Текст книги "СчастливаЯ, или Дорога к себе"

Автор книги: Елия Ренес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Елия Ренес
СчастливаЯ, или Дорога к себе

Моим девочкам

– Как она тебя назвала? – спрашивает воспитательница у Алинки.

– Ско-и-ти-на, – стонет девочка, размазывая грязь со слезами по щекам.

– За что ты ее так?

– Она первая начала обзываться! Толкнула меня прямо с горки!

– Врет она!

– Нет! Не вру!

Но воспиталка не слышит меня.

– Дети! Дети, ко мне! С этого момента вы все называете Елю Скотиной! Понятно? Имени у нее больше нет! Целых десять минут!

– Да-а-а! – весело и дружно звучат голоса вразнобой. Они радуются новой забаве.

– Скотина, пойдем поиграем, – подбежала Маринка.

– Скотина? А, Скотина? – лишь бы меня обозвать.

Мне дико обидно. За что? Все крайне несправедливо сейчас! Как и после обеда в сончас, когда она меня тапком огрела. Нажалуюсь вечером маме… Все ей обязательно расскажу.

Травля длится и длится, пока не замыкаюсь в себе. Прячусь от всех, горько плачу, испытывая острое чувство вины.

– Ну что, Еля? Ты поняла, что обзываться нельзя?

– Поняла…

– Отлично! – и громко всем. – Дети! Игра закончена.

Елия Ренес, 5 лет.

Но родители так ничего не узнали.

Глава 1. Детство. О правильности, наказаниях и чувстве вины

Близится Новый год. В классе весело, обычный галдеж, детский смех, пока Маргарита Ивановна общается с завучем. Настроение отличное, вокруг все друзья и учиться совершенно не хочется.

Шум открываемой двери ни на кого не произвел впечатления. На пороге застыла она. Хмурая какая-то, злая, но при этом первая и пока что единственная.

– Что здесь происходит? – удивленный резкий вопрос. – А ну-ка, все по местам!

С радостью бы, но Олежка забрал мой простой карандаш, а отдавать так некстати не хочет.

– Дай!

– Забери!

– Отдай, я сказала!

Сел на свое место, весь сжался. И как к нему подобраться?

– Ренес! На место!

– Он забрал карандаш!

– Я сказала, на место!

Из упрямства слушаться не хочу. Вообще-то, обидно. Вокруг снова шумят, пока учительница занята нами. Ее лицо медленно, но верно краснеет.

– Дневники все на стол! Быстро.

Приходится выполнять. И через десять минут мне его возвращают обратно. Внизу светится красная жирная надпись, яркая, каллиграфически четкая: «Поведение – «2»!

Вот досада! И как теперь дневник показывать маме? А папа? Папа что скажет? Там, где были сплошные «пятерки» неприятный ужасный сюрприз. А что если?

Дома беру стерку и бритву, ведь я не согласна с вердиктом, и начинаю «двойку» аккуратно и медленно затирать. Может, получится сделать так, что эта оценка исчезнет?

Усилия увенчались успехом. На месте двойки появилась дыра. Такая маленькая дырочка насквозь в окружении красно-грязного пятнышка. Среда закончилась, а в четверг Маргарита Ивановна снова попросила дневник. Может, хотела убедиться, что я его показала родителям? Ее ждал сюрприз. Через мгновение на месте двойки засиял жирный «кол». Вырвать бы страницу, но мозгов не хватило, как и смелости признаться родителям.

Впрочем, признаться пришлось. Как сейчас помню, стояла перед родителями. В ушах слышится до сих пор:

– Ты должна хорошо учиться!

– Ты должна быть хорошей девочкой!

– Зачем ты затерла в дневнике двойку по поведению? До дырки! А сверху! Посмотри, что на дырке, Андрюш! Там же кол! Единица! Тебе не стыдно?

– Я не виновата!

– Еще как виновата!

Ох! Как стыдно-то… Я виновата. Опять не оправдала ожиданий папы и мамы. Теперь они будут меня меньше любить и накажут. Тем более, у них теперь появился Димка. Мама все время с ним, носит его на руках и качает.

