Текст книги "Сокровище Голубых гор"

Автор книги: Эмилио Сальгари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Летучие рыбы огромной массой неслись прямо на плот, преследуемые воздушными хищниками, от которых старались спастись быстрыми, как молния, поворотами. Некоторые из этих рыб были длиной в пять футов и отличались красновато-коричневой окраской, тупым рылом и головным украшением в виде какого-то подобия каски, усаженной острыми колючками. Пользуясь своими длинными и широкими жабрами как крыльями, рыбы с шумом рассекали воздух и очень ловко бросались в пенистые волны в тот самый момент, когда пернатый враг, испуская крик преждевременного торжества, заносил над намеченной жертвой свой страшный клюв, готовясь нанести ей смертельный удар.

Сидя на краю плота с опущенными в воду ногами, американец размахивал по воздуху своей примитивной «удочкой» с насаженной на ней приманкой, рассчитывая сильным ударом оглушить клюнувшую рыбу.

Ловля летучей рыбы служит одним из любимых развлечений для жителей побережья Флориды, Нового Орлеана и Калифорнии – мест, наиболее богатых этой породой рыб.

Как известно, есть два сорта летучей рыбы: мелкая, с нежным и приятным на вкус мясом, и крупная, на грубое, жесткое и терпкое мясо которой найдется мало охотников. Но голод, разумеется, гоняется не за качеством, а за количеством.

Североамериканские ловцы обыкновенно выходят на эту ловлю в простых лодках и не используют никакого другого орудия, кроме крепкой палки с приманкой и бечевкой с подвижной петлей на конце. Приманка помещена так, что рыба, намеревающаяся ею воспользоваться, должна сунуться головой в петлю, которая и затягивается вокруг головы. Иногда же ее оглушают ударом палки и вытаскивают из воды, когда она свалится з нее. Нередко попадаются экземпляры в полтора метра длиною и более двухсот фунтов весом. Нужна особенная ловкость и сила, чтобы овладеть одному такой крупной добычей. Молодые североамериканцы на этой ловле упражняют свои силы, стараясь превзойти друг друга в интересном спорте. Диталлотеро – так называется крупная разновидность летучей рыбы – с трудом поддается на все ухищрения ловца и долго испытывает его терпение. Кроме того, она быстротой своих движений часто заставляет ловца терять равновесие; он падает в воду и подвергается неожиданному морскому купанию. Положим, для обитателя побережья это не опасно: во-первых, он с детства так же хорошо плавает в воде, как ходит по земле, а во-вторых, ловля летучей рыбы производится только в самое жаркое время года. Водится она у многих берегов Атлантического и Тихого океанов и почти всегда появляется огромными стаями.

– Помолчите немного, товарищи! – крикнул Джон, не переставая размахивать приманкой по воздуху.

Все сразу притихли и с интересом принялись наблюдать происходившую на их глазах сцену.

Перед самым носом плота, среди опустившихся в воду диталлотеро, вдруг показалась меч-рыба, яростно нападавшая сразу на целый десяток их.

Сообразив, что нужно делать в этот момент, Джон поспешно прицепил к палке острый крючок для ловли крупных рыб и с замечательной ловкостью сразу всадил его в бок одной из преследуемых меч-рыбой диталлотеро. Судорожно извиваясь, последняя тщетно рвалась с предательского крючка.

–Давайте скорее другую палку с крючком и осторожно вытаскивайте добычу! – крикнул Джон товарищам.

Требования ловца немедленно исполнялись, потому что дело шло об обеспечении себя хорошим ужином. Через полчаса на плоту лежало три огромных рыбы. Поймать больше Джону, несмотря на всю его ловкость, не удалось, так как остальная рыба поняла, что и со стороны людей ей угрожает не меньшая опасность, и, все еще преследуемая с двух сторон – хищной птицей и не менее хищной меч-рыбой, – бросилась в сторону.

Призрак голодной смерти, носившийся над пловцами, пока исчез, но надолго ли – этого никто не мог предугадать.

