Текст книги "Волшебство лета"

Автор книги: Эмили Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Скажи, чего ты хочешь, – требовательно прошептал он. – Скажи вслух.

Тебя, подумала она. Я хочу тебя!

Это была правда. Ее влекло к нему так, как никогда не влекло ни к одному мужчине; и на властный зов отзывалось не только тело...

Мартин снова прильнул к губам Глэдис. Происходило что-то непонятное, что-то неподвластное рациональному объяснению. Он знал одно: противостоять столь мощной, стихийной силе невозможно. Лучше расстаться с жизнью, нежели отказаться от подобного мгновения.

Несколько минут назад, когда он прикоснулся к Глэдис, ощутил жар ее тела, когда она тихо вскрикнула, признавая его власть над собою, он был уже готов сорвать с нее трусики, расстегнуть молнию на брюках, и...

Но Мартин сдержался – подобная сдержанность не имела отношения ни к благопристойности, ни к рассудительности, хотя славно было бы уверить себя в обратном. Действительность была проще и куда значимее одновременно. Ему до безумия захотелось раздеть эту женщину – медленно, неспешно, упиваясь красотой ее обнаженного тела и взглядом, и ладонями, и губами.

Следить за выражением ее лица, пока зрачки не расширятся от удовольствия, ласкать и поглаживать до тех пор, пока Глэдис не потеряет голову. Все произойдет в постели, в его постели: обнаженная, она скользнет в его объятия, и их разгоряченные тела сольются в экстазе, равного которому ни он, ни она не испытывали прежде.

Принадлежащие Фагерсту апартаменты занимали два этажа. Частный лифт доставил хозяина и гостью в тускло освещенный холл. Слуг не было видно. Все вокруг окутывали тени – черные, бархатные, глубокие. В абсолютном безмолвии Глэдис различала только глухие удары собственного сердца.

Было еще не поздно сказать: «Произошла досадная ошибка» – и потребовать, чтобы ее отвезли домой. Конечно, Фагерст рассердится, ну и что с того?

Он как будто почувствовал ее сомнения. Ладони Мартина легли на плечи. Он развернул Глэдис лицом к себе, и то, что она прочла в его глазах, лишило ее последней способности мыслить здраво.

– Глэдис, – только и сказал он, и она шагнула в его объятия.

Мартин поцеловал ее – грубо и властно, прижимая к себе так, чтобы она ощутила, как напряглось и налилось силой все его существо. Он заставил ее приоткрыть уста, чуть прикусил ее нижнюю губку, затем приласкал ранку языком. Глэдис задрожала, вцепилась в его пиджак, чтобы не упасть.

– Скажи вслух, – снова потребовал Мартин. – Глэдис, скажи, чего ты хочешь.

Ответ читался в ее глазах, но Глэдис облекла-таки его в слова.

– Тебя, – прерывистым шепотом произнесла она. – Тебя, тебя...

Губы Мартина слились с ее губами. С торжествующим криком он подхватил ее на руки и понес вверх по лестнице в темноту.

Спальня оказалась огромной. Матовый лунный свет серебрил кровать, за стеклянной стеной, словно замок в волшебной сказке, огнями переливался город.

Мартин осторожно поставил молодую женщину на ноги. И замер неподвижно. Затем поднял руку и легко коснулся бархатистой щеки. Глэдис закрыла глаза, всем телом потянулась к ласкающим пальцам...

Он нежно провел рукою по пышным волосам.

– Распусти их.

Глэдис послушно взялась за одну из заколок, скреплявших сложную прическу. Отдельные пряди уже выбились на свободу. Молодая женщина неспешно вытаскивала одну заколку за другой, жалея, что не видит при этом выражения лица Мартина: он стоял в тени. И только когда густые, с бронзовым отливом локоны рассыпались по плечам, он шагнул вперед.

– Ты прекрасна, – прошептал он и захватил в ладони блестящих золотисто-каштановых прядей столько, сколько смог удержать, и поднес их к губам. Шелковистые локоны легонько защекотали кожу, разливая благоухание весеннего сада.

Мартин медленно разжал пальцы.

– А теперь серьги, – мягко напомнил он.

Ее рука потянулась к крохотным хрустальным бусинкам на тонких золотых цепочках, но в глазах отразилось смятение. Она ждала иного, готовилась стремительно ринуться в пламя.

