Текст книги "Похоть"

Автор книги: Эльфрида Елинек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

4

Женщина, неуверенно загребая всем телом, окунается в стихию ветра. И стала она плотью, и была она среди нас.Судьбой ее стало безоглядное служение чужому аппетиту: износить себя для мужа и для ребенка, быть опутанной их мягкими поводьями. Пойманная в силки, она рвется хоть разок глотнуть свежего воздуха. Она набрасывает на себя халат и в домашних туфлях идет по заснеженной дороге.

Сначала ей пришлось убрать в буфет все чашки и всю посуду на всякий пожарный случай. Она стоит и под струей воды счищает следы, оставленные ее семьей на фарфоре. Так женщина консервирует себя в тех самых приправах, из которых она сделана. Она все приводит в порядок, раскладывает по размеру, в том числе и свою одежду. Пылая от стыда, она смеется над собой. Но тут не до шуток. Она громоздит порядок на те роскошные блага, которыми она уже обладает. У нее ничего не остается. На снегу больше не видно окровавленных птичьих перьев, ведь и зверю потребна пища. Всего за несколько часов снег покрылся грязноватой коркой.

Мужчина сидит в конторе и с удовольствием роется у себя под абажуром пониже пояса. Он себя проветривает. Он говорит о фигуре своей жены, не намекнув даже, что теперь слово за ним. Ведите себя тихо, сейчас за него говорит его детище, этот многоголосый хор организован для особых надобностей. Нет, будущего он не боится – его мошна всегда при нем!

Женщина чувствует, как снег медленно проникает в ее пространство и время. До весны еще далеко. Даже сегодня природе не удается выглядеть свежей, как будто свежевыкрашенной. Грязь липнет к деревьям. Хромая собака пробегает мимо Герти. Навстречу ей идут женщины, изношенные жизнью, словно их годами хранили в картонных коробках. Женщины смотрят на нее так, словно они вдруг очутились в прекрасном ухоженном доме, она ведь выглядит совсем по-иному, потому что она всегда отделяет себя от других. Фабрика обеспечивает работой их мужей, чего же им еще? Мужчины, оглушенные временем, с большим удовольствием проводили бы его за бокалом-другим вина, чем в семейном кругу. Женщина пролетает мимо, она движется навстречу тьме, она даже не обулась в ботинки, подходящие для снега! Ребенок носится где-то вокруг с дюжиной таких же, как он. От вкусной и свежей пищи, которую приготовила мать, он отказался со словами, которые нанесли ей зияющие раны, зато стащил со стола большой бутерброд с колбасой. Мать все утро терла на мелкой терке морковь, такую полезную для зрения. Ребенку она готовит сама. Потом, склонившись над мусорным ведром, словно обрубок человека, она сама жадно управилась с детской порцией. Ведь и с появлением ребенка она управилась сама. У нее совсем не осталось чувства юмора. С ограды, что идет по берегу ручья, свисают сосульки. Столичный город от их деревни недалеко, если мерить расстояние автомобилем. Горная долина простирается вдаль, мало кто из ее обитателей работает в этих местах. Остальные, которым ведь тоже надо где-то обрести пристанище (в унылых местах их обитания), каждый день отправляются на бумажную фабрику, а то и дальше, намного дальше! На ту знакомую гору сто раз я в день прихожу.Губы женщины съеживаются от мороза в ледяной шарик. Она вцепилась в деревянные перила, покрытые изморосью. Ручей огражден с обеих сторон, лед дружески похлопывает его по плечу. Сотворенная природой влага грохочет и бьется, скованная законами природы. Подо льдом что-то тихо булькает. Как оттепель в добропорядочной жизни, которую мы ведем, ломает все барьеры и позволяет нам прыгать друг на друга, так и смерть может помыслить до конца мир этой женщины.

Все же не будем переходить на личности. Колеса малолитражки с шумом вгрызаются в твердый наст. Откуда бы автомобиль ни появился, именно он, а вовсе не хозяин дома, везде чувствует себя как дома. Что являл бы собой без машины человек, которому далеко ездить на работу? Самую натуральную навозную кучу, потому что в коробе железнодорожного вагона он представляет собой обычное дерьмо, так, по крайней мере, считает наш парламентский депутат. Человеческая масса предохраняет нашу экономику от развала, ведь фабрику изнутри поддерживает толпа, которая пытается набить себе брюхо социальными гарантиями. Что же касается безработных, образующих армию ничтожных теней, то их не стоит пугаться, поскольку все они, несмотря ни на что, голосуют за христианских социал-демократов. Господин директор сделан из плоти и крови, да и питается он ею хорошо, потому что на стол ему подают женщины в распущенных передничках.

