Текст книги "Черепашья луна"

Автор книги: Элис Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Полный эффект от переодевания Люси наблюдает внизу, когда спускается по лестнице и Эван смотрит на нее, как смотрел когда-то давно, когда назначал ей свидание в саду дяди Джека. Если бы Джулиан сейчас ее видел, он бы погиб. Пошел бы за ней как миленький, если бы она захотела.

– Ты в самом деле хочешь ехать на встречу? – говорит Эван.

– Я же тебе сказала, – отвечает Люси.

– Мне казалось, ты терпеть не можешь вспоминать прошлое, – говорит Эван.

В руках у него прозрачный пакет из химчистки с серым костюмом, который Люси прежде не видела.

– Разве? – Люси немного раздражена оттого, что Эван всегда все про нее знает.

– Так это всегда выглядело, – говорит Эван. – Ты никогда не рассказывала о своих родителях. О твоей жизни до шестнадцати лет я вообще ничего не знаю. Одноклассников, насколько я помню, видеть ты никогда не хотела. Мелисса сейчас собирает историю своей семьи. Это в самом деле очень интересно. Она даже нашла родственников в Новом Орлеане.

– Прекрасно, – говорит Люси. – Вот что ты делаешь? Сравниваешь ее со мной, а когда она поступает ровно наоборот, ставишь пятерки с плюсом?

Эван не отвечает, он тут же замыкается, как всегда, когда обижен. Но Люси не умеет останавливаться.

– И что дальше? – вопрошает она. – Женишься на ней, а потом подашь на опеку, потому что живешь лучше, чем я? Так, что ли? У большинства мужчин доходы в три раза выше, чем у их бывших жен.

– Я же не такой, – говорит Эван, уязвленный. – Я же предлагал тебе дом, ты сама не захотела. Тебе никогда от меня ничего не было нужно.

Он отворачивается, побежденный, но, по сути, он прав. За все годы совместной жизни она ничего у него не брала, потому что ей ничего было не нужно, а когда он ей все же что-то дарил – серьги, которые ему обошлись очень недешево, или серебряную цепочку, заказанную за несколько месяцев, – она бросала их в ящик ночного столика и никогда больше не брала в руки.

– Зато теперь нужно, – говорит Люси. – Возьми меня с собой на вечер.

– У меня только два пригласительных, и я иду с Мелиссой, – отвечает Эван.

Она вернулась в Нью-Йорк совсем не ради вечера, но теперь ей отчаянно хочется пойти. Эван прав: она не оглядывается назад, никогда; она прячет воспоминания о прошлом, как Кейт сейчас прячет монеты с головами индейцев, которые Эван копил для него в стеклянной банке. Иногда она готова поклясться, что слышит в своей кухне какой-то шорох, похожий на шорох маминой юбки, когда та прислонилась к покрытому куском линолеума кухонному столу, а Скаут обнял ее и целует.

– Это не ее прошлое, – говорит Люси. – Разве не так?

Она выходит из дома, чтобы дать ему время подумать, а когда почти через двадцать минут он появляется, приняв душ и переодевшись в серый костюм, Люси знает, что он позвонил Мелиссе. Он всегда был великодушным и таким и остался, несмотря ни на что, да и прошлое у них общее. В загородный клуб они едут молча, хотя оба вспоминают те дни, когда ездили вместе по этой извилистой гравиевой дороге. Эван машет рукой сторожу у железных ворот; он до сих пор приезжает сюда по воскресеньям сыграть в гольф с кем-нибудь из своих приятелей, с которыми вместе учился, и Мелисса хочет, чтобы их свадебный прием прошел именно здесь. Двадцать лет назад здесь проходил их выпускной, Люси была в розовом шифоновом платье и не танцевала ни с кем, кроме Эвана. Тогда она еще ничего не знала, а он уже принял решение просить ее руки.

Сегодня зелень на площадках в сумерках мерцает; жасминовые кусты стали еще пышнее, их изумрудные листья поблескивают, как звездочки. Люси с Эваном идут через парковку; они хорошо смотрятся вместе. И всегда хорошо смотрелись. Люси всегда хотела, чтобы ее брак не был похож на родительский, она получила это, и знает, даже теперь, что ей некого винить, кроме себя.

