Текст книги "Посланник магов"

Автор книги: Элспет Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Элспет Купер
Дикая охота. Посланник магов

Посвящается моим родителям, посеявшим семя.

Надеюсь, урожай оправдал их ожидания.

1
Приговоренный

Магия снова рвалась на свободу.

Ее музыка пела в нервах Гэра, как звуки в натянутых струнах арфы, обещала власть, которая отдавалась дрожью в его пальцах. Все, что он должен был сделать – принять ее, осмелиться сделать это. Он вжался лицом в согнутые колени и начал молиться. «Славься, Матерь, полная блага, свет и жизнь нашего мира! Блаженны кроткие, ибо в Тебе обретут силу они. Блаженны милостивые, ибо в Тебе обретут справедливость. Блаженны заблудшие, ибо в Тебе обретут спасение. Аминь».

Слово за словом, фраза за фразой молитва срывалась с его потрескавшихся губ. Пальцы сжимались в поисках привычных бусин розария <sup>[1]1
  Розарий – здесь: четки. (Здесь и далее примеч. ред., если не указано иное.)


[Закрыть]</sup>, чтобы не сбиться со счета, но самого розария давно уже не было. Сбившись, Гэр только крепче прижал колени к груди и начал снова:

«И вот я потерян во тьме, о Великая Мать, я сбился с пути, укрепи и направь меня…»

Тихая музыка в ушах продолжала искушение. Ничто не могло ее заглушить – ни молитвы, ни мольбы, ни даже те немногие гимны, которые Гэр все еще мог вспомнить. Музыка была повсюду: в ржавом металле стен его камеры, в запахе пота на его коже, в цветах, которые он видел во тьме. С каждым вдохом она становилась чуть громче.

Звонко запели серебряные колокола. Гэр открыл глаза и чуть не ослеп от света, такого белого и яркого, что ему пришлось закрыть лицо руками. Сквозь пальцы он смог различить две фигуры, окутанные сиянием. Ангелы. Пресвятая Мать послала к нему ангелов, чтобы вернуть домой.

– …Благослови меня и прими под сень свою, даруй мне прощение за все грехи мои…

Стоя на коленях, Гэр ждал благословения. Удар тыльной стороной ладони по лицу отправил его на пол.

– Прибереги псалмы на потом, уродец!

Следующий удар впечатал его в окованную железом стену. Боль взорвалась в виске, и музыка, задрожав, стихла.

– Эй, потише. Здесь он не сможет причинить тебе вред.

Нет. У него не было сил. Магия была слишком дикой, слишком непредсказуемой, чтобы кому-либо надолго подчиняться. Он был беспомощен и без окружения железных стен. Гэр сполз на пол и обхватил гудящую голову руками. Блаженны заблудшие.

В его поле зрения появились сапоги с серебряными шпорами. Колесики шпор звенели. Шпоры, не колокола. Вместо одеяний из света перед ним были белые шерстяные плащи маршалов лорда пробста[2]2
  Лорд пробст – второе после епископа духовное лицо в кафедральном соборе; пастор главной Церкви.


[Закрыть]. Железные наручники врезались в запястья Гэра, когда маршалы вздернули его за цепь кандалов.

Стены камеры бешено закружились перед глазами, и Гэр снова рухнул на колени.

Выругавшись, один из маршалов пнул его сапогом в крестец.

Второй маршал прищелкнул языком.

– Грех упоминать Ее имя всуе, знаешь ли.

– Хех. Ты присягнул не тому Дому, друг мой. Проповедуешь как истинный чтец. – Еще удар. – Вставай, колдун! Шагай на суд, иначе мы тебя потащим!

Шатаясь, Гэр поднялся на ноги. И вышел в каменный коридор, где снова ослеп, попав в полосы солнечного света, лившегося из высоких окон. Маршалы заняли позиции по обе стороны от него, подхватили Гэра под мышки, направляя, а то и волоча по полу, когда юноша спотыкался. Послышалось щелканье ножен и звон шпор. По дороге за ними пристраивались новые маршалы.

Бесконечные расплывчатые коридоры. Ступеньки, о которые Гэр спотыкался, сбивая в кровь босые ноги. Ни секунды, чтобы отдохнуть или перевести дыхание: ему приходилось шагать, чтобы не упасть. Он и так пал дальше некуда. Гэр лишился милости Богини, Она его больше не слышала, и не важно, сколько обрывков молитв было в пропасти, оставленной в нем наплывом магии.

