Текст книги "Когда уходит Осень"

Автор книги: Эми Фостер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Внутри все было простенько и скромно, но именно это как раз и устраивало Элли. Вообще жилище ее немного напоминало старинный английский загородный дом. Правда, совсем крошечный, как игрушка. И ей это очень нравилось. Будь он хоть немного больше, в комнатах появилось бы эхо, лишний раз напоминая Элли о том, как она одинока. На стенах висели картины и разные художественные изделия, на огромной кровати лежала куча подушек, которые она сама сшила из старых лоскутков. В доме было два камина, полы выложены дубовым паркетом, а стены обшиты панелями. В задних комнатах окна были во всю стену и открывались так, что границы между ними и садом будто и не существовало. Стены кабинета Элли были закрыты книжными полками, за исключением небольшой ниши, перед которой она поместила старый секретер. У нее был даже маленький, нависающий над садом балкончик – чудесное место для чтения.

Она включила свет в ванной комнате, зажгла свечи, затем щелкнула выключателем и стала набирать ванну, стоящую на ножках какого-то сказочного зверя. Потом направилась в спальню, сбросила пальто и шарф на стул и зашла в гардеробную. Одежда Элли была представлена в двух вариантах: темная и еще темнее (летние наряды аналогично: светлые и еще светлее). Элли выбрала костюм с блузкой, что надевала в прошлом году. Потом вспомнила про темно-фиолетовую рубашку, которую купила на распродаже пару месяцев назад. Внезапно оживившись, она достала ее и разложила на кровати. Потом вынула из бумажного пакета Джасти туфельки и поставила их рядом. У нее перехватило дыхание.

Элли глазам не поверила: неужели это ее туфли? Она посмотрела на штамп производителя: да, это так. Но теперь там, где прежде все перекосилось, обвисло и износилось, кожа была упругой, эластичной, без малейшего изъяна. Носки туфелек Джасти обрезал, чтоб чуть виднелись кончики пальцев. Оторвал крепкие и довольно толстые каблуки и заменил их на тоненькие шпильки. Похоже, он знал, какой высоты им следует быть, чтобы смотрелось модно и красиво и вместе с тем, чтоб Элли могла ходить в туфельках легко и грациозно, не рискуя свернуть себе шею. Сверху, как раз над пальчиками, он наклеил полоски из черной замши с искусно вырезанными цветками и металлическим бутончиком – это выглядело современно и очень женственно.

Словом, туфельки были великолепны. Высочайшего класса работа, настоящее произведение искусства – кто бы мог подумать, что когда-то Элли купила их в деревенской обувной лавке. На вечеринку она отправится в сапожках, а туфельки возьмет с собой. Уж очень они хороши, чтоб носить их в зимнюю слякоть.

Приняв ванну, Элли быстренько оделась и высушила волосы. Косметики у нее было не много, но она воспользовалась ею. Надела еще бабушкины, эпохи короля Эдуарда, сережки – и собственное отражение в зеркале в целом ей понравилось. Элли набросила пальто, снова убрала в бумажный пакет удивительные туфельки Джасти, положила их в сумку и спустилась вниз. Открыла дверь, похлопала по карманам, не забыла ли чего – кажется, все в порядке, – и направилась к машине.

Бриджидс-вэй была полна народу. Шел снег, и красивые белые хлопья весело порхали в воздухе. На тротуарах были выставлены складные стулья и столики, уставленные графинами с сидром и огромными кофейниками. Элли повезло: позади здания редакции нашлось местечко, где припарковать машину. Захлопнув дверцу, она пошла по пересекающему улицу узенькому проулку. До слуха доносились голоса, тихие и манящие, – кажется, распевали какую-то песенку о зиме. Праздничный дух солнцестояния словно сгустился в воздухе и стал осязаем. Это и есть счастье, думала Элли. Все чувства слились в одно, все вокруг: и столпотворение людей, и дома, и деревья – она ощущала в их нераздельном единстве.

