Текст книги "Чары колдуньи"
Автор книги: Елизавета Дворецкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Только мысли о детях утешали ее и вызывали улыбку сквозь слезы. Сквозь темноту Дивляна смотрела туда, где спала на большом ларе ее дочка, и само ее сердце словно витало в эти мгновения над Предславой. Скоро ларь ей будет мал, придется на лавке стелить. Девочка росла очень хорошенькой, и Дивляна не могла наглядеться на ее шаловливое личико, голубые глазки, светлые волосики, мелкие белые зубки. Стоя перед матерью, сложив ручки позади и глядя на нее снизу вверх немного озорным взглядом голубых глаз, девочка напоминала цветочек на стебельке, луговую незабудку. Дивляна верила, что ее дочь вырастет настоящей красавицей, и уже мечтала, как через четыре года впервые заплетет ей косичку, как будет учить разгадывать загадки, положенные для испытания семилетних детей. Как начнет учить ее прясть и шить, приговаривая, как учили ее саму когда-то мать и вуйка Велерада: «Макошь-матушка, научи меня прясть, и ткать, и узоры брать». Потом, еще лет через пять, Предслава получит девичью ленту, войдет в круг невест… А у нее, Дивляны, скоро появится мальчик, сын, и она будет любить его не менее сильно. Она с самого начала срока, до всех примет и гаданий, твердо знала, что будет мальчик, – наверное, потому что девочка у нее уже была. И этому мальчику предстоит со временем стать киевским князем. Он, соединяя в себе кровь ладожского старшего рода и древнего рода полянских князей, вырастет великим витязем и могучим правителем, совершит дела, которые прославят на весь белый свет его род и племя… Никак не может быть иначе, ведь сын Огнедевы благословлен богами еще до рождения. В детях она видела новое будущее для себя, и это утешало ее в том, что ее собственное будущее, о котором она так мечтала в девках, оказалось безрадостным.
Свое самочувствие, мысли о детях – все это почти не оставляло Дивляне возможности думать о чужих мужских делах. Она знала, что Ведицу хорошо приняли в Мстиславовом роду, и радовалась за золовку. Не зря они решились на нарушение княжьей воли – Ведица будет счастлива. А что до прочего, то Аскольд уж как-нибудь отстоит свои права и позаботится о наследстве ее детей. На то он и князь!
Ведица в тот же день плясала в кругу под Святой горой, впервые в жизни возглавляя череду жен-молодух. Костры, разложенные на гранитных берегах Ужи, бросали в воду пламенные блики, парни и девки с криками и визгом гонялись друг за другом, роняя помятые венки. А самый большой костер пылал на вершине Кременицы, на древнем священном месте. Все наиболее сильные и уважаемые волхвы деревлянской земли собрались сегодня сюда, чтобы вместе сотворить самую важную ворожбу ради блага своего племени. Мужчины встали в один круг, женщины – в другой, поменьше, внутри первого. Оба круга – один по солнцу, другой против солнца – двинулись навстречу друг другу под ритмичный стук кудесов. В кудесы били трое волхвов, стоявших в самой середине, по сторонам огня – Далибож, Волчий Зуб и баба Хвалиха. Все трое были в личинах, в звериных шкурах – конской, медвежьей и оленьей, что помогало им привлечь силу своих неземных покровителей. Круги вращались все быстрее, и стоявшие в середине волхвы уже не различали отдельных людей, видели только светящиеся кольца, похожие на живое полупрозрачное облако. В этом облаке мелькали разноцветные искры, постепенно густея и образуя что-то вроде паутины, – это становились видны те самые нити, что из века в век прядет Небесная Пряха, мать Макошь. Сила старинного священного места, пробужденная заклятьями, струилась из глубин и наполняла собой каждого.
А главное дело досталось Незване. В полном уборе, обвешанная оберегами, закрыв лицо страшной берестяной личиной с железными зубами, она стояла над тушей заколотого черного быка, уложенного мордой на закат. В каждой руке она держала рог, полный жертвенной крови, и разбрызгивала кровь вокруг себя, окропляя землю, камень и огонь.