– Вставай-ка в угол. И… – несколько мгновений молчания. – Не будет тебе школьной елки.

А как же костюм «Красной Шапочки», сшитый мамочкой под Новый год? Первый настоящий праздник в школе и без меня? А Дед Мороз? А подарки? Всем дадут конфеты и мандарины. А я? Родители… Вы серьезно? Не шутите?

Они не шутили.

Не знаю, что было обиднее. Стоять в углу, размазывая горячие слезы после ремня, или сознавать, что наказание усилено запретом на праздник. Не будет подарка на Новый год, не будет зимнего чуда…

– Хорошие девочки так себя не ведут. Вот постой и подумай.

О чем подумать, родители? О дневнике и спрятанной от вас оценке? Так этого я и боялась! Боялась ругательств, а еще наказания, что вы ничего не поймете. Вы и не поняли. Не смогли. Вы четко знали, что ваша девочка должна быть лучшей и правильной, и как умели – учили.

Лучшая я превратилась в позор и разочарование родителей. А что теперь мне делать с этим?

Не знаю. Может быть, усердней учиться? Так я могу, я буду! Я докажу, что я – лучшая. Вы будете мной гордиться, я сделаю все для вас и для того, чтобы в моей жизни как можно реже появлялся ремень.

Похвальные грамоты, прилежное поведение, но у меня стало портиться зрение. Я надела очки.

Говорят, что зрение портится у людей тогда, когда они что-то не хотят в жизни видеть. Что не хотела видеть я? Заботу мамочки о братишке? У него постоянно болели ушки и голова. Она жаловалась, что у него внутричерепное давление, но после одного события я изнывала от чувства вины. Страх! Чертов страх снова вмешался и не позволил обо всем рассказать.

– Елия, посиди с братиком, – приказала мама и оставила меня с ним на лоджии.

Кровать с панцирной сеткой отлично подходила для укачиваний вечно капризной ляльки. Завернутый в пеленки, малыш лучше всего успокаивался на свежем воздухе. Мама ушла, Димка все хныкал и хныкал. Ну почему я должна его качать? Почему должна дарить ему любовь и ухаживать? Что ему родителей мало? Он и так все забрал и меня раздражает.

С силой толкаю руками в сетку, чтобы усилить качание. Раз-два-три. Раз-два-три. Ну замолчи! Слышишь? Замолчи! Слышишь?

В какой момент он вылетел с кровати? Не знаю… Братик оказался на бетонном полу и еще сильнее расплакался. Закатился так, что внутри меня что-то оборвалось и сломалось.

Бросаюсь к нему, хватаю на руки, прижимаю к себе.

– Дима, Димочка, миленький. Маленький, ну, прости! Ну, пожалуйста, не плачь так.

Качаю его на руках, пока сердце разрывается на мелкие части. На балкон вбегает встревоженная мама и подхватывает братишку.

– Что случилось?

– Он… Он, наверное, проголодался.

Это было все, что я сумела ответить, на долгие годы похоронив себя под сильным чувством вины. Страх наказания оказался сильнее возможных проблем. Я неправильно поступила, но ничего поделать с собой не могла. Трусиха… Трусиха… Вот и все, о чем думала.

А еще я успокаивала себя. Живой же? Сам успокоился, когда мама сунула ему грудь. Значит, и так все пройдет, образуется.

С каждым годом, пока он потихоньку взрослел, мне становилось легче, но камень лжи оставался, зарастая сначала ревнивым, а позже и злым, раздражающим мхом.

Я продолжала учиться. Маму сократили с должности, поэтому она сидела дома, вела хозяйство, занималась Димкой и мной. Папа был постоянно занят, пытаясь наладить оборудование на заводе детских игрушек, на котором получил повышение. Родители часто ругались. Очень ругались, скандалили. Но папочка очень отходчивый и всегда первый старался мириться.

В просветах семейной идиллии я чувствовала себя самой счастливой на свете. Любили меня, родители любили друг друга. Весь мир расцветал, пока в какой-то момент вновь не превращался в кошмар.

