Текст книги "Мой матч с Капабланкой"

Автор книги: Эмануэль Ласкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Ласкер Эмануил
Мой матч с Капабланкой

Эмануил Ласкер

Мой матч с Капабланкой

ПЕРЕВОД С НЕМЕЦКОГО

под редакцией

С. О. ВАЙНШТЕЙНА

Улица Гоголя N 9.

Драматический эпизод на острове Куба

Когда в 1922 г., после многолетних переговоров, неоднократно ставивших под сомнение самую возможность соревнования на первенство в мире, два гениальных шахматных мыслителя сели друг против друга, чтобы начать беспримерную в истории шахматного искусства борьбу, весь мир затаил дыхание, готовясь быть свидетелем невиданного еще напряжения шахматной мысли и воли, исключительного по своему глубокому проникновению в истину творчества.

Ласкер и Капабланка являлись противниками не только со стороны оспаривания друг у друга права именоваться первым мировым шахматистом Их борьба представляет из себя столкновение двух шахматных пониманий, двух совершенствований в области этих пониманий, и потому еще ближе принималось к сердцу последователями и почитателями как одного, так и другого течения.

Капабланка, дитя 20 столетия, подошел к разрешению стоявшей перед ним задачи, с суровой и трезвой точки зрения практической выгоды.

С безжалостной логикой американского практицизма, во всеоружии всех технических достижений, доставшихся на долю 20 века в шахматном искусстве, сильный и крепкий физически, с прекрасной памятью, вечной верой в себя, рожденной беспрерывной цепью, блестящих и неизменных побед, Капабланка являл из себя борца, перед победной звездой которого покорно склонили свои знамена не только непобедимые когда-то ветераны шахматного искусства, но и молодые таланты бурного шахматного прогресса, не сумевшие сочетать в нужной степени своих художественных исканий с практическими путями достижения победы.

За Ласкером стояло его 27-летнее шахматное первенство, достигнутое и удержанное им в продолжении столь продолжительного времени, благодаря исключительно глубокому проникновению в сущность шахматного творчества, благодаря глубочайшему философскому анализу шахматной борьбы во всех ее стадиях, благодаря верной, как ни у кого, оценке любого положения и умению проводить с неумолимой логикой и волей труднейшие по замыслу планы, величайшие по глубине замыслы.

Исключительный стратег и теоретик, превосходный шахматный, психолог, Ласкер действительно являлся носителем единственного из тех немногих дарований, которые вооруженному до зубов американскому практицизму могло противопоставить свое волевое "я".

Бессмертная борьба началась, и начало ее совсем не предвещало еще того глубоко-драматического исхода, перед фактом которого неожиданно очутился весь шахматный мир. Противники шли проторенными путями классической испанской партии и первые четыре схватки, исполненные осторожности и хладнокровия, нащупыванием друг друга – окончились безрезультатно. Затем победил Капабланка, победил неожиданно, ибо в самый последний момент Ласкер имел возможность избежать поражения. И не самый факт последнего, а характер его сразу придал дальнейшей борьбе драматический оттенок. Просмотров у подлинного Ласкера в этой борьбе быть не могло, и если Ласкер "просмотрел", это значит случилось "нечто", что оказалось сильнее могущественнейшей шахматной воли. Еще несколько безрезультатных сражений, красивейшее сопротивление мощного духа блестящей технике и знанию, и затем... катастрофа.

Та страшная катастрофа, которая разражается тем сильнее, чем сильнее было противодействие ей, чем дальше и в большем количестве накапливались обстоятельства, ее создававшие, ее вызвавшие Исход борьбы окутался в темные драматические тона. Полное ослабление физических сил – с одной стороны, и та же могучая, молодая сокрушающая сила с другой. Сопротивление сделалось бесполезным, оно угрожало не нужным, полным, ничем неоправдываемым унижением побежденного и борьба была прекращена, и подлинная человеческая драма развернулась перед всем шахматным миром. Немногие знали истинную причину поражения Ласкера, еще меньше догадывались об них. Чувство сожаления, почти снисходительного сострадания наполняло одних, торжество и скептические улыбки овладевали другими. Все последствия низвержения "величайшего", тысячу раз повторяемые историей, оказались налицо. Многие из тех, которые в течение долгого времени добивались этой борьбы, которые жестоко осуждали гениального шахматиста, за его Готовность добровольно уступить свою, освященную десятками лет корону, за выдвинутые им тенденциозные якобы условия состязания Многие из них готовы были сожалеть о состоявшейся борьбе, готовы были сделать из ее результатов выводы о старческом закате когда-то светлой мысли, когда то непобедимой воли. Историческая готовность человечества окружить ореолом недосягаемой славы победителя и бросить в бездну бесславного падения побежденного, вылилось во всей своей драматической простоте. Но прошло всего два года и настали времена Остравы Моравской и Нью-Йорка.

