Текст книги "Камень звезд"

Автор книги: Элисон Бэрд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

Эти двое переглянулись, и видно было, что они оба заворожены одним и тем же глубоким чувством. Вдруг мужчина обнял женщину, они так постояли немного, держа ребенка между собой, будто защищая своими телами. Потом внезапно взметнулся вихрем плащ женщины – она помчалась вниз по склону, а мужчина остался смотреть ей вслед глазами, полными скорби, но не сдвинулся с места.

Когда Дамион изложил этот сон приору, последний ответил торжественным тоном:

– Но смысл этого видения прост, брат Дамион. Замок без укреплений – это твоя душа, уязвимая козням Темного, ибо нет у нее защиты. Владелец замка – это ты сам…

– Но он же не был на меня похож…

– Не перебивай! Женщина и ее дочь – это жена и ребенок, которых у тебя никогда не будет, ибо ты дал обет целомудрия: ты видел, как они символически уходят из твоей жизни. Чисто человеческое сожаление ощутил ты – вот откуда скорбь в глазах владельца замка. Силы Небесные желают тебе напомнить, что ты дал священный обет, он же да не будет нарушен. – Приор поднял указующий перст: – Дамион, первые годы призвания священнослужителя – самые трудные, ибо он все сильнее осознает, что никогда не будет жить подобно прочим мужам. Лично ты одарен благословением – или лучше сказать проклятием? – красоты, которая делает тебя желанным в глазах женщин. И тебе дан пытливый и беспокойный ум, который может быть опасен для тебя, если не укротить его. Все мы подвержены соблазну, Дамион, но у тебя более прочих есть причины его опасаться, и ты должен укрепить сердце свое против него.

Каитан лишь рассмеялся, когда Дамион рассказал ему сон и толкование приора.

– Сны – пустое, Дамион. Твой вполне мог быть вызван расстройством пищеварения, как и чем угодно иным.

Королевская Академия была уже совсем рядом, но Дамион еще не чувствовал в себе желания вернуться. Вместо этого он свернул в поля, направляясь к старой мощеной дороге, что вела в горы. Прогулка на свежем воздухе – вот что ему нужно, чтобы прочистить мозги.

Плоские вспаханные поля в низких каменных изгородях вскоре сменились крутыми пастбищами. Здесь начинались подножия холмов Прибрежного хребта. Стада овец бродили или лежали на лугах, похожие на небольшие белые валуны среди зелени. Стояли, наблюдая за ними, пастухи, и их было больше, чем Дамиону помнилось по старым временам. Потом он увидел, что одна из этих фигур в мохнатой шапке идет к нему, сжав руке посох: высокий мужчина с лицом морщинистым и обветренным, как утес.

– Вы направляетесь в горы в такой час, ваше преподобие? – окликнул его пастух. – Кто-нибудь заболел в тамошних деревнях?

Дамион улыбнулся:

– Нет-нет, друг мой, я просто гуляю для удовольствия.

– На твоем месте я бы этого не делал, сынок… то есть я бы не советовал вам, святой отец. – Пастух подошел ближе, обдав Дамиона тяжелым мускусным запахом овчарни. – Я бы не стал ходить на холмы один, когда уже темнеет.

– Ну, мне бояться нечего, – успокоил его Дамион. – Я эти горы хорошо знаю, еще мальчишкой в них играл.

– Это все хорошо, но последнее время странные вещи здесь творятся, – сказал пастух, понизив голос, хотя подслушивать было некому. – Мы ни на миг не решаемся оставить отару. Что-то недоброе тут завелось – утром находим мертвых или изувеченных животных. И все здешние крестьяне то же говорят. Кур и коров крадут, сараи и амбары поджигают.

– Разбойники, конечно, – посочувствовал Дамион. – Наверняка целая шайка прячется в лесу.

– Не верите? – Человек наклонился ближе к Дамиону. – Здесь уже двести с лишним лет как нет разбойников. Это знаете кто? Колдуны и ведьмы. Почитатели демонов. Целые ковены их там, в горах. Старуха, что живет на Туманной Горе – Ана ее зовут, – так вот она из них, мне говорили. И еще призрак принца снова видели. Он по ночам ездит по Старой Дороге на вороном коне, опустив забрало, и глаза у него огнем горят.