Дверь в редакцию была приоткрыта. Элли скинула сапожки, убрала их в пакет и поставила на полку над радиатором. Достала из сумки и надела преображенные искусными руками Джасти туфельки. Они сидели идеально.

«Наверное, он что-то там подложил», – подумала Элли.

Она сразу стала выше ростом, ее охватило чувство собранности и уверенности в себе. Бодрым шагом Элли подошла к лестнице и стала подниматься наверх.

Оказалось, что она чуть-чуть припозднилась. Вечеринка была уже в полном разгаре. Звучала красивая музыка. Макс крутил знаменитые хиты семидесятых, а фуршетный стол пустел так быстро, что не успевали выставлять новые угощения. Элли не была голодна, но вот пить ей хотелось очень. Направляясь к бару, она обратила внимание, что команда добровольцев, вызвавшихся украсить помещение, постаралась на славу. С потолка свисали десятки вырезанных вручную бумажных снежинок, поблескивавших разноцветными искорками, в которых отражался свет горевших на каждом столе ламп. Она налила себе в серебристый бумажный стаканчик теплого сидра.

Народу набралось много, не менее пятидесяти человек, а то и все шестьдесят. Неплохая тусовка. Почти всех она знала: сотрудники, коллеги, их родственники. Краем глаза она заметила Такера, который разговаривал с каким-то незнакомцем, наверное парнем одной из сотрудниц. Вдруг Такер повернул голову в ее сторону и заметил, что она тоже на него смотрит.

«Ну, хватит, – подумала Элли, – сегодня я не стану переживать, что я круглая дура. Сегодня у нас праздник. И пусть с приходом зимы для меня начнется все по-новому. Что такого, что я на кого-то гляжу?»

Пока длился этот внутренний монолог, Такер извинился перед собеседником и направился прямо к ней. Когда она снова подняла голову, он уже стоял почти вплотную.

– Похоже, ты, Элли, пришла последней. Уж не хотелось ли тебе, чтоб тебя встречали с оркестром? – ласково спросил Такер, как только в динамиках Макса немного стихла музыка.

Элли открыла рот, собираясь ответить, как вдруг из него вылетели слова, поразившие даже ее саму.

– Да-да! Вот и я! Я знала, что все меня ждут, вот я и пришла, будем веселиться, друзья!

Все вдруг замолчали и повернули головы в ее сторону. Элли испуганно прижала ладонь к губам: до нее дошло, что эти слова она не проговорила, а пропела, причем во все горло, во всю силу своих легких. Брови Такера поползли вверх, на лице нарисовалась улыбка.

– Когда ты успела так перебрать, Эл? – спросил он.

– Боже мой! – снова протянула она голосом трагической оперной певицы, словно играла в дешевой и совершенно бездарной постановке Вагнера. Так ей, по крайней мере, показалось.

Все разинули рты с выражением озабоченности, а кое-кто и радостного изумления: может, это нарочно затеяли такую игру, чтоб было веселей?

– Не понимаю… не могу остановиться… все пою и пою! Помогите! – продолжала петь Элли, театрально отступая от Такера к стене.

Губы и голос ее совершенно не слушались. Может, она уснула в ванне и теперь этот ужасный кошмар ей снится? Что-то надломилось внутри ее, она чувствовала себя маленькой, беспомощной, загнанной в ловушку. Глаза наполнились слезами.

«Так значит, вот как сходят с ума, – пронеслось у нее в голове. – Я теперь сумасшедшая».

Она отчаянно попыталась овладеть голосом, привести в порядок мысли, но слова слетали с ее губ и словно выплясывали вокруг нее странный, зловещий танец. Наконец Такер понял, что Элли в беде, и шагнул к ней.

– Что с тобой, Элли? – спросил он. – Ты в порядке?

– Посмотри на меня, неужели не видишь? Неужели не слышишь, что я не в себе?

Прежде она просто выпевала фразы, это было, конечно, напыщенно и нелепо, теперь же пение ее приобрело даже некий ритм. Голос Элли звучал то страстно и пылко, то с какой-то диковатой задушевностью, как в классическом старом джазе.

