил телеграмму в корзину. Скорее всего, господа Габриэль именно на то и рассчитывают, чтобы люди написали о них в «Телеграф». В этом-то и заключается фокус с оглаской: любые слухи только разжигают интерес публики.
Гарри недовольно перечитывал неуклюжие, тяжеловесные фразы о своем отце. Работа не дается ему, мозг работает вяло, нужные слова не приходят в голову. Это очень походит на затяжной дрейф судна во время штиля, когда паруса безжизненно виснут и человеку начинает казаться, что все зловещие силы сговорились не дать судну добраться до порта назначения. И человек молит Бога послать ветер, будто у Всевышнего нет более важных забот. «К воскресенью погода наверняка изменится», – говорит человек, хотя уверенности в этом просто быть не может, и каждый день с одинаковым успехом может оказаться как безветренным, так и штормовым. Существует болезнь, свойственная измученной команде, называемая тропической лихорадкой: однажды нестерпимый зной вызывает у людей бред, им кажется, что море – это земля, и они спокойно делают шаг с палубы…
Опять хлопнула дверь. Гарри внимательно прислушался. В холле слышны только шаги горничной. Кто это может быть на этот раз? Желая размять ноги, он встал и подошел к окну гостиной. На них уже зимние шторы из красного бархата с фестонами; Гарри остановился и посмотрел между ними в окно. Он увидел, как мужчина грубой наружности подошел к двухколесному кебу и неуклюже взобрался на высокие козлы позади фургона. Затем снова послышались шаги в доме: кто-то быстро спустился по лестнице. Его жена? Гарри оставил очки в кабинете; он протер глаза и напряг зрение, чтобы разглядеть, что происходит снаружи. Кнут и вожжи спокойно лежат на коленях кучера. Отсюда с высоты внутренность кеба не разглядеть. Ага! Из дома вышла Хелен, в ярко-розовом платье, с непокрытой головой. (Любая другая женщина в Англии знает, что выходить из дому без головного убора неприлично, но только не его жена.) Она наклонилась к открытой дверце кеба и стала разговаривать с невидимым седоком.
Ярость ослепила Гарри. Неужели там, в темноте, скрывается мужчина? (Кто именно?) Но как они смеют, среди бела дня!
Хелен обернулась и бросила взгляд на фасад дома; Гарри поспешно скрылся за шторами. Неужели она почувствовала его взгляд?
Затем дверца кеба стала приоткрываться. Сейчас он увидит лицо выходящего пассажира. Но вместо этого Хелен вдруг приподняла юбки и забралась внутрь. Гарри замер у окна наподобие соляного столба. В груди у него разлилась странная легкость. Ему была видна только часть розового рукава жены. Он наблюдал за неслышным разговором, прижав лицо к стеклу, от которого пахло уксусом.
Внезапно Хелен низко наклонилась, похоже, опустила голову на колени. Черт, что там происходит?
Она снова выпрямилась, повернувшись к нему спиной, увлеченная разговором с другим пассажиром. Руки ее взлетали в резких, непонятно что выражающих жестах.
Гарри готов был выбежать на улицу и застать эту пару на месте преступления. Но что, если этот человек умчится в кебе, оставив Гарри на тротуаре? Да, внезапно у него появилась уверенность, что Хелен намерена уехать с неизвестным седоком. Это было бы похоже на нее: уехать после пятнадцати лет совместной жизни, даже без капора и дамской сумочки. «В таком случае иди, ступай себе прочь», – думает Гарри. Он парализован и может только наблюдать и ждать.
Но кеб все стоял на месте. Возница тер тыльную сторону ладони. Вот он наклонился, откинул крышку маленького люка, обменялся несколькими словами с пассажиром, затем опустил ее.
Через минуту дверца кеба открылась, и так резко, что Гарри вздрогнул. Хелен неловко спустилась на тротуар и, едва переставляя ноги, побрела к дому. Ее лицо непроницаемо, как у египетской мумии.
Гарри показалось, что его мозг вот-вот лопнет от напряжения. Он стремительно выбежал из комнаты.
Днем в пабе почти пусто. Пока Крокер облизывал грязный палец и листал свой блокнот, Гарри рассматривал его. Парню лет тридцать, заключил он, с бледным пористым лицом, типичным для его класса, и неприятной манерой поминутно откашливаться.
Крокер стал монотонно докладывать, заглядывая в блокнот:
– Я начал следить за домом миссис Кодрингтон на Экклестон-сквер 18 сентября 1864 года.