Надо ли говорить, что испытали в эти времена, сохранившие веру в мощь своего учителя, последователи Ласкера. Надо ли говорить о том недоумении, которое отразилось на лицах шахматных могильщиков, похоронивших впопыхах гениальное творчество по первому разряду. А тем, кто говорил о величайшей шахматной трагедии на острове Куба, хочется сказать: никакой трагедии не было. И не было даже драмы. Но был только драматический эпизод, о котором повествует в бесхитростном, правдивом рассказе долженствующем служить вечным преданием для многих и многих шахматистов, предназначенная во втором издании читателю настоящая книжка Эмануила Ласкера.

Н. Романовский.

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Эта книжка очень невелика, но, тем не менее, я не хочу отказаться от общепринятого предисловия. Читатель найдет в ней факты, примечания и предложения. Быть может, она возбудит интерес к шахматам. От высказанных здесь предложений я жду, что ближайшие годы шахматной жизни докажут их необходимость.

Э. Ласкер. Берлин, февраль 1922 г.

История матча

Матч с Капабланкой имеет историю, охватывающую целых десять лет. В 1911 г., во время моего кратковременного посещения Соединенных Штатов Америки, молодой маэстро письменно запросил меня об условиях матча со мной на первенство мира. Через несколько дней я выработал эти условия и сообщил их Капабланке. Последний опротестовал один пункт условий, назвав его некрасивым ("unfair"), и аппелируя к шахматной прессе, прервал переговоры.

В этом споре многие шахматисты, особенно Англии и Аргентины, стали на сторону Капабланки и, по моему мнению, совершенно несправедливо. Спорное условие гласило, что, если конечный итог тридцати матчевых партий приведет к результату 1:0, 2:1 или 3:2, то матч считается оконченным в ничью. Отсюда некоторые, напр., Берн, сделали вывод, что я стараюсь добиться значительных выгод в свою пользу, ибо в случае ничейного исхода звание чемпиона мира остается за прежним его обладателем, т.е. за мною. Однако, те же критики не обратили внимания на то обстоятельство, что матч шел на крупную денежную сумму. Вышеуказанное условие было справедливо при распределении этой суммы и одинаково выгодно для обеих сторон. То же обстоятельство, что звание чемпиона мира оставалось за мною, хотя я и был бы побежден с результатом 1 :0, 2:1 или 3:2, по существуй не имело для меня никакой ценности, т. к. при таком исходе звание чемпиона для меня только тогда получило бы значение, если бы я решительно отвоевал его вновь в матче-реванше. Звание само по себе, ведь, никаких существенных выгод не дает, пока оно не признано всем шахматным, миром, ибо чемпион мира, не имеющий за собой шахматного мира, на мой взгляд, смешон. Вопрос этот мог быть легко разрешен при продолжении переговоров. Однако, спор тотчас же принял столь оскорбительный оборот, что продолжение переговоров стало для меня невозможным.

В шахматной прессе 1912-1914 г г довольно часто высказывается утверждение, что я ни разу не решился подвергнуть свое звание серьезному испытанию и только потому удерживал его. У Капабланки в шахматной прессе было очень много друзей, поддерживавших его точку зрения, которые, однако, не желали даже ознакомиться с опубликованными уже документами.