Но он не станет ускорять события, даже если сама Глэдис того потребует. С трудом совладав с собою, Мартин отдернул руку: если только прикоснуться к этой волшебной женщине, все закончится, не успев начаться.

Нельзя торопиться. Только не с ней. Только не сегодня.

Сначала одна сережка, затем другая упали в подставленную ею ладонь. Мартин протянул руку, и она отдала ему поблескивающие бусинки. Затем взялась за серебряные пуговицы на шелковом жакете, и он кивнул. Секунда-другая – и жакет упал на пол.

И тут Мартин схватил ее за запястья.

– Все, – прошептал он ей на ухо. – Остальное я сделаю сам...

В его голосе прозвучала ласковая требовательность, отзвук властного приказа. Глаза вспыхнули, между бровями пролегла строгая складка, и сердце Глэдис беспомощно дрогнуло.

Мартин принялся раздевать ее – каждое прикосновение дышало нежностью. Он делал это медленно, так медленно, что Глэдис казалось, будто она умирает от наслаждения. Он снял блузку, затем юбку, комбинацию и лифчик... И вот уже она стоит перед ним в босоножках на высоком каблуке, в прозрачных чулках с поясом и в шелковых кружевных трусиках.

У Мартина перехватило дыхание, он шагнул назад, не сводя восхищенного взгляда с молодой женщины. Глэдис покраснела и попыталась было заслониться рукой.

– Не прячься от меня, – глухо потребовал Мартин. – Глэдис, ты само совершенство!

Тысяча слов дрожали на языке, но Глэдис смогла произнести только его имя.

Он подхватил ее на руки, приник к ее губам и отнес в постель. Стянул с нее чулки и отбросил их прочь. Приподняв одну стройную ножку, а затем другую, поцеловал точеные ступни, задерживая в губах каждый пальчик по очереди. Потом опустился на колени перед кроватью и расстегнул крючки на поясе. У него дрожали руки; странно, ведь он тысячу раз уже проделывал нечто подобное! Приводил женщину в спальню, раздевал ее...

Он прошептал ее имя, а затем обхватил одной рукою за плечи, притянул к себе, поцеловал в губы. Она ответила. Мартин уже не владел собой: напряжение стало непереносимым. Он понимал: пора прекратить ласки, сбросить одежду и завершить любовную игру, иначе он, чего доброго, опозорится, словно неопытный мальчишка... Но он не мог. Он упивался блаженством прикосновений, благоуханием этого тела...

Мартин медленно целовал ее грудь, втянув сосок глубоко в рот, и Глэдис, застонав, подалась к нему. Ее возбуждение подстегнуло его собственное. Он провел рукой вдоль стройного бедра, задержав ладонь на трогательном треугольнике, покрытым легким пушком. Дыхание его перехватило.

– Глэдис, – еле слышно прошептал он, – посмотри на меня!

Ее ресницы затрепетали, глаза расширились, радужная оболочка растворилась, потонула в бездонных черных зрачках.

Глэдис дышала прерывисто, лихорадочный румянец страсти заливал лицо и налившуюся грудь...

Всем этим она обязана мне, я, я подарил ей эти восторги! – торжествующе подумал Мартин. А теперь пора! Он шагнул в сторону и сорвал с себя одежду. Руки его по-прежнему дрожали, он словно входил в неведомый мир, где его ожидали неизъяснимые радости или мрак отчаяния. Способность рассуждать здраво была утрачена, но теперь это уже не имело ни малейшего значения.

Это мгновение и эта женщина... все остальное утратило смысл. Глэдис. Непередаваемо прекрасная Глэдис.

Обнаженный, он опустился на колени перед кроватью. Она не сводила с него глаз, на побледневшем лице горели два алых пятна румянца. Безумие схлынуло; на секунду ему показалось, что достаточно будет заключить ее в объятия, привлечь к себе и слушать, как стучит ее сердце, – слушать всю ночь до утра.

Но вот Глэдис протянула к нему руки, и Мартин понял, что ему нужно большее. Необходимо овладеть этой женщиной, подтвердить свои права на нее так, как это делают мужчины от сотворения мира.

– Глэдис, – прошептал он, и, когда взгляды их встретились, он, уже не думая, не рассуждая, развел ей бедра – и два тела слились в одно.