– Вы не могли бы говорить тише?
– Да, конечно.
Гарри оглянулся на малочисленных посетителей.
– И может, не стоит называть имена?
– Как пожелаете, сэр.
Крокер уже собирался возобновить отчет, как подошел бармен с подносом: пиво для частного сыщика и бренди для адмирала. Гарри тоже любил пиво, но предпочел подчеркнуть разницу в положении.
– Восемнадцатого числа текущего месяца, – продолжил Крокер, понизив голос, – я не заметил никого выходящего из упомянутого дома, кроме слуг и адмирала Код… прошу прощения, сэр, и супруга упомянутой особы, который вышел в двенадцать и вернулся в десять минут шестого.
Гарри словно видел свою жизнь с другого конца телескопа. Что ж, подумал он, невозможно установить слежку за своей женой, чтобы самому не оказаться под наблюдением.
– Мне известно, когда я выхожу и прихожу, – как можно спокойнее отчеканил он, – так что эти моменты можете пропустить. Кстати, Крокер, вы прячетесь за какую-нибудь повозку или что-то в этом роде?
Тот с оскорбленным видом возразил:
– Сэр, я договорился с вашей соседкой через улицу, миссис Хартли, что буду изображать маляра.
– И что, вы снова и снова красите одну и ту же решетку?
– Да, сэр, в предписанный зеленый цвет; потом я ее счищаю. – Крокер снова заглянул в свои записи. – Вечером восемнадцатого я следил за домом до начала двенадцатого, когда, как было условлено, муж погасил внизу все лампы, из чего следует, что вся семья в сборе.
Гарри поймал себя на мысли о том, как парень устраивается с едой и с отправлением естественных потребностей.
Крокер остановил палец на странице.
– Девятнадцатого сентября в десять часов утра я заметил, что из дома выходит миссис… интересующая нас особа. Я узнал ее по переданной мне фотографии. С нею было двое детей, обе девочки. Я понял, что она – их мать, так как одна из них называет ее мамой.
– Стоит ли об этом упоминать? Я прекрасно знаю, что мои дочери являются детьми моей жены.
– Совершенно верно, сэр, но миссис Уотсон говорит, что я всегда должен объяснять, почему я думаю так или иначе. Как видите, я ничего на себя не беру.
Подавляя раздражение, Гарри заставил себя кивнуть.
– В тот день, а именно девятнадцатого сентября, я следовал за ней в следующие заведения: Гэмбелс, Даутис, Локс. Я видел, как она приобрела два детских макинтоша, корм для золотых рыбок и графин для спиртного. Она также примеряла пару туфель.
– Ее покупки вы тоже можете опустить.
– Хорошо, сэр, – на этот раз с недовольной ноткой пробурчал Крокер. – Хотя будет трудно представить полный отчет, если выпустить все эти вещи…
Гарри нервно побарабанил пальцами по столу, где стоял его нетронутый бренди. Неужели Уотсоны не могли нанять более опытного или хотя бы не столь болтливого агента? Конечно, они оказали ему невероятную любезность, но, видимо, несколько преувеличивали свой опыт в подобных делах.
– Вы давно занимаетесь этим делом, Крокер?
– Чем, слежкой? Нет, сэр. У меня четыре лошади, я кебмен, – сообщил он, и его лицо в первый раз приобрело человеческое выражение. – Я только оказываю миссис Уотсон услугу от имени моей матери, которая служит у них прислугой. Двадцатого сентября, – уже нарочито серьезно продолжил он, – в течение всего утра не было зафиксировано никакого движения.
До чего же пустой и бессодержательный отчет! Гарри вдруг подумал, что миссис Уотсон следовало бы прислать вместо него горничную, которая втерлась бы к Хелен в доверие… Правда, на это ушло бы какое-то время. Время было на Мальте, когда сама миссис Уотсон была наперсницей Хелен, ее… – как это называют женщины? – ее задушевной подругой. О чем бы Гарри ни подумал, его сразу настигают воспоминания о прошлом.
– Двадцать первого после ланча одна из девочек была замечена…
– Да, да! Вчера Нэн с миссис Лаулес была в Британском музее. Переходите к кебу, – нетерпеливо перебил Гарри Крокера. – Вчера днем я случайно увидел, как моя жена вышла из дома и уселась в кеб.
Крокер явно недоволен: клиент перешел на его территорию.
– Совершенно верно, сэр. Данная особа оставалась в кебе приблизительно десять минут, после чего вернулась в дом.