Я был готов играть матч с любым претендентом, лишь бы только шахматный мир пожелал видеть этот матч, и готов был подтвердить это желание не только словами, но и жертвами со своей стороны. Я отнюдь, конечно, не желал быть объектом эксплоатации. Мне угрожала участь шахматистов, которые либо умирали с голоду, как Кизерицкий, Цукерторт, Мэкензи, либо, подобно Пильсбери и Стейницу, попадали на общественное призрение и, опустившиеся, в душевном расстройстве, кончали свою жизнь в больнице. Я готов был отдать мое искусство и мысль шахматному миру, и тем оживить его, содействуя развитию игры, но я требовал, чтобы он взял на себя ответственность за это и нес ее до конца.

До сего времени шахматный мир слишком легко относился к своим обязанностям. Так как никто не нес никакой личной ответственности за их выполнение, то среди шахматистов установилось мнение, что таких обязанностей вообще не существует. Когда какой-нибудь юный талантливый игрок возносится до небес, не удивительно, что он отдается игре и видит в том свое призвание. Это очень нравится шахматному миру. Выступление, хотя бы Морфи, Пильсбери или Харузека, вносит новые краски и настроения в шахматную жизнь, а молодой человек находит удовлетворение в лести и похвалах. Но позже, когда он становится зависимым от шахмат, некуда уже обращаться, и быстро наступают нищета и разочарование. И это лежит на совести шахматного мира.

Конечно, мне возразят, что шахматы не могут быть признаны профессией. Но миллионам шахматистов,, разыгрывающих опубликованные партии маэстро, учась на них и получая духовное наслаждение, не следовало бы держаться такой точки зрения. Опираясь на подобные аргументы, музыкальный мир мог бы лишить куска хлеба профессиональных талантливых музыкантов, что, конечно, было бы явной несправедливостью. Только те, кто всецело посвящают себя определенному делу, могут дать что-нибудь великое в этой области. Нельзя требовать от творчески одаренных шахматистов, чтобы они имели побочную профессию, ибо в таком случае они только разбросали бы свои силы и время и не развили бы своих способностей до мастерства ни в той, ни в другой области.

Эту точку зрения я защищал также перед организаторами международных турниров. Обычный порядок организации их приводит маэстро к гибели, т.к. расходы участников турнира превышают назначенные призы. Между тем, я принял участие в Петербургском турнире 1914 г., где я выговорил гонорар в 500 р. за каждую партию. Там встретил я Капабланку. Я получил первый приз, Капабланку второй. На заключительном банкете мы протянули друг другу руки и предали... забвению наш прошедший спор.

Затем разразилась мировая война, и после недолгого воодушевления наступили годы забот и голода. После войны шахматисты Швейцарии, Дании и Голландии приняли меня самым радушным образом. В начале 1920 г. я встретил в Голландии Капабланку. Мне указывали, что весь шахматный мир с нетерпением ожидает матча на первенство Мира между мной и Капабланкой, и таким образом, в феврале 1920 г. состоялось соглашение, подписанное мною, Капабланкой и правлением Голландского Шахматного Союза. Основные условия следующие: матч играется на большинство из тридцати партий; пятнадцать ходов в час. Гонорар – восемь тысяч долларов и возмещение расходов маэстро. Мой план был одну половину партий играть в Голландии, а другую в Соединенных Штатах. Большой интерес, возбужденный матчем в публике, позволял легко собрать гонорар путем продажи входных билетов. Притом я надеялся, что Голландский Шахматный Союз сумеет сговориться с руководящими шахматными кругами Соединенных Штатов и сделает мне соответствующее предложение, которое я охотно бы принял.

Идея эта, однако, потерпела крушение. Причин я не знаю и по сие время, и не желал бы предаваться бесплодным догадкам. Мне известно, что Английский Шахматный Союз по побуждению Голландии высказался по поводу этого проекта. Он отклонил его и официально заявил, что ни копейки на матч не пожертвует. Это смутило Голландию. К судье В. П. Шиплей поступил запрос от Маннгэттенского Шахматного Клуба, не соглашусь ли я вместо предположенных четырем часов в день играть пять; это, мол, облегчит организацию матча. Я не ответил на это предложение, т.к. оно ухудшало положение более старого из маэстро, который, очевидно, утомляется гораздо скорее более молодого, и вообще, такая долгая игра без перерыва являлась нововведением. В Чикаго были собраны для матча две тысячи долларов. В Аргентине также уже несколько лет интересовались матчем и выражали готовность пожертвовать значительные средства. Но, как сказано, все это не было достаточно для конкретного предложения. Я ждал такового напрасно в течение пяти месяцев.

