Текст книги "Ради милости короля"

Автор книги: Элизабет Чедвик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Милорд, я не сомневаюсь в вашем благородстве, – ответил Госселин, покраснев от возмущения, поскольку полагал, что устроил все наилучшим образом. – Но сестра не хотела бы, чтобы вы сочли ее поведение недостойным. Она опасается встречаться наедине из-за того, что было прежде, и не намерена бросать тень на свою репутацию.

Роджер сглотнул и сделал над собой усилие:

– Я не сочту ее поведение недостойным, если она согласится поговорить с глазу на глаз. И не намерен обсуждать свои дела в комнате, полной женщин и детей с вытаращенными глазами. – Он указал на солнечные часы на стене. – Я буду ждать ее в саду через час и даю слово рыцаря, что буду обращаться с ней достойно и уважительно под страхом Божьей кары. Если же она решит не приходить, нам обоим известно, что это означает.

– Я сделаю что смогу, – сухо ответил Госселин.

Не доверяя более собственному языку, Роджер чопорно кивнул и ушел. Уединившись в своей комнате и отпустив слуг, он прислонился к двери и застонал. «Почему это так сложно?» – недоумевал он. Решая задачи военного или юридического характера, он сохранял ясность рассудка и был неколебим как скала, но, оказавшись среди хихикающих женщин, пал жертвой страха. Обсуждать свой брак перед такой аудиторией было выше его сил.

Немного успокоившись, Роджер смог взглянуть на ситуацию глазами Иды и признать, что ее опасения делают ей честь. Он подошел к конскому доспеху, лежащему на кровати, развернул его и вгляделся в изысканную вышивку. В нее было вложено немало раздумий и стараний, – должно быть, работа заняла много времени… возможно, несколько месяцев. Он нашел бы в ней все ответы, если бы умел следить за нитью. С величайшей осторожностью он вновь сложил ткань. Чтобы привести мысли в порядок, Роджер вымыл лицо и руки водой из кувшина, поправил котту, глубоко вздохнул и вышел из безопасной комнаты в неведомый сад.

Хотя уже наступил октябрь, погода стояла мягкая, и трава вокруг деревьев из последних сил тянулась ввысь. Была пора сбора яблок, но Роджер с облегчением заметил, что сейчас никто не работает. Он подошел к скамье под деревом, еще клонившимся под весом плодов. Выбрав симпатичное яблоко с румяным бочком, он сел на дубовые планки и настроился ждать.

* * *

Из окна спальни Ида видела, как Роджер пересекает двор и направляется в сад. Она корила себя за то, что неверно оценила ситуацию. Ведь знала, что Роджер сторонится противоположного пола, но не предполагала, что настолько.

– Я не хочу, чтобы он думал, будто мне нельзя доверять, – с тревогой сказала она Госселину.

– Сестра, – раздраженно зашипел Госселин, – если вы не спуститесь к нему, все ваши планы окончатся ничем… как и мой тяжкий труд. Он словно пугливая лошадь, и недоуздок пока не надет. Вам придется отыскать слова и подход.

Ида сжала губы. Злиться на Госселина бесполезно, надо всего лишь совладать со страхом. Она вытерла влажные ладони о платье, собралась с духом и покинула комнату. По дороге в сад ее подташнивало от волнения. Минуло немало времени с тех пор, как они с Роджером вели светскую беседу, и робкая дружба, которая возникла между ними, – довольно зыбкая почва, особенно после недавнего недоразумения.

Она прошла по дорожке и пересекла газон, касаясь подолом травы. Сырая прохлада проникала сквозь тонкие подошвы туфель. Роджер сидел на скамье под деревом и ел яблоко, вытянув ноги и скрестив их в лодыжках. Издали казалось, что он чувствует себя непринужденно, и Ида испугалась, потому что от следующих мгновений зависело очень многое. Она пытается изменить положение, которое стало ей ненавистно, и нужно, как грубо выразился Госселин, надеть на коня недоуздок… а это не простой конь. Это лучший скакун в конюшне.

При ее приближении Роджер поднял голову, на мгновение встретился с ней взглядом и, отвернувшись, указал на скамью:

– Садитесь, демуазель, прошу вас.