Глэдис тихо поднялась с кровати.

Вечер сейчас или утро? Мартин спал: она слышала его сонное, размеренное дыхание.

Ее одежда валялась по всему полу. Неслышно двигаясь, она подбирала один предмет за другим и вспоминала, как Мартин раздевал ее, как она позволяла ему раздевать себя, и как ей этого хотелось.

Горячее, мучительное чувство стыда сводило ее с ума. Она выскользнула из спальни и тихо прикрыла дверь. В квартире царила тишина, хотя темноту уже сменили унылые предрассветные сумерки. Свет зажигать не нужно: не хватало только разбудить Мартина!

Боже, что она натворила?!

Секс, холодно пояснила она самой себе. Это называется секс. Эротика, чувственная страсть, – словом, то, о чем шепчутся другие женщины. То, о чем сочиняют анекдоты. Именно это произошло с ней: она провела безумную ночь в объятиях мужчины, который в совершенстве постиг науку будуара.

Дрожащими руками Глэдис застегнула молнию на юбке. Где ее высокие этические принципы? Она опозорила себя. Она... она... С губ ее сорвался стон. Вот что значит дать выход порочным инстинктам, о которых она даже не подозревала! Теперь презрение к себе самой станет преследовать ее всю жизнь.

Боже, что она вытворяла этой ночью, что позволяла вытворять Мартину!.. Глэдис увидела прошедшую ночь в истинном свете. Дешевка. Грязь. Пошлость. Горло свела судорога. Она переспала с незнакомцем... и не только переспала – позволяла ему такое... И ведь охотно позволяла!..

– Глэдис!

Она резко повернулась. На пороге спальни в ореоле золотого света, что струился от ночника, стоял Мартин. Обнаженный, он ничуть не смущался своей наготы. Словно ожившая статуя, изваянная не из холодного мрамора, а из теплой плоти! На губах играла блаженная улыбка, однако стоило ему взглянуть на гостью – и улыбка исчезла.

– Ты одета?..

– Да. – Глэдис откашлялась. – Я... я прошу прощения, если разбудила тебя. Я пыталась не шуметь, но...

Только этого не хватало: она словно оправдывается! Глэдис еще не приходилось тайком покидать квартиру любовника, но, черт ее подери, если она позволит ему об этом догадаться! В конце концов, век живи – век учись. Разве сегодняшняя ночь – не достаточное тому подтверждение?

– Извини, если тебя потревожила.

– Ты извиняешься? – сощурился Мартин.

– Да. И вот еще что... Спасибо за... – За что? Я с ума сошла? За что мне его благодарить? – молнией пронеслось в мозгу. – Спасибо за все, – бодро докончила она.

– Глэдис...

– Нет, провожать меня не нужно. Я сама найду выход: вниз по лестнице и через прихожую...

– Черт побери! – выругался Мартин. – В чем дело?

– Как это в чем? Уже поздно. Очень поздно. А может, рано... Не знаю. Мне нужно домой, переодеться, и... – Сбивчивая речь прервалась на полуслове – это Мартин схватил ее за плечи и привлек к себе. – Не надо!..

– А, понимаю. – Он тихо рассмеялся, наклонил голову и нежно куснул ее за ушко. – Утренние комплексы. Я знаю, как с ними бороться.

– Не надо, – повторила Глэдис.

Голос ее чуть заметно дрогнул: предательская дрожь давала понять яснее слов, что, хотя разум настаивает на одном, тело претендует совсем на другое. Вспоминает сладостную тяжесть его тела и мерное движение бедер...

– Глэдис, – Мартин уже не смеялся; глаза его потемнели, словно небо перед грозой, – вернись в спальню.

– Нет. Я же тебе сказала... я не могу.

Мартин широко и обольстительно улыбнулся. Нагнулся и поцеловал ее, языком раздвинув ей губы.

– Можешь. И хочешь. Ты сама знаешь, что это так.

Она закрыла глаза, покорно уступая поцелую. Что самое скверное – он прав! Ей действительно хочется вернуться вместе с ним на широкую кровать, над которой еще витал запах ночной оргии.

Только это не любовь. Это... Есть подходящее слово для того, что они сделали, слово такое мерзкое, чуждое ей, что при одной мысли о нем чувствуешь себя оскверненной!

