Текст книги "Что случилось после того как Нора оставила мужа, или Столпы общества"

Автор книги: Эльфрида Елинек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

13

Спальня Норы. Нора в халате, красится перед зеркалом, Анна-Мария убирает комнату.

Анна. Я даже смотреть на это все не могу… Господам же должно быть ужасно больно!

Нора. Анна-Мария, они хотят, чтобы им было больно!

Анна. Отец ужасно бил меня…

Нора. Анна-Мария, твой отец был по своей природе бедным и опустившимся человеком, а эти господа – богаты.

Анна. То, что обеспеченные мужчины позволяют себя так отделывать… Нора, вы бы лучше пороли ваших детей, если уж вам надо кого-то бить. Это соответствует природе женщины.

Нора. Своих детей я бы никогда не стала бить! Сочетание женщины и природы необязательно порождает естественное существо. Эти части можно и разделить. Не существует больше женственности на природной основе!

Анна. Когда женщина такое творит, ей должно быть больнее, чем подчиняющемуся мужчине, потому что это противно природе женщины.

Нора. Тебе этого не понять, моя старая добрая Анна-Мария.

Анна. Наше предназначение – творить новую жизнь, а не разрушать уже существующую…

Нора. Может быть, твое, но не мое.

Звонят.

Посмотри, кто пришел. Для него еще слишком рано.

Анна. Образованный человек никогда не приходит минута в минуту.

Идет открывать. Снаружи слышен голос Хельмера.

Хельмер. Минута в минуту! При известных обстоятельствах пунктуальность может поспособствовать карьере или ее разрушить. Детали нельзя оставлять без внимания… Вы же… Вы же…

Анна. Боже мой, господин Хельмер!

Голоса слышны все ближе, Анна-Мария вбегает в комнату.

Госпожа Нора, Нора! Это господин Хельмер! Это господин Хельмер собственной персоной! Неужели спустя столь долгое время половинки супружеской пары вновь станут единым целым?!

Нора. Я знаю, кто там, Анна-Мария. (Снимает халат. На ней садистский костюм: высокие кожаные сапоги и т. д. Она достает плетку и надевает маску.)

Анна. Он определенно хочет поговорить с вами о детях. Нора, будьте благоразумны. (Хочет забрать у нее плетку и маску. Нора отталкивает ее.) То, что соединил Бог, человек не должен разъединять. Нора! Будьте умницей!

Нора так сильно отталкивает Анну-Марию, что та спотыкается и почти падает.

Моя Нора, конечно же, поступит правильно. Если мать думает о своих детях, она инстинктивно поступает правильно. Если бы мне тогда оставили моего ребенка, я бы не совершила многих ошибок. Может быть, мужчина и женщина, наконец, воссоединятся?

Нора. Заткнись, Анна-Мария! Смотри, не скажи ему, кто я!

Анна. Я никогда не встану между двумя частями супружеской пары, их связь разрушить легче, чем паутину.

Выходит. Спустя некоторое время неуклюже входит Хельмер. Нора стоит неподвижно.

Хельмер. О, добрый вечер, милостивая госпожа, как ваше дражайшее здоровье… э-э-э… иди сюда. Должно быть, тяжело не иметь в жизни твердой опоры, то есть, пребывать в щекотливом положении… (Кланяясь, протягивает ей букет цветов.) Я могу…

Нора толкает его в угол.

Боже мой, уже началось… я сейчас, сейчас!.. говори мне: мой раб, я превратила тебя в сверток, аккуратненький, крепко, по-садистски связанный-перевязанный сверток, чтобы улучшить циркуляцию крови… (Касается мебели.) Какой красивый дом! Красивая мебель, все со вкусом. Правда, я предпочел бы темный цвет, кавказский орех, а не светлый дуб, но в остальном – наилучшее качество… э-э-э, наше общественное устройство исходит из понимания человека как индивидуума. Только в условиях свободной экономики человек может сохранить свою индивидуальность.

Нора. Будьте любезны встать на колени!

