Текст книги "Сокровища короля"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)
Глава 34
Это твой сын, – сказала Эдисон Вудкок. С непринужденностью опытной матери она вынула маленького Николаса из колыбели и передала его отцу.
Николас смотрел на младенца, изумляясь, какой он легкий. Как ни странно, крохотное тельце источало ощутимое тепло. Маленькие, как у котенка, синие глазки смотрели прямо на него. Они еще не приобрели свой постоянный цвет, но разрезом и формой напоминали его собственные глаза. Линии носа были прямые и тонкие, как у Магдалены; волосики уже сейчас имели абрикосово-золотистый оттенок.
– Здоровый малыш, – добавила Элисон, стремясь словами несколько смягчить напряженное волнение.
Николас утопил в своей ладони одну крошечную ручонку и проглотил комок в горле. Никогда еще не чувствовал он так глубоко и остро любовь и боль, радость и горе.
– А его мать умерла, – произнес он надтреснутым голосом.
– Да. – Элисон положила руку ему на плечо. – Но не из-за родов, она хорошо их перенесла. А потом у нее начался жар, и мы не смогли ее спасти. – Она прерывисто вздохнула. – Она очень обрадовалась, когда узнала, что ты жив и у ребенка есть отец. Я… – Слезы сдавили Элисон горло. Она отвернулась и зашагала по комнате, пытаясь успокоиться.
Николас сел и, держа головку сына на сгибе локтя, положил его на колени. Когда неф «Сент-Фуа» вышел в открытое море и взял курс на Англию, Стивен Трейб, обрабатывая его рану, длинную, но неглубокую, поведал ему о смерти Магдалены. Изложил только факты. Сказал, что Магдалена умерла, но ребенок жив и здоров. Хоть на этом спасибо, с горечью думал Николас.
Трейб также сообщил, что убийц к нему подослал Роберт Уиллоби.
– Если хочешь убрать его, это можно устроить, – предложил Трейб, когда наложил на рану повязку и отошел от него.
Николас с отвращением отказался. Злом зло не исправишь. Он, конечно, не святой, но марать в крови руки, которые держат его сына, не станет.
Трейб в ответ лишь молча пожал плечами, но было ясно, что Николаса он считает глупцом. По крайней мере, он у Трейба не в долгу, и тот ему тоже ничего не должен. За совершенное в прошлом злодеяние Трейб расплатился, придя к нему на помощь на пристани в порту Святого Петра. Душа его отца, если и не утешилась, спит, во всяком случае, спокойнее. Что касается его собственной… Николас вздохнул и поудобнее взял малыша. Кто бы мог подумать, что несколько мгновений удовольствия будут иметь столь далеко идущие последствия. Магдалена, Мириэл. Упаси бог, чтобы его сын повторил ошибки отца.
Элисон повернулась к нему. Глаза у нее были красные, но она уже овладела собой.
– Хочешь сходить на ее могилу? – спросила она. Николас кивнул:
– Не знаю, услышит ли она меня, но я хотел бы сказать ей еще раз, что любил ее, а не просто жил с ней, потому что она заменила мне женщину, которой я не мог обладать.
Когда они вернулись из церкви, кормилица сидела у очага и кормила грудью младенца. Мартин тоже был дома и ждал их. Николас пожал руку своему первому помощнику, но потом, не совладав с волнением, крепко обнял его.
– Рад видеть тебя живым и здоровым, – грубовато произнес Мартин. Его глаза увлажнились.
– Я и сам с трудом в это верю. – Николас отступил на шаг. – У меня нет слов, чтобы отблагодарить тебя за помощь. Я у тебя в вечном долгу.
– Ничего ты мне не должен. Для меня ты сделал бы то же самое. – Мартин прокашлялся и обеими руками пригладил волосы, приводя в порядок мысли и чувства. – Мне очень жаль, что Магдалена умерла. Мы пытались ее спасти, но болезнь оказалась сильнее.
Николас угрюмо кивнул:
– Я знаю, ты сделал для нее все, что мог. – Он бросил взгляд на младенца. Тот продолжал с наслаждением сосать грудь. – И для сына тоже.