VI. Бунт

Прошло еще двое суток, а положение пловцов нисколько не изменилось к лучшему. Казалось, берег отходил от них все дальше и дальше, несмотря на то что боцман прилагал все усилия, чтобы держаться нужного направления

Ни вблизи, ни вдали не белело ни одного паруса. Только изредка подлетала стая морских птиц, привлекаемая, быть может, любопытством, но тотчас же быстро удалялась, словно чуя, что на плоту есть два хороших стрелка: капитан и дон Педро, которые не упустили бы случая поохотиться на них.

Провизия, добытая благодаря умению и ловкости американца, быстро убывала; да если бы ее было и много, она все равно должна была бы испортиться от сильной жары и неимения у пловцов больше ни одной щепотки соли.

Экипаж глухо волновался. Волнение его увеличивалось еще и потому, что, по всей видимости, до берега вовсе не было так близко, как постоянно уверял капитан, и что, в сущности, никому не было известно, куда именно несет их плот, всецело находившийся во власти ветров и течений.

Осаждаемый командой, требовавшей точного указания долготы и широты, под которыми они находились, капитан должен был сознаться, что не в состоянии определить этого, так как у него испортился хронометр. Причины он не высказал во избежание опасных недоразумений.

Можно себе представить, как подействовало на матросов неожиданное для них открытие, что они затерялись в безбрежном океане и неизвестно, что ожидает их впереди.

На третью ночь после рыбной ловли случилось нечто, сильно взволновавшее капитана, боцмана и дона Педро, этих троих людей, превосходивших остальных своих спутников силой духа.

В эту ночь плот не двигался с места из-за полного затишья. Перед рассветом боцман, выйдя на вахту, уселся на носу. Старик надеялся при первых лучах солнца увидеть берег, но вместо этого обнаружил перед собой, в воде, кусок пробки вроде той, которая используется рыболовами для поплавков на удочках.

Удивленный видом этого предмета и недоумевая, откуда он мог взяться, старик поспешно огляделся вокруг. Убедившись, что остальные вахтенные столпились в противоположной от него стороне, он достал веслом пробку и внимательно осмотрел ее.

Эта находка не могла быть брошена с рыболовного судна, потому что там были в употреблении пробковые квадратики более крупных размеров и, вдобавок, всегда снабженные названием судна и какой-нибудь цифрой. Этот порядок был хорошо известен старому моряку, в молодости часто ходившему на рыболовных судах.

Зажав в руке свою неожиданную находку, Ретон украдкой прошел в каюту к капитану, чтобы обрадовать его известием о вероятной близости какого-нибудь рыболовного судна, вышедшего, быть может, на добычу трепанга, этого моллюска, который так любим китайцами и водится только близ больших островов Тихого океана.

Достаточно было простого шепота боцмана, чтобы дон Хосе, спавший всегда только «вполглаза», вскочил с тревожным вопросом:

– В чем дело? Уж не берег ли?

– К несчастью, пока еще нет, капитан, – ответил Ретон. – Впрочем, надеюсь, что теперь он уж скоро будет в виду. Но я не затем вас побеспокоил. Взгляните-ка вот, капитан, на эту вещицу, которую я только что выудил из воды.

Капитан взял из руки боцмана пробочный квадратик и внимательно осмотрел его с обеих сторон. Вдруг с его уст сорвалось такое громкое восклицание негодования, что спавшие рядом за парусиновой переборкой дон Педро и его сестра проснулись и явились узнать, что еще случилось.

– Новое несчастье, капитан? – спросил молодой человек.

– Да„ случайно открылась новая измена, – отрывисто проговорил дон Хосе, судорожно сжимая в руке квадратик.

– Новая измена? – вскричал боцман, вытаращив с удивлением глаза.

– Да, – продолжал капитан, – этот кусок пробки является доказательством того, что находящийся среди нас изменник продолжает свое гнусное дело. – Разве ты не понимаешь, что означает этот предмет?

– Понимаю. Это значок, которым рыболовы обмениваются между собой во время кампании, – хотел ты сказать, мой старый друг. Да. Но эта таблетка брошена в воду здесь.

– Кем же и с какой целью? – любопытствовал нетерпеливый дон Педро.

