Текст книги "Добродетельная леди"
Автор книги: Элизабет Торнтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Мою кузину, мисс Брайони Лэнгленд, – закончила Харриет. – Вы уже знакомы?
– Мы не были официально представлены. Рейвенсворт, к вашим услугам, мадам. А это мой друг, лорд Эйвери.
Брайони вежливо кивнула в их направлении. Рейвенсворт, вспоминая ночь их первой встречи и ее признание, что от его поцелуя она трепещет, растянул губы в медленной улыбке. Но на Брайони она не произвела ни малейшего впечатления. Она ясно сознавала только одно – сигара продолжала медленно тлеть в ее пальцах. Ее рука невольно дернулась.
– Раздуваете облако, мисс Лэнгленд? – поинтересовался Рейвенсворт с ноткой осуждения в голосе. – Вы хотя бы знаете, что делать с этой штукой? Осторожнее, иначе вы подожжете себя.
– Полагаю, что мисс Гренфелл проинструктировала вас относительно всех необходимых светской даме умений? – Голос лорда Эйвери был откровенно суров.
Брайони увидела, как щеки кузины покрываются густым румянцем, и в ее груди вспыхнуло чувство обиды за Харриет. Как смеют эти джентльмены порицать Харриет за то, чем сами свободно занимаются? В этом не было никакого вреда, значит, не нужно чувствовать вину или стыдиться, решила она.
– Не хотите ли присоединиться ко мне? – учтиво поинтересовалась она, вспомнив то, что она считала правильным поведением для курильщиков.
– Благодарю вас, нет, – ответил Рейвенсворт с преувеличенной любезностью. – Но мы не будем мешать приятному занятию, которым вы столь очевидно наслаждаетесь.
Брайони почувствовала, что вынуждена продолжать. Она поджала свои розовые губки и элегантным движением запястья, которое наблюдала у Харриет, поднесла черуту ко рту. Она затянулась и почти мгновенно выдохнула. Курение, решила она, не в ее вкусе, но она не собиралась высказывать свое мнение, пока ее не спросили. Она попробовала снова.
– Отлично, мисс Лэнгленд, – обходительно произнес Рейвенсворт. – По крайней мере для первого раза. Теперь, когда вы доказали, насколько безрассудны, почему бы вам не избавиться от этой нелепой вещи?
Это замечание побудило Брайони продолжать курение. Она затянулась снова, но, к несчастью, не рассчитала и вдохнула слишком глубоко. Она кашлянула один раз, потом еще и уже не могла остановиться. Она брызгала слюной и хватала ртом воздух, пока слезы не полились у нее из глаз. Как Рейвенсворт оказался в коляске рядом с ней, а Харриет на земле, она не могла бы сказать. Но она благодарно подчинилась его помощи.
– С-спасибо, – хрипло пробормотала она, все еще время от времени покашливая.
– Не стоит благодарности, – нарочито вежливо ответил он, вытирая ее мокрые щеки своим большим льняным платком. – Харриет, будьте хорошей девочкой и поезжайте вместе с Эйвери, – распорядился он. – Кто-то должен отвечать за вас, девушки. Эйвери! – обратился он к другу. – Повезем этих барышень домой.
Брайони оставила у себя смятый платок Рейвенсворта и прижала его к своему хлюпающему носу. К тому времени, когда она полностью восстановила дыхание, коляска Эйвери с Харриет исчезла из вида. Зловонная сигара все еще была крепко прижата к ее груди. Она украдкой взглянула на Рейвенсворта и с облегчением увидела, что он улыбается.
– Ну а теперь, мисс Лэнгленд, будьте любезны, сделайте мне одолжение и избавьтесь от этого отвратительного предмета.
Брайони робко улыбнулась в ответ и удивленно заметила потрясенное выражение, вдруг появившееся на лице его светлости. Она поспешила подчиниться и беспечно выбросила оскорбительный предмет из коляски. Сигара описала в воздухе высокую дугу, и Брайони с ужасом наблюдала, как она падает на круп одной из горячих нервных лошадей, впряженных в двуколку.
В первое мгновение ничего не произошло. А потом словно разверзся ад. Испуганная лошадь взвилась на дыбы и потянула за собой вторую. С устрашающим ржанием они рванулись с места и в бешеной скачке понесли подскакивающую на неровностях двуколку куда глаза глядят. Рейвенсворт отчаянно вцепился в поводья одной рукой, а другой схватил Брайони, чтобы она не вывалилась из коляски.