Пастух показал посохом на Старую Дорогу.

Очень было похоже на описание знаменитого призрака Академии, и Дамион заподозрил, что сельчане и студенты слегка ревнуют эту легенду друг к другу. А старая Ана, чудаковатая старуха, живущая в горах одна, считалась ведьмой давно и прочно. В своем высокогорном уединении жители гряды еще не вошли в Век Разума, восторжествовавший на остальных территориях страны. Он остановился, подобно, приливу, не дойдя до горных склонов, где орлиными гнездами расселись деревни.

– Спасибо, что предупредили, – сказал Дамион пастуху. – Я пройдусь до Селенны, посмотрю, не встречу ли эту вашу Ану, и поговорю с нею.

Пастух повернулся и зашагал к своим овцам, бормоча и покачивая лохматой головой.

Дамион направился дальше, осторожно выбирая путь среди разбитых булыжников мощеной дороги. Великая Прибрежная Дорога была построена еще элеями, древняя настолько, что этого даже представить себе не могли те, кто сегодня ею пользуется. На сотни лиг тянулась она вдоль Маурайнии змеиными извивами, потом вдруг сворачивала к горам прямее полета стрелы. Ту часть дороги, что шла параллельно берегу, постоянно чинили и следили за ней, как за ценным торговым путем, но та часть, что вела к горам, была нужна лишь их немногочисленным обитателям, и потому булыжники здесь остались теми же, которые положил народ фей тысячи лет тому назад. В те дни склоны были испещрены точками домов, замки венчали вершины гор. Их ставили не для того, чтобы наблюдать за врагами из низин, потому что укреплены они не были: просто элей любили строить на высотах, чтобы быть поближе к небесам и к богам, от которых считали свой род. На их древнем языке гряда называлась Мари Эндори, то есть «Горы Матери» – по главной богине их пантеона. Но все эти дома лежали в развалинах; никто не жил теперь в горах, кроме обитателей деревенек да пастухов овечьих стад.

Дамион слегка приободрился, пока шел. Эти старые горы он хорошо знал, знал во всех их настроениях. Ему они были знакомы и за завесой дождя и тумана, и увенчанные снегом, и покрытые тенями от света звезд. Нетрудно было понять, откуда они получили название: они поднимались из окружающей равнины как разбухшее вымя огромной самки зверя, чьим брюхом была земля. Сейчас закругленные вершины и верхние склоны золотило солнце, а низины уходили в прохладную вечернюю тень – острова света в темнеющем море. Самой высокой из гор была Селенна – «Завеса Тумана»; на ее вершине всегда лежали облака. Сельчане относились к ней суеверно. На ней единственной из всех, не было развалин, и хотя овец на склонах пасли, никто не ставил там себе дома. Если провести ночь одному на Туманной Горе, то сойдешь с ума – если вообще вернешься, если тебя не унесут феи…

Однажды, на спор с самим собой, Дамион, куда моложе, чем сейчас, пошел один на эти таинственные кручи, прямо в легендарную Пещеру Фей. Он все еще помнит, что там обнаружил: тишина, полное безмолвие, прерываемое поначалу только криками птиц да ветром. Постепенно он стал воспринимать и другие звуки: далекое овечье блеянье, стрекот насекомых, журчащую песню далекого потока где-то наверху, и этот яркий гобелен звуков будто висел на фоне тишины, как вышитое знамя на голой каменной стене, не отвлекая, но привлекая внимание к окружающему спокойствию. В этот момент он понял истину, лежащую в основе фантазий о Туманной Горе: древние не боялись Селенны, они почитали ее.

Ему вспомнились каанцы и их священный остров. Западные миссионеры не одобряли языческого обычая посвящать обиталища богам и много раз пытались его искоренить, но Дамион не мог с ними согласиться. Разве земля, где стоят храмы самой Веры, не считаются священной, наполненной божественным присутствием? Для каанцев остров Медоша был природным храмом, и то же самое можно было бы сказать о Туманной Горе. Другие горы использовались для различных целей, но не эта. Селенна существовала сама для себя.