– А вот сначала осмотрите эту штуку, – проговорил капитан, передавая ему квадратик.

Молодой человек с живостью схватил этот маленький предмет и увидел довольно ясно нацарапанные на нем три непонятных иероглифа, над которыми расположилась фигура ноту – точное воспроизведение тех, которые значились на документе Фернандо де Бельграно.

– Да ведь это то же самое, что у меня, – начал было он, но капитан перебил его:

– Поверните пробку другой стороной. Что вы там видите?

– Букву «А». Что же означает эта буква?

– По всей вероятности, она означает «Андалузия».

– Что же вы из всего этого заключаете, дон Хосе? – вмешалась наконец и девушка, до сих пор скромно молчавшая.

– Сейчас объясню, сеньорита. Позвольте мне сначала спросить вашего брата кое о чем… Дон Педро, вы никому не показывали известный документ?

– Никому, кроме вас, капитан.

– Так ли это?

– Даю честное слово.

– А где вы его всегда храните?

– У себя на груди.

– Может быть, кто-нибудь доставал его у вас во время вашего сна?

– Это невозможно! – вскричал молодой человек. – Я сплю так же чутко, как вы, дон Хосе, и всегда слышу малейший шорох около себя.

– Однако кто-нибудь из наших все же изучил ваш талисман. Иначе объяснить это странное совпадение? – говорил с задумчивым видом капитан, вертя в руках возвращенную ему молодым человеком пробку.

– Ну, что же вы об этом думаете, дон Хосе? – допытывалась девушка, инстинктивно чувствуя важность сделанного открытия.

– А то, что над нами висит преступная рука пирата Рамиреса! – с нескрываемым волнением ответил моряк. – Этот негодяй подкупил кого-нибудь из моих людей. Я убежден, что этот значок брошен в море отсюда, и, быть может, уже не первый раз. Очевидно, этим путем ведутся переговоры с «Эсмеральдой», кораблем Рамиреса… Боцман, видел ты у нас на борту такие значки?

– Нет, капитан, не видал. Да ведь они бывают только у рыболовов.

– Подождите, вот и на боках квадрата есть знаки! – вскричал дон Педро, снова взяв в руки брошенную капитаном на стол пробку.

– Какие? – поспешно спросил дон Хосе.

– Да вот, на одном боку виднеется семь точек и четыре черточки, а на другом – цифры: двойка, десятка и двадцать четыре.

– Гм! Да, – произнес капитан, взглянув на эти знаки. – Разумеется, это условные знаки.

– Вы думаете, капитан, что этот значок предназначен для капитана Рамиреса? – спросил боцман.

– Да, я убежден в этом.

– Боже мой! Как же нам быть? – тоскливо произнес дон Педро.

– Нужно постараться открыть предателя – больше нам ничего не остается, – сказал дон Хосе.

– Эх, только бы он попался мне в руки! Угостил бы я им добрую акулу! – хрипел боцман, яростно сжимая кулаки.

Вдруг он подскочил на месте, хлопнул себя по лбу и вскричал:

– Да-да-да! Вспомнил! Вспомнил! Как-то утром я застал Эмилио бросавшим в воду такую пробку. Когда я его спросил, что он делает, он ответил мне, что бросает приманку рыбам.

– Эмилио?.. Уж не подозреваешь ли ты этого мальчика? – с недовольным видом промолвил капитан. – Ты почему-то недружелюбно, даже враждебно относишься к этому бедняге, виновному разве только в том, что он по своей молодости охотник порезвиться, пошалить и поострить. Это у тебя своего рода мания, кстати сказать, очень для меня неприятная, и я был бы рад, если бы ты постарался от нее избавиться. Ну, сообрази сам, где же неопытному мальчику задумать и провернуть такую хитрую махинацию? На это нужен человек бывалый.

– Хорош «мальчик», чуть не с бородой! – проворчал боцман. – Да ведь он…

– Довольно! – сурово оборвал его капитан, поворачиваясь к выходу. – Оставим пока это. Никому ни слова, слышишь, Ретон? Будем наблюдать молча. Когда-нибудь предатель все же попадется. За это тебе большое спасибо, старина, а за стремление оклеветать ни в чем не повинного мальчика не хвалю.