– Хорошо, что у тебя есть Мелисса, – говорит она Эвану. – Кейт будет рад, когда ты ему скажешь.

Наверное, он будет ее обожать; у нее есть все, чего нет у Люси: молодость, терпение, и никакой плохой наследственности.

– Ты так думаешь? – с надеждой спрашивает Эван.

– Ну, насколько Кейт способен радоваться, – уточняет Люси.

Они входят в клуб, и Эван берет ее под руку. В этом его легком жесте чувствуется жалость, и в памяти их воскресают все те часы, когда они вместе пытались найти причину, почему их сын несчастен. В клубе толпа людей, все стоят в очереди, чтобы заполнить карточку с именем, все за двадцать лет изменились, и Люси никого не узнает. Несколько человек здороваются с Эваном, старые приятели и просто знакомые, а с Люси никто, и только когда они входят в зал, к ней обращается какая-то женщина.

– Выглядишь невероятно, – говорит она Люси, неизвестно что имея в виду. Потом женщина бросает взгляд на Эвана. – Я думала, вы развелись.

Тут Люси вспоминает, что это чужая женщина – Элисон Рид, с которой она сидела на алгебре за одной партой.

– Мы развелись, – говорит Люси.

Она хочет, но не может вспомнить, чтобы они разговаривали друг с другом, даже на уроке.

Эван оглядывается, ищет глазами Люси, машет ей и направляется в бар.

– Алиментов он не платит, – понимающе говорит Элисон.

Люси выдавливает из себя улыбку, потом извиняется и отправляется в другой зал, где стоят закуски. Во всем чувствуется легкая гавайская тема, как и на их далеком выпускном, – ананасные ломтики на столах, оркестранты в белых смокингах, с цветочными гирляндами на шеях. В зале немного прохладно, и у Люси вдруг появляется чувство, что здесь все, кроме нее, знают друг друга. Так же она себя чувствовала и в старшей школе, но теперь, подойдя к столу с бутербродами, она сразу узнает Хайди Каплан. Ее густые рыжие волосы сияют по-прежнему, особенно на фоне черного шелкового платья. Все эти годы Люси думала, что Хайди превратится в противную толстуху, а она стала еще красивее, чем была.

– Люси Роузен, – говорит Хайди, подходя к Люси, когда та набирает на тарелку сэндвичи с крабовым мясом и ананасные ломтики. – Все уж думали, что ты исчезла с лица земли.

– Нет, – отвечает Люси, – просто живу во Флориде.

– Весь год? – опешив, говорит Хайди. – Мы ездим в феврале в Боку [20]20
  Бока-Ратон – небольшой город во Флориде недалеко от Майами, один из самых богатых городов США.


[Закрыть], а все остальное время здесь, если не считать лета, когда мы на побережье.

Похоже, собрались все голодные; вокруг стола плотная толпа, и Люси все время подталкивают к Хайди.

– Так чем ты там занимаешься в этой Флориде? – спрашивает Хайди. – Ты ведь у нас всегда была умная.

Люси улыбается, откусывает от ломтика.

– Да какая умная, – говорит она и оглядывается назад; свет горит неяркий, и она не узнает никого в толпе танцующих.

– Правда-правда, – говорит Хайди. – Я тебе завидовала ужасно.

Они обе смеются над нелепыми фантазиями глупых школьниц. Потом Люси вежливо слушает, как Хайди рассказывает про своего мужа-онколога, у которого кабинет на углу Семьдесят третьей и Мэдисон, а потом ей удается улизнуть. Возле бара она видит Эвана, который болтает в кругу старых приятелей. Наверное, мужчины стареют быстрее, у этих почти у всех лысины и животы. Они похожи на своих отцов, какими те были, когда они заканчивали школу. Ее дядя Джек был немногим их старше, когда она переехала к ним. А ее родителям, когда они погибли, было почти столько, сколько сейчас ей. Люси обычно не пьет, но сейчас заказывает «Маргариту». Бар платный, и она роется в сумочке в поисках мелочи. Случайно она натыкается на фотографию соседки и снова разглядывает ее лицо, чувствуя, как холодный воздух из кондиционера обдувает плечи. Люси сует фотографию в бумажник, расплачивается за выпивку, а когда отходит от бара, то видит, что за ней наблюдают. Возле стеклянных дверей, которые ведут во внутренний каменный дворик с азалиями вдоль стен, стоит Андреа Фридман, двоюродная сестра Люси. Под ее пристальным взглядом платье на Люси как будто съеживается, и она остается почти голая. Она медленно делает глоток, а потом, потому что выбора у нее нет, идет через зал к Андреа.

