Текст книги "В дебрях Атласа. Пограничный легион"

Автор книги: Эмилио Сальгари

Соавторы: Зейн Грей
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

Глава VI

Когда Жанна очнулась, она лежала поперек порога и над ней медленно тянулась в дверь хижины голубая струйка дыма. Весь недавний ужас разом ожил в ее памяти; она лежала и прислушивалась. Но ничего, кроме нежного побулькивания ручейка, не было слышно. Значит, Келс мертв. Ужас перед содеянным смешался в ней с чувством неизмеримого облегчения.

Жанна встала и, боясь заглянуть внутрь хижины, быстро отошла от двери. Солнце стояло почти в зените.

«Я должна бежать», – сказала себе Жанна, оживляясь при этой мысли. Вдали паслись лошади. Жанна быстро пошла по тропинке, стараясь решить, ехать ли ей по ней или же направиться по тому пути, которым она попала сюда. Она остановилась на последнем. Поймав своего пони, девушка повела его обратно в лагерь.

«Что необходимо с собой взять?» – рассуждала она и решила захватить как можно меньше вещей: всего одно одеяло, узел с хлебом и мясом и одну флягу с водой. Возможно, что в пути ей понадобится оружие… Но, кроме револьвера, из которого она убила Келса, ничего не было. Тронуть эту страшную вещь она не могла. Однако раз она все-таки освободилась, и вдобавок такой ценой, то поддаваться всяким мягким чувствам теперь неуместно. Решительными шагами Жанна направилась к хижине, но, дойдя до дверей, едва передвигала ноги. Длинный, хмуро-голубоватый револьвер лежал все там же, где она его бросила. Краешком глаза Жанна все же видела неподвижно лежавшую у стены фигуру. Вся дрожа от напряжения, она протянула руку и схватила оружие. Но в ту же самую секунду тихий, протяжный звук пригвоздил ее к месту.

Жанна застыла. Сердце подкатилось к самому горлу, глаза застлала какая-то пелена. Но новый стон быстро разъяснил все. Келс был еще жив. И вдруг сковавшее ее холодное, липкое чувство и противная судорога в горле сменились горячей волной радости. Он жив! Ее руки не обагрены чужой кровью, она не убийца.

Быстро повернувшись, Жанна уставилась на Келса. Вот он, белый, словно покойник. Радость ее исчезла, уступив место жалости, настолько переполнившей сердце, что, все позабыв, она склонилась к нему. Он был холоден, как камень. Ни в руке, ни у виска она не нащупывала пульса. Но, приложив голову к груди, Жанна услышала слабый стук сердца.

– Он жив еще, – прошептала она, – но при смерти. Что мне делать?

Ум лихорадочно заработал. Помочь Келсу она ничем не могла; вероятно, он скоро умрет. Оставаться возле него было тоже небезопасно: его товарищи могли каждую минуту приехать сюда. Но если его позвоночник не поврежден и ей удастся спасти ему жизнь, не поступит ли он с ней опять, как грубый дикарь? Разве что-нибудь способно изменить этот характер? Это злой человек, который вдобавок не обладает достаточной силой воли, чтобы побороть в себе зло. Он вынудил Робертса взяться за оружие и, когда тот сделал это, – убил его. Несомненно, он так же хладнокровно и обдуманно разделался и с двумя негодяями, Биллом и Галлоуэем. Ему бы только не видеть больше их плотоядных взглядов и остаться с ней наедине. Он заслужил того, чтобы подохнуть здесь, как собака.

Но как истая женщина Жанна решила одно, а поступила наоборот. Осторожно повернув Келса, она увидела, что вся рубашка и жилетка густо намокли от крови. Она отправилась за ножом, полотенцем и водой.

Жанне уже приходилось перевязывать раны, и кровь не пугала ее. Единственная разница в том, что эту кровь она пролила сама. Ей было очень не по себе, когда, разрезав одежду Келса, она дрожащими руками принялась обмывать окровавленное место. Громадная пуля проделала большую рану, кровь все еще струилась. Поперек позвоночника тянулась распухшая синяя полоса. Разорвав свой платок на части, Жанна как умела соорудила компресс и бинт. Затем осторожно положила Келса на одеяло. Она сделала все, что было в ее силах, и сознание этого подействовало на нее успокоительно.