Вслед за капитаном вышли из каюты и остальные.

По-прежнему нигде не было видно ничего, что могло бы окрылить надеждой угнетенный дух злополучных пловцов. Тихий океан в эту минуту вполне оправдывал свое название, данное ему, вероятно, в такое же утро великим, но несчастным Магелланом. В воздухе было совершенно тихо, и ни малейшая рябь не пробегала по зеркальной поверхности спокойных вод. Хотя солнце только что взошло, но уже немилосердно жгло.

По временам с запада пролетали стаи птиц и, покружившись над морской гладью, снова возвращались назад. Это показывало, что в том направлении должна быть земля.

– Все точно сговорилось против нас: ветер, море, люди и сама земля, как бы нарочно убегающая от нас, – говорил находившимся около него молодым людям капитан, долгое время молча водивший по всем направлениям подзорной трубой. – Лучше бы уж снова разразилась буря, чем это неспокойное затишье: по крайней мере, один бы конец. Стоим на мертвой точке и неизвестно, сколько еще времени придется пробыть в таком положении. Сегодня уже седьмой день, как мы покинули «Андалузию», а я был уверен, что не пройдет и трех дней, как мы будем у цели. Забыл, что не мы распоряжаемся стихиями, а они сами.

Так прошел и этот день. Ночью ни капитан, ни боцман, ни дон Педро не смыкали глаз; оставаясь кто на корме, кто на носовой части плота, они наблюдали, не покажется ли наконец где-нибудь вожделенный берег.

Команда усиленно работала веслами, но плот едва двигался вперед. Казалось, он превратился в свинец или притягивался чем-то снизу. С вечера до утренней зари было пройдено всего несколько миль.

Полуголодные матросы глухо роптали между собой на капитана, вовлекшего их в такое безумное предприятие. Наобещал чуть не золотые горы, а вместо того подверг их всевозможным лишениям.

Пока экипаж еще сдерживал кипевшие недобрые чувства, но по мрачным лицам и злобным взглядам матросов было видно, что достаточно небольшого толчка, чтобы все таившееся в них бурным потоком вылилось наружу.

Прошло еще трое суток уже без всякой пищи. Напрасно матросы старались поймать хоть одну рыбу, напрасно и капитан истратил несколько зарядов, надеясь свалить хоть одного из альбатросов, иногда пролетавших над самым плотом, но, к несчастью, слишком высоко, так что их не могла настигнуть пуля.

Наконец, начиная свирепеть от голода, команда перестала исполнять распоряжения не только боцмана, но и самого капитана. Это был очень зловещий признак. Одновременно с тем в сердцах матросов вспыхнуло озлобление против дона Педро и его сестры, в которых они видели главных виновников своих бедствий.

Цель плавания экипажу хорошо была известна. Сам капитан сообщил своим людям, что дело это связано с сокровищем, скрытым знаменитым капитаном Фернандо де Бельграно в Голубых горах для своих детей, отправлявшихся за этим кладом. Сначала матросы, разумеется, были в восторге от перспективы получить богатое вознаграждение за переход по малоизвестным местам Тихого океана, в настоящее же время готовы были бы променять все золото мира на сытный обед и горько сожалели о тех днях, когда они спокойно плавали вдоль западных берегов Америки, где не могло быть такой голодовки.

Эта перемена в настроении команды не могла укрыться от зоркого взгляда капитана и вызвала в моряке самые мрачные опасения.

– Если еще долго не будет видно берега и нам не удастся раздобыть хоть какой-нибудь пищи, то дело наше дрянь, – говорил он боцману. – Особенно страшно становится мне за дона Педро и его сестру. Наша голодная команда такими алчными глазами смотрит на них, что того и гляди произойдет что-нибудь ужасное.

– Сохрани, Господи! – вскричал боцман. – Попробуй только кто-нибудь тронуть хоть пальцем сеньориту – минуты не дам ему прожить, клянусь вечным блаженством моих родителей!.. Говорили вы об этом дону Педро, капитан?