Ида присела на край скамьи, сложив руки на коленях, с дрожью впитывая напряженную атмосферу. Роджер был очень скован. Она знала, что он умеет сражаться и управлять, исполняя долг с хладнокровием и самообладанием. Но в женском обществе он робел, и Ида находила это милым, особенно если сравнивать его с мужчинами, которые берут без размышлений то, что пришлось им по нраву. Необходимо поймать его в силки, и, несомненно, другой возможности не представится. Она должна сосредоточиться и добиться успеха. Ида глубоко вздохнула, собираясь с мыслями.

– Простите меня за то, что случилось. Я попросила бы Госселина устроить нашу встречу иначе, если бы знала, к чему все приведет.

– Оставим эту тему, – ответил Роджер. – Чем меньше мы будем об этом говорить, тем скорее забудем.

Молчание.

– Хорошо, что сегодня тепло, – не сдавалась Ида. – Ночи в последнее время холодные, но, по крайней мере, яблоки созрели и уже почти убраны. – Она добавила в голос веселья. – Я это знаю, потому что всю неделю следила за приготовлением сидра.

Ида хотела показать ему, что не только красива, но и способна вести домашние дела.

– Что ж, это яблоко для сидра уже не годится.

– Приятно слышать, – засмеялась она.

Роджер прокашлялся и посмотрел на фрукт.

– Итак, что вы думаете о нашем браке?

Ида опустила взгляд.

– Он угоден мне, если угоден вам, милорд, – скромно ответила она.

Роджер на мгновение задержал дыхание и глубоко вздохнул:

– Это не ответ. Давайте говорить начистоту, без придворных уверток.

– Как я могу дать достойный ответ, не зная ваших намерений?

Снова молчание.

– Лично я склонен принять предложение, – произнес Роджер, словно вытягивая каждое слово из чана с клеем.

Сердце Иды забилось сильнее.

– В таком случае я скажу, что стать вашей женой – большая честь. Я считаю вас замечательным человеком. Более того, я вижу в вас величие, и это не пустая лесть.

Он развернулся на скамье и изумленно уставился на нее. Его шея, щеки и лоб внезапно зарделись, а глаза засветились, как морские отмели. Иде захотелось коснуться его, ощутить его кожу, удостовериться в реальности происходящего, но она не смела. Слишком рано.

Роджер совладал с собой и ответил бесстрастным голосом, не вяжущимся с пунцовым лицом:

– Не уверен, что считаю так же, но спорить не стану. – Уголки его губ приподнялись в улыбке. – Полагаю, мы чудесно поладим.

Осмелившись на легкий флирт, она склонила голову набок:

– А что вы, милорд, думаете обо мне?

Он озадаченно покачал головой:

– Я думаю, что вы красивы, прилежны и добры. Вы украсите мою жизнь и станете мне утешением.

Ида разрывалась между весельем и состраданием, поскольку его ответ был чуть натянутым, но очень правильным и в нем прозвучала печаль, от которой у нее сдавило горло. Утешением в чем? В том, что он лишен графства? Чего он на самом деле хочет от жизни? От его слов у нее похолодело внутри.

– Вы насмехаетесь, милорд. Можно подумать, ваша жизнь подходит к концу, но разве вы стары и седы?

Ида взглянула на его волосы, восхищаясь оттенками бронзового, золотого и приглушенного коричневого. Недавно вымытые, волосы сияли под осенним солнцем и слегка топорщились. Лицо Роджера покраснело до кончиков ушей. Ида задумалась, как избавить его от этой болезненной застенчивости. Хотя он сказал, что хочет жениться на ней, свидетелей не было, и он может передумать. Недоуздок еще не надет.

– Вы не откажетесь прогуляться?

Он кивнул и, бросив яблочный огрызок в траву, поднялся. Ида тоже встала и порадовалась, что женщины ничего не увидят из спальни, даже если высунутся в окна.

Они шли бок о бок, но Роджер не касался ее, даже не поддерживал за локоть, а сцепил руки за спиной. В его волосах застрял листок, и Ида осторожно смахнула его, радуясь предлогу прикоснуться к Роджеру.

– Начинается листопад, милорд, – сказала она, когда листок долетел до земли.