Я знаю множество бранных слов, но произносить их нельзя. Хорошие девочки не ругаются. Еще я любила прятаться, когда слышалась нецензурная брань. Закрывала уши, но все же подслушивала:

– Да надо было уйти!

– Ну и шла бы!

– Да, дура! Дура я. Нарожала тут. Куда я уйду?

Правильно, мамочка. Не уходи. Я так хочу, чтобы ты меня обняла, прижала к груди, целовала и гладила по волосам. Как и тогда, когда не было братика, пока я была еще маленькой. Помню, болела ангиной, а ты меня любила, лелеяла. Учила читать, подкидывала высоко к потолку. Я любила те фотографии, где я хохочу и взлетаю, а выше меня – только кудри.

Но тебе некогда, потому что у Димочки снова ушки болят. Ну, ничего… Каникулы скоро закончатся, начнется четвертый класс, тогда я вновь принесу вам «пятерки», и ты похвастаешься всем нашим родственникам, какая у тебя растет дочка. Обнимешь меня, поцелуешь, потому что «просто так» слишком редко бывает.

А еще дома не было денег. Папа работал, как проклятый, мама сидела в декрете, пока разваливалась наша страна. Задержка зарплат всем влияла на нервы, как и отсутствие продуктов на магазинных прилавках. Помню, как радовалась мама талонам от отца-ветерана. Еще бы! Только в спецмагазине можно купить «Докторскую» колбасу, сыр, сахар и не стоять в жутких очередях.

– Вот тебе десять рублей. Больше у меня денег нет.

Мама протягивает деньги. Розовая бумажка единственная и самая крупная. Страшно брать почему-то. Это же такая ответственность!

– Купишь двести грамм колбасы, а на обратной дороге – хлеб. Сдачу вернешь. Поняла?

– Угу!

– Не потеряй!

Я умею быть лучшей, полезной! Лечу вниз по лестнице, впереди – путешествие. Я – взрослая, мне доверили покупки и деньги. До магазинов прилично идти, но это меня не пугает. Три квартала до хлебного, еще три вниз до магазина ветеранов. Но хлебный же ближе!

Скачу вприпрыжку, радуюсь. Ведь жизнь так хороша! Солнце, синее небо, день теплый, чудесный. Забегаю за хлебом. У меня в кошельке немного копеек. Очень хочется вкусную булочку. Стою в очереди, сжимая в руке хрустящий теплый рогалик, расплачиваюсь и бегу в магазин.

Время и так потеряла, надо купить колбасы. В магазине для ветеранов шарю по всем карманам. Куда-то пропала бумажка. Нет бумажки совсем. Десятка куда-то исчезла. Наверное, выронила… Тут же пулей лечу обратно. Потерялась купюра, а в хлебном уже новые люди. Но, может быть, мне повезет?

– Вы не видели здесь мои деньги?

Тогда я была очень наивной и верила в людскую порядочность. Через пару десятков минут стало понятно, что денежка уже не найдется.

– А тут был парень с девушкой, я видела! – подсказала одна из старушек. – Она как раз наклонилась, подняла с пола «десятку», сунула ему и сказала: «Ты что деньгами разбрасываешься!»

Слезы, страх возвращаться домой. Я же знаю, что грозит наказание. Вне сомнений я поступила неправильно. А раз неправильно, значит будут «учить». Мама же сказала идти сначала за колбасой, а я купила рогалик. Будь он неладен!

Домой я вернулась спустя пару часов. Братишка спал дневным сном, а мама… Мама встревожилась.

– Еля! Тебя так долго не было! Что?

– Мам… Мам…

– Что мам?

– Я потеряла деньги, – выдавила из себя с жутким трудом.

– Что потеряла? А колбасу купила?

Хлеб мне купили люди. Я пришла домой с целой буханкой.

– Нет…

– Как это случилось?

Я все рассказала, потом… Потом случился термоядерный взрыв. Божество в лице мамы взъярилось. Она схватила провод от сломанного утюга из кухонного шкафчика и пошла угрожающе на меня.

– Ах ты, дрянь! Ах ты, засранка!