– …Будь светом мне и укрепи меня в час моей смерти…

– Тихо!

Рука в перчатке ударила Гэра в висок, рывок цепей потащил его дальше.

Коридоры стали шире. Теперь они были обиты деревом. Вместо грубо отесанного камня ноги скользили по мраморным плитам, на стенах появились драпировки.

Последний поворот, и маршалы остановились. Перед ними виднелись темные двери, рядом с которыми стояли чопорные фигуры со штандартами на длинных древках. Порыв ветра всколыхнул ткань, солнечные лучи коснулись вышивки, и святые дубы засияли золотом.

Гэр узнал это место, и ему показалось, что в его желудок упал камень. Эти двери вели в зал совета, где рыцари проводили совещания и церемонии… и где орден оглашал свои при– говоры. Колени Гэра подогнулись, цепи зазвенели, когда он рухнул вперед и вытянул руки, чтобы не ткнуться лицом в отполированный пол. Музыка шепнула в последний раз и стихла.

Суд. Слишком поздно надеяться на то, что его пощадят, слишком поздно рассчитывать на что-то, кроме прощения.

О Богиня, смилуйся надо мной!

Массивные двери перед ним бесшумно открылись.

* * *

Со своего места в занавешенном алькове Альдеран мог видеть весь зал совета, от караула в парадных накидках, надетых поверх доспехов, до бронзового дуба с множеством кованых листьев, висящего над креслом настоятеля. Дуб сиял в солнечном свете, обильно лившемся из высоких окон. Карниз был достаточно высоко, чтобы не попасть в поле зрения сидящих, занавеси скрывали неудачное движение, которое могло бы привлечь внимание, и все же находиться там было рискованно.

Скамьи вдоль стен были заняты иерархами, величественными в официальном пурпуре, – полный набор, насколько он мог судить, румяных щек и упитанных задниц. Иерархи сплетничали, обменивались кивками и распускали перья.

Альдеран скривился. И это наследники Эндириона? Первый рыцарь наверняка рыдает в могиле.

Из боковой двери вынырнули два дьячка, мрачных, как вороны, в своих черных мантиях. Они заняли места за столами, прислоненными друг к другу, у противоположных стен перед возвышением, на котором стояло кресло настоятеля. Обвинитель начал копаться в бумагах, писец раскладывал перья и готовил чернильницу, чтобы записать для архивов сегодняшние разбирательства. Миг спустя в зале появился настоятель.

Ансель, как всегда, держался прямо, но цвет его густых волос уже сливался с белизной мантии, а рука, сжимавшая обрядовый посох, стала узловатой от артрита.

И вот наконец он встретил врага, которого не в силах  победить. Герой Самарака оказался повержен временем.

Рядом с Анселем шагал капеллан, который не изменился, разве что немного поседел с тех пор, как Альдеран видел его в последний раз. Настоятель склонил львиную голову, чтобы шепнуть что-то, предназначенное только для его ушей. Даниляр нахмурился в ответ, затем спрятал сильные руки в рукава и прошел к своему месту, расположенному в первом ряду ска– мей. Ансель расправил плечи, поднялся по ступеням на постамент и развернулся лицом к залу. Иерархи стихли.

– Я призываю совет к порядку, – провозгласил он. – Давайте же начнем.

Повинуясь движению пальцев Анселя, караульные распахнули двери. Каждый иерарх подался вперед, чтобы лучше видеть, как войдет осужденный. Ладони Альдерана, спокойно лежавшие на коленях, сжались в кулаки. Здесь присутствовали главные офицеры ордена, подчинявшиеся только настоятелю, второму человеку после лектора Дремена.

Вы только посмотрите на них! Глазеют, словно зеваки на ярмарке, которые ждут, когда хозяин цирка выведет к ним раскрашенную даму или двухголового теленка. Надеюсь, Богиня видит, что Ее немногочисленные  избранные собираются учинить Ее именем.