Хотелось подобрать его на память, но это могло показаться Роджеру странным или глупым, и она оставила бледно-золотистый блик на траве.

– Несомненно.

На мгновение их взгляды встретились, и она заметила в его глазах блеск. Осмелев, положила ладонь ему на талию и покачала головой в притворном испуге.

– Что такое? – Его голос был настороженным и озадаченным, но на губах играла улыбка.

«А, проняло!» – решила она, глядя на него сквозь ресницы.

– Я подумала, что вас ранили в бок, сир, ведь вы совсем деревянный. Возможно, вы нуждаетесь в заботе… как некоторые из этих деревьев нуждаются в заботе садовников.

Роджер недоуменно поднял брови и внезапно разразился смехом – словно солнце наконец пробилось сквозь тучи, – и за неловкостью мелькнул прекрасный мужчина.

– Вы сравнили меня с деревом, – уточнил он, – и к тому же больным?

– Нет, милорд, ведь вы сочли бы меня дерзкой.

– Возможно, вы правы и я нуждаюсь в заботе, но вряд ли садовников. – Он покосился на дерево с обрубленными ветками, под которым они шли. – И возможно, вы дерзки.

Она снова коснулась его, просто ради удовольствия, и отпрянула, приглашая к игре.

– А как бы вы поступили с дерзкой женой?

Роджер нахмурился, помедлил, и Ида испугалась, что была слишком развязной или неправильно расценила перемену его настроения, но внезапно он по-кошачьи стремительно прыгнул и приобнял ее.

– Защекотал бы, – ответил он.

Ида со смехом вырвалась:

– Но сначала вам пришлось бы ее поймать!

Подобрав юбки, она пустилась бегом. Ида знала, что игра в догонялки Роджеру по вкусу, поскольку он мог легко поймать ее благодаря своей ловкости и мешающим ей юбкам, но предпочел продлить удовольствие, пока оба не начали задыхаться.

Наконец он приблизился, схватил ее за руку и притянул к себе, но все равно держал вполсилы, и Ида могла освободиться, если бы хотела… но она не хотела. Она задыхалась и таяла. Он собирается поцеловать ее? Позволить ему или это бесстыдно? Роджер наклонил голову, как будто собирался воспользоваться преимуществом, но сменил тактику, подхватил Иду на руки, отнес обратно на скамью под деревом и усадил так, что ее ноги не доставали до земли.

– Вот, – тяжело дыша, произнес он. – Так с вами будут обращаться в моем доме. Вы ни в чем не будете нуждаться, клянусь.

Ида подняла глаза, и на этот раз Роджер не стал отводить взгляд. Он снова протянул к ней руку, и она застенчиво вложила в нее свою. От жесткой силы его пальцев, рывком поднявших ее на ноги, по телу прокатилась волна тепла, сменившаяся сладостью, от которой Ида таяла.

Из сада они перешли в парк, уже терявший летние краски, но сохранивший немного листвы, зелени и редких цветов. Рыбы лениво плавали в прудах, и садовник набросил поверх сети, чтобы отпугнуть цапель. По парку бродили павлины. Радужные самцы тащили за собой роскошные хвосты, этакие метлы, усыпанные драгоценными камнями, однако развернутыми хвостами никто уже не щеголял.

– Я хотел поблагодарить вас за конский доспех, – произнес Роджер. – Вероятно, он потребовал долгих часов работы.

– Я люблю вышивать, милорд, и хотелось подарить вам нечто достойное вашего положения и мастерства… и показать вам свое мастерство.

– И вам это удалось. Я тронут и искренне восхищен вашим трудолюбием и талантами.

Он не добавил, что подарок склонил чашу весов в ее пользу. Задумавшись о часах, которые Ида провела за шитьем, задумавшись о ее гордости, усердии и решимости, Роджер понял, что ее намерения серьезны. Это не прихоть кокетки. Он пристально посмотрел на нее:

– Должно быть, вы начали его довольно давно, сознавая, что труды ваши могут быть напрасны.

– С подобными мыслями и вы ступили на путь к возвращению отцовского графства…

– Это другое, – возразил он, но улыбнулся.