Хельмер. Извините, милостивая госпожа. Но вы кажетесь мне знакомой, я имею в виду фигуру. (Хочет до нее дотронуться, но потом все-таки не решается.) Вы мне кого-то напоминаете. Не следует ли сначала свернуть ковер?.. э-э-э… я не хотел бы его испачкать… и потом я бы еще хотел, чтобы ты меня искусно скрутила, а нижнюю рубашку так крепко обвязала вокруг моего лица, чтобы я не мог снять ее сам, а потом, пожалуйста, когда я, беспомощный и беззащитный, окажусь в твоей власти, я хочу, чтобы ты смеялась надо мной и говорила мне что-нибудь жестокое, подлое, грубое…

Нора. На колени!

Хельмер. Извините. Сейчас. (Неловко поддергивает штанины и встает на колени.) Может быть, милостивая госпожа посмотрит, не подслушивает ли кто-нибудь? Это меня успокоит. Дело в том, что эта дама, я имею в виду служанку, мне знакома… да и вы… а еще, пожалуйста, затолкай мне в рот твои старые шелковые чулки так, что дальше некуда, и скрути меня так садистски, чтобы я ни малейшего звука…

Нора(надевает на него наручники). Мне сказали, вы промышленник… тогда вы точно располагаете информацией, касающейся промышленности…

Хельмер. Большое спасибо за наручники, милостивая госпожа! И еще надень такую тесную одежду, такую чувственную и возбуждающую, какая только возможна, надень облегающую черную сорочку, чтобы она максимально тесно обтягивала твою чувственную и извращенно роскошную, прекрасную, твердую, упругую грудь, груди только что не лопаются… ты, шлюха… и еще прошу, надень красивые, темные, длинные чулки и самые красивые туфли, какие у тебя есть… я тебе все это точно запишу на будущее, опишу, какого исполнения мне хочется…

Нора. Ну, ну, к чему такие испуганные голубиные глаза! Я прощаю тебе твой страх, хотя для меня это, в сущности, оскорбление. Я прощаю тебе это оскорбление, потому что одновременно это доказательство твоей большой любви ко мне. (Связывает его.)

Хельмер. Пожалуйста, не так крепко, милостивая госпожа.

Нора. Экономика, раз схватив, так быстро не выпустит человека из своих когтей. Ты должен мне все рассказать. Чем больше ты мне скажешь, тем сильнее я смогу наносить удары.

Хельмер. Я все расскажу! Этот голос кажется мне все более знакомым!

Нора. Ты должен говорить, а не я!

Хельмер. Если человек привык уноситься своими мыслями высоко, но из-за наручников не может себе этого позволить, то в нем все застаивается, что в конце концов приводит к извержению. Действующими силами экономики являются не природные явления и их неизбежные следствия, а живые люди.

Нора связывает его все сильнее.

Вот та чашка с цветочным рисунком, это ведь севрский фарфор?.. Действительно, в этом доме царят стиль и вкус.

Нора. Я больше не хочу ничего слышать об экономике в целом, меня интересуют частности. (Связывает его.)

Хельмер. В следующий раз надень самую облегающую одежду, какая у тебя есть. Ты знаешь, я обожаю это, я схожу от этого с ума… Пожалуйста, поищи еще у себя, или, возможно, еще где-нибудь, милостивая госпожа, может быть, вы приготовите к следующему разу парочку прочных кожаных ремней, может быть, и другие прочные бечевки или бельевые веревки, которые, как известно, есть у любой женщины… В конце концов, человек – это субъект экономики, а не сама экономика! (Получает удары.) А-а-а. (Стонет.)

Нора. Я сейчас перестану, если ты не начнешь говорить о своих профессиональных проблемах!

Хельмер. Да, госпожа! (Получает удары, стонет.) Человек не может выжить один, ему нужен другой. Высокая покупательная способность масс гарантирует прибыль. (Удары.) Пожалуйста, не так сильно.

Нора. Слишком обстоятельно и недостаточно конкретно. (Останавливается.)