– Разве можно!

– То-то, капитан! Молодой человек горяч и может раньше времени вызвать бурю„ Винтовки и амуниция у вас в каюте?

– Разумеется.

– Смотрите, чтобы кто-нибудь не стащил их во время вашего сна или отсутствия.

– Будь спокоен, никому не удастся: ты знаешь, как я чутко сплю, а уходя, всегда запираю помещение.

– Всего у нас девять винтовок, капитан. Не лучше ли оставить только четыре, а остальные выбросить в море?

– Я уже думал об этом, Ретон, но потом сообразил, что на острове среди людоедов лишнее оружие нам не помешает.

– Это верно, капитан. Но если мы еще долго не доберемся до этого заколдованного острова, который не дается нам в руки, то как бы нам не пришлось раскаяться в излишке оружия. От голода люди чумеют; возьмут да и пристрелят нас нашим же собственным оружием. Нам для обороны достаточно и четырех винтовок, а остальными могут воспользоваться наши враги.

– Ну, мы это увидим, Ретон, – проговорил дон Хосе. – Да, положение наше несладкое. Я сильно опасаюсь, как бы наши молодцы не вздумали повторить тех ужасных пирушек человечьим мясом, какие были устроены потерпевшим крушение экипажем «Медузы».

Опасения его оказались вполне основательными. В тот же вечер семеро из команды, в том числе и Эмилио, собрались на корме и, делая вид, будто намерены продолжать свои бесплодные до сих пор попытки рыболовства, шепотом завели такую беседу, от которой у каждого слушателя кровь застыла бы в жилах.

Юнга, несмотря на свою страсть к зубоскальству, пользовался любовью матросов, бывших когда-то приятелями его умершего отца, в свое время славившегося в качестве искусного лоцмана и хорошего товарища.

– Пора наконец решиться, – говорил Эмилио, когда один из матросов спросил, какого он мнения относительно обсуждавшегося дела. – Что же мы, как круглые дураки, будем умирать с голоду, когда под руками столько вкусного мяса? Ждать, когда доберемся до земли, – бесполезно. До тех пор мы все передохнем с голодухи.

– Страшный ты делаешь намек, паренек, – заметил Джон. – Ведь мы не людоеды.

– Ну, это говори за себя или еще там за кого, Джон, – отозвался другой матрос. – До сих пор и я не был людоедом, но теперь готов им сделаться, только бы утолить голод» Третьи уж сутки он переворачивает все мои внутренности.

– Каждому из нас суждено умереть, – заметил третий. – И не все ли равно, нынче или через несколько лет придет смерть? Я, например, хоть сейчас готов.

– Да, но не от голода же! – перебил Эмилио. – На такую смерть мы к капитану не нанимались И не по своей вине мы попали в такое дьявольское положение, не правда ли, товарищи? Ведь не будь этого сеньоришки и его сестры, которые вбили себе в голову рыскать по неизвестным морям в поисках какого-то, может быть, вовсе и не существующего клада, мы бы и горя не видали. Поэтому я без дальних рассуждений предлагаю убить их и съесть, – заключил он.

При этих словах, совершенно хладнокровно произнесенных юнгой, к которому всегда благоволили пассажиры, в особенности девушка, матросы в ужасе переглянулись, чуть не выронив из рук удил.

– Джон, – обратился один из них к американцу, – погляди тут, как бы нас не подслушали. Даже товарищи пока не должны знать, о чем мы тут ведем разговор. В свое время все узнают.

Американец встал и, пройдя несколько шагов, засел между двумя бочками, откуда ему видна была вся палуба.

Капитан с боцманом находились на носу. Они тоже о чем-то вполголоса переговаривались, очевидно, не подозревая о совещании кандидатов в людоеды. Остальные матросы сидели вдоль одного из бортов, в противоположной от заговорщиков стороне. Дон Педро с сестрой заперлись в каюте и, наверное, уже спали.

– Есть у вас терпение поголодать неизвестно сколько еще времени? – спрашивал Эмилио своих собеседников.

– Нет! Нет! – единодушно отозвались матросы.