Келс продолжал лежать без сознания и походил на покойника. Страдание и близость смерти стерли с его лица и жестокое выражение, и приветливую улыбку, обычно предвещавшую самые страшные намерения. Его жуткие глаза наконец закрылись. Жанна сидела и ждала конца. Полдень давно прошел, а она все еще не выходила из хижины. А вдруг он придет в себя и попросит пить?

Солнце зашло, наступили сумерки, и ложбину окутала ночь. Одиночество начало казаться Жанне чем-то осязаемым. Притащив свое седло и одеяла к порогу хижины, она кое-как устроила себе постель и, глядя на звезды, прилегла. Темнота не мешала ей видеть вытянутую фигуру Келса. Он лежал так тихо, словно уже умер. Жанна чувствовала себя измученной, разбитой и сонной. Среди ночи храбрость ее испарилась, и она стала бояться каждой тени. Жужжание насекомых казалось ей диким ревом; жалобный крик волка и хриплые возгласы кугуара нагоняли на нее панический ужас; ночной ветер стонал, как заблудшая душа.

Утреннее солнце разбудило Жанну. Проспав несколько часов подряд, она почувствовала себя отдохнувшей и окрепшей. Вместе с ночью ушли и все страхи. Она знала, что Келс все еще жив. Осмотрев его, она убедилась в том, что права. Состояние Келса не изменилось, но рана уже не кровоточила. Жизнь едва теплилась в его теле.

Часть следующего дня Жанна провела возле Келса, весь же день показался ей не длиннее одного часа. Иногда она выходила из хижины, ожидая вот-вот увидеть приближающихся всадников. Что она скажет им? Вероятно, остальные молодцы ничем не отличаются от своего атамана; и вдобавок у них отсутствует и то единственное достоинство, которое сделало его хотя бы на один час человеком. Сказать, что состояние Келса – дело ее рук, – невозможно. Поэтому, достав револьвер. Жанна тщательно вычистила его и снова зарядила. Если кто-нибудь явится сюда, она скажет, что Келса ранил Билл.

Келс по-прежнему находился между жизнью и смертью.

Жанна убеждалась, что он останется жив. Иногда она приподнимала его голову и вливала ему в рот по нескольку капель воды. Каждый раз он стонал при этом.

И второй день прошел так же, как и предыдущий. Наконец наступил третий, но до вечера состояние Келса не изменилось. С наступлением темноты Жанне показалось, что сознание возвращается к нему. Она часами просиживала рядом, ожидая, не захочет ли он что-нибудь сказать ей перед концом, передать что-нибудь… В эту ночь над ложбиной висел месяц, роняя свои бледные лучи на восковое лицо Келса. утратившее отпечаток злых страстей. Но вот его губы зашевелились, он попробовал говорить. Жанна дала ему пить. Бормоча какие-то бессвязные слова, он снова впал в забытье, но тотчас же пришел в себя и как безумный понес всевозможную чепуху. После этого он долго лежал совершенно тихо и вдруг испугал Жанну тихим, но совершенно ясным возгласом:

– Воды! Воды!

Приподняв его голову, Жанна дала напиться. Она видела его глаза – две темные дыры на белом фоне.

– Это… ты… мать? – прошептал он.

– Да! – ответила Жанна.

Раненый снова затих. Однако это состояние более походило на сон, чем на беспамятство. В продолжение ночи он больше ни разу не подал голоса. Его возглас «мать» тронул Жанну. И у самых злых людей есть матери, даже у такого, как Келс. Когда-то он тоже был мальчуганом. Мать гордилась им и целовала его розовые ручонки. Вероятно, она тоже строила воздушные замки, думая о его будущем. А он? Вот он лежит здесь – умирающий, наказанный за позорный поступок, самый последний из целого ряда еще более ужасных преступлений.

На следующее утро Жанна не сразу пошла к Келсу. Она так же боялась найти его в полном сознании, как и содрогалась при мысли, что он, может быть, уже мертв. Но, собравшись с силами, она подошла и нагнулась над ним. Он не спал. В его глазах отразилось изумление.

– Жанна? – прошептал он.

– Да, – ответила она.

– Вы все еще… у меня?

– Конечно! Ведь не могла же я оставить вас одного.

Утомленные глаза Келса странно омрачились.