Такер заглянул ей в глаза, и она увидела, что он понял главное: ей очень страшно. Если б это случилось в другом городке, там давно бы уже вызвали «скорую» и в течение часа Элли связали бы и увезли. Но в Авенинге, да еще в ночь солнцестояния видывали и не такое.

К Элли потянулись с озабоченными лицами сотрудники. Она же ни жива ни мертва стояла, прижавшись спиной и ладонями к стене, готовая в любой момент бежать куда глаза глядят. Но она не сделала этого. Прерывисто и быстро дыша, Элли медленно сползла на пол. И к ней сразу деловито подскочили с одной стороны Стелла, а с другой, почти одновременно, Нина Бруно. Нина грациозно присела на корточки и приблизила к уху Элли накрашенные губы.

– Элли, – прошипела она, – не знаю, зачем ты это вытворяешь, но здесь подобное неуместно. Ради бога, возьми себя в руки. Люди пришли отдохнуть и повеселиться, а ты превращаешь праздник в какую-то «Вестсайдскую историю».

Стелла бросила на Нину сердитый взгляд, и стыд Элли вдруг куда-то пропал, вместо этого ее просто зло взяло. Душевная черствость Нины оказалась той самой спичкой, которая запалила у нее внутри фитиль негодования. Как она могла подумать, что Элли устроила это нарочно? Она, Элли Пеналиган, которая всегда старалась держаться в тени и избегала посторонних пересудов!

«Если она так считает, значит, совсем меня не знает и не понимает», – подумала Элли.

– Что-о? Шла б ты… с глаз моих долой, Нина! – не владея собой, прогорланила Элли в стиле Дженис Джоплин.

Коллеги обернулись к Нине. Их строгие взгляды будто говорили, что она сейчас совершила, может быть, худший поступок в своей жизни, а на нее это очень не похоже. Нина открыла рот, чтоб отшутиться и тем самым разрядить возникшую напряженность, но почуяла, что собравшиеся не на ее стороне, и поэтому быстренько ретировалась. Однако, в отличие от Элли, у Нины Бруно было мало опыта в том, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Неуклюжая и прямая, как палка, она пошла прочь, сжав кулаки и громко стуча каблуками.

– Тихо, тихо, Элли, – ласково сказала Стелла. – Дыши спокойно, милая моя. Ну что ты так испугалась, было б с чего…

Но оказалось, Элли не всю свою злость израсходовала на Нину.

– Было б с чего? – подхватила она тему. – Послушай! Ведь это не я! Я в жизни никогда… я никогда… не делала такого! Эй, кто-нибудь, помогите же мне…

– Нет-нет, не подумай, я вовсе не то хотела сказать, конечно, все это странно. Но главное, знай, что ты здесь в безопасности. Ничего дурного с тобой не случится. Здесь все твои друзья… верно, ребята?

Стелла оглянулась на остальных, ища поддержки.

Элли ожидала услышать негромкое бормотание, но вместо этого раздался довольно твердый хор голосов: каждый из тех, кто собрался вокруг, хотел как-то поддержать ее. Она подняла голову и увидела на лицах не страх и даже не равнодушие, но искреннее участие, некоторые даже ободряюще улыбались.

– А теперь вставай. Хватит сидеть. И все будет хорошо, – сказала Стелла успокаивающим тоном. – А между прочим, у тебя потрясающий голос. Услышала и сразу вспомнила, как мама пела мне песенки про несчастную любовь. Не веришь? Она пела мне каждый вечер после ужина.

Стелла нарочно говорила неторопливо, чтобы поскорей унять волнение Элли. Она помогла ей подняться и, поддерживая, повела к выходу.

– Она у меня всю жизнь пела. Я всегда засыпала под ее пение. И что бы со мной ни случилось, услышу, как мама поет за вязанием или шитьем, так сразу и успокоюсь, и все встанет на свои места.