– Никто не остается прежним, – говорит Люси. – Что да, то да.

Они не виделись три года, да и раньше встречались один или два раза в год после тех мучительных лет, проведенных под одной крышей. Андреа оказалась девушкой с амбициями. Она стала адвокатом крупной корпорации и вышла замуж за одного из партнеров, человека серьезного и умного, которого хоть умри не затащить на двадцатую годовщину выпуска. По правде говоря, Андреа как раз выглядит прежней, только теперь она вместо очков носит контактные линзы, а шапка ее непослушных темных волос смотрится весьма экстравагантно.

– Могу поспорить, мои родители не знают, что ты в городе, – говорит Андреа.

Она по-прежнему смотрит в сторону бара. В руках у нее бокал белого вина с сельтерской.

– Да, – сознается Люси. – Я приехала неожиданно. Так вышло.

Андреа поворачивается к ней и оценивающе смотрит на волосы.

– Смело, – говорит она.

– Знаешь что? – говорит Люси. – Нам как было нечего сказать друг другу, так и сейчас нет.

Они потягивают каждая свое питье и смотрят на танцплощадку, где танцует с одним из своих бывших дружков Хайди Каплан.

– Вот ведь сука, – печально говорит Андреа.

– Хайди?

– Она всем разболтала, что ты пьешь пилюли, – говорит Андреа. – Поэтому тогда на выпускном ее выбрали королевой, а ты так и осталась одной из принцесс.

Люси внимательно на нее смотрит.

– А откуда она узнала?

Андреа потягивает вино.

– Спасибо большое, – говорит Люси своей кузине.

– Я прилетела только повидаться с родителями, – говорит Андреа. – Из этого города надо бежать как от чумы. Ты ведь не представляешь, что значит быть некрасивой. Ты была так погружена в себя, что понятия не имеешь, через что мне пришлось пройти. – Андpea допивает вино и ставит стакан на подоконник. – Вон они все. – Она кивает влево.

Люси видит компанию мужчин, в каждом из них, почти сорокалетних, живет мальчишка, когда-то бегавший за Люси по школьным коридорам.

– Никто из них на меня даже не смотрел, – говорит Андреа. – Я бы на лоботомию согласилась ради этого. Ну а теперь почти все выглядят дерьмово, – добавляет она и сигналит официанту, чтобы принес еще вина, – Это и есть идеальная справедливость?

– Если угодно, – отвечает Люси.

– Ты прилетела из-за Эвана? – спрашивает Андреа. – Потому что у него роман с какой-то детсадовской воспитательницей. Родители видели их вместе.

Люси не обращает внимания на ее слова, как и прежде, когда они жили вместе и ей приходилось не обращать внимания на многое. Она привыкла тогда запирать свою дверь на оба замка, привыкла не замечать Андреа, когда они сталкивались в коридоре.

– Прости, – говорит Андреа. – Я по старой привычке. Сплетни мне тогда помогали. Я знала по имени всех, кто ходил с нами в школу. Знала все их маленькие грязные тайны, и поверь мне, их было немало.

Андреа смотрит на танцующих, прижав к щеке бокал с белым вином. Люси роется в сумочке и достает фотографию.

– Ты ее знаешь?

– С нами она не училась, – говорит Андреа. – Слишком молодая.

– Ты могла ее видеть в городе. В прошлом году или в позапрошлом. Мы с ней подружились во Флориде, а она вдруг уехала.

– Ты сама так любила делать. – Андреа, пожав плечами, возвращает фотографию Люси. – Никогда ее не видела. Вообще-то интересно, что у тебя появилась подруга.

– Неужели? – холодно говорит Люси.

– Давай без драки, – говорит Андреа.

– Ты всегда так говорила, когда сама начинала, – говорит Люси. – И ты это знаешь.

Сзади них, у двери, ведущей во дворик, раздается мужской голос:

– Люси!