– Я жив еще. И вы остались… Это было вчера, когда вы стреляли в меня из моего револьвера?

– Нет, четыре дня тому назад.

– Четыре дня! Пуля попала мне в хребет?

– Я не знаю, не думаю. Там страшная рана. Я… я сделала все что могла.

– Вы хотели меня сперва убить, а потом решили спасти?

Жанна молчала.

– Вы хорошая, вы поступили благородно! – сказал он. – Но лучше бы вам быть злой. Тогда бы я мог проклинать вас… задушить…

– Сейчас вам надо вести себя только спокойно, – ответила Жанна.

– В меня не раз всаживали пули. Я и на этот раз выберусь, лишь бы только остался цел мой хребет. Как нам узнать это?

– Не имею ни малейшего понятия.

– Поднимите меня.

– Но ведь может же открыться рана! – запротестовала Жанна.

– Поднимите меня.

Непреклонная воля этого человека слышалась даже в его шепоте.

– Но зачем, для чего?

– Я хочу проверить, могу ли я сесть. Если нет, то дайте мне сюда мой револьвер.

– Его вы не получите! – ответила Жанна и, подсунув руки ему под мышки, осторожно посадила его. Затем отняла руки.

– Я… мерзкий трус… когда дело касается боли, – прохрипел Келс, и крупные капли пота выступили на его бледном лице. – Я… я не могу больше!..

Однако, несмотря на невыносимые страдания, он все-таки продолжал сидеть без поддержки и даже попробовал нагнуться. Но после этого, застонав, без памяти упал на руки Жанны. Она снова уложила его, и прошло довольно много времени, прежде чем привела его в чувство. Теперь Жанна была окончательно уверена, что он выживет, и радостно сообщила ему об этом. Он странно усмехнулся. А когда она принесла ему питье, то с благодарностью его выпил.

– Я выживу! – сказал он слабым голосом. – Я снова поправлюсь, ибо мой хребет цел. А вы принесите сюда побольше воды и еды и отправляйтесь.

– Отправляться? – повторила она.

– Да, но не вдоль ложбины – там вам худо придется… Идите в обратном направлении. У вас есть шанс выбраться из гор… Идите!

– И оставить вас одного? Бросить такого слабого, ведь вы даже не в состоянии поднять чашку? Нет!

– Будет лучше, если вы послушаетесь.

– Почему?

– Потому что через несколько дней я буду значительно лучше чувствовать себя, и тогда снова вернется мое прежнее «я»… Мне кажется… я боюсь, что люблю вас… Это может превратиться для вас в сплошной ад. Уходите же сейчас, пока не поздно… Если вы останетесь и я поправлюсь, я никогда больше не отпущу вас от себя.

– Келс, я показалась бы себе трусом, если бы оставила вас здесь одного, – серьезно ответила Жанна. – Вы умрете без помощи.

– Тем лучше для вас. Но я не умру. Я тертый калач. Уходите, говорю вам!

Жанна покачала головой.

– Не спорьте, это ни к чему не приведет. Вы опять взволновались. Прошу вас, попробуйте успокоиться.

– Жанна Рэндль, если вы останетесь… Я свяжу вас, голую замурую, прокляну, изобью!.. Убью! О, я на все способен… Идите, слышите?

– Вы с ума сошли. Раз и навсегда – нет! – твердо ответила Жанна.

– Ты… Ты!.. – его голос оборвался и перешел в жуткий, непонятный шепот.

Весь следующий день Келс почти ничего не говорил. Выздоровление его подвигалось вперед очень медленно, все еще не давая твердой надежды на благополучный исход. Без Жанны он, конечно, не протянул бы долго. Когда Жанна подходила к нему, все его лицо и глаза освещались печальной и красивой улыбкой. По-видимому, ее присутствие задевало и утешало его одновременно. Каждый день он спал по двадцати часов кряду.