Мартин уже взялся за верхнюю пуговицу блузки. Еще мгновение – он расстегнет их все и примется ласкать ее, и ей не захочется его останавливать...

– Прекрати! – Глэдис вцепилась в его запястья. Брови Мартина сошлись над переносицей. Она застала его врасплох и теперь спешила воспользоваться преимуществом, прибегая к новым доводам: – Мы... мы славно поразвлеклись, я согласна, а теперь ты хочешь все испортить. Право же, мы оба знали, на что шли. Не нужно ничего добавлять.

– Я думал, нам стоит...

– Что стоит? Договориться о встречах на более-менее постоянной основе? – Глэдис натянуто улыбнулась. – Прости, но я предпочла бы поставить точку. Все хорошо в меру, знаешь ли.

Он разозлился, это было очевидно: бронзовое от загара лицо побагровело. Его самолюбие задето, и не на шутку. А чего, собственно, он ждал? Соглашения типа: «по-вторникам-твое-время»? Вроде как с той блондинкой?

Мартин молча окинул гостью взглядом, затем коротко кивнул.

– Как хочешь. Вообще-то ты права. Во всем нужна мера. – Сейчас я оденусь и отвезу тебя домой.

– Нет! Я возьму такси!

– Не городи чепухи.

– Я вполне способна самостоятельно добраться до дома.

– Может, и так. – В голосе его прозвучал металл, взгляд не сулил ничего хорошего. Фагерст скрестил руки на груди, и где-то на краю сознания Глэдис мелькнула мысль, что даже неодетый он умудряется выглядеть внушительно. – Но здесь, видишь ли, Лос-Анджелес, а не провинциальное захолустье, и я не позволю женщине одной разгуливать по улицам в этот час.

– Не позволишь? Ты не позволишь? – Глэдис с достоинством выпрямилась. – Кто это станет тебя спрашивать?

– Черт! Я не вижу причин для ссоры!

– И я не вижу. До свидания, Мартин.

Тяжелая ладонь легла на ее плечо, и железные пальцы до боли впились в кожу.

– В чем дело, Глэдис? Ты можешь мне объяснить?

– Я уже все объяснила.

– Я тебя выслушал и не поверил ни единому слову. – Мартин ослабил хватку; шершавые подушечки пальцев ласково коснулись щеки. – Ты сама знаешь, что хочешь большего.

– Ты понятия не имеешь о том, чего я хочу! – огрызнулась она.

Мартин улыбнулся.

– Так скажи мне! Дай мне одеться. Мы выпьем кофе и обо всем поговорим.

– Сколько раз нужно повторить, что ты мне безразличен?

Он помрачнел, постоял немного, глядя в пол, а затем убрал руку с ее плеча. Повернулся, зашагал в спальню, снял телефонную трубку и нажал на кнопку.

– Смит? Мисс Рейнджер уезжает. Будь добр подать машину.

– Это еще зачем? С какой стати будить шофера?

Мартин издевательски улыбнулся, вешая трубку.

– Уверен, что Смит оценит столь трогательное проявление заботы, но, видишь ли, он состоит при мне уже много лет и привык к подобным «побудкам». Ты найдешь дорогу к выходу или стоит позвонить швейцару?

– Найду!

– Отлично. В таком случае прошу меня извинить... – И дверь неслышно затворилась.

Глэдис застыла на пороге, чувствуя, как щеки заливает предательский румянец и в груди волной поднимается ненависть... К нему или к себе самой?

Затем она развернулась и побежала к лифту. Сумеет ли она когда-нибудь забыть сегодняшнее безрассудство? А еще – сумеет ли забыть, что впервые обрела рай в объятиях Мартина Фагерста?

Мартин стоял у закрытых дверей лифта, глядя на освещенное табло. Мигающие цифры отмечали путь Глэдис к первому этажу. Он второпях натянул джинсы, но ни рубашку, ни хотя бы майку надевать не стал.

Что произошло за последние несколько часов? Он уснул, сжимая в объятиях нежную и покорную возлюбленную, такую счастливую, такую отзывчивую, а проснувшись, обнаружил холодную, неприступную незнакомку.

Впрочем, нет, отнюдь не незнакомку! Именно такой Глэдис предстала ему на свадьбе: ослепительная красавица с языком, острым как бритва, и с характером, как у медведицы-гризли. Если верить ей, то, что произошло между ними ночью, сущие пустяки, случайная интрижка, не больше.

