Текст книги "Принц Генри"

Автор книги: Эмма Чейз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Конечно же, Дуглас.

Про себя я вздыхаю, разочарованная куда как больше самой собой, нежели чем-либо еще. Я ведь тоже играю в ракетбол, причем весьма и весьма неплохо. И если бы во мне была хоть капелька от Миранды Пристли из «Дьявол носит Prada», я бы сказала им: «Пригласите меня, и я еще покажу вам, взрослым мальчикам».

Но нет, я ничего не говорю.

Мистер Хаверстром закрывает дверь, оставляя нас с Патриком в коридоре наедине. Пэт гадко улыбается, наклоняясь ко мне, и я отступаю на шаг, в итоге упираясь спиной в стену. Это неудобно, но зато безопасно – в основном потому, что помимо ракетбола я много лет занималась айкидо. Так что, если Патрик попытается выкинуть что-нибудь, его ждет весьма болезненный сюрприз.

– Будем честны, Сара: мы оба знаем, что последнее, чего ты хочешь, – это провести презентацию перед сотнями людей, своих коллег.

Мое сердце пытается заползти мне в горло.

– И вот что я хочу предложить. Ты сделаешь исследовательскую часть проекта – слайды и тому подобное, на что у меня совсем нет времени. Ну а я позабочусь о самой презентации, и, конечно же, укажу, что половина работы сделана тобой.

«Ага, конечно». Знакомая песня – в школе, в «групповых проектах», где я, тихая девочка, делала всю работу, а вся слава доставалась тому, кто говорил лучше и громче.

– Я попрошу Хаверстрома в субботу, и он согласится – я же ему как сын, – объясняет Пэт, а потом подается вперед, наклоняется так близко, что я чую запах чеснока в его дыхании. – Давай Большой Пэт обо всем этом позаботится. Что скажешь?

Скажу, что в аду зарезервировано особое место для тех, кто говорит о себе в третьем лице. Но прежде, чем я успеваю ответить, слышу твердый уверенный голос Уилларда, разносящийся по коридору:

– Думаю, тебе, Нолан, надо посторониться. Сара не просто «собирается», она сделает это, притом отлично.

Пэт отмахивается:

– Тихо, мошка, тут взрослые разговаривают.

Во мне снова клокочет адреналин – на этот раз не от тревоги, а от гнева. От возмущения. Я отстраняюсь от стены.

– Не называй его так.

– Он не против.

– Я против.

Он уставился на меня несколько удивленно, затем усмехается и поворачивается к Уилларду:

– Ты всегда позволяешь женщине защищать твои интересы вместо тебя?

Я делаю еще один шаг, заставляя его отступить.

– Думаешь, я не могу никого защищать, потому что я – женщина?

– Нет, я думаю, ты не можешь никого защитить, потому что ты – женщина, которая двух слов связать не может, когда в комнате больше, чем пара человек.

Его слова меня не задевают, ведь по большей части это – правда.

Но не в этот раз.

Мои губы медленно растягиваются в дьявольской улыбке. Внезапно я воплощаю собой Кэти Линтон – упрямую, гордую.

– Сейчас здесь больше, чем пара человек. И для тебя у меня найдется больше, чем пара слов: пошел ты на хрен, высокомерный самодовольный урод.

Выражение его лица забавное. Он как будто не может решить для себя, чем шокирован больше – тем, что я знаю слово «хрен», или тем, что я высказала это ему вслух, притом не в приятном контексте.

Потом его лицо суровеет, и он указывает на меня:

– Вот такую благодарность я получаю за то, что пытаюсь помочь твоей немой заднице? Ну что ж, развлекайся, выстави себя полной дурой.

Я не моргаю, пока он, наконец, не уходит, спустившись по лестнице. Уиллард медленно аплодирует, приближаясь ко мне по коридору.

– Самодовольный урод?

Пожимаю плечами.

– Ну, так само получилось.

– Впечатляет, – он кланяется и целует мою руку. – Ты была просто великолепна.

– Не так уж плохо, да? Мне даже понравилось.

– И ты даже не покраснела, ни капельки.