Только теперь Жанна поняла, что значит настоящее одиночество. Бывали дни, когда она совершенно не слыхала звука собственного голоса. Привычка к безмолвию – один из главнейших признаков одиночества, – овладела ею. День ото дня она все меньше размышляла и все больше чувствовала свою отрешенность от внешнего мира. Часами предавалась она полному бездействию. Но иногда, глядя на горные вершины, походившие на тюремные башни, на тенистые деревья и монотонные, неизменные черты места своего заточения, она чувствовала кипучую и страстную ненависть. Она ненавидела окружающее за то, что утратила любовь к нему, что оно стало частью ее самой. Жанна охотно сидела на солнце, грелась и любовалась его золотыми лучами. Иногда она даже забывала о своем пациенте. И постепенно, проживая в таком бездействии часы за часами, она все чаще стала вспоминать Джима Клэва. Это воспоминание было для нее спасительным. Во время бесконечных, торжественно-молчаливых дней и особенно ночью, когда одиночество достигает своего высшего напряжения. Жанна уносилась в мечтах к Джиму. Она вспоминала о его поцелуях без прежнего гнева и стыда. В сладостные минуты таких размышлений она все больше углублялась в свою любовь к Джиму.

Вначале Жанна старалась запоминать дни, но когда прошло более трех недель, она утратила счет времени. Запасы пищи катастрофически таяли, и перед Жанной возникла еще одна серьезная проблема.

Как-то утром, занятая размышлениями о пище, Жанна вдруг увидела вдали группу всадников, приближавшихся к хижине.

– Келс! Какие-то люди едут сюда, – торопливо сказала она.

– Отлично! – воскликнул он слабым голосом, и улыбка осветила его исстрадавшееся лицо. – Они довольно долго искали дорогу. Сколько их?

Жанна принялась считать. Пять всадников и несколько лошадей с поклажей.

– Да. Это Гульден.

– Гульден! – испуганно вскрикнула Жанна.

Этот возглас и звук ее голоса заставили Келса внимательнее посмотреть на нее.

– Вы уже слыхали о нем? Он – самая отъявленная сволочь в этой пограничной полосе… Таких, как он, я еще никогда не видел. Ни одну секунду вы не будете в безопасности. Я же так беспомощен сейчас… Что ему сказать, как объяснить?.. Жанна, если я все-таки сковырнусь, вы должны сразу бежать отсюда или застрелиться.

Жанне казалось странным, что этот бандит теперь старался избавить ее от той опасности, которой сам же подвергал ее. Достав револьвер, Жанна спрятала его в расщелину между балками. Затем она снова выглянула на поляну.

Всадники были уже почти у дома. Передний, мужчина геркулесовского телосложения, погнал своего коня через ручей и затем, резко дернув поводья, заставил остановиться. Другой двинулся следом за ним, остальные тем временем постепенно приближались с навьюченными лошадьми.

– Ого-го! Келс! – крикнул великан. Его голос звучал громко и зычно.

– Он где-нибудь здесь поблизости, – заметил другой.

– Само собой, я только что видел его коня. Джек не может быть далеко от своей скотины.

После этого оба направились к хижине. Жанна еще никогда не видела таких исключительно свирепых и отталкивающих людей. Один из них был гигантского роста. Его ширина и массивность делали его коротконогим, и весь он удивительно походил на гориллу. Другой был тоже высок, но тощ, с багрово-красным лицом, на котором лежал отпечаток жестокой алчности. Сутуловатый, он держал голову совершенно прямо и походил на волка, почуявшего запах крови.

– Там кто-то есть, Пирс, – предостерег его толстый.

– Хо, Гуль, никак там девушка!

Жанна вышла из темного угла хижины и молча указала на распростертую фигуру Келса.

– Здорово, ребята! – сказал Келс слабо. Гульден удивленно выругался, тогда как Пирс озабоченно нагнулся к Келсу. Затем оба они разом заговорили. Келс прервал их слабым движением руки.

– Нет, нет, я еще не собираюсь отправляться к праотцам, – сказал он. – Я только чуть жив от голода и должен зарядить свой желудок… Половина спины отстрелена…

– Кто же это так обработал тебя, Джек?

– Гульден, это сделал твой любимый дружок Билл.

– Билл? – спросил Гульден грубо, забавно стараясь скрыть принужденность своего тона. Затем резко добавил: – Я думал, вы поладите…

– Вышло наоборот.

– А где же Билл… сейчас?

На этот раз в его голосе Жанна ясно уловила оттенок какой-то холодной тягучести. По тону вопроса было ясно, что Гульден хорошо знал наперед ответ Келса.

– Билл мертв, и Галлоуэй тоже, – ответил Келс.