Он глядел на Старую Дорогу, которая вела вверх, исчезая в лесу, и был рад снова идти по ней. Поднимаясь по ее извивам, он чувствовал, как заботы взрослой жизни медленно уходят, уступая изумленному любопытству детства и отрочества. Дубы и клены покрыли лес бронзой и золотом осени, выстелили подстилку палой листвы. Среди них были гиганты, насчитывающие сотни лет, такие, что несколько человек не обхватят. Под их кронами когда-то скакали рыцари в кольчугах, преследуя разбойников и диких зверей, когда здесь еще был Темный Лес легенд. Как он в детстве сам хотел быть рыцарем! Над кроватью у него висела выцветшая гравюра, купленная за медяки на ярмарке, – на ней паладин скакал спасать деву из когтей дракона со змеиным хвостом. Рыцарство. До чего же он тогда был наивен! Думал, будто можно любую несправедливость исправить, размахивая мечом. Рыцари больше не нужны, даже в этих диких землях. Разбойников давно нет, как нет и ужасных волков и пещерных медведей, скрывавшихся когда-то в переплетении корней. Сам Темный Лес нынче отступил в горы, и его войско сильно поредело из-за растущего спроса на бревна; только здесь еще их щадили. Дамион шел вверх, полной грудью вдыхая сырой запах осенней земли, и мысли его вертелись вокруг далекого прошлого.

Его вернуло к действительности ощущение холода. Вечерело, звезды стали ярче в глубоком небе над деревьями. Дамион узнал Единорога, Модриана-Валдура с его красным глазом. Надо повернуть домой, пока не стемнело по-настоящему, и оставить задуманное до другого раза. Непонятно, где сейчас может быть эта сумасшедшая. Дамион присел на камни, давая ногам отдохнуть перед обратным путем. Он увидел, что прошел уже две трети пути в гору и сейчас сидит возле так называемой Пещеры Фей. Вон она зияет в живом камне горы, всего несколько шагов отсюда: треугольный вход, куда ему теперь не войти не пригнувшись. Часто он гадал, почему местные жители не выбрали более внушительную пещеру для своих легенд. Здесь собираются феи на праздник Середины Лета, пируют и пляшут в лунном свете. Феи, которые раньше были элеями и их забытыми богами, теперь стали всего лишь персонажами фольклора в умах невежественных горцев.

Здесь кто-то недавно побывал, решил Дамион, увидев на земле у входа в пещеру небольшую фигурку из высохших кукурузных початков и пшеничных колосьев. Он встал с камня, подошел, поднял этот предмет и повертел в руках. Кукурузная куколка, какую часто делают крестьяне во время жатвы из посдедних накосов. Они давным-давно забыли, что эта фигурка изображает элейскую богиню земли. Но тот, кто положил эту фигурку сюда, помнил. Это могло быть только одно: языческая благодарственная жертва богине, или феям, или им всем вместе. Значит, пастух правду говорил про сборы ведьм и колдунов здесь, в горах?

Какой-то звук прервал его мысли: тихий шорох, будто шаги по камню, сзади. По коже побежали мурашки, он бросил куколку и резко повернулся, глядя в Пещеру Фей. Волосы на шее встали дыбом, и он невольно шагнул назад.

У входа стояла крошечная фигурка, похожая на эльфа, и бледные ее одежды чуть светились в сумерках.

После первых секунд полного остолбенения Дамион понял, что перед ним такое. Но сердце все равно стучало, не унимаясь, когда одетая в серое фигура двинулась из пещеры к нему.

Не стоит удивляться, что он на краткий миг затмения рассудка подумал, будто перед ним – некое сверхъестественное существо. Старуха вполне могла быть гномом или кикиморой из детской книжки сказок, такая она была крошечная и морщинистая. Ручки костистые, как птичьи лапки, круглое лицо изрезано морщинами. Страннее всего были у нее глаза: закрытые беловатой пленкой, и цвета не различить. Он сперва решил, что она слепая, но слишком уверенно она шла к нему, тяжело опираясь на узловатую клюку, однако не нащупывая дорогу и не спотыкаясь.

– Добрый вечер, святой отец, – поздоровалась она сухим и скрипучим голосом.

