Текст книги "Марион: история ведьмы (СИ)"
Автор книги: Эллин Крыж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
4. АВГУСТ – ФЕВРАЛЬ
Они были серые, с яркими точками и лучиками. Его глаза. Марион убедилась в этом немедленно, на следующее утро. Потому что, когда она открыла окно и выглянула во двор, он стоял внизу и, задрав голову, смотрел вверх. Помахал ей рукой:
– Доброе утро, красавица. Какой номер твоей двери?
– Девятый! – сердито ответила она, с треском захлопывая окно, так что задребезжали стекла и проснулся Рене.
Сидя на кровати, он с удивлением наблюдал, как мать присев на полу, возле камина нервным движением стучит по кремню, пытаясь разжечь огонь. Наконец, после нескольких попыток ей удалось поджечь трут, а от него дрова в камине. Она почти швырнула туда чайник так, что он едва не соскочил с крючка. Вода расплескалась и зашипела, попав на пылающие дрова.
– Мама, что случилось? – удивленно воскликнул Рене, не понимая состояния матери. Тут раздался стук в дверь. Марион схватилась за голову:
– О, наказание Господне! Рене, открой.
Мальчик послушно соскользнул с кровати и босиком в одной ночной сорочке зашлепал к двери. На пороге стоял незнакомый мужчина. Не только Рене, но и Марион с интересом рассматривала его при свете дня.
– Привет, малыш, – сказал Огюстен, обращаясь к мальчику, а не к хозяйке комнаты.
– Здравствуйте, месье.
– Вижу, мама научила тебя хорошим манерам, – усмехнулся он, без церемоний швыряя шляпу на табурет и укладывая сверху плащ. – О, ты уже поставила чай, дорогая. Благодарю, – мягким голосом сказал он, томно посмотрев на Марион застывшую посреди комнаты. – Ну что ты, дорогая, вижу не рада мне?
– Прекратите ломать комедию.
– Мама, кто это?
Марион тяжело вздохнула:
– Бандит…
Откинув голову, Огюстен громко расхохотался.
– Что ж, на завтрак, по крайней мере, я могу рассчитывать. По твоей милости я мог подохнуть от холода у твоей двери этой ночью.
– С сожалением вижу, что этого не произошло, – отвечала Марион, плотнее кутаясь в вязанную шаль. Рене воспользовался случаем, чтобы одеться и теперь был готов к обязанностям защитника своей матери.
– Что вам угодно, месье? – серьезным тоном осведомился он.
– Пока только выпить чего-нибудь горячего, а там посмотрим.
– Вы не в трактире, – сурово напомнила Марион.
– Жаль, иначе непременно заказал бы себе целого жаренного барашка. Я голоден, как последний хищник на этой улице.
– Сожалею, – ответила хозяйка голосом, от которого веяло могильным холодом. Даже Рене удивился:
– Мама, ну чего ты такая злая?
– Вот и я это же самое хочу знать, – живо подхватил Огюстен, почувствовав союзника. – Тебя как зовут, малыш?
– Рене Шарантон. А вас, месье?
– Огюстен. Будем знакомы. – Он пожал руку Рене очарованному той бесподобной наглостью с какой парижанин проник в их дом, нарушив привычное однообразие.
Накинув покрывало на постель, Огюстен уселся на краю кровати, поближе к столу, поскольку табуреток в комнате было всего две. Марион уже не имела сил возражать и молча заваривала чай. Налив три больших кружки, поставила их на стол и подала на тарелке булку с маслом. Рядом поставила мед. Подумав, со вздохом смирения достала с каминной полки бутылочку коньяку. Глаза гостя сверкнули, но Марион тут же охладила его пыл.
– Одну ложку. В чай. А то простудитесь, – строго сказала она, присаживаясь к столу. – А после завтрака уберетесь к себе домой, месье. Вы где живете?
– У черта на рогах, в Пасси, – отозвался студент. – Это как раз на другом конце города.
Посмотрев на Марион, он улыбнулся:
– Так что этой ночью я всё равно бы, при всем желании, не попал домой. Можете не винить себя.