– Из-за гор высоких, из-за озер синих, из-за леса стоячего, из-за облака ходячего, из-за черной реки, из Нави темной зову я слуг моих верных – сорок синцов и сорок игрецов, а с ними и других духов несчетных! – выкрикивала она, и голос ее, глухо звучавший из-под личины, казался голосом иного мира. – Накормлю я вас мясом свежим, напою я вас кровью горячей, напитаю силой сильной, несокрушимой! И отдам я вам повеление: идите вы, слуги мои верные, сорок синцов и сорок игрецов, на Днепр-реку, на горы киевские, в дом Аскольда, сына Дирова, князя полянского! Отдаю я вам Аскольда, сына Дирова, – рвите его и грызите, кровь его пейте, кости его глодайте!
В этой личине не было прорезей для глаз – огромные выпученные глаза были только намалеваны на глухой бересте. Кудеснице не нужно было ничего видеть в мире Яви – она смотрела в Навь и видела там темную страну, засыпанную пеплом, видела темные воды Забыть-реки – тело и дух своего господина.
– А тебе, друг мой возлюбленный, Князь-Уж, отдаю я душу горемычную Аскольда, сына Дирова, – продолжала она уже без голоса, произнося эти слова не в Яви, но в Нави, там, где жил Зверь Забыть-реки, могучий дух, чье имя носила старшая река деревлянского племени. – Отдаю судьбу его пропащую, жизнь его недожитую, долю его несчастливую. Чтобы сгинул он навек в пучине Забыть-реки, чтобы в Явь не воротился, в роду своем не возродился, чтобы имя его быльем поросло и в белом свете затерялось, а род его сгинул, будто и не было!
И где-то вдалеке, за черным окоемом Навьего мира, вспыхнуло багровое пламя над Огненной рекой, словно принимая проклятье и выбрасывая силу, способную его исполнить. Незвана продолжала смотреть туда – впервые в жизни ей удалось шагнуть за пределы, очерченные темными водами Забыть-реки, и увидеть то, что за ней. Впервые она смотрела на знакомую реку с другого берега – и видела, как бесплотные души, молчаливые и обеспамятевшие, выползают из темной пучины, похожие на жалких мокрых бескрылых птиц, как влекутся безвольно и покорно через черную равнину к багровому пламени, чтобы кануть туда и пропасть… Этих душ было много, она напряженно искала среди них своих врагов, надеясь, что сумеет узнать их и убедиться в действенности своих заклятий. Вот он, князь Аскольд… вот князь Мстислав… вот другие, кого она знала и кто еще не догадывается о том, какой короткий путь по земле ему осталось проделать… Но это ее не пугало и не огорчало, она лишь исполняла волю господина, дающего ей силу. Единственное, что жило в ней кроме этой воли, – жажда мести. Незвана искала душу той женщины, ненависть к которой толкнула ее на все это… искала, следуя за бесчувственными душами все дальше и дальше к Огненной реке… Она была будто ночная тьма, что влечется за солнцем в жажде поглотить его… знающая, что даже богиня Солонь не уйдет, не убежит, не сможет сойти с предначертанного ей пути по краю неба… Багровое пекельное пламя вдруг полыхнуло прямо ей в лицо – опаленная нездешним жаром, а еще сильнее ужасом, Незвана отпрянула… и перестала что-либо видеть…
Тело кудесницы рухнуло прямо на тушу жертвенного быка. Трое волхвов изменили ритм ударов, призывая все ушедшие души вернуться в земные тела, – цель общего радения была достигнута. Два круга, внешний и внутренний, постепенно замедляли движение. Но Далибож, Волчий Зуб и Хвалиха продолжали стучать колотушками в конскую, оленью и медвежью кожу кудесов, чтобы душа Незваны могла с помощью этого звука найти дорогу назад.
Когда Незвана очнулась, пламя Огненной реки все еще пылало у нее перед глазами. И далеко не сразу она поняла, что находится уже в Яви, на вершине святой горы Кременицы, а перед ней догорает священный купальский костер – волхвы уже сняли с нее личину, чтобы дух мог узнать собственное тело. Но до самого утра она не произнесла ни слова и даже взглядом не показала, что узнает кого-то вокруг.