В такую погоду рекомендуют отказаться от автомобильных поездок, но, с другой стороны, на работу опаздывать нельзя! В таком вот стихотворном ритме специальные машины, разбрасывающие песок, ездят по дорогам и выкидывают под колеса свой продукт. Женщина может предложить лишь саму себя. И вот что еще, послушайте: не стоит выгонять аварийные службы из их прибежищ без особой нужды! Бедняги. Вам бы это тоже не понравилось.

Усевшись на пластмассовые поддоны – подарок на день рождения – дети с воплями скатываются по отутюженному ими снежному склону в долину. Те, кто постарше, недовольно от них отворачиваются, и билеты на подъемник трепещут на ветру на их подбитых ватой оболочках: скорость превыше всего. Дети голосят, как набитые битком вокзалы. Женщина пугается их голосов. Она отчаянно вжимается в снежные отвалы, оставленные снегоуборочной машиной. Мимо нее со скрежетом проносятся автомобили, доверху набитые семейным грузом, грузно давящим друг на друга. Сверху на крышу автомобиля давят лыжи, чтобы несколько уравновесить взаимную ненависть пассажиров. Концы лыж угрожающе торчат, словно стволы пулеметов. Лыжи устремляются вперед, продираясь сквозь толпу скопившихся автомобилей, ведь они явно заслуживают лучшего места. Так думает каждый, демонстрируя свою уверенность жестами и гримасами, выставленными напоказ за стеклом автомобиля.

Спорт для маленького человека – надежная крепость, из которой он может открыть пальбу во все стороны!

И в самом деле – такое доступно каждому: сломать себе ногу или обе руки, поверьте мне! Тем не менее: вы не можете не называть таких людей зависимыми, если они зависли в кабинах над отвесными горными склонами, с которых потом стремительно скользят вниз и при этом прекрасно себя чувствуют. Только вот от чего они зависимы? Да, пожалуй, от своих окончательно не поправляющихся изображений, от идеальных спортсменов-картинок, которых каждый день показывают по телевизору, словно они – настоящие подручные реальности, только они – больше размером, быстрее и лучше. И вот, подталкиваемые водоразделом телевидения, они скатываются с гребня вниз, на другую сторону, к мелкоте, толпящейся на горке для начинающих лыжников. Ой! На дискуссиях они никогда не берут слова, а если бы и взяли, то сразу бы утратили его, передав эксперту, сидящему в кузове автомобиля, доверху нагруженного их заботами. И он, самый высший судия, изучивший таблицу наших достижений, глух к их мольбам о собственном домике, совершенно необходимом, чтобы спорт можно было втаптывать в грязь прямо у порога. Такая вот высокая олимпийская идея.

На дороге скользко, и каждый шаг дается женщине с трудом. Смеющиеся и беззвучные лица глазеют на нее из-за стекол автомобилей. Водитель рискует жизнью, склонившись над собственным «я». Снег обильно посыпает всех подряд, но каждый скользит по склону по-особенному, ведь люди все такие разные. У одних получается лучше, другие хотят, чтобы у них лучше получалось. Где обрести гору с подъемником всех уровней сложности, где мы быстро выросли бы во сто крат?Всякое существо, что влачило вялое существование в стенах собственного жилища, на свежем воздухе тотчас приобретает твердость, но при этом уменьшается в размерах, мелькая на ваших величественных склонах, благодаря вам, надежно устроенные Альпы!