В комнату вошла служанка с бутылью горячего вина и блюдом оладий, смазанных сливочным маслом. Рядом с ней семенил, то и дело подпрыгивая в тщетной попытке добраться до блюда, черно-белый песик с огромными навостренными ушами и большим пушистым хвостом.
Николас глянул один раз, второй.
– Элфвен, Уилл? – удивленно воскликнул он.
Песик, услышав, что его окликают, оставил попытки добраться до оладий и, радостно виляя хвостом, с лаем кинулся к Николасу.
– Я как раз собирался поговорить с тобой, хотя обстоятельства к тому и не располагали, – сказал Мартин и невольно заулыбался, видя, как Николас безуспешно защищается от наскоков восторженного Уилла. – Трейбу, когда он отправлялся за тобой, было известно, что тебя приказал убить Роберт Уиллоби, но всех подробностей он не знал. Их нам позже поведала Элфвен. – Он поманил служанку. – Иди сюда, расскажи господину Николасу все, что ты сообщила мне.
Девушка убрала бутыль и оладьи подальше от Уилла, затем отерла ладони о платье и подошла к мужчинам. Невысокая, с большими темными глазами под широким лбом, она больше была похожа на девушку-подростка, чем на молодую женщину.
– Когда госпожа Мириэл узнала о злодеяниях господина Роберта, она ушла от него, – стала рассказывать Элфвен. – Но ей нужно было вернуться в Линкольн за деньгами для выкупа, которые она обещала господину Мартину.
Николас заморгал:
– Она собиралась выкупить меня?
– Сказала, что даст четыреста марок, – ровным голосом подтвердил Мартин. – Я не мог поверить, что она в состоянии достать такую сумму.
Николас пожевал губу и кивнул:
– В состоянии, ты уж мне поверь. Она могла бы заплатить выкуп даже за короля.
Мартин вопросительно вскинул брови, но Николас, не вдаваясь в объяснения, вновь сосредоточил внимание на Элфвен.
– Что же произошло?
– Господин Роберт настиг ее на барже у причала, когда она уже собиралась отплывать. Он взял с собой стражников из гарнизона замка. Людей господина Мартина арестовали и бросили в тюрьму на всю ночь, а мою госпожу связали, словно рабыню, и привели домой. – Элфвен замолчала, ломая руки.
– А потом? – В голосе Николаса слышались угрожающие нотки.
Элфвен в отвращении скривила губы.
– Потом он насильно овладел ею, даже рук ей не развязал. Мы все слышали внизу, моя госпожа кричала. А после… после он сказал, что отвезет ее в монастырь Святой Екатерины и оставит там на попечении монахинь. Свое решение объяснил тем, что якобы она тронулась умом после того, как у нее умер ребенок.
От такого обилия новостей у Николаса голова пошла кругом. Он нахмурился, потирая лоб.
– Ребенок? Я думал, она бесплодна.
– У нее должен был родиться ребенок за месяц до того, как освободилась от бремени Магдалена, – сказал Мартин деревянным голосом. – Как оказалось, бесплоден Роберт, а не она.
– Боже всемогущий. – У Николаса на затылке зашевелились волосы. – Что значит «должен был»? – хрипло спросил он.
– Она не смогла разродиться, оказалось, что у нее слишком узкий таз. Повитухи окрестили ребенка прямо в ее чреве и затем умертвили, чтобы спасти Мириэл. – У Мартина под челюстью вздулись желваки. – Ее муж сказал, чтобы младенца нарекли Николасом.
Николаса бросило в жар, и воздух в комнате словно уплотнился, ему нечем стало дышать. Чтобы не упасть в обморок, он вскочил на ноги и выбежал на улицу. Стоя во дворе, он ловил ртом мягкий весенний воздух, насыщенный ароматами зелени и новой жизни. Живот подвело, и, согнувшись пополам, Николаса стало рвать.
Появился Мартин.
– Прости меня, – сказал он, усаживаясь на деревянную лавку у беленой стены. – Я сначала не хотел говорить тебе, но не смог бы жить с таким гнетом на сердце. – Морщины на его лбу прорезались глубже, – Это твое бремя, я должен был переложить его на твои плечи.