Хельмер. Пожалуйста, пожалуйста, не останавливайтесь, дорогая уважаемая, милостивая госпожа!.. Может быть, когда я к тебе приду в следующий раз, ты оставишь меня – скованного, связанного, обмотанного веревками, упакованного в клеенчатую скатерть, затянутого ремнями и с твоей ночной рубашкой, завязанной вокруг лица так крепко, чтобы я не мог снять ее сам, – лежать здесь день или два, пока ты не вернешься… и еще, пожалуйста, запри меня в квартире… а-а-а…

Нора(перестает наносить удары и садится). Мне нужны детали!

Хельмер. Да я и так уже рассказываю! Я сейчас скажу! (Стонет.) В следующий раз, пожалуйста, немного размочи веревки и ремни в воде.

Нора. Мне снова остановиться?

Хельмер. Нет же, уважаемая, дражайшая… (Получает удары, стонет.) Насколько мне известно, участок и находящаяся там текстильная фабрика в совершенно запущенном состоянии и с экономической точки зрения фактически банкрот. Мы планируем закрытие предприятия по причине нерентабельности…

Нора. И где находится это предприятие?

Хельмер. В следующий раз я тебе принесу письмо, там будет описано, какого обращения я желаю. Ты учти, я все опишу там соответствующим вульгарным языком, все, что ты должна делать со мной… а ты на это, пожалуйста, скажи, что, мол, это ничего. Не существует фактически ничего, чего бы я страстно не желал… бей, пожалуйста! Бей! Не прекращайте, уважаемая!

Нора(наносит удары). Где?

Хельмер. Лерхенау, Лерхенау, ты такое серое, Лерхенау. Разве я не говорил, что тебе следует бить сильнее?

Нора(наносит удары не столь решительно). Что? Лерхенау?

Хельмер. Я не буду все описывать красиво, когда скажу, что меня сводят с ума туфли на высоких каблуках, а зимой – высокие, тесно прилегающие меховые сапоги на каблуках и облегающее черное эротическое белье, и темные шелковые чулки, может быть, с темным швом… Продолжай, ведьма!

Нора. Лерхенау?

Хельмер. Вообще-то, если у человека есть хоть малейшее представление об этом имуществе, ему этот участок не всучишь. Но я сделаю это, я пущу слух, что туда возможно проложат железную дорогу… Пожалуйста, продолжай! (Получает удары.) Причина нерентабельности – транспортная проблема. Мне все больше кажется, что мы знакомы, милостивая госпожа.

Нора. Итак, Лерхенау выставлено на продажу. (Наносит удары.) Я буду изображать белочку и прыгать ддя тебя с ветки на ветку. (Наносит удары все более рьяно.)

Хельмер. Сегодня мы находимся на гораздо большем удалении от последствий наших решений, чем раньше. (Стонет все чаще.) Я очень надеюсь, что у тебя есть все вещи из моего списка. И черный бюстгальтер, пожалуйста.

Нора(наносит удары). Значит, это ты должен продать Лерхенау… ты знаешь и другие детали, я в этом совершенно уверена… Но мне достаточно и общей картины… Твой маленький жаворонок додумает остальное.

Хельмер. Прекрати! Прекрати, пожалуйста, это уже слишком!

Нора наносит все более сильные удары.

Ты правильно делаешь, что не останавливаешься, как только я говорю «прекрати» (стонет) и еще, пожалуйста, я хочу, чтобы ты и на меня надела шелковые чулки и перевязала мои ляжки в чулках сверху донизу веревками так туго, как только возможно (стонет) и потом еще, пожалуйста, я не могу говорить об этом вслух, но я все опишу к следующему разу (стонет) а именно: насилуй меня по всем правилам искусства, так, чтобы я уже себя не помнил от наслаждения… так долго, как только можешь, мое лицо под твоим чувственным и извращенно прекрасным задом и грудью, а еще моя голова между твоими упругими ляжками в чулках… (стонет). Я думаю, мы знакомы, милостивая госпожа.

Нора(наносит удары). Какая же я сегодня неблагоразумная! Как это все передается по наследству от папочки к доченьке. (Рьяно наносит удары.)

Хельмер(стонет). А еще я опишу, как ты своим (стонет)… нет, я не могу произнести этого вслух, я опишу. Если безнадежный хаос отрицает любую экономическую выгоду, то нормы должны… без надежды на прибыль колесо останавливается… (Хельмер падает и остается лежать неподвижно.)