– И вы полагаете, что остальные ваши товарищи не пойдут против вас?

– Мы уверены в этом.

– В таком случае нечего больше и церемониться: идем сейчас же к капитану и потребуем, чтобы он или дал нам провизии, или выдал этого малого либо его сестрицу на ужин.

– Лучше бы уж сестрицу, – плотоядно облизываясь и со страшной улыбкой сказал один из матросов, – ее мясо будет понежнее.

– А если капитан откажет нам? – спросил один из матросов.

– Заставим силой, – ответил Эмилио.

– Ты забываешь, Эмилио, что все оружие у капитана, а не у нас, – заметил еще кто-то.

– Ну так что ж! – ничуть не задумываясь, возразил юнга, очевидно уже заранее во всех подробностях обдумавший свой адский замысел. – Нас ведь двенадцать человек, и мы вооружимся ножами и топорами. Перед такой силой капитан так струсит, что позабудет о своих ружьях и сдастся нам.

– Ну, это еще сомнительно, – вмешался новый голос. – Он, кажется, не из трусливых. Ну ладно, попытаемся. А кого изберем старшим?

– Лоцмана Эрмосу, – последовал дружный ответ.

– А согласится ли он? – проговорил Эмилио. – Хотя по своей храбрости и настойчивости он как раз сгодился бы на это, – прибавил юнга, который, несмотря на свою молодость, сделался в этот роковой вечер авторитетом для части своих спутников.

– Уговорим, – начал было один, но троекратное покашливание Джона заставило его умолкнуть.

Притихли и остальные, сделав вид, что возятся с удочками.

Ретон, почуявший что-то неладное, тихими шагами приближался к корме, надеясь услыхать хоть словечко из того, о чем так оживленно переговаривались усердные рыболовы. Но, к крайней его досаде, ему ничего не удалось услышать.

– Ну что, поймали что-нибудь? – осведомился он, подойдя вплотную к заговорщикам.

–Ровнехонько ничего, боцман, – ответил один из матросов. – Нет настоящей приманки, а на кусок сухой кожи рыба не полезет.

– Да, плохо дело, боцман! – подхватил другой. – Если капитан не накормит нас, мы все скоро передохнем с голоду.

–А чем же прикажешь вас накормить, когда на борту не осталось ни одной горошинки съедобной? – спросил старик.

– Зато здесь есть лишние люди, – со злым смехом проговорил американец, очевидно уже успевший примириться с мыслью о людоедстве, сначала так претившей ему. – Одним человеком меньше на этом проклятом плоту – ему же легче будет.

– Джон, да ты обезумел, что ли, если у тебя поворачивается язык говорить такие слова! – вскричал пораженный ужасом Ретон.

– Нет, я в полном рассудке, – нахально возразил американец. – Неужели ты, старая морская крыса, сам не понимаешь, что так мучиться, как мы в эти дни, больше нельзя, и нужно же было нам придумать для своего спасения…

– Ну, и что же, придумали?

– Придумали, боцман, не спросясь даже тебя.

– Гм… А что именно?

– А вот утром заявим капитану.

– Смотрите, ребята, не наделайте себе худшей беды! Потерпите еще денек, авось, Господь…

– Слыхали мы эту песню, и она давно уж надоела нам! – перебил старика Эмилио. – Хуже того, что мы теперь испытываем, не может и быть.

– А, и ты, паршивый мальчишка, подаешь голос? – презрительно проговорил старик. – Впрочем, где что затевается дурное, там, разумеется, дело не обойдется без такого негодяя, как ты.

– Напрасно вы и теперь еще ругаетесь, боцман! – прошипел юнга. – Сейчас все мы тут равны.. Моя шкура нисколько не дешевле вашей.

Взбешенный старик размахнулся было, чтобы влепить дерзкому мальчишке хорошую затрещину, но тот, бывший уже настороже, ловко увернулся и с насмешливым хохотом скрылся за бочками. Потеряв равновесие, старик чуть было не угодил в воду.

– Ах, чтоб тебя разорвало, подлеца! – взревел он, с трудом устояв на ногах и намереваясь броситься за юнгой.

