Текст книги "Вкус любви"
Автор книги: Эмма Беккер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
Март
Месье медленно проник пальцем в мой анус, и, словно забившийся в норку зверек, которого донимают, я отчаянно сжалась вокруг него, с такой поспешностью, за которую мне тут же стало стыдно.
– Да, милая, – убаюкивал меня Месье почти растроганным голосом, пока я все более откровенно терлась об шершавые простыни (умопомрачительное сочетание, от чего хотелось кричать). – Да, моя девочка.
Мысль о том, что он может видеть, до какой степени я набухла, не в силах сдерживать переполняющий меня поток, показавшийся под ягодицами, вызывала во мне конвульсивную дрожь. Неизбежен тот момент, когда это липкое возбуждение станет нестерпимым.
– Твоя маленькая киска, – произнес Месье своим низким спокойным голосом. – Какая же она красивая, твоя киска. И мокрая, именно так, как я люблю.
– О, я хочу твои пальцы, – промурлыкала я вместо ответа млеющим голосом порноактрисы, вздрагивая от гордости.
Но рука, опускавшаяся, чтобы выполнить мою просьбу, не смогла удержаться и попутно с сочным звуком шлепнула меня по попе.
– Ты получишь больше, чем мои пальцы. Наберись терпения.
Не могу точно вспомнить, что было потом. Думаю, я уткнулась в свою подушку, возбужденная до крайности этой замечательной складкой на постели и пальцем Месье в моем анусе, к которому он вскоре присоединился языком, что показалось мне верхом наслаждения.
Затем он неторопливо принялся буквально поедать меня, раздвинув мои ягодицы, но при этом самым жестоким образом обходя стороной мою киску. Даже когда я возмущенно подставляла ему свою вагину, Месье лишь слегка касался ее подбородком. Мне казалось, что я вся превратилась в трепещущую от ожидания плоть, раздувшуюся до невероятных размеров. Всего несколько месяцев назад (казавшихся мне тысячелетиями) обратиться к Месье в тот момент, когда он лизал мой анус, представлялось мне совершенно недопустимым, но теперь растущее желание стало таким сильным и настоятельным, что, вздрагивая ягодицами перед его носом, я пробормотала:
– Но сделай уже что-нибудь!
– Что ты хочешь, чтобы я сделал?
Я снова уткнулась в подушку, не зная, что могло бы доставить мне большее удовольствие: его пальцы или рот, или, быть может, член? Как можно между этим выбрать? Масса ответов на вопрос Месье вызывала у меня головокружение, а его умелый язык, то длинный и бархатный, то твердый и проникающий, еще больше сбивал с толку. Я нахмурилась, прежде чем пробормотать в простыни:
– Сделай что-нибудь с моей киской!
Набравшись неизвестно откуда взявшейся наглости, я продолжила:
– Меня нервирует, что ты специально ее не касаешься.
Он тут же поднял свое лицо, я же из-за полусфер собственных ягодиц смотрела на него с полузакрытыми глазами, сгорая от возбуждения. Этот восхитительный рот обрел новые округлости, припухлость в результате долгих и умелых ласк, готовящих меня к проникновению, и в облике Месье ощущалось что-то звериное – словно хищника прервали в разгар пиршества.
Я слабым неуверенным голосом собиралась дать ему какое-нибудь указание, когда две сильные руки перевернули меня на спину, словно жука, и слова «зверь» стало недостаточно для описания Месье, стоящего на коленях с торчащим из черных волос твердым напряженным членом перед моими широко раздвинутыми ногами. Сколько плотоядности было в его взгляде, когда он перевел его на низ моего живота, который он удерживал в бесстыдной позиции своими большими руками. Он был похож на кого угодно, только не на хирурга, – потому что это было немыслимо, потому что любой инструмент в его руках тут же стал бы смертельно опасным! В целях моего полного и беспрекословного повиновения! Месье без одежды представлял собой лишь длинное стройное тело, очерченное вокруг его члена, сейчас единолично руководившего всеми его движениями, поведением, действиями по отношению ко мне.
