Текст книги "В дебрях Борнео"

Автор книги: Эмилио Сальгари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Эмилио Сальгари
В дебрях Борнео

I. Осада котты

Все, что расскажет об острове Борнео много исходивший и немало повидавший путешественник, ученый-естествоиспытатель, просто знаток жизни и обычаев народов чужих стран или историк, восстанавливающий исчезнувшее с лица земли прошлое по загадочным полуистертым надписям на каких-нибудь развалинах, – все это нам, живущим обыденной жизнью, покажется какой-то фантастической сказкой, какими-то причудливыми грезами, талантливой выдумкой.

Огромный остров, берега которого омываются водами лазурного океана, Борнео и до наших дней ревниво хранит свои тайны от европейца. Завладев островом и поделив его между собой, голландцы и англичане поделили как рабов и его население. Они понастроили по побережью свои города, поставили свои крепости и держат здесь и там свои гарнизоны.

Но и в наши дни на Борнео есть огромные пространства земли, куда никогда еще не ступала нога европейца, есть тайные уголки, где в первобытной прелести своей сохранилась могучая растительность, уцелели убежища вольнолюбивых дикарей-аборигенов, не желающих подчиняться игу, приготовленному для них европейцами.

И есть огромные пространства земли, где взор путешественника на каждом шагу встречает следы некогда бившей ключом могучей жизни, остатки, обломки, осколки угасшей культуры: развалины колоссальных храмов, руины огромных городов, остатки водопроводов и прочее. И все это поглощено лесом, который кажется вековечным, и все это прячется от света солнца под зеленым покровом. Словно мать-природа сама стремится укрыть от осквернения могилы умершей культуры…

Могучие потоки бурно мчатся с девственных горных вершин, пробивая себе дорогу к морю. На их пути – долины, леса. Местами потоки, не находя выхода, разливаются широкими озерами, напоминающими моря. Местами, встретившись с грядами скал, они пробуравливают гранитные стены, прорезают себе дорогу в камне, образуя глубокие ущелья. Иногда такой путь потока скрыт от людского взора: вода нашла себе дорогу в недрах гор, поток обратился в подземную реку, его таинственное ложе состоит из тянущихся на сотни миль подземных галерей.

Стоят могучие леса с деревьями-великанами. Высоко в небо уходят их гордые вершины. Могучие, словно колонны, нет, даже не колонны, целые башни, стволы оплетены вьющимися паразитными растениями, дают опору побегам то переплетающихся, то свивающихся в клубок, то расползающихся, словно потревоженные змеи, лиан. Умрет такой задушенный лианами лесной великан, сгниют его корни, засохнет ствол. Но и мертвый он стоит как живой, потому что вокруг него, служа ему опорой, пышно разрослась чужеродная зелень.

Рядом со стройной прекрасной перистой пальмой стоит уродливый банан. Рядом с деревом, плоды которого так ценятся, высится другое. К нему тоже приходит человек, но за тем, чтобы набрать текущий по древесине сок, обмакнуть в этот сок стрелы и сделать их смертоносными; это знаменитый упас,или анчар, о котором человечество сложило столько полуфантастичных легенд; упас, который воспет поэтами; упас, который фигурирует в каждом рассказе туземцев.

В этих дебрях еще и сегодня – простор и приволье для странных насекомых, для пестро-опереточных птиц, обезьян, слонов, носорогов, для пресмыкающихся всех видов.

В недрах скал природа хранит неисчерпаемые сокровища: здесь на поверхность земли из неведомых глубин пробиваются и образуют целые озера потоки нефти, здесь есть выходы лучшего в мире графита. Кое-где намытый речными струями песок содержит в себе золото. В горах, куда возможно добраться по девственному лесу лишь с величайшим трудом, удивленный странник вдруг видит сохранившиеся и до наших дней шахты. Там добывалась красная медь, оттуда, из каменной груди скал, человек извлекал свинец, олово, железо. И в этих подземных галереях, уходящих в темные глубины, нога путника иногда спотыкается о кирку или лом, оставленные неведомым рудокопом. И тогда кажется, что стоит только позвать, и этот человек, добывающий из недр матери-земли металлы и минералы, услышит гул ваших шагов, откликнется на ваш зов, вынырнет из какой-нибудь приютившей его боковой галереи.

Но никто не откликается, никто не отзывается на ваш тревожный голос, хозяин попавшей вам под ноги мотыги или лопаты бесконечно давно покинул эту шахту. Так давно, что со дня его ухода отсюда сменились сотни поколений, исчезли с лица земли не только царства, но и целые народы, изменился, быть может, самый вид земной поверхности: где было море, там появились новые материки, где была земля – стало море…

Странный народ с диковинными обычаями, удивительными верованиями, непонятной нам своеобразной культурой живет на острове Борнео.