Она узнает его в ту же секунду. Рэнди был среди тех мальчишек, ради которых Андреа была готова на лоботомию, и он хорош собой, как и раньше. Рэнди протягивает ей руку, и она, быстро сунув фотографию в сумочку, отвечает на рукопожатие.

– И нет обручального кольца, – ухмыляется Рэнди. – Приятный сюрприз.

– Ты ведь помнишь мою двоюродную сестру, – говорит Люси, потому что Андреа мрачно наблюдает за ними. – Андреа Фридман.

Рэнди явно ее не узнает.

– Я тебе делала минет, когда отмечали бар-мицву Тедди Шиффа.

Рэнди бледнеет, а Люси смеется, совершенно опешив. Это самые человеческие слова, которые когда-либо говорила Андреа.

– Позвони моим родителям, – говорит Андреа, направляясь к бару.

– Кто это? – говорит Рэнди, еще не пришедший в себя.

– А что? – говорит Люси. – Это правда?

Рэнди сладко улыбается ей.

– Пятая поправка [21]21
  Пятая поправка в Конституции США в числе прочих прав дает право не свидетельствовать против себя и право на отказ от дачи показаний.


[Закрыть], – говорит он. – А если серьезно, я думал, ты замужем. Я слежу за всеми красивыми девушками.

– Мы с Эваном развелись, – говорит Люси.

– Я тоже развелся, – говорит Рэнди. – В октябре. Думаю, это судьба.

– Просто статистическая вероятность, – говорит Люси. Но невольно чувствует, что его слова ей приятны. Она помнит, как на самом деле хотела назначить свидание Рэнди, но он казался ей слишком красивым, слишком занятым собой, чтобы у них что-то вышло.

– Я всегда думал, что мы были бы хорошей парой, – говорит Рэнди.

Он придвигается ближе, и она остается на месте, хотя и знает, что лучше отойти. Она помнит то ликование, которое поднималось в душе всякий раз, когда звонил телефон; она любила смотреться в зеркало и видеть ту девочку, какой они все ее тогда считали.

– Тогда в школе у меня не было девушки. Я был не готов, – говорит Рэнди. – Но с тех пор я изменился.

– В самом деле? – отвечает она. – Ты со мной флиртуешь. В этом ты прежний.

На них начали обращать внимание, и Люси прекрасно понимает, что если она с ним не распрощается, то они станут объектом для сплетен. К утру их имена будут соединены вместе, независимо от развития событий.

– Я так и не смог потанцевать с тобой на выпускном из-за Эвана.

Он уже обнял ее за талию. И Люси вспоминает, что он всегда умел так на тебя смотреть, как будто вокруг никого больше нет. Вспоминает, что Андреа писала его имя в своем блокнотике. Оркестр играет медленную музыку, и Люси разрешает ему повести себя к танцевальной площадке, мимо Хайди Каплан, мимо всех одноклассников, чьих имен Люси не помнит. Один танец превращается в десять. У Рэнди большая практика, он знает, что шепнуть тебе на ухо, как провести рукой по спине. После полуночи к ним подходит Эван, но Люси, оказывается, уезжать не готова. Ей не хочется ни о чем думать, когда она танцует с Рэнди; ей даже не нужно ничего решать, потому что он предлагает сам отвезти ее домой.

– Ты уверена, что этого хочешь? – говорит Эван, когда Рэнди отходит за очередной «Маргаритой» для нее.

– А что? Мне грозит опасность? Он плохой водитель?

– Ты знаешь, о чем я, – говорит Эван. – Он всегда умел добиваться, чего захочет.

– Тебя это беспокоит, – говорит Люси с широкой улыбкой.

– Я всегда беспокоился, когда он был рядом, – признается Эван. – Я боялся, что он тебя уведет у меня.

– Со мной все будет в порядке, – говорит Люси.

С ней в самом деле все в порядке, пока они не выходят из зала, но по пути к парковке до Люси доходит, сколько она выпила. Звезды в небе плывут слишком быстро, земля под ногами качается.

– Куда тебя отвезти? – спрашивает Рэнди.

Он держит руку на ее голой спине и не отвечает, когда несколько человек, идущих к машинам, прощаются с ними. Его «порше» такого же цвета, как была у него в школе, только модель подороже.