Я чувствовал себя оставленным на произвол судьбы. К чему было принуждать играть матч, к чему упрекать меня в желании от него уклониться, когда эти самые энтузиасты и хулители ни в какой степени не выражали желания поддержать матч? Энтузиазм, требующий от художника жертвы, и критика, выставляющая определенные требования, в равной степени обязывают. Чего требуют от других, того же нужно и от себя требовать. Кто настаивает на жертвах, пусть сам жертвует.

При личных встречах шахматисты всегда меня чествовали. Об их личном отношении я могу вспоминать лишь с чувством трогательной благодарности. Но в данном случае не об этом идет речь. Шахматный мир представляет своеобразный организм, обладающий единством и целостью, даже, сказал бы я, душою; и от него можно требовать этического сознания и совести. В 1920 г. шахматный мир согрешил против своей совести.

Пусть не говорят, что требования маэстро были чрезмерны. Матч на первенства мира отнюдь не маленькое начинание. Одна только игра при благоприятных обстоятельствах, при условии, то ни один из игроков не капитулирует, потребует три месяца упорной борьбы. Тренировка отнимет еще три месяца. Сюда надо прибавить время на переговоры и переезды. В течение этого времени маэстро не может заняться ничем другим; после же матча он нуждается в отдыхе, чтобы иметь возможность после сильного одностороннего напряжения вновь обратиться к другим делам. В наше время обесценения денег восемь тысяч долларов, разделенные между двумя маэстро, являются скромным вознаграждением за подобный труд. Кроме того, нужно принять во внимание, что подобный матч – явление редкое, результат долголетнего напряжения шахматного мира.

Собрать требуемую сумму также не представляло трудностей. Мой план был действовать демократично:

собирать небольшие суммы продажей входных билетов. Таким образом, вне всякого сомнения, на каждую партию удалось бы продать несколько сот билетов, на первую партию в Нью-Йорке, вероятно, не менее тысячи. Капабланка противопоставлял другой план. Он хотел обеспечить матч с помощью всего лишь нескользких жертвователей. Мой план был более реальным и обещает много в будущем, но Капабланка провел свой.

17 июня 1920 г. я получил от шахматного клуба Буэнос-Айреса письмо от 15 мая. Оно заключало в себе предложение играть матч с Капабланкой в Буэнос-Айресе, но на условиях, которые противоречили нашему

соглашению. Я понял письмо, как попытку критиковать наше соглашение. После стольких разочарований, чувствуя, что шахматный мир с радостью встретит перемену обладателя звания чемпиона мира, я решил без колебаний в ответ на вызов Капабланки окончательно отклонить его, отказаться от звания и передать его Капабланке. Правда, позднее я обратил внимание на то, что письмо было послано 15 мая 1919 г. и пробыло таким образом в пути более года; очевидно, что оно не могло содержать никакой критики соглашения. Тем не менее, я не сожалел о моем решении. Если шахматный мир не выражал желания организовать матч в подходящих для меня климатических условиях и подобающей обстановке, то я, как чемпион мира, не желал его играть. Ибо чемпион мира не должен ронять своего достоинства. Я твердо решил, как чемпион мира, не ехать на родину моего противника, в полутропическую Гаванну. Матчи с более старыми по возрасту маэстро я всегда играл на их родине. Даже играя со Шлехтером, который был моложе меня, половину матча я провел в Вене. С Яновским, который одних лет со мною, я играл весь матч в Париже. Каждый зависит, ведь, от климата, питания, обстановки, и старый человек зависит гораздо сильнее молодого.

Шахматная пресса была поражена. Мнение, что я держусь за звание чемпиона мира и отстаиваю его всеми средствами, казалось ей непоколебимой истиной. К сожалению, пресса отнюдь не глубокий психолог.

Теперь уже она упрекала меня, что я не имел права отказываться от звания в пользу Капабланки. Некоторые даже утверждали, что я вообще не имел никакого права отказываться от звания. Напротив, всегда существовал обычай, согласно которому рыцарь, уклонившийся от вызова, тем самым терял свое звание, автоматически переходившее к его противнику.