Опытные волхвы видели, что она вернулась не до конца. Но никто этому не удивлялся. Все уже знали, что Незвана – колдунья, что не только она повелевает подчиненными ей синцами и игрецами, но и у нее самой есть хозяин и повелитель – могучий дух или даже божество, чью волю она творит, даже не зная о том. Именно поэтому волхвы Кременицы хотели изгнать ее сразу, как только она появилась. Но на ее стороне был князь Мстислав, и она обещала исполнить то, к чему стремилось уже не одно поколение деревлян. Вот только не слишком ли высокую цену придется заплатить за исполнение этой мечты?
Только когда рассвело, Незвана вроде бы очнулась, спустилась по обрывистому берегу к воде и умылась в водах Ужи, заново освященных встающим солнцем.
– Князь Аскольд погибнет, – сказала она волхвам и народу – тем, кто еще не ушел спать и встречал солнце. Взгляд ее не отрывался от воды, будто в ней она читала грядущее. – Зверь Забыть-реки уже завладел им. Его судьба уже обнажила нож, и вскоре он получит удар в самое сердце.
Посланные Аскольдом к Белотуру вернулись довольно быстро – гораздо раньше, чем полянский князь начал их поджидать, и это само по себе уже было дурным знаком. И привезли они не только отказ помочь, приведший поначалу Аскольда в ярость. Они привезли такие новости, что князь даже притих, когда понял, в чем дело, и не знал, как это оценить.
– Войско идет с полуночи великое! – говорили нарочитые мужи Твердинец и Боживек, которых Аскольд посылал в Гомье. – Возглавляет его русский князь по имени Ольг и многие племена ведет за собой. Воевода Белотур тебе кланяется и говорит, что никак сейчас не может сам из Гомья уйти и людей увести, боится землю радимичей, землю сына своего Ратибора, без защиты оставить. После Купалы через две седмицы было то войско на Вечевом Поле, на верхнем Днепре. А куда после двинется – по Сожу ли на радимичей, на саваров, на козар или по Днепру к нам сюда, – пока только боги ведают. Если его не тронут, тогда воевода Белотур к нам на помощь поспешит. А пока ему боги велят свою землю защищать, потому как к опасности она ближе.
– Этого не может быть, – пробормотал опешивший Аскольд. Только этого ему не хватало! Он привык видеть своих врагов в козарах или деревлянах, и появление нового могучего врага с северной стороны совершенно ошеломило его. – Не может быть! Ведь Ладога обещала нас прикрывать от руси!
– Сдается мне, что разбита Ладога и погибла! – Боживек развел руками. – Точно не скажу, но радимичи так мыслят.
Позади раздался слабый крик. Аскольд обернулся и увидел жену возле двери гридницы – Дивляна стояла, привалившись к косяку.
– Слышала? – злобно бросил ей Аскольд. – Так твои родичи ладожские наше докончание выполняют!
– Разби… – еле выдохнула Дивляна, во все глаза глядя на Боживека. – Батюш…
И, не договорив, вдруг осела и повалилась на пол, так что стоявшие рядом едва успели ее подхватить.
Глава 5
А между тем ладожский воевода Домагость Витонежич, отец Дивляны, вовсе не был разбит. Напротив того, весьма сердечно простился с русским князем Ольгом, как тут уже привыкли называть Одда сына Свейна из Халогаланда, когда тот уезжал из Ладоги, обещая осенью воротиться и всем родичам и соседям привезти богатые дары для своей свадьбы с Яромилой, старшей Домагостевой дочерью. Нарушать свои обещания Аскольду Домагость не собирался – он просто не знал о далеко идущих замыслах своего будущего зятя. Тот уверял, что хочет лишь отвезти в Киев товар, собранный зимой в полюдье Велемом, братом Дивляны, и заодно познакомиться со своим уже почти свояком Аскольдом. Причем сопутствовать ему обещал другой предполагаемый свояк, молодой плесковский князь Волегость Судиславич. И того, что Вольга вовсе не собирался брать за себя младшую Домагостеву дочь Велемилу, ладожский воевода тоже не знал…
Дней через десять после Купалы дружины Одда и Вольги встретились на южном берегу Ильмерь-озера, в селении Взвад. Отсюда они тронулись по извилистой Ловати, прошли из ее верховий через волок на кривичскую реку Всесвячу, в имени которой уже слышалась память о древнем роде полотеских князей. Всесвяча впадала в Западную Двину, и по ней обе дружины вскоре добрались почти до самого Полотеска. В его властителе, князе Всесвяте, они хотели найти себе первого союзника. Средство для этого у них было на руках: из захваченного Изборска Вольга забрал княгиню Городиславу, вдову убитого им князя Дедобора и дочь Всесвята.