Женщина покидает укрытие своей привычной жизни. Она отчаянно прижимает к себе полы халата. Обхватывает себя руками. Многих детей, громкие крики которых доносятся издалека, уже не раз приводили к ней, а теперь они вырваны из гармонии танцевально-ритмической группы, с которой женщина раз в неделю проводит занятия. Этих детей дрессировали, превращая в хобби для жены директора. В конце концов, у нас в доме много места, а в нас много места для любви к детям, которые учатся ритмично хлопать в ладоши. В школе это ребенку пригодится, и он в такт со всеми будет кивать или вставать, когда всех призовут на молитву. Ее сын сейчас в самой гуще других детей, он обнаруживает свое присутствие каждым своим криком, который вздымается над другими, словно грязный указательный палец. Этот пострел повсюду поспел, ведь у любого ребенка есть отец, и любой отец должен зарабатывать деньги. Летая туда и сюда на спортивных лыжах, он терроризирует малышей, съезжающих с горки на санках. Он предстает как яркий отблеск новейшего созвездия, у которого достаточно звезд, чтобы каждый день являться одетым во все новое. Против него никто не возвысит голос, лишь за спиной кое-кто тайком и понапрасну грозит ему кулаком. Он рассматривает себя как продукт своего отца. Женщина не ошиблась, она нерешительно поднимает руку, чтобы остановить сына, резвящегося вдали, – она узнала его по голосу. Он заставляет детей подлаживаться под свои вопли. Он перекраивает их по собственной мерке, подрезает словами до размера небольших грязных холмиков, какими зима испещряет пейзаж.

Женщина пишет в воздухе письмена. Ей не приходится зарабатывать на жизнь, ее вовсю обрабатывает муж. Вечером он приходит домой с работы – и он заслужил это право – ставит на ней свою подпись. Ребенок – вещь не случайная! Ребенок принадлежит ему! Перед отцом больше не маячит лик смерти.

Не находя выхода своей любви, женщина пытается извлечь сына из детской кучи-малы. Он вопит что есть мочи, нисколько не теряя сил. Неужели он появился на свет из ее пещеры уже в таком виде? Или может быть, говоря словами Отца его небесного, его выстругали, двигаясь ложными путями искусства, непохожим на сверстников? От других, кто настроен иначе, ребенок требует соблюдения своих прав, огромных, как государственный договор, ребенок говорит словами своего отца: стань больше, чем можешь! Прекрасно! Отличная эрекция! Мужчина всегда так себя преподносит, чтобы в любую минуту он мог на себя посмотреть. И ребенок, сделанный из материала, который уже давно, словно шлак, отпал от него (форма материнской утробы подобна колоколу), через несколько лет тоже будет гордо прыскать прямо в небо, где малых мира сего уже ожидают на полдник.

Ребенок ломится сквозь толпу друзей и кинокамер, словно в гостеприимные двери.

Холод пронизывает ее ступни. Подошвы у домашних туфель такие тонкие, что и говорить не о чем, да она и сама нечасто рот раскрывает. Домашние туфли не спасают ее от холода этого мира. Она плетется дальше. Ей стоит быть поосторожней, лучше поскользнуться на ровном месте, чем стать жертвой погони, но зато какое удовольствие – гнать и травить других! Ведь именно так все и происходит, когда представители сильного пола скорее худо, чем бедно являют свои вздыбленные позолоченные головки, окруженные мебелью, единственной доверительной свидетельницей их дарований. А если бы их однажды низвергнуть с вершины желаний? Женщина прочно держится за перила и непреклонно продвигается вперед. Люди вокруг тащат домой кошелки с продуктами, ведь для семьи еда – основной продукт и смысл жизни. Овсяные хлопья хрустят на зубах у женщин, мне кажется, они боятся того, что могли бы вытворять друг с другом дорогие приправы на домашней сковородке. Мужчины выставляют себя напоказ перед своими тарелками. Безработные, чья жизнь резко отличается от той, которую нам заповедал Бог и на которую он благословил нас супружеским союзом, могут себе позволить просто жить, но никакие большие переживания им более недоступны – ни на площадке для дорогих вечерних игр, ни в кино на интересном сеансе, ни в кафе с красивой женщиной. Бесплатно можно пользоваться только собственной семьей. И одного от другого отделяет половая принадлежность, которой природа вряд ли планировала придать именно такую форму. Природа делится с нами, чтобы мы питались ее продуктами и чтобы нами питались владельцы фабрик и банков. Банковские проценты лишают нас последних волос на голове. И лишь то, что творит вода, никому не известно. Зато сразу видно, что мы с нею творим, когда целлюлозная фабрика облегчается прямо в ручей, который куда-то спешит. Ручей уносит вылитый в него яд в другие места, где люди с удовольствием питаются рыбьими трупиками. Женщины суют головы в кошелки с покупками, в которых они унесли из дома пособие по безработице. Их ведет за собой магазин, громким голосом вещающий о скидках и специальных предложениях. Да, когда-то и им самим было что предложить! И мужчин они выбирали по достатку. Но теперь к ним относятся как к ничтожнейшим из созданий на бирже труда! Они сидят за кухонным столом, пьют пиво, играют в карты: такому терпению позавидует даже собака, привязанная перед роскошным магазином с товарами, которые смеются нам в лицо.