Нора. Теперь мне больше не нужно утруждать мои глаза и мои маленькие нежные ручки. (Снимает маску.) Торвальд! Это твой чижик.

Хельмер(постепенно приходит в себя). Нора!

Нора. В этом году нам действительно нет нужды экономить. Ты продашь Лерхенау… Только бы ты не совершил опрометчивого поступка! Только бы тебе не пришлось потом влезть в долги!

Хельмер. Боже мой, Нора… Я не планирую ничего аморального. Они же только недавно отремонтировали свои дома, с такой любовью… ты не должна так обо мне думать.

Нора. Ну, почему же.

Хельмер. Я признаю это с тяжелым сердцем: я солгал, Нора!

Нора. Кто это там шуршит, моя белочка?

Хельмер. По крайней мере, не говори об этом господину Вейгангу, хотя это, конечно, не соответствует действительности!

Нора. Или это мой чижик там щебечет?

Хельмер. Кроме того, я и в обществе – банкрот, если узнают, во что превратилась моя бывшая жена… Нора, так ты разрушишь новую, только зарождающуюся связь с юным созданием.

Нора. Тем лучше.

Хельмер. Нора, ради наших общих детей… я тебя заклинаю… не рассказывай никому об этом… нет, я прошу тебя, ты мне обязана… ты же оставила меня, лишила женщины…

Нора. Фу, как ты можешь говорить такие гнусности!

Хельмер. Ради нашей прошлой любви…

Нора. Фу, как ты можешь так говорить! У тебя все еще тарантелла в крови, я это вижу. И это делает тебя еще более соблазнительной.

Хельмер. Нора, ты, женщина, способна выговорить такое? Нора! Послушай, Нора!

Нора. Ах, да. Да. Чудесно жить и быть счастливой. Возможно, мне еще доведется когда-нибудь увидеть море?!

Пауза. Нора сидит на кровати, тяжело дыша. Некоторое время спустя нажимает кнопку звонка. Анна-Мария входит медленно, кряхтя развязывает Хельмера, помогает ему подняться, отряхивает его костюм и выводит его.

Анна(возвращаясь). Моя маленькая Нора, которую я когда-то не спускала со своих рук, поступает не очень хорошо. Бедный мужчина! И костюм у него теперь совсем грязный, надо сдать в чистку, иначе никак. Стыдитесь!

14

Гостиная в доме Хельмера. Хельмер и Крогстад за столом. Линда обслуживает господ.

Хельмер. На личное счастье у меня в ближайшее время не будет времени.

Линда. О дорогой, между твоим личным и твоим профессиональным счастьем не должно быть преград, преграда умалит твое величие!

Хельмер. Долго еще ждать обеда?

Линда. Между моей преданностью тебе и тобой тоже нет преграды. Моя преданность безгранична.

Хельмер. Ты что, не слышала?

Линда уходит в кухню.

Линда(из кухни). Вот как? Значит, за вами бежала большая собака? Но она же вас не укусила? Нет, послушных детей собаки не кусают. Что? Хотите поиграть? И во что же мы будем играть? В прятки? Хорошо, сыграем в прятки. Сначала прячется Боб. Мне прятаться? Хорошо, я сначала спрячусь.

Шум из кухни, грохот, что-то разбилось.

Хельмер. Скажите-ка, бухгалтер Крогстад… нам всем благодаря театру известно, что вы когда-то любили эту женщину, ту, которая сейчас на кухне.

Крогстад. Я похоронил это чувство. Думаю, что в будущем я никогда больше не смогу испытывать чувства, потому что с недавних пор я выбрал путь независимого бизнесмена, кстати, так же как и вы, господин Хельмер.

Хельмер. Но я бы хотел отдать Линду. Может быть, вы еще не знаете, я женюсь. Молодая дама из лучшего общества.

Крогстад. Я, правда, выбрал путь бизнесмена, но у меня пока еще нет бизнеса.

Хельмер. Если вы избавите меня от Линды, вы получите ваш бизнес, а в лице Линды еще и надежную помощницу.