Когда наблюдаешь жизнь его обитателей, то ясно видишь, как в ней переплетены три культуры: Китая, страны чудес – Индии и Австралии.

У обитателей Борнео нет строго определенной религии: в душе каждого из них сплетаются в причудливое целое буддизм и мусульманство, какие-то отголоски таинственных религиозных культов, рожденных в дебрях самого Борнео, искаженное учение Христа и заветы Конфуция. И все это образовало пеструю, удивительную амальгаму.

Но поток европейского влияния, вот уже почти триста лет направляющийся на эти сказочные края, делает свое дело: как ни живучи народные легенды, как ни упорны народные обычаи, нравы, – все это мало-помалу, сталкиваясь с могучей культурой белой расы, бледнеет, изменяется, перерождается. На смену старой культуре или, вернее, на смену остаткам множества погибших древних местных культур приходит могучая волна новой, молодой, всепокоряющей культуры, которая в своем победном шествии безжалостно стирает все, напоминающее о прошлом. Европейцу нужны порядок, мир, тишина. И он истребляет хищного зверя и дикого туземца с одинаковым равнодушием. Он прокладывает дороги в самое сердце девственного леса и не сожалеет, если при этом ему приходится уничтожать лесных великанов, просуществовавших тысячелетия, если для разведения плантации приходится очистить могилы прошлой жизни…

Его всесокрушающая рука без пощады сметает с дороги все, что мешает торговле, промышленности. Какое дело европейцу до развивавшейся здесь своеобразной, пестрой, причудливой жизни, напоминающей восточную сказку? Какое дело ему до легенд о былом?

А это былое, даже совсем недавнее былое, действительно, в глазах современника кажется не чем иным, как пестрой фантастической сказкой.

Племена, населявшие Борнео, еще совсем недавно пользовались полной самостоятельностью. И каждое племя вело смертельную борьбу против других племен, в которой побеждал только самый сильный, самый беспощадный и самый хитрый. Такая жизнь воспитывала из туземцев людей, не имевших ни малейшего представления о ценности человеческой жизни.

Ребенок, раньше чем научится говорить, хватался за смертоносное оружие отцов, чтобы выучиться не только защищаться, но и нападать. Юноша не получал равноправия среди соплеменников, если не мог предъявить неопровержимого доказательства своей боеспособности, своего умения истреблять людей и зверей. Влюбленный не мог просить руки любимой девушки, если он не обещал ввести ее как жену в хижину, на стенах которой красуются черепа убитых им в бою один на один врагов.

Такая жизнь порождала и особого рода людей: они не щадили чужой жизни, но не дорожили и своей собственной. Они не знали, что такое жалость и пощада, но и сами не просили пощады. Они умели убивать, но умели и умирать.

В конце первой половины XIX века на острове Борнео и на близлежащих островах разыгрались события, для описания которых нужно было бы обладать талантом Гомера. Поединки, бои, походы, сражения, завоевания, падение одних, возвышение других. Это – Илиада Борнео.

Но она еще ждет своих историков и своих поэтов.

В те дни на острове особую роль играл английский авантюрист Джеймс Брук – человек, явившийся сюда нищим скитальцем, а потом ставший повелителем огромной территории, своего рода королем. За заслуги, оказанные им при защите берегов Борнео от малайских пиратов, Брук получил от одного из набобов звание раджи Саравака, или вассального князя саравакского. Этот человек железной рукой правил своим княжеством, насаждая в нем европейские порядки. Казалось, ему удастся мало-помалу завладеть чуть ли не всем огромным островом и стать родоначальником новой европейской династии в дебрях Борнео. Но его государство просуществовало недолго: среди туземцев, которых он безжалостно истреблял и изгонял, нашелся человек, обладавший неукротимым характером, презиравший смерть, чувствовавший себя живущим полноценной жизнью только тогда, когда кругом раздавался шум боевой схватки, звенели мечи, гремели выстрелы. Этот человек, потомок одного из туземных княжеских родов, носивший имя Сандакан, обладал огромным влиянием на туземцев Борнео. Под его знамена стекались все недовольные вводимыми европейцами порядками, все выкинутые за борт жизни, смелые, жаждущие битв и добычи. И Сандакан после жестокой борьбы разрушил царство Джеймса Брука, раджи Саравака, и экс-раджа вернулся умирать в Англию таким же нищим, каким он пришел в Саравак.