– Ну знаете… Это уже слишком! Хоть бы подумали, в какое положение вы ставите меня.
Огюстен беззаботно повел рукой с бутербродом:
– А что, твоим соседям это на пользу. Раньше ты была ведьмой с безупречной репутацией, а теперь стала как все. Так что они меньше будут к тебе цепляться. Я хочу тебе помочь, только и всего.
Марион яростно впилась зубами в край булки с медом, считая за лучшее промолчать.
Огюстен разглядывал комнату, пил чай и, задумавшись о чем-то своем, перестал болтать без остановки. Марион заметила, что у него как бы два лица, вернее, только два возможных настроения на лице. Либо он улыбается и тогда кажется веселым, либо, в спокойном состоянии, или когда он погружен в размышления, улыбка исчезает и лицо сразу становится грустным. Вне зависимости от того, о чем именно он думает. Выражения каменного покоя ему просто было не дано. Всё что не веселье – то грусть, по крайней мере на лице.
– Ты куда-нибудь уходишь днем? – спросил он. У неё не оставалось уже терпения на такие осторожные мысли как: "Он наверняка хочет обокрасть квартиру, если спрашивает буду ли я дома". Она просто ответила: "Да ухожу, причём скоро".
– Проводить тебя?
4(2)
– Вам это не по дороге.
– Не волнуйся, мне куда угодно сейчас "по дороге". Я свободен как ветер.
– Ладно.
Они уже покончили с завтраком и Марион убирала посуду.
– Ждите меня на улице. Я оденусь и сейчас сойду вниз.
На удивление он не стал возражать, а поблагодарил, взял шляпу, плащ и ушел. Марион нарочно собиралась медленно, надеясь, что когда она выйдет, его уже не будет. Но, когда выйдя в переулок, она действительно не увидела Огюстена, то почувствовала такое жестокое разочарование, что даже не пыталась его скрыть. С досады она топнула ногой и чуть не расплакалась, как глупая девчонка. Кто-то тронул ее за плечо.
– Да здесь я, просто ужасно хотелось видеть, сильно ли ты расстроишься.
– Ни капельки я не расстроилась! – заявила Марион, кусая губы расползавшиеся в неудержимой улыбке.
Вот негодяй, он всё-таки поймал ее врасплох. И ничего не говорил, пока они шли к набережной. Этой победы ему пока было достаточно. Марион сама заговорила с ним. Чувствуя, что дальнейшее молчание невыносимо, и она выглядит как невеста только что прибывшая из монастыря, ведьма, сделав над собой усилие, завела светскую беседу.
– Не будет ли нескромностью спросить, чем месье зарабатывает себе на жизнь? Как я поняла, с университетом вы уже распрощались.
– Не совсем. Я прикончил его, это правда. Хотя скорее – он меня. Сейчас по-прежнему много времени провожу в студенческом поселке, зарабатываю тем, что пишу молодым адвокатам речи, иногда на латыни, это стоит дороже на три экю, а филологам продаю сочинения на любые темы. Могу подготовить желающих поступить в Сорбонну, написать трактат по философии или истории. Ради Бога, лишь бы платили. Но этого всё равно с трудом хватает на жизнь.
– Так женитесь на богатой вдовушке и разом решите все проблемы, – шутя посоветовала Марион. Жантильи загадочно посмотрел на неё:
– Я подумаю. Вы ведь тоже вдова?
– Но я не богата. Вам, сударь, это известно.
– Не уверен. Судя по тому, что болтают о вас в городе, вы имеете приличный доход.
– Обольститель! – фыркнула Марион. – Как свататься, так даже перешли на "вы"? Не дразните меня, а то вдруг возьму и соглашусь. Что станете делать?
– Брошусь с моста в Сену. От счастья, – не задумываясь, ответил ее кавалер. – Кстати, куда мы идем?
– Я иду на работу, а вы, сударь, право не знаю куда.
– Ага, ясно. Вас ждет Маржери. Хорошо, я провожу вас до Люксембурга, а потом исчезну, как тень.