Не осталось и следа от той утонченности, которую я тысячи раз нахваливала перед своими подружками, описывала в книге, представляла в фантазиях, идеализировала и тщетно искала у многих других. То, что сейчас творилось в мыслях Месье, было старо как мир и даже лежало в его основе, и, обнажив зубы, он прорычал, не сводя глаз с моей сочащейся щели:
– Не шевелись. Дай мне на нее посмотреть.
Продолжая глядеть на меня, он взял в руку свой член – от смущения я проворно, словно насекомое, вжалась в подушку. Я ожидала всего, кроме того, что он схватит меня другой рукой за горло, без всякой нежности, и в смятении мои глаза кричали: «Ты же не задушишь меня?». Поскольку ему было достаточно нажать чуть сильнее, и его жесткие пальцы, разрывая розовые хрящи, впились бы в мягкую плоть моего горла. Я неотрывно смотрела на него с таким ужасом, что Месье большим пальцем погладил меня по щеке, прошептав:
– Не бойся, девочка моя.
Мое сердце билось как птица, мне было трудно дышать.
Постепенно давление ослабевало, и я, болезненно сглотнув, смогла возобновить дыхание. Член Месье подрагивал в его правой руке, а я зияла самым постыдным образом со своей взбудораженной киской, раскрытой перед ним, всей моей плотью, приведенной в смятение, выставленной напоказ. «Господи, на кого я сейчас похожа», – подумала я, заставив себя поднять глаза на его сосредоточенное лицо.
«Ты похожа на шлюху, – ответил мне взгляд Месье. – Я вижу твой анус, твою киску, я вижу даже то, что у тебя внутри, и ты похожа на шлюху. Поэтому я такой твердый, готовый взорваться, наблюдая, как ты стонешь на простынях, с ускользающим взглядом и устами, уже не знающими, что сказать. Как будто им нужно что-то говорить. Как будто твои вторые губы не рассказали гораздо больше. Ты можешь прятаться, сколько хочешь, сжимать ноги, если желаешь. Я и так знаю, что скрывается между ними, какое маленькое ненасытное лоно, в слезах умоляющее о том, чтобы его скорее заполнили. Только послушай, какие похотливые крики ты издаешь. Прислушайся к себе. Твоя вагина широко раскрыта, вход расширен, а ты позволяешь себе закрывать глаза – какой в этом смысл, Элли? Почему я не могу иметь одновременно твой анус и твою душу? По какому праву ты налагаешь запрет на извращенные мысли, теснящиеся в твоей маленькой светловолосой головке, когда перед моим взором более искренний собеседник, чем ты, ради моих пальцев или члена, а может, даже ради моих губ и языка готов убить? Ты хочешь дать это кому-то другому? Какому-нибудь идиоту, который даже не поймет, какой подарок ты ему делаешь, не пряча глаз, Элли?
Наши встречи всегда так быстро заканчиваются. Через несколько дней ты будешь лихорадочно мастурбировать, вспоминая эту сцену, потому что так и не осмелилась пережить ее сейчас, когда у тебя есть все средства для того, чтобы испытать оргазм, царапая мне спину ногтями. Ты будешь за это сердиться на себя и проколешься путаными, сумбурными сообщениями, из которых я пойму лишь, как тебе меня не хватает. Поэтому смотри на меня. Положи маленькие пальчики на свою истекающую соком щелку, бросая мне взглядом вызов попробовать найти на земле такую же красивую развратницу, как ты. Положи свои пальчики. Трогай себя».
Но я не стала себя трогать. Вместо этого я сказала Месье, сложив бантиком мокрые от слюны губы:
– Полижи мне киску.
Полижи мне киску!
И тогда Месье положил обе руки мне на ляжки, раздвинув меня с влажным хлюпаньем, от которого я вздрогнула. Вот что значило быть открытой, по-настоящему, безмерно открытой. Его пальцы, проследовав вдоль входа, медленно заскользили по моим губам до тех пор, пока не добрались до идеального места с точностью до миллиметра (как у хирурга). Я дернула ногами, словно бабочка, пришпиленная к картонке, и Месье, внимательно наблюдавший за малейшими изменениями на моем лице, тут же легонько схватил меня, зажав между указательным и средним пальцами, как сжимают маленький носик ребенка. Но под прикрытыми веками я чувствовала его пристальный, пронизывающий взгляд.