В этот момент Гульден повернул свою четырехугольную, лохматую голову в сторону Жанны. Она не в силах была выдержать его взгляда. Пирс заметил:

– Из-за девчонки поцапались, Келс?

– Нет! – резко ответил Келс. – Они начали фамильярничать с… с моей женой, и за это я пристрелил их обоих.

– Женой!? – воскликнул Гульден.

– Это твоя настоящая жена, Джек? – допытывался Пирс.

– Ну, конечно же! Вот, погодите, представляю вас… Жанна, мои друзья: Сэм Гульден и Рыжий Пирс.

Гульден проворчал что-то под нос.

– Миссис Келс, я рад познакомиться с вами, – сказал Пирс.

В эту минуту в хижину вошли трое остальных бандитов, и Жанна выскользнула за дверь. Она чувствовала себя испуганной, и одновременно с этим ее душила ярость. Она даже слегка пошатнулась от волнения. Визит бандитов с неожиданной яркостью подчеркнул ее ужасное положение. В одном только Гульдене было достаточно жуткого. Бежать! Однако теперь всякая подобная попытка была гораздо опаснее, чем раньше. Рискни она только, как все эти новые «друзья» бросятся по ее следу, словно стая кровожадных собак. Жанна отлично поняла, почему Келс назвал ее своей женой. Она пришла к выводу, что необходимо держаться спокойно, естественно и как можно дольше поддерживать этот обман. Вспомнив о револьвере, спрятанном ею в расщелине, она собралась с силами и, поборов свое волнение, вернулась обратно в хижину. Тем временем бандиты повернули Келса спиной кверху и обнажили его рану.

– Ах, Гуль, не трепли его, лучше дать ему виски, – сказал один из мужчин.

– Если ты все время будешь выдавливать у него кровь, то ясно – ему придет капут, – запротестовал другой.

– Послушай, он здорово ослаб! – заметил Рыжий Пирс.

– Убирайтесь к черту, вы ничего не понимаете! – взревел Гульден. – В свое время я служил… но это вас не касается… Видите вы это синее пятно? – И своим громадным пальцем Гульден нажал синий желвак на спине Келса. Бандит застонал. – Это олово, пуля, – заявил Гульден.

– Черт побери! А если ты в самом деле прав! – воскликнул Пирс.

Келс повернул голову и промолвил:

– Когда ты нажал на это место, все мое тело разом как бы отмерло. Послушай, Гуль, если ты нащупал пулю, то просто вырежь ее.

Жанна не присутствовала при операции. Она убежала к своему постоянному месту ночлега под бальзаминовым деревом. Внезапно до нее донесся резкий крик Келса и затем громкие восклицания мужчин. Очевидно, свирепый Гульден оказался так же быстр на деле, как и на словах.

Вскоре бандиты вышли из хижины и принялись распаковывать привезенный груз.

Пирс нашел глазами Жанну и крикнул ей:

– Келс хочет поговорить с вами!

Придя в хижину, Жанна нашла бандита сидящим; верхняя часть его туловища была прислонена к седлу. Его побелевшее и мокрое от пота лицо выглядело совершенно изменившимся.

– Жанна, пуля-то в самом деле давила на мой хребет, – сказал он. – Теперь у меня пропало всякое онемение. Я чувствую себя воскресшим, скоро и совсем поправлюсь… Но пуля страшно заинтересовала Гульдена: ни Билл, ни Галлоуэй не употребляли пули этого калибра. Гульден хитер. С этим Биллом у него была тесная дружба, как ни с кем из нас. Я не доверяю никому из них, и особенно Гульдену. Все время держитесь как можно ближе ко мне.

– Келс, отпустите меня… Помогите мне добраться до дому, а? – тихо взмолилась Жанна.

– Девочка моя, это было бы слишком опасно, – серьезно ответил он.

– Ну все равно, не сейчас, потом… При первой возможности…

– Посмотрим… Но теперь – ты моя жена!

В этих последних словах снова почувствовалась прежняя властность Келса.

– Неужели… – от внутреннего волнения Жанна даже не докончила фразу.

– Я на все способен: попробуй-ка выйти сейчас и сказать этим молодцам, что ты не моя жена, – заметил он. Его голос окреп, и глаза снова блеснули холодом.

– Ни один мужчина не обошелся бы так скотски с женщиной, которая спасла ему жизнь, – прошептала она.