В Полотеск они заранее послали гонца, чтобы объявить о своих намерениях, и дожидались ответа, разбив стан в половине дневного перехода от самого Полотеска, на берегу Западной Двины. Коротая время, Вольга много чего рассказал норвежскому конунгу о трех ветвях кривичского племени, живших на Полоте, на Верхнем Днепре и на Плесковской земле. Все они вели свой род от общего прародителя по имени Крив, но волхвы говорили, что под этим именем скрывается сам Велес[9]9
Будучи древнейшим богом Того Света, Велес мог представляться одноглазым, то есть кривым (отсутствие какой-либо части тела, как вообще физический недостаток, являлся признаком принадлежности существа к потустороннему миру).
[Закрыть], покровитель племени. Он, бог дорог, указал им когда-то путь на восток из их древней прародины, где реки затопляли поля и не позволяли земледельцам прокормиться. Плесковские кривичи были старшей ветвью племени, а уж оттуда младшие сыновья Крива ушли на Западную Двину, Полоту и верхний Днепр с притоками. Князья их, потомки общего предка, с тех пор уже не раз воевали между собой, пытаясь взять в одни руки единое некогда племя, потом мирились, заключали новые родственные союзы, потом ссорились опять… С полотеским князем Всесвятом изборские кривичи не раз сталкивались на межах своих владений, чтобы поделить право собирать дань, и очередная война окончилась браком изборского князя с Городиславой Всесвятовной. Выступив против Дедобора, Вольга и Одд тем самым сделались врагами и полотеского князя. Им предстояло повернуть дело так, чтобы повод для вражды превратился в средство союза. И Вольга, уже зная хитроумие и предприимчивость своего норвежского товарища, в этом отношении очень надеялся на него.
Князь Всесвят приехал к месту встречи на третий день. Норвежская и плесковская дружины, общим числом около восьми сотен человек, стояли на широком лугу возле реки. Ни одна весь, ни один двор не был ограблен, и за все это время они разве что поохотились поблизости – но дичи в лесах было столько, что едва ли полотеский князь мог посчитать это ущербом. Увидев, что князь Всесвят пришел к ним с дружиной всего-то человек в триста, Вольга приободрился: значит, доверяет и надеется, самое меньшее, на переговоры. Если бы Всесвят был твердо настроен на битву, то им пришлось бы ждать дольше и он набрал бы настоящее войско, несмотря на страду. Но ведь гонец предупредил, что Городислава, его младшая дочь, в руках пришельцев, и теперь для Всесвята важно показать свой мирный настрой, чтобы иметь надежду получить ее невредимой.
Увидев его впервые, Одд Хельги отметил про себя, что не зря постарался заручиться такой заложницей, как княгиня Городислава. Князь Всесвят производил впечатление человека, на которого слабыми средствами воздействовать не удастся. Он был уже достаточно стар – Городислава говорила, что ее он произвел на свет далеко не в первой молодости, а ей теперь было под тридцать. Всесвят пережил всех своих пятерых сыновей, сложивших головы в битвах, и сейчас его окружали около десятка внуков-подростков, из которых старшему было семнадцать лет.
Стоя впереди своих дружин, Одд и Вольга смотрели, как Всесвят высаживается. Старый князь из лодьи выбрался сам, без помощи внуков и кметей, но все же было видно, что двигается он уже с трудом, члены давно утратили гибкость, а мышцы – силу и что в битвы ему самому больше не ходить. Однако старейшины и воеводы, его окружавшие, выглядели людьми крепкими, толковыми и неробкими, и Одд не спешил бы делать вывод, что старого полотеского князя будет легко одолеть.
