Текст книги "Похоть"

Автор книги: Эльфрида Елинек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Конвульсии женщины, вызванные этим мужчиной, постепенно сходят на нет. Она получила свою порцию и, возможно, получит добавку. Спокойно! Сейчас говорят одни чувства, однако мы не понимаем их слов, потому что под нашими читательскими задами они превратились в нечто непостижимое.

Студент выплескивает свои припасы в домике, предназначенном для кормления окрестного зверья. Они видят, как ночь, завернувшись в черное, окончательно ложится на лес. Некоторые пары еще раз переворачиваются, прежде чем любовно улечься рядом друг с другом и мечтать о людях с более красивой фигурой, фотографии которых они видели в журнале. Когда Михаэль отстегивал лыжи, он еще не предполагал, что спорт, эта бесконечная постоянная величина нашего мира, навсегда прописанная в телевизоре, не заканчивается так просто, когда сброшены с ног башмаки. Вся жизнь есть спорт. И спортивная одежда придает нам живость. Все наши родственники моложе восьмидесяти носят спортивные штаны и футболки. Завтрашнюю газету продают, чтобы еще вечером можно было восславить грядущий день. Есть много таких, кто краше и умнее нас, и об этом написано черным по белому. Но что станет с теми, кто не упомянут в газетах, что станет с их трогательным, но не очень трогающим пенисом? Куда этим людям направить свои ручейки? И где то ложе, в которое они жадно изольются и в котором они обретут утешение? На земле они держатся вместе, все время заботясь о своих невзрачных органах, но вот куда им побрызгать своими морозоустойчивыми средствами, которые призваны защитить их зимой, чтобы мотор не заглох? Где им торговать самими собой, и где профсоюз может вести с ними переговоры? Чьи благоухающие тела, словно горные цепи, громоздятся на путях к вырастившей себя скотине, к горлу которой они приставляют нож, и к вырастившей себя семье, на которую они обрушивают молот? Ведь известно: люди, вызывающие нашу живую симпатию и в деле проявляющие себя очень живо, не являются одним лишь украшением нашей жизни, они берутся за свои члены и хотят их куда-нибудь пристроить. Не будем забывать, что люди, желая достичь чего-то, ищут друг в друге убежище, чтобы дыхание атома не коснулось нас и не обратило нас в развалины.

Прежде чем минутная стрелка счастья коснулась их обоих, из Михаэля потекла наружу жидкость, его дорогое достояние. Только и всего. Однако в женщине, которая жаждала ощутить и воплотить самое сильное чувство, в силу вступила безъядерная реакция. Она открыла для себя источники, о которых тайно мечтала десятилетиями. Такие природные стихии вызывает к жизни все тот же рысак, который тянет за собой тело мужчины и которого хлещут кнутом притягательные женщины, и эти стихии быстро забирают власть над карликовыми побегами женского естества. Вся округа в огне. Женщина прижимает мужчину к себе, словно он врос в нее. Она вскрикивает. У нее кружится голова оттого, что она чувствует. Скоро она уйдет прочь и посеет эти драконьи зубы в своем маленьком домашнем государстве, чтобы там, где семя коснется земли, из него проросли маленькие альрауны и другие карликовые растения. Любви все женщины покорны.

Теперь ей необходимы постоянные прогулки в этом прекрасном парке отдыха. Лишь потому, что молодой человек вытащил из нее свою отмычку, уже почти бесполезную, и манит ее, обещая повторение, его прыщавый лоб в глазах Герти приобретает новое значение, требующее постоянного обновления. В грядущем она будет зависеть от богатого арсенала, который этот умелый взломщик прячет в своей ширинке. Отныне радостью для него станет обитать в Герти. Увы, одна погода очень быстро сменяет другую, и совсем скоро, в нужное время, – ведь далеко за горами отпуск уже буйно треплет бедра женщин и девушек, и им хочется, чтобы их постоянно гладили, – Михаэль поселится в другом жилище, в танцевальном кафе окружного города, куда глухими свинцовыми стаями слетаются отпускницы, готовые упасть навзничь, как только настанет вечер. Чтобы палить напропалую, ему нужно упаковать себя в резину и выбрать среди женщин, одетых в спортивную одежду, заказанную по почтовому каталогу, одну, в которую он потом и ворвется. Женщины, ухоженные и красивые от природы, настоящее шампанское и настоящий, данный природой секс, – это ему больше по душе, а девицы с прыщами, как у него, хоть и замазанными косметикой, пусть держатся от Михаэля за километр!