Ничто не исчезает просто так. Государство работает с тем материалом, которого мы не видим. Куда деваются наши деньги, когда мы от них, наконец, избавляемся? Ладоням нашим тепло от банкнот, монеты тают в наших кулаках, которые все равно приходится разжимать. В день получки время должно остановиться, чтобы нам можно было подольше полюбоваться теплой денежной кучкой, которая клубится паром и отдает тяжелым запахом затраченного нами труда, полюбоваться ею, прежде чем отнести деньги в банк, чтобы наши потребности смогли расцвести пышным цветом. Больше всего нам хотелось бы прилечь и отдохнуть на теплом золотом навозе. Однако беспокойная любовь уже озирается вокруг, смотрит, где бы найти что-нибудь получше, чем то, что мы уже имеем. Люди умеют кататься на лыжах. Люди, которые росли здесь как трава, здесь, откуда они родом (известно ли вам, что в Мюрццушлаге, в Штирии, находится самый знаменитый горнолыжный музей мира?), эти люди в горнолыжном спорте только зрители. Их так пригнуло к холодной земле, что они не отыщут лыжню. Мимо них постоянно мчатся другие лыжники, справляя нужду в здешних лесах.

Женщина рвется из упряжи, словно лошадь. Привлеченные газетной рекламой приезжие, однажды сорвавшиеся с насиженных кушеток, бродят здесь, как правило, по двое, напялив на себя мятую туристскую одежку. Женщины в баре сдавленно хихикают, укрывшись за бокалами и поводя взорами, и члены у их мужчин тоже нуждаются в поводе: ну, тогда вперед! Распоясавшись, мужчины с удовольствием воспользуются разок чужим спальным мешком. Они стоят перед обеденным столом, ловко закидывая ноги женщин к себе на плечи, ведь в чужих краях люди с удовольствием на время изменяют своим привычкам, чтобы, утешившись и натешившись, вернуться домой к старому и привычному образу жизни. Там, дома, их кровати стоят на ухоженной почве, и жен, раз в неделю наведывающихся к парикмахеру, мужья берут в севооборот, чтобы все, что брошено в землю, взошло и расцвело пышным цветом. Мягкие подушки женских тел они валяют и треплют на мягких диванных подушках с таким воодушевлением, словно мы выиграли в лотерею неиссякаемый запас удовольствия. Магазины предлагают самое интимное белье, чтобы ощущения (мы, женщины, на это надеемся, и каждый раз напрасно) всегда были иными, и всякий раз они приходят к нам, заставая нас спящими и откладывая нас на потом.

Директора неустанно подхлестывает его собственная плоть, подзуживают вольности, допускаемые прессой. Он тоже позволяет себе вольности, к примеру, он с удовольствием по-собачьи мочится на жену после того, как сложит из нее и из ее одежды маленькую горку, чтобы ему круче было спускаться. Шкала похоти не имеет ограничений сверху, нам для оценки не нужны спортивные судьи. Мужчина использует и пачкает женщину как бумагу, которую производит. Он заботится о благе и о боли в своем собственном доме, он жадно выхватывает свой член из кулька, едва успев закрыть за собой дверь. Еще теплым, прямо от мясника, куском плоти он набивает рот жены, так что у той челюсти трещат. Даже тогда, когда гости, приглашенные в дом на ужин, несколько просветляют его разум, он шепчет жене на ухо всякие непристойности о ее половых органах. Под столом он грубо кладет на нее ладонь, возделывает ее борозду, бахвалится перед деловыми партнерами. Женщине нельзя позволить обходиться без мужа, поэтому он держит ее на коротком поводке. Ей нельзя забывать о том, что он способен пропитать ее своим сильно пахнущим раствором. На глазах у гостей он запускает ей руку в вырез, смеется и пускает горделивые пузыри. Всем нужна бумага, и довольный покупатель всегда прав. У всех ведь есть чувство юмора?