Николас медленно выпрямился. Мышцы живота болели, ощущение тошноты не проходило, душу тоже выворачивало наизнанку.
– Ты поступил правильно, – произнес он, – но я не могу благодарить тебя за это. – Словно дряхлый старик, он осторожно опустился на скамью подле Мартина. – Я просил ее уйти со мной, но она отказалась… сказала, слишком многое поставлено на карту. Как мне было тяжело без нее! Если бы я знал, что ждет ее впереди, уплыл бы с ней на край света. – Он уронил голову в ладони.
– Тебе все равно пришлось бы делать выбор, – тихо заметил Мартин. – Она или ребенок. Кого бы ты выбрал?
Николас вспомнил, как держал недавно на руках сына, как покоилась крошечная головка на сгибе его локтя. Потом он подумал про Магдалену. Она предстала его воображению такой, какой он видел ее в последний раз, – сияющая, пышущая здоровьем.
– Не знаю, – пробормотал он сипло. – Честное слово, не знаю.
Мартин молчал, утешая его лишь своим присутствием. Николас медленно поднял голову и откинулся на твердую спинку дубовой скамьи.
– Значит, он отвез ее в монастырь Святой Екатерины?
Мартин кивнул.
– Она не сумасшедшая, – сказал он. – Мыслит она так же ясно, как и я. Он заточил ее там в наказание. Что ж, по крайней мере, он предпочел убрать ее с глаз долой и забыть, а не пополнить список своих жертв. В этот список он постарается включить и тебя, – мрачно добавил он.
Николас потер заживающий бок.
– Я – не мстительный человек, Мартин, – сурово произнес он. – Всегда, до сего дня, считал: живи и дай жить другим. – Он поднялся. – Если Мириэл однажды чем-то и была обязана мужу, она давно уже отдала ему свой долг с лихвой. Что касается его долга передо мной, я не востребую его на темной портовой улочке, а заставлю заплатить жизнью на виселице при всем честном народе, когда придет время. – Он прищурился, принимая решение. – Но сначала я должен освободить ее и отвезти в безопасное место.
– Что ты намерен делать?
Николас посмотрел на Мартина невидящим взглядом.
– Разумеется, отправлюсь в монастырь Святой Екатерины, – ответил он.
Весенние дожди непредсказуемы. Иногда они стелются прозрачной пеленой, словно рукав привидения, оставляя на всем, к чему ни прикоснутся, едва заметный налет влаги и стойкий запах сырой травы и дыма. Очертания расплываются, мир обволакивает нежное зеленое марево, пронизываемое золотистыми вспышками теплого солнца. А порой дождевые облака несутся, будто взмыленные лошади, управляемые беснующимся ветром. Капли ударяются в ставни, словно комья грязи, летящие из-под копыт скакунов. Улицы превращаются в бурые реки, и все, что есть на земле, стремится оторваться от своих корней, станин и креплений, чтобы принять участие в неистовой гонке.
В этот весенний день лил именно такой неприветливый дождь, вынудивший Роберта отказаться от встречи с клиентами. Сгорбившись, он сидел у очага в линкольнском доме, который принадлежал его жене и благодаря ей теперь являлся и его собственностью. Огонь бушевал и чадил, словно пронзенный копьем дракон, время от времени изрыгая в комнату клубы дыма. Роберт ежился, кутаясь в плащ, отороченный роскошным куньим мехом. Холод, просочившийся в его кости, нельзя было вытеснить обычным теплом одежды и очага.
Он думал о Мириэл. Бурю с Северного моря несло прямо к стенам монашеской обители. Страдает ли она в своей холодной сырой келье, где ей только и остается что размышлять о своих грехах? Ему очень хотелось, чтобы она страдала, хотелось до боли, так что он едва не рыдал. Отчасти это безумное желание было вызвано тем, что он тосковал по ней. Жалел, что не видит, как она корпит над счетами, сосредоточенно морща свое гладкое, как у Мадонны, серьезное лицо. Скучал по ее жестам, по ее метким остротам и глазам цвета меда, в которых вдруг начинала светиться улыбка. Только та улыбка предназначалась другому мужчине, а потом и вовсе исчезла: он отучил ее улыбаться. Он не мог жить с ней, но и без нее, как видно, жить тоже не может.