– К Эвану, – говорит Люси. А когда Рэнди приподнимает брови, добавляет: – Ты не о том подумал. Мы в самом деле развелись.

– Тогда можно ко мне, – говорит Рэнди.

Он берет у нее из рук сумочку и кладет на крышу машины. В школе он нравился ей, он всем нравился. Что было бы, если бы его тоже пригласили к Андреа на шестнадцатилетие, на ту детскую вечеринку, если бы с ним она гуляла в ту ночь возле бассейна? Что сейчас будет с ней, если они проведут вместе хотя бы одну ночь?

– Мы не школьники, – говорит Люси.

– И слава богу, – отвечает Рэнди. – Ну же, – настаивает он, – поехали ко мне.

Если бы она вышла замуж за него, а не за Эвана, то, может быть, они бы не развелись, а их ребенок сейчас сладко спал бы дома в постели под лоскутным одеялом. Именно за такого человека ей и следовало выйти замуж, так почему же сейчас она мечтает о том, чтобы под ногами был не асфальт, а рыжая пыль? Почему вспоминает белого мотылька, синие тени, ястребов в ветвях кипарисов, которые так охраняют свои деревья, что не хотят улетать.

– Не сегодня, – говорит Люси.

– А когда? – спрашивает Рэнди. – Завтра?

– Послушай, – говорит Люси, – это глупо, я даже живу в другом городе.

– В воскресенье? – продолжает настаивать Рэнди.

– В воскресенье меня здесь, наверное, уже не будет. Вернусь во Флориду.

– В Палм-Бич? – спрашивает Рэнди.

– В городок, о котором ты и не слышал.

– Проверь, а вдруг слышал, – говорит Рэнди.

У него такая улыбка, что ни одна девушка не устоит.

– Верити, – отвечает Люси.

– Действительно, – смеется Рэнди. – Ты права.

Он подступает к ней, чтобы поцеловать. Люси быстро делает шаг назад.

– Я серьезно, – говорит она. – Нет.

– Тогда позволь пригласить тебя на ужин. Без всяких условий, – говорит Рэнди. – В субботу вечером.

– Хорошо, – неожиданно для себя говорит Люси.

Рэнди широко улыбается и распахивает перед ней пассажирскую дверцу.

– Я верю в судьбу, – говорит он. – И верю, что мы не зря встретились на этой вечеринке.

Но Люси не слушает его. У нее будто узел под ложечкой, а в горле першит, словно она пыли наглоталась. Если у нее все в порядке с глазами, то вон там, в дальнем конце парковки, стоит ее машина. В самом углу, рядом с магнолией с пышными кремовыми цветами.

– Не знаю, чем я думала, – говорит она. – Я на машине.

Ночь вдруг кажется ей темнее; зеленые склоны позади здания клуба на самом деле всего-навсего обычные насыпные горки, устроенные для забавы членов клуба. Однажды кто-то рассказал ей, как раньше гольф-клуб выписывал по почте светлячков, которых присылали в июне в больших картонных коробках, и когда гости смотрели через стеклянные двери, казалось, что они и в самом деле живут здесь в кустах и в траве.

– Ты не забудешь? – спрашивает Рэнди, потому что она смотрит в сторону.

– В субботу вечером, – говорит Люси. – Возможно. Посмотрим.

Она идет через опустевшую парковку в своем белом платье и наконец замечает, как ноги в тесных босоножках болят после танцев. Замечает, что в траве поют сверчки, что сердце колотится. Ее машина припаркована криво, все стекла опущены. Из радиоприемника слышна музыка, и пусть Люси не знает этой песни, она припускает бегом и бежит так, как только позволяют новые босоножки.

Глава 7

Самый скверный мальчишка в городке Верити знает, что за сомнения надо платить. Знает давно. Если тебе дается возможность, хватайся за нее, и неважно, какая это возможность – кошелек, брошенный без присмотра, продавец в магазине дисков, который смотрит в другую сторону, или темная, пустая дорога, у которой есть два конца. И не думай, иначе внезапный порыв растает без следа. Стоит только представить себе, как утром ребенок проснется и будет искать тебя по всему дому, или как пес умрет мучительной смертью от голода и жажды под палящим солнцем, и, вместо того чтобы пойти в сторону федерального шоссе, куда ты и собирался, ты повернешь на дорогу, по которой тебя привезли сюда. Всю ночь мальчишка не спал, пытаясь найти ответ, почему он не сбежал, когда Джулиан дал ему шанс, исчезнув за поворотом, и утром, поедая овсянку с изюмом, он все еще продолжал укорять себя за это.