Отбрасываю с лица свои темные волосы, смеюсь от неловкости.

– Кажется, я начисто забываю, что должна нервничать, когда защищаю кого-то другого.

Уиллард кивает.

– Вот и хорошо. И хотя я не хочу быть тем козлом, который вынужден тебе про это напомнить, все-таки придется. Пора тебе об этом подумать.

– О чем?

– О презентации перед сотнями людей.

Я прислоняюсь спиной к стене.

– Ох, лучше б уж это были яйца, пахнущие брокколи…

5

Сара

После работы иду к своей квартире – живу я где-то в километре от работы. Это простое, но ухоженное здание с садом и зоной отдыха на крыше. Надо мной живут молодожены с младенцем – Дэвид, Джессика и маленький Барнаби, а этажом ниже – пожилая пара, Феликс и Белинда, которые вместе вот уже сорок лет.

Кладу ключи в хрустальную пиалу у двери, как всегда. Снимаю пальто и туфли и убираю в шкаф – тоже, как всегда.

Я живу одна, у меня нет даже домашнего любимца, поэтому гостиная выглядит так же, как я ее оставила утром – аккуратная, чистая, с бежевым диваном и ярко-оранжевыми декоративными подушками, шторами в тон, фотографиями моей матери и сестры на столике и обложками моих любимых книг в рамках на стенах.

Жемчужина моей гостиной – не телевизор с плоским экраном и не камин в уголке, а книжный шкаф, расположившийся аккурат между двумя окнами. В высоту он до самого потолка, с шестью полками. Несколько лет назад я купила его на рождественской ярмарке. Тогда он выглядел весьма потрепанным, простым и потертым – ну прямо как я, но я сразу поняла, что дерево прочное и не прогнется. Вот почему я доставила этот шкаф домой, как следует отшлифовала и отполировала и сложила в него величайшие свои драгоценности – коллекцию самых первых изданий классических романов. Полное собрание Джейн Остин, сестер Бронте, Диккенса – все они были здесь. Хотя мне нравятся современные любовные романы или так называемая «женская литература» – как, в общем, и каждой женщине – именно к этим историям я возвращаюсь. Неважно, сколько раз перечитывала их – каждый раз они трогают меня.

Квартирка у меня маленькая, а из окна спальни виден кусочек океана, но я оплачиваю счета сама, а не из семейного траста.

В том, чтобы зарабатывать самой, есть свое удовлетворение. Самодостаточность. Это вроде как уметь тереть палки друг о друга, чтобы разжечь огонь – навык выживания. Я бы сумела выжить и в дикой природе, если б пришлось.

Ну… по крайней мере, если Каслбрук можно назвать «дикой природой».

Дело в том, что, когда вы зависите от других, они держат в своих руках кусочек вашего счастья. Они могут взрастить его или раздавить в любой момент. Ваша судьба не принадлежит вам. Я видела, как это происходит – совсем ничего хорошего. Пусть моя жизнь простая, может, даже незначительная, но она – моя.

На кухне я наполняю чайник. Обычно в это время я сажусь ужинать, но сегодня – среда, а по средам и воскресеньям я ужинаю с матерью и Пенелопой.

До отъезда остался час, так что будет чай и… немного «Чувства и чувствительности».

Это идеальный роман – в нем как раз в меру драмы и тревоги, чтобы держать интерес, но в основном он легкий, развлекательный и к тому же с самым счастливым концом. Полковник Брэндон – мой любимчик, идеальный книжный муж. Он настолько хороший, добрый и честный, что это даже по-своему сексуально. Когда-нибудь я встречу такого же мужчину, как он – романтичного, уравновешенного и надежного. И плевать, если это звучит глупо или незрело, или попросту нереально, ведь у меня есть своя теория.

Если кошмары сбываются – а иногда они сбываются… то должны сбываться и самые счастливые наши мечты.

Когда мой мятный чай готов, я опускаюсь на кушетку в спальне, набрасываю на ноги мягкий плед, открываю книгу – и заслоняюсь от всего мира.