Конечно, шахматисты вправе сами создавать для себя законы. К несчастию, шахматный мир далеко еще не организован. Еще до войны его международные связи были непрочны, теперь же они окончательно порвались. При таких обстоятельствах трудно настаивать на планомерности действий. Я питал надежды, что мой отказ от звания вызовет движение в пользу организации шахматного мира. Между прочим, несколько соглашений было заключено, например, между Английскими и Итальянскими Шахматными Союзами, а также были основаны союзы в Испании и Соединенных Штатах. Тем не менее, организация подвигается вперед медленно, и не с этой стороны поступило предложение, давшее возможность матчу осуществиться.

Мой отказ от звания, о чем я письменно известил Капабланку, поставил последнего перед дилеммой – принять или не принять звание чемпиона мира. Он не отказался от него, но, конечно, сознавал, что звание, полученное без борьбы, нужно укрепить шахматной победой. Поэтому, он отправился из Гаванны в Европу и пригласил меня встретиться с ним в Голландии, с тем, чтобы предложить мне играть матч в Гаванне.

Уже до того он распространил в Соединенных Штатах и Аргентине известие, о котором я ничего не знал, что шахматисты Гаванны собрали двадцать тысяч долларов, чтобы увидеть матч у себя. Если он стремился играть матч только в Гаванне, то это было ловким ходом, ибо трудно было в Соединенных Штатах или Аргентине получить контр-предложение на таких же условиях. Распространение же подобных слухов с какой либо другой целью было бы бессмысленно, ибо они ни на чем не были основаны. Еще в октябре этого года Д. Понсе писал мне, что, хотя деньги в Гаванне и обещаны, но не собраны; и только в конце декабря деньги были пожертвованы. Но, в таком случае, распространение подобных слухов только тормозило дело, и я имел бы полное основание протестовать и требовать разъяснений по этому поводу.

В момент получения письма Капабланки я был занят литературной и научной работой. Я питаю глубокий интерес к старинной игре, идея которой поразительно близка как жизни, так и философии; однако, мой интерес к шахматам отнюдь не поглощает меня целиком. Бывали годы, когда я, работая над математическими и философскими вопросами, не сыграл ни одной партии; и я надеюсь, что моя "Философия несовершенства", даже моя теория модулей и идеалов надолго переживет мою шахматную славу. Письмо Капабланки поставило меня перед дилеммой – прервать ли снова мои занятия или отложить матч еще на время.

Идея матча так долго, часто и напрасно, волновала меня, что стала мне уже тягостной. Удовольствие от этого матча было уже отравлено, оставалось лишь чувство какой-то неприятности. Я решил покончить с этим делом и отправился в Голландию для новых переговоров. В августе мы уговорились сыграть матч из 24 партий, в основе, на старых условиях, но во-первых, Капабланка признавался мной чемпионом мира – я отказался взять свое отречение назад, – во-вторых, местом матча была назначена Гаванна, время начало января, в-третьих, гонорар определялся в двадцать тысяч долларов. Гонорар этот делился между участниками, при чем я получал одиннадцать тысяч долларов, но из этой суммы должен был покрыть разнообразные, весьма значительные расходы. Наше соглашение обусловлено было поручительством ответственных гаваннских шахматных деятелей, которое должно было последовать до начала сентября.

Если бы хоть в дальнейшем все прошло гладко! Но обнаружилось, что организация матча в Гаванне была обеспечена лишь устными обещаниями. Я напрасно ожидал окончательных известий. Я обратился к Понсе, старому шахматисту, занимающему в Гаванне должность судьи и выбранному нами третейским судьей. В начале октября он ответил мне, что лица, обещавшие финансировать матч, в настоящее время уехали из Гаванны, что же касается его, то он не может ни взять на себя обязанностей третейского судьи, ни поручиться за осуществление матча.

Я перестал тогда думать о матче и занялся коммерческими делами. Охоты к научным занятиям у меня больше не появлялось.

Внезапно к концу года от г. Труффин была получена телеграмма, гласившая, что если я не потерял еще желания играть матч, то мне будут телеграфно переведены три тысячи долларов; погода в Гаванне обычно стоит хорошая до конца апреля.

