Текст книги "Полотно темных душ"

Автор книги: Элейн Бергстром

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Глава 15

Иногда ночью, когда луна не была полной, Полотно подчас напоминало о себе тягостным ощущением присутствия, которое повисало над крепостью, словно наблюдая за Стражами, испытывая их и выискивая способы лишить каждого из них собственной воли. Это присутствие никогда не выдавало себя зримым образом или видением, его можно было только время от времени ощущать. Через несколько ночей, после того как Жон покинул крепость, Стражи почувствовали, что и ощущение постороннего присутствия тоже их покинуло. Маттас первым высказал свои подозрения вслух. Он сделал это неохотно и был поражен, когда остальные быстро с ним согласились. Каждый из Стражей заметил, что их бремя значительно полегчало.

– Это мальчишка, – заявил Маттас. – Кто-то обучил его какому-то трюку, при помощи которого он ухитрился вытянуть энергию прямо из ткани Полотна.

В этих его словах были тревога и упрек, адресованный непосредственно Лео, хотя обращался Маттас сразу ко всем Стражам.

– Энергию нельзя украсть так просто, – возразил Лео так мягко, как только умел.

– Все, однако, уверены: что-то изменилось, – заявил Доминик, – и мы должны дознаться, что это такое.

В руках Доминик вертел амулет, и остальные Стражи с опаской на него косились. Они уже догадались, что необходимо проделать.

Этой ночью, пока остальные дожидались снаружи, Гектор и Доминик вместе вошли в часовню: Гектор нес в руках факел, а Доминик сжимал амулет. Остальные Стражи заперли за ними двери и начали тихо молиться о силе, стойкости и успехе, а также о жизни двоих своих собратьев. Доминик намеревался вызвать души Полотна и задать им несколько вопросов. Этот ритуал был подробно записан в истории Ордена. Несмотря на то что этим заклинанием часто пользовались в те дни, когда Орден был могущественен, никто из оставшихся в живых Стражей ни разу не осмелился к нему прибегнуть.

Фактура ткани Полотна постоянно менялась, но черты лиц пойманных им оставались неизменными. Некоторые из пленников Полотна были различимы лучше, некоторые хуже, и Стражи довольно часто видели лицо Вара, которого они между собой прозвали «красным», прочтя завещание Лейт; или саму Лейт с ее развевающимися каштановыми волосами. Несколько оборотней, которые когда-то захватили город, где раньше хранилось Полотно, были так же неразлучны в плену, как и в своей прошлой жизни, и их всегда видели на Полотне вместе.

Более могущественные существа прятались более тщательно. Серебряный лорд, который принес Ордену так много горя, появлялся либо на заднем плане, либо где-нибудь в углу, а подчас его бледное лицо вытягивалось во всю ширину или во всю высоту Полотна, так что разглядеть черты его лица было невозможно. Он прятался лучше всех остальных. Каждое имя, однако, было записано, а Доминик знал все имена наизусть.

Он схватился за один угол Полотна, а Гектор крепко сжал другой. Вместе они натянули Полотно и расправили складки таким образом, что Доминик мог видеть всю ткань. С легким вздохом страха, чувствовать который должен был каждый из братьев Ордена, Доминик начал вызывать души.

Произнеся какое-то имя, Доминик замолкал и ждал результата. Ткань Полотна начинала легко трепетать в их руках, когда названная по имени душа пыталась отозваться.

Доминик произносил имена медленно и громко, всякий раз получая ответ. Наконец он добрался до самого страшного их противника, существа, имени которого никто не произносил вслух с тех самых пор, как был разрушен их замок:

– Моргот!

Никакого ответа, словно Полотно было не Полотном, а простым куском ткани, словно часовня была обычным штабелем кирпича.

– Я приказываю тебе показаться, Моргот!

Гектор испуганно втянул голову в плечи, так как ему показалось, что слово «приказываю» не слишком годилось в данном случае. Он ожидал огненного ливня, удара молнии, направленного из ткани Полотна прямо в амулет Доминика. Именно этого следовало ожидать от Моргота, однако Серебряный лорд ничего такого не предпринял.

Доминик задумался, вдруг имя Моргота было записано неправильно. Тогда он попробовал его в различных вариантах, но так же безрезультатно. После этого он продолжил вызывать души по порядку и, дойдя до конца списка, произнес самое печальное из всех имен:

– Лейт!

Он сказал это ласково и негромко, словно боялся, что пробуждение может причинить ей боль.

Легкий бриз коснулся щеки Гектора, и пламя факела в его руках затрепетало. Когда он повернулся, чтобы отыскать отверстие, из которого на него вдруг пахнуло прохладным воздухом, у него под башмаком вдруг подалась каменная плита пола.

Гектор выпустил край Полотна, вручил факел Доминику и поднял каменную плиту, которая оказалась незакрепленной.

– Откройте двери! – крикнул Доминик остальным монахам, которые с нетерпением ждали снаружи. – Идите сюда, взгляните, что нашел Гектор!

Пето, самый маленький из Стражей, прополз подземным ходом до того места во внутристенном коридоре, откуда он начинался. Лео поспешил в библиотеку и обнаружил незапертую шкатулку, в которой хранился пергамент с письмом Лейт к сыну. Он был уверен, что шкатулка была открыта уже довольно давно, хотя как раз по этому вопросу трудно было сказать что-то определенное.

– Тебе следовало показать ему письмо матери несколько лет назад, – заявил Маттас. – У мальчишки никогда не было призвания, и Полотно не влекло его.

– Разве твоя жизнь в его возрасте была уже определена? – осведомился Доминик.

Маттас нахмурился. Огонь, выжегший его глаза, уничтожил и часть его памяти.

– Я не могу вспомнить, – признался он наконец.

– Зато я помню, – вступил в разговор Гектор. – Я думал, что как только мне удастся сбежать от своего господина, я сразу женюсь и воспитаю не меньше дюжины детей. Вместо этого я оказался здесь и воспитал только одного. Что бы ни натворил Джонатан, он совершил это только по неведению.

– Или под влиянием Полотна, – добавил Маттас.

– По неведению! – настаивал Гектор, пытаясь сдержать свою ярость. Гектор воспитал Джонатана и не собирался позволять никому несправедливо обвинять своего любимца. – Кроме того, мне кажется, что еще не поздно все поправить.

– Существует одна причина, еще более важная, почему нам нужно отыскать Жона как можно скорей, – заявил Лео. – Часовня защищена заклятьем со всех сторон. Если Жону удалось проникнуть в нее, несмотря на заклятье, это означает, что его непременно должно тянуть к Полотну. Иного объяснения я придумать не могу.

– Невероятно, – фыркнул Маттас.

– Лео прав, – поддержал товарища Доминик. – Один из нас должен отыскать Жона и сказать ему правду. Кто пойдет?

Доминик управлял заклятьями, которые удерживали души в плену Полотна. Маттас не мог путешествовать. Пето был еще мал. Слишком явная любовь Гектора к Жону могла помешать ему быть беспристрастным. Лео оказался единственным, кто мог отправиться в путешествие, а его мастерство чародея могло помочь ему защитить себя, если Джонатан окажется слишком опасным.

Горные тропы все обледенели, а ветер дул пронизывающий и холодный. Гектор проводил Лео до половины пути из крепости до Тепеста.

– Не суди Жона чересчур строго, когда отыщешь его, – сказал он на прощанье.

– Я должен найти Андора или Ивара и рассказать им о том, что произошло. Что касается Джонатана… – Лео вздохнул. – Я сделаю все возможное, чтобы привести его обратно.

Подземный тоннель, ведущий в Тепест, мог надежно укрыть Лео от пронизывающего ветра и холода, однако под землей пахло гнилью, словно огромное чудовище заползло в пещеру и издохло. Лео медленно шел по извилистому тоннелю и прислушивался к странным шорохам и возне, которая слышалась отовсюду. Навряд ли летучие мыши, гроздьями свисающие с потолка вместе с клочьями толстой и липкой паутины, в которой шевелились мохнатые пауки, могли производить столько шума.

Запах становился все сильнее, а звуки стали еще громче. Наконец Лео догадался, что это такое.

Гоблины.

Лео довольно долго жил в Тепесте, прежде чем присоединиться к братьям Ордена, и повадки гоблинов были ему хорошо известны. Однако за все те годы, что Лео провел в крепости, никто и никогда не слыхал, чтобы гоблины отважились забраться в эти тоннели. Подземный ход находился уже на территории Марковии, а гоблины смертельно боялись Маркова и его зверолюдей.

Выход из подземелья был только один, и Лео был уверен, что гоблины, несомненно, станут поджидать его именно там. Наверняка они уже услышали его шаги и учуяли запах. Лео зажег второй факел еще до того, как первый догорел, и прижал к бедру лезвие короткого острого меча, который он нес с собой. Огонь факела и тяжесть оружия успокоили его даже сильнее, чем заклинание, которое он начал готовить, продолжая двигаться вперед.

По мере того как Лео приближался к выходу, гоблины отступали перед ним. Он слышал, как они переговариваются между собой на своем грубом языке сразу за границей света факела. Он не мог поэтому определить, сколько будет у него противников, но знал, что их будет достаточно, чтобы наверняка одолеть одинокого путника. Отступить он не мог – любое проявление страха могло вызвать немедленное нападение. Лео плотнее завернулся в плащ и ускорил шаг, бормоча первые строки огненного заклинания.

Выход из пещеры был теперь прямо перед ним. Гоблины сгрудились по сторонам прохода, прячась в тени в устье пещеры, тихонько поскуливая от страха и неуверенности. Теперь Лео мог разглядеть их всех: их было больше тридцати. Эти твари ненавидели дневной свет, но сейчас они скорее склонны были убежать от него, не желая нападать.

Лео приблизился к гоблинам так близко, что от резкого запаха их тел на глазах у него выступили слезы. Осветив их факелом, Лео увидел, что большинство тварей были совсем молодыми и среди них было немало самок с детенышами. Выражение их лиц показалось Лео исполненным страха и неуверенности; так, наверное, выглядели бы и человеческие матери. Всего несколько взрослых самцов сжимали в руках примитивное оружие, однако было непохоже, чтобы они горели желанием нарушить это странное перемирие.

– Позвольте мне пройти, и я не причиню вам вреда! – выкрикнул Лео. Он сомневался, что гоблины понимают слова человеческого языка, однако твари расступились, лишь только он приподнял факелы. Пройдя сквозь толпу тварей, Лео очутился на свежем воздухе, где ярко светило солнце. Спускаясь к реке, он слышал, как гоблины ринулись в глубину тоннеля.

Что-то испугало гоблинов, испугало так сильно, что они не обратили внимания на то, что Лео был один и почти не вооружен. Они так боялись чего-то, что не решились напасть. Лео подумал о том, что окажись на его месте Пето, гоблины испугались бы и его.

Что бы ни испугало гоблинов – оно было здесь, в этой долине. В воздухе витали беспокойство и тревога, сходные с теми, какие ощущались когда-то в крепости. Беспокойство было настолько сильным, что даже теплое солнце, под лучами которого начинал подтаивать снег на южных склонах холмов, не в силах было победить его.

На границе Тепеста тропа огибала небольшую рощу. За рощей сидела у тропы фигура в черном плаще с капюшоном. Когда Лео приблизился, человек встал и откинул капюшон на плечи. Лео увидел знакомую светлую кожу и серебряные волосы.

– Жон! – воскликнул Лео, не сдерживая своей искренней радости, однако остановился, и осторожность его позы была почти равна его радости.

– Я так и думал что они пошлют тебя, – проговорил Джонатан вместо приветствия и прибавил предостерегающим тоном: – Возвращайся в крепость.

– Я должен поговорить с тобой и с Иваром. У меня есть нехорошие новости, но ты – я полагаю – уже все знаешь.

– Я не пропущу тебя. Поворачивай назад, если дорожишь своей жизнью.

– Вот как? – Лео горько улыбнулся. – А ведь я учил тебя, помнишь? Может быть, твое могущество и возросло после занятий с Иваром, но со мной тебе не справиться.

Лео опустил руку в карман, прикоснувшись пальцами к мелкому песку, который он припас именно для этого момента. Проделав это, он прочел простое заклинание, которое непременно должно было усыпить юношу. Заклинание всегда срабатывало, пока Жон был молод, но теперь оно не произвело желаемого действия. Скрывая свою тревогу, Лео стал медленно приближаться к Джонатану, разговаривая с ним тихо и спокойно, словно пытаясь успокоить раненое и испуганное дикое животное.

– Пойдем со мной, – сказал он юноше, – давай вместе придем к Ивару и переговорим с ним.

– Нет!!! – это был вопль отчаяния.

Лео продолжал приближаться. В следующий момент он готов был схватить Жона. Лео был больше и сильнее, и он не сомневался, что, если дело дойдет до физического столкновения, он сумеет одолеть юношу и притащить его к Ивару.

– Мы ни в чем не обвиняем тебя, Жон. Просто мы беспокоимся за тебя. Позволь мне…

Лео почти дотронулся до Джонатана, когда увидел его глаза, в которых горела отчаянная решимость, увидел быстрый жест руки, завершающий огненное заклятье, заготовленное задолго до того, как Лео появился на тропе.

Стена пламени выросла вокруг него, последние слова Лео превратились в крик мучения и боли, который скоро перешел в хрип. Обожженное тело Лео рухнуло на тропу и превратилось в головешки. Жон молча стоял над обугленными останками.

– Лжецы… – прошептал он, и прошлое немедленно ожило в нем, подкатив к горлу тугим комком. Слезы застилали ему глаза, а горе душило его, и он не смог прочесть ни одной из молитв Стражей.

– Пусть светлые силы зари, побеждающей тьму… – Слова молитвы внезапно куда-то пропали, как будто смерть Лео мешала ему припомнить весь текст. – Лжецы, – повторил он, продолжая плакать стоя на коленях.

Когда слезы высохли на его щеках, Жон спрятал поглубже свое горе и, переправившись через реку, направился в Линде. Еще издалека он разглядел Сондру в ее ярком голубом плаще, стоящую у дверей таверны, и прибавил шаг. Завидев его, Сондра выбежала навстречу, схватила его за руку и крепко поцеловала.

– Жон! Я так волновалась!

– Волновалась? Из-за меня? Но почему? – спросил Жон, стараясь, чтобы голос его звучал как можно беззаботнее.

– Столько человек погибло, Жон. Пожалуйста, в следующий раз предупреди меня, когда будешь уходить. Я волнуюсь и ничего не могу с этим поделать!

С этими словами Сондра втащила его в двери, как будто каменные стены гостиницы способны были защитить их от всепроникающего зла.

Он исполнил приказ Моргота. Теперь Сондре ничего не грозит. Все остальное не имеет значения.

* * *

Маэв стояла у окна собственного дома и смотрела, как туман поднимается над нагретыми солнцем холмами. Вечерело. Над Линде сгущались сумерки.

Она часто мечтала о том, как бы вырваться из-под власти трех ведьм, перестать служить им, но ни разу она еще не осмеливалась испытать на себе силу их проклятья. Моргот обещал ей, что после следующего полнолуния, когда его легионы будут освобождены из плена Полотна, он уничтожит колдуний и их проклятье, которое они наложили на Маэв.

Так же как и она сама, Моргот был красив, но исполнен тщеславия, и многие их цели совпадали. В их душах было так много общего, что Маэв рискнула начать служить Морготу по своей собственной воле.

Уже почти совсем стемнело, и Маэв с минуты на минуту ждала, когда появится ее стая. Быстро раздевшись, она преобразилась в лисицу. Первым прибежал Ласос – один из последних ее любовников, новый член стаи. За ним из темноты возникли Марк и один из старейшин села – Зеполи. Даже в обличье волков все трое были столь неуверены в своих действиях, столь очевидно растеряны и сбиты с толку тем, что им приходилось служить новому господину, что Маэв захотелось вышучивать и дразнить их. После того как ей удалось заманить Фиана в ловушку трех ведьм, он на протяжении нескольких месяцев служил для них источником самых извращенных наслаждений, и ведьмы в конце концов потребовали от Маэв, чтобы следующие жертвы, которых она приведет к ним, обладали способностью к ликантропическим изменениям, в процессе которых истерзанная плоть жертвы могла бы самоизлечиваться. Если бы Моргот не появился в их краях, Марк и Ласос уже весной оказались бы в пыточной машине колдуний и их медленная смерть растянулась бы на все лето, так что оба были бы мертвы еще до того, как с деревьев упали первые листья.

На всякий случай Маэв подождала еще немного, но Андор так и не присоединился к ним. Она не жалела об этом. Он не подчинялся ей, а его отсутствие в гостинице этой ночью наверняка будет замечено.

Маэв вывела стаю в лес за пределами поселка.

Этой ночью они поохотились всласть, в клочья разорвав небольшую стаю гоблинов, которая еще не успела убраться из этих краев. Затем стая беззвучно промчалась по поселку, мимо домов с наглухо закрытыми ставнями, мимо гостиницы, мимо пустых хижин, направляясь к дому, в котором некая семья довольно опрометчиво решила поселиться на самой окраине Линде.

Тяжелые волчьи тела с силой ударяли в дверь дома. Женщина вооружилась пучками пылающей лучины, мужчина схватил серебряный кинжал и короткий меч, который он купил много лет назад у рыжеволосого чужеземца.

Между тем снаружи сильные человеческие руки, покрытые жесткой волчьей шерстью, забросили лисицу на крышу. Маэв без труда справилась с запором ставней на окнах второго этажа и проникла в дом.

Маленький ребенок спокойно спал в резной кроватке, укрытый одеялом, на котором был вышит такой же узор из ягод и листьев, какой украшал сломанные ставни. Рядом с кроваткой лежала девочка постарше, сестра малыша. Ни один из них не пошевелился, не проснулся даже тогда, когда Маэв с треском выломала ставни и в комнату ворвались клубы холодного воздуха и серебристый светящийся туман.

Маэв вынула дитя из кроватки и подняла его над головой так, что серебристый туман окутал его. Кончиками пальцев она ощутила леденящий холод, высасывающий жизнь из маленького тельца. Когда все было кончено, Маэв выбросила тело в окно, где ждала подачки голодная стая. Рычание волков, передравшихся из-за добычи, разбудило девочку. Она села на кровати, прижав к груди колени и отодвигаясь все дальше, по мере того как лисица-оборотень приближалась к ней. «Красивый ребенок», – подумала Маэв, разглядывая соломенные мягкие волосы и тонкие, но уже округлившиеся руки. Девчонка была юна, такую легко заставить забыть прошлое, легко научить чему угодно.

Человеческие руки Маэв вцепились в запястья девочки. Приблизившись к ней вплотную, Маэв закрыла ее своим телом и спросила у Моргота, который серебристым туманом мерцал у окна:

– Можно мне оставить ее себе?

В ответ из тумана высунулось тонкое, длинное щупальце, которое, слегка извиваясь, прикоснулось ко лбу девочки. Маэв почувствовала, как тело девочки затрепетало.

Дверь в спальню с треском распахнулась. С яростным воплем отец девочки ринулся на Маэв и вонзил серебряный кинжал глубоко в ее плечо. Все еще держа девочку за руки, Маэв извернулась и укусила мужчину за запястье, заставив его выпустить рукоять кинжала. Громко визжа от боли, которую причинило ей серебряное лезвие, Маэв выдернула кинжал из раны и бросила на пол.

– Мама! – громко крикнула девочка, обращаясь к замершей на пороге комнаты женщине. С низким рычанием Маэв развернулась и, перехватив девочку поудобнее, выпрыгнула вместе с ней в окно.

Ее стая едва насытилась телом ребенка, которого было, конечно, недостаточно, чтобы накормить трех огромных волков, однако все они подчинились Маэв, окружив девочку плотным кольцом и хватая ее зубами за лодыжки всякий раз, когда девочка порывалась бежать. Плач ее превратился в непрерывный крик ужаса.

В следующую минуту двери дома открылись и мать девочки выбежала на улицу с пучком пылающих лучин в одной руке и с мечом мужа в другой. У меча была серебряная рукоять. Размахивая перед собой своим факелом, она врезалась в самую середину стаи и, не давая волкам приблизиться, стала оттеснять девочку к дверям дома.

Полосы гибкого тумана закружились вокруг женщины. Каким бы прозрачным ни казался этот туман, у него достало сил вырвать из рук женщины сначала факел, а потом и меч, так что она осталась без защиты. Женщина в отчаянье прижимала к себе дочь, а волки приближались, окружая их. Вот туман коснулся лба женщины, заклубился сильнее, высасывая жизнь из теплого тела, чтобы потом оборотни могли сорвать мясо с ее костей. Когда мать упала, девочка внезапно подхватила факел и, хлестнув весело вспыхнувшим пламенем по морде ближайшего к ней волка, со всех ног бросилась в дом.

Волки, занявшись упавшим телом, не обратили на ее бегство никакого внимания, и Маэв захлопнула за беглянкой дверь дома. Толпа мужчин, размахивая факелами, уже бежала по направлению к дому от гостиницы. Все они громко кричали, отвечая на испуганные вопли девочки. Волки бросили добычу и испуганно потрусили в лес.

Туман задержался еще на некоторое время. Поднявшись вверх, он едва заметным облаком опустился над головами толпы, прикасаясь к их страху и ужасу и усиливая эти чувства. Затем он растаял в темноте между деревьями.

Снег вокруг домика был истоптан и залит кровью. Осматривая тело женщины, жители Линде заметили, что на ее ранах уже успели образоваться кристаллы льда. Ее слезы застыли на щеках маленькими ледышками, а широко раскрытые глаза замерзли. Такую странную смерть в селе видели уже не в первый раз, однако впервые у них были свидетели.

В самом домике широкая кровавая полоса отмечала путь мужчины, который ухитрился спуститься по лестнице из детской спальни наверху. Под его прокушенным запястьем уже натекла большая лужа крови. Укус был таким глубоким и сильным, что из рассеченной плоти торчала сломанная кость. Мужчина был смертельно бледен от потери крови и от пережитого потрясения, но сознания он не потерял и даже пытался приподняться.

Кто-то из мужчин оторвал девочку от тела отца, чтобы деревенский лекарь мог заняться раной. Увидев, насколько глубоким был укус, лекарь только спросил:

– Кези, что это было?

– Кто-то, кто был одет в серебристый мех и серебряный туман, – ответила девочка за отца.

– Волки, – пояснил Кези. Лекарь торопливо вытер кровь со своих рук и отпрянул.

– Я могу сделать для тебя только одно, – сказал он, подбирая с пола серебряный кинжал.

– Отведите ребенка в гостиницу. Негоже ей это видеть, – подсказал кто-то.

Голос прозвучал спокойно, но именно он вновь разбудил страх.

– Нет! – закричала девочка. – Я хочу остаться с папой!

Ивару случалось видеть испуганную толпу, и он знал, на что она способна. Они готовы были убить Кези прежде, чем он сможет рассказать им подробности нападения, словно в незнании была какая-то защита. Всю свою жизнь Ивар тщательно скрывал свою силу, однако, как он нередко говорил Жону, могущество волшебника во многом зависело от того, насколько хорошо он знает, когда можно продемонстрировать свои возможности.

– Волчья ягода должна помочь, – начал он с осторожностью.

– Укус слишком глубок, – возразил ему лекарь.

– Проклятье можно отвести, – настаивал Ивар. – Мне случалось видеть такие вещи.

– Отвести проклятье? Кто знает, как это делается?

Ивар глубоко вдохнул воздух, в последний раз взвесил все последствия своего решения и сказал:

– Я знаю.

Лишь только были произнесены эти два негромких слова, как человек, который работал в давильне, готовил самых вкусных жареных перепелов и играл в кости лучше всех в Линде, оказался чем-то гораздо большим, чем сосед и товарищ, на которого можно положиться. Его голос, поза и уверенность на лице внушили всем внезапное глубокое уважение. Ужасы последних дней заставили даже самых скептично настроенных жителей Линде поверить в его силу.

– Отнесите Кези в гостиницу, – распорядился Ивар и вышел наружу.

У самых дверей его поджидал Андор. Ссутулившись, он глубоко задумался, созерцая залитый кровью снег.

– Как ты думаешь, нападут ли оборотни снова? – спросил Ивар таким тихим голосом, что только Андор мог его слышать.

Андор покачал головой.

– Они ушли, – сказал он.

– Те, кто не хочет идти в гостиницу, пусть отправляются домой! – громко крикнул Ивар в толпу.

Кези громко стонал от боли, пока его поднимали с пола и несли по улицам Линде в гостиницу. В гостинице, пока лекарь промывал рану и накладывал шину, Ивар приготовил вино и компресс из волчьих ягод.

– Найди Джонатана, – шепнул Ивар Андору, накладывая компресс на рану. – Мне понадобится его помощь.

Андор направился к двери, но у порога заколебался, ожидая, пока Ивар закончит. Когда повязка была наложена, он сделал другу знак выйти вместе с ним.

– Почему ты никогда не пытался снять проклятье с меня? – с горечью в голосе шепнул он.

– Потому что это не в моей власти. Я не могу снять его ни с тебя, ни с этого бедняги. Просто Кези – хороший человек, которому еще надо вырастить дочь. Я дам ему возможность выбора, какую я дал тебе, – и буду надеяться, что у него окажется такое же самообладание, как у тебя.

– Тогда зачем тебе Жон? Ивар кривовато улыбнулся.

– Люди испуганы, они готовы пролить кровь. Они ни за что не поверят в то, что Кези излечился, если мы не устроим внушительного представления.

Ивар слышал, как Андор поднимается по лестнице на второй этаж, слышал, как он ходит там из комнаты в комнату, в которых Жон имел обыкновение прятаться, когда сборище в гостинице становилось особенно шумным.

В кухню вошла Сондра.

– Ты не видела Джонатана? – спросил ее Ивар.

– Он спустился в пещеру, – ответила Сондра, – я только что сказала об этом Андору.

Андору не пришлось спускаться вниз. Долгая ночь уже отняла у Ивара немало сил, а Андор и Жон скорее мешали бы ему, чем помогали. Когда Ивар спустился в пещеру, Жона там не оказалось.

Открыв свою книгу заклинаний, Ивар освежил в памяти заклинание, исполнить которое был в состоянии самый глупый ученик мага. Он надеялся подыскать что-нибудь более эффектное, однако цветные светящиеся шары, которые поплывут в воздухе, а также пламя, которое должно обвиться вокруг раны на запястье Кези, наверняка произведут достаточное впечатление, создав иллюзию того, что проклятье удалось отвести.

Через некоторое время, когда «исцеленный» Кези провалился в глубокий сон, Ивар снова спустился в свою пещеру и стал ждать Жона. События последних часов измотали его до такой степени, что, несмотря на свое твердое намерение дождаться юношу, Ивар уснул. Было почти утро, когда юноша прошел мимо него, но Ивар не проснулся.

С первыми лучами солнца, так рано, что даже Дирка еще не спустилась в кухню, Ивар упаковал свои волшебные книги в холщовый мешок, забрал из пещеры свой посох и отправился в крепость. Он подозревал, что Стражи в состоянии ответить на многие из его вопросов, касающиеся всех случаев странной смерти, произошедших в поселке за последнее время.

* * *

Пока Ивар врачевал Кези, Маэв отпустила свою стаю и прихрамывая поспешила домой. К тому времени, когда она оказалась на крыльце своего дома, рана начала болеть совершенно невыносимо. Войдя в дом и вернув себе человеческий облик, Маэв зажгла лампу и приготовила таз с горячей водой и миску с чудесным жидким мылом. Устанавливая воду на табурете неподалеку от трельяжа, Маэв случайно увидела в зеркале свое отражение. Руки у нее затряслись так сильно, что, опуская таз с водой на табурет, она расплескала чуть ли не половину.

Кинжал был серебряным – это Маэв поняла по боли в ране, однако никакое серебро не могло причинить ей такого ущерба. Когда Маэв отмыла засохшую на плече кровь, она увидела рядом с глубоким разрезом белые волдыри и болезненную желтую кожу вокруг них. Не раздумывая, Маэв откинула с лица свои густые волосы. На лбу тоже появились три белесоватых фурункула. На руках, в тех местах, где серебро прикасалось к ее коже, краснели ожоги, а рядом с ними – все те же белые волдыри.

Летиция, морская ведьма, когда-то наложила на нее это заклятье. Если Маэв не станет служить трем колдуньям, она сама станет такой же, как они.

Маэв снова превратилась в лисицу. В этом облике у нее была, по крайней мере, одна рана – рана, нанесенная кинжалом, но не было ни язв, ни фурункулов. Затем, снова превратившись в человека, Маэв посмотрела на свое отражение в зеркале и вскрикнула. Ее громкий и протяжный вопль услышали даже в домах в центре поселка, и некоторые из жителей Линде начали горячо молиться за спасение жизни того, кого, как им показалось, снова терзают волки. Язвы распространялись буквально на глазах, а желтая больная кожа покрывала большую часть ее лба.

Маэв побежала, сначала на двух ногах, потом – на четырех лапах. До восхода солнца оставалось несколько часов, больше чем достаточно для того, чтобы Моргот использовал свою силу и снял проклятье.

У входа в пещеру Моргота Маэв задержалась и прислушалась. Услыхав мелодичный голос Джонатана, Маэв тихонько выругалась. Если бы не отчаяние, она дождалась бы, пока юноша не уйдет, чтобы разговаривать с Морготом один на один.

Какую победу она могла бы одержать! Юноша был столь силен, что мог бы бросить вызов самим колдуньям и победить их. А теперь Маэв служит его отцу и заискивает перед сыном. До настоящего момента ей удавалось избегать Джонатана, и, входя в пещеру, она надеялась, что он позабыл ее насмешки. Кроме того, они теперь стали союзниками.

В глубине пещеры она увидела Джонатана, сидевшего скрестив ноги на краю бассейна. Тяжелая толстая книга в золотом переплете лежала у него на коленях, а на лбу появились сосредоточенные морщины. Губы и пальцы Жона медленно шевелились, словно у музыканта, пытающегося выучить особенно сложный пассаж.

Маэв опустилась на пол и, спрятав лисью морду между передними лапами, некоторое время смотрела, как между пальцами Жона проскакивают маленькие искры. Жон выглядел разочарованным результатом своих усилий. Будь Маэв в человеческом обличье, ей, наверное, не удалось бы сдержать едкого смешка.

– В свое время придет и умение, – раздался голос Моргота. Он донесся откуда-то из темноты в дальнем конце пещеры. Маэв встала и пошла на голос.

– Маленькая лисичка, – довольно прошептал Моргот, кладя ей на шею руку и пропуская между пальцами мягкий серебристый мех. – Женщина…

Маэв стала изменяться, пытаясь, однако, сопротивляться приказанию, так что Моргот вынужден был повторить его еще раз. Вернувшись в человеческий облик, Маэв встала перед ним на колени, опустив лицо вниз и упираясь руками в каменный пол. Светящиеся шары подплыли к ней совсем близко, заливая ее тело желтым и розовым светом. Маэв оттолкнула один шар, он обжег ей руку, но не сдвинулся с места.

– Помоги мне, – умоляюще прошептала Маэв, но не получила никакого ответа. – Помоги! – повторила она и заглянула в его лицо. Мутные, желтоватые слезы выкатились из ее лиловых глаз и покатились по щекам.

– Это сделали ведьмы? – спросил Моргот, так пристально разглядывая ее язвы и нарывы, словно он находил их прекрасными.