Завтра бедная Герти наверняка будет торчать у телефона задолго до открытия магазинов и утомлять его своей настойчивостью. Этот Михаэль, если нас не обманывают знаки, которые он нам посылает и которые он усвоил, листая глянцевые журналы, выглядит так, словно сошел с киноэкрана. Красавчик-блондин, должно быть, долго лежал на солнце с гелем в волосах, чтобы мы, глядя на него, трепетно и прилежно водили пальчиком по нашей половой принадлежности, потому что ничья другая в наше распоряжение не предоставлена. Он далек от нас и останется таковым, даже если будет совсем близко. Ему доставляет радость жить по ночам и поддерживать в ночах живость. Этот мужчина не любит ходить в узде. Ведь и молнию очень трудно постичь умом: мы, женщины среднего возраста, на воскресной вечеринке сбиваемся в общую кучу, вдруг молния угодит хотя бы в одну из нас, прежде чем настанет наш срок уезжать навсегда!

Езжайте осторожно. У вас ведь, пожалуй, найдется еще кое-что, в чем нуждаются мужчины подобного рода!

Животные начинают засыпать, и страсть распалила Герти, выпустила маленькую искорку из карманной зажигалки, превратив ее в светлое пламя. Откуда дул ветер? Из наблюдательного отверстия в двери, имеющего форму сердца? Из другого любящего сердца? Зимой они катаются на лыжах, летом они отправляются под ласковые лучи солнца, где играют в теннис, плавают в море, раздеваются и по другому поводу или накаляют другие печурки. Если чувства женщины однажды начинают заговариваться, можно быть уверенным, что и в других вопросах она заблуждается, и она способна на любую непристойность. Эта женщина ненавидит свой пол, одним из прекрасных соцветий которого она когда-то была.

Люди попроще, укрывшись за своими палисадниками, скоро совсем умолкнут. Но эта женщина уже сейчас громко взывает к богоподобному образу Михаэля, который напророчен ей журнальными фотографиями, так похожими на него. До этого он еще успел покататься в Альпах. Теперь она громко кричит и устремляет подвижной состав своего тела во всех направлениях. Дорога идет круто под гору, однако умная домохозяйка, даже лежа, рыдая и исчезая, уже планирует следующую встречу со своим Героем, которому предстоит стать для нее прохладной тенью в жаркие дни и согревать ее в дни холодные. Когда они смогут встретиться, чтобы при этом на них не падала тяжелая тень ее мужа? Как это бывает обычно у дам? Нетленный образ наслаждений для них более важен, чем бренный оригинал, который рано или поздно вступит в соревнование с жизнью, когда они, лихорадочно прикованные к своим телам, захотят показать себя в кондитерской в новом платье или на публике с новым мужчиной. Они хотят любоваться портретом возлюбленного, его прекрасным лицом в тишине и покое супружеской спальни, плотно прижавшись к тому, кто время от времени неторопливо прячется в них, чтобы ему не пришлось постоянно себя рассматривать. Любой образ сохраняется в памяти лучше, чем сама жизнь, и, оставшись наедине, мы праздно перебираем в себе эти струны и выковыриваем воспоминания из-под ногтей: как прекрасно было бы, если бы мы однажды снова распахнули все двери! Что касается Герти, то она может испечь себя за роялем, а потом отправиться к мужу, чтобы подать ему свежие булочки. А дети сопровождают все веселым тра-ля-ля.

Все мы заслуживаем того, что мы в состоянии вынести.

