Текст книги "Гензель - 4 (ЛП)"
Автор книги: Элла Джеймс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
Глава 7
Леа
Через дорогу есть детская площадка с велосипедными дорожками, а на другой стороне высокие изгороди. Эхо рассказывает мне об этом, пока я слоняюсь по кухне без дела и переживаю о Люке.
Покинув комнату Люка, я нашла Эхо в кабинете, когда он учил Лану делать что-то на ее iPhone. Лана пыталась поймать мой взгляд, но я отказывалась смотреть на нее.
Я опускаюсь на колени и обнимаю Эхо.
– Время для детской площадки, – говорю я. – Хочешь пойти?
– Да!
Его няня – Хейли, поворачивается ко мне, продолжая готовить обед в школу.
– Вы не возражаете?
– Нет. Нет, мэм, – она улыбается, в ее голосе слышится южный акцент.
Я протягиваю Лане радионяню, когда Эхо бежит за водой и ботинками.
– У него все в порядке, но если тебе так спокойнее. – Она берет её, посылая мне насмешливый взгляд, от которого я уклоняюсь.
Следующие два часа, мы с Эхо проводим в соседнем парке, и я узнаю, что сначала Люк его патронировал.
По всей вероятности, Люк принимал участие в какой-то волонтерской программе, по работе с детьми из гетто, которые были подвержены риску оказаться под влиянием «плохих факторов». Мать Эхо была наркоманкой, а когда они оказались на улице, Люк вмешался и предложил забрать Эхо на время.
– Он любит меня, – говорит Эхо с верхушки горки. – Поэтому он усыновил меня.
Вернувшись в дом, Лана протягивает мне радионяню.
– Спит, – говорит она. – Я не думаю, что нужна ему здесь. Я буду на связи с местными врачами, с которыми он должен встретиться. Особенно с хорошим психотерапевтом. – Она протягивает мне лист бумаги. – Не возражаешь, если я уеду сегодня вечером, Леа?
– Нет. Конечно нет. Лана... – я обнимаю ее. – Спасибо тебе большое.
– Все для тебя, моя безумно влюбленная сестричка. – Она дарит мне забавную улыбку и гладит по щеке. – Будь осторожна с этим, хорошо? – она стучит по моей груди, как бы говоря: Будь осторожна со своим сердцем.
Я медленно киваю
– Буду.
До наступления полуночи, Лана уезжает на арендованном автомобиле, направляясь в гостиницу недалеко от аэропорта, где ее ждет новоиспеченный муж.
Я знаю, что должна сделать то же самое, но когда она уезжает, я знаю, этого не произойдет. Не чувствую, что уже закончила здесь. Я не думаю, что могу уехать, и не имеет значения, что я устала слоняться по кухне и вести бессодержательный разговор с Хейли.
Я не захожу в его комнату, пока Хейли и Эхо не отправляются спать. Поднявшись на второй этаж в предоставленную мне комнату, я на цыпочках спускаюсь вниз по лестнице. Его дверь не заперта, и я рассматриваю это как приглашение.
Я обнаруживаю его спящим, опираясь на спинку кровати, его перебинтованные руки лежат перед ним. Я проскальзываю под покрывало рядом с ним, прослеживая твердые очертания его тела своими голодными пальцами.
Его веки трепещут. Он стонет и приподнимает бедра.
Засунув руку под одеяло, я начинаю поглаживать его. Он просыпается, когда я глажу его, веки трепещут, рот напряженно подергивается, руки парят в воздухе, не в состоянии взять то, в чем он нуждается.
Он твердеет и стонет, наклоняется и кусает меня за горло, по напряженной челюсти, я могу сказать, что он раздражен.
Он не может высвободить свой член из моей руки, я поглаживаю его, и от удовольствия он закрывает глаза, но в то же время резко приказывает:
– Отпусти меня и прижми свою задницу к моему лицу, – говорит он. – Я хочу облизать эту киску и задницу, прежде чем ты объездишь мой член.