Тем временем старый князь разглядывал их из-под мохнатых седых бровей, низко нависающих над глазами. Эти двое пришли на его землю с войском, без приглашения и позволения, и у них было достаточно сил, чтобы представлять опасность. Лет двадцать или даже десять назад они не посмели бы этого сделать, кто бы они ни были… Вольга, Володишин внучок, мог бы помнить, кто такой князь Всесвят… Когда мальцом был, только о князе Всесвяте и слышал от деда. А теперь вон какой вырос – сам будто витязь из кощуны. И оглянуться не успели…
Действительно, Вольга в его двадцать с небольшим всего на несколько лет был старше Всесвятовых внуков, а пришел говорить со старым князем на равных. Горделивый изгиб густых черных бровей, острый и напористый взгляд светло-серых, с голубизной глаз, жесткое и решительное выражение красивого, открытого лица, оттененного небольшой русой бородкой, сразу давали понять, что это не отрок, а полноправный князь и зрелый мужчина, несмотря на молодость. Он был не выше среднего роста, но крепкая, широкоплечая фигура дышала силой. Всесвят мог удивляться, как быстро оперился птенец, которого он про себя называл даже не Судиславовым сыном, а Володишиным внуком, потому что с дедом Вольги, князем Володиславом, были связаны битвы и пиры Всесвятовой молодости. Но в нем старый князь хотя бы видел побег древнего кривичского корня, к которому принадлежал он сам. А вот русин Одд был для него совершенной новостью. Лет тридцати, высокий, худощавый, светловолосый, с продолговатым лицом и маленькой светлой бородкой, он выглядел как настоящий морской конунг. Одд приближался уверенной походкой, не держась за богатую рукоять отделанного серебром меча, украшенного варяжскими узорами. Лицо его было спокойным, но в светлых глазах отражалась затаенная мысль, и делалось ясно, что никогда и ни при каких обстоятельствах он не говорит всего, что думает. Князь Всесвят немало встречал подобных ему русских вождей – они не раз заходили в устье Западной Двины, которую называли Дуной. И хотя, как правило, они ограничивались грабежом и захватом пленных среди племен ливов и семиголы, проживавших в ее низовьях, некоторые из них порой доходили и до кривичей. Они были очень разными, два его нежданных гостя. Князь Всесвят понимал, что объединить их могла только очень необычная цель.
И в то же время он невольно искал среди людей за их спинами хорошо знакомое лицо. Городиша, Городислава, его самая младшая дочь. Рождение ее стоило жизни его жене, княгине Беривиде. Они жили вместе с юности, и княгиня была уже далеко не молода, когда понесла в последний раз. Князь Всесвят так любил ее, верную спутницу всех бурь и тревог долгой жизни, что не взял другую княгиню после смерти Беривиды. Дочерей у них было всего две, но к Городише князь был втайне привязан, пожалуй, больше, чем к другим своим детям. Однако уберечь ее от беспокойной княжеской судьбы никак не мог. В шестнадцать лет – дальше откладывать нельзя было – ему пришлось отдать ее замуж за изборского князя Крепибора. А через несколько лет узнал, что Крепибор убит своим сводным братом Диделей и что Городиша досталась победителю как добыча и наследство. Скрепя сердце Всесвят признал нового зятя – ему нужен был союзник в Изборске, а Городише – муж. Но вот и того мужа она потеряла, и новые победители привезли ее сюда… Что они потребуют за ее возвращение отцу, за избавление полотеской княжны и изборской княгини от участи пленницы, наложницы, проданной робы?
Но видно ее не было, и у князя дрогнуло сердце. А что, если эти двое его обманули? А что, если Городиши с ними нет и они только прикрылись ее именем, чтобы пробраться в самое сердце полотеской земли? Где же она тогда? Убита? Всесвят нахмурился. Как раз в это время Вольга и Одд подошли и поклонились, приветствуя его, и ему стоило труда вместо приветствия не спросить, где же его дочь?
– Здравствуй, князь Всесвят! – сказал тем временем Вольга. – Вижу, года идут, а ты все стоишь, как Мер-Дуб, и никакие бури тебя не согнули. Так будь же здоров в доме твоем и будь дом твой благополучен, а род умножен!
