Текст книги "Мизгирь (СИ)"

Автор книги: Елена Воздвиженская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Нет, – ответила я, – Просто я начала засыпать. Видимо, от вашего успокоительного чая.

– Нога не беспокоит вас больше? – кивнула дама на мою лодыжку.

– Нет, спасибо, – я замялась, – Эммочка вылечила её. Кажется.

– Да, – улыбнулась дама, – Она может.

– Я вообще уже ничего не понимаю, – призналась я, – За сегодняшний день я уже столько раз меняла мнение о том, кто вы и зачем я здесь, что у меня даже нет больше вариантов.

– Может я просто расскажу тебе всё до конца? – предложила старушка, – Ведь мы так и не закончили наш разговор днём.

– Хорошо, – согласилась я.

И дама, усевшись в кресло, вздохнула и продолжила рассказ.

Глава 5

– Когда цыганка закончила говорить, я увидела, что позади неё стоит наша мама. Я страшно испугалась, что мне сейчас влетит за то, что я снова впустила в дом чужого человека. Но мама стояла молча и широко распахнутыми глазами глядела на цыганку.

– Мама, – робко спросила я, – Ты так рано вернулась…

– Мне разрешили уйти с работы пораньше, – ответила мама, не глядя в мою сторону. Взгляд её был прикован к цыганке. Та же в свою очередь повернулась к маме и смотрела на неё без тени смущения.

– Для чего вы приходите в наш дом? – шёпотом спросила мама, – Зачем вы морочите голову моей девочке? Вам доставляет удовольствие смеяться над нашим горем?

– Отнюдь, – ответила цыганка, – И я приходила в ваш дом ещё до того, как случилось это горе. Вы могли бы предотвратить беду, если бы послушались моего совета – убрать зеркало и не снимать платок. Я просто изгнала бы сейчас мулло, отправила бы его в мир мёртвых, потому что он был бы слаб, а я напротив – набралась силы и мудрости от бабушки за этот год. Но вы решили по-своему, вы не поверили дочке, сорвали платок, оставили зеркало в доме на видном месте. И случилось то, что должно было случиться. Мулло набрался сил настолько, что затянул Эмму в зеркало, на ту сторону. Он жил в её теле всё это время, а ваша настоящая девочка была там – в зазеркалье. Но сегодня я выгнала его из тела Эммочки, вернув его в зеркало, и завершила бы сеанс, но мне не хватило сил, поскольку за этот год в теле Эммы, мулло стал очень сильным, он питался ею. Мулло обвёл меня вокруг пальца, разбил зеркало, чтобы я не добралась до него. Но одно утешает – доступа к Эмме он больше не имеет. Прошу вас, поверьте уже мне на этот раз. Не выбрасывайте зеркало, быть может я найду способ разорвать эту связь, чтобы он не смог забрать Эмму к себе после окончания её земной жизни.

– Но вы сказали только что, что способ есть, – не моргая посмотрела мама в глаза цыганки, – Когда я вошла в дом, я всё слышала. Вы сказали, что он не заберёт Эмму, если найдётся другая жертва.

– Да, – кивнула цыганка, – Но это страшный способ, и я не советую вам думать о нём. Нельзя построить счастье на несчастье другого. Мы найдём способ помочь Эмме, я уверена. Просто поверьте мне, и живите, как жили. А я ещё вернусь однажды.

И она ушла.

Потекли дни. Я и брат учились в школе, мама работала. Эммочка изменилась с того дня, повеселела, мы начали узнавать в ней прежнюю сестрёнку – озорницу и проказницу. Но всё же она не стала такой, какой была раньше – её развитие будто остановилось на пяти годах. Прошёл ещё год, мне исполнилось уже одиннадцать лет. А в одно утро мы, проснувшись, не нашли мамы. На столе лежала записка, придавленная сахарницей.

«Дорогие мои детки, я вас очень люблю, простите меня, если была для вас плохой матерью, простите, что не уберегла Эммочку. Люди позаботятся о вас. А я должна позаботиться об Эмме. Я не могу допустить, чтобы она попала после кончины к этой твари. И не могу ждать, ведь порой смерть забирает и совсем юных, и кто знает, сколько отмерено нашей Эмме. Я ухожу на ту сторону зеркала. Если утром вы найдёте эту записку, значит у меня всё получилось. Прощайте, мои дорогие. Люблю вас. Мама»

Дама тяжело вздохнула и, достав из кармашка кружевной платочек, промокнула глаза:

– Мне до сих пор тяжело вспоминать то утро. Брат и Эмма стояли возле меня, ничего не понимая, а я не знала, что мне им сказать. Что у нас больше нет матери? Много эмоций бушевало во мне, тут была и злость на маму, за то, что она так поступила с нами, и обида, и бессилие, и страх перед неизвестностью, и понимание того, насколько же велика материнская любовь.