Крогстад. Вы думаете, она так просто согласится?

Хельмер. Ах, мы же знаем женщин, вы и я…

Крогстад. Я к тому же еще знаю и жизнь.

Хельмер. Я знаю жизнь гораздо лучше! Только принцип награды за личные достижения делает возможным экономический, культурный и личный рост. В дальнейшем он помогает сохранить благосостояние и богатство.

Крогстад. Сначала мне нужно только место, на котором я могу чего-то достичь.

Хельмер. Вы получите его, получите. Но тут еще кое-что…

Крогстад. Да?

Хельмер. Послушайте, вы же Нору хорошо знали…

Крогстад. Да.

Хельмер. Я встретил ее снова. При обстоятельствах, крайне для нее унизительных, увольте меня от подробностей!

Крогстад. Должно быть, встрече был присущ определенный трагизм.

Хельмер. Но самое ужасное, что она может все погубить: моих детей, мой дом, меня, мою репутацию, вас, Крогстад, фрау Линду, мое будущее, мой бизнес, мою должность, мое общественное положение, мой будущий брак…

Крогстад(перебивает). Я не могу себе представить, что она может все это разрушить.

Хельмер. Я не знаю, откуда у нее это, но она вдруг стала невероятно хорошо разбираться в делах. Я ей точно ничего не говорил.

Крогстад(внимательно). Что вы имеете в виду?

Хельмер. Она может привести меня к краю пропасти или даже столкнуть туда!

Крогстад. Тогда у нее должно быть много власти.

Хельмер(зло). Какое там, ни следа. Я думаю, а что, если бы она отправилась в длительное путешествие за границу…

Крогстад. …или вообще бы не существовала…

Хельмер. Крогстад, просто ужас, что вы говорите! Лучше продемонстрируйте честолюбие, стремление к успеху, жажду прибыли, карьерное мышление, чувство долга и верность договору!

Линда(входит с подносом). Обед готов! (Крогстаду.) Разве тебя не пронзает нож, когда ты видишь, какая глубокая связь соединяет меня и Торвальда?

Крогстад. Надеюсь, тут нет бобовых, мне их нельзя.

Линда(возмущенно). Если тут кому-то что-то и нельзя, то только моему Торвальду! (Ластится к Хельмеру, тот раздраженно отстраняется. Крогстаду.) Теперь ты видишь: он никогда не думает о себе, всегда только обо мне и моей репутации… потому что мы еще не женаты… Чтобы мужчина так тонко чувствовал и при этом так сурово выглядел! (Накладывает еду.) По вечерам ему всегда требуется так много времени, чтобы сбросить с себя суровость деловой жизни…

Крогстад. А, тушеная говядина, чудесно… Ты ведь приготовила это ради меня, не так ли, Кристиночка?

Линда(гневно). Нет! Ради Торвальда и только ради него! Ты все еще не можешь угомониться и пытаешься присвоить одну из двух частей этого счастливого союза? Хотя, впрочем, тебе это никогда не удастся!

Крогстад. …и зеленый горошек… отлично. (Хочет положить себе.)

Линда(останавливает его). Сначала мой Торвальд. Руки прочь!

Хельмер. Линда, да заткнись же ты, наконец!

Линда(Крогстаду). Он это сейчас сказал, только чтобы скрыть от тебя свою внутреннюю мягкость, но мне он ее часто показывает, когда мы остаемся одни.

Хельмер. Линда, хватит…

Линда(Крогстаду). Разве можно, глядя на этого благородного, тонко чувствующего человека, догадаться, что у него есть повелительница, а именно я?

Крогстад(заглядывает в следующую кастрюлю). Молодая картошечка… чудесно.

15

Снова фабричный цех. Работницы, в том числе и Ева, завтракают. Десятник тоже здесь, он несколько выделяется на общем фоне. Нора пришла в гости. На ней дорогая одежда, но ее внешний вид в целом производит впечатление неряшливости. Вокруг лежат части мебели, цех немного напоминает мастерскую.

Работница. Как ты видишь, мы делаем большие успехи. Например, нам позволили организовать маленькую фабричную библиотеку.