– Да уж… – Князь мельком оглядел своих внуков. – Кругом дубки, и все шумят! С чем пожаловали? Спасибо тебе на добром слове, Волегость, да только лет двадцать назад даже отец твой не посмел бы с дружиной без приглашения в мою землю явиться! И дед твой не посмел бы! Он мою руку знал! От смолян до семиголы все знали, кто такой князь Всесвят!
– И сейчас все знают, кто такой князь Всесвят! – Одд, которому Эгиль переводил на ухо суть беседы, снова поклонился, прерывая стариковское ворчание. – Поэтому мы пришли к тебе первому, когда у нас возникла нужда в сильных союзниках. Не в каких-то иных землях, но здесь надеемся мы найти дружбу и помощь.
– Помощь? – Князь устремил на него острый, колючий и пристальный взгляд. – Какой еще вам помощи нужно? За помощью разве с такой ратью приходят? Я посмотрю, что вам за помощь нужна! А вы не глядите, что у меня всего три сотни под рукой! Надо будет, только свистну – и еще десять сотен встанут передо мной! – Он взмахнул рукой, и всем почудилось, будто движение этой морщинистой руки, сорок лет державшей меч, и впрямь волшебным образом может мгновенно вызвать огромное войско.
– Не гневайся, княже, что незваны пришли! – Вольга наконец внял выразительным взглядам Одда и поклонился еще раз, гораздо ниже. Одд плохо понимал, о чем говорит старый князь, поэтому действовать должен был в основном Вольга. Старик любит ворчать и заноситься, так ведь у Вольги спина молодая, может и поклониться, не переломится. А Вольга ради достижения своей цели сейчас был готов на все, в том числе и на то, чтобы потакать упрямым и вздорным старикам. – Не бранись! Прими нас, как сынов твоих почтительных, что пришли за советом и подмогой. Ведь мы с тобой одного корня, в роду Крива ты надо мной старший. Отца-то я лишился, остался парень молодой, неженатый даже, без совета, без пригляда.
Всесвят немного смягчился, глубокие морщины на залысом лбу несколько разгладились. К старости он не поглупел и понимал, что такие льстивые, покорные речи не ведут просто так. Но раз гость повел себя как положено, можно его и выслушать.
– Тоже мне еще сынок нашелся! – проворчал он, но уже не так сурово. А потом вдруг снова насупился. – Какой ты мне сын? Ты мне кровный ворог! Не ты ли зятя моего убил, изборского князя Дедобора? И теперь думаешь, я поверю, что ты ко мне с миром пришел? Или ты думаешь, что струсит старый дед, за печку схоронится от тебя? Не дождешься! Я стар, да рука моя еще крепка! Да я тебя разорву и костями по полю размечу!
Старик пришел в неистовство и заколотил по земле мечом в ножнах, на который опирался: ходить с посохом, как все старые люди, он считал для себя унизительным. Этот человек настолько привык побеждать и внушать неприятелям ужас, что даже не задумался о том, что грозит людям, имеющим почти втрое больше сил. Он был на своей земле хозяином и здесь не побоялся бы даже самого Кощея.
Вольга побледнел, стиснул зубы, его большие глаза гневно сверкнули. Хоть он и выражал требуемую обычаем сыновнюю почтительность, но терпеть оскорбления не собирался. Он уже довольно давно был князем и привык, что кричать на него никто не смеет. Тем более этот оскудевший умом старый пень, переживший собственных сыновей! Его давно уже деды на Том Свете кликают, а он все сидит… как хрен на блюде! – вспомнилось ему любимое выражение несостоявшегося (пока) свояка Велема.
Невольно сжав кулаки, Вольга ощутил на пальце правой руки кольцо, и это несколько отрезвило и успокоило его. Мысль о ней, об Огнедеве, подарившей ему когда-то это кольцо как залог любви, проникла в память светлым солнечным лучом. И все прочее показалось мелким и неважным. Что ему смешной гнев старого мухомора, если он идет к ней, своей Леле? Закончились тоска и ожидание, он уже отправился за ней, она ждет его на том конце пути… Вольга едва сдержал счастливую улыбку, понимая, что она еще больше распалила бы ярость Всесвята.