– Стерва, – буркнул он. Его голос потонул в яростном шквале ветра с дождем, вновь обрушившемся на дом. Роберт поднялся и зашагал по комнате, не в состоянии заняться ни счетами, ни чтением книги сказаний о короле Артуре, которую он получил в качестве платы за товар от одного фламандского торговца. В комнате было темновато, а его глаза утратили былую зоркость, да и сосредоточиться он не мог. Он стал ходить из угла в угол, не находя себе места, наконец, что-то ворча себе под нос, вышел на улицу, где бушевал ураган.
Пальцы ветра превратились в сильные злобные руки. Они цеплялись за его плащ, пытаясь затащить его назад в дом, но он, наклонившись вперед, сопротивлялся мощи стихии, как всегда, настроенный только на победу. Дождь больно хлестал его по лицу. Двор заливала вязкая жижа, которую ткачи, пытаясь навести гать, забросали пучками соломы. Роберт слишком поздно сообразил, что забыл надеть башмаки на высокой деревянной подошве, предназначенные специально для ходьбы по слякоти, и теперь пачкал в грязи свои добротные кожаные сапоги. Но возвращаться не стал. Пригнув голову, словно бык, он добрел до ткацкой мастерской и открыл дверь.
Ткачи со смехом переговаривались между собой, работая за станками, но при появлении хозяина сразу замолчали и, украдкой переглянувшись, поклонились ему.
– Продолжайте работу, – сказал Роберт, властно махнув рукой.
Он беспокойно закружил по мастерской, вышагивая за спинами ткачей и наблюдая за их работой на станках, на которых сейчас помимо традиционного красного сукна линкольнского плетения ткали также серый твил для пошива шоссов. Один станок Уолтер заряжал зеленой и желтой пряжей для изготовления полосатой материи. Пальцы юноши, никогда с особой ловкостью не справлявшиеся с этой работой, под пристальным сердитым взглядом хозяина стали еще более неуклюжими.
– О господи, – рявкнул Роберт, – зря я не убрал тебя тогда же, когда и старика.
– Простите, сэр? – Уолтер обернулся, таращась на него округлившимися глазами. Роберт сообразил, что сболтнул лишнее.
– Я хотел сказать, что так и так вышвырнул бы старика, не избавь он меня сам от этой необходимости, – поспешил он исправить свою оплошность. – Что это такое? Рыбацкие сети и то бывают лучше!
Злясь на Уолтера и еще больше на себя, Роберт скрылся в конторе. На полке стояла бутыль с медовым напитком. Он взял ее в руки, вынул пробку и стал пить прямо из горлышка. Сладкая пряная жидкость скользила по глотке и приятным теплом растекалась по животу. Он зажег керамический светильник, свисавший на цепях с потолочных балок, и оглядел помещение, в котором Мириэл проводила так много времени. Здесь ее присутствие ощущалось сильнее, чем в доме. Ее перья, роговая чернильница, аккуратная стопка листов пергамента, прижатая куском отшлифованного янтаря такого же цвета, как ее глаза. В сердцевине камня просматривался идеальный по форме лепесток. Роберт взял янтарь в руку. Камни обычно холодные, но кусок застывшей смолы на ощупь был почти таким же теплым, как живая плоть.
Перекатывая в ладони янтарь, Роберт наткнулся взглядом на сундук с деньгами – именно его Мириэл везла своему любовнику. Крепкий и удобный, он не отличался изяществом, которое особенно ценила в любой вещи Мириэл. Роберт сердито смотрел на сундук. Он не мог понять, зачем она потащила его с собой. Ведь куда проще и практичнее везти серебро в мешке или сумке. Разве что…
Положив янтарь на место, он подошел к сундуку и откинул крышку. Его внутренние стенки были цельные и гладкие. Он провел рукой по дну, но не нащупал искусно спрятанного потайного отделения: поверхность была идеально ровная. Его труды увенчались занозой в пальце. Выругавшись, он отдернул руку и, злобно поглядывая на сундук, зубами вытащил из кожи тонкую щепку.
– Стерва, – тихо повторил он, – потаскуха и стерва. – Затем посмотрел на кровоточащий палец.