– Что с нами будет теперь? – думала я.

Я смотрела на братишку и сестрёнку, и понимала, что прежняя наша жизнь окончена. Я спрятала записку и велела братишке никому не рассказывать о ней, иначе нам всем будет плохо, все будут говорить, что наша мать сумасшедшая, вот в кого Эммочка, теперь всё понятно, и эти двое наверняка такие же. Нет, я не хотела, чтобы на нашу семью повесили такое клеймо. Я отправила братишку с Эммой во двор погулять, а сама пошла в чулан, туда, где стояло проклятое зеркало. На полу возле него я увидела мамины туфли. Я долго стояла перед ним, всматриваясь в отражение, но ничего не нашла в его глубине. Быть может мулло, забрав себе маму, успокоился теперь? Я не знала ответа. Зеркало было треснутым снизу доверху. Я вновь занавесила его покрывалом и вышла из чулана.

О том, что исчезла мама, дали знать нашему отцу. Кругом была суета. Приходили из милиции и органов опеки, приходили соседи и мамины сослуживцы. Пришёл и папа с новой своей женой. Она прошлась по комнатам, осмотрелась, было видно, что она удивлена нашей обстановкой, видимо, ожидала иного. А жили мы, надо сказать, хорошо. Мама наша была выдумщица и искусница, любила старинные романы, да что говорить, ты и сама всё видишь, деточка!

Дама повела рукой.

– Вся эта мебель осталась ещё от наших родителей. Отец делал её своими руками. Искусный он был мастер по дереву. Поменялись лишь мелочи и обои со шторами, в остальном всё так, как и было при матери. Двор, так же, как и сейчас, утопал в цветах. Повсюду царил порядок и уют. Так вот, жена нашего отца очень удивилась, и видно было, что ей приглянулся наш домик. Глаза её жадно загорелись. Я пыталась успокоить Эммочку, которая плакала и спрашивала, почему уже второй день нет нашей мамы, и что она хочет к маме. Новая жена отца брезгливо глянула на нас, нахмурила брови и поманила папу на кухню. Я слышала, как она яростным шёпотом принялась ему доказывать, что нас надо сдать в детский дом, что ещё двоих она может быть и взяла бы в семью, но эту, тут женщина сделала ударение, видимо имея в виду нашу Эммочку – эту я не собираюсь тащить к себе.

– Как себя будет чувствовать наш Сёмочка? Нет уж, дурочку я не возьму.

Я почувствовала, как при этих словах мои щёки вспыхнули, и внутри стала нарастать ярость. Как она посмела, эта крашеная лахудра, так называть нашу сестрёнку?! Да я и сама бы никогда не пошла жить к ним с отцом, потому что мы там были не нужны. Папа задумчиво кивал и даже не возражал этой женщине. Предатель… Маму нашу объявили без вести пропавшей. Долго искали её да так и не нашли. Я-то знала, где она, да молчала. Иначе упекли бы меня, куда следует, а у меня были Эммочка и братишка, которым я теперь была и за мать и за отца. Так мы все трое оказались в детском доме. Поначалу Эммочку не хотели брать туда, а хотели отправить в специальный интернат, но я не дала. Я так умоляла директора Марию Ивановну оставить Эммочку с нами, обещала, что буду водиться с ней сама, что она не выдержала и позволила. Она вообще была очень удивительная, добрая женщина. Благодаря ей мы не озлобились и стали людьми. Она многим заменила мать и отца. Светлый была человек.