Он не собирается снова упускать такую возможность и спокойно ждать, пока ему предъявят обвинение в убийстве, в похищении ребенка или хоть просто в воровстве. Да, он ставит посуду в раковину, чтобы помочь мисс Джайлз, наполняет водой маленький детский бассейн и держит девочку за руку, чтобы не хлебнула воды, пока она там плещется, но это не значит, что он решил остаться. Девочка любит играть с водой, он помнит, как в их доме на Лонгбоут-стрит она сидела на ступеньках бассейна рядом с матерью, с пластмассовой лейкой и розовым пластмассовым ситечком в руках, когда они с Лэдди брызгались друг в дружку и топили друг дружку, держа под водой, насколько хватало храбрости. Эта малышка никогда никого не будет топить в бассейне – это понятно уже сейчас. Она задумчивая, осторожная; когда он отпускает ее руку, чтобы отойти за поленницу спрятать сигарету, в голосе у нее появляются слезы, и нужно сразу же торопиться назад и присматривать, когда она осторожно садится в воду, вытягивает ножки и шевелит пальчиками.

Он не обязан отвечать за нее и не будет. Не обязан замечать, как она бросает быстрый взгляд в его сторону каждый раз, когда он делает какое-нибудь движение, будто хочет убедиться, что он рядом. Что с того, если она сразу выбирается из бассейна, едва он, услышав голос мисс Джайлз, которая зовет их к обеду, приказывает ей кивком выходить и берется за полотенце; все это не значит, что он что-то кому-то должен. Он старается не показывать, о чем думает и что затеял. Он ест сосиски с фасолью, хотя его от них воротит. Лежит на раскладушке, пока девочка не уснет. Он даже помогает мисс Джайлз развешивать белье, хотя его никто не просит. Ему ни до кого нет дела, и никто его не заставит. Ему ни до кого нет дела, когда он сидит в кухне и смотрит, как мисс Джайлз замешивает тесто для своего песочного печенья, ему плевать, что там болтают какие-то гости какой-то Опры, ему нет до них дела так же, как до него его матери, которая даже не попыталась его отыскать.

– У тебя сегодня странное лицо, – говорит ему мисс Джайлз, когда девочка просыпается и переползает к его ноге.

Мальчишка старается придать лицу выражение невинное и смущенное, хотя уже знает, что мисс Джайлз легко не проведешь. К ней вон и девчонка привыкает и разрешает не только отлепить себя от его ноги, но даже увести во двор и кормить крольчат кусочками салатных листьев. Она даже отдает мисс Джайлз в стирку своего старого и грязного плюшевого кролика, правда, потом сидит рядом с ним на крыльце, пока тот сохнет. Может, мисс Джайлз и умная, но если ее беспокоит выражение его лица, то вот это напрасно. Не увидит она никакого. Раз они такие дураки, что ему доверяют, то пусть получат что заслужили. Он уверен, что Джулиан Кэш на его месте сделал бы то же самое. Слинял бы при первой возможности; а сейчас он, должно быть, уже далеко, за много миль отсюда.

Ему трудно дождаться, когда закончится день, а потом – когда закончится ужин и тарелка песочного печенья, которое испекла мисс Джайлз. А потом девочка соглашается, чтобы мисс Джайлз ее уложила, в первый раз за все время; до сих пор она поднимала крик, требуя, чтобы именно он подоткнул ей одеяло и дал старого кролика, с которым она спит. Но это хорошо, это очень даже хорошо, и ничуточки не важно. Нужно быть полным дураком, чтобы ревновать ее к мисс Джайлз, он же не собирается возиться с ней до скончания жизни. Он поглядывает на большие часы в кухне, ожидая, пока небо наполнится оранжевым светом, а потом постепенно начнет темнеть. Незадолго до девяти, когда девочка уже спит, мисс Джайлз, оторвавшись от вчерашнего номера «Сан гералд», говорит:

– У тебя разве нет больше дел на сегодня?