Но кроме борьбы с Джеймсом Бруком у Сандакана-изгнанника было еще одно дело, ставшее целью его жизни: у его отцов во внутренних областях Борнео когда-то было собственное королевство.

В детстве Сандакан был изгнан из родного края переселившимися чужеземцами, из князя превратился в нищего, потом в вождя пиратов, странствовал, скрываясь, как затравленный тигр, от назначавших за его голову колоссальные суммы англичан и голландцев, дрался в Индии, скитался, не находя себе пристанища, и, объявив войну всем, вооружил против себя всех.

Один из эпизодов невероятно богатой приключениями жизни этого человека и является темой настоящего романа.

Однажды, когда бури весеннего равноденствия бушевали над островом Борнео, вблизи его берегов, у залива Балуду, по волнам пролива Бангуэй мчалось подгоняемое ураганом паровое судно, которому, казалось, было суждено погибнуть в разъяренных волнах. Жители прибрежных селений наблюдали до наступления мглы за его движением, ожидая каждое мгновение, что это судно разобьется о прибрежные камни, потонет, и бурные волны, играя, вынесут на берег только щепки да трупы. Но судно боролось со стихией. Словно призрак, оно скользило среди кипящих волн, переходя по извилистым каналам, минуя опасные отмели. Оно то приближалось к берегу, будто ища пристанища в какой-нибудь пристани и, готовое, казалось, выброситься на прибрежные скалы, то вдруг, испугавшись гибели, опять уходило в море, скрываясь в тумане.

К ночи оно исчезло. И думали люди, ждавшие крушения этого корабля-призрака, как праздника, – ведь его остатки должны были послужить им богатой добычей, – что море поглотило смелый корабль со всем его экипажем. За этим судном пронеслись, гонимые бурей, парусные корабли, или, правильнее, большие лодки. И они скрылись в тумане.

Это было вечером.

А ночью, задолго до рассвета, в прибрежном девственном лесу, полном жути и грозовой тревоги, при блеске молний можно было разглядеть странные фигуры вооруженных людей, скрывавшихся среди корней и побегов, под могучими папоротниками, в ямах и ложбинах. И когда не гремели раскаты грома и наступала зловещая тишина, слышались шепот, слабый свист, иногда – лязг оружия. А потом опять грохотал гром, темную завесу неба раздирали змеящиеся молнии, и при их призрачном, неверном свете опять были видны собравшиеся в группы, прильнувшие к земле, тенями крадущиеся по лесу человеческие фигуры.

– Остановитесь, Малайские Тигры! – послышался из мглы повелительный голос, и, когда вспыхнула молния, кравшиеся по лесу люди увидели фантастичную фигуру. Это был вооруженный с ног до головы пожилой уже малаец, на котором была сшитая из розовой материи узкая курточка с широкими, раздувающимися рукавами. В руках он держал великолепный длинноствольный индийский карабин с прикладом, украшенным серебром и перламутровой инкрустацией.

– Самбильонг! Наконец-то! Самбильонг тут! – пронеслось по рядам остановившихся при звуке его голоса людей.

– Где вождь? – спросил пришедший.

Из мглы выступил средних лет воин, тонкий, гибкий, подвижный как тигр, каждое движение его выказывало огромную силу. На нем был богатый костюм, по первому взгляду на который знаток быта этих стран узнал бы в воине какого-нибудь раджу или индийского князя.

– Я здесь, мой верный Самбильонг! – сказал он, приближаясь к пришедшему. – Какие новости приносишь ты нам? Ты добрался до котты? Ты произвел разведку? Что же ты видел?

– Вождь, котта защищена тремя палисадами. По обычаю даяков, во рвах и на подступах к палисадам везде торчат наконечники стрел и копий, смазанные ядом анчара. Я прошел до самого поселка: там не ожидают никакой беды, не думают о возможности нападения.

– Но стража выставлена, Самбильонг?

– Да, я видел двух даяков, вождь. В самом поселке должно быть не меньше двух сотен вооруженных людей.

– А пушки?

– Я видел стоящую под навесом небольшую пушку, ту, вождь, которую мы зовем именем «мирим».

– Знаю. Медная длинноствольная пушка, с заряжением которой канонирам так много хлопот… Эти миримы не могут идти в сравнение с нашими морскими спингардами. Но хватит об этом! Кажется, ураган проходит. Близится час боя. Жаль будет, если не подоспеют к сражению Янес и Тремаль-Наик. Но еще хуже, если при атаке нам не удастся схватить Назумбату. Если он убежит, то оповестит раджу Кинабалу… Вот что, Самбильонг, старый боец: возьми своих воинов, зайди в тыл деревни, раскинь цепь. И жди сигнала.