Погрузив вовнутрь два пальца, он открыл меня как рану, с той же серьезной деликатностью, обнажил бархатную плоть, которую никто никогда не видит, раскрывая каждую складочку. И я, словно змея, извивалась на кровати, бормоча совершенно непонятные обрывки слов (из первобытного языка любви).
Мы с Бабеттой однажды задумались, какой безмолвный вопрос задают нам мужчины во время секса, чтобы мы повторяли в ответ «Да, да, да». Поскольку бывают риторические вопросы, существуют и подобные ответы, не утверждающие и не одобряющие ничего конкретного: «Да», рождающееся в этот момент, из этих уст, является тотальным согласием – даже Согласием с большой буквы, его сутью. Это не просто «Да» чьим-то пальцам или члену, что в любом случае могут меняться, даже если являются осью вращения этого недолговечного параллельного мира. «Да» означает принятие в целом данного мгновения, удовольствия, истинного смысла счастья без осмысления всего, что было до и будет после момента благодати. И здесь нечего сказать, кроме «Да». Это ярко звучащее междометие наилучшим образом выражает хрупкое и невероятно мощное ощущение полной свободы, безусловной любви.
И я вспомнила, как Генри Миллер описывал звук, создаваемый пальцем в женском лоне, нечто вроде едва слышного «сквиш-сквиш», – тогда как внизу моего живота Месье производил настоящее хлюпанье, и его не могло заглушить мое бормотание. Звуки сосания были далеки от скромного «сквиш-сквиш» будуара XIX века. Миллер говорил о маленьком зверьке – его принуждают говорить, а мне сейчас казалось, что у меня внизу огромный рот, истекающий слюной, заполненный множеством языков, пытающихся произносить слова одновременно, вовлекая в это мое горло, – и я неожиданно для себя сказала:
– Поцелуй меня.
Месье, не оказывая ни малейшего сопротивления (видимо, он решил, что я дошла до нужного состояния), прижался своими губами к моим, запечатлев сначала целомудренный поцелуй на этой плоти, требующей непристойностей. Я завороженно смотрела на мужскую голову между моих ног, на эти руки, каждый палец которых впился в мои ягодицы. Я скорее ощутила, чем услышала, его горячее дыхание.
– Ты пахнешь так вкусно… Как же приятно пахнет твоя киска!
Когда я переводила дыхание, уже готовясь к подступающим к горлу крикам, Месье принялся добросовестно меня лизать словно марку, сначала очень медленно, чтобы я чувствовала, как каждый квадратный сантиметр открывается под его языком! Вот какое сравнение пришло мне в голову на несколько секунд, именно перед тем, как он проник в меня языком будто членом, и это ощущение быть наполненной совсем чуть-чуть так меня возмутило, что я в безумном ритме принялась сучить ногами возле его ушей. Нейтрализовав эти действия коротким толчком по коленям, он продолжил меня целовать, взглядом требуя полного подчинения от вечно строптивой, самой лихорадочной части моего тела.
Я почти видела, как набухаю и твердею под его губами, выпираю маленьким мокрым соском между его зубами, скольжу как линза в его пальцах, когда он всем ртом прижимался к моему лону и словно пил, пил, пил еще, неутомимо. За несколько минут Месье превратил все мои долгие мучения, бесконечное ожидание, оскорбления, унижения в необходимый путь, ведущий к моменту неземного блаженства. Это невозможно выразить словами и другими средствами, к которым обычно прибегает человечество. Язык любви соткан из прикосновений бедер, шороха простыней, внезапного замирания и, разумеется, тех волнующих «Да, да, да».