Двуколка опасно раскачивалась из стороны в сторону, подпрыгивая на каждом камне, выбоине и рытвине, и Брайони казалось, что они вот-вот разобьются. Она без оглядки вцепилась в надежную руку Рейвенсворта и в ужасе закрыла глаза. Брайони приготовилась встретиться с Создателем.
Через много миль, когда она почувствовала, что неистовое движение коляски замедлилось, она осторожно открыла глаза. Лошади устали от сумасшедшей скачки, и Рейвенсворту, мрачному и суровому, удалось наконец остановить их. Она в испуге ждала, что его гнев обрушится на нее. Дрожащими пальцами она поправила шляпку и привела в порядок свой плащ. Ей пришлось сжать руки, чтобы унять их непроизвольную дрожь.
Когда он заговорил, его голос был мягким:
– Вы в порядке, мисс Лэнгленд?
– Немного потрясена, ничего больше, благодарю вас, – задыхаясь, ответила она и постаралась успокоить дыхание.
Он сбросил плащ и накинул его ей на плечи.
– Вот так вам будет теплее. Вы пережили серьезное потрясение. А вы храбрая девочка.
Брайони попыталась говорить, стуча зубами:
– Я не в первый раз оказалась в неуправляемой карете. Пожалуйста, займитесь сначала лошадьми. Я чувствую ответственность за это и не хотела бы, чтобы они страдали из-за меня дольше необходимого.
Рейвенсворт оставил ее просьбу без внимания и достал из внутреннего кармана сюртука маленькую фляжку. Он отвинтил крышку и поднес фляжку к ее губам.
– Выпейте это, – приказал он. Брайони помедлила. – Пейте, – произнес он не терпящим возражений тоном. Брайони повиновалась. Она почувствовала обжигающее тепло в горле и поперхнулась. Через секунду ее зубы перестали стучать.
Увидев, что она вполне оправилась, он отдал ей поводья и, легко выпрыгнув из коляски, отправился осматривать взмыленных лошадей. Вскоре он вернулся.
– На них ни царапины. Нам всем повезло. Лучше дать им немного отдохнуть.
Брайони начала с достоинством приносить ему извинения и благодарить, но он резко оборвал ее, и она замолчала.
– Правильно ли я понимаю, мисс Лэнгленд, что вы квакерша?
– Моя мама была квакершей, – поправила Брайони. – И я стараюсь следовать ее принципам.
– Меня удивляет, что вы курите. Разве квакерские дамы курят?
– На этот счет нет никаких правил и предписаний. В вопросах поведения каждый из нас должен следовать собственной совести, – серьезно объяснила она.
– Как удобно!
Она робко улыбнулась.
– Нет, не для квакеров. О, для тех, кто не берет на себя труд прислушиваться к своей совести, возможно, это и удобно. Но не для меня.
– Понимаю. Вы намекаете, что у меня нет совести? – насмешливо поинтересовался он.
– А она у вас есть? – дерзко парировала она, вспомнив сцену соблазнения в библиотеке.
– Немного. Вас это беспокоит? Она помолчала.
– Да, это беспокоит меня, – серьезно ответила Брайони.
– Да? Почему? – Он заметил ее полный сомнения взгляд и усмехнулся. – Не старайтесь искать слова помягче. Я знаю, что вы должны быть чрезмерно искренней леди.
Брайони вынуждена была ответить:
– Если то, что вы говорите, правда, а я вряд ли могу поверить в это, вы должны были бы быть негодяем. Вы негодяй, лорд Рейвенсворт?
– А вы как думаете? – рассмеялся он.
– Я? – спросила Брайони, удивленная его вопросом. – Я не знаю вас. Что я могу думать?
– Мисс Лэнгленд, – начал Рейвенсворт более серьезным тоном, – я прошу вас не составлять поспешное мнение о моем характере по нашей первой неудачной встрече. – Он кашлянул, чтобы скрыть свое смущение. Юная леди рядом с ним, казалось, ничуть не была смущена темой, которую все хорошо воспитанные дамы должны находить в высшей степени неделикатной.
– Да, продолжайте, – подбодрила она.
– Это было не то, что вы подумали. Та дама знает меня таким, какой я есть, и она была не против.
Брайони молчала, и Рейвенсворт продолжил:
– Может быть, у меня и не слишком много совести, мисс Лэнгленд, но я не мерзавец! Я человек чести.