* * *

Некоторые люди смотрят на свою семью и задаются вопросом, а не усыновили ли их. Другие даже надеются, что это так.

Я таким вопросом никогда не задаюсь, ведь моя мать – это очевидная комбинация наших с сестрой характеров. А может, мы обе – ее половинки. Она – затворница. Ненавидит города, избегает вечеринок, редко покидает поместье и не развлекает друзей – по крайней мере, человеческих друзей. Она вполне довольна разговорами со своими цветами в парниках, за которыми с удовольствием ухаживает. Но зато здесь, на своей вотчине, она царит над всем, красочная и яркая – совсем как Пенелопа. В последние несколько лет она стала носить яркие домашние платья, сделанные вручную в Китае, с узором пейсли[14]14
  Узор пейсли – он же «турецкие огурцы», декоративный орнамент каплеобразной формы.


[Закрыть], а волосы красит в рыжий цвета восхода. Эдакая смесь миссис Дэшвуд и Ширли Маклейн из «Чувства и чувствительности» в ее лучшие годы.

Кое-кто в нашем кругу считает ее эксцентричной. Другие называют ее Безумной Графиней. Пенни нравится вариант «чокнутая». А я вот вовсе не считаю, что мама ненормальная. Просто она уже пыталась жить по чужим правилам, и это не сработало. Так что теперь она живет так, как нравится ей… а все остальные могут катиться к черту.

– Здравствуй, моя дорогая, – тихо приветствует она меня.

Моя мать всегда была мягкой и обходительной – так уж ее воспитали. Но не стоит принимать внешнюю мягкость за слабость – иногда так же тихо заявляют о самом твердом своем намерении.

Стэнхоуп, наш дворецкий, забирает у меня пальто, стряхивает с него капли дождя. Мама ведет меня в столовую, приобняв за талию. Ее окружает знакомый аромат лилий.

– Расскажи, как дела в библиотеке?

– Ужасно.

– Ужасно? Так никуда не пойдет. Что случилось?

Мы присоединяемся к Пенни, которая уже сидит за столом, настукивая в мобильнике текстовые сообщения. Когда подают первое, я пересказываю свою горестную историю. Наши еженедельные обеды проходят в неофициальной обстановке, но наряд Пенелопы продуман до мелочей. Ее коктейльное платье в королевском синем цвете подчеркивает ее бледную кожу и длинные светлые волосы, зачесанные назад в свободный узел. Ей всегда нравилось наряжаться, и сейчас, в свои двадцать три, она никогда не упускает возможности блеснуть.

В отличие от других матерей нашего социального статуса моя никогда не подталкивала меня к удачному браку или свиданиям – Пенелопа встречается с парнями за нас обоих.

Когда я заканчиваю рассказывать о презентации, мама говорит:

– Бедная моя девочка. И что ты собираешься делать?

– У меня в самом деле нет выбора. Мне придется выступать на симпозиуме и молиться, что меня не стошнит при всех или что я не отключусь.

Пенни усмехается, неотрывно глядя в свой телефон.

– Может, тебе нужно огородить первые ряды? Назвать их «зоной брызг».

– Ну спасибо тебе, Пен, за поддержку.

Она поднимает взгляд.

– Знаешь, а ведь это тебе может быть полезно. Вытолкнет тебя из зоны комфорта.

– То же самое можно сказать и о твоей грядущей военной службе, Пенелопа, – замечает мама.

В Весско каждый гражданин – неважно, мужчина или женщина – обязан пройти двухлетнюю воинскую службу.

Пенни с трагическим видом откидывается на спинку стула, широко раскинув руки, как Христос на кресте.

– Это совсем не то же самое! Я не приспособлена к маршам и лазанью в поту, – она проверяет свой маникюр с блестками, чтобы убедиться, что не сломала ноготь, даже просто говоря об этом. – Я пыталась убедить их отправить меня отбывать срок службы в ТОВ.

ТОВ, или Тыловое Обеспечение Весско, делают всякие шоу и развлекают военнослужащих. Ну а Пенелопа всегда мечтала о славе – она слишком миниатюрная, чтобы стать моделью, но ей определенно хватает драматизма, чтобы стать актрисой.