– Повторяю, я способен на все. У тебя была возможность. Я даже требовал, чтобы ты ушла отсюда. Вспомни, я предупреждал тебя, что вместе со здоровьем вернется мое прежнее «я».

– Но без меня вы бы умерли!

– И это было бы лучше для тебя… Жанна, я предлагаю тебе следующее: я честно женюсь на тебе, и мы уедем из этой страны. У меня есть золото. Я молод, я страстно люблю тебя, хочу тебя. Ради тебя я начну новую жизнь… Что ты скажешь на это?

– Что скажу? Да лучше мне тут же умереть, чем выйти за вас замуж! – с ненавистью прошептала Жанна.

– Отлично, Жанна Рэндль! – с горечью промолвил бандит. – Одну минуту я видел призрак: свое умершее, лучшее «я». Теперь он исчез… И ты останешься со мной.

Глава VII

С наступлением темноты Келс приказал своим людям развести костер возле дверей хижины. Он удобно лежал, укутанный в одеяла; вся шайка бандитов присела к костру, образуя перед ним полукруг.

Жанна отнесла свою постель в самый темный угол, откуда ее никто не мог увидеть, зато она видела всех.

Сильнее чем когда-либо ей бросилась в глаза вся прелесть этой дикой местности. Даже костер пылал как-то особенно: он то и дело выбрасывал громадные красные языки пламени, со свирепой алчностью пожиравшие большие поленья. Необычно выглядели при этом мрачном освещении и жестокие лица бандитов. Наконец опустилась непроницаемая ночь. Койоты полчищами повылазили из своих нор, и вся окрестность огласилась их резким и диким лаем. Но сущность дикости, казалось, сконцентрировалась в самих бандитах. Освещенный дрожащим пламенем, Келс выделялся своим бледным, как у призрака, лицом. То было четко очерченное, умное и решительное лицо. О злобе и насилии говорили морщины возле его рта и глаз. Казалось, этот человек снова насторожился и напряженно был занят составлением новых страшных планов. Красная рожа Пирса выглядела еще краснее. То была сухая, черствая, почти бестелесная красная маска, натянутая на усмехающийся череп. Другой, которого они называли Француз, был маленького роста, с мелкими чертами, глазами пуговками и ртом, произносившим одни только злые, полные ненависти слова. Остальные двое ничем не отличались от рядовых жуликов. Но Гульден был так необычен, что Жанна долго не решалась глядеть на него. Его движения свидетельствовали о страшной силе. Это был колосс, горилла – с копной русых волос на голове, с бледной кожей. Черты его лица казались наспех вырубленными грубой корявой лопатой. Казалось, будто вся жестокость, все пороки и страсти, когда-либо существовавшие в мире, притаились в громадных впадинах его глаз, в тяжелых складках лица и в ужасающей расщелине, полной крепких белых клыков, служившей ему ртом. Это было чудовище, и Жанна скорее была бы рада тут же умереть, чем согласиться как-нибудь прикоснуться к нему. Он курил и не принимал никакого участия в грубом добродушном перешучивании окружающих. Это была гигантская машина разрушения.

После перенесенной операции Келс начал поправляться с изумительной скоростью. Вместе со здоровьем к нему вернулся и интерес к внешнему миру. На все его вопросы отвечал рыжий Пирс. Из их разговора Жанна узнала, что свою славу атамана Келс любил так же искренно, как и то золото, которое он крал по всей золотопромышленной линии Айдахо, Невады и Северо-Восточной Калифорнии. Из ответов Рыжего и по манере, с которой он обращался к Келсу, Жанна увидела, насколько громадна его власть.

– Мне кажется, ты верно рассудил, Джек, – сказал Рыжий Пирс, снова набивая свою трубку. – Рано или поздно, а здесь будет столько золота, сколько не видывал еще никто на всем Западе. Каждый день тянутся хвосты дилижансов от Солнечных Вод. Стаи золотоискателей рыщут в горах. Все пещеры и долины Медвежьей горы облеплены лагерями. Промытое золото есть всюду, его легко получить, лишь была бы поблизости вода. Нет ни одной пяди неразрытой земли. Однако жирной находки еще нет. Но рано или поздно должна быть и она. А когда весть разнесется по всем большим дорогам и проникнет во все уголки за горами, тогда поднимется такое нашествие, против которого 49-й и 51-й годы покажутся ребячьей забавой. Не так ли, Бейд?