В тот момент, когда я меньше всего этого ожидала (я ворковала без остановки, затерявшись в вихре неземного удовольствия), Месье ввел два пальца в мой анус – и я чуть не заорала, Боже, чуть не заверещала как безумная, впрочем, думаю, именно это я и сделала. Те, кто знает – а я полагаю, их немного, – поймут, какое острое удовольствие, смешанное с отвращением, я тогда испытала. Скорость, с которой я открылась и закрылась, скрутила мне внутренности, и я закричала, не в силах пошевелить ногами.
– Сейчас я войду в твою попу, Элли, – прошептал Месье.
– Но почему не спереди? – пробормотала я, захлебнувшись в собственном вздохе.
– Потому что это будет восхитительно, мой член в твоей маленькой попке, а прямо над ним – твоя истекающая соком киска.
Месье медленно поднялся надо мной. Его член блестел в розовом полумраке комнаты (я уже и забыла, как это бывает: мужчины, член которых увлажняется после нескольких минут ласк).
– Раздвинь ее пальчиками.
Я подчинилась, держа свою щель распахнутой настежь, издающей нечто вроде вибрирующего ультразвука. Месье начал пробираться внутрь, проталкивая кончик своего члена в мокрое от слюны отверстие. Я ощутила короткую боль, когда одним толчком он оказался наполовину во мне, прошептав:
– Я уже здесь, милая… я уже здесь.
Едва я успела перевести дух, как ощутила его мягкие волосы у своих ягодиц, а внутри себя – несколько сантиметров возбужденной плоти, наполнившей меня до отказа, как последнюю шлюху.
– Он в тебе, Элли. В самой глубине твоей попы.
– Да, да, да…
– Поговори со мной, расскажи, как тебе приятно, когда я трахаю тебя в попу.
– Мне так приятно, – повторила я, приторно растягивая олова и меняя тональность. – Твой член такой… (мгновение полного затмения, когда мой словарный запас иссяк, а Месье, похоже, застыл надо мной в ожидании нужного прилагательного) такой приятный!
– Посмотри на себя, – улыбнулся Месье.
Я бросила лишь короткий взгляд в ответ на его кивок подбородком, смущенная до тошноты непристойным видом моей набухшей киски, лениво раскрытой, влажной и красной. Рефлекторным движением я захотела ее спрятать и принялась мастурбировать. Месье тут же раздвинул меня еще шире одним движением своих рук, и теперь я лежала на гостиничной кровати с распахнутыми настежь ляжками, заполненным животом (и это ощущение переполненности вызывало одновременно экстаз и мучение). Половина его почти болезненно твердого члена то показывалась над моими ягодицами, то снова погружалась до самого конца, прямо над моей блаженно зияющей щелью, застывшей в изумленной гримасе. И пока я ощущала себя последней из шлюх, Месье пристально смотрел на меня, не испытывая никакого намека на отвращение, и, похоже, находя гениальным этот контраст между моим трепещущим телом и еще цивилизованным лицом, – как он там назвал его по телефону? – кукольным.
Но, поскольку удовольствие чудесным образом нарастало, для цивилизации здесь с каждой секундой оставалось все меньше места, и мир под моими опущенными веками становился более размытым, сердце билось сильнее, нервы напрягались до предела. Воздух словно загустел. И все вдруг стало более красивым, более теплым, словно, не отказываясь от Месье, я оказалась одна в этой комнате, не опасаясь ничьих взглядов. Словно в разгар моих занятий мастурбацией мне неожиданно катапультировали мужчину, способного украсить мой обычный ритуал своим членом, как метрономом, умеющим подобрать прекрасные слова для сопровождения моего бессвязного воркования. В тот момент, когда мое чрево уже начало судорожно сжиматься вокруг него, Месье, до сих пор тщетно испробовавший все способы повергнуть меня в растерянность, поступил самым отвратительным образом. Он, внезапно выйдя из меня, застыл как статуя, руками принуждая быть послушной, и принялся внимательно разглядывать свое творение, с гордо торчащим у живота членом, словно собирающимся проникнуть в собственный пупок.
– Прекрати сейчас же! – задохнулась я, придя в ужас от непристойности ситуации и предположения – довольно реального, учитывая обстоятельства: я настолько распахнута, что могу невольно втянуть в себя весь воздух этой комнаты.