Погладив его в последний раз, я спускаю свои пижамные штаны. Я осторожно прижимаю его плечи к подушке и забираюсь на него, где его рот разрушает меня до тех пор, пока я не кричу так громко, что боюсь, что Эхо услышит через стену.
Тщательно вылизав, он убирает язык от моей пульсирующей плоти, и жар возбуждения начинает стекать по моим бедрам.
– Отвернись от меня, – говорит он. – И оседлай мой член.
Сорвав с него покрывало, его член стоит «по стойке смирно», указывая в потолок. Когда я насаживаюсь на него, мы оба стонем. Я несколько раз качаю бедрами, и он вздрагивает.
– Это мое, – шепчу я.
Он стонет мое имя.
– Никаких обещаний.
– Я не прошу обещаний, – шиплю я, пытаясь найти нужный ритм и заставить его задыхаться. – Я ничего не прошу, кроме удовольствия.
Это ложь.
Я хочу от него всего. Его толстый, твердый член, наполняющий меня, подпрыгивающие яйца подо мной, когда я объезжаю его. Я хочу тепло, которое мы порождаем, проходящее через меня как наркотик.
Заметив, что он не кончает, несмотря на то, какой твердый во мне, я разворачиваюсь. Снова прижимаю его к подушкам и сосу его горло до синяков. Он стонет и шипит, толкается бедрами подо мной, и начинает хватать меня, игнорируя пораненные руки.
Его губы и язык танцуют с моими, пока он не отстраняется.
– Укуси меня, – резко говорит он.
– Что? – я издаю стон.
– Укуси меня... за шею.
Я не спрашиваю зачем. Я знаю, что ему нужно, чтобы это было жестко. Объезжая член, я глажу его щеки и кусаю за шею, на месте укуса появляется немного крови.
Он взрывается внутри меня и безвольно падает назад, закрыв глаза и приоткрыв рот.
Когда в тишине комнаты он обнимает меня и притягивает к себе, я думаю, что победила.
Он целует меня в лоб. Его поцелуй нежный и теплый.
– Мне нужно время подумать. Может быть, много времени.
Мои глаза наполняются слезами. В любом случае я сплю рядом с ним. Около четырех утра, я целую его в щеку и ухожу.
Глава 8
Леа
Три недели спустя
Следующие несколько недель очень тяжелые для меня. Я больше не могу скрывать всё это. Поэтому в один из вечеров, во вторник, я просто набираю Лану и рассказываю ей о том, как Люк был связан с тетей Шелли.
Она молча слушает меня, я рассказываю все до мельчайших деталей, испытывая желание рассказать всю историю. Мне необходимо понять свои чувства.
Положив трубку, мне все равно остается непонятной одна вещь: Почему Люк рассказал Матери обо мне? Как мы со всем этим связаны, мои сестры и я? Тетя Шелли любила нас, но она была намного младше моей матери. Мы видели ее раз или два в году, но не думаю, что ее дом был заставлен нашими фотографиями.
Так почему же он упомянул именно нас? Почему упомянул меня?
Всю ночь я ворочаюсь с боку на бок, пытаясь устроиться поудобнее, разместить бедра и голени в более расслабленной позе, чтобы наконец уснуть, но наступает рассвет. Я больше не могу лежать в кровати, поэтому решительно поднимаюсь и иду на пробежку, пробегая пару миль.
Вернувшись домой, тяжело дыша и истекая потом, я вижу, что на коврике перед дверью сидит моя мама, ее ноги подтянуты к груди, на лице грустная улыбка, от которой в голове раздается тревожный звоночек.
– Мама? – я изумленно смотрю на нее. Протягиваю ей руки и помогаю подняться. – Все в порядке? Где папа?
– Все отлично, – она снова смотрит на меня грустной улыбкой. – Я не хотела пугать тебя.
– Но тогда, что ты здесь делаешь? – я открываю дверь, и приглашаю ее войти. Хватаю бутылку с водой и начинаю жадно пить.
Мама заходит на кухню, по спине пробегает холодок.
– Что-то случилось с Лаурой? Ланой? Мам, кто-то болен?