Мороз на лугах все крепчает. Бесчувственные уже собираются идти на боковую, чтобы совсем избавиться от себя. Герти крепко вцепилась в Михаэля, ей не найти такого, как он, хоть все глаза прогляди. Молодому человеку в школе жизни частенько позволяли включать яркий свет, и многие подражают его внешнему виду, его вкусовым рецепторам, которые всегда почуют стоящий товар среди сплошной пересортицы. Большинство домов здесь стоят на своих фундаментах криво. Сарайчики для мелкого скота из последних сил лепятся к стенам домов. Те, кто хотя и слышал что-то о любви, но не озаботился тем, чтобы приобрести соответствующие товары, стыдятся теперь экрана собственного телевизора, на котором какой-то человек как раз терпит поражение в игре воспоминаний, которые он хотел бы оживить у своих руководителей и зрителей, восседающих в телекреслах любви. В любом случае: у вас есть власть сохранить этот образ в памяти или выкинуть его оттуда, сбросить со скалы. Я не знаю, может быть, я неправильно нажала на спусковой крючок своего глаза или, быть может, оказалась свидетелем на ложной развилке царства чувств?

Михаэль и Герти ощупывают друг друга, чтобы удостовериться, что они все еще здесь. Их руки впиваются в половые органы партнера, празднично разодетые, как для премьеры. Герти говорит о своих чувствах и о том, до каких пределов она готова за ними последовать. Михаэль, медленно пробуждаясь, дивится тому, что чья-то рука трогает его пониже живота. Он снова намерен палить во всю мочь. Отведя руку Герти в сторону, он притягивает ее за волосы, и она порхает над ним как птичка. Женщина, очнувшаяся от полового наркоза, снова намерена использовать свой рот для безудержного говорения. Вместо этого ей приходится пустить Михаэля в пещерку своего рта. Он втискивается туда, чтобы явилось его сияние.Михаэль за волосы притягивает голову женщины к своему твердому и дерзкому животу, потом голову снова отталкивают, чтобы вновь насадить ее на свой посох. Так продолжается довольно долго, нам никак не уразуметь, что в то же самое время сотни и тысячи бесчувственных людей копошатся в своих заботах, целую неделю обреченные страшным богом на ярко освещенной фабрике на постоянную разлуку со своими любимыми. Я надеюсь, что пояс их судьбы можно распустить пошире, чтобы туда вошло всего побольше!

Оба этих человека щедро тратят себя, потому что обладают большим запасом. Они вздымаются новой волной ощущений, чудесные любовники, дома у которых лежат новейшие эротические каталоги. Но только те, кому все это больше не нужно, потому что они сами себе достаточно дороги, только они могут предложить самих себя взамен. Они выплескиваются за свои пределы, за свои дамбы и плотины, ведь они утверждают, что безудержно отданы на волю своему чувству, которое готово следовать за ними постоянно, потому что для него одинаково хороша любая цель. Герти вдруг ужасно захотелось писать, что она и делает, сначала потихоньку, потом во всю мочь. Помещение слишком мало для ее запаха. Она задирает полы халата, но пояс все же немного намокает. Михаэль принимает игру, он подставляет руки, и струйка журчит прямо в ладони, сложенные ковшиком. Он со смехом омывает этой водой свои лицо и тело, затем опрокидывает женщину навзничь и набрасывается на еще мокрые половые губы, покусывая, посасывая, выкручивая их. Потом он тянет Герти в лужу, которую она сама же и напрудила, и набрасывается на нее сверху. У нее закатываются глаза. Однако наверху, там, куда они закатываются, нет ни единой лампочки, там темно, там одно лишь внутреннее пространство ее скалящегося в улыбке черепа. Это настоящий праздник. Мы наедине друг с другом и общаемся с нашим полом, с нашим дорогим гостем, который хочет, чтобы его постоянно потчевали изысканными деликатесами. Только что надетый халат вновь сорван с тела женщины, и она забирается глубоко в сено. На дощатом полу – темное мокрое пятно, словно оставленное неким высшим существом, появления которого никто заметил. Сцену освещает только лунный свет, пусть он останется любезно, в соседстве милом обретя отдохновенье.И воздавая милому соседству равной мерой.