Но Месье был мужчиной, и его мало волновали проблемы подобного рода, поэтому он оставался на месте, удерживая меня за колени, неторопливо разглядывая мой анус и киску, пока я в ужасе застыла от неловкости. А может, наоборот, он прекрасно осознавал, что из страха я не посмею пошевелиться. Вот так я оказалась лежащей неподвижно с неутомимо, почти лихорадочно дергающейся рукой, позволяющей мне не думать о том, как я выгляжу со всеми своими выставленными напоказ отверстиями. Я пищала:
– Войди в меня!
– Подожди, дай еще немного на тебя посмотреть, – повторял Месье, забавляясь тем, что водил своим горячим членом между моей попой и влагалищем.
– Пожалуйста, – мяукнула я, надеясь разжалобить его этой слащавой покорностью.
– Продолжай ласкать себя, – только и ответил он.
«Ладно, – подумала я, изображая послушание. – Но члена мне все-таки будет не хватать».
И поскольку завороженный Месье никак не мог оторваться от этого зрелища, я быстро выгнулась и сама насадилась на его член своим анусом, обхватив его спину ногами, чтобы отрезать все пути к отступлению. Тут же его длинная рука, которую я обожала и опасалась в равных дозах, устремилась к моей шее.
– Прекрасно, – произнес Месье, и, пока я поднимала к потолку широко раскрытые от удивления глаза, он заполнил мою киску неимоверным количеством пальцев, не переставая двигаться во мне в определенном ритме.
Существуют ли в мире слова, способные описать этот совершенный ритм, который они порой находят, каким-то чудом, после множества неудачных экспериментов? Ритм, который, кажется, совпадает с каждым сокращением всякой из этих таинственных мышц, словно предугадывая их частоту. К моим глазам подступили слезы.
– Какая ты шлюха, Элли, – улыбнулся он, когда я принялась повторять в безумном ритме, что скоро кончу.
Мое имя в его устах и в этом контексте звучало как прицельный удар тонкой плеткой. Я не могла сдерживаться достаточно долго (и один только факт, что мне приходилось сдерживаться, уже был победой над жизнью и всем миром), чтобы как следует расслышать его последнюю прекрасную фразу. Но я как будто припоминаю, что среди моих воплей, среди шума накатывающей волны, он произнес голосом, приближающимся к оргазму:
– Какая же ты мокрая, детка…
После этого я несколько секунд думала только о том, как вновь обрести дыхание, чувствуя, словно через плотную пелену тумана, свои влажные бедра и еще твердый член Месье. Купаясь в ощущении абсолютной наполненности, расслабленно валяясь на измятой постели, я пыталась перевести дух, неожиданно потеряв интерес к его действиям надо мной, к внезапной напряженности его члена среди моих уставших мышц. Только когда он впился ногтями в мои бедра, сжимая меня до синяков, я открыла один глаз. Оргазм Месье начался подобно дуновению ветра по поверхности воды: на моих глазах его торс, затем шея покрылись волной мурашек, и, словно в раздражении, его брови сдвинулись к переносице. Из-под полуопущенных век его темно-серые глаза искали мой взгляд.
«Господи, как же он красив», – отчетливо подумала я и, не в силах помышлять ни о чем другом, зачарованно смотрела на него. Этот нос с тонкими вздрагивающими ноздрями, еще недавно скользивший между моими коленями и ягодицами. Этот рот, всегда приоткрытый во время секса, с сочной нижней губой, упругой, словно изумительный женский зад. Эти длинные томные ресницы. Эта невероятно нежная, как будто девичья, кожа на безупречном мужском теле. Эта резкость в его чертах, жесткая красота лица, когда он вот так вибрировал надо мной, на грани капитуляции.
Месье больше не боролся. Месье цеплялся за меня взглядом, пока я ритмично сжимала анус, внезапно возбудившись от его вздрагивающих губ, млеющих глаз, которые иногда даже забывали открываться.
– Я сейчас кончу, – прошептал он, запуская пальцы в мои волосы.
