Текст книги "Я ослушалась Дьявола"
Автор книги: Элли Лартер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
5 глава. Любовь
Он другой.
Он родной.
Он ласковый.
Он – мой!
Он не рвет мою футболку, а стягивает ее бережно через голову, позволяя светлым волосам свободно рассыпаться по обнаженным плечам и спине. Расстегивает кнопку на ширинке моих джинс, тянет молнию и медленно спускает их по бедрам вместе с бельем. Я остаюсь перед ним обнаженная и совершенно беззащитная, но мне совсем не страшно. В его руках я в полной безопасности. Он нависает сверху, упираясь кулаками по обе стороны от моей головы, пока я целую его в губы и дрожащими пальцами лихорадочно расстегиваю мужскую рубашку… Мне нравится, что даже дома и в выходной день он носит свои любимые разноцветные рубашки: там такие упрямые и тугие пуговицы, что когда я расстегиваю последнюю, мое желание уже вовсю растекается между бедер вязкой влагой. Я задеваю пальцами его ключицы, скольжу по груди, накрываю ладонью твердый, напряженный пресс, от которого тянется полоска жестких черных волосков. Волосы щекочут пальцы, но я все равно пробираюсь под резинку его домашних штанов и через ткань белья нащупываю наливающийся кровью член, обхватывая его и чувствуя, как под моими пальцами он становится все больше и сильнее. В благодарность мужчина стонет мне в губы и закусывает мочку моего уха, шепча с улыбкой:
– Почему ты сегодня такая нетерпеливая? Неужели уже гормоны расшалились?
– Может быть, – отвечаю я с загадочной улыбкой. Но скорей всего – это просто жажда поскорее ощутить себя живой, настоящей, любимой… собой. В его руках я всегда та, кто я есть на самом деле. Если это не настоящая любовь – то что?
Мужчина еще раз целует мои опухшие губы и, наконец оторвавшись от них, спускается ниже, касаясь губами и языком моей напряженной шеи и ключиц, пока сама я путаюсь пальцами в его вьющихся темных волосах. Я запрокидываю голову, впитывая ощущения, а он продолжает, нежно, медленно и неумолимо… Обхватывает губами один возбужденный сосок, вылизывая, перекатывая между зубами, легонько дуя и снова забирая в рот. Моя грудь покрывается мурашками, я облизываю пересохшие губы, но все равно подставляюсь ему, умоляя не останавливаться. Он проделывает то же самое с другим соском, покусывает его, заставляя меня стонать, скользит сильными пальцами по моим ребрам, пока еще плоскому животу, ягодицам, бедрам… Он выцеловывает мое изнывающее тело, не оставляя без внимания ни сантиметра, покусывает косточки бедер, а потом ныряет головой между ног, вызывая у меня невольный смех:
– Паша, блин, что ты делаешь? Хочешь довести меня до изнеможения, прежде чем…
– Конечно, – улыбается он, не давая мне договорить и явно не собираясь быстро сдаваться, хотя член у него самого давно уже стоит… Это видно даже через штаны, до сих пор только чуть приспущенные с бедер. Но я не спорю с ним и просто послушно откидываюсь обратно на подушку, прогибаясь в пояснице и уже чувствуя кончик его языка на своем клиторе.
Я не знаю, как именно он это делает, но языком Паша всегда творит совершенно безумные вещи. Оказываясь между моих бедер, его язык как будто удлиняется, расширяется, становится таким твердым и одновременно нежным, что у меня окончательно съезжает крыша… Он вылизывает меня без стеснения, вкручивается внутрь упрямой спиралью, смешивая слюну и смазку, ласкает стенки влагалища, давит на клитор… Потом он добавляет к этому безумию два пальца, окончательно добивая меня, одновременно трахая распахнутую щель и втягивая губами клитор, и без того истерзанный уже его лаской… Я цепляюсь пальцами за его плечи, царапая в кровь, обнимаю ногами и кричу, не смущаясь того, что из глаз текут слезы. Обнаженное тело и обнаженные эмоции. Никакого стеснения и только принятие и благодарность…
Когда я кончаю, он снова притягивается ко мне, целуя в губы и заставляя почувствовать на языке мой собственный вкус.
– Ты сумасшедший, – шепчу я хрипло и взъерошиваю его влажные волосы.
– Да, но я люблю тебя, поэтому мне можно, – оправдывается Паша с улыбкой.