В дверях показались два маршала, ведущие спотыкающегося узника. Длинные спутанные волосы и борода почти скрывали его лицо, но не могли скрыть того, что с ним сделали. Обнаженное тело было покрыто синяками. На спине остались рубцы от плетей, одна нога с каждым шагом оставляла кровавый след на черно-белых плитах пола. Когда маршалы подвели его к перилам из красного дерева, ограждавшим место для свидетеля, юноша рухнул на колени, слишком слабый, чтобы стоять.

Курия как один человек затаила дыхание. Некоторые иерархи демонстративно уткнулись в носовые платки, разглядывая осужденного.

Неужели Сювейон настолько отступил от догматов Алмазного шлема? Вернулся к допросам под плетью, запрещенным уже несколько веков? Ярость свивалась в животе Альдерана, как змея, готовая к броску. И это они теперь называют справедливостью?!

* * *

Гэр упал, и острая боль пронзила его ногу. Жужжащая темнота нахлынула со всех сторон, зал совета превратился в водоворот пурпура и солнечного цвета, засасывающий Гэра вниз, на шахматный пол.

Желудок сжало судорогой. Гэр сглотнул подступающую тошноту и зажмурился, пережидая головокружение. Их отвращение, их болезненное внимание словно иглами кололи его шею. Их молчание звенело громче крика.

Вероотступник! Еретик!

А ему нечего было ответить. Как он мог отрицать правду? От чувства вины его кожа покрылась мурашками.

Вставай, новичок. Что бы тебя ни ждало, встреть это стоя.

Селенас, мастер мечей, протянул жесткую смуглую руку, чтобы помочь юноше подняться с земли на залитом солнцем дворе для тренировок. Теперь ему казалось, что с тех пор прошли века. Но рука помогла ему найти силы для борьбы.

Гэр открыл глаза. Черные и белые плитки пола. Запах мастики, ладана и – милосердная Мать! – его собственного немытого тела. Сбоку виднелось темное дерево и красные мантии. Пусть курия смотрит. Они не увидят его скулящим на полу.

Медленно, чувствуя тяжесть цепей на запястьях. Гэр схватился за перила из красного дерева и заставил себя подняться.

* * *

Альдеран выдохнул, с удивлением осознав, что затаил дыхание. Они его не сломили. Парнишка шатался, но стоял, вскинув голову, чтобы открыто встретить взгляд настоятеля. Альдеран внезапно почувствовал торжество. Надежда еще жива.

Настоятель поднял окованный железом посох и трижды опустил его на постамент, отсчитывая удары сердца. Иерархи в зале застыли. В потоках света, лившегося из высоких окон, плясали пылинки. Солнце перемещалось на запад, и постамент оказался в тени, в то время как подсудимый замер в потоке света.

– Кто стоит перед советом? Голос Апселя потускнел с годами, но в нем по-прежнему жила сила.

– Осужденный, – ответил обвинитель, сжимая в руках приговор. На узника он не смотрел.

– В чем же он обвинен?

– Милорд, он предательски осквернил Дом Богини, согрешил против Ее заповедей и нарушил основные заветы нашей веры.

– Каким образом?

– Колдовством.

Шипение изумленных вздохов поползло со стороны скамей. Одно только слово «колдовство» заставило их потянуться к розариям.

Кулаки Альдерана снова сжались, и он прижал ладони к коленям. Он здесь не для того, чтобы разнести зал совета по камню. Не сегодня.

– Зачем он стоит перед нами?

– Чтобы услышать приговор совета.

Повисла тишина, нарушаемая только скрипом секретарского пера. Затем и скрип прекратился. Несмотря на тяжесть обвиняющих взглядов, юноша держал голову высоко и всматривался в то место в тени, где должно быть лицо Анселя. Обвиняемый не щурился, хотя его глаза наверняка заволокло слезами. Солнце просвечивало через отросшую бороду, обозначая угловатые черты лица. Типичный леанец, от ровных бровей и длинного прямого носа до линии подбородка. Ни намека на беспокойство по поводу того, что он стоит перед советом, одетый лишь в собственный пот. Если юношу это и волновало, он отлично справлялся с собой.

О да, этот будет полезен.

Тишина в зале давила все сильнее. Обвинитель нервно перебирал бумаги, то и дело поглядывая на настоятеля. Даже пылинки, казалось, застыли в воздухе, словно мушки в янтаре. Иерархи на скамьях подались вперед.

Ансель вышел на свет. Седые волосы нимбом светились вокруг его головы, когда он забирал у обвинителя лист с приговором. Курия поднялась на ноги, шелестя мантиями и скрипя скамьями.