«Я люблю тебя», – лаская его щеку ладонью, подумала я, прежде чем ответить:
– Давай.
И тогда он выскочил из меня, держа свой член в руке, на которой от напряжения проступили вены, кости, сухожилия, вся невероятная архитектура тела. Не в силах прервать свою комфортабельную неподвижность, я смотрела, как он бесконечно изливается на мою киску. Нереально белый цвет спермы блестел, словно слюна, на моих наконец-то насытившихся половых губах. На его члене выступила еще одна капля, которую я сняла кончиком пальца и поднесла ко рту, умоляя странно хриплым голосом:
– Обними меня, пожалуйста.
Тишина в этой желтой комнате была нежной, как тогда – во время сиест с родителями – мне было пять лет. Я не могла придумать, как красиво ее нарушить. Поэтому голосом, переходящим в шепот, сказала:
– Я не хочу разговаривать с тобой о банальных вещах. Мы так редко видимся, и я всякий раз ненавижу себя за то, что рассказывала тебе о своей учебе, однокурсниках, прочих дурацких вещах.
– Но меня интересуют эти дурацкие вещи, – возразил Месье, руки которого, сложенные крест-накрест на моей груди, не сдвинулись ни на йоту. – Мне интересно все, что тебя касается.
– Я хочу поговорить с тобой о литературе. Именно она связывает нас лучше всего. Но мне столько нужно с тобой обсудить, что не знаю, с чего начать.
Повернувшись к нему, я глупо добавила:
– Останься со мной хотя бы, пока мы не поговорим о Батае.
– Элли, ты в самом деле думаешь, что можно обсудить все творчество Батая, пусть даже за два-три часа? Нельзя просто так, с наскока рассуждать о литературе. Это нормально, что мы рассказываем друг другу о нашей жизни, подобные предварительные беседы необходимы.
– Да, но ты остаешься со мной так недолго, что у нас хватает времени только на эти предварительные беседы.
Поскольку я опустила подбородок, Месье резко выпрямился, положив руку мне на шею.
– Ты же знаешь, у меня обязательства.
– Да.
– Но что мы можем поделать, Элли? Ты хочешь, чтобы мы перестали видеться?
– Не знаю. По правде говоря, в последнее время я уже ничего не знаю.
– Ты больше не хочешь меня видеть?
– Я не знаю!
Я зарылась в подушку на несколько секунд, чтобы перевести дыхание и скрыть свое раздражение.
– Понимаешь, поддерживая такие редкие встречи, по каплям выдавая свидания, ты сделал нашу историю непохожей на другие.
– Разве это плохо?
– Это палка о двух концах. Ты прекрасно знаешь.
– Я и не хотел, чтобы наш роман походил на истории обычных людей. Мы с тобой заслуживаем гораздо большего.
Месье всегда говорил с таким апломбом, что мне не хватало мужества открыто ему противоречить. Уткнувшись лицом в его плечо, чтобы скрыть грустную гримасу, я продолжила:
– Согласна, но я бы, возможно, предпочла быть более обычной, однако при этом видеть тебя чаще. Может, мне бы понравилось встречаться с тобой каждую неделю в отеле и, пока ты раздеваешься, спрашивать, как поживает твоя жена. Это было бы лучше, чем видеть тебя по пять минут каждые три месяца и никогда с тобой не разговаривать. Возможно, это ужасно банально, но ничего плохого в том нет. Если люди так поступают, значит, имеются какие-то преимущества.
Я ощутила, как шевельнулись губы Месье в моих волосах. Его презрение выражалось в этой кривой усмешке, а также в том, как он резко поднял лицо от моей головы, словно моя вульгарность распространяла неприятный запах.
– Ты считаешь, что смогла бы написать книгу на основе самой банальной истории, которую мог бы пережить кто угодно?
– Я просто была бы счастливее, если бы встречалась с тобой. Сколько из трехсот страниц этой книги были написаны только потому, что я тебя не видела, а мне, так или иначе, необходимо было с тобой разговаривать?
