Текст книги "Пока корабль плывет"

Автор книги: Эмилия Остен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Эмилия Остен
Пока корабль плывет

Пролог

Лондон, 1812 год

Тяжелые занавески даже не колыхались от сквозняков – слишком много на них налипло пыли и воспоминаний. Сколько Александр себя помнил, отец не позволял как следует убираться в кабинете. Сидел там ночами, жег свечи, что-то читал, что-то писал. Слуги заходили в кабинет главы семьи робко и пугливо, торопливо елозили тряпками по каминной полке, клочкам паркета, видневшимся из-под турецких ковров, и слегка – по корешкам книг. Если в процессе уборки появлялся отец, крик поднимался невероятный. Так что до занавесок никто не добирался толком, почитай, лет тридцать. А то и больше. Они, кажется, всегда тут висели: бархатные, пурпурно-серые, пристанище моли и паучков.

Александр чуть-чуть отвел край занавески и выглянул в окно. Был ранний вечер, синие сумерки рассеивал свет только что зажженных фонарей. Под окнами проехал экипаж, лошади звонко цокали копытами, мотали головами. Пробежала девушка с корзинкой в руках, важно прошествовал никуда уже не торопящийся мальчишка-рассыльный. Наверняка негоднику попадет в лавке… Слабый ветерок погладил щеку Александра, и тот невольно улыбнулся. Нужно как-то перетерпеть встречу с отцом, а потом вернуться домой. Там хорошо. Там огонь пляшет в камине, там уютное кресло, и там Вероника, напевая, укачивает ребенка.

– Ты посмел явиться? – раздался за спиной холодный голос.

Александр отпустил занавеску и медленно обернулся. Отец вошел в сопровождении двух слуг, несущих подсвечники. В комнате сразу стало светлее.

– Это и мой дом тоже, – напомнил Александр, стараясь сдерживаться. Отец хмыкнул, жестом отослал слуг, прошел к столу и уселся в кресло. Принялся шуршать бумагами, не обращая внимания на сына. Это было оскорблением, намеренным, расчетливым. – Я приехал поговорить с вами о важном деле.

– Все дела мы уже обсудили, – заявил отец, не поднимая головы от бумаг. – Мое решение остается неизменным.

– Не обсудили.

Он поднял голову и усмехнулся:

– Вот как?

Александр с вызовом смотрел в его прозрачные, похожие на ледяную воду глаза. У него самого радужки были карие – материнская кровь оказалась сильнее. Это и к лучшему, думал Александр иногда по утрам, стоя перед зеркалом.

– Да. Мы обсудили мое положение. Положение моей жены. Но еще не говорили о моем сыне.

Отец откинулся на спинку кресла и принялся вертеть в пальцах перо, не замечая, что оставляет на ногтях чернильные пятна.

– Что-то изменилось? У тебя есть достойный наследник?

– У меня есть сын. Ваш внук. И вам об этом прекрасно известно.

– И чего ты желаешь? Говори.

– Я желаю, чтобы вы признали его. Дали ему наше имя, имя рода. Сделали его наследником, каковым сейчас являюсь и я. Это ваша обязанность как графа.

– Ты! – голос отца был полон бешенства. – Ты смеешь мне указывать, как поступить в этом случае? Ты предал меня!

– Любовь – не предательство, – возразил Александр. Он держался из последних сил. Видит бог, как тяжело ему это терпеть. Но он должен. Ради сына.

– Любовь! – презрительно выплюнул отец. – Что ты знаешь о любви, мальчишка! Я любил твою мать, хотя она крутила хвостом перед всеми знатными мужчинами! Простое кокетство, говорила она, это у меня в крови. И ты пошел в нее. Посмотрите-ка, самостоятельный! Ни на что у меня позволения не спрашивает, а потом приходит и просит меня совершить… святотатство!

Отец встал и отшвырнул перо.

– Я ждал, что ты ко мне придешь. Ждал, что попросишь этого. Долго готовился? Желаешь на колени встать?

Александр почувствовал, как к горлу подкатывает волна ярости, и так сцепил пальцы за спиной, что они хрустнули.

– Я пришел просить вас. Но валяться в ногах не намерен.

– А почему нет? – издевательски протянул отец. – Тебя же волнует судьба ублюдка.

– Мой сын, – выдохнул Александр, – не ублюдок.