– Мама… Мамочка, не надо! Не надо, мамочка!

Ноги и ягодицы пронзает дикая, просто дикая боль. Тонкий стальной провод в оплетке становится огненным адом. Ощущения гораздо больнее, чем какой-то солдатский ремень. Больнее даже когда ноги задевала металлическая солдатская пряжка, скакалка.

– Мамочка! Мамочка!

Забиваюсь в угол за дверь, сворачиваюсь, как можно сильнее. И плачу, плачу навзрыд. Громко кричу, умоляю:

– Не надо, мамочка! Не надо! Пожалуйста, больше не бей!

Как молитву повторяю и плачу, надеясь, что мама смилуется и, наконец-то, простит. Мне повезло. Мамочка все-таки сжалилась. Она ушла, продолжая ругаться.

Гораздо позже, в далеком будущем она рассказывала, что я «посеяла» последние деньги, предназначенные на две недели. Впереди была неизвестность, зарплаты задерживали. Она за всех нас испугалась.

А пока я плакала, сидя за дверью в углу. Мне было жаль себя, ноги, попа болели. Яркая жгучая боль тупела, становилась просто горячей. Даже в чем-то приятной.

– Так тебе и надо, раззява. Будешь знать, как не слушаться! – она сказала мне в тот вечер, когда я показывала ей темно-багровые полосы в надежде на жалость.

Буду слушаться, мама! Конечно, буду! Я ослушалась тебя, поступила неправильно. Виновата, понятно. Ты меня наказала, значит, я искупила вину.

Ух, эти парень и девушка! Зачем они мои деньги забрали? Разве так поступают? Ух, этот несчастный рогалик! Вот приспичило же его купить! Ведь можно же было обойтись без еды? Жаль, что так получилось… Как же жалко себя. Из-за них я так пострадала. Бедненькая, ну, Елечка… Ну, не плачь. Ну, пожалуйста. Уже не так-то и жжет, и почти не болит.

Зрение упало сильнее.

– Вашей девочке нужна операция.

– Что? – мама испугана. – На глазах?

– Напишите в Москву. Спросите у Федорова. Может, он вам поможет.

Вижу, как мамочка строчит письмо. Почерк у неё аккуратный. Мне нравится, как она выводит буковку за буковкой. Я вот так не умею, пишу, как курица лапой. Когда-нибудь обязательно научусь писать так же красиво.

Начались врачи, консультации, поликлиники. Все-таки общий наркоз, операция, какой-то скальпель и нитки в глазах. И мама! Мама со мной. Она меня любит, заботится. Прям как тогда с переломом! Подмывала меня, мыла голову. Мама снова любила меня. Точно так же, как любила до братика.

В перерывах между работой папа со мной занимается. Хочет, чтобы я стала сильной, здоровой.

– Качаем пресс.

– Может, позже?

– Сейчас.

И вот я на полу, мои ноги придавлены руками отца. Раз. Два. Десять. Пятнадцать.

– Устала, – хнычу.

– Отдохни.

Проходит пара минут.

– Начинаем.

– Не могу-у-у! Это же третий заход!

– Ну и что? Делаем через не могу. Слышишь, Еля? А ну, раз-два-три!

Снова скручиваюсь, пыхчу. Пять, десять, пятнадцать раз. На шестнадцатый мышцы отказывают, и я просто лежу на полу. Сил нет, живот болит, но папа неумолим.

– Теперь отжимаемся вместе.

Еще и это? Покорно выполняю задание, иначе папа злится, кричит. Он очень вспыльчивый, с ним маме трудно. А я… Я не хочу, чтобы он кричал на меня. Когда он кривит губы так, то хочется сжаться, сбежать, потому что не знаешь, куда спрятаться от ремня.

– Через не могу, Еля. Тренируем выносливость. Тебе это в жизни поможет.

Слезы, нытье на занятиях, а позже и сложнейшие подъемы в горах. Даже когда нет дыхания, а легкие того и гляди разорвутся на части, я делаю шаг. Еще шаг. Вдыхаю поглубже, кручу головой на хруст ветки. Кто там? Медведь? Говорят, они тоже захаживают.