– Хорошо, вождь. Не забудь о рвах, усеянных отравленными стрелами!

– Не забуду, Самбильонг. Мои люди пойдут в бой босыми, чтобы успешнее карабкаться по бревнам палисадов, и я не хочу, чтобы они погибали от отравления. У нас уже есть несколько наскоро сделанных переносных мостов. Иди, жди сигнала к бою. И если услышишь что-нибудь, заслуживающее внимания, поспеши оповестить меня.

Самбильонг безмолвно исчез в тени растений. За ним последовали несколько воинов. Около вождя их осталось не больше тридцати. Но они так прятались в зарослях, укрывшись среди корней и ветвей, среди ползучих лиан, что, когда сверкала молния, видно было только выдвинувшихся вперед и образовавших цепь застрельщиков.

Прошло немного времени. Послышались шорох ветвей, осторожные шаги.

– Сандакан! – произнес голос появившегося человека. – Самбильонг сейчас займет указанный тобой пост и свистом даст знать об этом, чтобы ты мог идти на приступ. Он прислал меня сказать тебе, что он слышал эхо далекого пушечного выстрела.

– Что? Выстрела? – вскричал Сандакан. – Неужели наши суда открыты и подверглись нападению? Нет, этого не может быть!

Потом, обернувшись к дожидавшемуся приказаний посланцу, распорядился:

– Возьми двух воинов с собой. Спустись к бухте. Темно, но молния временами освещает все вокруг. Смотри, может быть ты увидишь мою паровую яхту. Если она близко, сейчас же возвращайся. Я буду ждать.

Воин словно провалился сквозь землю. И следом за ним исчезли две человеческие фигуры.

Прошло еще немного времени. Ураган свирепел. Казалось, там, в небесных высях, идет роковой бой несметных полчищ, обрушившихся друг на друга, смешавшихся в дикой свалке. Все чаще и чаще сверкала молния. Все громче и громче раздавались раскаты грома. Крупные капли дождя вдруг посыпались на охваченный тревогой лес. Грозный вихрь сорвался откуда-то, прыжками понесся по лесу, качая верхушки гигантских деревьев.

– Слушайте, Малайские Тигры! – прозвучал во тьме голос Сандакана. – Готовы ли переносные мосты? Осмотрите оружие. В бою дорог каждый выстрел. Перемените пистоны. И теперь…

Он взмахнул в воздухе блеснувшим, как молния, клинком своей тяжелой, кривой, покрытой причудливыми узорами сабли.

– За мной, вперед!

И отряд двинулся за ним; шум шагов заглушался тревожным шепотом листвы и отголосками громовых раскатов.

Несколько минут спустя отряд Сандакана уже находился перед примитивным укреплением, защищавшим поселок даяков. Это были палисады из поставленных стоймя бревен, заостренных вверху и перевязанных одно с другим крепкими лианами. Перед каждым частоколом находился неглубокий, наполненный водой ров, и при неверном свете молний было видно, что края рва действительно усеяны торчащими из земли остриями. Но Сандакан и его воины, привыкшие вести лесную войну, имели в запасе перекидные мостки и не боялись этой западни. Перед поселком осаждающие по знаку вождя остановились, прячась в тени деревьев. Прошло несколько томительных мгновений. Сандакан ждал сигнала Самбильонга, чтобы пойти на приступ. Сигнала не было. И вдруг…

Гортанный, полный тревоги крик прорезал, словно бичом, воздух.

В поселке, за изгородью, заметались огоньки. Отовсюду появились фигуры воинов, выскакивавших из хижин с оружием в руках.

– Тревога! Тревога! – звенел призывный, будоражащий нервы крик. – Враги, враги близко!.. На защиту! К оружию!

– Где враги? Кто видел? – отвечали ему испуганные голоса.

– Там, там… Я видел темные фигуры! Я слышал шум…

– Быть может, пробирается бабирусса 11
  Бабирусса – дикая свинья, обитающая на островах Малайского архипелага.


[Закрыть]? Или «господин леса», орангутанг, испуганный грозой, покинул свое гнездо? Или дикий кабан, логовище которого залито потоком дождевой воды?

– Нет, нет. Я видел – блеснуло оружие. Там, на опушке…

– Тащите мирим. Пушка заряжена? Фитиль! Где фитиль?

Сандакану из его убежища в чаще кустарников перед палисадами было видно, как обитатели деревни, освободив от чехла длинноствольную неуклюжую медную пушку, направили ее жерло на грозно шумевший лес.

