Текст книги "Стремительный поток"

Автор книги: Эмили Лоринг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Глава 6

Джин Рэндолф остановилась на пороге будуара, глядя на графиню, которая полулежала в шезлонге среди голубых подушек. Она давно покинула сцену, но так и не вышла из образа Великолепной Фанфани. Помада, тени и румяна нанесены виртуозно, тональный крем идеально сочетается с рыжеватым цветом волос, уложенных в замысловатую прическу. Все как всегда. «Живой экспонат в музее воспоминаний», – подумала девушка, окинув взглядом знакомый интерьер. Яркий солнечный свет смягчался, просачиваясь сквозь витраж в розовых тонах. Фотографии знаменитой дивы и живописные портреты рядами висели на стенах. Ее снимали и рисовали в образе самых знаменитых оперных персонажей: Джульетта, Астрофиамманте, Королева Ночи из «Волшебной флейты», Тоска, Фиделио, мадам Баттерфляй; Кармен, смуглая как цыганка; белоликая Розина в черной мантилье… За стеклом красовалась золоченая туфелька с высоким каблуком, из которой один наследный принц пил за здоровье певицы. Коллекция изумительной красоты вееров, подаренных обожателями королевского происхождения, соседствовала с очаровательными рамочками, в которых помещались стихи, посвященные «божественной Виттории», «великолепной Фанфани», сочиненные и подписанные поэтами на итальянском, французском, английском, испанском. Подарки из самых разных стран мира, дань голосу и очарованию женщины, томно возлежавшей сейчас на подушках, заполняли полки и столики. Над камином висел написанный яркими красками портрет яркой личности – покойного графа.

– Вы посылали за мной, графиня?

– Да. Я хочу узнать, что говорят девушки, с которыми ты общаешься – Сью Калвин и ее товарки—о моем пожертвовании.

– Ничего. По крайней мере, мне. Возможно, они жужжат об этом, как мухи, но сразу умолкают, как только появляюсь я. Но, если хотите знать мое мнение, любой дар, опутанный колючей проволокой в виде условий, – весьма скверный дар.

Великолепная Фанфани вспыхнула.

– Да что ты можешь знать о филантропии? В девяти случаях из десяти от пожертвований тянутся ниточки. – Она хитро усмехнулась. – А может, тебе не нравится, что я разбазариваю свое состояние? Dio mio! Когда твоя мать об этом услышит, то-то поднимет шум. Но она из моих денег в любом случае ничего не получит – у нее своих достаточно. А у меня есть план… Что такое, Карлотта? – капризным тоном обратилась она к появившейся на пороге смуглой женщине в черном платье и вышитом переднике.

– К вам пришел мистер Уинн, мадам. Он сказал, что вы за ним посылали.

Графиня поправила прическу, оценила свое отражение в зеркальце с замысловатой серебряной рамкой и развернула кружевной носовой платок, источавший тот самый приторный аромат, который так хорошо помнила Джин.

– Приведи его, Карлотта.

Когда горничная покинула будуар, Джин встала.

– Сиди, сиди, детка, – остановила ее графиня. – Ты же не боишься священников, а?

– Я ничего не боюсь. – Девушка сердито плюхнулась обратно в кресло.

– Тогда почему ты такая красная? Входите, мистер Уинн.

Джин показалось, что Кристофер на долю секунды нерешительно замер на пороге, когда увидел ее. Но это, конечно, воображение разыгралось – он бы не смог улыбнуться и кивнуть самым дружеским образом, если бы у него сердце дрогнуло так же, как у нее. Он был в обычном костюме, который носил в день судебного разбирательства. Раньше Джин почему-то считала, что священники одеваются в точности, как служащие похоронных бюро.

Кристофер Уинн сел в кресло рядом с шезлонгом, спиной к окну. Графиня посмотрела на него с плохо скрываемым торжеством и осведомилась:

– Как проходит кампания по увеличению денежного фонда?

Его глаза, ясные, серые, немного озорные, спокойно выдержали ее взгляд.

– Обратитесь за информацией к женской ассоциации и попечительскому совету.

Графиня досадливо поморщилась, однако Джин знала ее достаточно хорошо, чтобы понять: она уже празднует победу.

– Но по какой же причине вам ничего об этом не известно? Разве это не часть вашего долга – встать во главе вышеозначенной компании?