Марион смерила его взглядом:
– Сделайте такое одолжение.
Она не без удовольствия отметила его невольный переход на "вы". Что ж, пока счет один-один. Посмотрим, чья возьмет. Марион уже захватила идея превратить этого разбитного малого в приличного человека, ее хорошего друга. Но у двери дома номер тринадцать им пришлось расстаться. Марион поблагодарила своего провожатого и просила его больше не попадаться ей на глаза. Огюстен обещал не надоедать и появиться дня через три, не раньше. Ну, в крайнем случае, завтра. С материнским укором она помахала ему рукой.
И постучала в дверь.
* Название «Август-Февраль» намекает на то, что имя Огюстен (Августин лат.) – значит «принадлежащий августу». А дело-то было зимой…
4(3)
У Маржери был назначен совет.
Первая королевская фаворитка снова была беременна, и остальные возможные претендентки просто из кожи лезли, стараясь занять ее место. Обстановка осложнялась тем, что в последнее время дамы предпочитали приходить на дом к колдунье, чем видеть ее в Лувре. Им нужны были личные беседы без свидетелей, а Барбаре нужно было постоянное присутствие Марион. Проводя весь день в Люксембургском квартале, принимая клиенток, вернее, скрывшись за ширмой, помогая Барбаре вести приемы, Марион совершенно забыла о своем новом знакомом и вспомнила о нем уже поздно вечером, возвращаясь к себе домой. Маржери отвезла ее в своей карете. Проезжая по переулку, где вчера, только вчера, она столкнулась с компанией пьяных гуляк, Марион вспомнила своё забавное приключение, стоившее ей чашку чая.
На следующий день Огюстен не появился и через два дня тоже. Марион вздохнула с облегчением и занялась привычными делами. Но когда зазвонили к воскресной мессе, и она сообразила, что уже почти неделю не видела своего "бандита", сердце кольнуло что-то вроде тревоги.
Возвратившись из церкви, она застала его у себя дома. Они мирно беседовали с Рене, сидя рядышком на кровати. Марион от удивления вытаращила глаза и застыла памятником жене Лота, потом спокойно сняла свою темную накидку и повесила на гвоздь. Улыбающийся Огюстен поднялся ей навстречу.
– Каждому воздастся по вере его! Господь услышал твои молитвы, дочь моя, – наставительно проговорил он, подражая тону пастора.
– Здравствуй…те, – запнувшись, проговорила она. – Давно вы здесь?
– Да, мы вас ждем уже часа два, так что мне, пожалуй, пора уйти. Не буду вам мешать. Он подал руку Рене и действительно собрался уходить. Марион рассердилась.
– Если я настолько внушаю вам страх, что вы удираете при первом моем появлении, то не проще ли было не приходить?
– Что вы, мадам, – ответил Огюстен, надевая шляпу. Я приходил только посмотреть на вас и убедиться, что всё в порядке. И совершенно не имею желания, чтобы меня ругали в воскресенье с утра. Меня удовлетворила приятная беседа с вашим сыном и не хотелось бы портить впечатление от визита.
И он преспокойно ушел. Марион с досадой пожала плечами. Ей казалось, что ничто на свете так не выводит ее из себя, как эта кошмарная способность Огюстена удивлять ее каждую секунду, всё время поступать не так, как она ожидала, произвольно появляться и исчезать без всякого повода и без видимых усилий. Она бы уже не удивилась, если бы он секунду назад выйдя через дверь, тут же появился бы из камина, как привидение. Но бывший студент исчез окончательно, и это снова ее раздражало.
– О чем вы с ним говорили, – в конце концов спросила она Рене. Сын махнул рукой:
– Так, о разном. Тебе будут неинтересно, мамочка.
– Что это за тон?! – вспыхнула она, уловив странно знакомые небрежные нотки в голосе сына. Рене мило улыбнулся:
– Ну ладно, я расскажу, если ты так хочешь.