– Ну, конечно, – ответил седовласый негодяй, прозванный Бейдом Вудом. Он был гораздо старше своих товарищей, несколько серьезнее, менее свиреп и более скуп на слова.

– Видал я и 49-й и 51-й годы. Вот были денечки! Но я согласен с Рыжим. На границе Айдахо еще разыграются картины. Сам откапывал золото, хотя к этой дьявольской работе меня никогда не тянуло. Оно тяжело достается и легко спускается, зато легче всего переходит из чужого кармана. Кое-какие признаки я заметил уже в этой местности. Там же, в горах, куда ни плюнь, всюду копошатся тысячи золотоискателей. Они скрытничают, но ведь золото необходимо вывезти; оно тяжелое, и его не спрячешь. С востока сюда так и прет толпа полных надежд и обалдевших охотников за счастьем. За ними потянутся бабы и картежники и, наконец, мужчины. Где и когда все это столкнется, неведомо, но если столкнется, то разыграется такая дьявольщина, какой мы никогда не видывали.

– Вот, ребята, – сказал Келс, и жестокость прозвучала в его мягком голосе, – тогда-то и наступит жатва для моего пограничного легиона.

– Для кого? – с любопытством переспросил Бейд Вуд.

Все бандиты за исключением Гульдена с интересом повернулись к Келсу.

– Для пограничного легиона, – ответил Келс.

– А что это такое? – спросил Рыжий Пирс.

– Когда наступит золотая лихорадка, как ты пророчествуешь, надо организовать такую банду, какой никто еще не видывал. Я организую ее и назову «Пограничный легион».

– Положись на меня, как на свою правую руку, – ответил Рыжий с энтузиазмом.

– А на меня и подавно, – прибавил Бейд.

Замысел Келса был встречен шумным одобрением. В эту минуту Гульден поднял свою массивную голову и, тяжело ворочая языком, не столько спросил, сколько проворчал.

– Что вы скандалите?

Вопрос этот произвел на всех бандитов и даже на Келса странное и тревожное впечатление. Казалось, будто вдруг явилось какое-то большое препятствие, требующее серьезного обсуждения. На секунду все примолкли, а затем Рыжий повторил весь проект.

– Ничего в этом нового нет, – ответил Гульден. – Сам как-то участвовал в такой банде. Это было в Алжире, но звали ее «Королевский легион».

– Алжир? Это что за штука?

– Африка, – ответил Гульден.

– Ты, оказывается, успел поездить по свету, Гуль? – удивленно спросил Рыжий Пирс. – Что это был за легион?

– Ничего особенного. Толпа дьяволов со всех концов света. Тамошняя граница являлась концом мира. Преступников там уже больше не преследовали.

– Что же вы там делали?

– Друг дружку пристреливали. Осталось совсем немного, когда я ушел оттуда.

– Кто знает тебя, тот не найдет в этом ничего удивительного! – воскликнул Вуд многозначительно; однако его намек совершенно не подействовал на Гульдена.

– В своем легионе я не разрешу ни драк, ни перестрелок, – холодно заметил Келс. – Я сам наберу людей для этой банды.

– В этом весь секрет, – ответил Вуд. – Нужны настоящие парни. Уж я-то побывал во всевозможных шайках. Помню, как-то участвовал даже в карательном отряде.

Это сообщение вызвало среди бандитов взрыв смеха, за исключением неподвижного Гульдена с его точно из дерева высеченным лицом.

– Сколько людей понадобится? – спросил Рыжий Пирс.

– Число тут ни при чем. Главным образом это должны быть мужчины, на которых я могу положиться. Все будут подлежать только моему контролю. Затем для лейтенантов мне понадобится пара молодцов вроде тебя, Рыжий. Жилистые, хладнокровные, отважные, с быстрой сообразительностью.

Выслушивая похвалу, Рыжий Пирс вызывающе поднял плечи.