Огни на табло погасли. Глэдис спустилась на первый этаж. Мартин позвонил-таки швейцару, и тот уже ждет внизу, чтобы сдать гостью с рук на руки Смиту.

Все еще кипя от бешенства, Фагерст вышел на балкон и успел увидеть, как женщина садится в машину. Смит закрыл за нею дверцу, сел за руль – и все. Она исчезла – скатертью дорога!

Но кого он обманывает? Все не так просто – она не исчезла! В воздухе разливалось неуловимое благоухание – память о ее присутствии. Звук ее голоса звучал в сознании, словно позабытый мотив.

Он солгал ей, сказав, что Смит привык просыпаться в любое время ночи. В юности Мартин на собственной шкуре испытал, что это такое – состоять на побегушках у босса; и впоследствии поклялся, что никогда не станет тиранить подчиненных и слуг. Кроме того, до сих пор как-то не возникало потребности будить Смита среди ночи.

Ни одна женщина еще не покидала ее постели столь поспешно, мрачно размышлял Мартин, возвращаясь в спальню. Проблема обычно состояла как раз в том, чтобы выставить подружку за дверь, а отнюдь не в том, чтобы убедить ее задержаться.

Впрочем, что за беда? Интрижка его позабавила; недурно было бы продлить ее еще на пару недель или даже месяцев, но ведь есть и другие женщины. Есть, как не быть!

Что-то блеснуло на ковре. Мартин нахмурился и подобрал вещицу. Сережка Глэдис. Мартин стиснул ее в кулаке. Ему представилось лицо ночной гостьи, разрумянившееся, сияющее, в тот момент, когда он отобрал у нее серьги и принялся раздевать ее сам. Когда она протянула к нему руки, а он опустился на колени и...

Фагерст горько рассмеялся и швырнул сережку на туалетный столик. Ночь выдалась не из легких, и усталость явно сказывается. А если задуматься, что уж такого необычного произошло? Пожалуй, только то, с каким трудом он затащил Глэдис Рейнджер в свою постель.

Насвистывая, Мартин направился в душ.

6

Дина Уэйд устроилась за столом на кухне Глэдис. Подперев голову кулачком, она следила за тем, как подруга месит тесто.

Впрочем, процесс скорее напоминал безжалостную расправу. Дина глянула на часы и скептически приподняла бровь. Вот уже пятнадцать минут Глэдис свирепо мяла и колошматила вязкую массу. Точнее, вот уже пятнадцать минут Дина наблюдала ее за этим занятием, а кто знает, как давно хозяйка приступила к делу?

Когда молодая балерина заглянула к соседке на традиционные пятничные посиделки – как-то само собою повелось, что в конце недели Глэдис пекла пироги, ежели не возникало необходимости сбросить килограмм-другой, – носик фотомодели уже был испачкан в муке, а глаза зло поблескивали. Мука – одно дело, злой блеск – совсем другое. Дина нахмурилась: Глэдис шмякнула тесто о стол и стукнула по нему кулаком с такой силой, что соседка сочувственно поморщилась.

За все три года их знакомства подруга никогда еще не бывала настолько раздраженной, но в последние дни она просто рвет и мечет... А то на прелестном лице возникает совсем иное выражение – глубокого, беспросветного отчаяния.

Вот уже четыре недели Глэдис места себе не находит. С того самого вечера, когда она отправилась на ужин с Мартином Фагерстом. И вот с тех пор она ни разу не произнесла его имени, и сам мистер Фагерст больше сюда не заглядывал. Что за нелепость! Уж Дина-то видела, как он смотрел на Глэдис и как Глэдис смотрела на него, пусть даже не отдавая себе в этом отчета. Да любой ученый, оказавшись между ними, всерьез усомнился бы, что выброс углекислоты – единственный фактор нагревания атмосферы!

Дина нахмурилась. Даже ее непробиваемый муженек Дейви и тот понял бы, что у соседки проблемы. Еще парочка таких ударов – и тесто просто побоится подняться.

Соседка откашлялась, выпрямилась, скрестила длинные стройные ножки и сцепила руки на коленях.

– Я его знаю? – небрежно обронила она.

– Кого?

– Ну, того типа, которому в данный момент изрядно достается от твоих кулаков. Похоже, в тесте ты различаешь некое знакомое лицо.