– Я тоже люблю тебя… поэтому тебе действительно можно все.
Тут он уже не сдерживается, заставляя меня снова развести бедра и одним рывком оказываясь между ними. Я нетерпеливо стягиваю с него штаны и трусы. Головка члена тут же упирается в мою пульсирующую промежность, и я обнимаю мужчину руками и ногами, шепча в самые губы:
– Пожалуйста… не медли… я так хочу тебя…
Одним крепким, глубоким толчком он заполняет меня, выбивая воздух из легких. Я стону, подаюсь ему навстречу, захлебываясь и ловя неторопливый, но уверенный темп его движений.
Время и пространство исчезают, проваливаются в никуда, сосредотачивая весь мир, все ощущения в одном-единственном месте – там, где бьются друг о друга мужское и женское начала. Он трахает меня медленно и тягуче, входя во всю глубину, потом замедляется, дразнит, не давая телам полностью соединиться, терзает пальцами мой клитор, затыкает поцелуями, оставляет на шее следы укусов…
– Осторожнее, – прошу я: муж не должен увидеть никаких признаков моей неверности… По крайней мере, пока.
Но Паша все равно клеймит меня собой: оставляет на моем теле следы своих прикосновений, свой запах, свое дыхание, свои поцелуи, свой пот, смазку, сперму… Я совершенно пьяна нашей близостью, я купаюсь и утопаю в этом ощущении принадлежности любимому мужчине, полностью отдаваясь во власть его жарких объятий. Мы кончаем вместе, крепко переплетенные телами, и я закрываю глаза, чтобы остаться в этом мгновении хоть ненадолго и не возвращаться слишком быстро в холодную жестокую реальность.
6 глава. Сделки с совестью
– Не хочу, чтобы ты уходила, – шепотом говорит Паша, рисуя пальцами узоры на моем обнаженном и влажном после жаркой любви теле. Эти прикосновения одновременно будоражат и успокаивают. Я перехватываю его ладонь своей и подношу к губам, чтобы поцеловать мужское запястье, увитое тонкими голубыми венами:
– Я тоже не хочу уходить.
– Тогда останься еще ненадолго, – просит мой любимый мужчина. – Он же написал, что можно не ждать его на ужин, – Паша никогда не называет моего мужа по имени, и я его понимаю, но в ответ лишь качаю головой:
– Да, но у нашего дома есть глаза и уши, ты же знаешь… Если меня не будет слишком долго – это вызовет подозрения.
– Как ты можешь оставаться такой хладнокровной и продуманной, – он грустно улыбается и в ответ на мой поцелуй тоже подносит к губам мою ладонь.
– Я научилась за семь лет брака. Выбора не было, – вздыхаю я. Паша в нашей паре – сердце, а я – разум. Он хоть и работает адвокатом жертв домашнего насилия, сохранил в себе какую-то детскую наивность и непосредственность. Это трогательно и безумно мило. Паша – романтик и сентименталист, а я – выученная жестоким опытом реалистка.
– Тогда иди в душ, – он кивает и провожает меня взглядом, пока я не скрываюсь за дверью спальни. Паша знает: если он станет меня удерживать – мне будет слишком больно, и я сломаюсь… А мне нужно вернуться домой. Хотя мой настоящий дом и мое сердце, конечно, здесь.
Как бы мне ни хотелось хоть ненадолго оставить на коже запах любимого мужчины, я тщательно смываю его, перекрывая ароматом пахучего апельсинового геля для душа, а волосы и вовсе промываю два раза: у Давида тонкое обоняние. И, признаться, хороший вкус. В добром расположении духа он дарит мне восхитительные французские и итальянские духи. А вот ядреный апельсиновый гель ему не нравится, зато не возникнет никаких сомнений, что я принимала душ дома: точно такой же флакон стоит в ванной комнате в нашем особняке. Да-да, все верно: я приду домой и запрусь в ванной, чтобы изобразить, что моюсь после прогулки. Даже волосы придется намочить, чтобы выглядело естественно.
Зато сейчас я тщательно высушиваю их феном, убирая в высокий хвост точно так же, как было раньше. Надеваю всю ту же самую одежду. Паша наблюдает за мной, прислонившись к косяку спальни. Штаны он надел обратно, а вот пресс оставил обнаженным, видимо, чтобы меня подразнить. Но я не поддаюсь на его провокации, коротко чмокая мужчину в губы:
– Мне пора, любимый.