– Тебя обвиняют в неоднократном применении колдовства, детали которого уже обсуждались на совете, – сказал Ансель, глядя на пергамент. – Совет выслушал все доказательства твоей вины, включая заявление элдера Горана, сделанное под присягой. Мы также выслушали показания других свидетелей, данные под присягой в этом зале, и доклады о твоем признании.

Он посмотрел на Гэра. Юноша, надо отдать ему должное, не дрогнул.

– Совет вынес вердикт. Готов ли ты услышать приговор, сын мой?

– Готов, милорд.

Альдеран покачал головой. Храни Богиня этого мальчика, он смотрит в глаза проклятию!

Настоятель помолчал, и все внимание присутствующих сосредоточилось на нем.

– Я оглашаю вердикт совета. – Речь Анселя стала плоской и холодной, как камень. – Мы установили, что обвиняемый виновен по всем статьям. И приговариваем его к смерти через сожжение.

* * *

 Гэр вцепился в ограждение и сжал колени. Он не упадет. Не упадет! Но приговор все так же ревел у него в ушах.

Будь светом мне и укрепи меня в час моей смерти, Великая Мать, если Ты все еще слышишь меня! Я не хочу умирать!

– Однако…

Ансель скомкал пергамент. Обвинитель моргнул, брат хронист, сидевший напротив него, выпучил глаза на настоятеля. Влажный рот приоткрылся, когда скомканный в шар пергамент упал на стол и скатился на пол.

– …учитывая твое предыдущее послушание и добродетельное поведение, было подано и принято прошение о милосердии. Совет должен учесть эти факты и, следовательно, сменить приговор на клеймение, отлучение от эадорианской веры и пожизненное изгнание. У тебя есть время до заката, чтобы покинуть город. И пусть Богиня помилует твою душу.

Посох Анселя трижды опустился на помост.

Гэр вытаращил глаза. Приговор отменен? Он наверняка ослышался – у него в ушах до сих пор ревело пламя.

– Настоятель! – Элдер Горан зашагал вдоль левой стороны зала, от дальней скамьи в сторону помоста. На его мясистом лице горел румянец гнева. – Это возмутительно, Ансель! Я требую назвать подателя этого прошения!

– Я не могу сказать тебе этого, Горан, и ты это знаешь. Прошение было скреплено печатью, следовательно, оно анонимно. Консисторский закон предельно четок в этом отношении.

– Но наказание за колдовство – смерть, – настаивал Горан. – Не может быть ни прошений, ни пересмотра. Так говорится в книге Эадор: «И ворожеи не оставляй в живых, остерегайся творений зла, ибо они подвергают опасности душу твою». Это несправедливо. Это оскорбление самой Богини!

– Мир тебе, Горан.

По скамьям пробежал злой ропот в поддержку Горана, но Ансель поднял руку.

– Мир всем вам. Мы обсуждали это ранее. И нет нужды повторять все снова. Совет завершен.

– Я протестую, настоятель! Это создание отвернулось от единой истинной Богини. Он запятнал священность ордена Сювейона, посеял средь нас неведомую порчу и грех. Он творил колдовство здесь, на святой земле. Он должен быть наказан!

Солнце жгло лицо Гэра. Его голова закружилась, и он вцепился в деревянные перила.

Сидевший в другом конце комнаты Даниляр подался вперед.

– А не кажется ли тебе, что этот юноша уже достаточно наказан, Горан? – спокойно спросил священник. – С клеймом колдуна он никогда больше не будет допущен в места поклонения Богине. Он никогда не сможет жениться, а его дети не получат благословения и не будут приняты в веру. Это останется с ним до самой смерти, равно как ненависть и подозрения соседей. Разве этого недостаточно?

– Наказание за колдовство – смерть. – Горан ударил пухлым кулаком по раскрытой ладони, подчеркивая свои слова. – Мы не можем поступаться правилами лишь потому, что обвиняемый был одним из нас. Совершивший грех Корлайна должен разделить наказание Корлайна. Он должен сгореть.

Злые голоса завопили в поддержку Горана. Руки взметнулись в воздух, лица исказились уродливыми гримасами. Полные ненависти слова жалили уши Гэра, но он не сводил глаз с настоятеля. Только его вмешательство могло спасти осужденного от огня.