– Она казалась взволнованной, когда вышла из кеба. Вам не показалось?
Крокер поджал губы.
– Во всяком случае, мне так казалось с того места, где я находился, у окна, – сказал Гарри. – У меня сложилось впечатление…
– Впечатление – это одно, сэр, а факты – дело другое, – важно заметил Крокер.
– Да, – смутился Гарри, затем оживился. – Если вы наблюдали с другой стороны улицы… значит, вы видели его лицо?
– Чье лицо?
– Пассажира!
– Пассажиром кеба была женщина, сэр, – объяснил Крокер. – Я бы сказал, леди.
Гарри изумлен.
– Какая леди?
– Я бы сказал, плотного сложения. Волосы длиной до плеч.
– О, тогда это не важно. Это подруга моей жены, – пояснил Гарри.
Но в следующую минуту ему в голову закрались черные подозрения, как тучи, наползающие на солнце. Если это была Фидо – почему она не вошла в дом? И что могло быть причиной их столь оживленного разговора?
«Она знает, – подумал он, закрыв глаза. – Женщины обо всем рассказывают друг другу».
А потом его осенила другая мысль. Когда на прошлой неделе его телеграмма о болезни Нелл была доставлена в дом Фидо, то, если Хелен у нее не было, Фидо наверняка вернула бы ее на Экклестон-сквер. То, что Гарри не получил никакого ответа с Тэвитон-стрит, могло означать одно из двух: либо Хелен действительно находилась там и обедала с родителями подруги, либо Хелен была где-то в другом месте, и Фидо участвовала в этом обмане.
Возможно ли это? Хладнокровная сводница еще более отвратительна, чем обуреваемая преступной страстью изменница. Неужели Фидо Фейтфул могла участвовать в гнусном сговоре против человека, который когда-то предоставил ей убежище в своем доме!
Ах, дьявол в юбке!
Частный сыщик резко захлопнул свой блокнот:
– На данный момент это все, сэр.
Гарри погрузился в мрачные размышления. Больше всего его угнетало сознание, что он очень надеялся получить какое-то серьезное доказательство, оправдывающее его подозрения.
– Но у вас нет ничего существенного, Крокер, не так ли?
Тот смущенно пожал плечами.
– Я не хочу хулить вашу работу…
– Благодарю вас, сэр.
– Я хочу лишь удостовериться, содержат ли в себе обычные дневные передвижения, о которых вы докладываете, какое-либо доказательство, могущее обосновать обвинение в…
– Это не входит в мои обязанности, – уверил его Крокер. – Послушайте, если я вижу некую особу с неким представителем противоположного пола, которые вместе входят в некий дом, то я подробно записываю это и все сопутствующие обстоятельства. Хотя девятьсот девяносто девять человек из тысячи могут сказать, что эти особы не замышляют ничего хорошего, я не решился бы сказать, будет ли это достаточным доказательством для жюри. – Он многозначительно постучал пальцем по своему носу, похоже копируя этот жест из какой-то пьесы.
У Гарри тяжело застучало в висках.
– То есть вы хотите сказать, что видели, как моя жена входит в какой-то дом с мужчиной? В какой дом?
– Нет, нет, сэр, это только предположительно. Я только объяснил пределы моей ответственности. Хотя не могу сказать, что это занятие мне по душе.
Гарри пораженно посмотрел на него. Ему в голову не приходило задаваться вопросом, нравится ли этому человеку его работа, как он не стал бы размышлять относительно парикмахера или лакея.
– Я сказал миссис Уотсон, – доверительно произнес Крокер, – что мне кажется довольно подлым исподтишка следить за женщиной, но она говорит, все, мол, в порядке, это благородное дело, поскольку оно совершается, говорит она, для того, чтобы освободить уважаемого джентльмена от ярма брачных уз с… – Крокер обрывает себя. – Словом, от уз.
Гарри безмолвно кивнул.
– А еще это дело поможет выяснить правду, потому, мол, оно не может быть дурным. Так сказать, вывести на чистую воду.
У Гарри тошнота подступила к горлу.
Ведь было же время, когда он обрадовался бы доказательству, что Хелен его не обманывает? Но душа человека напоминает сложный лабиринт из замкнутых коридоров. Он думал, что считал жену повинной лишь в чрезмерном легкомыслии и кокетстве, но сейчас кажется, что все эти годы в глубине души он подозревал ее в более тяжких грехах.