Продолжая говорить, она сняла с вешалки свое пальто и пальто Элли и взяла сумки.

Такер направился за ними следом.

– Ребята, мы сейчас отвезем мисс Элли домой и постараемся разобраться, в чем тут дело. Не беспокойтесь, продолжайте веселиться, – обернувшись к остальным, сказал он.

До выхода их провожал нестройный хор прощаний и добрых напутствий. Ярко выраженный южный акцент Такера и Стеллы придавал происходящему еще большую фантасмагоричность.

«Что там написал Теннесси Уильямс, мюзикл, что ли? – вдруг подумала Элли. – Кажется, да. „Кошка у скрипача на раскаленной крыше“…» [9]9
  «Кошка на раскаленной крыше» – знаменитая пьеса американского драматурга и поэта Теннесси Уильямса, но которой в 1958 году был снят фильм. «Скрипач на крыше» – один из самых известных бродвейских мюзиклов из жизни российских евреев в дореволюционной черте оседлости. Сюжетная основа – рассказы Шолом Алейхема о Тевье-молочнике. Название выбрано в честь знаменитой картины Марка Шагала, изображающей скрипача на крыше витебского дома.


[Закрыть]Эта мысль вызвала на губах Элли невольную улыбку, которую она немедленно спрятала. И без того все думают, что у нее поехала крыша.

– Куда ты ее повезешь, а, Стелла? Хочешь, поеду с вами? – совершенно искренне предложил Такер.

– Ммм, нет, Такер, спасибо, конечно, но, мне кажется, это наши, женские дела. Правда, Элли?

– Может бы-ыть, – пропела Элли, напирая на последнюю ноту.

Она уже не смущалась петь, похоже, смирилась с тем, что жизнь ее отныне ограничится подмостками бродвейских мюзиклов, – правда, ее это немного огорчало.

– Элли, – сказал Такер, – я, ей-богу, не понимаю, что происходит, но мы с тобой в этом городе повидали и не такого дерьма, извини за выражение. Если хочешь знать мое мнение, хотя тебе сейчас, скорей всего, на него наплевать, знай, что я… я считаю, что тебе нечего, понимаешь, нечего стыдиться. Я всегда считал, что ты очень интересная девушка.

Элли подняла на него глаза, и их взгляды встретились. Она шагнула вперед, подала ему руку, мягко и совсем как близкому пожала его ладонь и на мотив колыбельной пропела «спасибо».

И вдруг деревья на Бриджидс-вэй вспыхнули праздничными разноцветными огнями. Толпа разразилась радостными криками, и Элли поняла, что хоть и плохи ее дела, но вполне поправимы. Она отдала ключи от машины Стелле, та уселась за руль и как можно ближе подвинула к нему сиденье.

– Не волнуйся, Элличка, дружочек, я прекрасно вожу машину.

– Какая ра-азница. Ты поскорей вези меня домой… пожа-алуйста, – пропела Элли.

– Странно. Я бы сказала, что ты совсем не потеряла чувство юмора, правда, я не уверена, что оно у тебя вообще было. Что скажешь?

Элли ответила тем, что закатила глаза и слегка улыбнулась.

Когда они добрались до дома на Уикер-роуд, Элли уже совсем успокоилась. Стелла усадила ее на диван, развела огонь в камине и исчезла на кухне. Через несколько минут она снова появилась, неся поднос с чашкой, дымящейся горячим настоем ромашки, и длинной пахучей сигареткой. Передав чашку Элли, она прикурила и сделала глубокую затяжку. Потом протянула сигарету, предлагая Элли сделать то же самое. Элли отрицательно покачала головой.

– Да брось ты. Тебе только лучше станет. Впрочем, кто его знает. По крайней мере, расслабишься, а тогда и сообразишь что-нибудь умное.

Элли нерешительно приняла сигарету, пожала плечами и затянулась. У нее сразу закружилась голова, и она положила сигарету в пепельницу.

Стелла внимательно наблюдала за подругой.

– Элли, ты, главное, не думай, как это все случилось, лучше прикинь почему, хорошо?