Значит, не слепая. По крайней мере, частично видит одним или двумя глазами, если смогла определить рясу в сумерках. Дамион выдохнул задержанный воздух, чуть не рассмеявшись. Ну конечно же! Это Ана, местная «ведьма». Поклонившись, он ответил:

– Добрый вечер и вам, госпожа.

Она остановилась в двух шагах от него и улыбнулась. Морщины дружелюбно обозначились вокруг глаз и рта.

– Не задержитесь на минуту, отец мой? Ко мне сюда нечасто гости заходят.

Он улыбнулся в ответ. Поведение ее было приветливым, и ничего в этой женщине зловещего не было.

– Вы Ана, я угадал? Я отец Дамион Атариэль.

– Я знаю, – неожиданно ответила она. – Мы уже виделись когда-то, хотя вы этого можете не помнить.

Старуха снова улыбнулась и зашагала ко входу пещеры, поманив его за собой.

– Правда? – спросил он.

Он наверняка бы запомнил встречу с подобной неординарной личностью. Обуреваемый любопытством, Дамион нагнулся и вошел вслед за ней по короткому коридору в естественный грот в камне. Так далеко он в пещеру раньше не заходил, и огляделся с интересом. Пол пещеры был совершенно ровный, и обставлена она была несколькими ящиками и бочками, старым согнутым пюпитром, голым тюфяком и столом, заваленным различными предметами, в том числе пучками травы, ступой с пестом и шаром из стекла или хрусталя размером с мужской кулак. Имелись также два много повидавших на своем веку кресла, весьма вероятно, подобранные на свалке. Естественные выступы камней служили полками, на которых стояли горящие свечи, а выложенные кругом камни у входа образовывали примитивный очаг. Ана повела рукой, приглашая входить, изящно, как если бы светская дама пригласила бы гостя в свой особняк.

– Несколько, гм, необычное место для жилья, – заметил он.

– Это мой летний дом, – ответила Ана. – Скоро я перееду, еще до первого снега.

Повсюду, как заметил Дамион, были животные. Кошка с выводком котят спала в одном из ящиков, другие кошки подозрительно наблюдали за ним с кресел и стола. На одной из каменных полок сидел скворец со сломанным крылом в шине – в импровизированной клетке из палочек, связанных веревкой. Клетка явно предназначалась для защиты от кошек. В глубине пещеры имелась большая расселина, ведущая в другую «комнату». Оттуда доносился запах хлева, и Дамион заметил в полумраке козу, маленького серого ослика и нескольких что копались в куче соломы. А на полу пещеры развалился огромный серый пес. Поджав уши, он бросил на Дамиона острый взгляд и зарычал с вызовом, блестя холодным желтыми глазами. Священник попятился. Он слыхал об этих здоровенных горных овчарках, выведенных для защиты овец от хищников. Но одно дело – слышать, другое дело, когда на тебя рычит ощетинившаяся реальность.

– Тихо, Волк! Повежливее с гостем, – укорила его старуха, и тут же здоровенная башка мирно улеглась между лап. – Хотите чаю? Без всяких волшебных зелий, – сказала она с улыбкой, подходя к заваленному столу. – Просто травяной чай, я его сама собираю.

«Может быть, – подумал Дамион, – стоит остаться и вытащить из старухи какие-нибудь сведения; на всякий случай: а вдруг она знает что-нибудь о тех ворах скота, на которых жаловался пастух?» Он согласился выпить чаю и сел, праздно глядя, как Ана кладет в очаг какой-то хворост и разжигает его. Когда она отодвинула свою широкую шаль от пламени, он заметил, что серое платье под ней бесформенное и ветхое, больше всего напоминающее старый мешок, но волосы увязаны в аккуратный узелок на затылке. Так все это было не похоже на безумную старуху, которую он себе вообразил, что он только таращился, не в силах найти слов. Потом снова оглядел пещеру.

– Как-то это странно… – пробормотал он, хмуря брови.

– Что именно? – спросила Ана, наполняя из глиняного кувшина похожий на тигель чайник.

– Нет, ничего. Просто вдруг это место показалось мне знакомым – будто я здесь уже был когда-то. Бывает ведь такое, правда? Ложная память.