Прошу, не дайте мне умереть!

Ансель поднял руку, требуя тишины, но никто не обратил внимания на этот жест. Со скамей летели требования смерти, воздух загустел от ненависти. Нахмурившись, настоятель опустил посох на помост с такой силой, что тот зазвенел, будто колокол, зовущий на службу.

– Я огласил приговор! – гаркнул Ансель. – Задачей совета было принять решение. Моя же задача определить наказание, и я его определил. А теперь довольно!

Рев курии стих до злобного ропота и наконец сменился загустевшей от недовольства тишиной. Горан остался стоять у переднего ряда скамей, глядя на настоятеля.

– Богиня всемогущая! – Ансель поставил посох между ступней. – Вы наследники Эндириона, мои братья, а не шайка неуправляемых школяров. Идите же с Богиней. Совет окончен.

Протестующий шепот заставил настоятеля податься вперед, в полотно солнечного света. Его губы сжались, голубые глаза засверкали.

– Достаточно, говорю вам!

– Это не конец, Ансель. – Горан указал пальцем на Гэра. – Ты о нем еще услышишь.

Горан зашагал к двери, за ним потянулись те, кто его поддерживал. С шорохом и шепотом оставшиеся иерархи встали со скамей и тоже вышли.

Гэр тяжело осел возле перил. Все закончилось, он жив. В некотором роде. Но раньше, чем он смог осознать и насладиться мигом спасения, маршалы сняли с него цепи и повели прочь по черно-белому мраморному полу. Гэр оглянулся через плечо, но Ансель уже смотрел в другую сторону.

В вестибюле эскорт потащил Гэра в боковую дверь, а потом вниз по узкому коридору без окон. Коридор выходил в круглый двор-колодец, вымощенный потрескавшимися и почерневшими камнями вокруг ямы: двор предателей, где еретик Корлайн заплатил за свои грехи, совершенные во время войн Основания, и куда жители Дремена завтра придут поглазеть на сожжение очередного колдуна. Пустые ярусы галерей смотрели на выщербленный деревянный блок с приколоченными к нему кожаными ремнями. Рядом стояла жаровня, с которой возился коренастый мужчина без рубашки, в одном кузнечном фартуке. Воздух над жаровней плавился и мерцал. Металлический прут, конец которого терялся в углях, был вишнево-алым. Гэра вытолкнули на солнце, и у него внутри взвыло отчаянье.

В нескольких футах от кузнеца стояла тонкая высокая фигура в маршальской накидке и с посохом. Золотая нить очерчивала шеврон на груди, на плече сияли золотые шнуры лорда пробста.

Маршалы вытянулись в воинском приветствии. Бредон ответил им кивком. Из тени под капюшоном на Гэра бесстрастно смотрели темные глаза.

– Прошу вас, милорд… – Не делайте этого.

Морщинки, сбегавшие от крючковатого носа к уголкам рта, стали глубже.

– Способен ли узник выдержать наказание? – спросил Бредон.

Кузнец сжал виски Гэра мозолистыми руками, поддел его верхние веки большими пальцами. Гэр дернулся, когда солнечный свет резанул его по глазам. Потом кузнец ущипнул его за предплечье, до боли оттянув кожу.

– Я видал и покрепче, – хрюкнул он. – Но этот с характером.

– Продолжайте.

Гэра подтащили к блоку. Удар под колени заставил его упасть, после чего с его левого запястья сняли кандалы. Гэр отчаянно взмахнул освободившейся цепью, но промахнулся. Конец маршальского посоха ударил его в висок.

– Не дергайся, уродец! – зарычал маршал. – Встреть наказание, как мужчина, раз уж не можешь встретить его как рыцарь.

Полуденное солнце было слишком ярким, тени – темными и острыми, как клинки. В ушах у Гэра звенело. Он не мог сфокусировать зрение, ему не хватало сил на то, чтобы сопротивляться, когда его левую руку положили на блок, а другую рванули за цепь, заворачивая между лопаток. Его пальцы просунули под широкую металлическую скобу, а кожаные ремни стянули руку за локоть и запястье. С лица юноши стекала кровь, заливая пыльные камни двора, словно летний дождь.