Стелла так энергично взмахнула рукой, что одним этим жестом, казалось, можно было посадить на землю летящий самолет.

– Думаешь, меня волнует, что ты поешь? Да черт возьми, пой сколько хочешь. Может, хоть так сможешь высказаться. А то все молчишь да молчишь, кто знает, что у тебя на душе? А теперь давай ори, что придет в голову.

Но в голове у Элли был полный бардак. Она молча смотрела на Стеллу, и ей хотелось плакать.

«Надо же, – думала она, – до сих пор я терпеть не могла эту женщину, а она, выходит, готова на все, только бы помочь мне. Как стыдно, какая же я дура».

– О, как мне жаль, ужасно жаль, что я была так холодна с тобою. Ты человек такой хороший, – пропела она.

Стелла вскинула голову и усмехнулась:

– Ой, да мне просто везет. Тут такое творится, а ты думаешь обо мне и моих чувствах! Ну нет, я не согласна, Элли. Тут все не так просто. Между прочим, ты всегда относилась ко мне хорошо. Но сейчас речь не обо мне. Речь о тебе. В том-то и штука.

Элли заерзала на месте, будто ей вдруг стало неудобно сидеть. Она поняла, что она больше не невидимка и, скорей всего, никогда отныне не сможет быть невидимой. Ее охватил страх, но, с другой стороны, она почувствовала облегчение: все-таки это случилось, неважно как, но наконец-то ее все увидят.

– Ах, как боюсь я, Стелла, – пропела она. – Солнцестояние, наверное, влияет на меня… И скоро ли пройдет? А что, если навеки? Ну как я буду с этим жить?

Грудь у нее высоко вздымалась, и Элли хотела прижать к ней ладони, но спохватилась: такой жест во время пения – это уже совсем перебор. Она уперлась руками в диван.

– Такое чувство у меня, что надо что-то делать. Мне сердце говорит, что мир мне не чужой. Я постараюсь доказать, что я его достойна. Но знать бы мне, с чего начать.

– Элли, о чем ты? Разве ты не часть этого мира? Как это, ты его недостойна? Ты, например, мне не чужая, ты участвуешь в моей жизни каждый день!

– Нет-нет, это не так. Вот ты, еще и Нина… и Такер, например… вы видите меня! А остальные нет. Никто не замечает. Как будто бы меня здесь не было и нет.

Пение Элли прерывалось всхлипываниями.

– Как это нет? Ты здесь, вот она… Элли… миленькая… ты думаешь, люди тебя не видят? Или не замечают?

Казалось, Стелла что-то вдруг поняла: она сузила глаза и закусила губу. Элли видела, что она о чем-то напряженно думает, словно пытается связать между собой разрозненные факты. И до Стеллы постепенно доходило, что в словах Элли есть какой-то смысл.

– Теперь ты видишь? Ты знаешь, что права я. И есть тому причина, почему… меня не замечают. Тут все не просто так, такая я с рожденья. И если суть свою вдруг поменяю, какой-то замысел природы нарушится тогда.

Теперь Элли пела как в дешевой оперетке. Выходило так плохо, что она сама не верила ни одному своему слову.

– Прости за банальность, но на все свои причины. Может, в этом и есть замысел природы, о котором ты говоришь.

В эту минуту Стелла совсем не казалась ни жалкой, ни слегка двинутой. Элли поняла: может, Стелла и верит, что она бывает невидимой, но то, что она может стать невидимкой, когда захочет, это вряд ли.

А разве Стелла не права? В чем здесь большой замысел природы? Сменилось время года. Сегодня они празднуют этот переход, признавая, что все в мире меняется, но тогда получается, что они все равно заканчивают в том месте, где начинают. И она, Элли, – лишь часть этого цикла. Элли почувствовала, как в ее душу снисходят тишина и покой, она улыбнулась, а потом заплакала.