– Когда вы предложили свое пожертвование с условиями, вы знали, что я откажусь просить деньги у паствы?

– Я не сомневалась, что вы готовы на все ради церкви. Разве не так, дитя мое?

Прежде чем Джин смогла возмущенно возразить, Кристофер Уинн опередил ее:

– Оставим мисс Рэндолф вне нашей дискуссии. – Он слегка наклонился вперед в своем кресле, сцепив пальцы на одном колене. – Я действительно ставлю интересы церкви очень высоко, но выше всего для меня – интересы паствы. Если я озабочусь финансовыми проблемами, у меня не останется ни времени, ни сил помогать людям.

– Dio mio! Помогать кому? Толпе девиц, посещающих церковь только потому, что они по уши в вас влюблены?

КристоферУинн, белый как полотно, поднялся.

– Я уверен, что утомил вас разговорами, и…

Графиня подскочила на подушках.

– Вы прекрасно знаете, что это не так! Вы знаете, что дело в вашем проклятом упрямстве! Вы могли бы стать знаменитым, богатым, обожаемым, а вы… вы… – Ее голос странным образом дрогнул, губы вдруг посинели, она разинула рот, словно ей не хватало воздуха, чуть слышно пробормотала: – Мое… сердце, – и вцепилась в рукав склонившегося к ней Кристофера Уинна. – Не дайте мне умереть! Я не могу… я… я… боюсь.

Держа руку на запястье графини, он проверил пульс и взглянул через плечо на Джин:

– Зовите горничную, мисс Рэндолф!

К тому времени, как итальянка подоспела к своей хозяйке, та лежала на подушках – бледная, дрожащая, но к ней снова вернулась присущая ей злость.

– Я… не умерла… на этот раз. Я все равно… отправлю вас туда, где ваше место, чтобы вы очаровывали… тысячи людей своим голосом… если… если Господь даст мне на это время.

Уинн рассмеялся:

– Вот такие вы, эгоисты. Доходя до крайности, взываете к Господу. А почему бы ему не быть на моей стороне, так же как и на вашей? – Он взял стакан из рук горничной и осторожно, бережно поднес его к губам графини.

«Прирожденный врач, – подумала Джин. – Боже ты мой, ну с какой стати ему понадобилось сворачивать на узкую дорожку служителя церкви?»

– Выпейте все до капли. А теперь расслабьтесь и полежите несколько часов. Берегите себя. Посылайте за мной в любое время, когда я вам понадоблюсь.

– Так вы не собираетесь работать… ради этих денег?

– Нет.

– Тогда Лютер Калвин… добьется вашей отставки, – В голосе графини прозвучало торжество.

– Я не уйду в отставку, – невозмутимо заявил Кристофер и добавил, покачав головой: – Вы несправедливы к мистеру Калвину. У него тяжелый характер, но он искренне верит в то, что проповедует. Мисс Рэндолф, не позволяйте ей перенапрягаться. – На пороге он помедлил. – Вы не оцените эти слова по достоинству, если я произнесу их по-английски, так что скажу по-итальянски: andante con Dio.[4]4
  Бог да пребудет с вами (ит.).


[Закрыть] – Прежде чем выйти в холл, он обернулся и улыбнулся.

Удивительно, как ему удалось сохранить такое хладнокровие, несмотря на все нападки графини! «Столь же невозмутимым он был, когда я бросила вызов правилам дорожного движения в городе Гарстоне», – вспомнила Джин. Ничего, когда-нибудь ее внутренняя сила сравняется с его силой. Он сам напрашивается на противостояние. Возможно, в этом противоборстве она проиграет, но… Ее размышления прервал пристальный, пронзающий взгляд графини. Почему она так смотрит? Ее лицо по-прежнему было бледно, глаза полыхнули лихорадочным огнем, когда она фыркнула:

– Пф-ф! «Бог да пребудет с вами»! Если Всевышний будет со мной достаточно долго, чтобы привлечь этого молодого человека в оперу, я построю храм ему в благодарность. Этот сердечный приступ я симулировала, – похвалилась она и внимательно присмотрелась к девушке в поисках признаков возмущения. – Когда у тебя будет муж, Джин, ни в коем случае не прибегай к слезам, чтобы получить то, что хочешь. Слабость или немощь пробуждают в мужчине инстинкт защитника, а слезы приводят в бешенство. Я выяснила то, что хотела: Лютер Калвин добьется отставки Уинна, если тот не будет делать, что ему велят. Калвин пользуется достаточным влиянием, чтобы склонить остальных членов попечительского совета к своей точке зрения. Тогда наш молодой священнослужитель испытает такую ненависть к церкви и ее диктаторам, что бросится в другую крайность – в оперу!