– На самом деле, – ответила Ана, – вы здесь действительно бывали. Но это было так давно, и мне странно даже, что вы помните. Вы тогда были всего лишь младенцем.

– Как? – вытаращился Дамион. – Что вы такое говорите?

– Вы здесь родились, – объяснила Ана, – в этой пещере. Здесь я вас нашла двадцать один год тому назад.

5 ВИДЕНИЯ И ПРИЗРАКИ

В повисшей тишине все звуки казались Дамиону неестественно отчетливыми – шипящий шепот пламени очага, шелест ветра в деревьях снаружи. Пес уснул, положив морду на толстые лапы и тихо похрапывая.

Наконец Дамион смог произнести:

– Вы? Вы меня нашли?

– Да. – Ана стояла, глядя на него, серые с бельмами глаза непроницаемы. – Я день-другой с тобой повозилась, потом отнесла к монахам. Как интересно, что ты вернулся. Впрочем, лосось возвращается именно в тот ручей, где вылупился из икринки, не зная сам, откуда он знает дорогу. А вот и вода закипела. – Она сняла чайник с треноги над огнем и опростала его в старый заварной чайничек, который тоже будто был спасен от гибели на свалке. В тот же чайничек посыпалась щепоть трав. – Пусть теперь настоится.

Он уже оправился от потрясения и смотрел на Ану подозрительно.

– А почему вы раньше не пришли и не рассказали мне?

– Не хотела отягощать мальчика мыслью о том, что родная мать его бросила. Не огорчай себя этим, юный Дамион. Все это в прошлом.

Он помолчал, глядя в огонь. Ана говорит правду? Или хорошо придуманную ложь, или она страдает ложной памятью? Неизвестно. Он решил, что пора идти, и встал.

– О нет, посиди еще! Чай готов, – сказала старуха, разливая медового цвета жидкость по двум обливным чашкам. – Или тебе претит общество ведьмы? – улыбнулась она.

Он вспомнил остережение пастуха и причину своего прихода. Ее поразительное заявление следует пока отложить: тут, может быть, надо узнать кое-что поважнее.

– Послушай, Ана, – я не верю в эту чушь насчет того, что ты ведьма, – ответил он твердо, устраиваясь снова в кресле и принимая кружку с чаем. От нее пахло цветами, и вкус напитка был сильный, сладкий, с какой-то незнакомой пряностью.

Затуманенные глаза старухи смотрели на него так проницательно, что он усомнился, действительно ли зрение у нее ослаблено.

– Ну это зависит от того, как определить это слово, не правда ли? Если ты веришь, как наш святейший патриарх, что колдуны и ведьмы суть слуги Дьявола, то я не ведьма. – Она подошла к клетке скворца, открыла дверцу и достала раненую птицу. Скворец спокойно лежал на ладони, не сопротивляясь, когда она осторожно расправила сломанное крыло. – Этого бедняжку мне какие-то детишки принесли. В деревне знают, что они ко мне таскают всех раненых птиц и зверей. Я им овец и коров тоже лечу. – Она вернула скворца в клетку, взяла свою чашку и села напротив Дамиона. – Немереи – так называли в старину тех, кто занимается волшебством.

– То есть ты хочешь сказать, что ты – белая колдунья?

– Можешь называть меня так – хотя все равно это ставит меня вне Веры? Но немереи черной магией не занимаются. Мы – слуги той силы, Дамион, что служит жизни. Что есть жизнь, ее радость и сила, если не твой всеблагой Бог? Разве мы с тобой не одно и то же?

– Интересная мысль, – осторожно согласился он. – Но я не думаю, что должен высказать ее патриарху.

– Да, это было бы не слишком мудро. Вряд ли нас бы полностью одобрили.

– Нас? – переспросил Дамион, насторожив уши. – Ты хочешь сказать, что ты здесь не единственная колдунья?