Бледные мешки грудей лежат на ее грудной клетке, прежде ими пользовались лишь один ребенок да один мужчина. Да, дома мужчина вновь и вновь выпекает свой ненасытный насущный хлеб. Грудь можно и прооперировать, если она за едой будет свисать на стол. Грудь создана для ребенка, для мужа и для ребенка в муже. Ее владелица по-прежнему барахтается в луже, впитываемой досками. От холода она стучит костями и суставами. Михаэль кусает ее, забираясь все глубже. Он кусает волосы на лобке, оттягивает и крутит соски. Вот-вот данные ему богом дары поднимутся в нем и возжелают быть вновь извергнутыми наружу. Вперед, к оружию, воткнуть в нее член поглубже, или стоит подождать? Он видит белки ее глаз, одновременно слышны ее протяжные громкие стоны.

Неожиданно молодой человек пугается той самоотверженности, с которой он расходует себя, не растрачивая полностью. Он постоянно выходит из женщины, чтобы потом снова устроить своего вольного птенчика в ее клетке. Он лижет Герти во всех местах, водит по лицу языком, еще сохранившим вкус мочи. Женщина пытается удержать его язык, сжимая зубы. Это больно, и одновременно это язык, понятный любому животному. По-прежнему держа ее за волосы, он поднимает ее голову, потом вновь резко опускает затылком на пол, с которого он ее поднял. Она раскрывает рот, и пенис Михаэля основательно прочесывает ее внутри. Глаза ее закрыты. Сильными толчками коленей он заставляет женщину распахнуть бедра. К сожалению, на этот раз переживание лишено новизны, ведь один раз он уже все это проделал. Вот вы и снова в собственной шкуре, и вожделение ваше все то же! Оно представляет собой бесконечную цепь повторений, которые с каждым разом нравятся нам все меньше, потому что электронные средства массовой информации и электронная музыка приучили нас к тому, что каждый день нам прямо на дом доставляют что-нибудь новенькое. Михаэль широко распахивает Герти, словно хочет прибить ее к кресту, хотя, собственно, он намеревался вскоре повесить ее в шкаф, где уже висит другая редко надеваемая одежда. Он смотрит в ее скважину, теперь ему уже известно все содержимое. Когда она пытается отвернуться, потому что не выдерживает испытующих взглядов, сопровождаемых щиплющими, загребающими руками, он отвешивает ей пару оплеух. Ему хочется и позволено рассматривать и делать все. Очень многих подробностей не видно, и, если доведется встретиться еще разок, нужно будет позаботиться о хорошем освещении, прихватив карманный фонарик, прежде чем, просветленному, появляться из темной ночи в ремонтной мастерской ее тела. Пусть женщина научится сносить взгляды господина, направленные на ее половые органы, прежде чем успеет привязаться к его члену, ведь на него и так не мало всего завязано.

Из кормушки падает сено и немного согревает ее. Мастер справился с делом, женская рана распухла. Михаэль дергает свой инструмент – дает понять, что намерен вновь вернуться в свое очищенное тело. Для этой женщины он уже стал подиумом, с высоты которого она будет говорить о своем желании и о его желанном торсе. Таким вот образом он станет средоточием в хорошо обставленной комнате, хотя его и не сфотографировали в нижнем белье и не поместили в рамочку. Молодой человек сотворил все это великолепие, справился с ним, с белой трепещущей горой плоти, простирающейся перед ним, которой он, словно теплое вечернее солнышко, разрисовал лицо румянцем. Он взял эту женщину в аренду и, с ее точки зрения, может в любой момент, когда захочет, забраться ей под платье в самые заветные складочки.