Джин была поражена ее фанатической экзальтацией. Хьюи прав: графиня всегда добивается того, чего хочет, идет к цели напролом, превращаясь в одержимую.

Девушка попыталась скрыть свою озабоченность, непринужденно спросив:

– Зачем мистеру Калвину добиваться его отставки? Ведь благодаря Уинну церковь заполняется каждое воскресенье.

– Заполняется? Битком набивается! Но Лютер Калвин с самого начала был против объединения, к тому же он возмущен современным толкованием Библии, предлагаемым Уинном, а еще… еще он сделал Констанс Уинн предложение, и та его отклонила. Калвин – человек недобрый. Вот он и отомстит Констанс, отыгравшись на ее брате.

– Странно, что такая красивая женщина до сих пор не замужем.

– Ее жених погиб на войне. Если бы он вернулся с поля боя и она вышла за него замуж, то теперь, без сомнения, пожалела бы, что его не убили. Гораздо легче хранить верность тому, кто остался в памяти, чем живому человеку, дитя мое, – желчно усмехнулась графиня и с прищуром взглянула на портрет покойного графа. – А тебе ведь уже двадцать пять, да, дитя мое? Неужто ты никогда не была влюблена?

Джин вспыхнула: проницательная Фанфани ударила по самому больному месту.

– Влюблена? Я? А может, вы думаете, что я мечтаю выйти замуж? Нет уж, спасибо: судьба моей матери меня как-то не вдохновляет.

– Dio mio, вы с матерью совершенно не похожи. Маделин вообще не знает, значения слова «любовь». Любовь – это экстаз, агония, страдание, самоотречение. Она же от себя никогда не отрекалась – ни ради тебя, ни ради своего мужа. Ее вполне устраивают мелкие страстишки. Она пошла в отца, но я… я… любила с колоссальной силой. И думала, что ты тоже на это способна. Я кстати, ожидала, что тебя ждет участь всех здешних девиц, что ты с головой уйдешь в церковную работу.

– В церковную работу? Я? А что я могла бы делать?

– Ну, играть на органе или… – Графиня задумалась. – Ты могла бы звонить в колокола, это же тоже искусство! Так ты работала бы в самом храме – кабинет Кристофера Уинна именно там. У тебя было бы преимущество перед другими девушками… В чем дело, Карлотта? – недовольно спросила она, когда горничная появилась в дверях с подносом. – Посетитель в такой неподходящий час! Ты же знаешь, что я никого не принимаю до чаепития.

– Это не к вам, мадама. К синьорине.

– Ко мне? – Джин взяла с подноса визитную карточку и, прочитав имя, с трудом удержалась от довольной улыбки.

– Чего стоишь и облизываешься, как кошка? – проворчала графиня. – От кого это?

– От Гарви Брука.

– От того южанина, который постоянно увивался за тобой прошлой зимой, изображая Уолтера Рейли?[5]5
  Рейли Уолтер (1552? – 1618) – английский мореплаватель, организатор пиратских экспедиций, писатель, историк и фаворит Елизаветы 1, известный своей галантностью.


[Закрыть]

– Он вовсе не похож на Уолтера Рейли, а вы видели его всего один раз, – вспыхнула Джин, но, вспомнив, что возможность кого-нибудь уколоть доставляет бабушке ни с чем не сравнимое удовольствие, проглотила обиду и сказала: – Он пришел как раз вовремя, чтобы спасти меня от участи всех старых дев города Гарстона, влюбленных в преподобного Уинна.

Графине не нравились остроты, за исключением ее собственных.

– А я-то рассчитывала, что преподобный Уинн влюбится в тебя и это поможет оторвать его от церкви, – сердито пропыхтела она. – По-моему, он самый подходящий кандидат в мужья.