В том ельнике живут настоящие белки, а там, где березы, даже летом найдутся свежие сыроежки. Если нам повезет, то вечером пожарим грибы. Всякое восхождение все равно, что работа, каждый пик, как награда. Не каждый взрослый может залезть на горки, где мы с папой часто бываем. Подниматься не страшно. Вниз лететь – вот где ужас! Влажная глина, земля катится вместе с камнями, смотришь вперед – там обрыв!

– Не хочу-у-у!

Плачу. Мне хочется отдохнуть, посидеть. Солнышко пока еще греет, но скоро за горку зайдет. А воздух! Как пахнет в елях!

– Быстро вставай! – рявкает папа.

Его слово – закон! Соскакиваю с нагретого камня.

– Возьми меня за ремень!

Хватаюсь, знаю, что меня не оставят, вытащат и, конечно, спасут. Он же папа любимый! Мой папочка! Защитник! Сильный и смелый мужчина! И лечу вслед за ним, быстро-быстро перебирая ногами, крепко закрывая глаза. Спуск пугает, нет сил смотреть вниз. А иногда мы вместе скатываемся в листьях на попе. Весело и остановиться нельзя.

Нам надо успеть на последний автобус, идущий обратно в город, иначе еще с десяток километров придется тащиться пешком.

А в один из солнечных дней в моей жизни случился праздник. Я глазам не поверила, когда мама и папа на день рождения принесли домой новенький велосипед. Красный, яркий, с черной резиной на колесах, он сверкал белой надписью «Кама». А название-то какое! Это же… Это же… мой личный Транспорт!

Подумаешь, весит прилично! Его нести по лестнице вниз легко, невзирая на запреты врачей, гораздо грустнее мыть постоянно колеса. Так на пролете между третьим и четвертым этажом появилась стоянка. Но все трудности нипочем, когда едешь по улицам, а ветер дует в лицо. Скорость, свобода, хрустящие рогалики и мороженое! Иногда по пять в день. Не надо ни друзей, ни подружек. То я играю в таксиста, то велосипед – это конь.

Деньги водятся. Они вообще не проблема с тех пор, как отец пришел довольный с завода. Чем-то похожий на Деда Мороза с огромной коробкой, в которой что-то постукивало, когда он ей весело тряс.

– На заводе стали давать работу на дом. Еля, а Еля? Хочешь собирать паровозики?

– Паровозики?

– Да. Будешь надевать на колеса резинки, а потом каждую игрушку класть в эту коробочку. Главное ключ не забудь. А я буду ставить пружинку.

– О! Это так интересно.

– За каждый паровозик я буду платить тебе три копейки.

– Какие такие копейки?

Не верю ушам. Папа говорит какие-то странные вещи, а губы непроизвольно расплываются в дурацкой в своей сути улыбке.

– Такие. Работать давай.

Интересная сборка уже к тридцатому паровозику превратилась в рутину. Блин. Блин! Резинка на одно колесо, на другое, бросаю унылый взгляд в окно, затем на коробку. Сколько их еще там? Я гулять хочу, меня на улице ждет подружка. Солнце еще высоко, но постепенно близится вечер.

Неужели улицу пропущу? Угу… Так и вышло. Обидно! Из-за этих отвратительных паровозиков я теперь привязана к дому. Хочется плакать, но достаю из коробки деталь. Уже даже не знаю, какую по счету.

День за днем. Паровозики, пистолетики, куклы. Завод детских игрушек пытался выжить и жить. Неделя, вторая, третья. Пока в очередной вечер не слышу:

– Еля, а ну-ка сюда иди.

Испуганная, (опять что-то там натворила?), выхожу из комнаты в зал. Горит свет, папа стоит возле стола, на нем лежит зелененькая бумажка. И еще деньги кучкой.

– Что?

Смотрю на отца, он двигает мне три рубля.

– Это твои. Держи. Заработала.

– Что?