– Знаешь, хозяин, – сказал он, – мне вспоминается некий паренек, недели две тому назад явившийся в Кэбин-Галч. Прямо ввалился в хижину Бэрда, где мы как раз дулись в картишки, и спросил, где Джек Келс. Конечно, сперва мы решили, что парень просто-напросто из-за чего-нибудь хочет свести счеты. Некоторые из нас хотели тут же кокнуть его. Но он почему-то сразу приглянулся мне, и я уговорил своих не трогать его. Теперь рад этому. Паренек же вовсе и не собирался совать нам под нос свою погремушку. Его намерения были самые дружелюбные. Само собой, я не любопытствовал, кто он и что он. Очевидно, попал голубчик на кривую дорожку и теперь просто ищет новых друзей. Должен сказать тебе, хозяин, это крепкий парень!

– Как его зовут? – спросил Келс.

– Джим Клэв, – ответил Пирс.

Скрытая в тени и не замечаемая бандитами, Жанна услышала имя Джима со страхом и болью, но совершенно не удивилась этому. С этого момента, как Пирс начал свой рассказ, она готовилась услыхать имя своего сбежавшего обожателя.

– Джим Клэв… – размышлял Келс. – Никогда не слыхал такого, хотя обычно не забываю ни одного лица, ни одного имени. Как он выглядит?

– Опрятный, стройный парень, среднего роста, – ответил Пирс. – Тело – сплошь мускулы. Не старше двадцати трех. Лихой наездник, отчаянный забияка, игрок и пьяница, отважный, как сам дьявол! Вот если бы ты обуздал его, хозяин.

– Здорово! – воскликнул Келс удивленно. – Мало ли молодчиков ежедневно шныряет в этом краю, однако я еще ни разу не замечал, чтобы хоть один из них произвел на вас такое сильное впечатление, как этот Клэв. Бейд, ты ведь уже старый ворон. Ну-ка разъясни, что он такое сделал?

– Что он сделал? – повторил Вуд, царапая свою седую голову. – Черт побери! Лучше спросить, чего он не делал! Как самый отчаянный головорез, нагло явился прямо в лагерь. И разом стал всеобщим любимцем. Просто не знаю, как это ему удалось. Может быть, потому, что он решительно на все плюет. Он разом расшевелил нас. Выиграл все деньги, которые были в лагере, многих совершенно обчистил и затем все отдал обратно. Пил больше всех и не пьянел. Пустил пулю в Бэди Джонса за то, что тот плутовал в карты; также продырявил и дружка Бэди, Шика Вильямса. Стрелял так, чтобы не убить, – отшиб им только крылышки. Но знаешь, Келс, он меткий и быстрый стрелок. Немного найдется таких в этой стране. Этого ты не должен забывать…

– А ты забыл еще рассказать, как он отделал Луча, – сказал Рыжий Пирс.

– Луч! Я знаю его, – заметил Келс.

– Возможно, что это плохая рекомендация для Джима Клэва, – начал Бейд Вуд, – хотя, признаться, это самое мне в нем и приглянулось… Ты, конечно, еще помнишь, хозяин, миленькую девчонку Брандер, там, возле Медвежьего озера. Дочь старого Брандера, работает и посейчас в лавке. Я сам видел, как ты волочился за ней. Так вот, старик и его два парня решили отправиться за золотом и прихватили с собой девушку. Так, по крайней мере, я понял. В один прекрасный день в Кэбин-Галч примчался Луч. Как водится, мы пили и играли в карты, но молодой Клэв не делал ни того ни другого. В этот день он до смешного раскис. Ну вот, Луч вдруг начал предлагать маленькое дельце. До этих пор мы еще ни разу не работали с ним и его командой. Неизвестно, что бы из этого вышло, не вмешайся этот Клэв. Луч предложил нам спуститься в долину, где старик Брандер мыл свое золото, захватить все, что у него есть, и еще… Ну, конечно, еще и девчонку. В эту-то самую минуту Джим возьми и очнись от своих размышлений. Сначала он принялся осыпать Луча страшнейшими проклятиями. А когда тот, ясное дело, взялся за револьвер, то Джим мигом вышиб его у него из лап. Сделав это, он как бешеный ринулся на Луча. Раза два опрокинул его. И затем боксом принялся гонять его по всей хижине до тех пор, пока, наконец, мы не решили заступиться. Но Луч был почти трупом. Вдребезги исколоченный, со сломанными костями, и я не знаю еще с чем. Само собой, мы сунули его в кровать, где он и посейчас лежит. Никогда уже он не будет прежним Лучом.