Герти покрывает Михаэля пушистыми, теплыми, как шерсть, поцелуями. Скоро она вернется в свой дом и к своему самцу, у которого тоже есть свои достоинства. Нас постоянно тянет бередить старые раны и срывать подарочную упаковку, под которой мы укрыли что-то давно знакомое, воображая, что там прячется нечто новое. И наше нисходящее созвездие ничему нас не учит.

9

Женщина, совершившая побег, вновь возвращается в домашний уют, сопровождаемая чужим автомобилем. Ее возвращают в домашнее кино. В домашний уют у плиты, колющий другим глаза. На подбородке у нее запеклась нитка слюны, вот первое, что замечает муж. Молодой человек тревожится за нее, потому что он ненадолго заглянул в ее самую дальнюю даль и влажными руками коснулся ее лица. Правда, сейчас не то время, чтобы лежать на солнце и громко выставлять напоказ свое тело. Неожиданно вновь начинает идти снег. Позвонил ли господин директор в свою страховую компанию, чтобы его жена не поменяла мужа на какого-нибудь гражданина помоложе? В прежние времена он частенько приезжал домой прямиком из борделя, где проводил время в напряженной неге, где его мыли, стригли и укладывали. Да, в борделе окружного города он надежно пристраивал тяжелую ладью своего члена. Но все это в прошлом. Сегодня ему приходится развлекать только собственную жену, развлекать своими клыками, парой тестикул и задницей, ведь именно эти предметы участвуют в домашней игре, когда их дитя не бодрствует. Этот человек тяжеловесен, даже когда он бросает в зеркало отражение своего нового галстука. Он взрывается в толпе своих подчиненных, словно громкий вопль, и они прикидываются недоумками и поэтому-то всегда плетутся в хвосте.

Когда мы возвращаемся, дом уже укутан плотно прилегающей тишиной ночи. Лишь в одной комнате горит заботливый свет для услаждения дражайшего дитятки. Ребенка от уроков тошнит в постель. В комнате ребенка директор отваживается гневно высказаться обо всем. Ему здесь неуютно, его раздражает шум воды в сливе. Он едва не взорвался от переполняющих его соков, когда вновь обнаружил дома пустую бутылку из-под белого вина самого дешевого сорта. Не лучше ли ей пить минералку и проявлять к ребенку любовь и заботу? Он запретил ей бреющий полет пьянства, однако она по-прежнему резво накачивает себя вином. Неужели домашнее животное позволило обиходить себя кому-то другому, кроме своего домашнего буйвола? Он опускает свои губы на ребенка так тихо, что не может вытянуть из сына ни слова. Ребенок спит. Не прилагая никаких усилий, ребенок способен объяснить, зачем директор живет на этом свете. Ребенок с открытым ртом покоится в сундуке своей спальни, комната намного больше, чем детям бедных крестьян вообще доводилось увидеть, когда они болеют. У какого ребенка в этой стране есть комната, где бы помещалось все его тело? И где он может рассматривать плюшевых мишек, фотографии спортсменов и поп-звезд? Ребенка под предлогом родительских сексуальных воплей уложили в тихое место. Однако он достаточно смышлен, чтобы приникнуть к замочной скважине и подвывать самому, когда там вовсю орудует отцовский посох, от созерцания которого ширинка у дитяти покрывается влагой. Воют они во всю мочь.

Сын, обретший дар ясновидения, выныривает из самых темных углов, поскольку его родители не знают удержу, развивая и укрепляя свои тела: они еще верят в физический труд! Христианское общество, которое их однажды соединило, выдало им свое благословение на удовольствие подобного рода. Отцу позволено бесконечно потреблять мать, забираться в ее дырки под покровами унижения, чтобы она совсем перестала опасаться за свои тайны.