– Понятно, – уклончиво заметила леди.
– Вы будете принимать меня таким?
– Человеком чести? Буду, если это доставит вам удовольствие.
– Это не доставляет удовольствия вам?
– Раз уж вы спросили, то нет!
– Почему?
Она пожала плечами.
– Честь! И по какому же это джентльменскому кодексу чести живете вы, сэр? Кому он служит? Кто определяет правила? Как может быть честь удовлетворена дуэлями, вендеттами и тому подобным? И тем не менее вы, джентльмены, верите в это. Нет, я не думаю, что человека чести можно сравнить с человеком совести.
Насмешка в голосе Брайони застала Рейвенсворта врасплох.
– Это означает, мадам, – отрывисто произнес он, – что, если я дам вам свое слово, вы можете рассчитывать на него.
Брайони начала теребить свои перчатки, и Рейвенсворт понял, что у дамы нет желания продолжать этот разговор, но какой-то бес внутри заставил его продолжить. Он не мог это так оставить.
– Вы верите в судьбу, мисс Лэнгленд?
– Почему вы спрашиваете? – удивилась она.
– Потому что я начинаю верить, что вы действительно моя Немезида. Вас послали боги?
– С чего бы это богам насылать на вас возмездие? – усмехнулась Брайони.
– За мои проступки!
– Разве вы единственный человек, сожалеющий о своих проступках?
– Разве я сказал, что сожалею о них?
Брайони откровенно заглянула в его глаза, как будто желая прочитать его мысли. Синие честные глаза, отметила она, обрамленные длинными, густыми, загнутыми ресницами; выразительные глаза, с теплом, весельем и чем-то еще, скрытым в их глубине.
– Ну же, мисс Лэнгленд, от человека без совести нельзя ожидать, что он будет сожалеть о своих проступках.
– А от человека чести? – тихо спросила она.
– У человека чести их нет.
Ее серые глаза не дрогнули под его испытующим взглядом. Он видел, как ее лоб наморщился в замешательстве.
– Ну, – наконец спросил он, – вам нечего сказать в ответ?
– Я не понимаю. – Тон Брайони был осторожен.
– Проще говоря, мисс Лэнгленд, – сказал Рейвенсворт, импульсивно беря ее руку в свою, – я хочу, чтобы вы знали, что, хотя я, может быть, и не настолько... добродетелен, как некоторые джентльмены, я все же не беспринципен. Вы можете полагаться на меня, как на человека чести.
Брайони была глубоко обеспокоена, но она все-таки произнесла вежливое «благодарю вас», прежде чем погрузилась в задумчивое молчание.
Рейвенсворт взял из ее рук поводья.
– Думаю, лошади достаточно оправились. Попытаемся найти остальных? – Он говорил как ни в чем не бывало.
По дороге обратно не было произнесено ничего о совести или чести, но Брайони размышляла над его словами. Логика подсказывала ей, что лорд Рейвенсворт опасен, но инстинкт говорил совершенно другое. Она решила, что не будет вреда в том, чтобы позволить ему продолжить знакомство, если он этого хочет, потому что, какова бы ни была совесть его светлости, ее собственная была так же энергична и чувствительна, как всегда.
Глава 5
Морозы удивительно холодной весны не могли испортить замечательного настроения сэра Джона и леди Эстер в год 1814-й от Рождества Христова. Надежно заперев маленького корсиканца Наполеона Бонапарта на Эльбе, Англия в первый раз за более чем двадцать лет наслаждалась безмятежным покоем в Европе. Уверенность народа была так велика, что многие из частей Веллингтона были расформированы, а другие пересекли Атлантику, чтобы присоединиться к войскам верноподданных в Канаде против Соединенных Штатов Америки.
Хотя новости из колоний были не слишком обнадеживающими, у Гренфеллов был особый повод для хорошего настроения. Они праздновали рождение очередного ребенка у их старшей дочери и ее мужа, которые жили в каких-нибудь двух днях пути от георгианского города Бата, и сэр Джон и леди Гренфелл решили провести несколько недель или месяцев в спокойном обществе одного из своих отпрысков, который никогда не давал им ни малейшего повода для беспокойства.