– Только в том смысле, что одна песчинка – еще не холм.

– Возможно, вы правы. – Его улыбка стала шире. – И в один прекрасный день я покажу вам холмы, которые тянутся, насколько хватает глаз.

Они обошли вокруг пруда, и Роджер присел, чтобы обмакнуть пальцы в воду. С тех пор как похолодало, рыбы едва шевелились.

– Итак, – произнес он, – если мы пришли к согласию, необходимо составить официальный договор и уладить все юридические вопросы… и выбрать день.

– Пусть будет сделано все, что полагается, – ответила Ида и, не сдержавшись, добавила: – И поскорее. – Роджер посмотрел на нее, и она вновь покраснела. – Для меня начнется новая жизнь… и чем раньше, тем лучше.

Роджер стряхнул воду с пальцев, отчего по пруду, накладываясь друг на друга, побежали круги.

– Как насчет начала декабря? Хватит времени, чтобы устроить достойную свадьбу, но рождественские торжества при дворе еще не начнутся.

Ида серьезно кивнула, хотя ее подмывало смеяться, танцевать и кружиться… а то и ущипнуть себя, чтобы поверить, что все происходит на самом деле. Роджер встал и протянул ей руку. Она оперлась об нее и задрожала.

– Вы замерзли?

– Нет, – покачала головой Ида. – Я счастлива.

Ей пришлось сглотнуть и заморгать. Он счел бы ее глупой, если бы она расплакалась.

– Однажды, если Господь будет милостив и я наберу достаточно песчинок, чтобы насыпать холмы, вы станете графиней Норфолк и хозяйкой огромного имения, – произнес он, завершив обход парка.

Иде хотелось ответить, что это ей ни к чему, но она была чуткой и понимала его потребность высказаться.

– А вы будете графом, – улыбнулась она. – Наши сыновья пойдут по вашим стопам, а наши дочери будут знать, что им очень повезло с отцом.

Ида услышала, как у Роджера перехватило дыхание, и увидела, как краска снова заливает его лицо. Под его взглядом она сама задышала чаще.

– Мне пора. – Он бросил взгляд на главное здание. – Мы загулялись, и меня будут искать. – В его глазах мерцало веселье. – Я считаю вас здравомыслящей женщиной. Мы нарушили достаточно приличий для одного дня, и вашим товаркам не терпится услышать, как обстоят дела и нужно ли облачаться в траур или шить свадебное платье… Или оно уже лежит в вашем сундуке?

– Милорд, я бы не осмелилась, – скромно ответила она.

Роджер поцеловал тыльную сторону ее кисти. Его губы были мягкими, и Ида задрожала от их первого прикосновения к ее коже. Каково будет чувствовать их на губах… к которым некогда прижимались губы Генриха? У Роджера нет бороды в отличие от Генриха, и его губы более полные и гладкие, поскольку он моложе. Взяв его руку, она повторила его жест, оставив ему схожее воспоминание, затем высвободилась и поспешила к двери. На пороге Ида обернулась и ослепительно улыбнулась через плечо. Этот прием она выучила при дворе… ловкий трюк, но она проделала его совершенно искренне. Она поклялась себе, что будет лучшей женой на свете. Это долг перед мужчиной, который заберет ее из чистилища и подарит ей новую жизнь.

Глава 15

Вудсток, ноябрь 1181 года

Ноябрьский вечер был сырым от тумана, и темнота опустилась рано. Все ставни были закрыты, чтобы защитить от пронизывающего до костей холода. В каминах пылал огонь, которому помогали угольные жаровни, а лампы и свечи добавляли света и тепла.

Королю сопутствовала удача на охоте, он вернулся с нагруженными олениной лошадьми и находился в хорошем расположении духа, несмотря на промозглую погоду. После обильного ужина и превосходных развлечений – акробаты, танцоры с огнем и трубадур, спевший непристойную песенку о французах, – настроение Генриха еще больше улучшилось.

Роджер поучаствовал в охоте, насладился скачкой по туманному лесу; копыта его коня молотили по лесному дерну. Приятно было нестись во весь опор и даже в неподвижном воздухе ощущать, как ветер бьет в лицо и забирается под одежду.