Те, кто далеко от нас, лежат в своих постелях, невостребованные, чтобы до завтра как следует выспаться. Они слишком устали, чтобы быть призванными страшным Богом на вершины времени к их любимейшим существам, которые умирают слишком рано. Завтра они торопливо проглотят завтрак и сядут в автобус, чтобы отправиться по своим мелким делам, а их самые маленькие дела, их дети, сидят рядом, потому что ходят в школу. Директор бумажной фабрики шагает к краю крайне большого помоста для хора. А те работники, кто ожидает пенсии от фирмы, прилежно стоят за его спиной. Подвластные ему еще не стали животными, однако живут уже как скоты. Так говорит их начальник своей жене. Их не распаляют жены-толстухи, и в них не горит то, что мы, господа, называем жаром чувства. Разве может кто-нибудь предположить, что после святой мессы директор стягивает со своей жены трусики и окунает в нее сначала один, а потом два пальца, проверяя, дошла ли ей вода до горлышка. Интересно, что происходит в глубине у других женщин? И не хочется ли им тоже прижаться к хозяину?

Сейчас в этой римско-католической стране еще немножечко поплачутся Богу, чтобы все увидели, что мы смываем кровь невинности со своих пальцев, кровь, которую Бог, поднатужившись как следует, превратил в самого себя: муж и жена, верно сказано, – Его творения. В письмах читателей в редакцию газет они верны друг другу, поскольку включены в церковную архитектуру, всегда устремленную вверх. Нам не в чем упрекнуть папу, он принадлежит Деве Марии. Как иначе бы он узнал, сколь скромна и одновременно сколь алчна до душ эта женщина? Например, она часто, стоя на коленях, вытягивает губы, чтобы втянуть в себя член директора.

Не делайте вид, что вы ни разу не видели ничего подобного в вашем тайном кинотеатре! Точно так же, как вы, ходил по окрестностям Иисус, этот вечный коммивояжер Австрии и ее полномочных представителей, и посматривал вокруг, не нужно ли где чего улучшить, не нужно ли кого наказать или поймать на чем-то. И при этом он встречается с вами, и он любит вас, ближних, как себя самого. А вы? Любите только деньги, которые есть у других? Да, вы выглядите похожими на него, поэтому вы пишете письма в газету и ругаете тех, у кого нет Бога, а если бы даже он у них был, они не могут вступить с ним в связь!

Все это принадлежит нам!

Женщина не жалеет своих голосовых щелей, когда машина со скрежетом останавливается. Она вопит во всю мочь, словно ее хорошо смазали, потому что вино еще действует и нежно гладит ее изнутри. Она голосит и голосит, пока ночь не раздается ввысь и вширь и в некоторых окнах не зажигаются огни. Ее дом тоже залился светом, и грузный человек, руководящий фирмой, разряжается в свое звучное тело, возможно, от волнения по поводу того, что уже считал навсегда потерянным. Он стоит перед теплой берлогой, в которой все приборы и утварь способны выполнять любые фокусы даже по прихоти детских пальчиков. «Герти, это ты?» – спрашивает он, выходя за свой узкий горизонт. Кто из живущих на этой земле захочет что-нибудь потерять? Скоро он, слава богу, снова нащупает эпицентр между ее ног, проверяя, висит ли кормушка достаточно высоко, чтобы до нее не добрался никто другой. Правда, теперь в ней много крошек. Его привычный инструмент, ведомый рукой честного ремесленника, поработает там, в родном местечке, доставшемся ему после женитьбы, там, куда не ступала чужая нога. Уж лучше ему верить в это. Он медлителен, когда речь идет о выборе между несколькими богами (спорт и политика), но очень быстр, когда передними копытами ступает на сцену, на которой все касается его самого и трудов его. Молодой человек не опускает глаз и вежливо здоровается. Из машины женщину вместе с ее халатом вытягивают боком, и она явно не выказывает желания к новому спариванию. Она переворачивалась то на спину, то на живот и погребла под собой мальчишку-озорника, молодое тело, которое сейчас праздно думает о еде. Когда муж приветствует ее на пороге, она уже знает, что сейчас он по меньшей мере полакомится ее ушами. Скоро он почувствует себя хорошо, потому что владеет не только женщиной, но и искусством, этим грозным охотником, который охотится в наших угодьях и в стереоколонках. Директор уже нашептывает на ушко жене лохматые сальности о том, что с нею скоро с ее ведома и одобрения произойдет. Как прекрасно, женщина снова дома, ребенку нужна мать. Она демонстрирует ему многие важные вещи, которые ему и без того хорошо известны по телевизионным передачам.