– Знаешь что? – говорит он неожиданно, когда я уже почти выхожу за дверь, и мне приходится обернуться:
– Что? – я с любопытством щурюсь.
– Мы назовем нашу дочку Ксенией.
– Почему ты решил, что будет именно девочка? – улыбаюсь я.
– Я просто знаю.
Домой я точно так же возвращаюсь на трех такси. Плачу водителям исключительно наличкой: выписки с моих банковских счетов ежемесячно просматриваются мужем. А так можно считать, что я потратилась на косметику или новую брошь к платью. Подходя к особняку, вдруг замечаю за собой, что думая о последних словах Паши, я невольно держу левую руку на животе… Тут же одергиваю себя: нельзя, Алина, нельзя! Ты не должна вызывать никаких подозрений!
Давида и Влада дома еще нет, так что я отправляюсь в ванную только для отвода глаз Веры и Зои: вообще-то, я доверяю нашим горничной и домработнице, но в разумных пределах. О Паше никто не должен знать – ради самого Паши. А теперь – и ради нашего будущего ребенка.
– Вас долго не было, – замечает Зоя, и я просто и привычно вру в ответ, рассказывая уже заготовленную историю:
– Я доехала до Воробьевых, там позавтракала и погуляла. Сегодня так тепло и солнечно, и весь центр так здорово украшен к праздникам, что возвращаться совсем не хотелось…
Не хотелось – это чистая правда.
– Понимаю вас, Алина Алексеевна, – кивает Зоя. Она спрашивает просто из интереса, никаких тайных намерений, я уверена. Но я продолжаю для пущей правдоподобности:
– А потом я перебралась в Лужники. Там уже пообедала. Так что теперь дождусь мужа для позднего ужина. А пока прилягу.
– Да уж, отдохнуть после такой долгой прогулки на свежем воздухе точно не помешает… Принести вам чаю?
– Пожалуй, – улыбаюсь я. – Зеленого. Спасибо, Зоя.
Я просыпаюсь, когда в спальню заходит Давид. Он умеет делать это неслышно, а умеет – максимально громко, словно рядом рушатся стены.
– Как твой день? – спрашивает он сходу, глядя на меня сонную пронзительным взглядом.
– Гуляла, – отвечаю я.
– А я тебе цветы принес, – он опускает на мои колени, закрытые одеялом, огромный, откровенно тяжелый букет белых роз. Самые чистые цветы, чтобы попросить прощения за грязный поступок.
– Большое спасибо, очень красиво. Я попрошу Зою поставить их в вазу.
– И вообще: прости меня за вчерашнее, – добавляет он, хотя в его глазах нет ни капли раскаяния… По крайней мере, я его совсем не чувствую. Но я смотрю на мужчину снизу вверх и отвечаю:
– Конечно. Бывает. Это был утомительный вечер.
Он не заслуживает прощения. Его «прости» давно ничего не значит – как и мое «прощаю». Но этот ритуал повторяется каждый раз после того, как он переходит грань. А дальше – пышные букеты, дорогие подарки, путевки в теплые страны… Он считает, что это нормально, что это покрывает его действия, оправдывает его жестокость. Вроде отобрал – но тут же вернул должок. Вроде ударил – зато подарил новое колье стоимостью в пять миллионов долларов. Вроде трахнул против воли – зато снял виллу на Мальдивах.
За все нужно платить, верно? Мой муж работает в Федеральной налоговой службе – и он точно знает, как решать проблемы, даже если это сделки с собственной совестью.
Плюс молитва – минус грех.
– Я купил нам билеты на Бали, – сообщает он.
Ха! Ну я же говорила. Даже от ироничной усмешки с трудом сдерживаюсь.
– Вылетаем первого января и пробудем там два месяца.
Два месяца?! Слишком долго.
– Твой больной брат и его мать могут поехать с нами.
7 глава. Тонкие стены
Разумеется, прямых рейсов на Бали на новогодние праздники уже давно нет – Давид поздно спохватился, впрочем, как и всегда. Он никогда не планирует отдых: мы просто срываемся с места и улетаем. Максимально короткий и быстрый путь – через Стамбул, турецкими авиалиниями. Три часа в небе, восемь часов пересадки в аэропорту, еще двенадцать часов в небе.