Напоследок у него мелькнула мысль, что надо бы проверить наружную часть днища. Он опустился на колени и сунул здоровую руку под сундук. Он ничего не ожидал найти там, и потому, когда его пальцы наткнулись на деревянный колышек, сердце от волнения едва не выскочило из груди. С колышком он возился так же неуклюже, как Уолтер с пряжей. Наконец ему на ладонь вывалилась часть деревянной стенки, за которой прятался тайник. Внутри на полочке лежал какой-то предмет – какая-то фигурная вещица из металла, завернутая в шелк.
Облизывая пересохшие губы, Роберт вынул из тайника свою находку и поднес ее к свету. Пурпурная ткань замерцала; на ее краях переливались странные знаки, в которых он смутно признал письмена народов, обитавших где-то за Константинополем. Прерывисто дыша, он развернул шелковую ткань и на мгновение замер.
– Боже милостивый, – пробормотал он, наконец, и жадно втянул воздух в свои измученные легкие. – Откуда взялась такая красота? – Он стал вертеть корону в руках, восхищаясь искусной работой, игрой света на ярких драгоценных камнях и мягким блеском жемчужин. Неудивительно, что Мириэл решила забрать с собой этот сундук. С таким сокровищем она могла бы купить весь мир.
Сознавая, что в нескольких шагах от него, за дверью, находятся ткачи, Роберт убрал корону в тайник и, выпрямившись, задумался над тем, что сулит ему эта находка. Ладони вспотели, и он отер их о тунику. Потом глотнул из бутыли медового напитка и присел на стол Мириэл: у него тряслись ноги. Короны принадлежат королевским семьям, рассуждал он, а всем известно, что регалии короля Иоанна пропали в дельте Уэлстрима. Юный принц Генрих предстал на собственной коронации почти нищим, потому что большая часть королевского богатства исчезла без следа.
Роберт почесал подбородок. Если у Мириэл есть корова, возможно, она знает, где находятся остальные сокровища. Она скажет ему, где искать, или хотя бы объяснит, как к ней попала эта драгоценность. Впрочем, и так у него есть средства, чтобы из богатого уважаемого торговца превратиться в богатого и влиятельного вельможу.
Пожалуй, пора нанести жене визит вежливости и посмотреть, как она поживает под покровительством великодушной матери Юфимии.
Глава 35
Мириэл сидела в своей келье в компании масляного светильника и распятия со страдающим Христом на стене. Из удобств в келье были кровать с веревочной сеткой, на которой лежал соломенный тюфяк, застеленный грубой простыней, еще более грубое одеяло и большой глиняный горшок для отравления нужды. Маленькое квадратное окошко почти не пропускало свет, а вот холод и дождевые брызги – пожалуйста, особенно когда ветер дул не в том направлении. Как в этот вечер.
Стуча зубами, Мириэл куталась в плащ и одеяло. Она подозревала, что Роберт запер ее здесь не столько для того, чтобы убрать ее с глаз долой и забыть, сколько в надежде, что долго она не протянет. Если она умрет, винить будет некого. Скажут, причины тому – плохое здоровье, подорванное тяжелыми родами, и расстройство ума. Мириэл злобно глянула на распятие. Нет уж, она не доставит ему такого удовольствия. Она намерена жить и торчать у него как бельмо на глазу до самой его смерти.
Ее держали отдельно от остальных постоялиц. Даже в церковь на молитву она шла в сопровождении двух приспешниц Юфимии, наделенных правом пресекать самым строжайшим образом любые проявления безумия или непослушания. Поэтому Мириэл не позволяла себе терять самообладание. Если ей удастся убедить их в том, что ее дух усмирен, они утратят бдительность, и тогда, возможно, у нее появится шанс на побег.
Ветер свирепствовал, словно разъяренный дикий зверь; кусок промасленного полотна на окне ходил ходуном. В одном месте ткань неплотно прилегала к проему, и в образовавшуюся дыру хлестал дождь. На беленой стене сверкали брызги. Одно утешало Мириэл: она знала, что мать Юфимия ненавидит плохую погоду, а буря бушевала уже третий день. Только ненастье могло удержать настоятельницу от рыскания по монастырю с мерзким хлыстом в руке в поисках нарушителей порядка. Обратив взор на распятие на стене, Мириэл молила Бога о сильном урагане.