Глэдис вытерла лоб тыльной стороной руки.

– У тебя воображение шалит. Я пеку пирог, а вовсе не пытаюсь выместить раздражение.

– А-а, – понимающе протянула Дина.

Глэдис еще пару раз перевернула тесто, потыкала в него пальцем, а затем вывалила массу в миску и накрыла влажным полотенцем.

– Мне тут пришло в голову, – продолжала Дина по наитию, – уж не викинга ли ты «обрабатывала».

– Викинга? – не поняла Глэдис.

– Ну, того скандинава, – услужливо пояснила Дина. – Голубоглазого красавца с толстым кошельком. Мартина Фагерста.

Глэдис отвернулась, нервно комкая в руках салфетку. Подруга видит ее насквозь, вот в чем проблема!

– Я уже объяснила: я пеку пирог, – холодно отрезала Глэдис.

– И все?

– И все!

Дина снова откашлялась.

– Значит, он объявлялся?

– Дина, ты еще вчера меня об этом спрашивала. И я ответила, что нет.

– И ты не ждешь звонка? И видеть его не желаешь?

– Угадала!

Глэдис сняла с плиты кофейник и наполнила чашку подруги. Затем взялась было за свою, но при виде темной маслянистой жидкости, что плескалась на самом дне, вдруг ощутила легкий приступ тошноты. Потрясающе! Все-таки подцепила какой-то вирус. Только этого не хватало!

– А где сегодня носит твоего красавчика?

– Накачивает мышцы в спортзале, чтобы верные поклонницы продолжали пускать слюнки. И не пытайся уклониться от темы. Речь шла о твоем красавчике.

– Моем? – Глэдис возвела глаза к потолку. – Ну как тебя убедить? Мартин Фагерст мне вообще никто!

Дина поднесла чашку к губам, подула на кофе и осторожно отхлебнула.

– Ты самая здравомыслящая, рассудительная женщина из всех, кого я знаю.

– Спасибо, мне тоже так кажется.

– Поэтому я повторяю: как может здравомыслящая, рассудительная женщина так просто взять да и отфутболить мультимиллионера с внешностью скандинавского бога?

– Повторяю тебе: Мартин Фагерст и я вместе поужинали и...

– Ты и зовешь его Мартинфагерст – слитно, не делая паузы, словно вообще его не знаешь, – перебила подругу Дина.

Словно я не провела с ним ночь, подумала Глэдис, чувствуя, как предательский румянец заливает щеки.

– Ага! – победно возвестила Дина. – Видишь?

– Что вижу?

– Ты краснеешь, вот что! И выражение лица под стать. Так всегда бывает, когда разговор заходит об этом шведе.

Глэдис встала, подошла к раковине и включила воду.

– Я очень тебя люблю, Дина, – сказала она, отжимая губку, – но любопытный нос, который ты так и норовишь сунуть в чужие дела, давно пора укоротить!

– Дейви тоже так говорит, да только что он понимает? – улыбнулась соседка. – Послушай, ведь я была здесь тем вечером, помнишь? Я видела, как вы смотрели друг на друга. И что же? Ровным счетом ничего? Разошлись как в море корабли? Хоть убей, не верю!

– Пожалуйста, передай мне ложку.

– Ну как тут не подивиться? – не унималась Дина. – Ведь красавец, мультимиллионер, и такая душка!

– Душка? – Глэдис крутнулась на каблуках, щеки ее ярко горели. – Мерзавец – вот он кто!

– Почему?

– Потому что... потому что... – Глэдис замялась. Хороший вопрос. Она отнюдь не героиня викторианской мелодрамы, соблазненная и брошенная. Она по доброй воле переступила порог его спальни – и ушла тоже по доброй воле. Если воспоминания преследуют ее и унижают, некого тут винить, кроме себя самой. – Дина, будь добра, давай оставим этот разговор...

– О'кей. Считай, что тему закрыли.

– Отлично!

– Просто в толк не могу взять, – задумчиво протянула Дина, выдержав минутную паузу. Глэдис громко застонала, но соседка не унималась. – Этот Фагерст глядел на тебя так, как голодный бомж смотрит на обед из семи блюд. Да если бы к вам заявился сам изобретатель громоотвода Бен Франклин, он без всяких приборов определил бы, что молния и электричество – одной природы. Разряды так и вспыхивали в воздухе.