– Я знаю, детка, – вздохнул Месье, нежно растирая мою маленькую грудь, словно пытаясь таким образом изгнать из меня жалобы, которые я ему предъявляла.
– Тебе плевать на это.
– Конечно же нет! Почему ты так говоришь? Если бы я мог проводить с тобой больше времени…
– Но у тебя нет времени. У тебя никогда нет времени. Я это знаю. Мне надоели фразы, начинающиеся словами «если бы».
– Да, у меня нет времени. Я работаю по четырнадцать часов в день, и у меня есть семья.
– Тогда почему ты не скажешь мне, что между нами все кончено?
– Потому что у меня нет ни малейшего желания это заканчивать!
Что меня больше всего поразило в тот момент? О чем я подумала сначала: «Какой же он гнусный эгоист» или «Он не хочет со мной расставаться»? Что я испытала: облегчение или подавленность? Я смотрела сухими глазами прямо перед собой, ничего не видя.
– Значит, тебе нравится вечно таскать за собой вялую медузу, которая только и делает, что плачет или возбуждается?
– Что я должен тебе сказать, Элли? Что не хочу тебя больше видеть? Но я не могу тебе лгать.
– А я не могу продолжать так до бесконечности.
– Если я скажу тебе «все кончено», мы не перестанем от этого меньше хотеть друг друга.
– Я хотя бы сделаю вид. Займусь чем-нибудь другим. Мне всего двадцать один.
Месье растерянно убрал свои пальцы, нагретые моими бедрами. Я отпустила его руку, которая безвольно легла рядом с моей, и тихо сказала:
– Я не хочу быть влюбленной в тебя и в сорок пять лет. Вот оборотная сторона медали: наша история настолько неординарна, что я буду помнить о тебе всю жизнь.
– Но это же замечательно.
– А ты и в семьдесят лет будешь думать обо мне. Мы нашли прекрасный способ быть несчастными.
И впервые Месье прижал меня к себе, спрашивая:
– И что же мы будем делать?
– Не знаю.
Я хотела дать ему время испугаться. Я хотела почувствовать, как он сдерживает себя, чтобы не уточнить детали, не услышать четко сформулированного решения, не попросить меня прервать это невыносимое ожидание. Пусть он ощутит это хотя бы на несколько секунд. Но первой не выдержала я.
– Я не смогу вечно оставаться в твоем распоряжении. Это ведет в никуда. И это меня расстраивает.
– Что именно тебя расстраивает? По существу?
Месье склонился ко мне, его длинная рука нервно пробежала по моему животу до самого лобка, с невероятным и безотчетным осознанием каждого изгиба, каждой выпуклости. Закрыв глаза, можно было представить себя в полумраке кабинета психиатра, не слишком придерживающегося протокола.
– Я…
Я внезапно осеклась. Мое горло сжалось как кулак, и я спрятала лицо в подушке. Месье взял меня пальцами за подбородок, но я плакала, понимая, что через несколько секунд у меня из носа потекут сопли, глаза опухнут, – мне только этого и не хватало.
– Не трогай меня! – запротестовала я, тщетно надеясь, что раздражение скроет звук плача, мое пока негромкое сопение, но одним-единственным движением он прижался ко мне всем своим длинным теплым телом, схватив ладонями мое лицо.
– Что случилось, детка?
– Перестань называть меня деткой. Ты всех так называешь.
– Но что тебя так расстроило?
– Неужели со своим блистательным умом ты до сих пор этого не понял?
– Я плохо тебя знаю, Элли.
Не имея возможности отвернуться, я всеми силами избегала его взгляда, надеясь скрыть от него слезы и готовые рассопливиться ноздри. Но Месье продолжал.
– Я не имею ни малейшего представления о том, что творится в твоей голове. Чего ты ждешь от других, какой хотела бы быть сама, чего ожидаешь от меня.
– Это твоя вина, я…
– Я знаю, милая, – перебил меня Месье, целуя в лоб, потом в кончик носа.