Ева. До сих пор вы должны были стоять с вашей книгой у освещенной витрины, чтобы что-нибудь увидеть, а скоро вы действительно окажетесь на улице, вы дождетесь!

Работница. Нора, лучше сделать вид, что этого не слышишь!

Нора. Образование – это понимание красоты, его нужно приобретать.

Ева. Красота уже здесь. Благодарение Богу!

Нора. Образование – это понимание культуры, его нужно приобретать так же, как характер.

Ева. Предпосылками к этому, однако, являются устранение бедности и наличие свободного времени. Скоро у вас будет бедности с избытком и сколько угодно свободного времени. Но тогда уже будет слишком поздно.

Работница. Не слушай ее, Нора, нелюбимые женщины порой невыносимы.

Работница. Господин директор по персоналу также дал нам специальное разрешение…

Работница. …организовать ясли для фабричных детей.

Ева. Чтобы отвлечь нас от слухов о закрытии.

Работница. Но теперь не закроют…

Работница. …потому что социал-демократия против, это мы точно знаем.

Ева. Хорошо, что социал-демократия тебе об этом сообщила. Лучше бы она поставляла лучший стройматериал!

Десятник. Ах, я, старый мастеровой, вижу – это сделано на века!

Ева сильно ударяет ногой по книжной полке, та падает, потому что стена поддается.

Ева. Жаль только, что вечность здесь будет длиться недолго.

Работница(плаксиво). Ну вот, ты все сломала!

Работница. Им всегда нужно сплетничать, язвить или втаптывать в грязь…

Десятник. Социальное партнерство научило нас разговаривать со всяким человеком.

Работница. Конечно. Сначала оно уничтожает преграду между людьми, а потом заставляет тебя врезаться в собеседника.

Работница. За социал-демократию мы проливали нашу кровь…

Работница. В ответ социал-демократия снабдила нас духовным снаряжением, чтобы вынести нашу работу.

Ева. К счастью, в вас больше крови, чем образования.

Работница. Но это быстро изменится!

Ева. В войну вы уже отдали много крови, но и сейчас у вас все еще что-то осталось!

Работница. Из книг можно многое узнать о других народах и странах.

Ева(гневно). И не беспокоиться о том, что происходит у вас под носом!

Работница(та же, что до этого). Например, социал-демократы проводили собрание в городе. Полиция прибыла очень быстро. Прискакал отряд всадников, во главе – самый пламенный всадник. Под ним был не конь – монстр, он оттеснил нас к аллее.

Работница. Мне было не по себе, несмотря на социал-демократические воззрения.

Работница. Лошадь так прижала меня к дереву, что я не могла даже крикнуть. У меня перехватило дыхание.

Ева. А теперь ты ждешь, что социал-демократия возьмет реванш.

Работница. Я хорошо помню, как еще в 1905 году ваш округ поставил в общую колонну на демонстрацию в защиту избирательного права уже довольно большое количество женщин.

Работница. Эти женщины оставили домашний очаг и детей, чтобы выйти на демонстрацию в защиту избирательного права для мужчин.

Работница. Пожалуй, ни один участник никогда не забудет этот праздничный марш перед парламентом.

Работница. Удивительно тихой была людская толпа, люди шли с непокрытыми головами.

Работница. Ни единого звука, только твердый и уверенный шаг рабочих батальонов.

Работница. Выступление лишенных наследства не было напрасным.

Работница. …только самые бедные – женщины – до сих пор в цепях политического рабства.

Ева. А теперь вы сбросили ваши цепи и добились открытия собственных детских яслей! Браво!

Работница. Ева, мне кажется, ты смеешься над значительными социальными достижениями.

Работница. При этом у тебя нет собственного ребенка, чтобы поставить его в ясли.

Работница. Хозяин обещал принять участие в открытии яслей для самых маленьких!

Ева(кричит). Разве вы не видите, почему они именно сейчас принялись все это делать? После того как здесь уже все пришло в упадок?

Работница. Они сожалеют и хотят хоть что-то исправить.

Работница. Им стыдно, что раньше они были такими бессердечными.