Ужасно, конечно, что Юфимию назначили настоятельницей монастыря Святой Екатерины, думала она, но этого стоило ожидать. У семьи Юфимии большие связи, а сама она обладает непомерным честолюбием, почти столь же огромным, как ее необъятная фигура. В сравнении с духовностью это куда более весомые преимущества.
Интересно, что стало с матерью Хиллари? Неужели ее неукротимая воля и острый ум не совладали со старостью? Или она отошла от дел и предпочла доживать свой век рядовой монахиней? Вряд ли, решила Мириэл и от всего сердца помолилась перед распятием за мать Хиллари.
Опять взвыл ветер, и на побелке засверкали свежие брызги. Мириэл почудились голоса, и она повернула голову к двери. Время близилось к ночи, и скудный ужин, состоявший из горохового пудинга и ржаного хлеба, уже давно был съеден. За те три недели, что Мириэл провела в монастырском заточении, заведенный порядок ни разу не нарушался. Трапеза в сумерках, затем уединение в темноте до утрени.
Заслышав глухой стук отодвигающегося засова, Мириэл встала, сжимая у горла края одеяла. Дверь отворилась, впуская двух потрепанных ветром монахинь. Одна из них была ее постоянная надзирательница – угрюмая подружка Юфимии по имени сестра Игнатия. Ее сопровождала сестра Адела, которую Мириэл последний раз видела робкой послушницей шесть лет назад. С тех пор белый апостольник она сменила на черный – атрибут посвященной монахини. В руке она держала чадящий светильник.
– В гостевом доме тебя ждет посетитель, – сообщила Игнатия, неодобрительно хмурясь. Она выдернула из платка расстегнувшуюся булавку и решительно вонзила ее на место. – Мать настоятельница прислала нас за тобой.
– Посетитель? – Мириэл удивленно смотрела на женщин. Неужели Николас? У нее участилось сердцебиение.
– Твой муж, – сказала Игнатия. – И только поэтому мать настоятельница согласилась послать за тобой в столь поздний час – Она поджала губы, что означало: будь она настоятельницей, ее гость – муж или кто другой – ждал бы свидания до утра.
– Муж? – Сердце Мириэл продолжало быстро стучать. – Что ему надо?
Игнатия фыркнула.
– Полагаю, он сам тебе скажет, – недовольно ответила она. Было ясно, что она пребывает в неведении и это ее раздражает.
Мириэл сначала хотела сесть на тюфяк, скрестить на груди руки и заявить, что она не желает его видеть, но потом решила, что глупо упрямиться наперекор всему. Любой повод хорош, даже встреча с мужем, если это сулит ей временное избавление от промозглой сырости темной кельи. Возможно, он счел, что она достаточно наказана, и приехал забрать ее домой. Или у него есть вести о Николасе, о том, что тот наконец-то убит, и он прибыл, чтобы порадоваться ее горю. В таком случае келья, может, и предпочтительнее, подумала она. Однако в ней взыграло любопытство.
В сопровождении монахинь она покинула свое убогое жилище и по тропинке зашагала к главным зданиям монастыря и гостевому дому. Злой ветер хлестал женщин, трепля на них одеяния и платки; косой дождь колол, словно штопальные иглы; пламя в светильнике металось и чадило. У Мириэл мелькнула мысль, что можно бы попробовать нырнуть в темноту и скрыться, но она быстро отказалась от этой идеи. Она и так уже продрогла до костей, а без пищи и приличной одежды рассчитывать не на что. Она либо умрет от холода, либо забредет в трясину.
Женщины вздохнули с облегчением, когда ступили под свод крытой аркады и пошли вдоль стены сада возле монастырского кладбища. В просвете между летящими тучами замерцала луна, и они увидели, что дорогу им преграждает фигура с распростертыми руками, будто только что сошедшая с распятия. Адела вскрикнула и зажала рот кулаками. Сестра Игнатия, женщина более стойкая, вопль сдержала, но попятилась, будто норовистая лошадь, задом толкнув Мириэл так, что той, дабы не упасть, пришлось опереться на стену.