Кузнец, стоявший у жаровни, обернул кожаным лоскутом рукоять клейма и поднял прут над углями. Наконечник был цвета свежей соломы, над ним вздымался дымок, и воздух мерцал от жара.

О Богиня, нет! Гэр попытался вырвать руку, но ремни держали надежно.

– Нет, – выдохнул он со свистом сквозь сжатые зубы. – Богиня, пожалуйста! Нет!

Жар раскаленного металла заставил его дернуться, как от удара, когда клеймо осторожно, почти нежно направилось к центру его ладони. Кожа юноши покрылась потом. Кузнец взглянул на Бредона, ожидая его одобрения. И опустил клеймо.

2
Отродье теней

 Ветер слетал с заснеженных пиков, такой резкий, что у него перехватывало дыхание. На этот раз он взобрался так высоко, как только осмелился, – на скалистый зубец, поднимавшийся над линией деревьев. Воздух был тонок и холоден до ожога. Здесь было его место. Здесь, наверху, он мог быть самим собой и его не видел никто, кроме неба.

Он шагнул к краю скалы. Ветер тут хлестал сильнее, яростнее, был холоднее и рвался прочь, как и он. А под скалой раскинулся хребет Ларайг Анор, громады черного гранита и синих снежных теней, ждущих рассвета. Вскоре солнце появится из-за гор за его спиной. Небо уже светлело, последние звезды давно поблекли. Симиэл Приносящий Рассвет был всего лишь призраком на западе, желтым, как старые кости.

Еще один шаг вперед. Ветер рванулся к нему, он раскинул руки и принял его в свои объятия. Рассвет коснулся отрога Тир Бреанн напротив, окрасив снег в цвет стали, только что вышедшей из кузницы. Еще шаг, и пальцы ног ступили на край скалы. Время пришло. Он склонился над пропастью, где только ветер отделял его от медленного падения в пустоту. Он доверял ветру. Ветер будет нести его, как всегда. И, покуда он жив, ветер не позволит ему упасть.

Сердце затрепетало от предвкушения. Приближался новый день, скрытый лишь горной грядой. Еще миг, мгновение ока, удар сердца. Сейчас. Он прыгнул.

И на какой-то момент завис, не поднимаясь и не опускаясь, не взлетая и не падая, застыв так же прочно, как заклятье в тончайшем хрустальном шаре с островов. Мускулы, кости и сухожилия задвигались, заскользили в сложном танце, позволяя ему оседлать ветер. Идеально. Перья зазвенели, зашептали свою песню. Солнечный свет коснулся плеч, превращая его плоть в огонь и золото. Идеально.

А затем он упал.

Гэр резко проснулся. И со свистом выдохнул, ощутив рывок в животе. Он все еще падал в тишину гор – вот только он больше не был в горах. Вдалеке лаяли собаки, телеги гремели по мощеной мостовой. Он в городе? Но не в Доме Матери; кровать под ним была слишком мягкой, а простыни слишком тонкими. Где же он?

Он оттолкнулся от своего ложа и сел. Левая рука тут же взорвалась огнем боли.

– Святая Мать!

Прижав руку к груди, Гэр рухнул обратно на подушки. Его голову заполнил белый шум крика. Святая Мать, Великая Богиня, как больно! Он сжал запястье, чтобы отвлечься, пока боль не стихнет до медленной пульсации.

– Выпей. Это умерит боль.

В поле его зрения появилась рука, сжимавшая глиняную кружку. На месте говорившего Гэр различал лишь смутный силуэт, терявшийся в сумраке.

– Где я?

– Мы в трактире «Дуб и орел», в квартале медников на западной окраине Дремена. Я принес тебя сюда от ворот Предателей.

– Вы врач?

– Я лекарь с окраины. – Мужчина кивнул на кружку. – Этот напиток поможет тебе, если ты его выпьешь. Вкус отвратительный, но, поверь мне, тебе станет лучше.

Гэр взял кружку.

– Что здесь?

– Аталин, немного ивовой коры и белый просвирник для твоих синяков. Ничего такого, что может тебе навредить.

Густой баритон говорившего успокаивал, и все же…

– Я вас не знаю.

– Парень, я не стал бы тащить тебя сюда только ради того, чтобы отравить. Пей.

Гэр посмотрел на белесую жидкость в кружке. Что ж, терять ему нечего. На вкус, как и было обещано, питье оказалось ужасным. Задержав дыхание, Гэр в три глотка допил лекарство.