Джин несколько секунд переваривала эти слова, наконец оправилась от шока и разбушевалась:

– Чтобы я вышла замуж за священника?! Да я скорее затею интрижку с архангелом Гавриилом! Когда я найду себе прекрасного принца, это будет… это будет нормальный мужчина!

Графиня прыснула от смеха. Скрипнула половица – на пороге стоял Кристофер Уинн, немного побледневший, с веселыми глазами. Ошарашенная, Джин с трудом оторвала от него взгляд и открыла пудреницу. Она смотрела в зеркальце так пристально, что отражавшиеся в нем губы расплылись в подобие кровавого пятна на ее лице.

– Я принимаю ваш вызов, мисс Рэндолф, – пряча улыбку, торжественно заявил Уинн.

– Вызов?

– Я готов доказать, что мужчина может быть священнослужителем и одновременно хорошим любовником – под словом «нормальный» вы подразумевали именно это, не так ли? – Он обратился к графине, злорадно наблюдавшей за внучкой: – Я вернулся, чтобы сообщить, что ваша уловка сработала идеально. Попечительский совет церкви выдал ультиматум. Мне надлежит решить, согласен ли я уделить время увеличению фондов, пожертвовав своими прихожанами.

– И что же? – Графиня, сгорая от любопытства, села прямо и даже забыла поправить прическу. – Вы согласны?

Кристофер Уинн усмехнулся:

– Об этом говорить пока рано. Мисс Рэндолф, у дверей стоит сверкающий родстер и нетерпеливо бьет копытом.

Джин вышла из состояния комы, в которую ее вогнало заявление о том, что мужчина может быть священнослужителем и любовником одновременно. Что он имел в виду? И почему произнес это таким голосом, что ее будто пламенем обдало? Джин поспешно поцеловала бабушку и бросилась вон из комнаты.

– Не в эту дверь, мисс Рэндолф. Это стенной шкаф. Вот сюда.

Графиня захохотала. Вне себя от ярости и унижения, Джин с вызовом взглянула в глаза Кристоферу Уинну, проходя мимо него.

На ступеньках особняка Гарви Брук – светловолосый, прилично одетый молодой человек – весело приветствовал девушку:

– Вот и я, Джин, вовремя явился, чтобы спасти мою спящую красавицу от чар колдуна! Господь всемогущий, ну и скучный городок. Он напоминает мне карусель – все вертится, вертится, но так и остается на месте. Я пробыл здесь десять минут, но мне показалось, будто они длились вечность – без тебя. Запрыгивай скорее!

Устроившись в роскошном дорогом родстере, Джин глубоко вздохнула. Она действительно чувствовала себя заколдованной, причем в роли колдуна выступил христианский священник.

Когда Кристофер Уинн появился на крыльце, девушка повысила голос, чтобы он услышал:

– Гарви, ты просто ангел, как хорошо, что ты пришел мне на помощь. Здесь нет ни одного нормального мужчины, сделанного из плоти и крови!

Глава 7

Воскресный штиль. Джин почувствовала это, когда желтый родстер выскочил из ворот поместья «Хилл-Топ». Просто удивительно, какое затишье наступало здесь на седьмой день. Она оглянулась. Казалось, будто мириады глаз из белого особняка смотрят на нее с резким неодобрением. Она скорчила рожицу в ответ и посмотрела на сумку с клюшками для гольфа и теннисные ракетки, расставленные на соседнем сиденье с таким расчетом, чтобы их хорошо было видно. Затем взглянула на свое белое спортивное платье и желтый жакет, отражавшиеся в ветровом стекле. Правильно, так и надо было одеться.

Прекрасный день. Воздух позднего октября был по-зимнему свеж, к нему примешивался легкий запах дыма лесных пожаров, аромат сосновой и еловой хвои, слышались легкая музыка далеких колоколов и шелест веток, стряхивающих последние листья нежно и неторопливо, словно матери, посылающие своих детей в школу в первый раз. Над головой синело ясное небо с перистыми облачками. Сверкающая лента реки словно упала с небес, чтобы обвязать желтовато-коричневые поля; вода была так чиста, что в ней отражался небесный купол.