Ева. Берлинские товарищи похоронили 31 соратника, которых спровоцировали, когда они, несмотря на запрет, защищали свое право на мирную первомайскую демонстрацию! Они погибли под пулями социал-демократического начальника полиции Цергибеля и его подчиненных!

Работница. Боже мой, Ева, но это же уже в прошлом! Теперь социал-демократия одумалась.

Нора(которая до сих пор держалась неподвижно и отстраненно, внезапно, несколько манерно). Я – женщина! Вся история женщины до наших дней – это история ее убийства. Компенсировать убийство можно только актом повторного насилия!

Работница. Что ты имеешь в виду?

Десятник. Нора, ты забываешь, что владельцы капитала и фирм получают все меньшую часть совокупного дохода, это представляется прогрессом в сравнении со многими убийствами, выпавшими нам на долю.

Ева. Нора, теперь по крайней мере нам сохраняют жизнь!

Нора. Здесь все снесут и продадут, то есть, все уже продано, осталось только снести.

Десятник. Социал-демократия лучше всех гарантирует, что больше ничего не произойдет без нашего ведома.

Ева. За исключением того, что покатятся ваши головы.

Работница. Эти времена, к счастью, в прошлом, если только не начнется новая война, а она не начнется.

Нора. Они скажут, на месте ваших жилищ будет построена железная дорога, для вашего же блага, вы сможете теперь ездить в отпуск!

Ева. Отпуском особенно наслаждаешься, когда не мешает работа, потому что ты ее уже потеоял.

Нора. Но на самом деле здесь построят нечто намного более опасное, и ваши детские стульчики взлетят на воздух.

Работница. Со времен Французской революции равенство и справедливость проглядывают сквозь ветви предпринимательского дерева…

Работница. …теперь мы их наконец-то добились.

Работница. Кто не работает, тот не ест.

Ева. Ну да, все, кто не работают, ничего и не едят.

Нора. С вами так поступают, потому что вы – женщины. Потому что женщин страшно ненавидят. Вероятно, потому что чувствуют, как женщины сильны, и ничего не могут с этим поделать.

Работница. Нора, мне это непонятно.

Нора. Мужчины чувствуют, что женщины обладают огромным внутренним потенциалом. А потому, из страха, уничтожают женщин.

Десятник. Как чудно ты говоришь, Нора. В своем фанатизме ты кажешься мне сегодня почти безобразной!

Работница. Да, мне тоже кажется, что она уже не так красива, как раньше.

Нора. Это другой вид красоты, внутренняя красота, но она еще не стала столь модной, как внешняя.

Работница. Я бы хотела быть красивой внешне, чтобы все это видели.

Нора. Все лучше, чем быть сексуальным паразитом, больше я не хочу им быть.

Работница. Паразита нам уже трудно себе представить, потому что ты стала почти безобразной.

Работница. Да, и такие женщины, как ты, стареют…

Нора. Разве вы не видите мою внутреннюю красоту, источник которой – разум? Моя теперешняя красота намного важнее.

Ева. Пол, на котором мы стоим, разрушат!

Работница. Недавно я стала свидетельницей отвратительного случая. Я пошла в клозет и наблюдала процесс, довольно часто происходящий в помещениях такого рода, позорный процесс, мягко говоря. Одна коллега, у нее как раз были критические дни, подмывалась водой из уборной.

Нора. Прежде всего, ранят женское достоинство.

Работница. Между тем женское достоинство и гигиену защищают.

Работница. Это не повторится.

Ева. Нет, потому что скоро больше вообще ничего не будет.

Нора. …женщина себе не принадлежит. Но с настоящего момента я принадлежу себе.

Работница. Ты потому выглядишь так безобразно, что не хочешь быть частью большого целого.

Работница. Мы все – части большого целого. Мы хорошо подходим друг другу.

Работница. …в этой гармонии – наша красота.

Работница. Красота отдельной части – ничто по сравнению с красотой массы.

Ева. Помните времена Законов против социалистов? «Женщина и социализм» Бебеля и «Капитал» Карла Маркса были объявлены подрывающими основы государства и запрещены.

Работница. Но мы все равно их читали!