Как будто бы он забыл, как будто не ждал весь день этого момента. Мальчишка отвечает мисс Джайлз вежливым кивком, открывает нараспашку заднюю дверь – и он на свободе. Небо к этому времени стало лиловым, почти того же оттенка, каким было лоскутное одеяло на родительской постели. Выйдя на дорогу, мальчишка сворачивает не направо, а налево, и вместо того, чтобы идти к дому Джулиана, направляется в противоположную сторону. Он бежит по обочине сквозь лиловую, влажную ночь, и сердце у него в груди колотится. Потом мальчишка соображает, что здесь можно запросто поймать машину, которая его подбросит до федерального шоссе, и переходит на шаг. Выуживает из кармана джинсов сморщенную сигарету, которую спер в кухне у Джулиана, достает спички, прикуривает и с жадностью делает затяжку. Небо над головой чернеет, и как будто из ниоткуда в нем появляются белые мотыльки. Он точно знает, чего хочет, и продолжает идти вперед, скоро он будет дома.

Немного дальше по дороге, на ступеньках кафе «Счастливый удар» Шеннон ждет знака, который определит ее судьбу на всю оставшуюся жизнь. Днем она сидела под лавандовым деревом и думала, каково – это навсегда быть привязанным к одному месту. Думала, сколько приходится терпеть дереву: выхлопные газы, дятлов, термитов, ураганы, а потом заплакала, прижавшись щекой к шершавой коре. Пора решать, иначе будет поздно. Она, конечно, может остаться под этим деревом и сидеть здесь и дальше; ей покажется, что прошло всего несколько часов, но когда она встанет, то увидит, что превратилась в старуху и ее длинные седые волосы сплелись с травой. Если летом она поедет на север, то вся ее жизнь изменится. Потом она вернется закончить последний класс, а после будет приезжать на рождественские и пасхальные каникулы, но тогда она будет уже другая, и она не уверена, что готова к этому.

Вечером, стоя возле маминого кафе, она думает, что ничего не изменится от того, останется ли она на всю жизнь в Верити, или улетит на север на летний курс в Маунт-Холиок. Она поднимает голову, но звезд не видно. Слышно, как мать перебрасывается шутками с Мори и Фредом, собираясь закрываться, как всегда по пятницам, позже обычного. Ее мать здесь работает с того самого лета, когда ей исполнилось восемнадцать, немногим больше, чем сейчас Шеннон. Ей никто не предлагал ни стипендии, ни билета на самолет. Шеннон даже не помнит, чтобы мать брала отпуск, кроме одного раза, когда несколько лет назад они ездили в Диснейленд. Они прокатились тогда на всех аттракционах – и в «Пиратах Карибского моря», и на «Большой Громовой горе», чтобы потом ни о чем не жалеть, потому что, наверное, обе понимали, что больше туда не попадут. Их принимали за сестер, но Джейни, вместо того, чтобы радоваться, страшно на это злилась. «Я свои долги отдала», – сказала она тогда Шеннон.

При одной мысли о матери Шеннон хочется плакать, хотя она и не знает почему. Дыхание становится быстрым и частым, а от такого дыхания начинает немного плыть голова, и потому Шеннон, увидев на обочине одинокую фигуру, думает сначала, что та ей мерещится. Шеннон стоит, как стояла, а фигура тем временем приближается, и Шеннон узнает того самого мальчишку, которого видела возле мусорного бака. Ей становится тревожно, как будто это и есть тот знак, которого она ждала, и она, не задумываясь, делает шаг ему навстречу.

Мальчишка пугается, даже отступает на несколько шагов, точь-в-точь как олень у них во дворе.

– Убегаешь? – спрашивает Шеннон.

Мальчишка сначала смотрит на нее молча, потом кивает.

– Я вот тоже подумываю, – говорит Шеннон, потому что в эту минуту в самом деле так думает.

Мальчишка отступает еще на шаг. Он должен был убежать до того, как она откроет рот. Если она такая дура, что все еще сомневается, это не значит, что он тоже дурак.

– Никак не могу принять решение, – сознается Шеннон. – Вроде бы уже решила, а потом оказывается, что нет. Такое чувство, будто сходишь с ума.