Джин сбросила скорость, вырулив на главную улицу. Она сделала это нарочно. Если бы кто-то осведомился о пункте ее назначения, она бы весело выдала заготовленный ответ: «Конечно, «Кантри-клуб». А почему нет? Вы только представьте, каково сидеть в душной церкви в такое прекрасное утро!» Она кивала и лучезарно улыбалась попадавшимся на пути знакомым. Каждая девушка в городке была нарядно одета и направлялась в церковь. Лицемерки! Как долго они будут оставаться в церковном фан-клубе, если Кристофера Уинна отправят в отставку? Этот момент потихоньку приближался. А может, он решил уступить и заняться выколачиванием денег у паствы? Джин слышала, как Хьюи осуждал раздоры и распри, которые породила герцогиня, а та торжествовала. Объединенная церковь распадалась на фракции.

Джин проехала мимо Калвинов. Отец семейства недовольно нахмурился, сжал тонкие губы и нехотя приподнял шляпу; старшая дочь бросила на Джин косой оценивающий взгляд. По улице спешила разодетая в зеленое и золотистое Фанчон Фаррелл, натягивая перчатки. Она театрально ахнула, крикнула:

– Опять в другом платье! – и захихикала. Окинув родстер взглядом собственницы, добавила: – Я без ума от моей машины!

Констанс Уинн, изящная, словно фотомодель, в простом платье и лисьей накидке, кивнула и улыбнулась. Салли-Мэй, шагавшая рядом, чопорно поджала губы, посмотрев на нагруженный спортивным инвентарем родстер поверх очков. «Маленькая святоша», – возмущенно подумала Джин и поехала дальше. Затишье заполняло все пространство, словно мир чего-то ждал, и вдруг со стороны высокой церкви накатила лавина мощного звука, оформившегося в аккорды, словно исполняемые множеством органов. Колокола вызванивали мелодию хорошо знакомого Джин церковного гимна, и она мысленно сопровождала ноты словами.

Торжественно прозвучала концовка, и колокола умолкли. В воображении девушки они продолжали гудеть и вибрировать, перед мысленным взором возник образ Кристофера Уинна. Тогда, в гостиной графини, он пел это самое произведение. Его лицо сияло. И зачем она, Джин, так глупо и необдуманно бахвалилась своим безразличием к церкви? Снова эта Ужасная Сестрица! Нет. Она больше не будет прятаться за этим призраком из детства.

Но Ужасная Сестрица не собиралась сдаваться, и Джин демонстративно проехала мимо церкви в надежде, что об этом услышит Кристофер Уинн. Ей хотелось причинить ему боль. Зачем? Как будто ему не все равно. Становилось все очевиднее, что он чувствует к ней только презрение, и ничего больше. Но тогда почему он сказал: «Я принимаю ваш вызов», – таким тоном, от которого у нее перехватило дыхание? Выехав из дому этим утром, она была веселой, жизнерадостной безбожницей. Волнующее пение колоколов пошатнуло ее самоуверенность и испортило настроение. Что привлекает всех этих людей, встреченных ею на пути, в церковь? Не все они были молоды, не все принадлежали к слабому полу, неравнодушному к красоте проповедника…

Гарви Брук встретил ее на поле для гольфа. Они разыграли восемнадцать очков, и все это время Джин представляла себе тускло освещенный интерьер церкви, Кристофера Уинна в черной сутане…

– Очнись, Джин! – возмутился Брук, когда они вернулись в помещение клуба. – У тебя игра не идет. Что там такое в твоей головушке?

– Ничего, Гарви.

– Правдивая Джин! Она осознает свою умственную ограниченность. – Брук рассмеялся, взял ее руки в свои и нежно проговорил: – Ты сыта по горло этим городом? А ну его к черту! Выходи за меня замуж, и мы будет делать все, что захотим, поедем в любое место, которое ты назовешь.

– Не могу, Гарви.

– Я подыскал для тебя изумруд. Милая, я подарю его тебе в ту же минуту, как ты скажешь «да», и ты увидишь, что он в сто раз прекраснее того камня, что носит твоя мать на мизинце.

Джин покачала головой:

– Ты не сможешь подкупить меня изумрудом. Я пообещала отцу, что останусь с ним до конца зимы.

– Жертва на алтарь дочерней любви! Ладно, пойдем поедим. Я заказал столик. Здесь по воскресеньям всегда полно народу.