От мысли, что придется совершать такой увлекательный трип в первом триместре, когда меня периодически тошнит и рвет, мне уже становится дурно, а ведь беременность при этом еще и скрывать нужно! И не начнет ли расти живот на четвертом месяце? Он у меня настолько плоский, что малейшие изменения будут видны сразу…
В объемных свитшотах по Бали особо не походишь: тропики. У меня одна надежда: на белоснежные убудские балахоны, в которых я расхаживала в прошлом году во время ретритов и медитаций. В этот раз, наверное, я снова буду ежедневно сбегать со снятой мужем виллы куда-нибудь на йога-курсы, дыхательные практики или просто к океану.
С нами летит Лиза – младшая сестра моей матери, – и ее сын Костя. Сейчас Косте шесть лет, и по его внешнему виду уже не скажешь, что он родился со спинально-мышечной атрофией. Он крепенький малыш, задира и болтун, но пока ему все равно требуется особенное внимание, тренировки, физиотерапевтические процедуры, массаж, бассейн, частые обследования. Все это оплачивает Давид – и Лиза боготворит его. Это единственная причина, почему муж берет ее на остров с нами: ощущать чужое поклонение себе любимому всегда приятно. Это очень неприятно и болезненно, но я не спорю – ради ребенка: Косте пойдут на пользу два месяца на берегу Индийского океана. А Лиза, как и мои родители, ничего не знает о наших истинных с Давидом отношениях.
Еще до отлета в Индонезию я отправляюсь в платную клинику и встаю на учет в женскую консультацию – но так, чтобы муж не узнал. Пока с моей беременностью все в порядке: малыш развивается в соответствии со сроком, никаких патологий. Я сообщаю об этом Паше – он безумно рад и в то же время расстроен, что меня увозят на такой длительный срок:
– Ты не можешь сказаться больной и остаться в Москве? Ты же свободный человек, а не его собственность…
– Ты же знаешь, Паш: я должна ради Кости, – объясняю я устало. У меня нет никаких моральных сил на споры и выяснение отношений. – И потом, где еще лечиться, восстанавливаться и отдыхать, как не на Бали? Райский остров, все дела… Так что такая отмазка точно не прокатит.
– Понимаю, – кивает мужчина, хотя желваки у него ходят под кожей от напряжения и ревности. – Будем созваниваться.
– Конечно, каждый день, – обещаю я, замечая про себя: с моей беременностью начинает обостряться и его чувство собственности. Мы познакомились два года назад и встречаемся тайком больше года, и хотя он и раньше претендовал на меня, просил уйти от мужа, обещал помочь с юридическими вопросами и найти хорошего адвоката по бракоразводным процессам, он понимал: нужно подождать. Теперь его терпение вдруг лопнуло – бах! – как мыльный пузырь, в один день. Я жду его ребенка. Я – его любимая женщина. От этого мне и хорошо, и больно, потому что я знаю: решив пойти против Давида, мы проиграем. Мой муж сделает что угодно: лишит Пашу адвокатской лицензии, посадит меня в тюрьму, отдаст в детский дом нашего малыша. Я уж молчу о том, что он перестанет оплачивать лечение Кости, а семья его родителей с этим не справится…
Поездка выдается непростая. Я чувствую себя хорошо, но вот Костю просто сводит с ума долгая пересадка в Стамбуле. Будь она ночная – удалось бы поспать, а так мы с Лизой вооружаемся машинками всех цветов и размеров, детским лото, слаймами, сказками и черт знает чем еще, чтобы развлекать непоседливого шестилетку в турецком аэропорту. Давид оставляет нас в лаундже и куда-то уходит.
– За бухлом, – предполагаю я, пожимая плечами. Это оказывается правдой: через несколько минут он возвращается со стаканом в руке.
– Не знала, что он часто пьет, – говорит Лиза.
– Ты многого о нем не знаешь, – хмыкаю я, но тему не развиваю. К счастью, в этот момент Костя рассыпает по паркету детальки лего, и я присаживаюсь к нему, чтобы помочь собрать их обратно в контейнер.