Сестра Игнатия почти мгновенно оправилась от потрясения и выхватила у Аделы светильник. Неровное пламя высветило в темноте лицо привидения. Оно было похоже на голый череп. На его макушке развивались седые лохмы, а глаза казались пугающе пустыми и в то же время пронизывали насквозь.
Адела заскулила и прижалась к Мириэл. Та в смятении и жалости смотрела на представшее ее взору зрелище.
– Матушка Хиллари? – робко окликнула она.
Голова старой монахини чуть дернулась в сторону, запавшие глаза прищурились.
– Вы не видели моего кота? – спросила она. – Никак не могу его найти.
Сестра Игнатия закатила глаза.
– Опять сбежала из лазарета, – раздраженно буркнула она, уже окончательно оправившись от страха. – Держи. – Она вернула светильник Аделе. – Отведи госпожу Уиллоби в гостевой дом, а я займусь ею. – Приблизившись к старой женщине, она взяла ее за обе вытянутые руки и быстро опустила их. – Пойдем, – властно сказала она. – Сейчас найдем твоего кота. Разве в такую погоду он станет гулять? Следуй за мной.
Мириэл сняла с себя одеяло и накинула его на хрупкие плечи старой женщины. Ее поразила тщедушность Хиллари. Под тонкой восковой кожей прощупывалась каждая косточка, каждый бугорок.
Игнатия повела Хиллари прочь, а та продолжала звать душераздирающим голосом:
– Кис, кис, кис!
– Бедняжка, – промолвила Мириэл, позабыв про собственные невзгоды. – Что с ней случилось?
Адела пожала плечами:
– Прошлым летом умер ее кот, и она почти сразу же стала терять память. Ко дню святого Стефана она уже не помнила, как ее зовут; знала только, что у нее есть кот, и она его потеряла. На Сретение настоятельницей назначили сестру Юфимию. – Она искоса глянула на Мириэл и пошла вперед. – Как настоятельница она гораздо лучше, чем наставница послушниц, – нервно добавила Адела.
Мириэл презрительно вскинула брови:
– Представляю, как она упивается властью. Мать Хиллари ни за что не заперла бы меня в сырой келье.
Заметив, что Мириэл не тронулась с места, Адела повернулась к ней с выражением паники на лице.
– Это ради твоего же блага, – объяснила она. – У тебя расстройство духа, а излечить это можно только общением с Богом в уединении.
– Это она тебе сказала?
Не отвечая на ее вопрос, Адела сглотнула.
– Ты ведь не убежишь, нет?
– А что? Боишься, что придется гоняться за мной в темноте по болоту? Или опасаешься прута матери Юфимии?
– Прошу тебя, Мириэл, не надо. Пожалуйста. – Судя по голосу, Адела была близка к истерике.
Мириэл фыркнула в отвращении:
– Не бойся. Далеко ли я убегу в такую погоду? У меня нет даже одеяла. Есть разные степени сумасшествия. Спроси у моего мужа – он знает. – Она нагнала молодую монахиню и зашагала вместе с ней в направлении гостевого дома. На мгновение у нее и впрямь возникло искушение броситься бежать, но это была дорога в никуда. К тому же надо узнать, зачем приехал Роберт.
Он ждал ее в зале и в ожидании грел спину у огня. Юфимия сидела в кресле по одну сторону от очага. Ее лоб покрывала испарина, и с каждым порывом ветра она взволнованно щелкала четками. Мириэл даже стало жалко ее. Почти.
Роберт выглядел плохо. В весе он ничуть не сбавил, но кожа утратила здоровый оттенок и теперь имела цвет теста. Под глазами темнели круги, будто его мучила бессонница, но в самих глазах горел огонь.
– Где сестра Игнатия? – требовательно спросила Юфимия.
Адела почтительно склонила голову: – Повела сестру Хиллари в лазарет. Она опять бродила.
Юфимия раздраженно цокнула языком.
– Спасибо, что скрасили мое ожидание, мать настоятельница, – заговорил Роберт. – Наверно, у вас и у вашей доброй сестры есть другие обязанности. Я позову вас, когда закончу дела с моей женой.