Мои родители в том возрасте, когда многих людей поражает рак, и я постоянно волнуюсь по этому поводу.
Мама качает копной светлых волос и прислоняется к столешнице.
– Нет, Леа, детка не в этом дело. – Ее губы искривляются, но это явно не улыбка.
– Мам, объясни мне, почему ты здесь. А то у меня случится сердечный приступ.
Развернувшись, она выходит из кухни и направляется в гостиную.
– Почему бы нам не присесть, милая?
– Нет, не надо. Просто скажи мне, мам.
Я начинаю считать вдохи и выдохи, расслабляя и напрягая мышцы.
Наконец, мама несмело присаживается на край дивана и смотрит на меня.
– Леа, мне так жаль, что на протяжении долгих лет пришлось держать это в тайне. Сейчас я понимаю, что необходимо открыть тебе всю правду.
– Что? – кровь начинает бурлить и реветь, словно двигатель самолета. Мама поднимается и хватает меня за руку. Я усаживаюсь рядом с ней, моя голова переполнена мыслями, но я холодна. Я чувствую, что сейчас откроется что-то ужасное. – Просто скажи мне, мам.
Она закрывает лицо двумя руками и начинает сотрясаться в рыданиях.
***
Много лет назад, когда Люк еще был Гензелем, он рассказал мне сказку. Жили король и королева, они правили своим большим королевством, управляли каждой жизнью, что находилась в их подчинении, не понимая, что они созданы для того, чтобы уничтожить друг друга. Он сказал, что это старая индейская легенда, но много лет спустя, я по крупицам восстанавливала свою память о нем, и решила погуглить эту историю, но не нашла подтверждения его словам.
Сидя в самолете, в крайне нервозном состоянии, я вспоминала обо всех тех сказках, что он рассказывал мне. Он мог рассказывать шикарные истории часами. О заколдованном короле и королеве, придумывал им смешные приключения, но всегда все заканчивалось смертью. Иногда, король и королева убивали друг друга, иногда умирал лишь один и них, жертвуя собой во имя спасения другого.
На протяжении всего времени, мне казалось это забавным. Я была слишком молода, чтобы понять всю суть историй Люка, которая безмолвно просачивалась через веселые строчки сказок.
Сойдя с самолета в Международном Аэропорту Денвера, иду до арендованного «Цивика», и мне кажется, я близка к тому, чтобы полностью понять суть историй Люка. Смерть и жертва – это часть собственной истории жизни Люка. Его жизнь никогда не была нормальной. Как и герои сказок, которых он создавал, они отражали его характер. На протяжении всего детства, Люк был отвергнут, брошен многими, кто мнил себя его родителями. Каждую следующую семью он пытался убедить в том, какой он хороший, чтобы они оставили его себе. И тогда он вступил в банду, которая олицетворяла для него, на тот момент, семью, для которых убийство, было культом и важной целью. Я не знаю, сколько лет тогда ему было, скорее всего, тринадцать, но даже в то время, он был готов пойти на многое, чтобы у него была семья, к которой он так стремился на протяжении всей жизни и по сей день. Его собственная семья? Возможно он думал, что был принесен в жертву ради чего-то. Оставлен на алтаре, во искупление какого-то греха, совершенного его родителями. Может, за наркотики? А может, за пагубное влечение к алкоголю? И все эти отказы повторялись раз за разом, становясь его судьбой. Сколько же маленьких жизней он прожил, каждый раз попадая в новую приемную семью.
Я возвращаюсь к тем крохам информации, которые мне известны о «Доме Матери» и «волшебных детях». В моей комнате была установлена камера и комнате Люка тоже. Обе были вмонтированы почти под самым потолком, и были такими крошечными, что мы не могли рассмотреть их с ковриков, на которых проводили все свое время. Мы даже не подозревали, что она за нами наблюдала. В здании ФБР, на протяжении месяцев, пересматривали записи с нашими мучениями, как мы проживали наш персональный ад. Два года назад, журналистка, которая вела расследование о «Доме Матери», нашла меня и позвонила, задавая вопросы, было ли известно мне о планах, которые упоминались в дневниках Гензеля и о малышке К.