Факт заключается в том, что в настоящее время он ни при каких условиях не желает жить с Хелен. Как получилось, мучительно гадал он, что девушка, вызывавшая у него слезы восторга, подарившая ему двух чудесных дочерей, что «эта самая прелестная жена во всем флоте», как назвал ее один из адмиралов… что сейчас Гарри хочет лишь одного – сбросить ее со своей спины, как безобразную обезьяну, и быть оправданным в глазах света?
Кабинеты в Линкольн-Инн тесные и мрачные. Стол мистера Бёрда завален перевязанными бечевкой растрепанными пачками бумаг. Кожаное кресло очень удобное, но Гарри беспокойно ерзал в нем.
– Впрочем, не было обнаружено никаких доказательств, ничего сколько-нибудь существенного, – повторил он.
– Это не важно, – заверил Бёрд, – ведь наблюдение только началось.
Солиситор, [51]51
Солиситор – адвокат, дающий советы клиенту, подготавливающий дела для барристера и выступающий только в судах низшей инстанции.
[Закрыть]старый знакомый Уотсонов, носит густые, черные, с сильной проседью бакенбарды и весь увешан цепочками для часов с печатками.
– Дело в том, что она только не ответила на телеграмму в ту ночь, когда заболела наша дочь, – сказал Гарри и понял, что несет бред, как типичный старый и ревнивый муж из пантомимы.
Адвокат сложил домиком поросшие черными волосами пальцы и успокаивающе произнес:
– Доказательства супружеской измены обычно состоят из многих разрозненных фактов, адмирал, каждый из которых сам по себе кажется совершенно несущественным.
– Возможно, моя жена все же невинна, – настаивал Гарри. Последнее слово ему кажется не очень подходящим. Невинна в физическом смысле, то есть верна ему?
Миссис Уотсон тихо фыркнула.
– К сожалению, вряд ли это так, – говорит Бёрд. – По моему опыту, подозрениям оскорбленной стороны обычно стоит доверять.
Миссис Уотсон не выдержала.
– Мы наблюдали за вашим браком, адмирал, с глубоким сочувствием, как за бедным инвалидом, из последних сил цепляющимся за жизнь, но настал момент, когда следует отбросить все надежды.
– Но вы представляете себе, – спросил адвокат, – личность другого?
Гарри непонимающе посмотрел на него.
– Я имею в виду другого участника, так сказать, соответчика?
– Понятия не имею. – Гарри перебирал в памяти лица. – На Мальте в течение последних пяти лет, – неохотно проговорил он, – у моей жены был один друг, постоянный спутник…
– Вот как?
– Это полковник по имени Дэвид Андерсон… – Он живо представил себе кудрявого белокурого офицера. – Но его общество не вызывало во мне никакой тревоги. Весьма общительный и дружелюбный человек учтивого поведения – вот единственное, что я могу о нем сказать. – Теперь Гарри рассказывал уже не одержимо, а доверчиво и простодушно. – Но это было на Мальте. Здесь же, в Лондоне… Я, право, затрудняюсь кого-либо назвать.
– Понятно.
– Я могу только предполагать, что она встречается с ним, то есть с неизвестным партнером, при содействии своей старой подруги, некоей мисс Фидо Фейтфул.
– Владелицы известной женской типографии? – спросил Бёрд и сделал пометку в блокноте.
– Не подумайте, что я слишком много себе позволяю, адмирал… Однако я считаю своим долгом сообщить мистеру Бёрду, что мы с мужем покинули Валлетту до прибытия туда полковника Андерсона, но одно время там находился лейтенант Милдмей из третьего батальона пехотной бригады…
– Милдмей, – пробормотал себе под нос Бёрд, записывая это имя.
«Милдмей? – думает Гарри и припоминает беспечную болтовню с этим молодым человеком на вечную тему погоды. – Да это просто нелепо!»
– И я не очень удивлюсь, если были и другие spiantati!
Адвокат поднял на мисс Уотсон недоумевающий взгляд.
– Брошенные поклонники, – шепотом переводит преподобный отец.
Гарри сосредоточенно изучал песчинку на письменном столе.
– Если же этот Крокер явится с твердыми доказательствами, адмирал, исходя из того, что вы удостоили меня своим визитом, полагаю, вы желаете, чтобы были предприняты некие необходимые меры, не так ли? – осведомился адвокат.
– Да, конечно, – ответил Гарри, потирая висок, где пульсировала сильная боль. – Почему вы спрашиваете?
– Вы поразитесь, когда узнаете, сколько знатных лондонских семей страдает от супружеской измены, даже со стороны женщин, что ни для кого не представляет тайны, – с довольным видом ответил Бёрд. – Часто мужья просто перестают разговаривать со своими женами и общаются только через слуг.