При обычном ходе событий ничто на свете не заставило бы таких преданных родителей покинуть дочь, постоянно причиняющую им неприятности, но произошло то, что леди Эстер называла метаморфозой в ее младшем ребенке. Мисс Харриет Гренфелл изменилась. Никто не мог этого отрицать. Произошло ли это превращение из-за лорда Эйвери, чье ухаживание было так благоприятно, или ее кузина-квакерша оказала благотворное влияние на характер Харриет, леди Эстер не могла сказать. Да и не хотела. Ей было достаточно того, что манеры Харриет и на публике, и дома соответствовали наивысшим стандартам благовоспитанной леди из общества. Леди Джерси, эта львица «Олмака», даже намекнула, что вскоре может быть предложено возобновить ее членство в клубе. Родители Харриет были в восторге.
И такова была их убежденность в перерождении Харриет, что они, переехав в Бат, не видели никаких причин, по которым Харриет и Брайони не должны наслаждаться лондонским сезоном, когда люди начинают стекаться обратно в город. Они с самого начала собирались принять великодушное приглашение двоюродной прабабки Софии поселиться в ее просторном доме на Хаф-Мун-стрит на те несколько месяцев, когда сезон будет в самом разгаре. Тетя Софи с готовностью согласилась выступить в роли дуэньи для девочек. Брумхилл-Хаус и по размерам, и по местоположению прекрасно подходил для круглогодичного проживания семьи, но было понятно, что Ричмонд немного далековат для двух юных дебютанток, которые хотят быть в центре светских событий.
Таким образом, наступил день, когда собравшиеся многочисленные домочадцы с легким сердцем пожелали доброго пути Брайони и Харриет, отправлявшимся в карете в короткую поездку до Лондона. Поскольку Нэнни практически было нечем заняться в доме, где нет детей, она согласилась поехать с Гренфеллами и стать няней для новорожденного. Но она ясно дала понять, что это временно, так как она предана лэнглендской ветви семьи, и, хотя это и осталось невысказанным, Нэнни в душе очень надеялась, что в недалеком будущем ее руки будут нянчить первенца ее «бедного ягненочка».
Вернон должен был пока остаться в Брумхилле. Вскоре предстояли вступительные экзамены в Оксфорд, и ему отчаянно было нужно время, чтобы преодолеть сложности греческой грамматики и синтаксиса. Он с тоскливой улыбкой попрощался с сестрой и кузиной, пообещав, что, как только он разделается с «этими адскими трудностями», он не замедлит появиться на Хаф-Мун-стрит. Брайони тревожилась в душе, оставляя младшего брата. Ей казалось, что за месяцы, проведенные в Ричмонде, Вернон отбросил сдерживающее влияние родителей и становился таким же праздным щеголем, как любой юноша из круга его новых друзей. Она с грустью понимала, что не может повлиять на природную импульсивность неоперившегося юноши, склонного к легкомыслию.
Однако на одного человека общение с Брайони имело очень сильное влияние. Все месяцы, прошедшие с того едва не закончившегося печально для Брайони инцидента с двуколкой, Харриет страдала от самого жестокого чувства вины, какое только испытывала в жизни. Брайони никогда даже намеком не высказывала своего неудовольствия тем, что роковая сигара оказалась в ее руках, только чтобы спасти репутацию Харриет, и это вызывало в юной леди чувство безмерного раскаяния. Она понимала, что ее поведение было достойно порицания. Но когда она от всего сердца пыталась принести извинения, они отметались как совершенно ненужные. Такое щедрое и легкое прощение делало проступок Харриет еще более тяжким в ее глазах. Лорд Рейвенсворт и Эйвери не упустили возможности призвать ее к ответу за безрассудное поведение, но от Брайони она не услышала даже самого мягкого укора. Совесть Харриет нещадно терзала ее.
Вскоре она поняла, что кузина Брайони по-своему была даже более оригинальна и чужда условностей, чем Харриет когда-либо стремилась быть, но это осознание не принесло ей удовольствия. Напротив, оно до смерти взволновало ее. То, что ее собственное скандальное поведение часто шокировало светское общество, раньше не слишком беспокоило Харриет. Но она не потерпит никакого унижения, насмешек или изгнания из общества своей милой кузины, которой она так восхищалась. Никакая ее эксцентрическая выходка больше не заставит Брайони нарушить приличия. Харриет решила стать образцом для подражания.