Женщина идет и идет. Некоторое время за ней следует большая незнакомая собака, выжидающая, чтобы укусить ее за ногу, ведь ноги у женщины не обуты в прочные ботинки. Альпийский союз разослал предупреждение, что в горах всех поджидает смерть. Женщина пинает собаку. Больше никто от нее ничего не дождется.

В домах скоро зажгут свет, и тогда настанет черед заняться настоящим и жарким делом, и у женщин в кровеносных сосудах начинают стучать маленькие молоточки.

Долину населяют призраки желаний местных крестьян, обреченных искать дополнительный заработок. Они – дети Господа, а не замдиректора по персоналу. Долина все больше сужается, чтобы сгрести в кучу шаги этой женщины, словно снегоуборочная машина, сгребающая снег. Женщина шагает мимо бессмертных душ безработных, которые из года в год плодятся и размножаются в соответствии с энцикликой Папы Римского. Молодежь спасается бегством, и отцовские проклятия, тяжелые, как удары топора, гонят ее по пустым хлевам и сараям. Фабрика целует землю, у которой она с алчностью отняла людей. С федеральными лесными угодьями и с государственными дотациями нам следует обращаться более рачительно. Бумага нужна всегда. Видите ли, без карты местности наши шаги привели бы нас на край пропасти. Женщина растерянно прячет руки в карманы халата. Ее муж занят, главным образом, людьми, лишенными занятости, поверьте мне, он помнит о них и сживает их со свету.

В верхнем течении горного ручья еще не начали обучаться плаванию химикалии, здесь барахтаются лишь жалкие фекалии человека. Ручей скачет по своему ложу, сопровождая женщину. Склоны становятся все круче. Там, впереди, за поворотом, изломанная линия ландшафта снова срастается в целое. Ветер все холоднее. Женщина идет, сгибаясь от встречного ветра. Муж сегодня уже два раза запускал ее на полный ход. Потом его аккумулятор наконец-то разрядился, и он огромными прыжками преодолел все препятствия, отделяющие его от фабрики, оставив их под своими колесами. Почва скрежещет под ногами, но земля не размыкает своих клыков. На этой высоте она не исторгает из себя ничего, кроме каменных осыпей. Женщина давно уже не чувствует ног. Эта дорога упирается в маленькую лесопилку, которая чаще всего простаивает. Кому нечего кусать, тому нечего и распиливать. Мы здесь одни. Немногочисленные хижины и халупы по сторонам дороги равноценны и похожи друг на друга. Из труб тянется старый дым. Обитатели сушат у печки ручьи слез. Рядом с уборными во дворе высятся кучи отходов, валяется эмалированный чан, приобретенный лет пятьдесят назад, а то и больше. Поленница, старые ящики, кроличьи клетки, из которых текут реки крови. Коль убивает человек, то убивают волк и лиса, его великие образцы. Они крадутся к закуткам хлева, укутанные мраком. Они появляются только по ночам. Домашние животные заражаются от них бешенством и кусают людей, своих хозяев. Они предназначены в пищу друг другу.

С нашего места мы видим совсем маленькую фигурку женщины в конце ее пути. Солнце уже опустилось очень низко. Оно неловко склоняется в сторону отвесных скал. Сердечко ее ребенка бьется где-то в другом месте, бьется во имя спорта. Сын этой женщины, дитя человеческое, по правде говоря, очень труслив. Он старается выбирать спуск поположе, и его криков уже давно не слышно. Уж теперь-то женщине пора бы повернуть назад, ведь там, впереди, остался только Он, тот, кто висит на кресте, – висит, являя страдание, оставляющее в тени всякую прочую муку. Имея перед глазами этот прекрасный вид, не знаешь толком, стоит ли бесконечно продлевать мгновение и ради него отказаться от оставшегося времени, которое тебе еще предстоит. Фотографии часто пробуждают в нас такое впечатление, зато потом мы очень рады, что еще живем и можем эти фотографии рассматривать. Дело обстоит не так, будто мы можем отправить по почте время, нам еще оставшееся, и получить за это рекламный подарок. И все же все начинается сначала и не кончается никогда. Люди идут на поля и хотят захватить с собой впечатление, которое их усталые ноги получили, бродя по земле. Даже дети не желают ничего иного, кроме как просто существовать и по возможности быстро оказаться на склоне, едва они выскочили из кресла подъемника. Мы переводим невинное дыхание.