– Классно придумано, Дина. Почему бы тебе не бросить балет и не начать писать сценарии мыльных опер?

Дина встала и подошла к буфету.

– И все-таки одна из молний угодила в цель, потому что на моей памяти ты никогда не вскакивала ни свет ни заря. – Балерина порылась в кухонном шкафчике, извлекла на свет коробку шоколадного печенья и заглянула внутрь. – Ням-ням. Как раз две штучки. Одна – тебе, другая – мне.

При одном взгляде на печенье в шоколаде Глэдис снова ощутила знакомые спазмы в желудке. К горлу подступила тошнота.

– Я – пас.

– Значит, я могу слопать обе?

– Считай, что сегодня – твой счастливый день. А откуда ты знаешь, во сколько я встаю?

Дина с аппетитом вгрызлась в печенье.

– Я отправилась на утреннюю пробежку, – пояснила она с набитым ртом, – на рассвете. Ты меня знаешь: люблю, когда на улицах ни души. А полы скрипят... Вот я и услышала, как ты разгуливаешь по квартире. Взад-вперед как заведенная. Из комнаты в комнату. Прошла целая вечность, прежде чем ты улеглась снова.

Не вечность. Ровно столько, сколько нужно, чтобы убедить себя: бесполезно переживать о сделанном, потому что постыдная ночь уже в прошлом и никогда, никогда больше не повторится...

– Куда вы с ним ездили тем вечером?

– Ты отлично знаешь куда! – Глэдис подставила чашку под струю воды и принялась оттирать ее, словно закопченную сковородку. – На ужин. В «Старый замок».

– И все? – захлопала ресницами Дина.

А потом я узнала рай в его объятиях, внезапно подумала Глэдис, и упорно подавляемые эмоции, воспоминания о пережитой ночи, нахлынули с новой силой. Может, глупо она поступила, сбежав из квартиры? Наверное, надо было остаться. Занять место той блондинки...

Чашка выпала из рук и со звоном разлетелась на куски.

– Черт побери! – В глазах стояли злые слезы; она нагнулась и принялась подбирать осколки. – Ты хочешь знать, что произошло той ночью? – Глэдис выпрямилась, швырнула осколки в ведро и вытерла руки о джинсы. – О'кей, я тебе скажу.

– Глэдис, милая, я не хотела...

– Я провела ночь с Мартином.

– Ой! – тихо вскрикнула Дина.

– Я переспала с мужчиной, которого почти не знала, который мне совсем не нравился и которого я больше не желаю видеть, потому что... потому что...

– Не продолжай, я поняла, – мягко откликнулась Дина.

Глэдис резко развернулась к ней.

– Избавь меня от этого покровительственного тона! Если я сама ровным счетом ничего не понимаю, тебе-то откуда знать?

– Видишь ли, мое первое свидание с Дейви закончилось постелью.

Глэдис рухнула на стул.

– Как это?..

– Вот так! А до того я была девственницей.

– Тогда зачем? Почему?..

Дина улыбнулась.

– Как знать? Гормоны? Судьба? Так случилось, вот и все.

– Видишь, я была права: тебе следует писать сценарии мыльных опер.

– Наверное, мое тело и мое сердце мгновенно поняли то, что разум еще только пытался осмыслить. Мы с Дейви были предназначены друг для друга. Родство душ, знаешь ли.

– Но у меня такого оправдания нет! Фагерст и я определенно не предназначены друг для друга. Я сделала то, что сделала, и теперь сама себя ненавижу.

– Паразит!

– Минуту назад ты называла его скандинавским богом.

– Минуту назад я не знала, что он злоупотребил твоей доверчивостью, а затем поступил чисто по-мужски.

– Поверь мне, Дина, – хмуро уточнила Глэдис, – он не злоупотреблял моей доверчивостью. Я сама этого хотела.

Дина вытряхнула из коробки последнее печенье.

– Речь не об этом. Я имею в виду другое, когда говорю, что он поступил чисто по-мужски. Хлоп, бам, спасибо, мэм, может, я еще перезвоню!

Глэдис уставилась на подругу. Затем встала, сорвала с крючка полотенце, намочила его в раковине и принялась остервенело оттирать стол.

– Я сама велела ему не звонить.

– Что?