Сытый, веселый и довольный приятно проведенным днем, он заигрывал с Идой в коридоре, ведущем из главного зала. Его подбитый мехом плащ укутывал обоих, обеспечивая восхитительные радости ухаживания. Впрочем, существенных вольностей Роджер себе не позволял, поскольку знал границы и не желал следовать по стопам Генриха. Все должно произойти должным образом и в свой черед, а пока можно наслаждаться предвкушением. Ида охотно куталась в плащ Роджера, держала его за руку, касалась лица, дышала с ним одним воздухом, но отказывалась распускать волосы, поскольку видеть ее такой было привилегией мужа, и, кроме того, целовалась с закрытым ртом. Он старался держать ее только за талию, чтобы не показаться похотливым. Его снедало желание, но ждать оставалось меньше месяца, и тогда-то он получит все, что хочет.

– Мне пора, – вздохнул Роджер, не торопясь отстраняться. – Король ждет меня в своей комнате.

Ида провела большим пальцем по его ладони:

– Вы знаете для чего?

– Генрих собирается обсудить завтрашний день со своими советниками. Он еще не говорил со мной о нашем браке. Я думал, он затронет эту тему на охоте, но его мысли были поглощены погоней. – Роджер приподнял ее руку и запечатлел поцелуй на запястье. – Не тревожьтесь. Я давно не видел его в таком хорошем настроении.

– Так всегда бывает, когда он прикончит оленя. – Ида выскользнула из обволакивающего тепла. – Завтра поговорим.

Роджер поклонился, Ида присела в реверансе и послала воздушный поцелуй. Улыбаясь, оба отправились по своим делам.

* * *

Генрих протянул Роджеру несколько листов пергамента, плотно исписанных темно-коричневыми чернилами. У одного из придворных священников был изящный почерк.

– Это не срочно, – произнес он, – но все же поглядите, чтобы потом ускорить дело. На свадьбу с Идой я дарю три поместья, принадлежавших вашему отцу. Полагаю, вам известна их стоимость. Я также отдал указания простить ваш долг казне в пятьсот марок.

– Благодарю, сир.

Роджер изучал список. Акл, Халвергейт и Уолшем вместе стоили намного больше сотни фунтов. Единокровные братья оспаривали его права на эти поместья. Это не только щедрый дар, но и добрый знак. Возможно, дверь впервые приоткрылась перед ним и брак с Идой окажется более счастливым, чем он мог надеяться.

– Ваша невеста достойна подобного свадебного подарка, – добавил Генрих. – Я хочу, чтобы она ни в чем не нуждалась. – Он пристально посмотрел на Роджера. – Берегите ее, милорд Биго. Я вверяю Иду вашим заботам, но вы должны знать, что она очень дорога мне.

Между лопатками у Роджера закололо от ощущения надвигающейся опасности. Он негодовал и сгорал от ревности, но скрывал это за бесстрастным фасадом. Брак еще не заключен, грамоты не скреплены печатью.

– Мне она тоже дорога, сир… ведь она будет моей женой.

Генрих смерил его пристальным взглядом, как будто оценивал потенциального врага, а не союзника.

– Есть одна деталь, которая не обсуждается.

Роджер пал духом. Он знал, что где-то кроется ловушка, поскольку Генрих никогда и ничего не давал от чистого сердца. У него всегда находились оговорки.

– Сир?

– Когда вы возьмете Иду в жены, вы возьмете ее одну. Мой сын останется на моем попечении. Он будет воспитан, как подобает его положению.

Роджера словно ударили кулаком в солнечное сплетение. Сам он не слишком переживал, поскольку не был знаком с малышом, а ребенок – всего лишь ребенок. Но Ида… Господь милосердный, что с ней станет?

– Сир, его мать будет убита горем…

– Она расстроится, я знаю, – раскинул руки Генрих, – но ничего не поделаешь. У нее слишком нежное сердце, и я позволил ее привязанности к сыну чрезмерно укорениться. Надо было отдать его кормилице сразу после рождения. – Он пожал плечами, как бы стряхивая то, что его беспокоило. – Разумеется, она поплачет по нему, словно корова по теленку, милорд Биго, но отвлечется на супружеское ложе, а вскоре и на ваших наследников. Полагаю, вы не станете медлить с исполнением приятного долга и найдете ее прелестной и покорной любовницей, – добавил он с насмешливым блеском в глазах.