Мальчишке кажется, будто сила, погнавшая его из дома мисс Джайлз, начинает покидать его, стекая на землю с кончиков пальцев.

– Где твоя сестренка? – спрашивает Шеннон. – Малышка, с которой я тебя видела?

Если бы он мог говорить, он сказал бы, что девочка спит в кроватке под старым байковым одеялом милях в пяти от них. Сказал бы, что девочка эта слишком мала и не знает, что ее бросили. Она все равно не поймет, даже когда утром не найдет его. Но голоса у него нет. Ему остается только злиться и мечтать, чтобы эта девчонка сгинула. Она ему никто, и он не обязан проникаться ее сомнениями, он знать о них не желает. Ровно через две минуты его здесь не будет, он уйдет и не оглянется. Что он кому должен? Абсолютно ничего он никому не должен. Что он сейчас чувствует? Да ничего.

Из темноты появляется машина, она несется мимо, ярко освещая дорогу, и Шеннон с мальчишкой невольно делают шаг друг к другу. Он в первую секунду пугается, во вторую – колеблется. Когда машина исчезает в темноте, мальчишка смотрит на Шеннон с испуганным видом, как будто боится всего – темноты, яркого света фар, сладкого запаха цветущих лимонов, – а потом срывается с места и бежит назад сломя голову.

– Подожди! – кричит ему Шеннон, она так и не успела понять, был ли он тем самым знаком, которого она ждала.

Мальчишка несется по обочине, и вскоре его фигурка тонет в ночи. Он исчезает так неожиданно, не сказав ни единого слова, что, если бы Шеннон не постояла с ним рядом, чувствуя живое тепло, она решила бы, будто его и не было. Ей жарко, и она обмахивается ладонью, отбрасывает с плеча прядь длинных волос. Она привыкла к комарам и жаре; и белые мотыльки, которые появляются в мае и исчезают в июне, знакомы ей всю жизнь. Она слышит, как Фред и Мори идут к машине. Слышит, как мать вышла на заднее крыльцо и зовет ее, точь-в-точь как в те времена, когда Шеннон была маленькой и вставала ни свет ни заря, чтобы ждать во дворе оленя. Тогда она еще не знала, что можно выйти со двора и поискать оленя в лесу, куда отец носил каменную соль, как не знает она сейчас, что уже приняла решение. Что, стоя возле дороги и слушая голос матери, она прощается с домом.

Уже третью ночь Джулиан Кэш проводит в машине, скрючившись на переднем сиденье, чтобы на заднем могла устроиться Лоретта. От двух предыдущих ночей эта отличается только тем, что всего в двухстах ярдах от него, в гостевой комнате в доме ее бывшего мужа спит Люси, а еще тем, что лишь несколько часов назад, когда небо еще было чернильного цвета и весь квартал спал, произошло то, о чем он мечтал, и это сводило его с ума.

С того момента, как Люси исчезла в дверях, он почти не спал. Каждый раз, просыпаясь, он пугался, увидев висевшую перед ним луну, потому что она была похожа на платье, которое порвалось, когда он к нему прикоснулся, и казалось, что в руках остался свет. Он думал, что Люси злится, когда она только села в машину, но он ошибся. Она привалилась к дверце, поджав под себя ноги. И смотрела на него так, словно в любую минуту могла вскочить и убежать.

– Ты думаешь, что я сама не справлюсь, поэтому и приехал? – спросила она.

– Нет, – сказал Джулиан, и это была чистая правда.

Он припарковался рядом с этим гольф-клубом и простоял там несколько часов, слушая, как веселятся гости и не разрешая Лоретте выйти из машины только потому, что не мог заставить себя уехать. Когда тот парень, с «порше», наклонился, чтобы поцеловать Люси, Джулиан невольно протянул руку к бардачку за револьвером. Это был просто рефлекс, он не собирался его убивать. Но хотел убить и знал, что это значит. Он потерял способность рассуждать; если в самое ближайшее время его никто не остановит, придется остановить себя самому.

– Я смогу сама узнать ее имя, – сказала ему Люси. Белое короткое платье поползло от колен вверх, и Люси пришлось его одернуть. – Даже если ты так не думаешь.