Надо отдать Стелле должное: она не бросилась сразу утешать Элли. Не стала лезть с объятиями, как со страхом представляла себе Элли еще этим утром. Нет, она просто открыла свою сумку и достала плеер. Подсоединила к динамикам, нажала кнопку. Заиграла музыка, и все сразу преобразилось. Кому какое дело, что Элли поет, вот и Арета Франклин тоже запела! Они убрали чайник и разлили по бокалам крепкое мерло. Потом обнялись и в голос запели. Они пели, и продолжали пить, и здорово-таки надрались – а что еще оставалось делать?

За окном небо над зимним садом Элли уже светлело. Да, давненько обе не сиживали вот так всю ночь до утра. Обеих охватило несколько нелепое (и вместе с тем восхитительное) чувство, будто к ним снова вернулась юность. Они были пьяны, и веселы, и счастливы. А когда совсем рассвело и вдруг зазвенел дверной звонок, они переглянулись и расхохотались. Элли сложилась на диване пополам и гоготала истерически, до хрипоты, до колик, но, странное дело, разразиться пением ее больше совсем не тянуло. Поддразнив Элли, мол, это, скорей всего, Такер, которому спозаранку захотелось немного женской ласки, Стелла зашагала к двери. Но, открыв ее, увидела перед собой Отам Авенинг – она выглядела гораздо лучше, чем имел право любой другой в это время суток.

– Здравствуйте, Стелла. Я тут подумала, не зайти ли навестить Элли. Надеюсь, вы не против?

Стелла удивленно заморгала, кивнула и сделала шаг назад, пропуская Отам в дом.

– Заходите… заходите… дава-а-айте заходи-и-те, – пропела Элли в гостиной.

Отам вошла и окинула ее оценивающим взглядом. Вряд ли она обрадовалась, застав Элли в стельку пьяной, но и осуждать ее, похоже, не торопилась.

Из своих источников Отам уже было известно, какая беда стряслась накануне вечером с Элли Пеналиган. А заодно она узнала и… о странных способностях Элли. Нет ничего удивительного в том, что она не знала об этом прежде: умение быть невидимкой – мудреный дар. Под крылом у Отам в Авенинге было много всякого люда, и один человек, которого к тому же непросто увидеть, мог ускользнуть от ее внимания. По крайней мере, теперь понятно, почему имя Элли стоит у нее в списке.

В данный момент, однако, Элли была перед ней вполне… налицо. Отам коснулась руки Стеллы, и та отступила, понимая, кто именно сейчас интересует гостью.

– Вот ты какая, Элли, милая моя… Ну-ка, встань, будь добра, покажись.

Элли понятия не имела, зачем Отам оказалась в ее доме. И по правде говоря, она была под такой мухой, что ей на это было наплевать. Впрочем, ночка прошла весело, дай бог каждому. Она встала, прищуря один глаз и покачиваясь. Отам сложила руки на груди и смерила Элли взглядом с головы до ног.

– Какие красивые у тебя туфельки, Элли.

– Благодарю вас, – пропела Элли. – Благодарю, благодарю вас…

Как естественно эти слова легли на мелодию из «Звуков музыки»!

– Это, случайно, не Джасти Блюхорн сработал?

Элли молчала. Туфельки так ладно сидели на ее ножках, что она совсем забыла о них. Она открыла рот, чтобы ответить «да», но передумала и просто кивнула.

– Ну-ка, давай попробуем сейчас их снять, – попросила ее Отам, обращаясь к ней, как к маленькой девочке.

Элли послушно исполнила эту странную просьбу.

– А теперь говори, – приказала Отам.

– А что говорить-то… ой! Я больше не пою! У меня все прошло!

Элли вспыхнула румянцем и даже подпрыгнула на месте.

– Джасти Блюхорн – шалун и шельмец. Впрочем, я думаю, он сделал доброе дело. Тебе правда уже… лучше, да, Элли?

– Наверное. Не знаю. Я просто… У меня есть одна проблема.

Словно со стороны, Элли слышала, как она говорит. Но наутро после праздника солнцестояния в ее гостиной перед ней стоит городская колдунья. И лучшего времени высказать все, что накипело, не найти.