Роджеру хотелось схватить Генриха за горло и заставить замолчать.

– Только крестьянки растят детей сами. Вы с Идой начнете жизнь заново. Пусть все останется в прошлом. Когда-нибудь она увидит сына при дворе.

«Чтобы натереть кровоточащую рану солью и удесятерить боль», – подумал Роджер.

– Кроме того, – продолжил Генрих, – я привязался к пареньку, и вряд ли у меня будут другие дети. Я зачал его и вправе распоряжаться его будущим, как считаю нужным. Он мой, он порождение моих чресл. Его мать была всего лишь сосудом.

Роджер сумел проглотить ответ, который разрушил бы его шансы вернуть графство и отстроить Фрамлингем, но непроизнесенные слова оставили кислый привкус во рту.

– У вас есть бастарды, Биго? – лукаво посмотрел на него Генрих.

– Нет, сир.

Генрих провел языком по зубам:

– Что ж, по крайней мере, вам известно, что ваша будущая жена не бесплодна и способна рожать сыновей.

Его слова могли быть как простым прагматичным замечанием, так и язвительным намеком на то, что Генрих доказал свою мужественность, став отцом сына Иды, и, если возникнут какие-то трудности, причиной будет семя Фрамлингема. Роджер сдерживался изо всех сил, напоминая себе, что ему подарили три поместья и простили немалый долг и что у всего есть цена.

– Я отдам приказ завтра, когда разберусь с вашими грамотами и долгом.

– А Ида?

– Я скажу ей сейчас. – С этими словами Генрих отпустил его.

Роджер покинул королевскую спальню с камнем на сердце, и грамоты в его руке казались свинцовыми. Он был не в силах изменить королевское решение оставить ребенка при дворе. В глазах Генриха он видел решимость, вступить с ним в спор – только ухудшить свое положение и положение Иды, поскольку одержать верх они не смогут. Она будет в отчаянии, и это омрачит их брак еще до того, как он будет заключен. Роджеру подумалось, что отец был не так уж и не прав, враждуя с короной. Сколько соломинок можно навалить на верблюда, прежде чем его спина сломается?

* * *

Ида наблюдала, как Уильям играет с новой деревянной лошадкой, скачет по лежащей на полу овечьей шкуре. Кровь застыла в жилах у матери, и ледяной осколок пронзил сердце. Она чувствовала одновременно онемение и боль, неверие человека, получившего смертельную рану.

Вчера вечером к ней пришел один из капелланов Генриха – даже не сам король – и сообщил, что, когда она выйдет замуж, ее сын останется при дворе. Генрих не мог так поступить с ней, но поступил – подарил ей весь мир, но тут же разрушил его единственным приказом. Завтра утром Ида должна выехать из Вудстока, она будет жить в поместье своего брата во Фламстеде. До свадьбы опека над ней переходит к семье. А Уильям останется здесь.

– Смотри, мама, лошадка. – Малыш подошел, чтобы похвастаться игрушкой, и засмеялся, показав два ряда идеальных молочных зубов.

Ида подхватила его на руки и крепко прижала к себе, как будто могла втянуть его обратно в свое тело и разморозить кровь в жилах. О боже, о боже! Она не в состоянии его отпустить. Это все равно что нанести себе неисцелимую рану. Роджер может стать ее мужем, она может испытывать к нему чувства, которые раньше ни к кому не испытывала… но она носила Уильяма в своей утробе, ощущала, как он пинается и ворочается, когда прикладывала ладонь к животу. Заключив брак, они с Роджером станут единой плотью, но связь на словах не то же, что связь через пуповину. При этой мысли пришла боль почти такая же, как при схватках.

Ида ослабила объятия, и Уильям, возмущенно вереща, принялся извиваться в ее руках. Она отпустила сына, и тот затопал к остальным игрушечным животным, чтобы выстроить их в одну линию. Его волосы блестели, как темная вода. При виде его мягкого профиля, смоляных ресниц, нежной складки губ боль усилилась, и Ида согнулась пополам, держась за живот. Горе резало, рубило и рвало, и рыдания исходили из самой глубины ее сердца.