– Да, нас много – и не все, к сожалению, придерживаются белого пути… но большинство. Мои друзья и я почитаем многое из того же, что и ты, поскольку священное писание Веры содержит кое-какие древние элейские тексты, которые священны и для нас. Истории о древней Тринисии и Камне Звезд – как тот весьма интересный свиток, что ты привез с архипелага. Да не удивляйся ты так! Мы об этом тоже слышали. А теперь, – сказала Ана, пока он не успел развить тему, – могу я тебе еще что-нибудь предложить? Перекусить, например?

Он отказался и минуту сидел, оглядываясь и прикладываясь к своей кружке. У одной из каменных стен стояли несколько прислоненных картин без рам – очевидно, работа обитательницы пещеры. На одних были очень подробно прорисованы птицы и растения, а другие исполнены в странном стиле, будто зарисовки сновидений: рощи танцующих, изгибающихся деревьев, птицы и животные, соединенные причудливыми светящимися линиями, мерцающие и вспыхивающие звезды, заливающие небо потоками света. Самой странной картиной был чистый полет фантазии: замок с невозможно высокими и утяжеленными кверху башнями, вокруг которых летали – да, люди, только с крыльями вместо рук. В темном небе светили звезды и невероятно огромная луна, ярко-синяя, но и солнце тоже присутствовало и ослепительно сияло. При виде этой картины Дамион подумал, не тронулась ли Ана все-таки умом.

Он отвернулся от картины и вдруг увидел что-то еще более странное и тревожное: в темной глубине одного ящика горела живыми углями пара глаз.

– Это моя Серая Метелка, – сказала Ана, увидев, куда он смотрит. – Метелка, дорогая, выходи. У нас гость.

Тощая серая кошка вылезла из ящика, потянулась, широко зевнула розовой пастью, прошла под самым носом здоровенного пса (который и ухом не повел) и дружески потерлась пушистым боком о ноги Дамиона, громоподобно мурлыча. Глаза ее, хотя и отражали красный огонь очага, были на самом деле зелеными: она одобрительно посмотрела ими на священника, когда тот почесал ей спинку.

– В деревне кое-кто считает ее демоном, – заметила Ана. – Мой фамилиар, как видишь.

– Ты извини, но я в духов тоже не верю, – сказал он кошке, тыкающейся мордой ему в ладонь.

– Скажите, отец Дамион, как это можно – не верить в духов? А те существа, которых вы называете ангелами, они не духи? А Темный?

Ана погладила кошку, и та прыгнула ей на колени.

– Ты о Валдуре?

– Так его называют зимбурийцы – и Верные, со времен Священной войны. В старые дни он звался Модриан. Но не лишком важно, как его называть – зло всегда зло.

– Я не думаю, что Верные до сих пор верят в Валдура – то есть я говорю об образованных людях, – пояснил Дамион. – Он всего лишь олицетворение зла – как ангелы олицетворение добра.

– Ну-ну! Священник, который ни во что не верит! – засмеялась Ана.

– Есть вещи, в которые я верю, – ответил он, слегка задетый.

– И можно спросить, в какие?

– В справедливость, – неожиданно для себя ответил Дамион.

– Интересно! – заметила Ана. – Я бы сказала, что в нее как раз труднее всего верить – если посмотреть, как мало ее проявлений.

Голос Дамиона стал тверже:

– Тем больше причин работать, чтобы ее создавать. Лицо Аны осветилось, как у старателя, который вдруг увидел самородок.

– А! Идеалист! Как это прекрасно. Так мало вас осталось в наше время. Но вернемся к вопросу о вере в вещи невидимые, – заговорила она другим голосом. – Ты, конечно, читал Мелдегара.

– И ты тоже? – удивленно перебил Дамион.

– Я знакома с его писаниями. Именно Мелдегар первым заявил, что всю реальность можно объять пятью человеческими чувствами. Но всякий, кто имел дело с животными, знает, что этого не может быть. Например, собака видит и слышит то, чего не видит и не слышит человек. Кошка легко движется в темноте, где человек спотыкается и не может понять, куда идти. Как же может человек быть мерою вещей?

– Тебе бы в Академии преподавать, Ана, – ответил Дамион, пытаясь скрыть удивление за легкомысленным тоном.