– Оставьте его, боцман! – вступились матросы. – Ну что вы все дразните этого малого? Не его вина, что он родился с острым языком.

– Ну ладно, плевать мне на него! – с деланным добродушием проговорил старик. – Скажите же, ребята, что вы в самом деле задумали?

– Зачем же мы скажем тебе? Ведь не ты над нами старший, а капитан, – возразил американец. – Завтра все и узнаешь.

Поняв, что дальнейшие расспросы могут только еще больше озлобить этих и без того уже воинственно настроенных голодных людей, старик махнул рукой и отступился от них.

Капитана в это время на палубе не было, и боцман решил, что не следует его пока беспокоить «Может быть, – думалось ему, – Джон и другие только путали своими страшными намеками, и команда просто решила убедить капитана переменить курс плавания, в надежде выбраться на путь кораблей, совершавших рейсы к северным берегам Австралии».

Успокоившись на этой мысли, старик сменил сидевшего за рулем помощника. Хотя у руля и нечего было делать, но к нему продолжали садиться по привычке или по заведенному порядку. Из-за полного затишья плот стоял неподвижно среди морской глади, в ночное время казавшейся огненной от кишевших в ней мириад светящихся моллюсков. Опущенный парус болтался как тряпка.

Ночь прошла, не принеся с собой ничего особенного. Но если бы старый боцман не был так погружен в свои невеселые размышления, он заметил бы, что то один, то другой из заговорщиков потихоньку прокрадывались к спавшим в разных местах палубы товарищам, будили их и шептали что-то таинственное,

Старик тщетно надеялся, что вот-вот потянет свежий ветерок, парус наполнится и плот понесется к спасительному берегу. Наступил рассвет, а воздух был так же неподвижен, как все эти последние ужасные дни.

В шесть часов вышел на палубу капитан, и его тотчас же обступила вся команда во главе с Эрмосой, человеком гигантского роста и необычайной силы, в жилах которого, судя по темному цвету его кожи, текло больше индейской, нежели европейской крови, хотя он и носил испанское имя.

С виду матросы были не вооружены, но под одеждой у них были спрятаны ножи, так называемые навахи,распространенные среди моряков Тихого и Атлантического океанов.

– Вы что, ребята? – спросил капитан, пораженный сосредоточенным, а у некоторых и угрожающим выражением лиц молчаливо надвинувшейся на него толпы.

Предчувствуя беду, Ретон поспешил разбудить дона Педро и приготовить оружие.

– Мы собрались требовать, чтобы вы наконец накормили нас, капитан, – с решительным видом заявил Эрмоса. – Вот уж четвертый день, как наши желудки пустуют, и у нас нет больше сил терпеть.

– Если вам удалось ночью наловить рыбы, давайте, я разделю ее между вами поровну, – сказал капитан.

– На что же мы можем ловить ее? Вы сами знаете, что без приманки не поймаешь, – грубо возразил один из матросов.

– Ну, так чем же я накормлю вас, когда вам известно, что у меня ничего нет?

– Мы вам укажем и при этом заявляем вам, капитан, что без какого бы то ни было мяса мы не можем пробыть больше ни одного часа, – резко проговорил Эрмоса.

Дон Хосе побледнел; в его черных глазах вспыхнуло пламя негодования и гнева. Он отлично понял, какого мяса требовала озверевшая от голода команда, но не хотел этого показать, пока люди не выскажутся напрямик. Поэтому, сделав над собой громадное усилие, чтобы не разразиться грозой раньше времени, он скрестил на груди руки и, пристально глядя в глаза лоцману, деланно спокойным голосом произнес:

– Объясни мне, Эрмоса, на что ты намекаешь? Я никак не могу понять твоих намеков.

– Другой на вашем месте сразу понял бы. Говорят вам, что мы голодны. Разве это не ясно, капитан?

– Это-то мне вполне ясно, потому что я и сам голоден не меньше вас, – с ударением сказал капитан. – Ну, и что же следует сделать, по-вашему?

– А то, что ради спасения четырнадцати человек можно пожертвовать одним или двумя. Так было сделано экипажем «Медузы». Мой дед только благодаря этому и вернулся домой.