Только добравшись до острова и хорошенько отоспавшись, я первым делом отправляюсь в гости к своим балийским друзьям, Максиму и Веронике, которые живут здесь круглый год вот уже лет пять: Вероника учит йоге новичков, Максим занимается бизнес-коучингом. Давид не против: он и в Москве-то со мной не слишком много времени проводил, что уж говорить о Бали, где по всему острову разбросаны виллы его друзей-коррупционеров. В ближайшие два месяца ему есть чем заняться: скачки, бокс, гольф, пьянки. От меня требуется только быть дома на вечерних ужинах – это непременный семейный ритуал, который Давид свято чтит.
Первые несколько дней все идет нормально, но потом жаркий и влажный тропический климат неожиданно начинает сказываться на моем здоровье: меня тошнит сильнее и чаще обычного, кружится голова, появляются слабость и одышка. Раньше я переносила балийские зимы с легкостью и удовольствием, но теперь беременному организму что-то не нравится. Мне приходится поделиться своей тайной с Лизой.
– Ты ждешь ребенка?! – переспрашивает она с ужасом, опуская взгляд на мой пока еще совершенно плоский живот. – И не от мужа?!
– Давид не может иметь детей, ты же знаешь, – я развожу руками.
– Но это не повод изменять ему! Вы же любили друг друга…
– Это было давно, – признаюсь я.
– А сейчас что?
– А сейчас он меня бьет и насилует, – я опускаю глаза, а Лиза вскрикивает и закрывает рот ладонями:
– Милая… Ты серьезно?
– Какие уж тут шутки.
– Как же… Почему же ты до сих пор не рассказывала об этом… И почему не ушла от него… – я поднимаю на нее полные слез глаза, и она сразу понимает основную причину моего сурового выбора, хватая меня за плечи и прижимая к себе: – Милая моя девочка… Алина… Ну зачем же ты так…
– Что здесь происходит? – раздается сзади, и мы обе, вздрогнув, оборачиваемся. На пороге комнаты стоит Давид. Вид у него суровый. Он должен был вернуться только к ужину, а сейчас три часа дня. Это странно. Я смотрю на мужчины, затаив дыхание. Что он успел услышать? У нашей виллы очень тонкие стены…
8 глава. Ураган
На несколько мгновений в комнате повисает звенящая тишина. Мы с Лизой смотрим на Давида широко распахнутыми глазами и просто молчим. Я понимаю, что нужно что-то сказать, но слова тупо застревают в горле. Тем временем, супруг хмурится и повторяет свой вопрос более настойчиво:
– Так что здесь происходит, черт возьми?!
Неожиданно подает голос Лиза, и я смотрю на нее с ужасом, боясь, как бы она чего не сморозила:
– Давид Кириллович, добрый день. Алина рассказывала мне о том, как сожалеет, что у вас нет детей…
– Неужели! – Давид усмехается и, полный удивления, переводит на меня взгляд. – Ты правда сожалеешь?
– Да, – говорю я осипшим голосом. – Ты помог спасти Костю – ты заслужил и сам стать отцом. Несправедливо, что природа лишила тебя этой возможности. Уверена, тогда наша семья была бы гораздо более… счастливой, – последнее слово я буквально выталкиваю из себя против воли, мысленно представляя, что было бы, стань мы с Давидом родителями…
Он бы и малышей наказывал за малейшие провинности, напивался при детях и насиловал при них меня? Или что – оказался бы вдруг образцовым заботливым папочкой, и наша жизнь была бы совершенно другой, полной любви и взаимопонимания? Когда-то ведь я выходила за него замуж и верила, что именно так и будет. Он не сразу стал проявлять агрессию. Мы не сразу стали чужими людьми, живущими под одной крышей. Он был и нежным, и заботливым, и щедрым. Он стал моим первым мужчиной. У нас и вправду не было той глубокой близости, которую сейчас я испытываю в отношениях с Пашей, но… но ведь и я была моложе, проще и наивнее. Я была уверена, что люблю этого мужчину. Так что: он с самого начала был жестоким зверем? Или стал таким в нашем браке?
Я несмело поднимаю взгляд на мужа. Уверена, в моих глазах он читает ничем не замутненную искренность. Это его даже смущает:
– Не представлял, что это и вправду причиняет тебе такую боль… Но я лечился несколько раз, ты ведь и сама прекрасно знаешь. В Израиле, в Германии, в Штатах. Лучшие доктора, самые дорогие клиники. Три попытки ЭКО провалились. А я не хочу, чтобы у нас был ребенок от анонимного донора или вообще из детского дома, – он неприятно морщится.