Я обсудил предложение. Трех тысяч долларов должно было хватить на покрытие расходов по поездке туда и обратно. Четыре тысячи долларов на покрытие издержек по пребыванию в Гаванне я должен был получить в начале матча, а остальные четыре тысячи – к концу его. Я поехал бы со своей женой, которая не раз мне сопутствовала в тяжелых обстоятельствах. Правда, полутропический климат, но я стану ежедневно купаться и играть только прохладными вечерами. Что же касается до тренировки, – ну до 10 марта еще добрых два с половиной месяца, и все еще можно хорошо наладить.

Я телеграфно ответил, что могу начать матч 10 марта.

Будь я моложе и честолюбивее, я, наверно, отложил бы матч на январь 1922 г., ибо для людей умеренного пояса январь самый приятный месяц в Гаванне. Но в моем возрасте целый год ожидания слишком долгий срок. Чувствуется уже, что времени осталось немного, и спешишь закончить все то, что кажется нужным совершить. Мой поступок был определенно легкомысленным; но легкомыслие всегда было в моем характере, и я ничуть о том не сожалею. С лихорадочной поспешностью я принялся за хлопоты. Закупили для меня с женой одежду, подходящую к условиям тропического климата, уладили паспортные формальности, привели в порядок, насколько было возможно, свои домашние дела, и 12 февраля отправились в Амстердам, где нас встретили дорогие друзья; а 15 февраля взошли на борт "Голландии", которая на девятнадцатый день через Коруну и Виго доставила нас в Гаванну. Мы уехали при глубоком снеге, закутанные в меха, а сошли на берег в летнюю погоду в легчайшей одежде. Одни из друзей наших, г. Корбер и президент шахматного клуба в Гаванне, г. Пазос, доставили нас с "Голландий" на берег на лодках. Мы приехали в самый красивый, но и самый дорогой в мире, зимний курорт. А моя тренировка? – Я сделал все, что было в моих силах, но, благодаря хлопотам и приготовлениям к переезду, ничего определенного и уверенного у меня не получилось. Я решил воспользоваться, насколько возможно, последними днями отдыха, в течение которых я должен был привыкать к климату. В дальнейшем же я рассчитывал на тренировку в процессе борьбы, что мне уже часто помогало, особенно, в Петербурге. Я взял на себя посылку "Теlеgraaf'у в Амстердам еженедельных корреспонденций о ходе матча. Так как эти корреспонденции плод непосредственного переживания, то лучшее, что я могу сделать, это воспроизвести их здесь дословно.

Текст партий, непосредственно переданный из Гаванны с примечаниями,

составленными впоследствии

Гаванна, 21 Марта 1921 г

Матч начался двумя ничьими; третья партия прервана и закончится, по-видимому, также ничьей. Впереди еще много ничьих; это зависит от характера матча, в котором противниками являются два современных маэстро. Быть может, об этом следует пожалеть, но это так.

Шахматная игра приближается к совершенству. Из нее исчезают элементы игры и неопределенности. Слишком много в наше время знают; нет, следовательно, необходимости угадывать, как это приходилось делать в дни нашей юности, нам, более старым маэстро. Быть может, это печально, но знание приносит за собою смерть.

Я всегда противился изучению. Но уже Пильсбери начал изучать дебюты вплоть до самых крайних выводов, и его метод победил. Теперь все знают лучшие дебютные ходы ферзевого гамбита или испанской партии, и чувствуют себя в них, как дома. Раньше можно было искать прелестных приключений, в наше время исчезла прелесть неизвестности.

Старые маэстро, конечно, не откажутся от исканий; они любят и понимают искания на неизведанных путях. Но в наше время это стало гораздо труднее, чем это было прежде.

Ниже следуют обе первые партии.

Первая партия.

Капабланка – Ласкер

1.d4 d5 2.Nf3 e6 3.c4 Nf6 4.Bg5 Be7 5.e3 Nbd7 6.Nc3 O-O 7.Rc1 b6 8.cd5 ed5 9.Bb5 Bb7 10.Qa4 a6 11.Bd7

Не Bb5-c6 из-за b6-b5.

11...Nd7 12.Be7 Qe7 13.Qb3 Qd6 14.O-O Rfd8 15.Rfd1 Rab8 16.Ne1 Nf6 17.Rc2 c5 18.dc5 bc5

Теперь угрожает атака с d5-d4 и последующим Nf6-g4.