– Странно, я думала, все в церкви…

Гарви озабоченно посмотрел на девушку:

– Ну и ну! Этот город плохо на тебя действует.

– Но ведь люди действительно идут в церковь.

– Да уж, идут, толпами валят. Когда-нибудь и я, возможно, туда загляну, просто из любопытства – узнать, о чем там говорит Уинн. Однажды в воскресенье я его подвозил, возвращаясь с поля для гольфа, и моя машина была набита клюшками и прочим барахлом. Ну, я извинился за то, что развлекался игрой в день воскресной проповеди, а он засмеялся и сказал: «Ну а почему нет? Седьмой день был создан для отдохновения. Я считаю, что человек, посетивший утреннюю службу, днем может делать все, что его душе угодно. Ничего страшного в этом не будет». Так он как бы пожелал, чтобы я посещал церковь.

Джин внезапно остановилась.

– Я еду домой.

– Домой? Зачем?

– Пообедаю с отцом и графиней, по воскресеньям они вместе садятся за стол и держат двери открытыми для всех. Поехали со мной, если хочешь.

– Конечно, я поеду. Думаешь, я нахожусь в этом мертвом городе по какой-то другой причине, кроме как для того, чтобы быть с тобой? Я присоединюсь к тебе в «Хилл-Топ», только приму душ.

«И зачем только я позвала Гарви Брука?» – сердито подумала Джин, выруливая на лесную дорогу. Ей не хотелось ехать через город. Как там, поживает ее бревенчатая хижина? Надо бы проверить. Гарви и обед могут подождать. Девушка оставила машину среди кустов и начала быстро подниматься по склону холма. И вдруг остановилась, ощутив странное чувство, будто была не одна. Неясная тень, скользнула от дерева к дереву? Ерунда – воображение разыгралось.

На поляне перед хижиной Джин взобралась на огромный валун – без сомнения, это был метеорит, упавший с неба миллионы лет назад. Над ней сияла сплошная таинственная синева. Внизу раскинулись поля, блестела река с островками и плывущими кое-где стволами деревьев, с высокими берегами, застроенными коттеджами, вдалеке высилась колокольня – теперь молчаливая, не поющая. На севере маячили фабричные трубы и виднелись белые пятнышки – домики рабочих.

Безграничное пространство! Оно давало ощущение покоя, отдохновения. А с какой стати ей уставать? Джин, не занятой ничем, кроме развлечений с утра до ночи, было скучно до слез. Чувствуя непонятное беспокойство, она, казалось, все время страстно желала чего-то, но не знала чего. Цели в жизни? Может, ей недостает игры на органе? Это было серьезное увлечение. В Нью-Йорке Джин занималась благотворительностью, как и все женщины ее круга, а здесь могла бы преподавать музыку в детском саду – она обожала малышей… Нет, если она предложит свою помощь, за ее спиной тут же начнутся подмигивания и перешептывания, мол: «Я же тебе говорила, она будет с нами». «Жертва фатального очарования!» – захихикает Фанчон. Да, пути к спасению отрезаны. На всю зиму она погрязнет в праздности, будет читать и терпеть ухаживания Гарви Брука.

В воздухе опять поплыл медовый звон. Небесная гармония… серебряные ноты… волшебные аккорды… гарвинстонский набат. По коридорам памяти эхом пронеслись насмешливые слова графини: «Можешь звонить в колокола, это ведь тоже искусство». А почему нет? Из церковных колоколов извлекают звук с помощью клавиатуры – тут пригодится ее органная практика. Делать хоть что-то! Хоть что-то стоящее! Звонарь-бельгиец ее обучит. Жалованье ему платит Хьюи, так что он не сможет отказать… Ну да, а Фанчон с товарками обвинят ее тогда в интересе к Кристоферу Уинну? Радостное оживление Джин быстро поутихло. Неужели она позволит им забрать у нее всю радость жизни своими подозрениями? Ни в коем случае! Даже если кабинет Уинна находится в церкви, разве ему нужно знать, чем она занимается? Нет, не нужно. Почему об этом должен знать кто-то, кроме звонаря? Завтра она с ним поговорит и потребует, чтобы он поклялся хранить тайну. Она будет трудиться как пчелка. А потом, в один прекрасный день, когда приобретет немалое мастерство, удивит семью и друзей. Вот она, цель! Что-то интересное, чем можно заниматься в этом мертвом городишке!