– Вот это больше по мне. Блестящие наряды и танцы. Но мне ответили, что это противоречит приказам.

– Да, – я ухмыляюсь. – А военным нравится, когда все следуют приказам. Такие уж они.

Пенелопа показывает мне язык.

Прежде чем я успеваю решить, каким непристойным жестом ей ответить, снаружи раздаются раскаты грома, такие сильные, что фарфор и хрусталь на столе жалобно позвякивают.

Дождь бьет в стекла, а пару мгновений спустя еще один раскат грома разносится по всему дому – на этот раз такой громкий, что содрогаются стены. Какая-то полка не выдерживает и кренится, декоративные тарелки и статуэтки летят на пол, разлетаясь на кучу осколков, словно маленькие гранаты.

Я закрываю глаза, но это уже неважно – все становится серым.

* * *

Прихожу в себя, хватая ртом воздух. Так всегда бывает – словно меня держали под водой достаточно долго, чтобы я почти утонула.

– А, вот она и очнулась, – воркует мама, сидящая на стуле рядом, пока Пенелопа аккуратно разминает мне спину.

– В этот раз было очень долго, – озабоченно замечает Пенни. – Больше десяти минут.

Меня охватывает знакомое чувство стыда, от которого все сжимается.

– Простите, – шепчу я.

– Давай без этого, – упрекает мама, прижимая к моему лбу прохладную влажную ткань.

– Пойдем в гостиную, мама, – предлагает Пенелопа. – Саре будет удобнее на диване.

Я киваю, не заботясь о том, что мы пропустим остаток ужина. Думаю, к этому моменту все мы потеряли аппетит. Сестра помогает мне подняться, и, хотя колени у меня дрожат, я улыбаюсь.

– Все хорошо. Со мной уже все хорошо.

Как только мне помогают устроиться в гостиной, горничная вручает мне бокал бренди, и я медленно потягиваю напиток.

– Я читала о новом специалисте по медитациям, Сара. Думаю, тебе стоит записаться на прием, – говорит мама. – Он – буддист, и говорят, очень хороший.

Врачи называют это диссоциативной фугой. Это состояние возникает в результате стресса, беспокойства и травм, а приступ вызывают, как правило, громкие звуки, чаще всего – звук бьющегося стекла. Но это происходит не всегда. Бывают случаи, когда я слышу звук, но приступ не наступает. А иногда, наоборот, одного разбившегося стакана в ресторане достаточно, чтобы я «выпала из реальности».

Все не так плохо, как могло бы быть. Для некоторых людей, страдающих от таких состояний, приступ может длиться днями или даже неделями, и эти бедные люди бесцельно блуждают, делают что-то, чего даже не помнят после того, как приходят в себя. Мои приступы длятся от нескольких секунд до нескольких минут. Я не шевелюсь и не говорю – в те моменты меня как будто просто нет… я мертва, но все еще дышу. Я пробовала лекарства, но они не помогают, а побочные эффекты у них весьма неприятные. Я пробовала гипноз, терапию, иглоукалывание… но все это в основном тоже не давало никакого эффекта.

– Хорошо, мама.

Несколько минут мы молча наслаждаемся напитками, а потом в комнату входит Стэнхоуп.

– Графиня, к вам посетитель.

– Посетитель? – Мама смотрит на дождь, бьющийся в окна. – Кто же придет в такую непогоду? У них что, машина сломалась?

– Нет, миледи. Молодая женщина говорит, ее зовут Нэнси Херальд. Она извинилась, что не договорилась о встрече заранее, и передала свою визитку. Похоже, у нее есть какое-то деловое предложение.

Мама решительно отмахивается.

– Мне неинтересны деловые предложения, да и времени на них у меня нет. Отошлите ее, пожалуйста.

Стэнхоуп кладет визитку на стол и с поклоном выходит из гостиной.

Пенни, потягивая напиток, берет визитку… и вдруг выплевывает свой бренди на ковер.

– Пенелопа! – восклицает мама.