– Ложись на землю! Ни слова, ни звука! – скомандовал Сандакан своим воинам.

Мгновение спустя пушка даяков рявкнула, сноп пламени вырвался из ее жерла, словно огненный меч, рассекший мглу бурной ночи, и ядро врезалось в лесную чащу, круша ветви деревьев.

– Стреляйте еще! – кричали суетившиеся около пушки воины. И выстрелы гремели снова и снова.

Четвертое ядро, посланное наугад, достигло своей цели: оно свалило, почти разорвав пополам, одного из прятавшихся рядом с Сандаканом воинов. Несчастный взмахнул обеими руками, роняя ружье, и, выпрямившись во весь рост, упал с глухим шумом, подминая под себя ветви гигантского папоротника.

– Они здесь! Вон они! – слышались возбужденные голоса защитников котты, наконец обнаруживших место, где скрывались осаждавшие поселок враги.

И в этот момент Сандакан дал сигнал идти на приступ: издали донесся пронзительный свист Самбильонга, извещавший о том, что котта окружена со всех сторон.

Воины, словно подгоняемые ветром, помчались к палисадам.

На пути им встречались рвы, усеянные заостренными кольями с отравленными ядом анчара наконечниками, но нападавшие перекидывали через них ручные мостки. За рвами шел частокол, под прикрытием которого защитники деревни осыпали осаждающих тучами стрел из луков, ружейными и пистолетными пулями и крошечными стрелами из любимого оружия даяков – сумпитанов. В то же время арьергард нападавших, укрываясь в тени деревьев, отвечал редкими, но смертоносными выстрелами, поражая отдельных канониров, возившихся около пушки, и внося этим невероятное замешательство среди защитников.

Грохот выстрела, более громкого, чем рев мирима, возвестил сражающимся, что участь первого палисада уже решена: нападавшие подложили пороховую петарду к подножию палисада, и ее взрыв, обративший в осколки крепкие стволы тикового и железного деревьев, открыл им дорогу ко второму палисаду. Минуту спустя последовал второй взрыв, потом третий. Нападавшие были уже внутри осажденного поселка, и бой кипел между хижинами, на небольшой площадке. Мирим, все защитники которого были уже перебиты, сначала смолкл, потом заговорил снова. Но теперь он служил уже не защитникам, а нападавшим: завладев пушкой, воины Сандакана повернули ее к поселку и осыпали выстрелами хижины, в которых забаррикадировались отчаянно защищавшиеся даяки.

Ядра мирима пронизывали, как пронизывает иголка полотно, тонкие, сплетенные из ветвей и обмазанные глиной, а то и просто представлявшие собой подобие циновок, стены конических хижин, убивали или калечили спрятавшихся там и делали невозможным сопротивление. Бой был недолгим, но жарким. И когда среди защитников котты началась паника, над поселком даяков прозвучал властный крик Сандакана, перекрывший шум голосов сражающихся.

– Где Назумбата? Неужели вы допустили, чтобы эта собака скрылась?

– Он тут, вождь! – отвечали десятки голосов. – Он в этой хижине. И словно дожидаясь этого зова, из хижины, более высокой, чем

другие, выскочил полуодетый даяк с пистолетом в одной руке и с кривым крисом в другой. Он молнией бросился на осаждавших, свалил двоих и уже был готов скрыться за палисадом, но пуля из пистолета Сандакана была быстрее его – Назумбата с перебитой выстрелом ногой упал на землю. Воины хотели прикончить его, но Сандакан крикнул:

– Этот человек – мой! Назумбата! Ты – мой пленник.

И потом, обернувшись к немногим из уцелевших защитников деревни, оборонявшихся с отчаянным мужеством, опять громко и властно закричал:

– Бросайте оружие! Вы побеждены! Я пощажу вашу жизнь!

Сопротивление было бесполезно: котта даяков была в руках нападающих. И бойцы сложили оружие. Плачущие женщины, дрожащие дети выползали из своих укрытий и бродили среди живых и мертвых, опознавая уцелевших и погибших. Какая-то хижина пылала, посылая к небу клубы багрового дыма и озаряя кровавым светом дикую картину взятой приступом и усеянной трупами деревни.

И на площади перед домом старейшины котты стоял, словно дух-разрушитель, человек с блиставшими огнем суровыми очами. Скрестив руки на груди, он поставил ногу на лежавшего на пропитанной кровью земле Назумбату – поверженного в прах врага.

На победителе была роскошная одежда индийского раджи, сверкавшая бриллиантами, изумрудами и рубинами. Это был Сандакан.