Счастливая, тихо напевая, Джин приблизилась к хижине и попробовала открыть дверь. На ней был висячий замок. Девушка всмотрелась в окно между решетками. Хижина казалась обитаемой. Внутри стояли стулья, стол со старомодной клетчатой скатертью, у камина лежали приготовленные дрова, а на каминной полке стояли пять старомодных светильников – отполированных, сияющих, до краев наполненных чистым маслом, на каждом красовались золотые буквы. Джин прижала лицо к решетке, чтобы разобрать надписи: «ЧЕСТЬ», «ХРАБРОСТЬ», «БЛАГОДАРНОСТЬ», «ВЕРА», «ОТВЕТСТВЕННОСТЬ». Не иначе, светильники принадлежали «Мудрым девам». Получается, отец отдал хижину им? В дальнем конце комнаты лежала ее лодка. А вот и подушки, которые она брала в лодку, когда каталась по реке с гувернанткой. Отец хранил подушки все эти годы! Он действительно любит ее!

Ветка хрустнула… Здесь кто-то есть? Джин обернулась. Сердце замерло. Между валуном и бревенчатой хижиной стоял мужчина, глядя на нее зелеными глазами из-под щеголевато заломленной шляпы. Один из тех двоих, кого Кристофер Уинн привлек к суду. Она помнила эти тонкие усики, которые не скрывали насмешливо изогнутую линию рта. Джин храбро спросила:

– Что вам нужно?

Он сунул руку в карман и успокаивающим тоном сказал:

– Вам нечего бояться, мисс. Я ищу пастора. Он бывает в этой хижине, так ведь? Всякий раз, когда я прихожу сюда, здесь сидит какая-нибудь юбка и ждет. Я хочу поболтать с ним о… о моем спасении. Наверно, он назвал бы это так.

И в голосе, и в глазах его ясно угадывалась насмешка. Что на самом деле этому человеку нужно от Кристофера Уинна?

– А почему бы вам не прийти в его кабинет в церкви? – насторожилась Джин.

Мужчина обнажил белоснежные зубы в улыбке сатира:

– А что, это идея! Но в церкви нам наверняка будут мешать. Я хочу увидеться с ним наедине. Он прищучил меня за небольшое нарушение закона, и это повредило моему бизнесу. – Он недобро прищурился, но тут же вновь расплылся в слащавой улыбке. – Я подумал, что он мог бы посоветовать мне, как быть честным и не умереть с голоду теперь, когда у меня отняли работу.

«Он лжет, – сказала себе Джин. – Слишком много подобострастия в голосе, слишком ярко блестят глаза. Что ему нужно на самом деле? Отмщения? Почему он решил, что священник приходит на этот холм?»

– Вам действительно лучше пойти в его кабинет. Эта хижина – моя и… и поскольку мы с мистером Уинном дружбы не водим, он вряд ли сюда придет.

– А! Вспомнил. Вы – та самая девушка, которую он поймал на превышении скорости в тот самый день, когда засек мою машину. Скажите-ка… – Мужчина умолк и прислушался к топоту ног, бегущих по тропе, к звонким голосам и бряцанию ключей. С кошачьим проворством он метнулся за одно дерево, скрылся за другим, затем за следующим и исчез, словно призрак, когда Салли-Мэй Уинн и полненькая Флора Калвин, пыхтя и отдуваясь, выскочили на поляну.

Увидев девушку, они в один голос укоризненно спросили:

– Почему вы не были в церкви?

Джин потеряла дар речи от возмущения. Этих детей надо поставить на место!

– Это преподобный Кристофер послал вас за заблудшей овцой?

Ошеломленная, Салли-Мэй пару секунд помолчала, после чего выпалила:

– Послал за вами? Как же! Ему до вас дела нет, потому что я рассказала ему, как вы ненавидите мужчин, которые, «прикрываясь саном священника, охмуряют глупых, сентиментальных женщин»!

Джин была из тех, у кого глаза на мокром месте, и могла бы заплакать от унижения и злости. Но вместо этого она схватила Салли-Мэй за плечо, слегка встряхнула ее и строго спросила:

– Как ты посмела сказать ему такое? Откуда ты знаешь, что я это говорила?