Сестра резко поднимается, размахивая визиткой, как Верука Солт, когда та получила золотой билет на шоколадную фабрику Вилли Вонки.

– Стэнхоуп! – кричит она. – Не дай ей уйти! Она же продюсер! – Пенни оборачивается ко мне и добавляет тихо, но настойчиво: – Она – телепродюсер.

Как будто я и в первый раз не расслышала.

Пенелопа решительно направляется прочь из комнаты. Или по крайней мере пытается… Когда она уже на полпути к двери, она цепляется каблуком за ковер и растягивается на полу лицом вниз.

– Ох…

– Ты в порядке, Пен?

Она приподнимается на руках и отмахивается.

– Да в порядке я, в порядке! А еще лучше будет, если продюсер не уйдет!

Со второй попытки ей удается встать, и Пенелопа устремляется из гостиной со скоростью, какую только позволяют развить ее десятисантиметровые каблуки.

Глядя ей вслед, мама качает головой:

– Сколько же в ней прыти.

Она осушает бокал и добавляет:

– Скорее всего, продюсеру интересно снять наши владения. Я каждые пару месяцев получаю такого рода запросы.

Вскоре до нас доносится высокий голос Пенелопы в фойе, а потом она входит в гостиную, ведя под руку миниатюрную темноволосую женщину в насквозь вымокшем тренче. Стэнхоуп хмурой тенью следует за ними по пятам.

Перехватывая инициативу у Стэнхоупа, Пенелопа сама представляет гостью, словно они – старые знакомые.

– Мама, Сара, это – Нэнси Херальд. Она – телепродюсер.

Я поднимаюсь и протягиваю ей руку.

– Здравствуйте, мисс Херальд. Вы телепродюсер? Не уверена, что расслышала.

Подмигиваю сестре, и та усмехается в ответ.

– Вообще-то ассистент продюсера, – отвечает гостья, пожимая мою руку. – Очень рада с вами познакомиться.

Стэнхоуп фыркает.

– Могу я забрать ваше пальто, мисс Херальд? И предложить вам горячий напиток?

– Благодарю, – она передает свой вымокший насквозь тренч. – Если можно, кофе.

Мама, не вставая, жестом предлагает ей сесть.

– Что привело вас к нам в такую ужасную непогоду, мисс Херальд?

Гостья улыбается, садится и достает из портфеля папку.

– Прежде чем я все объясню, мне придется попросить каждую из вас подписать соглашение о неразглашении. И я понимаю, что это звучит очень странно, но у меня есть особое предложение, для… – она сверяется с документами. – Сары и Пенелопы фон Титиботтум, – мисс Херальд смотрит на нас с сестрой. – Для вас обеих, но это – вопрос национальной безопасности, поэтому мне нужно доказательство конфиденциальности в письменной форме. На вас это не накладывает никаких обязательств, кроме того, что мое предложение должно остаться в тайне.

Пенелопа смотрит на меня умоляюще… но потом умоляет и вслух:

– Мамочка, пожалуйста! Сара, миленькая, пожалуйста-пожалуйста!

Мама фыркает, закатив глаза.

– Ладно, давайте сюда.

Все мы подписываем небольшой документ – всего один параграф текста, а Стэнхоуп ставит на стол чашку и блюдце для мисс Херальд. Она убирает документ, делает глоток обжигающе горячего напитка. После того как дворецкий уходит, прикрыв за собой дверь, гостья чуть подается вперед.

– Вы когда-нибудь слышали о телепередаче «Подберем пару»?

* * *

– Об этом не может быть и речи, – заявляет мать, когда мисс Херальд завершает свой рассказ о королевском выпуске реалити-шоу про свидания.

– Нет! – восклицает Пенни. – Конечно же, это еще обсуждается.

– Это точно не для меня, – я качаю головой. – Благодарю за ваше предложение, мисс Херальд, но мне даже фотографироваться не нравится. И уж тем более мне неинтересно принимать участие в телешоу.

– А как насчет того, чтобы стать королевой? – настаивает она.

– Это мне тоже неинтересно.

Пенни тянет руку.