Бог как природа являет себя в голосах, доносящихся снаружи. Там живут служащие, они разводят руками, однако ничто не падает в их протянутые ладони. В пище, которую они едят, разверзаются раны, нанесенные животному при жизни. Они поедают и то, что выпекли сами, комковатое, подобное их телам, их неприятному смеху. Бесформенное, как их выводок, как их яростное наследство, тянущееся вслед за ними как сопли по лицу. Их дети! Их длинные караваны (на Голгофе жизни) действуют людям на нервы своим увлечением, тем, что они, равно как и телевидение, называют спортом. Иногда небольшая часть человечества разламывается на кусочки, вы разве никогда этого не замечали, когда сидели в общественном транспорте рядом с кем-нибудь, с экологически чистым продуктом природы, потому что у вас, как и у него, нет средств на автомобиль? Если да, то кроме вас этого больше никто не заметил. Некоторые из их потомков, сделанных ими ночью, не пригодны даже для работы на фабрике. Они – дыхание, пропитанное парами перегара. Кажется, их не занимают даже собственные тяжелые недуги. Вы увидите на экране душевное согласие, как у господина директора, который живет в с женой и ребенком в домашнем тепле и уюте, увидите, как тени их тел накладываются друг на друга, затемняя полдень, пока другим приходится плутовать. Это и многое другое вы увидите на экране, созданном вашим бедным любопытством (ведь вы хотите видеть самих себя, только в совсем другой роли и по возможности не в картонном обличье!). Люди в деревне видят, как директор ходит кругами под стеклянным колпаком своего желания, и замечают, что там есть место по меньшей мере еще для одного человека, и эту кандидатуру он выбрал себе сам. Все работают на его фабрике. Эта скотинка добирается на электричках, зажатая в неудобных купе, где все жуют свою колбасу и ждут худшего (что государство задвинет их еще дальше в тень). Ночь медленно опустилась и заполнила нас. Давайте спать.

Директор подходит к машине и наполовину извлекает оттуда свою жену, наполовину она сама извлекает себя из влажных рук студента и ступает на землю здешнего живописного края. Мы видим, как молодой человек, шустрый молодой шкворень, которому открыта широкая дорога и не нужна бумажная фабрика, вежливо помогает доставить женщину, половое покрытие, в ее привычный свиной закут. Свершилось. Он слышит свой рассказ о том, как подобрал ее, пьяную, на проселочной дороге. Она по-прежнему выглядит так, словно она не в себе, плохо соображает, дрожит от холода. Прямо перед входом ей приказывают собраться с силами, чтобы перешагнуть через порог. Вот и собачья будка, появляющаяся там, где отдыхают ее любимые, которых она сделала таковыми своим собственным трудом. Едва укрывшись от ока Божьего, они суют ей ладони между бедер. Да, они не могут оставить в покое свои половые органы, их маленькие стволы должны постоянно изрыгать огонь. Им принадлежит то, что они (в постоянном бахвальстве) раздули до размеров беззвучно вводимого внутрь дикого зверя по прозвищу член. Даже ребенок выказывает желание побыть вдвоем и ревет во всю мочь (он кричит дважды, как личность и как ее заместитель в малой, но точной копии!). Директор заряжает и перезаряжает грозное оружие, висящее ниже пояса. Ребенка, кроме искусства и спорта, интересует еще и поп-музыка по радио, там ее гоняют по кругу. Собственно, мне не жаль ребенка, ведь его мать вернулась к домашним берегам и судкам. Она прилипла к плечу мужа, словно смола. Его инструмент уже ощупывает изнутри стенку брюк и тянется к родной скважине. Женщина обмякла в своей упряжи, которую она сегодня не стирала, потому что для этого существует прислуга. Наемные руки стоят нынче дешево, для женщин на фабрике больше нет места, где они могли бы появиться на поверхности этого мира, не становясь сразу причиной появления живого существа. Женщин постоянно подвергают открытой дневной выработке или вышвыривают в глубокую ночь. Они рожают ребятню. Нам уже приходило в голову, что по ночам только обеспеченные переступают порог беспечного царства наслаждений, и вот тогда-то им, наконец, приходится потрудиться! Когда-то ведь и они должны это делать, раз уж однажды появились на свет и восседают в своем «мерседесе»: лишь им дано право владеть и брать.