Однако гордость Харриет была глубоко ранена. На горизонте опять появился лорд Эйвери, с которым она в порыве раздражения разорвала помолвку, когда он имел нахальство выдвинуть ультиматум. Тогда он без долгих рассуждений приказал ей исправиться или отказаться от их помолвки. Она в ядовитых выражениях послала его куда подальше, несмотря на то что ее сердце было разбито. Эйвери вместе со своим другом Рейвенсвортом периодически оказывался в ее обществе все последние месяцы. Ее женская интуиция подсказывала ей, что ее бывшему жениху не очень удается противостоять ее чарам. Более того, ее теперешнее поведение вполне отвечало его пожеланиям, но он не повторял предложения, которое она в ярости отвергла. Харриет беспокоилась.
Брайони была не меньше обеспокоена вниманием друга Эйвери. По мере развития знакомства с Рейвенсвортом ей стало временами казаться, что его светлость имеет на нее какие-то виды. Эту идею она скоро выбросила из головы, после того как он доверительно сообщил ей, что наследник его светлости герцога Далбрека не может выбирать жену по своему желанию, она должна быть равного ему положения в обществе. Брайони выслушала эти слова с некоторым сожалением. Она находила маркиза самым привлекательным мужчиной среди ее знакомых, хотя и признавала, что он не был подходящей партией для приличной квакерши. Однако когда она заподозрила, что начинает влюбляться в мужчину, с которым имеет так мало общего и который, более того, всеми признанный распутник, она безжалостно подавила нежные чувства.
Однако было невозможно совсем избежать его общества. У них с Эйвери, похоже, было множество знакомых в Ричмонде и Туикнеме, и он постоянно присутствовал на всех вечеринках в загородных домах, которые устраивались, чтобы скрасить скуку долгих зимних месяцев. Брайони быстро убедилась, что даже человеку такой отталкивающей, как у Рейвенсворта, репутации оказывают внимание хозяйки всех домов. Когда она осведомилась на этот счет у Харриет, та сообщила ей, что каковы бы ни были моральные устои его светлости, его манеры безукоризненны, и любая хозяйка, заманившая его в свой дом, удостоена особой чести, и ей есть чем похвастаться.
Брайони не могла понять, почему Рейвенсворт ищет ее общества, если он постоянно подчеркивает, что его деспотичный отец предназначил ему другое, но она отстранилась от этого как от необъяснимых особенностей светского общества, в котором она была новичком. Она с нетерпением ждала предстоящей поездки в Лондон, где надеялась так много бывать в обществе, что будет менее очевидно, что она старается избегать мужчины, который тревожит ее обычную безмятежность.
Маркиз Рейвенсворт дьявольски улыбнулся своему зловеще красивому отражению в большом зеркале в его гардеробной в Олбани-Хаусе, и камердинер его светлости Денби, терпеливо ожидающий, когда можно будет расправить складки на спине сюртука хозяина, заметил этот мимолетный взгляд. Какую чертовщину обдумывает его хозяин?
Изысканным движением маркиз поправил свой батистовый галстук, замысловато завязанный в узел, известный всем как а-ля Рейвенсворт, и придирчиво осмотрел результат. Его волосы, довольно длинные и взъерошенные, были пострижены в стиле Тита. Однако в локонах Рейвенсворта не было ничего искусственного. Его сильно вьющиеся волосы достались ему по наследству, это была отличительная черта всех Монтгомери.
Он позволил заботливому Денби расправить сюртук на своих мускулистых плечах и раскрыл немного борт сюртука, чтобы открыть белый атласный жилет, густо расшитый серебряной нитью.
– Что лучше? – спросил Рейвенсворт. – Бриллиант или сапфир? – Денби задумался. Он окинул оценивающим взглядом фигуру хозяина от вьющихся локонов до носков черных лайковых бальных туфель и с одобрением отметил изысканно сшитый вестоновский сюртук, белые атласные бриджи, подходящие к жилету, и шелковые чулки.
– Сапфир был бы более заметен, милорд. – Рейвенсворт протянул руку, чтобы достать сапфировую булавку из шкатулки, поданной камердинером. – Но это так предсказуемо! Могу я порекомендовать бриллиант?
Рейвенсворт одобрительно улыбнулся проницательности слуги и ловко приколол большой квадратный бриллиант на безукоризненный галстук. Денби был в высшей степени доволен, что его светлость в вопросах вкуса неизменно следовал его советам. Маркиз подошел к туалетному столику, плеснул из флакона одеколону и похлопывающими движениями нанес его на загорелое лицо.
– Сегодня какой-то особый случай, милорд? – вежливо поинтересовался слуга, удивленный необычным вниманием хозяина к собственной внешности.