– Нет, не хочу. Храните свои тайны, мне нет до них никакого дела. – Она села за стол и оценив, что сын подогрел ей завтрак, принялась за еду.
– А это что? – кивнула она на тарелку прикрытую салфеткой.
– Копченый окорок, мама. Очень вкусный, попробуй.
Она исподлобья глянула на сына.
– Откуда?
"Откуда", вернее "от кого", она прекрасно знала, но хотела услышать ответ.
– Один мой друг принес. Подарок.
– Сказал бы своему другу, что я никаких подарков не принимаю.
Рене наивно раскрыл глаза, в которых скользнула снисходительная насмешка:
– А это подарок не нам, а мне. Просто я угощаю тебя. Попробуй.
– Ну, спасибо.
После еды Марион села составлять гороскоп для одной высокопоставленной придворной дамы. Рене отправился гулять на улицу. Гороскоп маркизы не складывался. Закрыв глаза, Марион пыталась представить себе, как выглядела комната до ее прихода. Она видела, как двое сидят на кровати, оживленно беседуют. Она слышала их. Про неё не было сказано ни слова. Рене говорил о своей бабушке, об их жизни в Ивелине, рассказывал, как отец брал его с собой на охоту. Огюстен слушал, сам рассказывал смешные случаи из своего детства, обещал научить Рене обращаться со шпагой, спросил, чей рисунок висит на стене. Рене признался, что не его, а соседской девочки, с которой они подружились. Марион видела, что в комнате ее действительно "не было". Двое мальчишек не говорили о ней и не думали, их занимали только собственные дела.
Марион встала и провела руками по воздуху в том месте над кроватью, где сидел Огюстен. Очертила в воздухе его фигуру. Забросив гороскоп маркизы, провидица достала из сундука карты и принялась раскладывать большую звезду, раскрывая место новоявленного пришельца в своей жизни. Карты говорили, что она его не ждала и не звала, но теперь раз уж он появился, то никуда не денется, и ей надо набраться терпения и ждать. Ей гарантировалось множество проблем, но ни одного обмана или предательства со стороны мужчины она в раскладе не увидела. Карты говорили о хорошем и о больших переменах в ее жизни. Раздраженно смешав их, Марион перетасовала колоду и забросила на прежнее место. Гороскоп маркизы теперь казался ей более ясным, чем собственный, и она занялась работой.
4(4)
Через два дня встретив Огюстена на рынке, она без возражений позволила ему проводить себя домой. Они стали иногда встречаться. В основном, у неё дома. Он появлялся, как раньше, незапланированно, и, возвращаясь домой, она гадала, будет ли он ждать ее или нет. Поскольку она думала о нем постоянно, дар ясновидения стал ей часто изменять в отношении их свиданий, и Огюстен снова был в выигрыше. Он заставлял ее ждать с нетерпением, большего ему и не было нужно. Их отношения по-прежнему были неглубокими и только дружественными. Марион это устаивало, что думал Жантильи, ей было неизвестно. Иногда он, по его выражению, брал отпуск на пару дней и исчезал бесследно. Она знала, что он шатается по трактирам с прежними друзьями и подружками. Марион была в ту пору очень занята в фирме Маржери и не огорчалась его отсутствием. Она точно знала, что однажды он снова появится, и была спокойна.
В конце зимы зарядили дожди. Придворные снова впали в манию преследования и наперебой заказывали яды и противоядия. Постоянно опасаясь быть отравленными, они требовали назвать им имена тех, кто возможно будет или уже делал попытки покушения на их жизнь. Барбара отвечала, что колдунья не частный сыщик. Она может помочь, но имейте же совесть, господа, обращайтесь хоть иногда и в полицию, а не только к магии!
Благодаря своему прочному положению при дворе и сильной поддержке нескольких фаворитов Его Величества, колдунья Маржери могла себе позволить и более смелые заявления. В Лувр она отправлялась теперь только в сопровождении двоих телохранителей. Дом в Люксембургском квартале превратился в роскошный особняк. Марион по-прежнему помогала ей, так же как все другие участники союза. И так же, как они, получала свою долю прибыли. Хотя львиная доля денег к огорчению Барбары уходила на декорации: костюмы, магические шары, зеркала, отделку особняка и прочую чепуху, не считая сырого мяса для филина и рыбы для кота, без которых никак нельзя было обойтись.