19. Ne2

Лучший способ защиты. Если черные будут теперь наступать, то они сами попадают в невыгодное положение.

19...Ne4 20.Qa3 Rbc8 21.Ng3 Ng3 22.hg3 Qb6 23.Rcd2 h6 24.Nf3 d4 25.ed4 Bf3 26.Qf3 Rd4

Проще было c5xd4. Теперь черные получают слабые пешки.

27.Rc2 Rd1+ 28.Qd1 Rd8 29.Qe2 Qd6 30.Kh2 Qd5 31.b3 Qf5 32.g4 Qg5 33.g3 Rd6 34.Kg2 g6 35.Qc4 Re6

Rd6-d4 с последующим Qxd4 также давало равную партию.

36.Qc5 Qg4 37.f3 Qg5 38.Qg5 hg5 39.Kf2 Rd6 40.Ke3 Re6+ 41.Kd4 Rd6+ 42.Ke3 Re6+ 43.Kf2 Rd6 44.g4 Rd1 45.Ke2 Ra1 46.Kd3 Kg7 47.b4 Rf1 48.Ke3 Rb1 49.Rc6 Rb4 50.Rxa6 Rb2 1/2-1/2

Ничья.

{2.44 – 2.35}

К первой партии. (Дополнение).

Если белые на 23 ходу играют Nс1-d3, то черные отвечают c5-c4, что бы затем пойти d5-d4. 24.Qa3-Qb4  не проходит из-за 24...Qb6xb4 25.Nd3xb4 a6-a5. С другой стороны, если 23.Rd1-c1, то d5-d4 24. Rc2xc5 Rc8xc5 25. Rc1xc5 и теперь, примерно, 25...d4-d3 26.Ne1xd3 Rd8xd3 27. Qa3xd3 Qb6xc5 28. Qd3-d7 Ba8, или  25...d4xe3, после чего белые получают слабое пешечное расположение и, во всяком случае, не имеют никаких преимуществ. Поэтому белые должны играть 23.Rc2-d2, чтобы затруднить продвижение пешки d.

Упустили белые на 42 ходу выигрыш? 42.Kc5 Rd3 43.Kb6 Rxf3 44.Kxa6 Rxg3 45.b4 Ra3+ 46.Kb7 g4 47.b5 g3 48.b6 f5 49.Kc6! Ra6? 50.Kb5 Rb6+ 51.Kb6 f4 52.Rg2 Kf7 53.Kc5 g5 54.Kd4 g4 55.Kd3! Теперь f4-f3 уже не годится 55...Kg6 56.a4 Kg5 57.Kd2 Kh4 58.Ke1 f3 59.Kf1 или 57...f3 58.Rg3 Kf4 59.Rg4+ Kg4 60.Ke1. По-видимому, белые должны выиграть. Однако, у черных есть достаточная защита, именно 49...Ra3-a8! 50.b7 Rb8 (на 50...Ra8-f8 последует 51.Kc6-d5) 51.a4 f4 52.a5 f3 53.a6 f2 54.a7 Rf8 55.b8=Q f1=Q 56.a8=Q Qh1+ или же 52.Rg2 Rf8 53.a5 f3 54.Rxg3 f2. И наконец 51.Kc7 Rxb7+ 52.Kxb7. Теперь белый король слишком удалился. 52...f4 53.Rg2 Kf7 и на 54.a4 g5 55.a5 g4 56.a6 f3 черные получают перевес. После 54.Kc6 Kf6 55.Kc5 Ke5 56.Re2+ Kf5 57.Kd4 f3, черный король, с большей силой, чем белый, входит в игру, и белые должны быть очень довольны, если им удастся добиться ничьей.

Журнал Аргентинского Шахматного Союза приводит к вышеуказанному ходу выигрыш, но он ошибается в положении, предполагая, что пешка a6 стоит на a5. Тогда легко выигрывает 42. Kc5 Rd3 43. Kb6 Rxf3 44. g4. Но так как пешка a стоит фактически на a6, то Rf6 делает ничью.

Вторая партия.

