Текст книги "Настоящая англичанка"
Автор книги: Элоиза Джеймс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Глава 4
22 марта 1817 года
Леди Дуотт мисс Лудэн, Сент-Олбанс, Хартфордшир
Дорогая Эмма,
Мы купили пони и ещё двух коней, приглянувшихся Дуотту. Я пишу, чтобы побудить тебя приехать в Лондон. Больше никто не говорит об опрометчивых замечаниях Керра, и Сезон в самом разгаре. У всех на устах единственная тема – маскарад лорда Кавендиша, который тот устраивает в Барлингтон-Хаусе. Дуотт и я будем наряжены Цезарем и его женой. Я так понимаю, что жена Цезаря была очень хороша собой, хотя я приказала, чтобы платье скрывало моё фигуру гораздо больше, чем, очевидно, было принято в те времена. По общим отзывам Рим холоднее в сравнении с Лондоном.
Знаю, что ты, скорее всего, остановишься у своей сестры, однако мы можем предложить тебе очень славную кобылу. У неё чувствительные губы и прекрасные голени. А также раздражительный нрав, увы, но я никогда не видела кобылы, с которой ты не могла бы совладать.
Твоя,
Кузина Мэри, Леди Дуотт
Графиня Бредельбейн никогда не придерживалась церемоний. Когда Гил вошёл в её дом в возрасте двенадцати лет, осиротевший, одеревеневший внешне и внутренне разбитый, она бросила на него взгляд и сказала: «Хвала Господу, что ты не слишком юн для игры в нарды. Я терпеть не могу детей». Таким образом, в то время как его младший брат Уолтер был водворён в детскую и предоставлен заботам няньки, Гил оказался сидящим за доской для игры в нарды и делящимся своим запасом анекдотов, из числа тех, что про обжору, про студентов и даже одним, где говорилось о священнике и молочнице. Графине понравились все, кроме анекдота о землеройке и овце. Её глаза вспыхнули, и она приказала ему избегать грубых слов, а затем рассказала непристойную шутку о джентльмене и шкатулке для драгоценностей его жены, из которой Гил не понял ни единого слова. Но он рассмеялся, и смеялся дальше, чувствуя себя вполне комфортно.
Почти двадцать лет спустя её волосы были так же черны, как и всегда, и глаза так же зорки, как в тот момент, когда он запутался в той шутке о землеройке. Она остановилась в дверях.
– Время пришло, Керр.
– Мне тоже приятно тебя видеть, – сказал он, пересекая комнату, чтобы поцеловать её в щёку.
– Я серьёзно, – ответила она, решительно уклоняясь от него и его поцелуя, чтобы сесть в своё любимое кресло с прямой спинкой возле окна. Её никогда не заботил тот факт, что солнце может своим светом резко подчеркнуть её морщины, она слишком любила смотреть, кто приходит в дом, чтобы волноваться из-за такой бессмыслицы.
– Ты должен жениться на Эмме, и прямо сейчас. Ты свалял дурака сам, и, что ещё хуже, поставил в дурацкое положение её своими глупыми словами. И чем ты занимался в опере, скажи, ради Бога?
– Сопровождал прелестную юную даму, – ответил снисходительно Гил. – Могу я предложить тебе бокал ратафии?
– Который час? – спросила графиня.
– Два пополудни.
– Я выпью бренди, – сказала она. – Я не пью до обеда, как ты знаешь, но иногда требуется подкрепиться здесь и сейчас.
Он подал знак Куперу. Разумеется, дворецкий налил бренди ещё в тот момент, когда его крёстная мать входила в гостиную.
Внезапно она тяжёло стукнула своей палкой.
– Не пытайся сбить меня с толку своими милыми манерами, Керр. У тебя всегда был дар к сладким речам. Но это серьёзно.
– Я знаю, – подтвердил он, усаживаясь. – У меня не было намерений дразнить тебя. Я отправил моему поверенному письмо, извещая его о моём предстоящем бракосочетании. Хочу заверить тебя, что никогда не собирался уклоняться от моих обязательств перед мисс Лудэн. Поначалу я не хотел оказывать на неё давление, учитывая продолжительную болезнь её матери, а потом время прошло как-то незаметно, после смерти Уолтера. Я не могу поехать в Сент-Олбанс на этой неделе и …
– Лошадь не может служить оправданием! – прервала его графиня.
– Предстоит голосование по Акту о Habeas Corpus [7]7
habeas corpus (лат.) – предписание о представлении арестованного в суд (для рассмотрения законности ареста)
[Закрыть]в Палате Лордов на этой неделе. Поскольку я способствовал тому, чтобы отменили его отсрочку, мне необходимо остаться на слушания.
– Ах, – ворчливо сказала она. – Полагаю, что это оправдание получше других. Так почему ты наврал мне с три короба насчёт своей лошади, портного и всего прочего?
– Потому что я очень не люблю, когда мои дела урезаются или устраиваются в соответствии со слухами, распространяющимися среди группы глупцов, которая называет себя высшим светом, – ответил Гил со сталью в голосе.
– Так устроен мир, – проговорила крёстная, но она скорее смотрела в свой бокал, чем на него. – В любом случае, не Habeas Corpus заставляет тебя выставлять себя на посмешище с французскими проститутками.
– Если ты намекаешь на даму, сопровождавшую меня в Оперу, то Мари не проститутка, – произнёс Гил, с полуулыбкой, играющей на губах. – Она великодушная женщина, только и всего.
Графиня фыркнула.
– Я подумал, что её появление отвлечёт внимание публики от слухов, будто я могу жениться на мадемуазель Бенуа, – заметил он.
– Что ж, так и есть. Теперь все гадают, какую представительницу французской нации ты приведёшь на маскарад Кавендиша.
– Какой костюм ты наденешь? – поинтересовался Керр, меняя тему.
Она внезапно глянула на него.
– Я оденусь как Клеопатра, – сказала она. – И буду благодарна, если ты придёшь один, Керр. Не желаю видеть, как ты сопровождаешь очередную прыткую француженку, и не желаю сомневаться, стоит ли мне читать свою почту на следующее утро. Ты придёшь один, и на следующий день поедешь в Сент-Олбанс и женишься на Эмме, если она тебя примет.
– Её отказ, конечно, всегда возможен.
– Не стоит так откровенно надеяться на это, – резко ответила его крёстная.
Глава 5
Бетани Линн была вне себя от беспокойства. По всей видимости, её старшая сестра полностью лишилась разума, и ничто из сказанного Бетани не могло её переубедить.
– Керр никогда не примет тебя за француженку, – говорила она с отчаянием. – Все говорят, что он не занимался ничем другим, кроме как пил и соблазнял женщин, когда находился в Париже. Он эксперт в отношении французских женщин.
– Разумеется, я смогу ввести в заблуждение мужчину, – совершенно невозмутимо ответила Эмма. – Я представлю себе, будто нахожусь с мамой. Она не сказала ни слова по-английски за последние два года своей жизни. Временами я чувствовала, что забываю мой родной язык.
– Ты не абсолютно не выглядишь как француженка.
– Иногда мне кажется, что я понимаю мужчин лучше, чем ты, хотя именно ты замужем, – сказала Эмма. – Я рассчитываю на то, что если изображу французский акцент, пролепечу несколько фраз и покажусь счастливой от встречи с ним, моя истинная национальность не будет иметь значения. Я заставлю его поверить, что впервые мы встретились в Париже.
– Он никогда в это не поверит, – настаивала Бетани.
– Ты только что говорила, Керр признался в том, что был обычно пьян настолько, что мог иметь тайный роман с императрицей Жозефиной и не запомнить этого. Более того, мне известно имя, которым его называют близкие друзья. Я использую его, чтобы доказать наше знакомство.
– Что за имя? – спросила Бетани.
– Гил. Его крёстная мать, графиня Бредельбейн, снабдила меня этой информацией. Она пишет мне довольно регулярно, пытаясь возместить небрежность своего крестника.
– Ты меня не убедила, – упрямо сказала Бетани.
– Из того, что я слышала в деревне, – ответила Эмма, зная, что собирается шокировать свою младшую сестрёнку, – если хочешь соблазнить мужчину, есть только два надёжных средства: алкоголь и отсутствие одежды. В большинстве из слышанных мною историй речь шла о пьяных мужчинах или о голых женщинах. Либо о тех и о других.
– Кто рассказывает тебе подобные вещи? – потребовала ответа Бетани. – Можно было бы подумать, что у деревенских женщин больше уважения к деликатным чувствам юной леди.
Эмма фыркнула.
– А будь я столь деликатной, кто помогал бы появляться на свет деревенским младенцам?
Бетани хмуро посмотрела на неё.
– Тебе известно, что я имею в виду.
– Дело в том, что если мне не удастся напоить Керра до лихорадки вожделения, то я просто разденусь, и дело сделано. Говорят, мужчина не может устоять перед видом обнажённого женского тела. Ты не согласна?
Внезапно у Бетани на губах заиграла лёгкая улыбка, которая заставила Эмму ощутить резкий укол зависти. Помолвка её младшей сестры была заключена в пятилетнем возрасте, так же как и у Эммы, но будущий муж Бетани, Джон, появился у них на пороге после шестнадцатого дня рождения Бетани, разглядел локоны цвета бренди и голубые глаза своей невесты и сразу начал умолять о церемонии в самое ближайшее время. Что резко контрастировало с её собственным нареченным, который приехал в Сент-Олбанс для подтверждения помолвки, когда достиг совершеннолетия, останавливался проездом несколько раз, если ему случалось охотиться поблизости, и не показывался на протяжении последних трёх лет.
– Тебе, наверное, следует оставить волосы распущенными, – сказала Бетани, входя во вкус. – И показать свой бюст.
– Это я могу, – проговорила Эмма, вытаскивая шпильки из своих тёмно-рыжих волос. Они доходили до середины спины.
– Француженки всегда используют краску для лица, – указала её сестра. – Ты бы смеялась, увидев, как много лондонских дам рисуют красные круги на щеках и думают, что они придают им вид французской графини.
– Я уже наложила макияж, – сказала Эмма.
Бетани присмотрелась к ней.
– О-о. Ты накрасила ресницы.
– И брови.
– Ты заперта в деревне – и носишь самые изысканные платья, и пользуешься косметикой. И ты выглядишь… Ну, ты выглядишь абсолютно восхитительно, Эмма. Почему?
– Я лучше себя чувствую, когда подобающе одета. Но, думаю, ты права насчёт того, что я долгое время была без зрителей.
– Это абсурд! – Бетани сказала, меняя направление. – Керр тебя узнает. Будь серьёзнее, Эмма! Он, может быть, не навещал тебя последние годы, но он видел тебя, по меньшей мере, пять или шесть раз, и обычно люди склонны изучать лицо своей будущей невесты достаточно внимательно.
– Ему не узнать меня в маске, – сказала Эмма, улыбаясь Бетани.
– В маске? Ты имеешь в виду Воксхолл?
– Нет. Я думаю о бале-маскараде лорда Кавендиша.
– О, – проговорила Бетани, восхищённо вздыхая. – Какая блестящая идея! У меня есть приглашение.
– Маскарад послужит превосходной ареной для нашей первой встречи за все годы, – сказала Эмма. – Я надену платье елизаветинских времён и маску, которые принадлежали двоюродной бабушке Гертруде. Ты помнишь?
– Она была нашей двоюродной прабабушкой, – заметила Бетани. – Конечно, помню! А ты помнишь, как разозлился на меня отец, когда я надела его и выпачкала в пыли? Он говорил, что драгоценности на нём стоят столько же, сколько моё приданое.
– Несколько лет назад я его почистила и бережно храню в гардеробе, – сказала Эмма. – Оно слишком красиво, чтобы моль ужинала им на чердаке. Это будет идеальная маскировка. Я пойду на маскарад как дама эпохи королевы Елизаветы и надену маску, сочетающуюся с платьем. Она закрывает большую часть лица, так что я буду неузнаваема.
Младшая сестра всё ещё кусала губу. Эмма вздохнула.
– Ты ни на йоту не переменилась с тех, как тебе исполнилось семь лет, Бетани. Поверь в меня, хоть немного!
– В этом всё и дело, – сказала Бетани. – Ты тоже не изменилась, Эмма. Ты играешь, чтобы взять верх, над всеми. Но ты можешь не захотеть выигрывать, если подумаешь об этом. Замужество – слишком важная вещь, чтобы превращать его в игру.
– Ты придаёшь этому вечеру – и браку – слишком большое значение, – нашлась Эмма. – Я могу выйти замуж за Керра так же, как и за любого другого лондонца. Он привлекателен, богат и титулован. Что ещё важнее, если я сочту, что он мне не нравится при близком рассмотрении, то вызову карету и уеду. Он никогда не узнает, что был оценен и не оправдал надежд. Я просто пошлю ему записку, аннулирующую нашу помолвку, приеду в Лондон и найду мужа себе по вкусу.
Бетани сдалась.
– Я буду ждать в карете. Если кто-то начнет узнавать тебя, то ты должна уехать немедленно.
– Нет, нет, мы всё должны сделать правильно, – сказала Эмма. – Я сниму комнату в отеле «Грийон» как французская вдова. Так никто не сможет обнаружить связь между нами.
– Поехать на бал в наёмной карете, из гостиницы! – Бетани задохнулась. – Категорически нет! Твоя репутация погибнет, если кто-то узнает об этом. Ты снимешь комнату в отеле только через мой труп!
– Я позволю тебе отвезти меня на бал, – успокаивающе проговорила Эмма.
Но Бетани было не одурачить. Улыбка на лице её сестры принадлежала человеку, который никогда ещё не проигрывал вызова и не имел намерения проиграть и этот. Она ожила от радости. Эмма ничем так не наслаждалась, как вызовом: и чем выше ставки, тем лучше.
– Никакой гостиницы, – добавила Бетани, стараясь звучать твёрдо.
– Конечно, нет, – ответила Эмма.
Глава 6
Неделю спустя
Карета тряслась по булыжникам на дороге, ведущей к Берлингтон-Хаусу, где Кавендиш устраивал свой костюмированный бал.
– Что если кто-то тебя узнает? – стонала Бетани. Она не отказала себе в удовольствии помучаться сомнениями.
– Никто меня не узнает, – терпеливо сказала Эмма. – Я не бывала в Лондоне почти пять лет, с тех пор как заболела мама. И я никогда не дебютировала должным образом, если ты помнишь. Просто думай об этом как об игре в шарады, и ничего больше.
Искры проносящихся огней отбрасывали свет на платье Эммы, расшитом драгоценными камнями. Она сидела напротив Бетани, спиной по ходу движения, поскольку платье занимало целое сиденье. Оно зашнуровывалось спереди, затем было широко вырезано на груди, с расширяющимися книзу рукавами, чьи парчовые цветы были украшены драгоценными камнями.
Бетани перевела дух.
– Мы забыли обсудить… обсудить…
Эмма подняла бровь.
– О ребёнке, – бессвязно лепетала её сестра.
– О, об этом, – Эмма пожала плечами. – Я, безусловно, понимаю механику. И учитывая репутацию Керра, у него не должно возникать вопросов в данной области.
– Но механика… – простонала Бетани, её тревога явно возрастала.
К счастью, карета начала замедлять ход. Эмма рассудила, что ей лучше выпрыгнуть наружу до того, как её младшая сестра попробует наложить вето на нынешний вечер.
– Хотя у меня отсутствует опыт, – сказала она, – пустячное смущение от того, чтобы позволить моему жениху сделать то, что необходимо, не нарушит моего душевного покоя. Это должно быть сделано, так или иначе, разве нет?
Бетани, казалось, задохнулась.
Эмма вздохнула.
– Если только я не заблуждаюсь, этот акт всего лишь пустяк, во время которого не следует проявлять неуместную сентиментальность. Хотя у меня нет особых чувств относительно того, где произойдёт это событие, я бы предпочла место иное, чем экипаж. На самом деле, я буду настаивать на том, что я, как представительница французской нации, не должна лишаться девственности в карете.
Бетани сглотнула.
– Я полагаю, ты сделала это пристойно, в тёмной комнате, под одеялами, – добродушно сказала Эмма. – Но ты же знаешь, во мне никогда не было ни грана чувства благопристойности, Бетани. У меня нет особых чувств к Керру. Но я действительно думаю, что это будет превосходно для нашего брака, если он обнаружит, что он, в сущности, «взорвался на собственной мине» [8]8
hoist by one's own petard – попавший в собственную ловушку, пострадавший от собственных козней [hoist with one's own petard шекспировское выражение; см. цитату] Hamlet: «There's letters seal'd: and my two schoolfellows, – Whom I will trust as I will adders fang'd, – They bear the mandate; they must swep my way, And marshal me to knavery. Let it work. For 'tis the sport to have the enginer Hoist with his own petar…» (W. Shakespeare, ‘Hamlet’, act III, sc. 4) – Гамлет: «Я еду в Англию; вам говорили?» Королева: «Я и забыла; это решено?» Гамлет: «Готовят письма; два моих собрата, Которым я, как двум гадюкам, верю, Везут приказ; они должны расчистить Дорогу западне. Ну что ж, пускай; В том и забава, чтоб землекопа Взорвать его же миной…» (перевод M. Лозинского).
[Закрыть].
– Это из Шекспира? – неуверенно спросила Бетани.
– Я должна выиграть, – пояснила Эмма, – потому что в противном случае у Керра не будет особых причин перестать быть равнодушным. Думаю, что лучше всего будет прибрать его к рукам до того, как мы поженимся.
– О, Эмма, как я жалею, что рассказала тебе о замечании Керра! Джон бы ни за что не одобрил этой затеи, – застонала Бетани.
Эмма рассмеялась.
– Разумеется, твой муж бы не одобрил, дорогая. Он милый, заботливый мужчина, который идеально тебе подходит.
– Не в этом дело. Керр немилый и незаботливый!
Эмма взмахнула рукой, чтобы заставить её умолкнуть.
– Так же как и я, дорогая. Так же как и я.
Бетани поглядела на сестру и закусила губу. Несомненно, Эмма не выглядела ни милой, ни заботливой. Она выглядела опасной, с глазами, озорно поглядывающими из-за маски, с тугой шнуровкой платья, подчёркивающей её груди.
– Я подожду тебя в карете.
Эмма ухмыльнулась.
– Тебе не нужно ждать, моя радость.
Она спустилась из экипажа и быстро заглянула назад.
– Я сняла комнату в «Грийоне», и моя горничная уже ждёт меня там.
Пронзительный вскрик Бетани, вероятно, был слышен в соседнем графстве. Но Эмма лишь помахала на прощанье и поправила маску.
Состязание началось.
Глава 7
Для лакеев, поставленных охранять двери бала Кавендиша, наступило трудное время. Им пришлось отослать, по меньшей мере, десяток людей, не имевших приглашений, и совсем недавно ещё пятерых, чьи приглашения явно были поддельными. Можно было сказать уже по их походке, что их пригласительные не выдержат проверки, думал про себя Джеймс. Вокруг них не было той самой ауры господства.
Не то что у первосортной штучки, спускавшейся из экипажа в этот момент: высокой и стройной, но с таким бюстом, что у него слюнки потекли. Водопад вьющихся рыжих волос спускался по спине женщины, и контраст между рыжими волосами и белоснежным мерцанием пышной груди заставил Джемса ощутить слабость в коленках. Он едва глянул на её карточку, загипнотизированный лёгкой усмешкой зелёных глаз, которые наблюдали за ним через прорези маски.
– Вот, пожалуйста, миледи, – сказал он и, затаив дыхание, отдал ей обратно пригласительный, хотя им было чётко сказано забирать приглашения, чтобы можно было передать их через заднее окно другу.
– Merci beaucoup [9]9
Merci beaucoup (фр.) – большое спасибо.
[Закрыть], – шепнула дама, и мурашки пробежали прямо по ногам Джеймса. Она француженка, о, да. Будь все французские женщины таковы, мир был бы гораздо лучше.
* * *
Бальный зал сверкал множеством ярких шелков, развевающихся перьев и вспышками драгоценных камней. В дальнем углу небольшой оркестр прилагал доблестные усилия, однако публика были слишком взволнована для танцев. Зал был переполнен Мариями Антуанеттами и Юлиями Цезарями, которые вскрикивали от удовольствия, завидев друг друга, и протискивались через всё помещение, чтобы прижаться одной напудренной щекой к другой напудренной щеке.
Эмма ощутила неподдельный приступ волнения. Прошло много времени с тех пор, как она ездила на бал. Рисовать декорации для мистера Тейта было увлекательно на свой лад. Но рисование – занятие одинокое и несравнимое с головокружительными удовольствиями маскарада. Она пробиралась через толпу. Люди расступались перед ней, отступая назад, их голоса звучали ей вслед: «Кто это… на самом деле?», «Не может быть, дорогая, я никогда не видел её прежде». И затем, довольно отчётливо: «Бриллианты настоящие; она не гувернантка».
Эмма слегка злилась на себя. Ей следовало приезжать в Лондон, тогда она бы знала, кто все эти люди. Без сомнения, она узнает Керра, но не его приятелей. Джентльмен, который стоял сбоку, таращился на неё так, словно она свалилась прямо с неба. Эмма медленно опустила ресницы и снова посмотрела на него. У него было настолько бездумное выражение лица, что она ощутила уверенность в том, что он может быть знакомым Керра.
Как оказалось, юного лорда зовут Даффер [10]10
duffer – недотёпа, неловкий, нескладный человек, глупец, дурак. I was always a duffer at dancing. – Я всегда был неуклюж в танцах.
[Закрыть], имя, полностью подходившее ему. Он почти споткнулся об собственные сапоги, спеша поцеловать ей руку. И секундой позже молодой человек вёл Эмму в игральные комнаты, где он видел Керра в последний раз.
Керр сидел за столом, где играли в двадцать одно, слегка наклонив голову набок и рассматривая свои карты. Эмма задержалась немного, позволив ладони Даффера соскользнуть с её руки. Её будущий муж ( еслиона решит удостоить его такой чести) удивительно хорош собой: высокий и смуглый, с лицом цыгана и миндалевидными глазами. На нём был не костюм, а лишь строгий чёрный фрак и небрежно повязанный шейный платок, но он выглядел лучше, чем павлины, среди которых он сидел.
– Керр, – зашипел на него Локвуд. – Проснись, парень. За тобой стоит женщина!
Гил в последнюю очередь хотел неприятностей, связанных с женщиной. Завтра он едет в Сент-Олбанс, и…
Он поднял глаза. Она была источником неприятностей. Бедствием во всех смыслах, в его вкусе.
– Милорд, – хрипло проговорила женщина. – Вы играете так увлечённо, что не заметили меня.
– Боюсь, что не имел чести быть представленным, – сказал Гил, вставая и кланяясь, – Я Гилберт Баринг-Гульд, граф Керр.
– Mais, monsieur [11]11
Однако, мсье (фр.)
[Закрыть], – воскликнула она, отступая назад, ее голос слегка прерывался, – дорогой Гил, ты не забыл меня, нет?
Гил моргнул. Разумеется, он не…
– О, ты забыл меня, – произнесла дама голосом, упавшим до хриплого стенания. – Hèlas [12]12
Увы (фр.)
[Закрыть], джентльмены…
Она лучезарно улыбнулась собравшимся.
– Вот поэтому мы, француженки, считаем вас, англичан, столь опасными.
– Опасными? – спросил Гил. Он был практически уверен, что никогда не видел её раньше. За исключением, возможно, слабого намёка на что-то знакомое в ней. – Рассеянными, вероятно, но не опасными.
– Ты признаёшь это, – произнесла дама, надувая губы.
Локвуду явно не терпелось развеять её разочарование. Он выступил вперёд и поцеловал ей руку.
– Ах, мадемуазель, – сказал он нежно, – сердцем я француз, уверяю Вас. Я бы никогда не забыл даже лёгкого касания кончиков Ваших пальцев.
– Так Вы говорите, сэр, – произнесла женщина с восхитительной шепелявостью, – что вы, англичане, не все так грубы как лорд Керр? Поскольку я действительно верю, что он полностью забыл о нашем знакомстве.
Гил разрывался между изумлением, недоверием и небольшим – совсем слабым – намёком на замешательство. Мог ли он, в самом деле, забыть такую совершенную представительницу слабого пола?
– Вы обязаны помочь моей хилой английской памяти, – проговорил он. – Когда произошла наша встреча, мадемуазель?
Дама надулась.
– Тем хуже для Вашей памяти, – сказала она. – Потому что я не мадемуазель, а мадам де Кюстен. И Вы, сэр, были столь любезны, что…
Она остановилась и подарила ему улыбку, которая рассказала всей комнате, какого рода любезность он оказывал. Будь оно проклято, это французское бренди, подумал Керр. Ничего нельзя было поделать, кроме как смириться со скандалом: его крёстная мать услышит о нём в течение пяти минут.
– Делаю вывод, что я был достаточно любезен в том забытом мною случае, если Вы помните меня, моя дорогая мадам де Кюстен, – проговорил он, снова целуя ей руку. – Я полагаю, это крайне великодушно с Вашей стороны.
Глаза женщины блеснули из-под маски. Именно изгиб её губ удивлял Керра. Как ему удалось выпить столько бренди, чтобы забыть её?
– Считайте это данью Вашим талантам, милорд, – сказала она с безошибочным намёком в голосе. Локвуд вернулся на место и подобрал свои карты. Мужчина рядом с Локвудом повернулся и зашептал что-то своему другу.
Гил мысленно вздохнул и бросил свои карты. Туз и король упали на стол. Фактически, его крёстной будет всё известно уже через три минуты.
– Джентльмены, – сказал он. – Вынужден просить разрешения оставить вас, чтобы принести этой леди свои извинения.