Мужчина забрал опустевшую кружку и отставил ее в сторону.

– А теперь нужно немного света, чтобы понять, как у нас дела.

Он открыл один ставень. Свет послеполуденного солнца, яркий, как штандарт, залил комнату. И осветил немолодого ширококостного мужчину с ярко-синими глазами, щетинистыми бровями и короткой бородкой цвета соли с перцем. Густые волнистые волосы, того же цвета, что и борода, топорщились над ушами наподобие львиной гривы.

– Так слишком ярко?

– Нет, ничего. – Гэру все еще приходилось щуриться, но видел он уже лучше, чем раньше.

Мужчина пододвинул к постели стул, развернул его и уселся, положив на спинку скрещенные руки. На предплечьях цвета тикового дерева, покрытых густыми седыми волосами, взбугрились сильные мышцы.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Нормально. Все болит.

– Аталин скоро справится с болью. Железная Рука – хороший человек, но некоторые его маршалы заигрались со своими жезлами.

– Вы знаете Бредона?

– По его репутации.

Левая рука Гэра лежала на коленях, скрюченная, как лапа мертвой птицы. Она была замотана тканью, сквозь которую проступала мазь с резким запахом трав. Он заклеймен. На что это похоже? Вздувшиеся пузыри ожогов поднялись над кожей, как пена над котлом? Прости, Богиня. Он устало потер глаза.

– Постарайся как можно меньше шевелить рукой. Учитывая то, что с ней сделали, под тряпками все не так уж плохо. Заживет без проблем, хотя шрам останется на всю жизнь.

Колдовская метка. Косой сердитый глаз, который будет смотреть на него с ладони, напоминая о грехе и предупреждая остальных. Он может носить перчатки, может не мыть рук… Может прятать клеймо. В животе Гэра свивался жгучий узел. Что ж, ему не привыкать быть изгоем. Святые, как же болит голова!

– Зачем вы принесли меня сюда?

– Тебе нужно было где-то отлежаться. А это место ничем не хуже других.

– Вы могли оставить меня там.

– Нет, не мог. У ворот тебя ждала толпа, готовая закончить то, что начал Дом Матери. А я не мог стоять в стороне и допустить убийство.

– Но вы знаете, кто я.

Борода зашевелилась – старик улыбнулся.

– Я знаю, кем тебя считает Церковь, а это разные вещи. – Он протянул Гэру широкую ладонь. – Меня зовут Альдеран.

Гэр уставился на него. Кто этот человек? Почему он захотел помочь незнакомцу, вместо того чтобы обойти площадь и заняться своими делами? Зачем взвалил на себя столько проблем? Ласковое выражение лица Альдерана не менялось, протянутая ладонь не дрожала. Гэр медленно поднял руку и ответил на рукопожатие.

– Гэр.

– А фамилия?

– У меня нет фамилии, нет семьи.

– Моя мать часто говорила, что лучшая семья для мужчины – его друзья. Их хотя бы можно выбирать. – Альдеран поднялся, скрипнув стулом. – Отдохни пока, пусть аталин сделает свое дело. Поговорим, когда тебе станет лучше. Завтра у нас будет достаточно времени.

У тебя есть время до заката…

– Который час?

– Перевалило за три. Отзвонили, пока ты спал.

Страх ледяной хваткой сжал тело Гэра.

– К закату мне нужно быть за пределами города.

– Времени предостаточно.

– Ты не понимаешь. Я должен идти. Сейчас.

Он опустил ноги с края кровати и сел, но комната тут же завертелась у него перед глазами. Сделать резкое движение было ошибкой. Но время шло, время, которого у него осталось так мало. Перед глазами образовалась густая красная пелена, которую прошивали болезненно-желтые вспышки, но Гэр сжал зубы и попытался встать.

Старик положил руку ему на плечо.

– Подожди.

– Проклятие, Альдеран, я должен идти!

Гэр дернулся, чтобы подняться, но рука на плече с отвратительной ловкостью пресекла все его попытки. Он должен был с легкостью уложить старика на лопатки, но не мог даже привстать с кровати. Гэр дернул ногой, пытаясь пнуть Альдерана.

Тот мягко, как танцор, уклонился от пинка.