Где она могла всему этому научиться? Студенткой быть она никак не могла: в дни ее далекого детства ни одна женщина не была бы допущена в Академию. Но Дамион вдруг понял, к собственному удивлению, что этот неожиданный разговор ему приятен. Хотя он не был согласен с ее точкой зрения, аргументировала она хорошо. Он наклонился вперед – привычка, приобретенная в диспутах с Каитаном. – Дело в том, что человек понимает: некоторые вещи должны лежать вне пределов его чувств, и таким образом он все равно включает их в круг своего знания.

– Именно это я и хочу сказать! – воскликнула Ана. – Ум, Дамион, именно ум – вот в чем ключ. Разум, как его определяет Мелдегар, фактически ограничивает знание, сводя его к зависимости нас от наших чувств, которые зачастую притуплены и легко поддаются обману. Уж мне ли не знать, – добавила она, махнув рукой возле покрытых пленкой глаз. – Мир явлений может быть даже преградой для понимания. Раз мы признаем его безмолвные звуки и невидимые атомы, мы должны также признать возможность существования иных, незнаемых вещей. Ангелы, демоны, феи – все это лишь слова для иной, нематериальной реальности. Ум должен принять этот предел для его определенного знания и согласиться, что вселенная может быть причудливей, чем он способен себе представить.

Удивление Дамиона росло с каждой минутой. Он не мог найти слов для возражения и долго еще сидел безмолвно. Снаружи уже стало темно, откуда-то издалека доносилось невеселое уханье совы и листья, еще не опавшие, вздыхали и бормотали на ветвях. И снова, как в отрочестве, ощутил он сплетающиеся звуки гор, а за ними – глубокую тишину. Но теперь эта тишина говорила ему о бесконечной глубине свода небес, о вечно странствующих по кругу небесных телах и черной непроницаемой пустоте над ними. Вдруг он потерялся в этой подавляющей необъятности, и когда-то огромный мир холмов и леса съежился в исчезающую точку.

Голос Аны оборвал молчание и разбил навеянные им же чары.

– Скажи, Дамион, слыхал ли ты о ясновидении – Втором Зрении, как называют его наши рилайнийские друзья?

– В общем, да, но никогда в него не верил.

– Надо же! Еще одна вещь, в которую ты не веришь. Им, кажется, конца нет. Но посмотрим, не могу ли я тебя переубедить насчет именно этого.

Ана сняла кошку с колен и поставила чашку на стол. Подойдя к столу, она взяла в руки стеклянный шар.

– Посмотри сюда, – сказала она, вкладывая шар ему в руку. Не бойся, это не магия. Хрусталь только помогает сосредоточиться, как ваши молитвенные талисманы. Всмотрись в него, всмотрись поглубже.

Дамион поставил кружку на пол и заглянул в блестящий шар. Отсветы пламени плясали в его глубинах, и видны были контуры языков, горящих в каменном круге, и открывающийся выход из пещеры за ними…

Дамион моргнул. Он знал, что в стеклянном шаре предметы должны представать перевернутыми, но то, что он видел, было показано правильно, и возле очага стоял человек. Он резко поднял глаза от шара – никого. Посмотрел через шар – и снова человек, стоящий у огня.

Дамион судорожно вдохнул. Человек этот был строен, светловолос… это была женщина. Она подошла ближе, еще ближе. Одета в длинную зеленую мантию или платье. Вот стало видно ее лицо: глаза зеленые, как одежда, белая кожа обрамлена плавно вьющимися волосами, падающими на плечи…

– Потрясающе! – послышался голос Аны над ухом. Старуха стояла прямо за ним. – Это, очевидно, твоя мать – увиденная твоим еще неосознанным младенческим зрением. Давнее-давнее воспоминание.

Он посмотрел поверх шара, обернулся к Ане.

– Не понимаю. Как это получается? – прошептал он. Подняв хрусталь, он вертел его в руках, вглядываясь в его глубину, теперь пустую и прозрачную.

– Ты видел образ, который находится у тебя в мозгу. Хрусталь лишь помог тебе собрать мысли воедино.

– В мозгу… – Дамион затряс головой. И вдруг резко вскинулся: – А откуда ты знала, что я вижу? Я же ничего не говорил!

Она взяла хрустальный шар из его руки.