– Если бы ты дал мне время, я бы тебе все рассказала о себе. Ты смог бы узнать меня лучше, чем все остальные, – безудержно разрыдалась я, и поцелуй, которым он попытался меня успокоить или заставить замолчать, был соленым. – Меня расстраивает, что я никогда не могу до тебя дозвониться, что ты никогда не отвечаешь на мой сообщения, что ты никогда мне не перезваниваешь, что ты кормишь меня напрасными надеждами, в последний момент отменяя встречи. Вполне естественно, при таких условиях ты не можешь меня изучить. За десять месяцев изнурительной игры в кошки-мышки ты не смог освободить для меня ни одного жалкого вечера, и ты еще имеешь наглость говорить, что не хочешь, чтобы это закончилось!
– Элли…
– И даже я не знаю тебя. Я написала о тебе книгу, но там, возможно, нет ни слова правды, поскольку знаю о тебе только то, что ты захотел мне показать. Может быть, в целом всего шесть часов твоей жизни.
Я вскинула брови в той фаталистической гримасе, о которой Бабетта говорит, что по ней можно предположить, как я буду выглядеть через двадцать лет. Я ненавижу эту гримасу.
– Вот что меня расстраивает, в общих чертах. То, что я тебя не знаю и сама для тебя практически незнакомка. И то, что тебе на это глубоко наплевать.
– Кто тебе сказал, что меня это не огорчает?
– Вот именно, никто. Я все время должна догадываться, о чем ты думаешь. Ты ничего мне не рассказываешь.
– Меня это огорчает, – произнес Месье, прижавшись своим носом к моему. – Мне очень плохо оттого, что я знаю тебя недостаточно хорошо, не вижусь с тобой, не разговариваю.
На самом деле я понимала: можно было ничего не говорить, просто прижаться к нему мокрым лицом, чтобы все осталось как есть и продолжилось еще несколько месяцев, в тех же неизменных условиях, с той же вечной затаенной надеждой завоевать его внимание, его благосклонность. Скоро уже будет год, как это длится. И я не собиралась продолжать стоять между Месье и его женой, в стороне от других девчонок, куда он время от времени бросает рассеянный взгляд, когда у него возникает желание. Сквозь позорный булькающий звук я предложила:
– Так что лучше скажи мне: все кончено.
– Я не могу этого сделать.
– Какой же ты эгоист!
Я поднялась, без зазрения совести вытерев нос, стоя на коленях перед Месье, который, лежа, открыл было рот, чтобы мне возразить.
– Ты просто не хочешь лишать себя возможности трахать меня, когда тебе захочется. Мне понятно это желание, но и ты пойми: меня это делает несчастной.
– Когда мы начали встречаться, ты знала, что у меня нет лишнего времени. Каждый раз, когда я вижу тебя, это минуты, украденные из моего расписания, у моей работы, у моей…
– О, только не говори мне о ней.
О ней. С каких пор я разговариваю как любовница?
– Не говори мне о своей жене. Мне всегда хватало ума не примешивать ее к препятствиям, мешающим нам видеться, поэтому не говори мне о своей жене. У меня никогда не возникало желания соперничать с ней.
– Я и не заставляю тебя соперничать с ней, но, поскольку она есть, из-за нее я тоже не могу уделять тебе больше внимания. Я выбрал для себя эту жизнь среди тысяч других.
– Или просто тебе на меня наплевать.
Месье внезапно замер, и его рука на простынях приобрела напряженность, какая обычно бывает перед оргазмом, но на сей раз это не предвещало ничего хорошего. В его голосе появились раздраженные отцовские нотки, свидетельствующие о готовности Месье вот-вот взорваться:
– Когда ты перестанешь думать, что мне на тебя наплевать?
– Тогда, когда ты сделаешь что-нибудь с целью доказать мне обратное, – ответила я, повторяя себе: он никогда не посмеет поднять на меня руку, даже если я доведу его до белого каления. – Когда ты наберешься смелости и скажешь мне, что между нами все кончено, потому что у тебя объективно не хватает на меня времени.
– Мне нужно тебе чаще звонить? В этом проблема?
– Все наши отношения в целом – сплошная проблема.
Натягивая трусы, я сглотнула ком в горле:
