Текст книги "Страсти по мощам"

Автор книги: Эллис Питерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава пятая

Проламываясь сквозь заросли, точно переполошившееся оленье стадо, на крик кузнеца со всех сторон сбегались люди и в ужасе замирали, увидев тело. Брат Кадфаэль опустился на колени и тщательно осмотрел его, тщетно пытаясь обнаружить хоть какие-то признаки жизни, но Ризиарт не дышал и сердце его не билось. В этот момент монах был единственным, кто находился рядом с мертвецом, все остальные, остолбенев, остались стоять у кустов. Люди затаили дыхание, и в воздухе повисла странная, напряженная тишина.

А затем все смешалось в сумятице и шуме. Протиснувшись сквозь обступивший поляну круг гвитеринцев, Сионед увидела тело своего отца. С отчаянным криком, в котором слышалась скорее ярость, чем скорбь, она бросилась к нему. Передар поймал ее за запястье и попытался удержать и привлечь к себе, но она вскрикнула, рванулась изо всех сил и, освободившись, упала на колени рядом с телом отца. Девушка потянулась, порываясь обнять покойного, и монах, чтобы помешать ей, склонился над телом и оперся рукой о траву у правой подмышки мертвеца.

– Нет! Ничего не трогай! Пока ни к чему нельзя прикасаться! Он может кое о чем нам рассказать.

Даже в такой страшный момент природная сообразительность не изменила Сионед. Сначала она повиновалась решительному тону Кадфаэля, но в следующий миг поняла, что он имел в виду. Она опустилась в траву, уронив руки на колени, не сводя с Кадфаэля вопрошающего взгляда широко открытых глаз. Губы ее беззвучно повторяли слова монаха: «Может кое о чем рассказать…»

Она знала, что отец ее мертв, но знала и то, что мертвые говорят, а порой и вопиют. И она происходила из гордого валлийского рода, для которого кровная месть – священный долг превыше скорби.

Тем временем гвитеринцы придвинулись поближе, кто-то нерешительно протянул руку и чуть было не коснулся тела.

– Нет! Оставь его! – властно потребовала Сионед и склонилась над отцом, желая оградить его от всех.

Между тем Кадфаэль призадумался. Опершись ладонью о траву возле груди Ризиарта, он почувствовал нечто странное, хоть и не мог понять, в чем дело. Наконец его осенило. Там, где он стоял на коленях, трава была влажной от прошедшего утром дождя, ряса мигом намокла и теперь прилипала к коленям. Однако справа от мертвого тела – там, где монах оперся рукой, трава была совершенно сухой, как будто туда и капли не упало. Кадфаэль решил проверить свою догадку и еще раз ощупал траву справа, вдоль тела Ризиарта, и только на уровне колен ощутил сырость. От разворошенной влажной травы заструился свежий аромат. Продолжив свою проверку, Кадфаэль убедился в том, что полоса сухой травы примерно той же ширины, что и само тело. – Странно! Очень странно! Это надо запомнить и хорошенько обдумать, но сейчас размышлять некогда – здесь еще много нужно осмотреть, прежде чем делать скоропалительные выводы.

За спиной у него возникла высокая, внушительная фигура – это был не кто иной, как приор Роберт, причем пребывавший в абсолютно несвойственном ему состоянии потрясения, напоминавшем приступы молитвенного экстаза брата Колумбануса. Таким, кажется, приора еще никто не видывал. В тишине, нарушаемой лишь тихими рыданьями Сионед, прозвучал его высокий, напряженный голос:

– Он мертв?

– Мертв, – отозвался Кадфаэль и, взглянув в широко открытые, горестные, но сухие глаза Сионед, удержал ее взгляд, обещая ей что-то, еще неопределенное, но очень важное. Девушка поняла его, и ей стало чуточку легче, ибо этот монах тоже был валлийцем и знал, что такое кровная месть. А она была единственной наследницей убитого – у него не было близкой родни – а стало быть, на ее плечи легло бремя долга, который сейчас важнее всего, даже скорби.

Неожиданно над поляной воспарил трепетный, восторженный голос приора:

– Узрите же все, каково мщение святой! Не говорил ли я вам, что кара ее обрушится на всякого, кто дерзнет противостоять ее воле? Кадфаэль, переведи им, что я говорю. Скажи им, пусть убедятся, как сбылось предреченное мною, и поостерегутся. Ибо святая Уинифред явила нам свое могущество и свой гнев.

Впрочем, в переводе не было особой надобности – люди и без того уразумели смысл сказанного. Те, что стояли поближе, в ужасе отшатнулись, со всех сторон послышались покорные голоса: ни за что на свете не станут они противиться желанию святой.

– Что посеешь, то и пожнешь, – изрек приор, – так и случилось с Ризиартом, ибо предостерегал я нечестивца, но он не внял.

Самые робкие из прихожан, устрашившись, повалились на колени. В конце концов, святая Уинифред не так уж много значила для них, пока ее не вздумали увезти – тогда-то они и поддержали Ризиарта. А теперь Ризиарт мертв, непостижимым образом лишен жизни, да еще и на собственной земле.

Сионед неотрывно смотрела на Кадфаэля. Она была мужественной девушкой и сдержалась, хотя готова была бросить гневные слова в мраморно-бледное, аристократическое лицо приора. И тут неожиданно заговорил Передар:

– Я этому не верю! – Его звонкий, страстный голос зазвучал над поляной. – Не могу поверить, чтобы кроткая, добрая святая так жестоко расправилась с хорошим человеком – да, хорошим, пусть даже он и ошибался. Да и будь она настолько безжалостна, что захотела его гибели, – а я в это ни за что не поверю! – то какая нужда была ей в луке и стрелах? Она спалила бы его небесным огнем – уж тут-то все бы поняли, какова ее сила. Отец приор, ты видишь перед собой убитого человека, и именно человеческая рука натянула лук и направила стрелу в цель. И причина на то была наверняка земная – должно быть, кто-то желал зла Ризиарту – видно, кому-то он крепко насолил. Зачем же обвинять в этом убийстве святую?

Эту пламенную тираду Кадфаэль перевел приору, который уже по тону Передара догадался, что юноша с ним не согласен.

– И молодой человек прав, – добавил Кадфаэль. – Эта стрела вовсе не упала с неба. Взгляни, под каким углом она вонзилась, – видишь, торчит из-под ребер и проткнула сердце. Скорее всего, она пущена с земли! Кто-то, надо думать, засел в кустах с коротким луком в руках. Правда, земля здесь идет под уклон, а значит, этот человек был, возможно, ниже ростом, чем Ризиарт, но даже если так…

– Святая могла избрать для своего мщения земное орудие, – высокомерно оборвал его приор.

– Если кто-то и послужил орудием, он все равно остается убийцей, – возразил Кадфаэль, – в Уэльсе тоже есть правосудие; мы должны известить о случившемся королевского бейлифа.

Все это время Бенед стоял поблизости и мрачно смотрел на распростертое тело, едва сочившуюся из раны кровь и торчавшее из нее древко с подрезанными перьями. Наконец он медленно произнес:

– Мне знакома эта стрела. Я знаю ее хозяина или, во всяком случае, того, чьим знаком она помечена. Охотники всегда помечают свои стрелы, чтобы не было споров из-за добычи. А у этой краешки перьев окрашены в синий цвет.

Несколько человек в толпе тяжело вздохнули – они тоже узнали этот знак.

– Это стрела Энгеларда! – заявил Бенед, и его поддержали три или четыре негромких голоса.

Пораженная Сионед подняла на него глаза, на ее окаменевшем лице отразились ужас и ярость. Ризиарт был мертв, и она ничем не могла ему помочь – оставалось лишь оплакать его и проводить в последний путь. Но Энгелард был жив, и некому здесь было вступиться за безродного чужака. Девушка резко выпрямилась и напряглась как струна, обводя собравшихся гневным взглядом.

– Мой отец доверял Энгеларду больше, чем кому бы то ни было, и тот скорее отрубил бы себе руку, чем поднял ее на него. Кто смеет утверждать, что он убийца?

– Этого я вовсе не говорил, – рассудительно возразил Бенед, – но стрела-то его, это точно.

– Он лучше всех в округе стреляет из лука, – раздался голос из толпы, не обвиняя, а лишь указывая на факт, – и к тому же всякий в Гвитерине знает, что он частенько ссорился с Ризиартом, – видать, было из-за чего.

– Из-за меня, – сурово промолвила Сионед, – скажи уж прямо, что ты имеешь в виду. Я-то ведь знаю правду куда лучше всех вас. Да, они ссорились не раз, случались у них перепалки, но, несмотря на это, понимали друг друга, и ни один из них не причинил бы другому вреда. Они ведь из-за меня спорили – так неужто я бы не знала, когда бы это грозило чем-нибудь им или мне. Да, бывали у них и стычки, но они уважали друг друга куда больше, чем любого из вас, и не без оснований.

– Кто знает, – негромко произнес Передар, – как далеко может зайти человек ради любви, даже наперекор собственной природе.

Сионед обернулась и смерила его презрительным взглядом.

– А я-то думала, что ты ему друг.

– Я и есть его друг, – Передар побледнел, но голос его звучал твердо, – я сказал бы то же самое не только о нем, но и о себе.

– Что они там толкуют про Энгеларда? – спросил приор Роберт, плохо понимавший, о чем говорят окружающие. – Брат Кадфаэль, скажи мне, о чем идет речь?

Кадфаэль постарался кратко изложить ему суть дела.

– Мне кажется, что в любом случае этого молодого человека надо расспросить о том, где он сегодня был и что делал, – возгласил приор, присваивая себе власть, на которую не имел здесь никакого права, – возможно, кто-то его видел и подтвердит это, ну а если нет…

– Сегодня утром он ушел вместе с твоим отцом, – промолвил отец Хью, сокрушенно глядя на Сионед, – ты сама сказала об этом. Они собирались вместе идти до полей на прогалине, а потом Ризиарт повернул, чтобы спуститься к моему дому, а Энгеларду предстояло подняться еще на милю к хлевам – телят принимать. Нам нужно выяснить, видел ли кто-нибудь твоего отца после того, как они расстались. Есть среди вас такие? – обратился священник к собравшимся.

Ответом ему было молчание. Между тем народу на поляне прибавилось. Те, кто тщетно прочесывал дорогу, подошли, чтобы сообщить о своей неудаче, и узнали здесь ужасную правду. Кое-кто прибежал из поселка – прослышав о том, что пропал уважаемый человек, многие поспешили на помощь. Посланец отца Хью вернулся из часовни с братом Жеромом и братом Колумбанусом. Однако никто из них не видел в этот день Ризиарта. И не нашлось никого, кто бы сказал, что встречал Энгеларда.

– Его необходимо расспросить, – заявил приор, – и если его ответы нас не удовлетворят, он будет задержан и предстанет перед бейлифом. Из всего, что мы тут слышали, следует, что он, безусловно, имел причину убрать Ризиарта со своей дороги.

– Причину?! – вспыхнув, вскричала Сионед – так порой тлеющий костер выбрасывает сноп яркого пламени. Непроизвольно девушка вновь заговорила по-валлийски, хотя окружающие наверняка сообразили, что английский она понимает, да и скрывать это теперь, увы, было незачем. – Но уж всяко не такую вескую, как ты! Отец приор, каждая душа в приходе знает, что ты задался целью любой ценой забрать от нас святую Уинифред, чтобы прославить свое аббатство, а главное – прославиться самому. И кто стоял на твоем пути, если не мой отец? Это ли не причина желать его смерти? Все эти годы никому и в голову не приходило поднять на него руку, пока ты не захотел завладеть мощами святой и не явился к нам. Спор Энгеларда с моим отцом тянулся долго – об этом все знали, ты же рассорился с ним только вчера, и как рассорился! Мы с Энгелардом молоды и могли подождать, а ты ждать не мог. И кто лучше тебя мог знать, что сегодня мой отец отправится лесом к Гвитерину? И что он не пойдет на попятную?

Перепуганный отец Хью простер руку, пытаясь заставить девушку умолкнуть:

– Дитя, дитя, – повторял он, – да разве можно говорить такие ужасные вещи о преподобном отце приоре – это же смертный грех?

– Я не о приоре говорю, – отрезала Сионед, – а перечисляю факты, а уж они сами за себя скажут. Если приору Роберту можно говорить о том, что его устраивает, то почему мне нельзя? Мой отец был для него единственным препятствием – и теперь его не стало.

– Дитя мое, но ведь каждая душа в нашей долине знала, что твой отец собирается сегодня ко мне, и, уж конечно, многим его привычные тропки известны куда как лучше, чем добрым братьям из Шрусбери, Мало ли кто имел зуб на Ризиарта – а тут представился удобный случай. К тому же и отец приор, и брат Ричард, и брат Кадфаэль были со мной с самой утренней службы.

Умоляюще сложив руки, священник обернулся к приору Роберту:

– Отец приор, ради Бога, не гневайся на эту девушку, несчастье помутило ей разум. У нее ведь такое горе – отца потеряла… Не стоит удивляться, если она всех нас обвинит в его смерти.

– Я ее ни в чем не виню, – сказал приор, хотя и довольно холодно, – однако я вижу, что она хочет бросить тень на меня и моих спутников, – ты должен ответить ей, что, как и многие другие, видел меня в течение всего сегодняшнего дня.

Отец Хью, довольный тем, что можно сказать хоть что-то определенное, обернулся к Сионед, чтобы пересказать ей слова приора, но девушка резко отпрянула от него. Самообладание покинуло ее, ей не терпелось высказать все, что у нее на душе, напрямую, без переводчика.

– Может, оно и так, отец приор, – с горячностью заговорила она по-английски, – да я и не думаю, чтобы из тебя вышел хороший лучник. Но человек, который пытался купить согласие моего отца, вполне мог найти другого человека, продажного, который сделал бы за него эту работу. Ведь твой кошель остался при тебе! Отец отверг его с презрением!

– Поберегись! – вскричал приор, утратив присущую ему сдержанность. – Ты берешь грех на душу! Я позволил тебе зайти далеко, снисходя к твоему горю/но ни слова больше!

Они смотрели друг на друга, как смотрят соперники на турнире, ожидая, когда герольд подаст сигнал к бою: приор – высокий, непреклонный и холодный, как лед, и она – стройная и прекрасная в своем гневе. Льняной чепец девушка обронила в кустах, и черные волосы рассыпались по плечам. И в этот момент, прежде чем Сионед успела бросить еще одно обвинение или Роберт пригрозить еще более страшным проклятием, послышались голоса – мужской и девичий. Двое, озабоченно переговариваясь, спускались вниз по склону. Шелест ветвей указывал на то, что люди спешили – верно, уловив беспокойный, угрожающий шум, торопились выяснить, с чего это столько народу собралось в глубине леса и в чем там дело.

Звук приближавшихся голосов отвлек Сионед. Девушка узнала их, и по ее лицу пробежала тень отчаяния и страха. Она растерянно огляделась по сторонам, но помощи ждать было неоткуда. Девичья рука раздвинула кусты, и Аннест, ступив на поляну, недоуменно воззрилась на толпу.

Тропка, с которой появилась Аннест, была совсем узенькой, не шире оленьего следа, и того, кто шел следом, не было видно. Сионед поняла, что у нее появился шанс, и мужественно попыталась его использовать.

– Возвращайся домой, Аннест, – отчетливо произнесла она. – Я скоро вернусь, и не одна – так что иди и приготовь все, что нужно для гостей. И поспеши – у тебя мало времени.

Она говорила это громко и настойчиво, в надежде на то, что Аннест, которая не успела заметить лежавшее в траве тело Ризиарта, тут же повернет назад.

Но эта попытка не удалась. Большая мужская рука мягко легла на плечо замешкавшейся Аннест и отодвинула девушку в сторону.

– Что-то эта компания расшумелась не в меру, – произнес высокий и звучный мужской голос. – Поэтому, Сионед, мы уж, с твоего позволения, пойдем все вместе.

Энгелард легонько, по-братски, обнял Аннест за плечи и, оттеснив в сторону, вышел на поляну.

Он не смотрел ни на кого, кроме Сионед, и направился прямо к ней, лишь на ходу заметив, что девушка странно напряжена, лицо ее словно окаменело, а глаза горят. Это немедленно отразилось и на его лице – улыбка, с которой он вышел из-за кустов, исчезла, Энгелард насупил брови и его синие, как васильки, глаза гневно вспыхнули. На приора Роберта он не обратил никакого внимания, будто того здесь и вовсе не было, и, подойдя к Сионед, протянул ей руки, а она вложила в них свои и на миг закрыла глаза. Поздно было корить его за неосмотрительность – он стоял у всех на виду и толпа смыкалась вокруг. Может быть, и не все были настроены к нему враждебно, но, так или иначе, закрывали ему путь к отступлению.

И в этот момент, когда Энгелард держал руки девушки в своих, взгляд его упал на мертвое тело. Юноша застыл как вкопанный – ужас поразил его столь же внезапно, как стрела сразила Ризиарта. Кадфаэль заметил, как губы его беззвучно прошептали: «Господи помилуй!» То, что произошло потом, было красноречивее всяких слов. Молодой сакс любовно и бережно переложил обе руки Сионед в свою ладонь, а свободной рукой ласково и нежно провел по ее волосам и лицу. Сила его чувства, скрытого в этом движении, была такова, что девушка чуть успокоилась, хотя сам Энгелард был потрясен настолько, что едва сдерживал дрожь. Затем он обнял ее за плечи, медленно обвел взглядом настороженные лица и опустил глаза, полные холодного гнева, на тело своего хозяина.

– Кто это сделал?

Энгелард огляделся по сторонам, ища того, кто по праву мог бы говорить за всех, перебегая взглядом с приора Роберта, присвоившего не принадлежавшие ему полномочия, на отца Хью, которого здесь знали и которому верили.

Не дождавшись ответа, он повторил вопрос по-английски, но окружавшие по-прежнему хранили молчание.

Нарушила его Сионед. С явным предостережением в голосе она промолвила:

– Кое-кто считает, что это сделал ты.

– Я?! – вскричал Энгелард, скорее удивленный, чем встревоженный, и, обернувшись, взглянул в ее умоляющие глаза.

Одними губами девушка чуть слышно прошептала:

– Они обвиняют тебя! Беги! Больше она ничего не могла для него сделать, и он понимал это – близость их была такова, что они порой обходились без слов, достаточно было и взгляда.

Энгелард быстро оглядел собравшихся, оценивая число возможных противников и расстояние между ними, но не двинулся с места.

– Кто обвиняет меня и с какой стати? – спросил он. – Сдается мне, скорее я мог бы подозревать любого из вас. Вы стоите тут над телом моего хозяина, а я провел весь день за Бринном, с коровами. Когда я вернулся домой, то увидел, Что Аннест беспокоится, что это Сионед так долго не возвращается. А тут еще мальчонка, что овец пасет, сказал, что в церкви сегодня не служили вечерню. Вот мы и решили ее поискать, а сюда пришли, заслышав шум да гомон, который вы подняли. И поэтому я спрашиваю еще раз – и не успокоюсь, пока не получу ответа – кто это сделал?

– Мы все хотели бы это знать, – промолвил отец Хью. – Сын мой, никто из нас тебя не обвиняет – просто у нас есть к тебе кое-какие вопросы, а тому, у кого совесть чиста, ни стыдиться, ни бояться нечего. Ты, верно, еще не присмотрелся к стреле, что сразила Ризиарта? Взгляни-ка повнимательнее.

Нахмурившись, Энгелард шагнул вперед и взглянул – сначала, на лицо покойного, и лишь потом на стрелу. Юноша сразу узнал знакомую синюю окраску оперенья и ахнул.

– Это моя стрела, – он поднял глаза и с подозрением взглянул на толпу, – или подделана под мою. Нет, точно моя, я узнаю оперение. Я заново оперил стрелы с неделю назад.

– Он узнал свою стрелу? – требовательно вопросил приор Роберт. – Он признает это?

– Признаю? – воскликнул Энгелард по-английски. – Да что тут признавать? Я просто говорю, что это моя стрела. Кто ее выпустил, как она сюда попала, – об этом я знаю не больше тебя, но свою стрелу я всегда узнаю. Да разрази меня гром – неужто вы думаете, что если б я был причастен к этому злодейству, то оставил бы свою стрелу в ране? Вы, верно, считаете, что раз я чужестранец, то стало быть, и дурак? И как вам вообще в голову пришло, что я способен замыслить зло против Ризиарта? Ведь он предоставил мне, беглецу из Чешира, кров и пищу, он стал мне другом.

– Сколько бы он ни сделал тебе добра, – как-то неохотно промолвил Бенед, – да только дочку-то за тебя отдавать не хотел.

– Не хотел, и поступал, по своим понятиям, правильно. Я это знаю, потому что уже немало разузнал об Уэльсе. И хотя обидно мне было, я понимал, что разум и обычай на его стороне. И он не сделал мне ничего худого, хоть я и бывал порой нетерпелив и самонадеян. Во всем Гуинедде не было человека, которого я уважал и любил бы больше, чем Ризиарта. Да я бы скорее глотку себе перерезал, чем навредил ему!

– Отец всегда знал это, – сказала Сионед, – и знает сейчас, так же, как и я.

– Однако стрела-то твоя, – удрученно произнес отец Хью. – Что же до того, чтобы спрятать ее или подменить, то вполне могло статься, что после этого тебе поважнее было скорее скрыться.

– Да если бы я и задумал такое, – отозвался Энгелард, – хотя, Боже упаси, чтобы я и помыслил о таком мерзком злодеянии, я мог бы запросто использовать чужое оружие, как сейчас какой-то негодяй воспользовался моим.

– Но, сын мой, – грустно продолжал священник, – такой человек, как ты, мог совершить это без обдуманного намерения. Опять разговор зашел о Сионед, вспыхнула ссора, ты пришел в ярость, а под рукой у тебя лук. Никто и не предполагает, что это было задумано заранее.

– Да сегодня у меня вообще с собой лука не было. Я весь день скотиной занимался – на что мне лук-то был нужен?

– Расследовать все детали, касающиеся этого происшествия, – дело королевского бейлифа, – властно заявил приор Роберт, вновь подчеркивая свою руководящую роль. – А нам следует расспросить этого юношу, где он был весь день, что делал и кто может это подтвердить.

– Ни одного человека со мной не было. Ведь хлева за Бринном находятся на отшибе, пастбища там хорошие, но дорог поблизости нет. Две коровы сегодня отелились – одна после полудня, а другая малость попозже. Роды были тяжелые, мне пришлось изрядно потрудиться, но телятки живы и здоровы, уже на ножках стоят. Вот вам и подтверждение тому, что я делал.

– А с Ризиартом ты расстался по пути, на полях?

– Да. И сразу же отправился туда, где меня ждала работа. А снова я его увидел только сейчас.

– Неужто, кроме тебя, возле хлевов ни души не было? Может кто-нибудь подтвердить, что ты пробыл там весь день?

Похоже, никто из гвитеринцев не собирался перехватывать инициативу у приора. Энгелард быстро огляделся, оценивая возможность побега. Аннест молча шагнула вперед и встала рядом с Сионед. Брат Джон проводил девушку одобрительным взглядом, понимая, что это единственное, чем она может выразить подруге свою преданность.

– Энгелард вернулся домой только полчаса назад, – твердо заявила она.

– Дитя мое, – печально отозвался отец Хью, – то, что мы знаем, где Энгеларда не было, ни в коей мере не может свидетельствовать о том, что он не солгал, утверждая, что был за Бринном. Обе коровы могли отелиться гораздо раньше, чем он нам сказал, и этого мы проверить не можем. А коли так, откуда нам знать, что у него не было времени сбегать сюда, сделать это черное дело и вернуться к телятам, – так что никто его и не заприметил. Боюсь, что до тех пор, пока мы не найдем кого-нибудь, кто видел Энгеларда в то время, когда случилась эта беда, нам придется держать его под замком, а там, глядишь, приедет королевский бейлиф и снимет с нас эту обузу.

Гвитеринцы тихонько переговаривались. Все здесь очень любили Ризиарта, и многие заподозрили аллтуда; другие были настроены менее решительно, но все сходились на том, что чужака надо задержать, пока не будет установлена его вина или доказана его невиновность.

– Это справедливо, – промолвил Бенед, дружный хор голосов поддержал его, и толпа сдвинулась плотнее.

– Эх, навалились да загнали в угол одного-единственного англичанина, – с негодованием прошептал брат Джон на ухо Кадфаэлю, – и чтобы он ни говорил, ему не оправдаться – кто его слушать станет? А ведь все, что он сказал, чистая правда, как пить дать! Да разве он похож на убийцу?..

Все это время Передар стоял неподвижно, не отрывая глаз от Энгеларда, лишь изредка бросая исполненный сочувствия взгляд на Сионед. Когда приор Роберт властным мановением руки указал на Энгеларда и гвитеринцы, повинуясь этому жесту, стали медленно приближаться к юноше, готовые его схватить, Передар слегка отступил к краю поляны. Кадфаэль приметил, как он поймал взгляд широко раскрытых глаз Сионед и кивнул, поняв ее безмолвную просьбу. Отчаявшаяся было девушка поняла его, глаза ее блеснули, и она быстро шепнула что-то на ухо Энгеларду.

– Исполните свой долг перед принцем и святой церковью, – приказал приор Роберт, – возьмите этого человека.

На какой-то миг все замерли, а затем дружно бросились вперед, но там, где отступил Передар, в их кольце образовалась брешь. Энгелард метнулся в сторону, будто намереваясь прыгнуть в самую гущу кустарника, а потом неожиданно наклонился и, подхватив валявшийся на траве сук, завертел им над головой. Двое из наступавших повалились на землю, остальные отскочили. Прежде чем они успели собраться с духом, Энгелард резко повернул в другую сторону, перепрыгнул через одного из упавших, бросился навстречу наступавшим, оттолкнул одного, который чуть было не схватил его, и устремился в разрыв в их рядах, оставленный Передаром. Отец Хью отчаянно закричал, призывая Передара задержать аллтуда, и Передар кинулся к Энгеларду. То, что случилось потом, так и осталось неясным, хотя кое-какие соображения у Кадфаэля были. Вышло так, что в тот самый момент, когда Передар, протянув руку, едва было не ухватил Энгеларда за рукав, он наступил на гнилую ветку – ветка хрустнула, и, споткнувшись, юноша полетел лицом в кусты. Видимо, при падении ему сбило дыхание – во всяком случае, он даже не сделал попытки подняться, и Энгелард беспрепятственно проскочил мимо.

Однако это еще не означало, что беглецу удалось уйти от погони. Те из преследователей, кто оказался поближе, видя, как обернулось дело, припустили ему наперерез с противоположных концов поляны. Слева огромными скачками, будто борзая, приближался длинноногий слуга Кэдваллона, а справа несся брат Джон – ряса его развевалась, и земля дрожала от топота обутых в сандалии ног. Пожалуй, в первый раз в жизни приор Роберт от души порадовался, глядя на брата Джона, правда, и в последний.

Теперь бежали только эти трое, и, как ни быстроног был Энгелард, все же казалось, что долговязый слуга успеет его настичь и что вот-вот произойдет столкновение. Кэдваллонов слуга протянул длинную ручищу и ухватился за край туники Энгеларда, а с другой стороны уже приближался брат Джон. Приор Роберт вздохнул с облегчением, полагая, что еще миг, и зажатый в клещи беглец будет схвачен. Но тут брат Джон, нырком бросившись вперед, схватил долговязого валлийца за ноги. Тот повалился на траву, а Энгелард вырвал тунику, прыгнул в кусты и был таков – только ветки затрещали.

Половина преследователей в пылу охотничьего азарта устремилась за беглецом в лес, хотя многие из них не питали к Энгеларду вражды, да и шансов на поимку, по правде сказать, было маловато. Однако коли уж свора спущена, она бежит по следу. Между тем на поляне события приняли иной оборот. Там-то уж, во всяком случае, справедливость должна была восторжествовать, и виновник был налицо.

Брат Джон отпустил ноги опрокинутого им валлийца, миролюбиво отмахнулся, когда тот попытался его ударить, и промолвил по-английски, громко, но для большинства окружающих невразумительно:

– Да успокойся, парень! Тебе-то что он сделал? Ей-Богу, я не хотел, чтобы ты сильно ушибся. Но ежели думаешь, что тебе здорово досталось, то успокойся! Вот уж кому достанется по первое число – так это мне.

Джон поднялся на ноги, отряхнул прицепившиеся к рясе колючки и листья и с довольным видом огляделся вокруг. Здесь, на поляне, высился мрачный приор Роберт, чопорный потомок нормандских лордов. Еще не оправившись от потрясения и разочарования, он обдумывал, какой небывалой каре предать изменника. Там же была и Сионед, усталая и подавленная, но зато в глазах ее светился огонек надежды. А рядом с ней, обняв подругу за талию, словно желая защитить ее, стояла Аннест, и сияющий взгляд ее был устремлен на Джона. И что значили все громы и молнии приора в сравнении с ее восхищением и благодарностью!

Словно посланники рока, с обеих сторон к Джону подступили брат Ричард и брат Жером.

– Брат Джон, ты совершил непростительный проступок и будешь предан суду.

Джон безропотно последовал за ними. Сколь бы тяжким ни было его положение, он никогда в жизни не ощущал себя более свободным. Теперь ему нечего было терять, кроме уважения к себе, а этим он твердо решил не поступаться.

– Неверный и недостойный брат, – в негодовании прошипел приор, – что ты наделал? Не вздумай отрицать того, чему все мы были свидетелями. Ты не просто попустительствовал побегу преступника, но и помешал верному слуге задержать его. Ты намеренно повалил этого доброго человека, чтобы дать Энгеларду уйти. Ты предал церковь и закон, и тем самым поставил себя вне церкви и вне закона. Если можешь сказать что-нибудь в свое оправдание, говори сейчас.

– А по-моему, – смело отвечал брат Джон, – этого парня обвинили поспешно, без достаточных оснований, по одному только подозрению. Я разговаривал с Энгелардом, и у меня сложилось о нем свое мнение. Это славный малый, открытая душа – такой никогда ни на кого не напал бы исподтишка, не говоря уж о Ризиарте, которого любил и почитал. Я не верю, что он имеет отношение к гибели своего хозяина. Сдается мне, он не успокоится, пока не узнает, чьих это рук дело, и тогда помоги Господи убийце. Я дал парню эту возможность и желаю ему удачи!

Склонив друг к другу головки в знак взаимной поддержки, девушки выслушали Джона; и хотя смысл большинства английских слов был для Аннест неясен, она уловила пафос его речи и лицо ее просияло. Тут приор Роберт был бессилен, сам того не подозревая. Зато брат Кадфаэль понял это очень хорошо.

– Бесстыжий! – прогремел приор, рассвирепевший до того, что не сумел скрыть возмущения за обычной маской вкрадчивого благолепия. – Ты навлек бесчестие на наш орден и сам осудил себя, своими же устами. По валлийским законам, я не имею права карать за преступления, совершенные на этой земле. Расследованием преступления, которое вопиет об отмщении, займется королевский бейлиф. Но если подвластный мне человек преступил закон этого края, где мы гости, его ожидают две кары. За власти Гуинедда говорить не берусь, но наказать тебя своей властью я могу, и сделаю это. Тебе не отделаться обычной епитимьей. Я предам тебя строгому заключению до тех пор, пока не смогу обсудить твою судьбу со здешними светскими властями, и отказываю тебе в утешении и благодати святой церкви!

Сказав это, приор погрузился в раздумье. Бедный отец Хью совсем растерялся от этого потока угроз и обвинений.

– Брат Кадфаэль, – промолвил Роберт, собравшись с мыслями, – спроси отца Хью, есть ли здесь надежная темница, чтобы поместить туда этого нечестивца.

Признаться, брат Джон не ожидал такого поворота событий. Он ни в чем не раскаивался, но, как человек практичный, тут же осмотрелся по сторонам, оценивая возможность унести ноги. Как и Энгелард, он пригляделся к окружавшему его людскому кольцу, выискивая места, где оно было неплотным. Он широко расставил ноги и слегка пригнулся, очевидно примериваясь, как бы половчее двинуть Ричарда локтем в живот, подсечь ноги Жерому и броском вырваться на волю. Остановился брат Джон как раз вовремя, когда прозвучал спокойный голос брата Кадфаэля.