Я назвала ее сукой и положила трубку, а ответом на все вопросы было «нет». Ни о чем подобном я не знала. Наверное, поэтому я была так зла.
На следующий день она вновь позвонила.
– Я где-то читала, что вас заставляют поверить в то, что он был не настоящим. Что ваши доктора говорят вам об этом. У меня есть видео, где он убил Мать ради вас, если я вам это покажу, вы дадите мне интервью?
Я опять повесила трубку. В ту ночь, я впервые приняла Амбиэн чтобы уснуть. А шестью месяцами позже, я посетила трех разных докторов, что бы те выписали мне Ксанокс, так я на него и подсела.
Вытащив руку из правого кармана, я легко сажусь в машину и направляюсь в Денвер.
Сегодня вечер среды. Завтра утром специальная встреча по сбору средств для фонда Дейва Томаса в «Четырех Временах Года» в Денвере. Если Рэймонд не солгал, то Люк уже там.
Отель находится в самом центре города. Я отдаю деньги администратору и прохожу внутрь, сжимая сумку с вещами.
Я растеряна, не понимаю, что творится у меня в голове. Я пытаюсь придумать способ, как заставить персонал отеля сказать мне номер его комнаты.
– Почему король и королева все время спорят? Для этого есть какая-то причина?
Я слышу его голос из-за стены, но не вижу его лица. Его рука находится в моей, я не могу смотреть на него, но могу прикасаться к нему.
– Я не знаю,– говорит он загадочно. – Может, это просто судьба.
– Ты веришь в судьбу?
– А ты?
– Я не знаю. – Я кусаю губу. Мне кажется, что ответ очень важен, а я чувствую себя такой глупой, что пытаюсь выбрать верный ответ. – Я думаю, да. Только я никогда не думала об этом. Никогда не думала, как будет лучше для меня. Неверно какие-то вещи предрешены за нас.
– Богом?– произносит он.
– Наверное, а может и кем-то еще.
Он меняет положение руки так, что может рисовать незримые круги на моей ладони.
– А я думаю, все завит от обстоятельств.
Я поглаживаю его большой палец.
– Что ты имеешь в виду?
– Если все складываются хорошо, то нам более выгодно признавать что это судьба,– поясняет он мне.
– А если они складываются не так, как мы хотим?
– Тогда это просто стечение обстоятельств.
Я опускаю лицо в его большую ладонь и нежно целую пальцы.
– Тогда я думаю, мне следует идти следом за моей судьбой.
Через пару секунд двери лифта медленно разъезжаются в стороны, и он выходит. Люк выглядит потрясающе в брюках и бледно-розовой рубашке, рукава закатаны до предплечий, обнажая мускулистые руки. Волосы аккуратно уложены, карие глаза блестят. У него в руках большая картонная розовая коробка. Его глаза скользят по ней и, подняв взгляд, он видит меня.
Я вижу, как бледнеет его лицо, а губы удивленно приоткрываются. Он замирает. Удивленно осматривает холл, как будто хочет спросить, что я тут делаю.
Я слегка улыбаюсь, немного напугано и застенчиво, и направляюсь к нему.
Мы разрываем наши пристальные взгляды. Он осматривает мое тело; мой взгляд поглощает его живьем. Мое сердце сжимается, настолько я скучаю по нему, настолько желаю его... зная все об этом мужчине на данный момент. Я хочу знать все о нем, это что-то наподобие одержимости.
Когда я подхожу ближе, его взгляд устремляется ко мне. Его черты лица смягчаются, на губах играет подобие улыбки
Он тянется ко мне и кладет руку на плечо.
– Леа.
Я улыбаюсь, немного нервничая.
– Привет, Люк
– Привет, – его голос низкий, осторожный, но взгляд жадно пожирает меня. Я стою, словно мои ноги вросли в землю, как ребенок, которого ласково облизывает собака. Может, я стою так дольше положенного, потому что он слегка трогает меня за плечо.
– Пойдем туда,– говорит он.