Одд мало понимал из их речей – что-то ему успевал перевести Эгиль Кузнец, какие-то слова он улавливал сам, но больше всего ему говорили выражение лиц собеседников, блеск глаз, звук голосов. Он понимал главное: старик заносится и гневается, нужно его успокоить. Да, они сейчас в силах разбить его небольшую дружину и раздавить Всесвята, как трухлявый гриб. Он даже будет рад уйти наконец к Одину как мужчина, в битве, с мечом в руке. Но они собирались идти слишком далеко, и дело им предстояло достаточно трудное, поэтому не следовало оставлять за спиной ненадежных, а тем более озлобленных и враждебных правителей. Если он, Одд сын Свейна, не сумеет утвердиться в Киеве, ему придется возвращаться через эти места, причем с добычей и с потерями в дружине, – и тогда он сам станет желанной добычей для любого, кто не слишком ленив. А если он сумеет там остаться, ему понадобятся союзники здесь, иначе обладание Киевом потеряет половину смысла.
Поэтому Одд незаметно сжал плечо Вольги и шепнул на северном языке:
– Успокой его! Мы пришли не ссориться! Он нужен нам добрым. Думай только о своей цели, все остальное не важно.
Вольга взял себя в руки и примирительно заговорил:
– Не гневайся, князь Всесвят! Не враг я тебе, и никакой обиды я тебе не причинил. Да какой он был тебе зять, Дедобор изборский! Диделя он был, сын полонянки чудинской! Вот он-то и был твой кровный ворог – он убил твоего зятя, законного изборского князя Крепибора, того, кому ты сам твою дочь отдал. А он ее вдовой оставил и захватил, в дому держал… – Вольга вовремя остановился, заметив, что Всесвят нахмурился еще суровее. – А я Дедобора убил не потому, что со всей его родней поссориться хотел. Дедобор первый задумал злое дело, чтобы и мне, и тебе бесчестье причинить. Ко мне тогда невесту везли из Ладоги, а он задумал ее перехватить! Меня обесчестить, ее род обесчестить и тебя тоже, потому как хотел он ее изборской княгиней сделать, а твою дочь или прочь отослать, или заставить новой княгине прислуживать! Разве я худо сделал, что твою дочь от бесчестья избавил?
– И где теперь моя дочь? – не выдержал Всесвят. – Не вижу ее! Или слаб глазами стал к старости? Не думай, я получше вас вижу! Где моя дочь?
– Она здесь, среди нашей дружины. – Вольга слегка кивнул назад. – И ты получишь ее невредимой, когда мы договоримся. Не годится женщине быть при мужских разговорах.
– Ну говори, с чем пришел, – неохотно буркнул Всесвят. По Дедобору он и в самом деле не собирался скорбеть, ибо в глубине души родство с ним считал бесчестьем. – Дозволяю! Воевать, что ли, с кем задумал? Коли столько дружины у вас, да дружина не битая, не рубленая, – опытным взглядом он быстро оценил здоровых кметей и воев, их непокореженное оружие и новые целые щиты, – значит, только на рать едете. С кем? Куда? Не на сестрича ли моего Станислава Велебрановича мечи навострили? Тогда и не ждите, не стану я вам помогать.
– Что ты на нас такое думаешь, князь Всесвят? – Вольга даже обиделся. – Ни к тебе, ни к сестричу твоему, Станиславу смолянскому, мы вражды не имеем. Держим мы путь на полудень, в полянскую землю, в далекий Киев-город. И хотим мы вот чего: пропусти ты нас с дружиной через твои земли, а захочешь присоединиться к нам – милости просим. Сам не захочешь идти – внука старшего пошли, дай ему дружину, а будет храбро биться – станет нам побратимом и ни честью, ни добычей мы его не обидим. А второе дело вот какое: помоги столковаться с сестричем твоим, чтобы и он нас пропустил через днепровские верховья, дал на полудень пройти. А если и он сам с нами пойдет – мы тоже рады будем.
– На Киев собрались? – протянул озадаченный Всесвят. – Вон оно что… Не врешь?