Домашний халат (купленный в Вене, в царстве моды для богатых!) болтается вокруг тела смертельно усталой женщины. Алкоголь в ней остыл. К чему весь этот шум, который поднимает сейчас директор? Почему женщина, неприлично одетая, отправилась в игорный зал природы? Собакам не позволено бегать без привязи! Она заходится кашлем, когда муж давит ей на затылок и на совесть. Забота о жене побеждает, и он прижимает ее к груди, обвивает руками: халат нам теперь не потребуется. Лишь бы молодой человек поскорее убрался, своим присутствием он дает возможность сравнить два тела – нынешнее тело мужа и то, каким оно было изначально запланировано и подано в виде проекта в органы строительного надзора. Наберитесь терпения, в установленный срок мы позабавимся, навсегда сбросив нашу неуклюжую оболочку.

Директор бумажной фабрики в своей оригинальной версии выглядел лучше, чем мы сегодня с нашей бесчеловечной жестокостью можем себе представить. Эта женщина любит и нелюбима, и в этом она нисколько не отличается от других. Перст судьбы нельзя опередить, и это так же верно, как и то, что я сейчас показываю пальцем на вас. Женщина есть нечто еще более ничтожное, чем вообще ничего. Молодой человек смеется над благодарным директором, которому он вернул его собачонку. Он дерзко читает по лицу человека, который считает себя его соперником. Впрочем, он бы не прочь владеть бумажной фабрикой, а не грызть гранит закона и права. Он не чувствует себя равным и близким людям, которые с благостными взорами ковыляют на фабрику по недоступным ступеням, ибо им предстоит узреть того, кто дает занятие им, их членам и их любовям. О чем сейчас думает студент? О том, с кем он завтра будет играть в теннис.

Господин директор словами разжигает свой костерок. В его пламени разогреваются и закипают те, кто носит эротическое белье и будоражит огонь в крови своих партнеров, в крови, которая наполняет их моторы, и они жаждут работать непрерывно. Но гнев Божий обращен на бедных, которые не любят об этом слышать и бродят со своими детьми по обрывистому берегу там, где химикалии пожирают ручей. Самое главное, что у всех у нас есть работа и мы на ней наживаем прекрасные болезни, которые приносим домой.

Герти словно тяжелая, снятая с петель дверь падает в подставленные руки мужа. Вопрос в следующем: выдержит ли эта конструкция, если в бурю станет бушевать ветер и закружит метель? Молодому человеку следует отпить от нее еще глоток, хорошо бы прямо завтра. Однако сегодня ее заслонки будет открывать, пока не стемнеет, другой человек, из местных. Директор доступным языком сказал, что женщина должна покоиться только на том ложе, которое ОН предназначил ей в качестве могилы. Именно он будет теребить ее с самых выгодных сторон (слева и справа), да, это существо превратилось для него в неистребимую привычку, как стаканчик, в который он заглядывает. Она всегда здесь, под рукой, отсюда и возникает беспокойство, когда она вдруг исчезает и ее не удается найти. Все, на что только способна фантазия, можно воплотить в жизнь животрепещущим членом, набухающим и вскоре вновь опадающим, вопрос только, чей это будет член. Глаза женщины светлеют от любви, словно кто-то пытается достучаться в эту картинку природы: кто-то касается ее стены жезлом и смотрит, не забьет ли из скалы ключ. Работа спорится, но счастливы ли они? Нет.