Ребенок этой женщины еще не способен видеть дальше своего носа. Его родителям приходится делать это за него, им даже приходится прочищать ему нос. И они молятся о том, чтобы их ребенок утер нос всем остальным. Иногда он, с глазами на мокром месте, еще тянется губами к матери, вполоборота отвернув лицо, уже освобожденный от сбруи своей скрипки. А что же его отец? В барах гостиниц окружного города он разглагольствует о теле своей жены как о создании какого-нибудь общества, спонсором которого выступает его фабрика, хотя он скоро будет вынужден покинуть рациональную лигу. С губ отца слетают резко пахнущие слова, которых не отыщешь ни в одной книге. Вовсе не годится так замусоливать живого человека, а потом вовсе даже и не читать его! Время ничего не может поделать с таким вот мужчиной, он вновь и вновь заявляет о себе. Господи Иисусе, его ведь не прихлопнешь как муху!

Ранним утром женщина растерянно бродила в своем сне наяву, в собственном доме, где ожидала мужа, чтобы он взял ее след и распустил по ней слюни. Какой сок он будет пить – апельсиновый или грейпфрутовый? Он раздраженно тычет пальцем в варенье. Предполагается, что она до вечера ждет, пока он явится, чтобы приземлиться в ней вперед головой. Он использует особую технику, много лет подряд, и на этот раз у них все получилось великолепно, не так ли? Пусть кто-нибудь попытается угодить в цель так же ловко, как он. Мужчины уже рождаются с прицелом в груди, и отцы отправляют их в дальние края для того, чтобы там мужчины стреляли в других людей.

Земля сильно обледенела. Усталый гравий рассыпан по плитам, словно кто-то что-то потерял в этом климате. Община распорядилась посыпать дороги гравием, чтобы автомобили не повредили себе шины. Человеческие пути не посыпаны ничем. Беззаботная прогулка безработных с их легкой походкой лежит грузом на бюджете, но не давит на снег. И кто-то, чьи руки уже заняты бокалами с вином и переполненными тарелками с холодными закусками, распоряжается их судьбами. Политикам тоже приходится держать свои плещущие через край сердца нараспашку. Женщина ступает по обочине. Тут действует закон катализатора: если не добавить денег, окружающая среда не отреагирует на нас, честолюбивых путников. И даже лес обречен на смерть. Распахните окна и впустите свои чувства! Женщина покажет вам, чем болен мир мужчин.

Беспомощно загребая руками, Герти стоит на льду, выставляя себя напоказ. Полы халата развеваются на ветру. Она хватается за воздух. Каркают вороны. Она выбрасывает руки вперед, словно посеяла бурю и не в состоянии постичь ветер, который поднимается вокруг нее в День матери или у водопоя ее плоти, когда губы мужа ныряют под скатерть, чтобы полакомиться вволю. Женщина всегда следует за матерью-землей, с которой ее часто сравнивают, следует, чтобы раскрыться и поглотить мужское естество. Может, прилечь ненадолго прямо в снег? Вы не поверите, сколько пар обуви осталось у этой женщины дома! Кто постоянно вдохновляет ее покупать все новые платья? Господин директор считает за людей тех, кого можно потреблять или сделать потребителями. Так здесь разговаривают с людьми, лишенными работы, с теми, кем питается фабрика и кто сам тоже хочет есть. Директор вдвойне дорожит ими, если они играют на музыкальных инструментах и могут петь хотя бы вполглотки. Струятся струны, тянет меха гармошка. Время проходит, но оно должно говорить с нами. Ни минуты покоя. Стереоустановка ведет свою нескончаемую песню, извольте слушать, если у вас есть терпение, но нет скрипки! Стены комнаты вздымаются, отблеск света пробивается к нам наружу, расходы на спорт и отдых растут до небес, и людей снова приводят в нужную кондицию на операционных столах.