Нет… Улыбаться я умею еще дурнее, чем думала. Что за ерунду говорит? Мне жутко страшно. Мне дают крупные деньги? А вдруг я их потеряю? Что с ними делать вообще? Вдруг их потрачу неправильно!

– Не-ет. Я не возьму.

– Это твои, – с улыбкой подключается мама. – Ты заработала.

– Мне не надо. Вы что…

Страшно, я не хочу денег, вот как есть не хочу.

– Да бери же.

– Нет, мам. Ты забирай. Мне не надо. Купишь нам сапоги.

Может, она теперь нервничать перестанет? Денег ей не хватает. А так… Я ей помогу.

– Нет, Еля. Деньги ты забирай.

– А что на них покупать?

– Все, что хочешь!

– Правда?

– Правда-правда.

Родители смеются, и я с трепетом забираю купюру. Это же сколько всего! И вообще! О! Вот я развернусь! Сколько же рогаликов, хлеба, мороженого! И работать теперь интереснее. С удовольствием вливаюсь в процесс, чтобы в очередную получку воплотить в жизнь мечту.

– А можно в парк?

– В парк?

– Ну да. На аттракционы хочу.

Так хочется на них покататься. Я так до-о-олго там не была.

– Но мне некогда, – говорит мама и хмурится.

– Мне тоже не хочется, – поддерживает маму отец.

– А можно я поеду одна?

– Одна?!

Недоуменные взгляды родителей, беспокойство. Ой… Вот бы все получилось! Я же ходила в хлебный с трех лет. Подумаешь, тут ехать дольше! Дорогу знаю, мы в парке бывали. А если отпустят одну – вот будет шик! Делай, что хочешь, играй, как угодно. И деньги со мной!

– А что? Автобус прямой. Села и через полчаса там. Погуляет немного, к вечеру вернется домой.

А я что? Я могу! Очень запросто!

– Елия у нас самостоятельная. Девочка умная и к чужим не подходит.

– Ты поняла? Вернешься до того, как будет смеркаться. В четыре часа!

На том и решили. Окрыленная свободой и счастьем лечу на остановку. В нетерпении жду автобус, сажусь. Еду, с радостью глядя на лица. Мир цветет радужными красками. Впереди напитки с трубочками, сладкая вата, «Веселые горки», «Сюрприз». Меня даже не смущает, что я еду одна без подружек. Одной ведь так хорошо! Бывает же в жизни везенье!

В парке много людей. Они почти все улыбаются, отдыхают, им здесь всем хорошо. Это отдых, он так отличается от унылой серости будней, от вечной нехватки денег, от ворчания мамы и яростных папиных вспышек. Деревья зеленые, запах цветов. А воздух!

Атмосфера праздника не покидает все время, что я гуляю. Даже когда кончились деньги, все равно уходить не хочу. Так и брожу по аллеям. Парк медленно, но верно пустеет, люди уходят домой, сворачиваются торговки, появляется молодежь. Солнце почти на закате, а я совсем забыла, что мне надо пораньше вернуться. Бегу на остановку, там прыгаю в нужный автобус.

Даже страх не может испортить ощущение свободы и праздника. Ничего страшного, подумаешь, задержалась? Я объясню. Обязательно все объясню, расскажу им, как здорово просто гулять по скверу, не сидеть в четырех стенах скворечника!

Еду домой. С каждой остановкой, приближающей меня к дому, все сильнее мрачнею. Быстрее, быстрее автобус вези! Страх медленно, но верно тянет лапы, прикрываясь сумерками и темнотой. Она как враг подбирается ближе и готовит проблемы.

Дверной звонок – птичья трель. Сутулюсь, вжимая голову в плечи. Так сама себе кажусь незаметной. Так меня немного меньше, если решат наказать. Дверь открывается, на пороге мама, смотрит с укором.

– Где ты была?

– Загулялась. Я больше не буду.

– Заходи.

Она меня пропускает. Осторожно разуваюсь, держусь чуть подальше, чтобы вовремя от нее отскочить. Напоминаю себе маленького трусливого зайца, но так для меня безопасней.

– Ты хоть понимаешь, что мы беспокоились? – спрашивает мама. – Тебе не стыдно?