Он ведет меня к коричневому диванчику, и мы садимся. Я не могу вымолвить ни слова, просто смотрю на него. На его загорелое лицо, сексуальную утреннюю щетину. В его большие, теплые зелено-карие глаза. На широкие плечи, и наконец руки. Боже, эти руки. Даже сейчас, когда их покрывают свежие розовые шрамы – воспоминание об ужасной ночи, которую мы провели, его сильные, умелые руки делают со мной что-то невообразимое.
Я вскидываю руки и тянусь к его левой руке, которая лежит у него на колене. Он переворачивает руку и переплетает свои пальцы с моими, я улыбаюсь.
– Все в порядке.
Он улыбается.
– Да.
– Это хорошо. Очень хорошо. Я думала о тебе. – Боже, как мне все ему объяснить? Я потираю лоб. – Я имею в виду о твоем выздоровлении и о многом остальном.
Уголок его губ приподнимается, это выглядит восхитительно, особенно когда я сижу так близко.
– Спасибо.
Я делаю глубокий вдох и начинаю медленно дышать, он же наоборот, выглядят непривычно спокойным. Его глаза так чисты, он не волнуется... Что-то в нем изменилось, в выражении его лица – умиротворение.
Господи боже, какой же он красивый. Я скольжу по нему взглядом и просто готова умереть.
– А что там? – я кивком указываю на розовую коробку.
– Это? – он открывает коробку, а там настоящие вкусности.
– Пончиииикииииии. АААаа, как же я их любблю!!!
Он кивает.
– «Пончики Вуду», определенно, шикарные. – Он кивком перелагает мне пончики. Некоторые политы разноцветной глазурью, а некоторые посыпаны сахарной пудрой.
– Тебе не обязательно меня угощать. – Я чувствую себя застенчиво. Я немного смущаюсь потянуться и достать вкусное лакомство, так любезно предложенное мне.– Они твои, значит, ты сам должен их съесть.
– Они не мои и не для меня. – Он протягивает мне один, обильно посыпанный сахарной пудрой. – Попробуй этот.
Я тянусь за пончиком, но замечаю, что его лицо каменеет и он нервничает. Я убираю руку и быстро говорю, сильно жестикулируя:
– Все хорошо. Я не хочу пробовать твои пончики. Я не голодна.
Я поднимаюсь на ноги и хватаю свою сумку, жар устремляется к щекам, окрашивая их ярко-красным румянцем.
– Было приятно увидеться. Я рада, что ты выздоровел и у тебя все хорошо.
Не глядя на него, я резко разворачиваюсь на каблуках и направляюсь вперед, когда вдруг сталкиваюсь с чем-то холодным. Я моргаю и отступаю назад, чувствуя на себе его руки.
– Господи, Леа, ты в порядке?
Я хмурюсь, между бровей появляется морщинка, и замечаю, что это тележка для перевозки багажа. Ох, черт.
– Мэм, вы в порядке? – спрашивает меня парень в форме отеля.
– Да, да, все хорошо. Простите.
Я чувствую на себе руки Люка. Я резко отстраняюсь от него, выдергивая руки. Рэймонд вел себя очень странно и сдержанно, когда я звонила ему. Теперь я все поняла.
– Они не для меня.
Он не один на этом вечере? Может, с ним прекрасная спутница с добрым сердцем? А может, местная девушка. Скорее всего так и есть, звучит вполне правдоподобно. Денвер находится недалеко от Лас-Вегаса.
Ревность охватывает меня как дикий пожар.
Я быстро иду через холл отеля, устремляясь к лестнице. Я слышу за собой шаги, поэтому стараюсь бежать еще быстрее. В тот момент, кода моя нога касается ступеньки, он хватает меня за бедра и разворачивает к себе.
– Отпусти меня! Отстань и не ходи за мной!
Его рот медленно открывается, как будто он хочет что-то сказать, но не знает что.
Я отступаю назад, почти падая на ступеньку. Со злостью смотрю на него и быстро хватаюсь за перила.
– Мне не нужна твоя жалость! Я все поняла, Люк! – он точно встречается с кем-то. С той, для кого купил эти пончики. Я выдыхаю. – Желаю тебе всего хорошего!