Ева. Однако в этой библиотеке должны стоять только история европейской живописи, учебник рисования, книга рекомендаций по успешному разведению мелких животных, сборник туристских маршрутов по Гарцу и тому подобное!

Работница. И туристских маршрутов по Шварцвальду!

Десятник. Достаточно того, что они могут там стоять. Но им не обязательно там быть и отравлять социальный климат.

Работница. Достаточно, что они могут здесь быть, если мы этого захотим.

Нора. Когда я вас слушаю, мне ужасно хочется все это спалить!

Работница. Нора, ты сошла с ума.

Работница. И стала такой некрасивой, Нора.

Работница. И какой-то бесчеловечной, Нора.

Работница(качая головой). Спалить то, что нас когда-то сделало свободными: станок!

Нора. Обслуживая станок, женщина утрачивает свою женственность, одновременно лишает мужчину мужественности, унижает его и забирает у него кусок хлеба. Муссолини.

Работница. Но у нас нет фашизма!

Ева. Да, станки у вас скоро заберут. Женщину это коснется сильнее, потому что она работает за станком еще не так долго.

Нора. Вы должны сжечь то, что вас порабощает! Ничего, если при этом сгорят ваши мужчины, потому что это они поставили вас за станок и таким образом взвалили на вас двойную, тройную нагрузку, ничего не дав взамен.

Работница. Это анархизм и терроризм!

Нора. Женщину обезглавили и расчленили. Ей позволяют иметь только тело и отрубают голову, потому что там могут быть мысли.

Работница. Но ведь кроме нашего тела…

Нора. …на котором она была…

Работница. …у мужчины ничего больше нет!

Работница. Не можем же мы наших мужчин, у которых и без того ничего нет…

Работница. …лишить еще и нас самих.

Нора. У ваших мужчин есть вы, у вас же нет вообще ничего!

Работница. Это неправда, это обладание взаимно.

Работница. Кроме того, у нас есть дети.

Нора. Которых мужчина не хочет, ему не нужна эта обуза.

Десятник. По меньшей мере, с точки зрения мужчины, Нора, ты в самом деле кажешься некрасивой. Женщина, может быть, не видит этого, но женщине это не так уж и важно.

Работница. Нет, и женщине она тоже кажется некрасивой.

Работница. Мне Нора тоже не нравится.

Работница. И мне тоже!

Нора. Когда женщина перестает нравиться, она делает первый шаг к освобождению. Наносит удар по основанию пирамиды скрытого насилия.

Ева(которая некоторое время молчала, внезапно начинает кричать, крик перерастает в истерику, так что ее в конце концов приходится держать). Я тоже женщина. Я – женщина, как эта Нора! Я подпрыгиваю с возгласами радости, ношусь кругами так, что отдельные части моей фигуры уже едва различимы, ластясь, вешаюсь на шею первому встречному, раздаю поцелуи направо и налево, шаловливо скольжу над полом, как маленькая девочка, с трудом торможу в другом конце зала и, ликуя, кидаюсь обнимать какого-нибудь любимого мужчину, бурно благодарю за плитку шоколада, хожу на руках и, громко смеясь удавшейся шутке, упираюсь ногой в лицо мужчине на мой выбор, играю в игру «Разбойники маршируют по золотому мосту», называя разбойников в порядке их появления: АО «Дойче банк», АО «Берлинер дисконта банк», АО «Дрезднер банк», АО «Банк торговли и индустрии», АО «Банк коллективного хозяйства», АО «Ипотечный и учетный банк», «Земельный банк жироцентрал», «Корпоративный банк», АО «Берлинский коммерческий банк», ООО «Харди-Сломанн-банк», банковский дом «Маркар&Со», «Марк Мекр младший &Со», АО «Конти-банк», АО «Симон-банк», Х.Й. Штайн, Варбург, Бринкманн, Вирц&Со….

Работницы склоняются над ней, заслоняя ее, жалеют и утешают, десятник остается в стороне и курит сигарету, Нора сидит неподвижно.

Пауза.

Нора. Я готова разорвать маскарадные костюмы на сотни тысяч частей.