Марион была очень занята. В любое время дня и ночи ей приходилось быть готовой к поездке в Люксембург.
Огюстен не появлялся. Рене грустил, потому что маленькая девочка из соседнего дома, его подружка, тяжело болела. Денег на хорошего врача у ее родителей не было, к репутации Марион они питали глубокое презрение, подкрепленное страхом. Они утверждали, что в болезни их дочери виновата она, ведьма живущая по соседству, и грозили донести на неё в церковный суд.
Всё это не радовало. Марион чувствовала, что ей остро необходимо с кем-нибудь поделиться своей усталостью. Но из-за плохой погоды и ежеминутной возможности вызова к Маржери она никак не могла выбраться на Монмартр и слегка отдохнуть в "Ликорне" в обществе Марселы Фарду.
Огюстена она не видела больше месяца. Иногда заходила кошка, та самая, пестрая, по наглости схожая с Огюстеном. Но занимала она намного меньше места и если так же, как он, не умолкала ни на минуту, то ее мурлыканье значительно меньше действовало на нервы.
И всё-таки Марион чувствовала, что обделена чем-то важным. Так чувствует себя человек давно не видевший солнца. Она говорила себе, что именно в этом причина – в дожде. Который день льет дождь. На душе – смутная серость, она действительно скучает по солнцу, хотя, когда оно есть, никто особенно не обращает на него внимания.
Правда сердце подсказывало, что такое бывает не только с солнцем…
* * *
В один из ранних вечеров, когда на улице было уже совсем темно из-за дождя, Рене услышал шорох за окном. Кто-то царапал стекло.
– Мама, как думаешь, это наша кошка?
– Открой, посмотри, – безразлично ответила Марион. Она сидела на низкой скамеечке у камина и следила, чтобы не выкипел суп.
Рене отворил окно. Черная фигура взобралась на подоконник. Взмахнув мокрым плащом, как летучая мышь крыльями, человек спрыгнул в комнату.
– Добрый вечер.
Марион всплеснула руками:
– Господи, тебя мне только и не хватало!
– Тише, – попросил Огюстен, быстро закрывая ставни. – Надеюсь, ты действительно скучала?
– Ни капли!
– Ладно, я ненадолго.
Освободившись от тяжелого плаща, он упал на кровать и закинул скрещенные ноги на деревянную низкую спинку. Закрыл глаза.
– Ты что заболел? – спросил Рене, садясь рядом.
– Да нет, пришлось порядком побегать за этот день. Устал.
– Где ты пропадал?
Огюстен качнул головой из стороны в сторону:
– И тут и там. Дела. А у вас, как жизнь?
– Так себе, – вздохнул Рене. – Скучно. Ничего не происходит. – Везет же людям! – засмеялся Огюстен, из-под опущенных век быстро глянув на Марион.
4(5)
Она не оборачивалась и старательно делала вид, что всё это ее не касается. Даже со своего места у камина она слышала постепенно успокаивающееся прерывистое дыхание мужчины и чувствовала, что он появился неспроста. Сердито налила рюмку коньяка и протянула Огюстену. Тот немедленно пружинисто сел.
– М-м… Спасибо, ты – ангел, – кивнул он, возвращая пустую рюмку. – Мне вообще то пора…
Рене умоляюще посмотрел на маму.
– Так, – сказала Марион, решительно уперев руки в бока и стараясь вообразить, что бы на ее месте сказала Марсела. – Вы, месье, пойдете куда вам угодно лишь после того, как всё объясните. И если я сочту нужным вас отпустить. Выкладывайте, в чем дело!
Огюстен протянул руку, отстранил ее и встал:
– Мне правда пора уйти.
– Всё-таки, что случилось?