– Золотые яблоки Богини! – воскликнул он. – Тебе обязательно все усложнять?

Сила вытекала из Гэра, как вода из дырявого ведра. Он осел на подушки. В голове стучало. Волны тошноты поднимались и опадали, оставляя едкий привкус на языке.

Альдеран дунул в усы и уселся обратно на стул.

– Позволь тебе помочь. У меня в конюшне есть еще одна лошадь. Мы можем быть за границей задолго до заката, если не случится ничего непредвиденного. Пешком тебе ни за что не успеть вовремя. Маршалы это учли, потому и выбивали из тебя дух на неделю вперед. К тому же тебе нужно помыться и побриться, и у тебя нет одежды. Если хочешь, можем подраться по этому поводу. Или же ты посидишь и позволишь здравому смыслу достучаться до твоих мозгов через уши. Так что будем делать?

– Ты лишь добавляешь себе проблем. Я сам могу достать лошадь, если она мне понадобится.

– Украсть? А как насчет одежды? Ее ты тоже украдешь?

– Если понадобится.

Альдеран покачал головой.

– Я так не думаю. У тебя нет ни времени, ни, позволь заметить, сил, чтобы шататься по городу в чем мать родила и выискивать, как бы украсть то, что тебе необходимо. – Морщинки у его глаз разгладились, голос стал мягче. – Я не желаю тебе зла, Гэр. Прошу, поверь мне.

Если бы только он не чувствовал себя таким беспомощным! Ему нужно было выбраться из города, у него не было ни минуты на отдых, и при этом он почти не мог двигаться. Кровать была удобной, простыни мягкими, избитое тело хотело свернуться в клубок и поспать. О святые, поспать! Он так долго не спал. Глаза закрывались, дрема туманила разум.

– Мне нужно выбраться отсюда.

– Так позволь тебе помочь.

– Если они снова меня схватят, то наверняка сожгут.

– Значит, нам просто нужно убедиться, что мы опережаем их на пару шагов, – беспечно сказал Альдеран. – К слову, я не считаю тебя колдуном. Я вижу перед собой парня, который попал в беду и которому я могу протянуть руку помощи. Нужна ли тебе моя помощь, решай сам. Ты можешь уйти прямо сейчас, но поверь мне, шансов у тебя никаких. Если тебя не поймают рыцари, это сделают горожане.

После десяти лет, прожитых в Дремене, Гэру не нужно было объяснять, что случится с изгнанником, повинным смерти, попадись он кому-нибудь в пределах святого города. Нравилось ему это или нет, Альдеран был ему нужен. Гэр заставил себя посмотреть на собеседника.

– Я был груб. Прошу прощения. И благодарю тебя за помощь.

– На здоровье. – В голосе Альдерана не было враждебности. – За этой дверью тебя ждет теплая ванна, предлагаю ею воспользоваться. Об остальном позабочусь я.

– И что мы будем делать?

– Для начала вытащим тебя из города. А потом посмотрим. Ты всегда задаешь столько вопросов?

– Откуда ты знаешь, что я не превращу тебя в жабу и не отниму твою лошадь?

А мог ли он это сделать? Возможно, если прежде магия не сожжет трактир и не взорвет его голову. Если магия вообще вернется к нему.

– Не сомневаюсь, что ты можешь это сделать, но не думаю, что ты так поступишь. – Старик покосился на Гэра с веселым изумлением. – К тому же кто тебе сказал, что я сам не колдун? А теперь, ради любви Эадор, иди помойся. От тебя воняет.

* * *

   Ванная была выложена чудесными сине-белыми сифрианскими плитками. Большую часть комнаты занимала глубокая ванна, наполненная теплой водой. Сложенные полотенца и кусок мыла лежали возле умывальника. Кто-то предусмотрительно разложил на полке в ванной набор губок и мочалок, увенчав их пемзой на длинной палке.

Гэр забрался в воду, следя за тем, чтобы обожженная рука оставалась на весу, и погрузился в ванну с головой. Вода налилась в уши. Тишина. Ничего, кроме шепота крови в венах и медленной пульсации в ранах. Аталин наконец-то начал действовать, снимая головную боль. Даже ожог на руке болел меньше. Гэр знал, что рана еще не зажила, знал, какова она, но острота боли размылась, растаяла, как долина в пелене тумана.