– Ну хватит, хватит, милая! – Годьерна принесла отвар, поставила исходящую паром кружку и поспешила заключить Иду в материнские объятия.

С деревянной игрушкой в каждой руке Уильям побежал хвастаться другой даме.

– Не терзайте себя, душенька. Вы будете видеть его, приезжая ко двору. Вам никто не запретит посещать детскую.

– Но он больше не будет моим! – выдохнула Ида, содрогаясь. – Другие будут целовать и обнимать его и утешать в горестях. Другие будут видеть, как он меняется и растет, и рукоплескать его достижениям. Меня лишат всего этого, а ведь я привязана к нему как никто.

Годьерна похлопала Иду по спине.

– Он будет воспитан по-королевски и станет великим человеком, – напомнила она. – Ваш сын ни в чем не будет нуждаться, вы же знаете.

Уильям притопал обратно к Иде и с громким вздохом плюхнулся ей на колени. Ида снова обвила его руками.

– Кроме моей любви, – выдавила она. – Кроме родной матери. Этого не заменишь никакими земными благами.

– О нем будут достойно заботиться, – твердо сказала Годьерна. – Он поживет с отцом, и хорошо, что король берет на себя ответственность за него. Не лишайте Генриха сына, ведь вы родите других с мужчиной, которого сами выбрали. Я знаю, это тяжело, милая, и мои слова могут показаться жестокими, но вы должны думать об этом именно так, потому что у вас нет выбора.

– Я могу не выходить замуж… – прошептала Ида.

– Ну конечно, – устало вздохнула Годьерна, – однако рано или поздно король отдаст вас кому-то другому… и жених может не прийтись вам по вкусу. По крайней мере, малыш еще слишком мал, он не поймет, что случилось, и это благословение для него. То, что он не запомнит вас, – ваше проклятие, но чем дольше тянуть, тем хуже для всех. Вы должны думать о будущем и о своих новых обязанностях.

– Я не могу. – Когда Уильям снова убежал, Ида оттолкнула Годьерну и свернулась в клубок от горя. – Я не могу, не могу!

* * *

– Демуазель, дальше идти нельзя, король занят и не может вас принять. – Джон Маршал перегородил Иде путь в покои Генриха.

– Но мне нужно его видеть, – надтреснутым голосом возразила Ида. – Дело касается моего сына.

– Это невозможно, демуазель, но я передам ему ваши слова. – Лицо маршала было бесстрастным.

Она уже видела это вежливое выражение, предназначенное для просителей, которые не имели ни малейшего шанса предстать перед королем.

– Тогда я подожду его…

– Вам лучше вернуться к женщинам.

Ида вздернула подбородок и осталась на месте. Неужели он прикажет своим людям увести ее силой? То, что она делала, было неслыханно, но она вышла далеко за границы приличий и оказалась в неведомых землях, на которых картограф начертал бы: «Здесь водятся драконы».

Дверь за спиной маршала отворилась, и из нее своим обычным бодрым шагом вышел Генрих, а за ним бароны, с которыми он побеседовал, и несколько писцов и священников. Ида метнулась прочь от маршала, прежде чем тот успел ее схватить, и упала к ногам Генриха.

– Сир, умоляю вас! – вскричала она. – Если в вашей душе есть милосердие, не разлучайте меня с сыном. Позвольте ему остаться со мной!

Пальцами она ощущала золотое шитье его котты, мягкий край толстого шерстяного плаща, твердость ног. Чьи-то руки пытались оторвать ее от Генриха, но она вцепилась еще сильнее и прижалась лбом к его ногам. Ее можно было разве что отсечь мечом.

– Пусть говорит, – приказал Генрих, подняв руку. – Оставьте нас.

Руки разжались, но словно продолжали терзать ее тело. Посторонние удалились, и наступила тишина.

– Позаботьтесь о своей даме, милорд Биго, – произнес Генрих, когда Роджер вышел из комнаты, сжимая в руке кипу грамот со свежими печатями.

Бумаги зашуршали, когда он передал их кому-то, чтобы склониться над Идой. Его руки были нежными.