Толстушка Флора вытянула изо рта жевательную резинку, вернула ее обратно и начала:

– Фанчон Фаррелл и…

Но подружка ее перебила:

– Наверное, вы не знаете, что Фло и я – из клуба «МД», да? Здесь наша штаб-квартира. – Салли-Мэй показала подбородком на хижину. Она многозначительно посмотрела на Флору и объяснила Джин подробнее: – Ваш отец разрешает нам устраивать здесь собрания. Но вытащить лодку из хижины не позволил – говорит, его девочке это не понравится. Это он вас имел в виду? Может, вы хотели бы посмотреть, как мы внутри все устроили?

Устыдившись встряски, которую она устроила Салли-Мэй, – все-таки это ребенок, – Джин благодарно улыбнулась:

– Да, хотела бы. Это был мой дом для игр в те времена, когда я была еще младше, чем вы сейчас.

Салли-Мэй вставила в замок ключ и распахнула дверь. Две девочки отошли в сторону, давая Джин пройти. Она забыла про них, едва переступив порог. Внутри стояла скамья с кривыми ножками, которую она сама смастерила, и девушка снова почувствовала боль в большом пальце, по которому пять раз попала молотком, забивая гвозди. У стены стояла кровать, над ней висела полка с книгами. При виде лодки у Джин защемило сердце. Если бы только она раньше понимала, какие глубокие чувства таились за внешней сдержанностью отца. Все-таки у нее было счастливое детство, хоть и одинокое. Компанию ей составляла только Ужасная Сестрица. А есть ли такой близнец у Салли-Мэй? Что-то она затихла… Джин обернулась. Четыре руки энергично втолкнули ее в комнату. Дверь захлопнулась с громким стуком. Клацнул замок.

Девушка бросилась к окну, замолотила по стеклу и крикнула:

– Выпустите меня!

В ответ на нее уставилась Салли-Мэй – худенькое личико в очках, за стеклами которых глаза казались противоестественно серьезными, совиными. Рядом с ней, с такой улыбкой, которая посрамила бы честь самого Чеширского Кота, стояла толстушка Флора.

– Обещаете, что будете ходить в церковь каждое воскресенье? – в один голос спросили девчонки.

У Джин потемнело в глазах от гнева. Вот паршивки!

– Я не пообещаю вам ходить в церковь, даже если вы продержите меня здесь вечно. – Она попробовала открыть окно. Салли-Мэй ухмыльнулась: – Вы не сможете вылезти, даже если его откроете. Один раз сюда пришли бродяги и разбили стекло, тогда мистер Рэндолф сделал решетки. Дайте обещание, и мы вас выпустим.

– Дайте обещание, и мы вас выпустим, – словно эхо, повторила Флора. Ее карие глаза с черными крапинками сверкали от ликования.

Вместо ответа, Джин пододвинула стул к камину и поискала на полке со светильниками спички. Краем глаза она видела, как две головы приблизились друг к другу, – девчонки советовались. Затем обе удовлетворенно кивнули и стали удаляться.

Джин подбежала к окну. Маленькие негодницы уходили вверх по тропе. Позвать их и устроить переговоры? Сказать, что она подумает над тем, ходить ли в церковь? Нет, даже если она останется в плену навсегда! Джин взглянула на наручные часы: тринадцать ноль ноль. Она вдруг почувствовала голод. Зверский голод. Отец и графиня скоро сядут обедать… Хватятся ли они ее? К счастью, в хижине оказалась коробка крекеров, древних, но съедобных. Еще кусочек сыра – такой твердый, что ни один уважающий себя рот не попытался бы откусить и кусочка. Джем в банке. С плесенью на поверхности, но все-таки джем. Внезапно Джин ощутила жажду. Оставаться здесь нельзя. Она открыла одно из окон. Потрясла решетку – железные прутья были намертво приварены друг к другу. Можно закричать, но кто ее услышит? Никто, кроме… Лицо человека, ждавшего Кристофера Уинна, всплыло в памяти – искривленный в усмешке рот, наглые зеленые глаза… Нет, ни за что на свете! Она на цыпочках прошла к книжной полке и остановилась, чтобы прочесть красиво оформленный текст, висевший на стене в рамке: