Текст книги "Клара Ш.: Музыкальная трагедия"

Автор книги: Эльфрида Елинек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Комманданте.Ты знаешь, Мария, что мне необходимо такое окружение. Только они, эти самые актриски, как ты любишь презрительно их титуловать, создают мне благотворный фон, на котором моя поэтическая жилка начинает роскошно пульсировать. Можешь ты это понять? В своей целомудренной хрупкости они для меня – нежный цветок, я же, напротив, – мощь мрамора и огонь молнии, я – альфа и омега, я тень и свет. Ты понимаешь меня?

Княгиня.Да, дражайший.

Комманданте.А теперь ступай, Мария.

Княгиня.Габриэль! Ариэль!

Комманданте.Иди, иди!

Княгиня (плетясь к двери).Разумеется, я не стерпела бы подобного в присутствии моих детей. Из Монте я напишу тебе пространное письмо и подробно изложу свои соображения.

(Клара оборачивается в тот момент, когда Комманданте вновь начинает забавляться с маленькой Марией. Клара осознает происходящее, отталкивает Аэли, которая пытается удержать ее, чтобы не помешать утехам Комманданте. Клара бросается к Комманданте, вырывает у него дочь и с романтическим апломбом берет ее под свою защиту.)

Клара (в сильном волнении).Умоляю вас, не будем говорить на языке «слепой злобы»! Кчему глумиться над прекрасными моментами и чистыми порывами души? Заклинаю вас во имя «прозорливой любви»!

(Девочка хочет вернуться к прерванному занятию, она выскальзывает из-под материнской руки. Комманданте тянет к ней руки.)

Мария (запинаясь и с детским простодушием).Ты не понимаешь… милая мамочка… что я… хоть… и не очень большая… но вполне могу своими ножками… Правда, говорю я… не очень… не очень… хорошо. Но слух у меня… как у тебя… в детстве… необычайно развит. Он больше для музыки… чем для разговора. Ты никогда… не учила меня… разговаривать. Ты хотела… сделать из меня… гениальную пианистку… и сейчас я – просто две руки… с подвешенным телом.

(Она рвется к Д'Аннунцио, но Клара снова удерживает ее в объятиях. Девочка, встав на цыпочки, из-под руки матери, смотрит в сторону Комманданте, вокруг которого порхают Аэли и Луиза.)

Клара (с жаром нашептывает Марии на ухо).Не убегай! Ты слишком уникальное мое чадо, даже среди тех, которые родились с виду нормальными. А в общем – одни недоделки! Восемь раз разрешалась от бремени и почти всегда чем-то несуразным. Напрасный труд! Один умер, не протянув и года, – желёзки. С сыновьями вообще беда. Исходный материал слабоват. У Людвига не в порядке с головой, как у папы, к нему даже родных в лечебницу не пускают. Фердинанд – наркоман, сгорел как свечка. У Феликса – туберкулез, у Юлии тоже чахотка. Ты – мое скудное сальдо, Марихен!

Мария.Оставь меня, мама! Пусти! (Пытается выскользнуть.)

Клара.И будучи почти перманентно беременной, когда тело принимает форму тыквы, я, естественно, не могла выступать! Сплошная полоса финансовых и духовных утрат! Немой укор и сочувствие в глазах меломанов. Да еще неотступная тень замороченного папаши на всем приплоде. Его дорожные жалобы, бесконечное нытье из-за того, что его опять никто не узнал, а меня узнавал каждый. Вечно он хохлился, высиживая свою обиду в гостиницах и постоялых дворах!

Мария.Не говори так… про папу… про моего любимого папочку!

Клара.Наконец – имбецильность твоего отца. Неудержимый психический распад. А мой вечно тяжелый живот… этот избыток природы, который претит чувствительной натуре… этот концентрат женственности, перед которым пасует всякий прогресс… творческую личность просто воротит от самого вида разбухшего чрева… Он без конца говорит, что его так и тянет в воды озера Гарда, что он должен утонуть. Он хочет исчезнуть в природе. Нечто подобное он пытался сделать на Рейне. Но на самом деле он опасается другого – исчезнуть во мне, в той, из кого, что ни год, выползали порождения его семени. Мерзкие белые червячки. Включая тебя, славная моя Мария. ( Треплет ее, награждает ласковыми подзатыльниками. Мария, наконец, вырывается, с визгом и дебильной ухмылкой бежит к Комманданте, бросается на него, и он принимается похотливо ее оглаживать. Клара с обидой смотрит вслед дочери.)Первый параграф кодекса искусства гласит: техника есть средство, техника как цель убивает искусство! (Комманданте с новыми силами тискает Марию.)

Мария (ластясь к Комманданте).А можно мне потом… посмотреть самолетик?.. Ну, пожалуйста, пожалуйста (шаловливо подпрыгивает у него на коленях).

Комманданте.Конечно, какой разговор, дитя мое (с наигранным безразличием и как бы между прочим).Твой рот, твердея на бледном лице, принимает почти чеканную выразительность, будто томимый жаждой, будто он ненасытен и создан для того, чтобы притягивать, вбирать, всасывать.

Мария.Чудный… пречудный… самолетик! (Тем временем в одном из углов комнаты Луиза с горничными готовят чайный стол. Желтые розы и т. д. Закончив сервировку, Луиза барабанит по скатерти, выполняя упражнения для пальцев. Обе пианистки, Луиза и Клара, обмениваются ревнивыми взглядами.)

Луиза (Кларе).Я – чистый образец венецианской пианистки, а вы – добросовестная, обделенная фантазией выученица немецкой школы. Я неряшлива, размашиста, небезупречна в темпе, но дородна и аппетитна. Я проста и груба, и кожа у меня смуглая.

Клара (бросает па нее рассеянный взгляд и вновь кидается к Комманданте, который целуется с Марией. Клара в отчаянии, противоречащем содержанию ее речи, втолковывает ему свое, в то время как параллельно звучат высокопарные слова Комманданте).Слух! Ее слух! Слух моей маленькой Марии способен различать такие нюансы, которые для других вовсе не существуют. Я упорно развивала ее, специализировала ее талант, что прекрасно проделывал со мной мой отец. Она умеет во всех тональностях быстро находить доминантовый аккорд и легко модулирует, начиная с любого места и как пожелает.

(Комманданте, которому Клара действует на нервы, незаметно для нее подает знаки Аэли, чтобы та избавила его от присутствия немки. Аэли берет Клару под руку и пытается выпроводить, хотя и с ласковой гримасой. Клара, естественно, упирается.)

Клара (с чрезмерной эмоциональностью).Абсолютизация половых различий – вот что губит всех нас. И вас, Ариэль, тоже. Эта болезнь смертельна по природе своей. Она разрушает узы глубочайшей близости между мужчиной и женщиной. Так в один голос говорили мой отец и Роберт. Умерщвление моей личности было ускорено тем, что из меня делали святую, некую идеальную фигуру. Пассивный сопутствующий образ, далекий и безобидный. Поэтому я, в сущности, не жила. Но чтобы совершенно увериться в моей нежизнеспособности, муж окончательно добил меня своим гением.

Луиза.Да успокойтесь вы! Нельзя же так. Вы не у себя дома, в конце концов! Здесь внимают лишь крикам страсти, от которой только один шаг до смерти. Так же, как от гениальности до безумия.

Луиза.И при всем том она играет быструю часть «Лунной сонаты» явно замедленно. Как, впрочем, и все немцы. (Надкусывает персик, так что сок брызжет.)То ли дело быть певицей. Женщина гораздо сильнее действует на публику, если извлекает музыкальный звук из своего тела, а не из инструментов.

Аэли (ласково).Вы бы не трескали так много, дорогуша!

Луиза.Но, увы, это пышное тело обладает в лучшем случае посредственным голосом (продолжает есть).

Клара (в экзальтации).Мне не дозволялось сочинять музыку. А я очень хотела. Он заставил меня поверить, что в его тени мне и помышлять об этом нечего. Гению не нужна спутница на пути в абстракцию. Женщина – всего лишь подкормка, вроде костной муки. (Она отталкивает свою утешительницу пытающуюся удержать ее, и устремляется к разнеженной парочке – Д'Аннунцию и Марии, те отбиваются.)

Клара (с пафосом).А ты становишься, пожалуй, своевольной, моя малышка! В желаниях неукротимой. Художнику к лицу – смиренность, как любит говорить Роберт. Ведь ему дано то, чего лишены другие люди, а именно – дар одаренности, говорит Роберт. Она уже сейчас играет (с клятвенной торжественностью)небольшие концерты. И я могу свидетельствовать о ее многочисленных пробах в области композиции! Я, ее мать! (Комманданте издает астматический хрип и при этом невольно выпускает из рук Марию, которая по-детски чмокает его прямо в глаза, прижавшись к нему. Аэли оставляет в покое

Клару и бросается к Комманданте, раздвигает ему веки, проверяя рефлексы зрачков, привычным движением наполняет шприц и делает укол. Вскоре Комманданте затихает. Клара, улучив момент, хватает Марию, поднимает барахтающуюся дочку и быстро уносит из комнаты. Луиза тем временем набивает рот всякими лакомствами, выразительно поглядывая на Аэли. Слышно, как за дверью хнычет Мария.

Мария.Дайте же мне посмотреть самолет! Самолетик!

Клара (возвращается, встает на колени перед Комманданте, щупает у него пульс и шепчет как заклинание).Пока вы не отмучились окончательно, прошу вас, Комманданте, окажите финансовую помощь моему мужу, пожалуйста, хотя бы на один год! Будьте милосердны! Моя дочь тоже нуждается в поощрении, вы сами убедились в ее талантах, ее маленькие композиции в основном построены ритмически верно, бас она играет в общем-то грамотно. По крайней мере не удваивает терцию в качестве вводного тона! Разве этого мало? (Как будто речь идет о чем-то жизненно важном.)Я опровергаю слухи о том, что мою маленькую Марию якобы рано лишили детства, засадив за упражнения. Совсем наоборот – ею движет собственное чувство! А это требует значительных денежных затрат.

Комманданте.Чем славится любая страна? Конечно же, своими славными сыновьями!

Клара.Сыновья! Ох, сыновья! Если хотите знать, Габриэль, мои сыновья еще более убоги, чем дочки, Мария – не в счет. Разумеется, они порывались сочинять, касатики. Да куда там. Им это удавалось меньше даже, чем мне. Тень отца нависала над ними, как занесенные для удара клинки. Они были буквально пронизаны метастазами отца, детки мои, клубочки тяжелейших недугов.

(Аэли приводит одну из деревенских шлюх, помогает ей раздеться, знаками просит Клару сесть за рояль и что-нибудь сыграть, но Клара гордо отмахивается. Девица ложится рядом с полу маразматиком.)

Комманданте.Я представляю огромную финансовую и еще более грандиозную духовную силу. Мой престиж высок даже среди сильных мира сего, выше уже некуда.

(Девка целует его, а Луиза, решив, что пришло время эффектно заявить о себе, садится за рояль и играет увертюру к «Сороке-воровке» Россини (как вариант), она то и дело оглядывается, чтобы убедиться в подобающей оценке своего искусства.)

Клара (презрительно).Топорная аппликатура. Слишком вялое запястье. Слабая техника и размытая исполнительская идея. О программе и говорить не стоит.

Комманданте (хватая ртом воздух, обращается к деревенской дурехе).Говорите же! Подтверждайте! Скажите мне, что без меня вам не дожить до света дня, как и мне без вас! Отвечайте! (Аэли знаками заставляет девицу сказать «Да», что та и делает.)Быть может, именно сейчас я сделаю вас матерью одного из великих сыновей, о которых уже говорил. Возможно, сейчас я дам ему жизнь!

Клара.Быть сыном значит идти по стопам отца и тем самым подписать себе смертный приговор. Посмотрели бы вы на трех моих сыновей! Краше в гроб кладут. Окаменелые конечности, скукоженные мозги, кварцевые глаза, увядшие головы, бесхребетность самого жуткого свойства.

Комманданте.А позднее я мог бы дать миру и второго! А там и третьего! Четвертого!

Клара.Мой самый слабоумненький с самого начала тянулся к сочинительству. Он хотел освоить все инструменты, приходилось из рук вырывать арфы, виолончели, контрабасы, тубы и тромбоны. Он присасывался к ним, как улитка. Его ошибка заключалась в убеждении, что быть гениальным значит обязательно перекрывать, превосходить, преодолевать уже существующее. Но гению не надо ничего преодолевать, ведь он может лишь плодить мертворожденных. Все давно уже создано. Только женщине не позволено создавать.

Комманданте (в радостном возбуждении).А жизнь не стоит на месте! Что ты вколола мне на сей раз, Аэли? Феноменал?

(Луиза играет увертюру к «Вильгельму Теллю».)

Клара (истерически).Видит Бог, все уже создано. К чему доказывать свою неповторимость? И однако эти маэстро извергают бесконечные вереницы слов и звуков, чем больше они творят, тем больше скудеют. Пузыри из слов и созвучий!

Комманданте (торжествуя).Вот именно! К делу! Прямо сейчас!

Клара (словно пробудившись, поворачивается к нему, но он ее не замечает).Все проходит, все прах и тлен, и эта мучительная, такая горькая взвинченность последних дней, быть может, пройдет, как проходит все.

(Распахивается дверь, маленькая Мария топает ногой и кричит.)

Мария.Когда же я увижу наконец прелестный самолетик? Сейчас хочу!

(Аэли и горничная уводят Марию, утешая ее обещаниями. Две другие служанки обступили Д'Аннунцио и деревенскую девку и аплодируют им. Эти аплодисменты – магический сигнал для обеих пианисток, он действует на них как павловский рефлекс, обе навостряют уши. Луиза немного приподнимается, отрываясь от табурета. Она кланяется и делает книксен. В этот момент подкравшаяся сзади Клара коварно выхватывает из-под нее табурет и садится на него. Она тут же начинает играть шумановский «Карнавал» (или «Крейслериану»). Чувствуется немецкая школа. Клара не обращает внимания на возмущенную Луизу, которая хочет-таки сесть и плюхается на пол.

С оскорбленным видом Луиза идет к столу и снова начинает что-то жевать, пить шампанское и т. д.)

Клара (элегическим тоном, продолжая играть).Вечно нас окружает назойливая публика, надо укрываться, чтобы быть самими собой. Мы принадлежим всему миру, а мир принадлежит тому, кто им овладеет. Вслед за мужским гением тут же является детский, их уже тем более можно по пальцам пересчитать. Когда-то я была одним из них. Мой отец забросил меня в фортепьянную пустыню. Куда ни глянь – всюду оскаленные клавиатурой пасти. И в этом страшном отшельничестве мне оставалось только одно: изводить себя все более многотрудной игрой. (Резким, неблагозвучным аккордом обрывает игру и закрывает лицо руками. Луиза, быстро настроившись на мирный лад, предлагает ей ломтик дыни.)Мысль об артистической славе как цели жизни быстро захватила меня. Мир становился моей стихией, в противном случае женщина покидает его, не оставив следа. Было время, когда меня даже сравнивали с воздушным существом, маленьким эльфом. (Карлотта, словно помянули именно ее, фуэтирует из-за кулис, выделывает всевозможные фигуры, размахивает руками.)

Карлотта.Если я не ослышалась, тут говорили о сущности искусства. Я тоже причастна искусству и хотела бы высказаться на сей счет!

Луиза.Сколько тысяч сердец млело от счастья, слушая мою игру, а те, кто не попадал на концерты, могли слышать меня по радио.

Карлотта.Я выражаю прелесть искусства исключительно своим телом, при этом могу самым невероятным образом сгибать и скручивать каждый свой миллиметр. Можно сказать, я искусство во плоти. Позвольте выразить это наглядно! (Танцует.)

Луиза.Многие из тех, кто слышал меня по радио, слали письменные отклики.

Карлотта.У меня больше писем от поклонников, чем у вас. Это тысячи балетоманов. Иногда роль замышлялась с расчетом именно на мои данные, на мое тело.

Луиза.А мне тысячекратно посвящали фортепьянные пьесы, созданные для меня персонально. Часто один мой вид доводил какого-нибудь обожателя до экстаза. Стоит только истинному ценителю искусства завидеть меня, как желание тигриной лапой разрывает ему нутро. Луиза! Луиза! Луиза! – кричит он, забыв все на свете.

Карлотта.А каждый из моих балетоманов забывает все слова, кроме одного: Карлотта! Карлотта! Карлотта!

Клара (не слыша их).Знаете, Луиза… какая это мука… когда наделенный творческим даром муж впадает в слабоумие. Вы меня понимаете? Мы приехали сюда, чтобы выдать безумие за гениальность, внушить это Комманданте с его бешеными деньгами… (испуганно умолкает).

Комманданте.И опять я слышу зов женщины. Той самой, узнаю по голосу. (Подползает к Кларе и, обхватив ее за колени, тянет вниз, к себе. Она не может устоять на месте и падает на Д'Аннунцию.)

Аэли (комментируя).Вот-вот. Ни одна женщина не устоит перед ним, и ни одна еще не устояла.

Луиза (хихикая).Он просто ненасытен в желаниях. По неутолимости плоти он сравним разве только с вашим Гете!

Карлотта (упражняясь и посмеиваясь).Однажды, желая поразить меня, он рассказал, как Гете, когда не было под рукой женщины, предпочитал заниматься самоудовлетворением прямо за письменным столом, чтобы быстро настроиться на рабочий лад.

Клара.Что? Наш король поэтов? (Борется с Комманданте.)

Комманданте (задыхаясь).Я абсолютно равноценный ему по качеству царь поэтов. Взгляните же на меня, кьяра, кариссима, взгляните очами любящей женщины! Ну в чем дело? Давайте, смотрите как можно более жадно и повелительно. Словно вздумали завладеть любовным напитком, который должен окончательно приворожить меня к вам.

Клара (отталкивает его и на коленях отползает).Вот как! И вы туда же, в князья поэтов! Ариэль, Габриэль Д'Аннунцио! А наш женский удел – глухие мрачные норы.

Комманданте.Ответьте мне! Скажите мне «Да»!

Клара (насмешливо).И еще нам часто отводится роль пассивных, далеких святых. Я, как уже было сказано, больше сгодилась на роль маленького эльфа, для краткости именуемого ангелочком. Его дело сидеть за роялем и высиживать песни. А касаясь клавиш, он запускает хоровод: образ за образом, картина за картиной, он был старым Лесным царем, нежной Миньоной, непреклонным рыцарем в стальной чешуе, коленопреклоненной монахиней в молитвенном благоговении. Люди же, которые это слушали, доходили до неистовства, будто восторгались певицей, ангелок же сгорал от смущения и снова удалялся восвояси. Вам тоже приходилось временами быть монахиней, дорогая Луиза?

Луиза.Скорее певицей. Лично мне всегда доставалась больше оваций, чем Патти, Мельбе и Малибран, вместе взятым.

Комманданте (сквозь кашель).Но женщина скорее – ничто. Прорва! Она, в сущности, неосязаема. Лучше часами смотреть на чистое пламя, чем растрачивать себя в женщине. Ведь она – безмерная алчность, которую мужчине никогда не утолить. А как следствие – страх! А посему ее надо сделать чем-то нестерпимо гадким, может быть, продуктом разложения, от которого бежишь подальше (громко блюет в таз, проворно подставленный Аэли).Вот опять вырвало. Из отвращения. Иногда женщина – могила, но чаще – нечто вроде кухарки и пожирательницы мяса (снова сдавленно хрипит).

Луиза (поспешая к нему).Мой обожаемый Комманданте! Габриэль! Ариэль! Ариост!

Клара (с гримасой отвращения).Мой отец, рояльщик, о котором я уже не раз говорила, как-то сказал на одной вечеринке, что ему на руку упала нахальная снежинка. И надо же! Этой снежинкой оказалась я! Но человеку, который допускает такие неаппетитные выражения, как «пожирательница мяса», толковать про снежинку бесполезно (вновь играет «Карнавал»).

Комманданте.Великий и неповторимый миг! Не успеет душа приказать, как руки уже норовят хватать. Они упиваются мясом, плотью, которую тянет к себе душа.

Клара.Прекратите же, Габриэль. Скажу только вам, совершенно конфиденциально! С тех пор как Роберт повредился в уме, он только и говорит о своих необыкновенных творениях, но создать уже ничего не может! Этим помешательством, как представляется мне и ему, объясняется тот факт, почему он больше не в состоянии сплетать из звуков тонкие гармонические волокна.

(Луиза, ласково дурачась, кормит Комманданте, воркует и сюсюкает с ним, как с ребенком. Клара с гримасой отвращения играет Шумана.)

Комманданте (приятно пораженной Луизе).Луиза, ma chère! Я только что получил ваше письмо, оно нежно терзает мне сердце. Недоразумение затягивается. Я ждал вас, меж тем как вы ждали меня. Придите же! (Кряхтя, поднимается, поддерживаемый Луизой, она уводит его из комнаты, бросив торжествующий взгляд на Клару, Аэли и продолжающую танцевальные упражнения Карлотту, последний крик уже из-за двери.)Жду! Надеюсь! Желаю!

Аэли (Кларе, сухо).Американское турне, кажется, ей уже гарантировано. (Горничной.)Прибери здесь, пожалуйста!

Клара (удрученно).Аэли, вы должны помочь мне.

Аэли.Разумеется! Но чем?

Клара.Если нам придется съехать отсюда, у меня не хватит денег, чтобы переночевать в дешевом пансионе, я не смогу заплатить за себя, за Роберта, за ребенка и прислугу! Тем более – сейчас, в конце сезона!

Аэли (сочувственно).Неужели у вас так долго не было никаких доходов, милая?

Клара.Вы представить себе не можете, во что обходится психиатрическая лечебница. В конце концов мне пришлось забрать его. Комманданте – наш последний шанс. (Взволнованно.)Как вы думаете, он слышал меня, когда я говорила про снежинку, или нет? Может, сказать ему, что я полудевочка-полудитя.

Аэли.Не впадайте в крайности.

Клара.Я и не думала. Чем-то бестелесным его не проймешь. Или лучше сказать, что женщина – безмолвная затхлая яма?

Аэли.Ну вы уж скажете! Его ведь и так вырвало. Не надо выбирать такие неаппетитные сравнения. Или это типично немецкая черта?

Клара.Немец любит свои экскременты больше, чем кто-либо другой. Загляните хотя бы в типично немецкие клозеты.

Аэли (с симпатией). Я бы посоветовала вам подкупить его наготой, ведь он испытывает особый интерес к вашим физическим данным. Но я уверена, вы ответите на это, что слишком робеете в его присутствии и что стоит вам оторваться от клавиш, как вы становитесь почти безобразной. (Клара в отчаянии бьет себя кулаком по голове.)Да вы посмотрите вокруг! Вы думаете, такой человек соблазнится искусством? ( Указывает на уродство интерьера.)

Клара.Я по-прежнему считаю, что чем дольше я ему противлюсь, а он к этому не привык, тем больше он будет ценить меня.

Аэли.Может, так. А может, и нет. Позавчера он предложил мне в одну из ближайших ночей перепихнуться с ним прямо под вашей дверью, да чтоб непременно со стонами, даже с воплями, чтобы вызвать у вас ревность и в то же время страх, то есть намекнуть вам, что вы ничего для него не значите.

Клара.А если сделать вид, что я собираюсь уехать?

Аэли.Возможно, это подействует, а может, и нет.

Клара.Тогда я как-нибудь за столом непременно (всхлипывая)заведу разговор о муках творчества и томительном ожидании творческих плодов. Я (плачет)помяну о страшных зыбях, постоянно грозивших моему отцу и моему мужу – когда все упиралось в деньги, в это тысячелетнее дерьмо.

Аэли (сочувственно).…в котором вы, однако, отчаянно нуждаетесь сейчас, дружочек. (Пожимая плечами, удаляется и на ходу срывает с куста несколько увядших цветков. Клара, так и не справившись с приступом отчаяния, бессильно опускается на табурет перед роялем и играет несколько тактов из Шумана.)

Клара (серьезно, без тени истерики).Они так долго внушали Роберту, что из его головы извлекаются звуконосные идеи, внушали до тех пор, пока голова не лопнула по всем швам! Эта страшная любовь к отвлеченному! Мертвящая абстракция музыки. А все, что выношено телом, ребенок, например, все это глубоко противно ему. Но вместе с тем он понуждает свою жену рожать, чтобы помешать ее артистическому развитию. Он не желает терпеть рядом с собой никакой конкуренции (играет).Мужское же тело чревато разве что смертельными язвами или гнойниками, которые можно проколоть. У, мозгозавры! Они подтачивают собственные тела! Эта ущербность погубит в конце концов и голову! Они отвергают тело, сбагривают его женщине, и творящая голова разлетается, как разбитая вдребезги. (Она играет Шумана, занавес.)