– Он и есть, – бросил отец, кривя губы. – Церковь сочла возможным одобрить твой брак, но я не нахожу. Для меня его нет. Не существует. Но… Ты мой сын, мой наследник, вне зависимости от моего желания.

– Вот как? – переспросил Александр. – Вы хотели бы это изменить?

– Глядя, как ты ведешь себя сейчас, – о да, хотел бы. Не такого сына я воспитывал. Мне казалось, что я вложил в твою голову понятие о фамильной чести. Но, увы, порченая кровь взяла свое. Однако у тебя есть шанс одуматься. И ты знаешь, как следует поступить.

– Да, – сказал Александр, сдерживая ярость, – я знаю.

Отец, видимо, принял его спокойный тон за знак согласия.

– Иногда у тебя случаются проблески разума. Так что же ты намерен делать?

– Я, – произнес Александр, чувствуя, что сейчас сорвется на крик, – намерен отказаться от этой исключительной чести – жить по вашей указке.

Отец побледнел.

– Вот как! Ты, недостойный…

– Я – недостойный! – он все-таки повысил голос. – Пускай так! Я отказываюсь от нашего родства, если уж вам не хочется признать родство с собственным внуком! Я отказываюсь от вашего общества и меняю его на общество моей жены и сына! С ними, а не с вами я был по-настоящему счастлив! Они дали мне в сотни раз больше, чем вы!

– Я лишу тебя наследства! – каркнул отец.

– Лишайте! Наследства, прав, денег – лишайте меня всего! – Александр уже кричал. – Мы покинем Лондон немедленно!

– Твой сын родился плебеем и вырастет плебеем!

– Я воспитаю его настоящим джентльменом где угодно! В любом месте мира будет лучше, чем здесь. Вы-то ничего не сможете ему дать!

Александр развернулся и направился к двери.

– Ты пожалеешь! – крикнул ему вслед отец. – Ты приползешь обратно на коленях, как только понадобятся деньги на содержание!

Александр в последний раз обернулся к нему, прежде чем выйти и с силой захлопнуть дверь, и холодно бросил одно-единственное слово:

– Никогда!

Глава 1

Глазго, 1842 год

Рэнсом привычным движением сдвинул шляпу на затылок (волосы опять растрепались и лезли в глаза, но перевязывать их сейчас не хотелось) и быстрым шагом направился прочь от шхуны. Оглядываться – плохая примета, и все же он оглянулся. «Счастливица» еле заметно покачивалась (волна сегодня шла высокая, даже здесь, на Клайде), почти все паруса уже были подвязаны, и все же Рэнсому показалось, что парусник грустит. Он сам не любил оставлять шхуну, но что поделаешь: дела приковывали к порту, к земле. Ладно. Не пройдет и пары недель, как «Счастливица» снова выйдет в море. Уж в этом-то Рэнсом не сомневался.

Он шел спокойно и уверенно, чувствуя себя как дома в знакомом доке. Чуть дальше, на верфи Джеймсона, кипела бурная деятельность: ирландские чернорабочие возводили корпус бригантины; несколько человек в плотных серых сюртуках и модных клетчатых брюках, стоя на причале, наблюдали за строительством. Рэнсом обошел их по дуге: не желал здороваться со знакомыми. Больше всего на свете он сейчас хотел оказаться дома, а не выслушивать новости и сплетни, которыми горазды делиться словоохотливые приятели.

– Поберегись!

Рэнсом поберегся, уступая дорогу веренице грузчиков, тащивших на себе тюки с эмблемой Британской Ост-Индской компании. Дальше, у недавно причалившей шхуны «Этуаль», также царила суета: разгружали индийские ткани и – судя по маркировке ящиков – специи. За работой приглядывал хороший знакомый Рэнсома, Этьен Дьюк, человек, больше смахивавший на пирата, чем на мирного торговца; пройти мимо него незаметно было невозможно. Рэнсом помахал Дьюку издалека. Тот оживился, двинулся было вперед, желая поприветствовать друга парой цветистых французских ругательств, однако Рэнсом провел ребром ладони по горлу, что означало: «Много дел». Этьен понятливо кивнул, развел руками: «У меня тоже» – и махнул: «Увидимся позже».