Слезы заполняют мои глаза, размывая вид на холл. Я разворачиваюсь и поднимаюсь наверх. Внезапно, сильные руки обхватывают меня за талию и прижимают к себе. Его горячее дыхание обжигает мой затылок.
– Леа, стой. – Он поворачивает меня к себе. Поднимает руку и нежно заправляет выбившуюся прядь за ушко.
– Леа, – дышит он тяжело. – Успокойся на минутку.
Да как он смеет говорить со мной в таком повелительном тоне?
– Я спокойна. Отвали от меня.
Он сжимает челюсть и отрицательно качает головой.
– Пойдем со мной, и я все объясню. – Я делаю шаг назад, не желая подчиняться. Вдруг он приседает и хватает меня за ноги, перекидывая через плечо. Спускается по ступенькам и идет по мраморному полу холла. Когда мы подходим к дивану, он перемещает меня в своих руках, прижимая к груди, слегка приседает и говорит:
– Захвати коробку, я все объясню, обещаю.
Неохотно, я беру коробку с пончиками.
Пока он несет меня через холл, я не говорю ни слова. Люк выходит через двойные французские двери, и подходит к заведенному «Рендж Роверу».
Мужчина, в форме отеля, открывает переднюю дверь с пассажирской стороны, и Люк садит меня на кресло.
Дверь закрывается, и Люк дает мужчине чаевые. Затем обходит машину и садится, убирает розовую коробку с моих колен на заднее сиденье. Он плавно сдает назад и выезжает с парковочного места. Только сейчас я замечаю, что мы в его машине.
– Ты приехал сюда с Лас-Вегаса?
Он кивает, оценивая загруженность дороги перед нами, и поворачивает направо.
– Да.
Во мне вспыхивает любопытство, но я быстро заглушаю его.
– Что ты хотел сказать мне? У меня планы. – Лгу я.
Он пристально смотрит на меня.
– Какие планы!?
– Не очень важная поездка на машине, а потом обед.
Ну, это не совсем ложь, потому что я хотела отправиться на обед.
– Ох, – говорит он и возвращает взгляд к загруженной дороге, а я пристегиваюсь.
– Что-то болит?
Он хитро усмехается.
– Мое сердце.
– Что это значит? – он ведет себя очень странно. Такой... открытый, беззаботный.
Его глаза находят мои, и в них танцуют озорные искорки.
– Это значит, что ты должна пойти со мной на обед, и послать на хрен того, с кем у тебя запланирована встреча.
Желудок скручивает узлом и отпускает.
– А куда мы сейчас направляемся? – шепчу я.
– Мы скоро приедем, увидишь на месте.
– Ах так? Все-таки я хочу знать, куда мы едем, я ненавижу сюрпризы.
– Ну что ж, это не один из них, – сухо произносит он.
На протяжении нескольких минут я молчу, дуюсь и капризничаю, потому что не знаю, что сказать и как вести себя. Может то, что собираюсь сказать, немного жестоко, но я все решила. У меня мало времени, поэтому скажу сейчас, иначе просто забуду.
– Ты лгал мне о своем заключении в доме Матери, – говорю я, глядя на его здоровое, счастливо лицо. – Моя мама во всем призналась.
Его глаза расширяются. Я смотрю, как двигается его кадык, когда он нервно сглатывает.
– Я сказала Лане о тебе, а она рассказала все маме. На следующий день она приехала ко мне домой, желая во всем признаться. Кажется, она чувствовала себя по-настоящему хреново. Как и должна. Поэтому, все отлично. Пошла она на хрен.
Я снова смотрю на него и замечаю, что его лицо опять стало непроницаемым. Я решаю рассказать ему немного больше, чем планировала, просто чтобы разложить все по полочкам, если нам вскоре предстоит расстаться. Я чувствую, что должна сказать ему все, открыться.