– Что слышала! Он очень хотел увидеться. Я запретила ему приезжать и сказала, что продолжать наши отношения не собираюсь.

– Ты и Мартин вместе провели незабываемую ночь – и ты дала ему отставку?..

– Я этого не говорила!

– Так, значит, ночь не удалась? Или ты не дала ему отставку?

Не выдержав взгляда подруги, Глэдис опустила глаза и отвернулась к раковине.

– Чего ты добиваешься? – устало осведомилась она, подставляя руки под воду.

– Я хочу понять, чего ты добиваешься, радость моя. С какой стати ты занималась любовью с этим типом, а потом дала ему от ворот поворот?

– Я не занималась с ним любовью, – огрызнулась Глэдис. – Я с ним переспала.

– Семантические тонкости, – пожала плечами Дина.

– Послушай, Дина, у вас с Дейви было иначе: ты его любила.

– И сейчас люблю, – улыбнулась балерина.

– Ну, а я вот не люблю Мартина. Даже представить себе не могу, как его можно полюбить. Такого высокомерного, эгоистичного, самовлюбленного сукина сына...

– Как сказано! – восхитилась Дина.

– Он вообще не в моем вкусе...

– А кто в твоем вкусе? Назови хоть одного парня, кроме этого подонка Кевина Ханта, кого бы ты удостоила хотя бы взглядом, и я до последней крошки съем то, что получится из этого истерзанного, замученного, многострадального теста.

– ...И я тоже не в его вкусе, – докончила Глэдис, умело обходя ловушку. – Вот тебе и весь сказ.

– Это тебе только кажется, бэби. Я-то видела, как вы смотрели друг на друга!

– У тебя... шоколад на губе. – Глэдис сглотнула, тошнота снова подступила к горлу.

– Да? – Дина небрежно потерла указанное место пальчиком. – Все?

– Теперь нормально, – с трудом выдавила Глэдис. Отвернулась и вцепилась в край раковины, ожидая, чтобы свистопляска в желудке утихомирилась.

– Глэдис? С тобой все в порядке?

– Конечно! Я просто...

– Просто я утомила тебя своей навязчивостью, – покаянно вздохнула Дина. – Слушай, давай оставим эту тему. Захочешь поговорить – я тут как тут, не захочешь... – Приятельница беззаботно пожала плечами. – Может, поужинаешь с нами сегодня? Дейви готовит тефтели. Помнишь его тефтели? Последний раз ты ела их с большим аппетитом.

– Ага. Они... они...

Воображение услужливо нарисовало крохотные мясные шарики с луком. Ей и впрямь ужасно понравилось коронное блюдо Дейви, но сейчас вспоминались только маслянистые капельки жира... Жир тает во рту, застывает на губах...

– Было очень вкусно, – поспешно заверила Глэдис, – но... но сегодняшняя выпечка – это мое последнее сумасбродство. Я сажусь на диету. Близятся очередные съемки, надо бы сбросить пару фунтов. Так что с тефтелями как-нибудь в другой раз, ладно?

– Все равно приходи. – Дина похлопала себя по животу. – Мне бы тоже не грех сбросить вес, а уж про Дейви и говорить нечего. Ты видела его снимки крупным планом? Долой пироги и тефтели. Давай-ка возьмем парочку вегетарианских лазаний да разогреем их в духовке. Хорошая мысль?

Лазанья. Глэдис представила себе ярко-алый томатный соус, вдохнула кисловатый запах. И сглотнула.

– Собственно говоря, я вообще не буду ужинать. Похоже, подцепила какую-то заразу. На той неделе я снималась в парке. Все там кашляли и чихали как сумасшедшие. С тех самых пор чувствую себя отвратительно.

– Простуда, – философски заметила Дина, стряхивая с ладони крошки. – От нее никто не застрахован. Таблетка-другая аспирина и горячий куриный бульон... Глэдис? Что с тобой?

Горячий куриный бульон. Пленка жира плавает на поверхности...

– Все в порядке, – заверила Глэдис, – все в поряд... О, черт! – Молодая женщина застонала, закрыла рот ладонью и выбежала из комнаты.

Спустя минут десять она возвратилась из ванной, бледная и измученная. Дина ждала в спальне. Скрестив ноги, она устроилась на кровати.

– Ты как? – с тревогой спросила приятельница.