Привычный грохот, запах ила и нечистот, громкие гортанные выкрики, непристойный ирландский юмор, скрежет лебедок, прогнившие доски, горы тюков и ящиков, мычание коров (кто-то привез скот) – вот обычная музыка на реке Клайд. Рэнсом наконец выбрался из кавардака, в просторечии называемого портом, и сразу же увидел экипаж. Небольшой, без гербов на дверцах, запряженный парой резвых гнедых лошадок. Выглядывавший в окно пожилой человек, завидев Рэнсома, поспешно распахнул дверь, выбрался из экипажа и приветствовал хозяина глубоким поклоном.

– Мог бы так сильно не стараться, у тебя же ревматизм, – заметил Рэнсом, не давая старику заговорить первым.

– Добро пожаловать, сэр. – Чтобы смутить старого Квентина, надо приложить много усилий. – Как прошло путешествие?

– Лучше, чем я ожидал. И дольше, чем ожидал. – Рэнсом забрался в экипаж. Слуга последовал за ним. – Что дома?

– Все в порядке, сэр, однако есть новости.

– Ненавижу новости. – Рэнсом снял треуголку, бросил ее на сиденье и откинулся на спинку. Квентин стукнул набалдашником трости по потолку; раздался свист кучера, экипаж резко дернулся, а затем быстро покатил по улице. – Потому слушать все буду после обеда. – Но…

– После обеда, Квентин.

Старый слуга знал этот тон и умолк, поджав губы. Рэнсом тоже молчал, прикрыв глаза.

Когда он находился на палубе «Счастливицы», ему казалось, что усталости не существует. Но стоило ступить на землю, почувствовать под собою вместо качающихся досок палубы плотно утоптанный грунт или каменную мостовую, как Рэнсом начинал тосковать. Сколько он себя помнил, его жизнь была связана с морем.

Оно было рядом – сначала как бескрайний серо-синий простор в белых гребешках пены; песок на узкой прибрежной полосе казался текучим, словно масло. И вода, эта свободная вода, почему-то ограниченная берегами. Рэнсому казалось, что это несправедливо: море должно быть бескрайним.

Он с раннего детства помнил запахи порта, выкрики грузчиков, крутые борта кораблей. Отец часто брал сына на верфь, где возводился первый корабль Сильверстайнов – «Геспер». Рэнсом забирался на пустую бочку и просиживал часами, глядя, как стайка людей из досок и бревен возводит это немыслимое чудо – корабль. К кораблям Рэнсом всегда испытывал священный трепет и вместе с тем считал их неотделимыми от себя. Когда он видел паруса на горизонте, то замирал весь и вытягивался струною, пытаясь разгадать, увидеть, что несут под собою эти паруса.

Когда мальчик стал постарше, отец объяснил ему основы корабельного дела. Сам Александр Сильверстайн постигал это дело на собственном опыте, быстро, неутомимо, резко. Теперь-то Рэнсом знал, что у отца не было другого выхода, однако тогда он просто восхищался тем упорством, с которым Александр шел к своей цели. В память впечатывались слова отца; его большие руки, держащие морскую карту. «Смотри и запоминай, сынок…»

Рэнсом резко открыл глаза. Покачивающаяся коробка экипажа, невозмутимый Квентин напротив… Настоящее – это сейчас, а то – давно в прошлом.

К счастью, дом находился недалеко. Престижнее было обитать где-нибудь у Кингс-парка, однако Рэнсом никогда не гнался за престижем. Как и отец. Так что в безраздельном владении Сильверстайнов находился симпатичный особнячок неподалеку от дока, где стояли их корабли. И Рэнсому этого хватало. Несмотря на то что дом был мил и уютен, все равно тянуло в море – так зачем задерживаться и обрастать зеленью на берегу?

У порога встречали слуги, выстроившиеся красивым полукругом, однако Рэнсом, поприветствовав их, сразу прошел в свои комнаты. Он знал, что разочаровывает прислугу: настоящий хозяин никуда не торопится и принимает положенное ему поклонение, – однако ему действительно было не до того, да и не придавал он значения подобным вещам. Зато платил щедро.

Некоторое время спустя, после сытной трапезы, Рэнсом с бокалом вина в руке расположился в гостиной. Обстановкой занималась еще мать, и с тех пор в комнате ничего не изменилось. Не то чтобы Рэнсом питал особенную привязанность к кремовой обивке стен и изящным панно, на которых переплетались цветы и птицы, однако он всегда испытывал нежность к матери. Весь этот дом был памятью о родителях. Весь – от подвала до чердака.

– Итак? Квентин, садись, я тебе позволяю, – позвал он старого слугу.

– Благодарю, милорд. – Старик присел в кресло напротив Рэнсома. – К сожалению, у меня для вас печальная новость. Ваш дед при смерти.

– Кто? – холодно переспросил Рэнсом, хотя внутри все сразу же заледенело.

– Ваш дед, граф Сильверстайн. Прошу вас, милорд, не делайте вид, будто не знаете его. Это, по меньшей мере…

– Глупо, – перебил его Рэнсом. – Конечно, я знаю, кто такой мой дед. И какое это имеет ко мне отношение?

Все подробности разговора с отцом всплывали, словно дохлые рыбы на поверхность. Рэнсом жалел, что его поездка в Гавр не затянулась еще месяца на два. Может, тогда он приехал бы слишком поздно, чтобы исполнять то опрометчиво данное обещание. Но… возможно, он напрасно злится и ни о каком обещании речи не идет?

– Из Лондона прибыл пакет. Он предназначен для вас.

Рэнсом молча протянул руку, и Квентин вытащил из кармана запечатанное кровавой сургучной печатью письмо. Оно оказалось до неприличия тонким. Рэнсом взял его, поднялся, отошел к окну и вскрыл послание кинжалом отца, который всегда носил с собой.

Тонкий листок с гербом Сильверстайнов развернулся, еле слышно шурша; так шуршит сухой песок, вытекая из ладони. Мелкий аккуратный почерк не мог быть почерком умирающего человека. Рэнсом никогда не видел прежде, как пишет дед, но это письмо совершенно точно вышло из-под пера писца.

«Лорду Рэнсому Сильверстайну.

Писано 3 июля 1842 года, в Лондоне.

С прискорбием хочу сообщить Вам, что Ваш дед, граф Джонатан Карл Сильверстайн, находится при смерти. К сожалению, его слабое здоровье не позволяет надеяться, что он увидит нынешнюю осень. В связи с тем, что Вы являетесь наследником графства Сильверстайн и всех принадлежащих семье владений, а также денежного состояния, граф Сильверстайн требует, чтобы Вы выехали в Лондон сразу же по получении этого письма.

С уважением, Харольд Уэстли,

управляющий делами графа Сильверстайна».

Рэнсом смял листок в кулаке.

– Требует! – прошептал он побелевшими губами. – Он требует!

Рэнсом смотрел в окно и ничего не видел. И не желал видеть.

Около десяти минут прошло в молчании. Квентин не издавал ни звука, чтобы не нарушать размышления своего господина. Рэнсом же… он и хотел бы не думать об этом, но поднявшаяся в нем обжигающая волна тошнотворного презрения не давала забыть. Можно отшвырнуть это письмо и сделать вид, что не получал его. Подождать. И тогда старик умрет, и не нужно будет…

Рэнсом стиснул зубы. Проклятое обещание.

– Милорд? – наконец решился заговорить Квентин. – Гонец сказал, это очень важно. Вашего ответа ждут.

– А если мой ответ – «нет»? – бросил Рэнсом, не оборачиваясь.

– Ваш ответ не может быть таким. Если вопрос таков, как я думаю.

Рэнсом обернулся. Квентин сидел на краешке кресла, печальный и нахохлившийся, словно седой филин.

– Ты полагаешь, что здесь есть вопрос? – Рэнсом потряс зажатым в кулаке скомканным листком. – Это требование. Требование сорваться и, не думая ни о чем, нестись к смертному одру старикашки, с которым я никогда не встречался. Он меня терпеть не мог, хотя не видел ни разу. Он лишил моего отца всего, что принадлежало тому по праву, но не смог отречься от наследника совсем. А теперь граф умирает, и его внуку дарована неслыханная милость – явиться и лицезреть сие чудо. И он называет меня наследником, подумать только! Да пусть катится к морским ведьмам со своей милостью!

Рэнсом тяжело дышал, как после долгого бега. Ярость душила его. Он почти забыл о ней за годы, прошедшие после смерти родителей, запрятал в самый дальний угол души и полагал, что на этом все. Он не интересовался судьбой своего деда. Как и дед не интересовался его судьбой. Рэнсом не думал, что граф о нем все-таки вспомнит.

А теперь, когда это произошло, ехать не хотелось.

– Милорд, – мягко произнес Квентин, – я понимаю ваши чувства. Однако вы дали обещание отцу и не должны нарушить его.

– Я знаю. – Рэнсом вновь отвернулся.

– В таком случае, мне велеть заложить экипаж для путешествия в Лондон?

– Не так быстро. Мне нужно это осознать. – Он помолчал. – Имеет ли смысл ехать, Квентин? После стольких лет? Или это новая шутка, очередное издевательство с его стороны?

– Не думаю. На смертном одре не шутят.

– Ха! Только не старик граф. Если он выгнал отца и тридцать лет не поддерживал с ним связи, что же заставило его раскаяться? Ведь мать писала ему, когда отец умирал. Писала – и не получила в ответ ни строчки.

– В тот момент он был здоров. Близость смерти меняет людей.

– Близость сыновней смерти его не изменила, – отрезал Рэнсом.

– Вы должны поехать, милорд. Ради памяти своего отца.

– Ради памяти… – горько сказал он. – Конечно.

– Мне велеть подготовить экипаж?

– Упаси господи, Квентин. Я пойду на «Счастливице».

Глава 2

Карета подпрыгнула на очередном ухабе.

– Ты снова чем-то недовольна, Мэгг.

Леди Ливермор неодобрительно покачала головой, укоризненно глядя на свою единственную дочь.

– Мама, мне совсем нечему радоваться.

Мэгг поправила выбившуюся из прически темную прядь и спрятала руки в муфту. Ей не хотелось разговаривать, но разве с матерью прекратишь отвечать вот так, по собственной воле? Да никогда.

– Уэстморы устроили такой великолепный вечер в честь помолвки своей Минни. – Леди Ливермор, как и предполагалось, не пожелала оставить дочь в покое.

– Надеюсь, Минни повезет больше, чем мне, – Мэгг рассмеялась, но это был такой смех, от которого мурашки пробегали по коже.

– Ах, Мэган! – всплеснула руками леди Ливермор.

– Я устала, мама. Давай немного помолчим.

Тишина длилась ровно три минуты, до очередного ухаба. Леди Ливермор просто физически была неспособна молчать.

Дома Мэгг едва смогла дождаться, пока останется одна. Общество и званые вечера надоели ей уже пару лет назад, а бесконечная болтовня матери казалась невыносимой. Сегодняшнее торжество в честь оглашения помолвки стало последней каплей. Так больше продолжаться не может. Надо что-то делать.

Эта мысль не давала Мэгг покоя уже больше года, но лишь сегодня беспокойство и желание что-то изменить сделались невыносимыми. Минни выглядела такой счастливой и довольной, что Мэгг едва не взвыла. Четыре года! Прошло целых четыре года с тех пор, как она сама стояла перед гостями, рука об руку с Артуром, и улыбалась присутствующим. Тогда вся жизнь казалась такой понятной и предсказуемой… Судьба же рассудила иначе. Нет, не судьба, отец. Филипп Ливермор ошибался редко, но в этот раз он совершил роковую ошибку. Мэгг натянула одеяло до самого носа и постаралась не разреветься. Воспоминания о смерти любимого отца всегда заставляли ее проливать слезы.

Лишь однажды Мэгг едва не поссорилась с отцом – как раз по поводу Артура и помолвки. Нет, папа одобрил Артура Мэдлока, юношу из хорошей семьи, офицера, подающего надежды. Конечно, была вероятность того, что придется проводить дочь с мужем в Индию, но это не казалось таким уж ужасным. Но спустя полгода после помолвки, когда Мэгг уже вовсю выбирала подвенечное платье, Артур объявил, что его полк отправляют в Китай. И тут лорд Ливермор уперся. Мэгг пыталась убедить отца в том, что готова перенести немного трудностей, лишь бы находиться рядом с Артуром, но все бесполезно. Лорд Ливермор настоял на том, чтобы свадьбу отложили до возвращения жениха с Востока. Прошло уже четыре года, но Мэгг все еще ждала его. Редкие письма приходили, но последнее доставили уже почти год назад, с тех пор от Артура не было ни слуху ни духу. Мэгг даже обращалась в Военное министерство, но там ее уверили, что лейтенант Мэдлок жив и здоров, по крайней мере был таковым полгода назад, когда из Китая пришел очередной рапорт. То, что в восточных морях идет война, никого особо не беспокоило, а ведь погибнуть там очень легко, полгода – большой срок.

Как только умер отец, мама, никогда не одобрявшая выбор дочери, начала намекать на то, что помолвку можно и расторгнуть ввиду долгого отсутствия жениха. Мэгг делала вид, будто не понимает намеков, но недавно леди Ливермор перешла к активным действиям: принялась знакомить дочь с молодыми людьми, вывозить на балы и званые вечера, поощряя претендентов. Все это сделало жизнь девушки совершенно невыносимой. Променять Артура на одного из этих напомаженных щеголей? Мэгг искренне любила своего жениха и не собиралась его предавать. Артур вернется – и все будет хорошо. Но прошло уже целых четыре года… Ожидание стало нестерпимым.

За завтраком Мэгг дождалась, пока слуги выйдут, и начала обдуманный ночью разговор. Не зря она не спала почти до утра, составляя план. Как ни странно, утром он не перестал казаться неосуществимым. Немного безумным, да, но это Мэгг не пугало.

– Мама, я решила, что пришло время покончить с этой бесконечной помолвкой.

– Мэган! – Белинда Ливермор даже уронила тост в чай. – Наконец-то!

– Это не то, о чем ты подумала, мама.

Леди Белинда продолжала щебетать, не обращая внимания на слова дочери:

– Я так рада, надеюсь, что ты выберешь одного из Виллингхемов, они все такие замечательные юноши. Конечно, ты слегка уже… не в возрасте, но это не имеет значения, ведь ты наследница…

– Мама! Перестань! Дай мне сказать! – Мэгг повысила голос, едва не закричала. С леди Белиндой иногда бывало совершенно невозможно разговаривать.

– Что? Ах, прости! – Матушка улыбнулась. – Что ты хотела сказать?

– Я не собираюсь расторгать помолвку. Я намерена отправиться к Артуру и выйти за него замуж!

– Но это же невозможно! – ахнула мать.

– Я все обдумала. Я обращусь в министерство и попрошу устроить мне переезд в Гонгконг. По последним сведениям, полк Артура расположен именно там. Я выйду замуж и буду жить с мужем. Вот и все.

– Я запрещаю тебе даже думать об этом! – воскликнула леди Белинда. – Это совершенно невозможно и даже неприлично!

– Не вижу ничего неприличного в том, чтобы выйти замуж за своего жениха, с которым я помолвлена уже четыре года, – Мэгг начинала злиться. – А вот продолжаться по-прежнему больше не может. Скоро надо мной уже будут открыто смеяться. Вечная невеста.

– Ничего подобного! – возмутилась леди Белинда. – Ты же сама видишь, сколько мужчин были бы рады сделать тебе предложение. Иногда стоит смотреть вперед, а не оглядываться на прошлое.

Мэгг перевела дыхание, чтобы ответить спокойно. Какой смысл доказывать матери, что все те претенденты, о которых она говорит с таким восторгом, или непроходимо глупы, или напыщенны и не видят дальше своего носа, или думают о нарядах больше, чем женщины? Зачем ей эти люди? У нее имеется жених, и пора с ним воссоединиться.

– Я и смотрю вперед, мама. Я хочу выйти замуж за Артура. В конце концов.

– Я не позволю тебе ввязаться в эту авантюру! – перешла на повышенные тона леди Ливермор.

– Я совершеннолетняя. – Мэгг умела настаивать на своем. – И у меня есть наследство бабушки и те деньги, что оставил лично мне папа. Если ты откажешься мне помочь или попытаешься запретить – я все сделаю сама, но, мама, ты же не заставишь меня пройти через все это одну? Ты же не бросишь свою дочь?

Леди Белинда всхлипнула и приложила к глазам платочек.

– Конечно, нет, дорогая. Завтра же отправляемся в Лондон, и, клянусь памятью твоего отца, моего любимого Филиппа, не пройдет и месяца, как ты уже будешь на пути к своему Артуру.

– Я прикажу готовиться к переезду в Лондон, – Мэгг отложила салфетку и встала из-за стола. У нее получилось!

Впрочем, особых трудностей при разговоре с матерью Мэгг не предвидела. Трудности начнутся теперь. Но она все преодолеет. Ради Артура.

– Иди, распорядись, – махнула рукой леди Белинда. – Хоть я никогда и не одобряла этого Мэдлока, но раз уж ты его так любишь…

– Именно, мама, я его люблю.