Он прислушивался к какому-то шуму на улице. В ответ на ее вопрос скорчил кислую мину, ему не хотелось говорить.
– Вообще-то, за мной гонится полиция.
– За что?
– За драку, обычное дело. Эта каналья, кажется, был дворянин. Ну, а мне наплевать, честные господа не играют краплеными картами! Вот я и… Врезал ему.
– Шпагой? – ужаснулась Марион.
– Если бы! Кулаком в зубы. За это вряд ли посадят, тут сразу виселица, без разговоров.
– Что будете делать? Бежать из города?
Огюстен беспечно двинул плечом:
– Зачем? Да и куда мне бежать. Фараоны меня в лицо не видели, переждать бы пару часов и всё. Правда, если он сказал приметы, они немножко покрутятся в студенческом поселке, вокруг Сорбонны, возле университета, но это на пару дней.
– Короче, – прервала его Марион, – вам нужна неделя, не меньше?
– Пожалуй, да. Но не волнуйся, я завтра отправлюсь к себе, в Пасси.
– Они могут добраться и туда.
– Могут, – спокойно согласился он. – А что делать. Ладно, извини, я пойду. Постучусь в "Ликорн". Я бы сразу туда и пошел, но твой дом был ближе. Прости.
Первый раз за время их знакомства он за что-то извинялся. Марион уже поняла, что он вот так и уйдет, не желая просить ее о помощи.
– Оставайтесь, – неожиданно для себя сказала она. Огюстен никак не отреагировал на предложение, просто встряхнул плащ, который держал в руках, и повесил его на гвоздь, рядом с накидкой Марион. Рене взглянул в окно:
– Во дворе полицейские. Хорошо, что ты останешься тут.
– Хорошо, нечего сказать, – пробормотала Марион.
Огюстен наклонился к ней:
– Не волнуйся, буду спать у твоей двери, как собачка, – шепнул он ей на ухо. – Пока сама не позовешь.
– Не надейтесь, – так же тихо ответила Марион. Достала из сундука еще одно одеяло и вытащила из их постели тюфяк. Зимой они с Рене спали на двух, так было теплей. Теперь она бросила один на пол, правда не под дверью, а у камина. Огюстен молча повел бровями, давая понять, что оценил ее заботу о ближнем. Марион в ответ зашвырнула в него подушкой.
– Приятных снов, месье, – сказала она, укладываясь в постель, и потушила свечу.
Наутро, после спокойно прошедшей ночи, Марион рано уехала в Люксембург, бросив мужчин одних. Вернулась она к обеду. Почувствовала легкое волнение, когда во дворе ее встретил только Рене. Но, услышав, что гость наверху, тут же успокоилась.
Огюстен остался у них. Видя его каждый день близко, Марион оценила, что, пожалуй, приятно, когда есть с кем поговорить в любое время суток. Ну, если этот кто-то тебя понимает, конечно, и ведет себя прилично. Огюстен ее прекрасно понимал, но насчет второго были некоторые сложности.
4(6)
Получив довольно чувствительный толчок кулаком в грудь, Огюстен отошел и сел на край кровати. Уже не первая попытка поцеловать Марион окончилась ничем. Первый раз она закатила ему пощечину, после чего он больше никогда не приставал к ней без предупреждения. Но и с предупреждением, когда он, сидя рядом во время разговора, хотел нежно обнять ее за плечи, Марион останавливала его. Он не особенно часто возобновлял свои попытки и не устраивал женщине травлю в границах ее комнаты, но она всё равно сердилась, хотя редко говорила об этом. Достаточно было взгляда, чтобы понять.
Рене не было дома. Мать отпустила его к Филиппу на день рождения. Они давно дружили с сыном мамаши Фарду, и Марион была спокойна. Поскольку "Ликорн" находился неблизко, Рене уехал в карете колдуньи, чем немало гордился. На ночь он останется там, а завтра Марион обещала сама приехать и забрать его. Пользуясь тем, что они только вдвоем, Огюстен снова переступил черту дозволенного и как всегда наткнулся на запрет.