– Ты не слыхал о мысленной речи – общении умов? Сильнее всего оно было у элейских чародеев, которые в давние времена общались так на большие расстояния…

– Да это же… это же просто легенда.

Во рту у него пересохло, руки дрожали. «Должно быть какое-то разумное объяснение, не может не быть. Это какой-то фокус…»

Дамион резко встал. Ногой он зацепил кружку, и она перевернулась, залив каменный пол чаем.

– Милый мой Дамион, ты что, испугался? Чего тут бояться? Тебе дан дар, и дар чудесный. Вот и все.

Свечи догорели и погасли. Пещеру освещал только пульсирующий огонек очага, от которого плясали тени на каменных стенах. И тот же отсвет играл на Ане: сморщенное лицо, полуосвещенное, полускрытое темнотой, глаза не видны. Шар в руке светился желтым, сверкал плененным светом. И большая тень легла за ее спиной. Дамион смотрел на нее, ладони у него вспотели, и пещера будто закружилась вокруг.

«Старая Ана. Ана, ведьма…»

Не говоря ни слова более, он метнулся прочь от нее, к выходу.

Дамион слышал, как она его окликнула, но не остановился. Слепой, бессмысленный страх гнал его, владел им полностью, и об одном только он мог думать: скорее вернуться под надежные своды Академии. В темноте он потерял тропу, сучья цепляли его за одежду, когда он, оступаясь и спотыкаясь, спешил вниз, что-то скрежетало и пищало в подлеске. Столетние деревья тянули искривленные руки, обращали к нему разинутые рты дупел. Уже не жалкая отступающая с долин роща, но Темный Лес древних времен окружал его, тот лес, что наполнял ужасом сердца заблудившихся рыцарей.

Он пустился бежать, наудачу нащупывая дорогу от дерева к дереву, как человек, одержимый бесом.

Эйлия сидела у очага в общей комнате для студенток, и девочки из приюта сбились вокруг нее тесной стайкой. Рядом на столе стоял фонарь с мордой гоблина, светя огненной гримасой на стену. Только он да еще огонь из очага освещали зал.

Время отбоя давно прошло, но вечер был очень подходящий для страшных сказок, и девочки упросили Эйлию рассказать про принца-призрака. Старшие девочки считали подобные сказки ниже своего достоинства, и только Лорелин осталась сидеть среди малышек, положив подбородок на руку и слушая так же жадно, как и они.

– Давным-давно, – нараспев говорила Эйлия, – когда еще великим и сильным было старое Элейское Содружество, случилась война с зимбурийцами. Король Браннар Андарион со своими рыцарями вошел в их столицу. Светловолосый он был и синеглазый, муж божественной красоты (она описывала Дамиона Атариэля), ибо был он сыном мужа из народа фей, то есть одного из низших ангелов, которые еще кое-где встречались в те дни на Земле. И потому единственный он мог сразиться с царем демонов Гурушей и повергнуть его.

Восторжествовав над врагом своим, Браннар Андарион не сразу покинул Зимбуру, а проехал сначала по всем ее храмам, всюду повергая идолы Валдура. Войдя в одно из нечестивых капищ, увидел он страшное зрелище: прекрасную деву, цепями прикованную к алтарю. Неописуема была красота ее, волнистые темные волосы, кожа цвета слоновой кости и глаза, как самый темный из янтарей. Король Андарион освободил деву от цепей, и она в благодарности пала к его ногам. Имя ее, сказала она ему, Мориана, и была она предназначена в жертву Валдуру ради победы над паладинами. Благороден и древен был ее род: не только зимбурийская, но шурканская и каанская кровь текла в ее жилах, и восходил этот род к великим императорам древности. И в доказательство правды своих слов достала она кольцо, которое спрятала в своих одеждах. Печать была в том кольце, а на ней – свернувшийся дракон, знак древнего императорского дома Каана. И король Андарион предложил ей вернуться к ее роду. Но она сказала, что все родичи ее мертвы, и стала умолять короля взять ее с собой в Маурайнию. Согласился Андарион, потому что как только глаза его увидели Мориану, сердце его исполнилось любовью к ней. И так случилось, что после возвращения в Раймар он предложил ей руку и сердце, и она согласилась.