– То есть я хочу сказать… мне кажется, у меня есть проблема. Не подумайте только, что я последняя дура, Отам, я знаю, что говорю… дело в том, что я умею быть… Впрочем, может, это просто…

Но не успела Элли закончить свою мысль, как Отам ее прервала:

– Знаю, Элли, все знаю. И нам придется с этим поработать, но это не столь важно. То есть это важно, конечно, но не сейчас. У тебя все теперь будет по-другому. Все станет гораздо легче… впрочем, может, и сложней, но… да ладно. Просто имей в виду, что своему дарованию ты найдешь… лучшее применение.

У Элли голова закружилась. Услышав эти слова, она снова опьянела… впрочем, тут сказались и вино, и бессонная ночь, и усталость. Она все стояла с полуоткрытым ртом и казалась себе глупенькой девочкой, ей хотелось задать тысячу вопросов, но они никак не складывались в голове.

– Ну хорошо. Я, пожалуй, пойду. А вам обеим советую как следует выспаться.

Похоже, Отам читает ее мысли. Колдунья повернулась, направилась было к двери, но снова обернулась.

– Я понимаю, это, конечно, не мое дело, Элли, но… Нина Бруно, она ваша подруга?

– Да-а, – неуверенно ответила Элли, сразу вспомнив поведение Нины на вечеринке.

– Она ведь красивая, правда? Настоящая красавица. Длинные ноги, безупречная кожа. А волосы! Черные, как вороново крыло, – так всегда говорила моя мать про такие волосы. А ты знаешь, Элли, как в народе называют черных воронов?

Элли покачала головой, не догадываясь, куда клонит Отам.

– Вестниками беды. Не странно ли это? От них добра не жди. Вот так… тут есть о чем подумать. Да, кстати, вы обе должны участвовать в моем конкурсе. До свидания.

Дверь за ней захлопнулась с такой силой, что подруги вздрогнули от неожиданности.

По дороге домой Отам размышляла о том, что она имеет. Три особы женского пола, и все работают в «Авенинг сёркл». Имена двух стояли в ее списке, третьей в нем не было. Но у Отам были свои соображения, почему именно Стелла великолепно справилась в той удивительной ситуации, в которую попала Элли. Странно, что до сих пор Стелла избегала Отам, если иметь в виду, кто она такая и ее странный отказ пользоваться своими навыками. Отам постаралась не обращать внимания на эти ее ужасные наряды, да и на все остальное, отчего Стелла казалась столь непривлекательной внешне, – и она увидела в ней поразительные возможности. Но способна ли она, да и другие тоже, заглянуть дальше, чем они непосредственно видят и чувствуют?

Отам остановила машину перед светофором; она уже отбросила все сомнения и приняла решение. Да, в ситуации с Элли Стелла вела себя просто блестяще. Теперь и у нее есть шансы на победу.

С Элли Пеналиган все было сложней. Отам прекрасно видела, кто она такая и на что способна, но эта работа по плечу не всякому, даже обладающему талантом, особенно если учитывать темперамент девушки. Тем не менее дар ее, очень большой дар, нельзя сбрасывать со счетов.

Загорелся зеленый, и Отам мягко нажала на педаль газа. Жизнь подкидывает ей все новые задачи. Самое большое затруднение с Ниной. У Нины невероятная энергетика, просто бьет через край. Трудно пока сказать, с рождения она такая стерва или обстоятельства сделали ее таковой – а это большая разница. Однако и с ее способностями придется поработать, она тоже имеет шанс на успех.

Проезжая мимо мастерской Джасти, Отам решила притормозить и заглянуть к нему, чтобы высказать, что она о нем думает. Он должен знать правила игры. Но начинался дождик, съедающий остатки снега, и ей вдруг стало как-то немного грустно, даже досадно. К тому же усталость брала свое. Еще только первый день зимы. Отам прикрыла глаза. Да, год предстоит непростой.