– Негодяй! – загремел капитан, не будучи более в силах сдерживаться. – Как осмелился ты говорить это мне? Или ты забыл, что перед тобою не слабый, безвольный капитан «Медузы», а человек, привыкший держать в повиновении свой экипаж? Я скорее умру, чем соглашусь допустить у себя на глазах то бесчеловечие, которое происходило среди озверевшего экипажа «Медузы».

– Э, капитан, голод не разбирает, что человечно, а что нет, – возразил Джон. – Если вы желаете умирать с голоду – дело ваше, а у нас на это охоты нет.

– И ты, Джон, записался в людоеды? – с горечью произнес дон Хосе.

– Неудивительно: ведь мы двигаемся к стране людоедов, – насмешничал Эмилио.

– Решайтесь скорее, капитан! – наседал Эрмоса. – Мы дохнем с голоду, но окончательно умирать не желаем.

– Что ж, вы хотите метать между собою жребий?

– Может статься, и до этого дело дойдет, – с мрачной улыбкой проговорил лоцман. – А пока мы решили съесть одного из тех, кто является причиной наших мучений. Без них «Андалузия», наверное, осталась бы цела и мы бы не испытали горя. Сначала мы утолим свой голод ими, а потом, если понадобится, отдадим, кому выпадет жребий, и себя для спасения остальных товарищей.

– Опять намеки? – грозно нахмурившись, заметил капитан. – Говорите ясней, кого вы наметили своими первыми жертвами?

– Имейте в виду, капитан, что мы все как один стоим на этом, – с твердостью заявил Эрмоса, подступая еще ближе и засовывая правую руку под свой широкий красный шерстяной пояс, за которым был спрятан нож.

– Да что же ты все увиливаешь от прямого ответа?! – вскричал дон Хосе. – Говори без уверток!

– Хорошо, капитан, буду говорить прямо. Мы требуем, чтобы вы не препятствовали нам схватить тех людей, которые не принадлежат к экипажу и из-за своей жадности к золоту довели нас до голодовки.

Дон Педро и его сестра, стоявшие за капитаном и от слова до слова слышавшие странные переговоры между ним и его командой, испустили крик ужаса. Но молодой человек тут же взял себя в руки, смело выступил вперед и, обращаясь к матросам, твердо проговорил:

– Это меня, что ли, вы хотите принести в жертву своему брюху?

– Нет, мы предпочитаем вашу…

Сильный удар прямо в лицо, нанесенный капитаном, заставил лоцмана проглотить последнее слово и опрокинуться навзничь.

Испустив яростный рев, его товарищи плотной группой придвинулись к капитану, размахивая перед ним сверкающими ножами. К счастью, в этот критический момент около капитана и его пассажиров появился Ретон с четырьмя карабинами.

– Капитан, дон Педро и вы, сеньорита, берите скорее! – крикнул он, вручая каждому из них оружие. – Только что зарядил. Стреляйте без всякого милосердия в этих негодяев!

Схватив карабин, дон Хосе навел его на толпу и властным голосом громко проговорил:

– Ножи в воду и расходитесь!

Могучая фигура капитана, страшный гнев, исказивший его лицо, не совсем еще утерянный им авторитет и, в особенности, его повелительный голос – все это, вместе взятое, заставило бунтовщиков машинально отступить. Не менее сильно подействовало на них и то обстоятельство, что, кроме карабина капитана, на них смотрели еще три ружейных дула.

– Вы слышали: ножи в воду и марш по местам! – повторил капитан.

Между тем Эрмоса, испуская целый поток всевозможных проклятий, поднялся на ноги, выхватил длинную наваху и крикнул:

– Не робейте, товарищи! Держитесь крепче!

– Еще одно слово, негодяй, – и тебе смерть! – пригрозил ему дон Хосе, прицеливаясь в него из карабина.

– Говорят вам: бросайте ножи, разбойники, и убирайтесь отсюда! А не то я и один вас всех перещелкаю, как мух! – вскричал старый боцман, размахивая над толпой прикладом ружья.