Рейвенсворт улыбнулся одной из своих располагающих неспешных улыбок.
– Можно сказать и так, Денби. Да, думаю, этот вечер может оказаться действительно особенным. – Позже он вспомнил эти неосторожные слова, и их ирония не ускользнула от него.
* **
Харриет Гренфелл играла роль камеристки для своей кузины Брайони, помогая ей одеться для небольшой вечеринки, которая должна была стать их первым официальным выездом сезона. Она неуверенно держала в руках толстые косы Брайони и безуспешно пыталась заколоть их на ее макушке. Косы выскальзывали из пальцев Харриет и падали на плечи и спину Брайони.
– Какая досада! – раздраженно воскликнула Харриет. – Брайони! Так никогда не получится! Почему бы нам не попросить камеристку тети Софи подрезать эти... штуки на твоей голове. Это так не модно, милая. Может, тебе лучше сделать такие короткие локоны, как у меня? – Харриет прикоснулась к своим туго завитым волосам.
– Дай-ка я, – сказала Брайони, забирая непокорные пряди в свои искусные руки, и, почти не глядя в зеркало, закрутила их в гладкий шиньон и аккуратно заколола его на затылке. Брайони подошла к комоду, достала кусок белых брюссельских кружев и быстро накинула его на плечи, чтобы прикрыть низкий вырез платья.
Харриет застонала:
– Брайони, дорогая, ты же не можешь всерьез собираться на вечеринку, где наверняка будут танцы, в таком виде?
– Что не так с моим платьем? – испуганно спросила Брайони, тщательно оглядывая белый муслин.
– С платьем-то ничего, – пылко ответила Харриет. – Все дело в маленьком дополнении, которое портит все очарование. Посмотри на меня. Ты видишь какие-нибудь недостатки в моем наряде? – умоляющим голосом спросила она. – Ты считаешь, что я одета как распутница?
Брайони осмотрела платье Харриет, которое было очень похоже на ее собственное, за исключением цвета. Оно было из бледно-голубого муслина и замечательно шло к васильковым глазам Харриет и блестящим золотым волосам.
– Конечно, нет, – ответила она. – Ты выглядишь просто замечательно.
– Тогда почему ты упорно стараешься сделать из себя немодное непонятно что? – причитала Харриет. – Почему ты не одеваешься, как я?
– Потому что, – нарочито терпеливо ответила Брайони, – я должна быть верна себе.
Когда она улыбнулась Харриет, на ее щеках появились ямочки, но эту юную леди было не так легко склонить на свою сторону. Она попыталась снова:
– Брайони, дорогая, я думаю только о твоем счастье. – Она замялась, но тревога за подругу заставила ее продолжить. – Я не хочу видеть тебя расстроенной. Пожалуйста, поверь мне! Одетая вот так, ты никогда не найдешь партнера для танцев. Я знаю, о чем говорю. Молодых людей... не привлекают дамы, изображающие скромниц.
Брайони это позабавило.
– Ты принимаешь меня за жеманницу, Харриет?
– Конечно, нет! Кто лучше меня знает, что ты совсем не такая? Но вся твоя внешность говорит именно об этом.
– Но когда они узнают меня лучше...
– Они вообще никогда не узнают тебя, – прервала Харриет, повышая голос. – Пожалуйста, прости, что говорю это, – без обиняков продолжала она, – но вид у тебя более чем странный. Это хуже, чем эксцентричность – ты выглядишь как самый настоящий синий чулок. Ни один молодой человек не захочет знакомиться с тобой. Брайони была в замешательстве.
– Но, Харриет, я всегда одевалась так, и молодые люди в Ричмонде не избегали моего общества.
– Но в Ричмонде куда мы ходили? Ничего, кроме семейных вечеринок у соседей и прогулок в парке. Этот вечер будет совсем другим – не такой грандиозный, как бал, конечно, но все же достаточно большой, несмотря ни на что. Пожалуйста, Брайони, – с жаром умоляла Харриет, – послушайся моего совета.
Однако никакие доводы Харриет не смогли поколебать принявшую решение Брайони. И она не могла поверить, что у всех джентльменов такие легкомысленные взгляды. С тяжелым сердцем Харриет ехала с Брайони и тетей Софи на вечеринку к графине Блейн в ее дом на Кавендиш-сквер. Это будет, думала Харриет, вечер абсолютного несчастья.