Ласкер – Капабланка

1.d4 d5 2.c4 e6 3.Nc3 Nf6 4.Nf3 Nbd7 5.e3 Be7 6.Bd3 0-0 7.0-0 dc4 8.Bc4 c5 9.Qe2 14 a6 10.Rd1  b5 11.Bd3 Bb7 12.e4 cd4 13.Nd4 Ne5 14.Nb3

Правильным ходом было Bd3-c2. Ход в тексте рискован.

14... Nd3 15.Rd3 Qc7 16.e5

Нельзя Bc1-g5 из-за Nf6xe4.

16... Nd5 17.Rg3 Nc3 18.Rc3 Qd7 19.Rg3 Rfd8 20.Bh6 g6 21.Be3

Что бы пойти Nb3-c5.

21... Qd5 22.Na5 Rac8 23.Nb7 Qb7

Черные угрожают Qb7-e4.

24.Bh6 Qd5 25.b3 Qd4 26.Rf1 Rd5 27.Re3 Ba3 28.g3 Qb2 29.Re1 Rc2 30.Qf3 Be7 31.R3e2

Защищает a2, ибо на Qxa2 следует Rxc2 с последующим Rc1.

31... Re2 32.Re2 Qb1+ 33.Kg2 Bf8 34.Bf4 h6 35.h4 b4 36.Qe4

На 36.Qf3-e3 ответ был бы Rd5-d1.

36... Qe4+ 37.Re4 Kg7 38.Rc4 Bc5 39.Kf3 g5

При 39...a5 40.Rc2 Bd4 41.Rd2 Bc3 42.Rd5 ed5 43.Be3 у белых было бы благоприятное положение.

40.hg5 hg5 41.Bg5 1/2-1/2

Ничья.

{2.36 – 2.37}

Ко второй партии. (Дополнение).

16-ый ход белых освобождает пункт d5 и облегчает, поэтому игру черных. Однако, у белых нет выбора. Черные угрожают b4. Должны ли белые пойти 16.f2-f3? Но на это черные отвечают сильным a5 и тогда возможность шаха на b6 дает достаточную защиту пешке b5. По-видимому, в этом случае игра белых расстраивается.

На 18-м ходу заманчиво было 18.b2xc3. Конечно, черные лучше всего отвечают  18...Kh8 19.Be3 Be4 (19...Qe5? 20.Bd4!) 20.Bd4 Bg6, и черные получают атаку на ферзевом фланге, причем их король защищен.

Гаванна, 28 марта.

За последнюю неделю матч слабо продвинулся вперед. Пасха побудила пропустить несколько дней. Каждый маэстро пожертвовал на это одним из предоставленных ему по условиям матча трех свободных дней. Таким образом, удалось только закончить третью прерванную партию и сыграть четвертую. Результат по-прежнему 0:0. Прием, который я здесь встретил, мне довольно приятен. Симпатии кубинцев к их соотечественнику вполне естественны; во всяком случае не бросаются в глаза и не навязчивы. Климат причиняет северянину много беспокойства, и я перенес из-за него пару скверных дней; но это, должно быть, явления акклиматизации, и они пройдут. Город красиво построен; новый город – произведение последних десяти лет, похож на вытянувшуюся рощу, подобно тем, что посвящались греческим богам. Дома построены из белого камня в стиле, представляющим нечто среднее между Америкой и Испанией. Дома разделяются большим расстоянием и, таким образом, со всех сторон имеют много света и воздуха. Пальмы, сады и большие площади. Ко всему этому палящее солнце, которое почти никогда не заслоняют тучи; ночью яркий свет луны, которому помгает море электрических огней. Город прекрасный, как сказочное видение.

Третья партия

Капабланка – Ласкер

1.e4 e5 2.Nf3 Nc6 3.Nc3 Nf6 4.Bb5 d6 5.d4 Bd7 6.0-0 Be7 7.Re1 ed4 8.Nd4 0-0 9.Bc6 bc6 10.Bg5 h6 11.Bh4 Re8 12.Qd3 Nh7 13.Be7 Re7 14.Re3 Qb8

Этот ход дает партии определенный характер. Хотя непосредственной угрозы Qxb2 нет, так как Ra1-b1, Qb2-a3, Nc3-d5 выигрывает качество, однако, ходом этим оказывается давление на b2 и ослабляется позиция белых.