– Нет! – простонала она.

– Ида… – прошептал Роджер ей на ухо. – Ида, встаньте. Вы ничего не добьетесь, лежа на полу. Ну же…

Поскольку это был Роджер и поскольку Ида продолжала бороться, невзирая на синяки, она оперлась на его руку и позволила поднять себя.

– Пожалуйста, – обратилась она к Генриху срывающимся голосом. – Пожалуйста, не делайте этого. Отдайте его мне!

Она пыталась заглянуть ему в глаза. Сперва он отворачивался, но потом устремил на нее суровый взгляд.

– Ида, я не изменю своего решения, – произнес Генрих. – Мой сын останется со мной и будет воспитан при дворе, как подобает королевскому отпрыску.

– И как часто он будет вас видеть? Как часто вы будете навещать его? Раз в год? Два раза? – Она оскалила зубы. – Кого он станет называть матерью?

Ноздри Генриха раздулись.

– Ваше поведение непристойно. Вам известно мое решение, и оно правильное, даже если вы этого пока не понимаете, будучи ослеплены своей утробой. – Он оторвал от нее взгляд, словно обрубил нить, и обратил его на Роджера. – Милорд Биго, позаботьтесь о госпоже де Тосни.

Король ушел. Секретарь, который держал кипу грамот, пробормотал извинения и поспешил прочь, оставив документы на пристенной скамье в коридоре.

Ида закрыла глаза. Она чувствовала себя опустошенной и совершенно несчастной. Роджер подвел ее к скамье и усадил на жесткое дубовое сиденье. Отчаяние окутывало ее черным плащом, ограждая от всего, кроме боли.

Ранним утром в коридоре было темно и зябко и повсюду пахло сыростью и затхлостью. Умирал не только год.

– Я должна была это сделать, – сгорбившись, сказала она. – Это была моя последняя надежда. Он… он прислал ко мне капеллана после вечерней службы, как будто это всего лишь пустячок… обычное дело. Я… А-ах! – Ида раскачивалась взад и вперед, баюкая свое горе, как некогда баюкала дитя.

Роджер прижал ее к себе, раскачиваясь вместе с ней:

– Я думал, он сам скажет. Если бы я знал, то пришел бы к вам.

– Вы знали? – Ее голос надломился при мысли об очередном предательстве.

– Он говорил со мной вчера вечером и сказал, что известит вас. Я не догадался, что ему не хватит достоинства и смелости сообщить лично.

Ида дрожала, и Роджер завернул ее в свой плащ. Они сидели в тихом коридоре, обнявшись. Стороннему наблюдателю это могло показаться ухаживанием, но в действительности было скорбным ритуалом.

Роджер погладил Иду по спине и после долгой паузы тихо произнес:

– Несмотря на свои недостатки, Генрих заботится об Уильяме.

– Тогда почему не отдаст его мне? – страдальческим шепотом спросила Ида. – Это было бы правильно для нас обоих.

– Он может доверять вам, но не доверяет другим мужчинам. Он никого не счел бы достойным приемным отцом для своего сына.

– Вы бы позаботились о нем… Я хотела, чтобы вы…

– Да, знаю. Знаю. Тише, тише.

Прислонившись к нему, Ида пыталась взять себя в руки. Ей нужно найти в себе силы и пережить это. С ней поступили несправедливо, но разве справедливо взваливать все на Роджера? Это ее бремя, а не его. Она также сознавала, несмотря на горе, что его может насторожить истерика и он откажется от брака, оставив ее ни с чем.

Сглотнув, она заставила себя встать.

– Я хотела бы вернуться к себе, – сказала Ида, собирая остатки достоинства и вздергивая подбородок. – Нужно укладывать сундуки и заниматься другими делами. Мне… лучше не предаваться праздности.

Лицо Роджера расслабилось от облегчения, и Ида поняла, что инстинкт ее не подвел. Довольно с него и того, что случилось сегодня.

Он помог ей встать, прижал к себе:

– Я знаю, сколь сильное горе вы испытываете, и никакие слова не смогут его изменить, но клянусь сделать все от меня зависящее, чтобы вы были довольны участью моей жены и спутницы.