Конечно, хмыкаю я мысленно. Ведь ты сраный эгоист. Тебе нужна только твоя плоть и кровь – иначе никак, не по-мужицки это, передавать свою фамилию и состояние кому-то, кто будет твоим ребенком лишь по документам. Но если ты сам стреляешь вхолостую – у других шансов нет. И слава богу, конечно, слава богу. Я счастлива, что у нас с Давидом нет детей.
Вот только сам он, похоже, неожиданно воодушевлен этой беседой:
– Я буквально вчера слышал от друзей… не придал значения… На Бали есть мастер акупунктуры, к нему рвутся пары, мечтающие забеременеть. Если хочешь – можем сходить. Вряд ли это поможет, но…
– Да, конечно, – я киваю, а потом переглядываюсь с Лизой: ох и зря ты затронула эту тему, ох и зря…
Лиза и сама понимает, что ступила на опасную территорию, практически раскаленную лаву, а потому торопливо поднимается с места:
– Наверное, я пойду в свою часть виллы, помою фрукты и приготовлю травяной чай. Костя должен скоро проснуться.
– Осторожнее там, – говорит Давид. – Обещали сегодня ураган. Поэтому я и вернулся так рано.
Да уж. Ураган и вправду грядет. И это я не только о погоде.
Через час начинает накрапывать, небо темнеет и опускается низко, закрывая серой пеленой черный от волн океан, далекие раскаты грома обещают беспокойную ночь. К шести вечера дождь усиливается, гром приближается, а сильный ветер начинает трепать раскрытые настежь двери и ставни, так что мы с Давидом отправляемся закрывать их по всему дому, путаясь в белоснежных тюлевых занавесках.
– Останешься сегодня ночью со мной? – спрашивает неожиданно супруг, и я нервно сглатываю:
– Зачем, боишься грозы? – я пытаюсь пошутить, но он не оценивает:
– Хочу провести время со своей женой.
– Ладно, – я киваю. Что я еще могу ответить? Гордо отказаться, чтобы он просто снова изнасиловал меня? Лучше уж попытаюсь контролировать ситуацию. Может, все еще обойдется…
Ураган набирает силу, так что ужинаем мы при свечах – электричество отрубается. За окном гнутся пальмы. Жутковатое зрелище. В какой-то момент раздается грохот, звон стекла, а потом топот ног. В столовую вбегает перепуганная и мокрая от дождевых потоков Лиза:
– О господи! Две пальмы проломили крышу веранды и заблокировали дверь изнутри! Там остался Костя!
Мы с Давидом сразу вскакиваем и бросаемся за ней. Дверь на веранду и вправду не открывается снаружи, подпертая тяжелыми стволами. Деревянная крыша и часть стеклянной стены проломлены. Я подхожу к самому краю, чтобы выглянуть на улицу: две пальмы просто вырвало ветром из земли. Корни торчат во все стороны и тонут в пузырящихся лужах.
– Не поскользнись там! – кричит Давид, а сам уже разбегается, чтобы ударить в дверь плечом и выломать ее. С первого раза не получается, он потирает плечо и собирается пробовать снова. Я пытаюсь позвонить и вызвать спасательную бригаду, но из-за непогоды мобильной связи нет. Вай-фая тоже, чтобы через сайт вызвать отвечающих за виллу сотрудников.
Лиза, причитая, стучится в стенку:
– Костя! Костя, ты в порядке?! Сынок, ты жив?! Ответь маме!
– Отойдите, – командует Давид и снова таранит дверь своим мощным телом. В этот раз она трещит. Мужчина отступает и наваливается еще раз. Дверь наконец слетает с петель, и он быстро убирает ее в сторону, пока Лиза уже продирается внутрь через неожиданно возникшие посреди помещения заросли. Я лезу следом, путаясь полами сарафана в гигантских пальмовых листьях. Давид остается сзади, чтобы сбросить стволы с веранды.
Костя оказывается в полном порядке. От испуга он забился под кровать, но в остальном цел и невредим.
– Дядя Давид спас тебя… снова, – целуя сына, шепчет Лиза, которая, кажется, от радости и забыла, что я несколько часов назад рассказывала ей о побоях и изнасилованиях… Я вздыхаю, Костя бросается к Давиду, обнимая его за ноги и утыкаясь в колени, а мужчина треплет мальчишку по волосам.