Хмуро посмотрев на неё, он заложил руки за голову и прислонился спиной к стене.
– От твоей добродетели меня тошнит, – не повышая голоса и прикрыв глаза, высказался он.
– Это – твоё дело, – резко ответила Марион. – Не нравлюсь – убирайся на улицу.
– Нравишься, – сказал он, глядя в потолок. – Когда злишься – особенно.
– Так ты специально меня изводишь, чтобы посмотреть, как я злюсь?
– Не всегда. Сегодня – нет. Хотя ты уже научилась, когда ругаешься, говорить мне "ты". Это радует.
– Прошу прощения, это моя ошибка, месье, – едко ответила Марион, понимая, что ей всё труднее держать дистанцию.
– Не стоит, – отмахнулся он и с живостью выпрямился, так что кровать заскрипела. – Слушай, давно хочу с тобой поговорить без свидетелей.
– Рене – мой сын!
– В данный момент это неважно. С ним у меня наилучшие отношения, так что он-то согласился бы.
– На что? – Марион насторожилась. – Что ты хочешь от нас?
– Да так, ничего… Выходи за меня замуж.
– Что? Ты шутишь?
– Нет, серьезно.
Она издала недоверчивый смешок, потом звонко расхохоталась. Огюстен невозмутимо, склонив голову набок, смотрел на неё.
– Так-так. Тарелкой не запустила и то хорошо, – констатировал он. – А теперь жду ответа.
Отсмеявшись, Марион весело и очень молодо взглянула на него блестящими глазами без обычной грустной дымки.
– Ты сумасшедший, – ласково сказала она.
– Очень может быть. Так всё-таки, да или нет?
– Конечно нет, ты что смеешься! На что мы с тобой будем жить?
– Вас останавливает только это, мадам? – холодно уточнил он.
– Нет, я… просто не ожидала. Ну как мы можем… Это немыслимо, ты же мальчишка, вы с Рене как братья. Я даже не думала… Ты – мой муж? – она без слов пожала плечами и встала с табуретки, на которую опустилась, чтобы не упасть от безудержного смеха, вызванного предложением Огюстена. – Это невозможно.
– Почему? Ты не назвала причины достойной внимания. Денег не хватает всем и всегда, а возраст… Между прочим, я абсолютно точно знаю, благодаря Рене, что младше тебя на два месяца и шесть дней, ни больше – ни меньше, так что не вижу препятствий.
– На два месяца? – недоверчиво переспросила она и вдруг резко изменилась в лице: – Боже мой, какое сегодня число?
– Шестое февраля, а что?
Она села рядом с ним на кровать и даже прижалась к его плечу.
– Представь себе, сегодня – годовщина смерти моего мужа. А я забыла. Всё из-за тебя!
Она расплакалась, и Огюстену пришлось утешать ее. Марион сердито всхлипывала и твердила, что ее невозможно простить. Прошел всего год, а она уже с другим, и даже забыла почтить память несчастного Жака, а вместо этого слушает признания первого встречного бродяги с улицы и не имеет сил прогнать его. Марион плакала от удивления и стыда, увидев всю глубину человеческого легкомыслия в себе самой, чего никак не ожидала и не поверила бы никому, кто бы предсказал это ей год назад.
Обнимая ее за плечи, Огюстен молчал, зная, что сам звук его голоса вызовет у несчастной женщины новый приступ истерики. Она злилась и на себя, и на него, как на свидетеля своей сердечной черствости, как ей казалось, и уговоры сейчас были бесполезны. Единственное, что утешало, то что Рене уехал в гости, а если он не вспомнил о своей потере, то слава Богу, это и к лучшему.
Марион до вечера не разговаривала со своим гостем и легла спать очень рано, молясь о том, чтобы сегодня ночью за ней не прислали карету, ибо она не в состоянии не только работать, но даже пошевелиться, такой разбитой она себя чувствует.
Так их первый целый день вдвоем, который мог бы пройти так чудесно, стал кошмаром и самое лучшее для него было поскорее исчезнуть, что он и сделал, перейдя в ночь.