– Моя мать рассказала мне о произошедшем. Как они пообещали тебе, что усыновят, а потом передумали, они решили найти человека, который заберет тебя. Синтия, так она им представилась. Но мы с мамой догадались кто это. Конечно же, это была Мать. – Я медленно выдыхаю и глубоко вдыхаю, потому что очень больно говорить ему это в лицо. – Это они... Мои родители сделали тебя первой жертвой Матери.
Он кивает и сильнее стискивает руль.
– Ты не сказал мне, – говорю я.
Перестроившись на правую полосу, он выезжает с дороги, которая соединяет два штата, и продолжает молчать, не глядя на меня.
– Почему ты скрыл это от меня? – спрашиваю я тихо.
– Просто, – говорит он, после непродолжительного молчания.
– Чтобы скрыть то, что Мать и раньше знала обо мне, потому что была знакома с моими родителями? Люк, ты ведь не говорил ей про меня. Она, скорее всего, знала. – Я делаю еще вдох, чтобы успокоиться и не потерять контроль. – В том, что меня похитили, нет твоей вины! Мать знала, что мы жили в Болдере! Скорее всего, у них была какая-то сделка, а может просто уговор... Мои родители... Боже, они практически продали тебя в рабство!
– Не говори такую херню, – рявкает он.
– Почему нет?
Он медленно выдыхает, его глаза сосредоточены на дороге.
– Мне не нравится думать об этом в таком ключе.
– Но это так.
– Черт побери, Леа. Я знаю, что так и есть. – Он проводит рукой, усыпанной шрамами, по глазам, когда мы сворачиваем в жилой квартал. – Я просто не люблю думать об этом… так. Это злит.
– Естественно, – фыркаю я. – Ты должен быть зол. Если бы не был, я бы подумала, что ты мертвый внутри. Бесчувственный робот.
Он медленно выдыхает.
– Ну что ж, я не такой. Не робот. – Его щеки покрылись румянцем. Он складывает губы в тонкую линию и мягко говорит. – Вчера снесли тот дом.
– Что?
– Они начали вчера. – Он смотрит в мою сторону, пытаясь поймать мой взгляд. – Я надеюсь, ты не злишься.
– Злюсь? Почему я дол...
– Потому что, – говорит он медленно. – Ты не успела посмотреть свою комнату.
Я взрываюсь от приступа смеха.
– Хрен с ней. Не могу дождаться, чтобы посмотреть, как сейчас там, когда его снесли. Это потрясающая новость, Люк. Самая лучшая за сегодня.
– Я рад, что ты не расстроена.
– Нет, нет, совсем нет. – Я осматриваюсь по сторонам. С одной стороны улицы тянется ряд домов, это улица с односторонним движением. – А куда мы?
– Ты когда-нибудь слышала о парке Обсерватории?
Он сбрасывает скорость, когда мы проезжаем местность, покрытую травой. В северной части которой, располагается здание с куполообразной крышей.
– Это старая обсерватория, – говорит он, паркуясь у бордюра, я смущенно смотрю на свои руки.
– Зачем ты привез меня сюда?
– Это не то место, куда мы направляемся. Просто ненадолго остановились.
Я сморю на него.
– Я растеряна.
Он смотрит в окно. Тишина повисает между нами. Затем он кашляет, прочищая горло.
– Ты знаешь... Я бы все равно ее убил. Я всегда хотел. Но к концу, все изменилось. Она начала... говорить о тебе всякие гадости, Леа. – Его большие, решительные глаза находят меня, но он быстро отводит взгляд к окну с водительской стороны.
– Говорила гадости? – мое сердце пропускает удар.
– Она прекрасно знала об отверстии в стене. Знала, что мне нравилось держать тебя за руку, и от этого была вне себя. Она ревновала к тебе. Она стала постоянно о тебе говорить, а это меня беспокоило, я боялся за тебя.
– Ты поэтому ее убил? – наверное, это продолжалось долгое время. Скорее всего, это лишь часть истории, но захочет ли он открыться мне полностью.
Я вижу, как дрожат его плечи, как если бы воспоминания, ранят его изнутри. Ему некомфортно жить с этим. Он проводит рукой по рулю и продолжает говорить хриплым голосом.