– А папа?

– Поехал тебя искать. Очень ругался. Вот очень!

– Куда поехал? В парк?

– В парк.

Мама что-то еще говорила. Из памяти стерлись слова. Скорей всего, что девочки должны слушаться маму и папу, выполнять все, что им скажут, быть правильными во всем и всегда. Говорила, что они беспокоились.

На улицах города – ночь, зажглись фонари, застрекотали сверчки. Именно тогда нахлынул безотчетный, всепоглощающий страх. Он пришел, как только в замке заскрежетал папин ключ.

– Еля! Ну-ка быстро ложись, – в страхе цыкает мама, толкает меня в детскую комнату, прикрывая белую дверь.

– Андрей…

– Она вернулась? – усталый, с горечью голос.

– Пришла. Почти сразу, как ты уехал.

– Где эта гадина? – папа вспылил.

– Тише, Андрюш. Спит она уже. Ну, перестань. Разбудишь же!

Папа сильно ругается, с каждым брошенным словом я все глубже зарываюсь под одеяло. И замираю, когда открывается дверь. Тяжелое дыхание отца, моего сердца стук. Раз-два-три…

– Андрей, пойдем. Я тебя накормлю…

И дверь закрывается.

– Я весь парк облазил, Тая. Весь парк! Даже в озеро заглянул!

Мама меня защищает. Я же тихонечко плачу от раскаяния, от жалости к себе и от страха. Но именно в ту ночь поняла, что причинила им боль. Мне особо не объясняли, но я их случайно подслушала.

– Хрен она теперь куда-нибудь выйдет из дома!

– Ну все, Андрей. Все хорошо. Слава Богу, она вернулась. Загулялся ребенок. Бывает.

С тяжелым сердцем все-таки засыпаю. Кажется, повезло. Но утром все еще страшно. Встаю в центр зала перед родителями. Предстоит разговор.

– Простите меня, – прошу сразу, не дожидаясь вердикта.

– Мы надеемся, ты впредь будешь думать, – говорит мама. – Задерживаться нельзя. Домой надо приходить вовремя.

– В следующий раз будет хуже, – грозится папа. – Выпорю так, ходить не сможешь два дня. Усекла?

Конечно, я все поняла. Прогулка в парке надолго осталась уроком, но самостоятельности меня не лишили. До сих пор их благодарю.

Я продолжила кататься на велике и придумывать сказки. Так я играю. В выдуманной жизни легко. Там нет криков родителей, там нет их ссор, вечного недовольства отца. Там нет моего братишки и трепещущей над ним мамы. Там все так, как придумаю я.

В моих сказках есть большая собака. Она ходит рядом со мной и от всех меня защищает. Такая большая овчарка. А еще в моей сказке есть конь. Настоящая лошадь, которую я держу на балконе и вывожу погулять. Как она спускается по ступенькам, сильно не думаю. Легче выдумать первый этаж. Не обязательно жить на четвертом. А когда я еду в седле, на меня смотрят все с восхищением. Родители это увидят и будут любить больше Димки.

Чем не выход жить в счастье? Только вот… Сказка рано или поздно заканчивается, и приходится возвращаться в реальность.

Туда, где меняется жизнь. Где нет работы, а Советский Союз развалился. Странные они. Почему-то волнуются, говорят о деньгах и продуктах. Какая разница, что кушать? Есть же у нас макароны! Жаль, вот гречки уже не найти. Каша с маслом, немного соленая… Ее могла бы есть чашками, но гречку в магазинах не купишь. Она – деликатес! Такое вот новое слово.

И папа стал выпивать. Родители стали ссориться чаще. Денег не было, но денег очень хотелось.

Я писала эту главу с трудом. Слишком многое с тех пор изменилось. Плакала от жалости, грусти. Не о себе, о маленькой Еле. И пусть радостных моментов было гораздо больше, но почему-то именно худшие запоминаются лучше всего. Все события предстали ярко, как будто случились вчера. И, пожалуй, именно эта глава явилась началом завершающего этапа на дороге к Себе.