– Перуном клянусь! А то и в греческие земли богатые.
– Да, Вольга, истинно глядеть за тобой некому. – Всесвят покачал головой. – Надо же, чего придумал! Уж ты загнул – на добром коне не объедешь…
Едва ли ему когда-нибудь в жизни приходилось думать о полянской земле и Киеве, а уж тем более о землях за Греческим морем. Для него это было вроде Ледяной горы из сказаний – может, оно и есть, а может, и нет. Никакого дела до Киева ему не было – через его земли пролегал путь из Варяжского моря по Двине до верховий Днепра, а оттуда на Восток, на Юлгу и Семь[10]10
То есть Волгу и Сейм – пути в Хазарский каганат и арабские страны.
[Закрыть]. Киев лежал далеко в стороне от тех мест, в которых он бывал или о которых хотя бы думал. Но его снова позвали в поход, и старое сердце встрепенулось. Он даже нахмурился, чтобы никто не заметил, как оживился его взгляд.
Княжьи внуки тем временем быстро переглянулись. Все они выросли на рассказах о подвигах и славе деда, и многие из них уже получили право носить меч, но все еще сидели возле него, как молодые дубки вокруг старого трухлявого пня. Так, может, теперь у них появится случай показать себя? Чтобы дед, пока не помер, успел убедиться, что они ничем его не хуже?
– Думаешь, тут, под кустом, я тебе ответ дам? – неприветливо буркнул Всесвят. – Молод ты еще, Вольга! Разве такие дела в одночасье решаются? Дружину надо созывать, старейшину, людей спросить. Захотят ли они с тобой идти? И простят ли, что ты мою дочь вдовой оставил?
– Но ведь мы лишь избавили знатную и уважаемую женщину от негодного и неверного мужа, – улыбаясь, заметил Одд. – И теперь она может найти другого, более достойного, если будет на то ее воля, твое желание и согласие твоего народа!
«Не сам ли метишь в зятья?» – подумал Всесвят, окидывая русского князя оценивающим и привычно неодобрительным взглядом. Вслух он ничего не сказал, но Одд его понял.
– Но ты согласен спросить дружину и народ, что они думают о нашем походе? – настаивал на своем Вольга.
– Видно, придется, коли ты такой настырный. Но сперва пусть мне мою дочь вернут. Иначе не поверят люди, что вы истинными друзьями нам хотите быть.
– Твоя дочь сегодня же придет в твои объятия, – заверил Одд. – Мы не сомневаемся, что и без такой ценной заложницы ты не поступишь с нами вероломно.
Всесвят опять нахмурился. И раньше бывало, что словенские князья в союзе с вождями заморской руси ходили друг на друга. Старики рассказывали, что когда-то дружины руси проходили по Днепру на полудень и даже иной раз возвращались с добычей. Но еще никогда с ними не ходили словенские князья. Вольга – отрок, сам не знает, что делает, но он – кривичский князь. Он уже одолел соперника гораздо старше, опытнее и хитрее себя. Наверное, не сам, а при помощи этого светлоглазого пройдохи. Однако теперь в его руках все земли северных кривичей, а значит, не такой уж он и отрок. Всесвят чувствовал, что понять цели этих двоих, понять суть их удивительного союза не менее важно, чем разбить их на поле битвы. И вероятно, второе без первого будет невозможно.
– Ну, ведите сюда мою дочь, – велел он с непреклонным видом, показывая, что без этого ни о чем больше говорить не намерен.
Одд кивнул, и его люди вскоре привели Городиславу. Увидев отца, она прослезилась, заметив, как изменилось за несколько лет его лицо, как углубились морщины, спрятались в них когда-то горящие, будто ледяные угли, глаза… Она низко поклонилась, и Всесвят только кивнул, чтобы не пустить, не приведи чуры, слезу самому. И это его Городиша, которую он до сих пор помнил резвой девочкой, юной девой в свадебном уборе? Она была еще красива, только в исхудалом лице ее слишком остро выступали скулы и подбородок. Бледная, поблекшая… Повой у нее плотно лежит на голове – косы обрезала, когда второй раз овдовела, бедная лебедушка…