Было видно, что Юфимия рассержена бесцеремонностью гостя, но она не запыхтела от негодования.
Мириэл догадалась, что настоятельница только рада была удалиться, дабы спрятаться где-нибудь от жутких завываний бури.
Наградив Мириэл убийственным взглядом, Юфимия поспешила прочь из комнаты. Адела, дрожа, словно пугливый воробей, последовала за наставницей, и Мириэл осталась наедине с мужем.
Она прошла к креслу, которое освободила настоятельница, и села, сложив руки на коленях. Со стороны казалось, что она полностью владеет собой, но пальцы ее стали липкими от пота, а в животе крутило.
– Насколько я понимаю, ты приехал не с дружественным визитом, чтобы посмотреть, как я тут благоденствую, – промолвила она.
Роберт кашлянул, и Мириэл вдруг сообразила, что он нервничает не меньше, чем она сама.
– Я скучаю по тебе, – сказал он.
Огонь в очаге зашипел, стреляя искрами. Мириэл устремила взор в самую сердцевину пламени. От его блеска заболели глаза.
– Надеюсь, ты не ждешь ответного комплимента. Роберт стиснул кулаки.
– Возможно, я был несколько жесток с тобой, – проворчал он, – но ты сама виновата.
– Разумеется, я виню себя, – съязвила Мириэл, кивнув, и перевела взгляд на мужа. В глазах все еще плясали, искажая видимость, огненные языки. – Так зачем ты приехал? Чтобы проверить, не раскаялась ли я? Сказать, что ты преисполнен великодушия и позволяешь мне вернуться?
Роберт вспыхнул:
– Может, я и скучаю по тебе, но без твоего ядовитого языка вполне мог бы обойтись.
– Тогда зачем было утруждать себя дорогой, – ты лее знал, что ничего другого от меня не услышишь?
Он глубоко вздохнул:
– Я надеялся, что мы сможем заключить мир.
Мириэл едва не расхохоталась. Роберт так и не понял, что он натворил.
– И каковы же условия твоего «мира»? – елейным голосом поинтересовалась она. – Неужели у меня осталось что-то, чего ты еще не отнял или не уничтожил?
– Я пытаюсь быть рассудительным, – проскрежетал Роберт.
– Да, знаю, опять я виновата, – кивнула Мириэл. Она по-прежнему улыбалась, но лишь губами. – Ведь у тебя всегда есть обоснование любому твоему поступку, чего бы это ни касалось, будь то какое-то обычное дело или убийство в темном переулке. – Она махнула рукой, словно отсылая его. – Я устала и предпочла бы сейчас спать в своей холодной тюрьме, чем беседовать с тобой в теплой комнате с пылающим очагом. Так что выкладывай, зачем пришел, и оставь меня в покое.
Роберт прищурился:
– А разве свобода тебе не предпочтительнее? Разве тебе не хочется жить в свое удовольствие, не опасаясь моего вмешательства? Не хочется получить разрешение папы на развод, чтобы потом соединиться с тем, кто тебе люб?
Мириэл никак не ожидала услышать столь невероятное предложение и потому не смогла сохранить выражение ледяного презрения.
– О господи, Роберт! – воскликнула она. – Сначала ты гноишь меня в этом аду, потом приезжаешь среди ночи и предлагаешь свободу. С чего это вдруг? – Она покачала головой – По-моему, это у тебя с головой не все в порядке!
В его глазах засветилась холодная насмешка.
– Вовсе нет, дорогая, уверяю тебя. Голова у меня светлая, как никогда.
– Тогда чего ты требуешь взамен? – Здесь есть какой-то подвох, размышляла Мириэл. Нечто очень важное для нее, на что она никак не может согласиться, а значит, предложение о свободе – не более чем издевка.
Роберт пожал плечами:
– Я хотел бы сказать «ничего», но, как тебе известно, я считаю, что по долгам нужно платить. И требую я… – Он подошел к резному дубовому буфету у стены. На нем стоял небольшой дорожный сундук, который Мириэл поначалу не заметила. Роберт достал ключ из кошелька, отомкнул крышку и вытащил пурпурный шелковый сверток.
Мириэл онемела от изумления.