– Однажды, после того, как мы... Однажды, я ее усыпил, ее же таблетками. Когда она отключилась, я пошел осматривать дом. Все те места, которые я не видел до этого. – Он бледнеет, его левая рука снова проводит по рулю и сжимает его, так сильно, что слышится хруст.
Я пытаюсь сообразить, что он хочет мне рассказать. Я хочу оставаться с ним рядом, поддерживать его, но не могу даже представить, что он планировал рассказать, поэтому спокойно произношу обрывок последнего предложения.
– Ты пошел осмотреться...
– И я нашел человека, которого никогда не видел до этого. – Он глотает комок в горле, его голос ломается, когда он продолжает: – Это была маленькая девочка. Небольшая. Ей от силы был годик или два. Нет, годик, – поправляет он себя.
Он смотрит пристально мне в глаза, затем отворачивается. Его рука сжимает руль еще сильнее, и он продолжает говорить сквозь стиснутые зубы.
– У нее мои глаза. Мои глаза и темно-русые волосы, как у Матери. – Закрыв лицо рукой, он делает глубокий вдох. – Она... Она жила в шкафу. Мать отключилась в ванне, а в другой комнате плакала Блю. Ее голос был настолько хриплым, что я не слышал её. – Он закрывает глаза и делает еще один глубокий вдох. – Это было отвратительно, Леа. Грязь. Как она ухаживала за ней... – он стискивает зубы, и я слышу, как они скрипят. – Я обезумел от ярости. Я нашел еды и покормил малышку. Умыл ее. Она была такая расстроенная и печальная. Но настолько красивая. Она была моей дочерью. Моим ребенком. Моим. Ребенком, о котором я даже не знал, не представлял, что о ней не заботятся. – Последнее слово он почти выкрикивает. Одинокая слезинка срывается с уголка его глаза, скатывается по дрожащей щеке и падает на колено. Я растеряна, выпрямляю ладони, но сдерживаю себя, как же я хочу прикоснуться к нему.
– Уложив ее спать, я обнаружил, что мать проснулась и выходит из ванны. – Он поворачивается ко мне, чтобы я могла видеть его глаза и продолжает. – Я не стал делать это быстро, Леа. Я убедился, что она охренительно испугана, и сделал это.
Он сломал ей шею. Вызвал копов. И пришел ко мне.
– Это тянулось слишком долго, – он продолжает сбивчиво говорить. – Я был слаб, иначе смог бы сделать это раньше.
– Люк, ты убил ее. Значит, ты не слабый.
– Я был сумасшедшим, Леа,– говорит он глубоким голосом. Внезапно, его голос становится чуть громче шепота. – Еще до твоего появления в доме, на протяжении долгого времени, я хотел ее любви. Это было до того, как она привезла тебя. – Он смотрит на меня глазами, налитыми кровью. Его губы дрожат, и он сжимает их в тонкую линию. Тишина повисает между нами, я пытаюсь осознать, что он сказал мне. Это так... он ошарашил меня. – У меня есть дочь, Леа. Сейчас ей пятнадцать[2]2
Видимо, это какая-то ошибка автора. По идее ребенку должно быть 11 лет. Исправить мы такое не можем, поскольку дальше описывается подросток.
[Закрыть], она любит пончики Вуду, и раз в месяц я привожу их ей.
Святое дерьмо. Правда ударяет меня наотмашь, я в тупике. – Так она в приемной семье? Ее удочерили?
Он кивает.
– Родители не возражают, что ты ее навещаешь?
Качая головой, он пристально смотрит на зеленый газон, где группа людей, которые немногим моложе нас, собрались с большой сумкой мячей.
– Пару лет назад, я сделал тест на отцовство. Пришел к ним и все рассказал. Поначалу они очень переживали, но с тех пор, прошло много времени... – он качает головой. – Я даже оставался с ней как-то. Не сказать, что сейчас она нуждается в этом. Она уже подросток. Ее имя Кингсли. – Он кивком показывает мне на большой кирпичный двухэтажный дом. – Вот он – ее дом.