– Но мне же интересно! Я ведь могу участвовать, да? Даже если Сара не захочет?

– Конечно.

– Конечно же нет, – твердо отвечает мама.

Пенелопа выглядит обиженной.

– Мама, ты как будто мне совсем не доверяешь.

– Верно, – она пожимает плечами. – И на то есть причины. Я могу назвать множество примеров, когда твои суждения, дорогая, были не вполне верными. Например, тот визит к татуировщику…

– У меня просто был такой период.

– Артист из цирка.

– Но он был интересный!

– Преступник.

Пенни морщится:

– Да, быть в бегах оказалось не так романтично, как мне казалось, – она падает на колени рядом с маминым креслом. – Но на этот раз все иначе. Тут ведь дело совсем не в парне…

– Да что ты?

Пенни закатывает глаза.

– Генри, конечно, веселый и чертовски красивый, но все же знают, что он – повеса. И когда он женится, у него будет не просто любовница, а целый гарем. У нас с ним никогда ничего не выйдет, – и она возвращается к мольбам. – Но ты же знаешь, как мне нравится играть! Это ведь открывает мне двери, мама, двери в киноиндустрию!

Мама прикрывает глаза.

– Ох, чувствую я об этом пожалею… но так и быть, – Пенни уже готова радостно завизжать, но мама поднимает палец. – Ты сможешь участвовать только при одном условии: Сара должна отправиться с тобой, чтобы за тобой приглядывать и выступать как голос разума, раз уж своего собственного у тебя нет.

Пенелопа крепко обнимает ее:

– Спасибо, мамуля!

А потом она оборачивается ко мне, и ее взгляд полон такой надежды, что у меня сердце сжимается.

– Сара?

– Пенни… Я не могу. У меня же квартира… и работа… Я не могу просто отбросить все это на…

– На шесть недель в целом, – вставляет продюсер.

– На шесть недель. Прости, Пен.

Она подползает ко мне на коленях, скорее всего, натерев кожу ковром.

– Ну пожалуйста, Сара! Это ведь может все изменить!

Вот этого-то я и боюсь.

– Будет весело! Целое приключение.

У меня болит в груди. Я правда хочу попытаться, для нее… хочу, чтобы у меня получилось, – для нее… но перспектива, как многое изменится, как много будет неожиданных неучтенных факторов, ужасает меня.

– Боюсь, я просто не смогу, Пен, – шепчу я.

Она берет меня за руку.

– Мы справимся вместе. Ты будешь приглядывать за мной, а я – за тобой.

Я открываю рот, чтобы что-то сказать… но слова как будто застревают в горле.

– В следующем месяце Пенелопа должна приступить к воинской службе, – говорит мама продюсеру.

– От этого мы можем ее избавить, – отвечает мисс Херальд. – У нас есть подписанный указ принца Генри, освобождающий всех участниц от работы, учебы или любых других обязательств для «конфиденциального» дворцового поручения. Это – официальный королевский указ.

Ее слова заставляют меня похолодеть.

– Что вы сказали?

– Королевский указ. Это как манифест… приказ Короны…

– Форс-мажор. Стихийное бедствие, – шепчу я.

– Да, точно.

Шестеренки в моей голове вращаются.

– Можно и мне такой документ? Письмо для моего работодателя, если я отправлюсь с Пенни как помощница.

– Конечно. Многие женщины привозят с собой свой личный персонал – поваров, парикмахеров, инструкторов по йоге, выгульщиков собак… Будет интересно.

– Но могу я получить официальное письмо? – настаиваю я. – Чтобы получить освобождение на шесть полных недель.

– Разумеется.

Я встречаюсь взглядом с Пенелопой, и ее брови ползут вверх, ведь она точно знает, о чем я сейчас думаю.

– Это в корне меняет ситуацию, да?

Несомненно. Теперь я стою перед выбором меньшего из зол, и выбор этот очевиден. Я никогда не была чирлидером, но будь у меня пипидастры, сейчас бы размахивала ими, пока руки не начали б отваливаться. «Ура, реалити-шоу!»

– Покажите, где расписаться. Мы в деле.