– Право, не знаю, как они выносят такую жизнь.
Преподобный Уотсон протянул руку с узловатыми пальцами и похлопал Гарри по колену.
– У вас есть полная возможность решить дело самым благоразумным образом, не оглашая ее вины, к примеру отправить за границу под предлогом слабого здоровья. – Бёрд выразительно постучал по носу сбоку, как это делал Крокер в пабе, чем вызвал у Гарри острую неприязнь. – Или, может статься, вы предпочитаете, чтобы я переговорил о вашем раздельном проживании?
– Думаю, в случае если мне представят неоспоримые доказательства, я… – Гарри придал своему голосу твердость. – Я потребую развода.
Произнесенное слово повисает в душном помещении, ему кажется, что Уотсоны должны быть потрясены. Но преподобный отец только благостно кивает, а миссис Уотсон сияет улыбкой. «Она никогда не любила Хелен, – понимает Гарри, – с самого начала не любила». Но это не имеет значения. Ему нужны союзники, а до их мотивов ему нет дела.
Бёрд сохранял полную невозмутимость.
– Могу я спросить, не желаете ли вы снова жениться?
Эта мысль не приходила Гарри в голову.
– Увы, церковь категорически это запрещает, – слабым голосом начал преподобный Уотсон, – но гражданская церемония…
– Вероятно, вы желаете иметь наследника? – предположил адвокат.
– Нет, – решительно отверг это Гарри. – Род Кодрингтонов будут продолжать сыновья Уильяма, а мне достаточно и моих любимых дочек.
Бёрд не унимался:
– В таком случае какова же причина…
«Я хочу избавиться от этой шлюхи». Даже произнесенные в уме, эти слова обожгли Гарри.
– Я хочу положить этому конец, подвести черту.
– Следовательно, у вас хватит душевных сил и мужества предстать перед публикой во время судебного процесса? Считаю своим долгом предупредить вас, что ваши семейные отношения подвергнутся тщательному обсуждению, – сказал Бёрд, – не только в суде, но и в прессе, что может иметь опасные последствия для других сторон, в частности для ваших дочерей.
Гарри нервно сглотнул.
– Если вы хотя бы отчасти знакомы с военными успехами адмирала на службе ее величества, – ледяным тоном обратилась миссис Уотсон к адвокату, – то должны знать, что его ничем невозможно запугать!
– Что ж, прекрасно, – сказал Бёрд, откинулся на спинку кресла и скрестил ноги.
Атмосфера в кабинете стала спокойнее; Гарри чувствовал себя так, будто сдал трудный экзамен.
– Разумеется, закон о бракоразводных процессах намного упростил и облегчил эту процедуру, – объяснил Бёрд. – В настоящее время расходы составляют приблизительно двести двадцать пять фунтов в год, из которых примерно сто пятьдесят – минимальная сумма.
У Гарри голова кружится от этих цифр.
– Кстати, в числе разводящихся много военных, – прокомментировал Бёрд. – Очевидно, служба за границей тяжело отзывается на супружеской жизни, независимо от того, едет ли жена со своим мужем или остается дома.
Гарри вспомнил, что во время службы в море оставлял Хелен в Лондоне, но взял ее с собой на Мальту. Не там ли его семейная жизнь оказалась под ударом? Во время ссор из-за пустяков за завтраком или поздним обедом?
– Как вы полагаете, адмирал, миссис Кодрингтон будет защищаться?
– Защищаться – на открытом судебном заседании?! – ужаснулась миссис Уотсон.
– Вы меня не так поняли, мадам, – несколько раздраженно произнес Бёрд. – Я имел в виду, будет ли ее адвокат опровергать обвинение?
Гарри пожал плечами и сказал:
– Думаю, да. Она не… Она никогда не сдается без борьбы.
– Причина моего вопроса заключается в том, что дело о разводе без защиты стоит всего сорок фунтов, а в случае оспаривания обвинения стоимость может возрасти до пятисот или более фунтов.
У Гарри в данный момент нет денег, но он решил, что их можно будет достать, поэтому кивнул. Разговор о деньгах казался ему невыносимо унизительным.
– Что ж, – деловито произнес Бёрд, – давайте рассмотрим ваш случай, адмирал. Обязанность добыть доказательства ложится на вас. Вы должны представить убедительные доказательства, что миссис Кодрингтон изменяла вам с одним или более партнерами.