А потом и начались все эти чудеса с Эммочкой. У нас был мальчик, который очень сильно хромал с рождения, плохо ходил, почти всегда сидел на месте. И вот Эммочка стала его «лечить», вроде того, как дети в доктора играют. Накроет его ножки своим подолом и шепчет что-то, гладит. Никто значения не придавал, ну играют и играют. А в один день мальчик тот и перестал хромать. Заметила это старая наша нянечка. Мальчика тут же начали таскать по врачам, все дивились и утверждали, что этого просто не может быть, потому что у него была какая-то врождённая деформация костей. А мальчик лишь счастливо улыбался и бегал в догонялки вместе с Эммочкой. Потом произошло чудо с дочкой нашей воспитательницы. Дочка у неё сильно заболела. Кровь у неё испортилась, врачи сказали – не жилец. Воспитательница от отчаяния была сама не своя. Шутка ли, единственный поздний ребёнок. И тут кто-то шепнул ей про Эммочку, мол, попробуй. Всё равно хуже уже не будет, а вдруг. И вот нас с Эммочкой стали возить на детдомовской машине домой к той воспитательнице. Эммочка садилась у кроватки девочки, накрывала её своим фартучком и принималась петь, такую песню, как колыбельную, что-то вроде того. И произошло невероятное – девочка пошла на поправку. Она запросила каши с молоком и блинов. Затем, спустя время, стала подниматься к нашему приезду и радостно встречать нас у порога. А после и совсем поправилась. Врачи разводили руками и говорили, что произошла ошибка в анализах, иначе не может быть. Потом и пошло-поехало. Хоть я и просила не рассказывать о нашей Эммочке, но сарафанное радио работало. И всегда для Эммы находилась «работа». Конечно же, всё это делалось тихо, в то время за такие дела могли и преследовать. Но я поняла, что Эммочка не простая девочка. Откуда в ней это появилось, я не знаю. То ли после того, как она побывала в зазеркалье, то ли потому как раз и обратил на неё внимание мулло, что она была особенной, то ли цыганка передала что-то от своих способностей и ей, я не знаю. Но Эммочка могла лечить людей. Когда мне исполнилось восемнадцать, я вышла из детского дома и вернулась в родной дом. Спасибо отцу хоть за это, не поселился тут с новой женой, хотя она этого очень желала, а сохранил дом к нашему выпуску. В остальном же он ничем нам не помогал и не участвовал в нашей жизни. Я устроилась на работу, а потом забрала и Эммочку с братом домой.

Шли годы. Брат женился и завёл семью. А я так и осталась при Эммочке, хотя в молодости я была недурна собой и женихи ко мне сватались. Да только ни один из них не любил меня по-настоящему. Все только на лицо глядели, а не в душу.

– Как вы это узнали? – спросила я даму.

– Да так, что каждому из них ставила я непременное условие, что пойду за него только вместе с Эммочкой, не оставлю сестрёнку. Тут же всех женихов сдувало, как ветром. Так и не прошёл ни один из них мою проверку. Вот и остались мы жить вместе с Эммой в родительском доме. Но я не жалуюсь, жизнь мы прожили долгую и хорошую. Эммочка не доставляла мне особых хлопот. Даже кормила нас, когда раньше люди к ней шли за утешением и исцелением. Приносили нам продукты, потому что брать деньги я отказывалась категорически. Так и жизнь прошла, деточка.

Дама вздохнула и посмотрела на свои руки, сложенные на коленях. А мне вдруг невыносимо жаль стало этих двух старушек с такой трудной судьбой, как же немилостива была к ним фортуна и насколько же они были добры, что всё вынесли, не сломались и к концу жизни оставались людьми. Даже Эммочка. Теперь я смотрела на неё совсем другими глазами. Большой ребёнок, дитя, навеки запертое в теле взрослого. О чём думала она? Что было в её голове? Осознавала ли она своё положение и те жертвы, которые были принесены ради неё? Ведь не только мать, но и сестра положила свою жизнь на алтарь ради неё.

– Что ж, давай спать, деточка, – сказала мне дама, – Я надеюсь ты ответишь мне завтра положительно на мою просьбу побыть няней для Эммочки, ведь ты всё равно не сможешь пока что выйти. Эммочка не зря тебя сюда привела. К тому же я отблагодарю тебя.

Дама встала и достала из шкатулки на полке камина несколько крупных купюр, которые превышали обычную зарплату няни раз в пять.

– Да что вы? Не надо столько! – отмахнулась я, – Это очень много.

– Деньги – это далеко не самое ценное в этом мире, – ответила дама.

– А вот это, – дама достала из шкатулки кулон на цепочке, выполненный в форме стеклянного шарика сиреневого цвета, – Это будет тебе особый подарок на память от Эммочки. И возражений я не приму. Это непростой кулон. Он будет помогать тебе.

– Спасибо вам, – ответила я.

– Не за что, а теперь давай-ка спать. Рано утром я уеду.

Так я осталась в доме с Эммочкой. Дама уехала рано утром. На кухне я нашла множество продуктов в шкафах, так что проблем с едой у нас не было. Я быстро освоилась в доме и мне было здесь даже уютно. Каждое утро я находила на крыльце свежий хлеб и молоко, но ни разу, сколько я не пыталась, мне не удалось подкараулить того, кто это всё приносил. Эммочка и правда не доставляла мне особых хлопот, даже наоборот, мы часто болтали с ней. Она была маленьким ребёнком в старом теле. Удивительной девочкой в теле старушки. За пределы двора мне так и не удалось выйти, хотя я пробовала каждый день. Уже не для того, чтобы сбежать, но ради интереса. Дом меня по-прежнему не отпускал. В принципе всё было хорошо, лишь одно тревожило меня, то, что ни Данил, ни мои близкие не знали, где я нахожусь.

– Ну ничего, думала я, ещё немного и я поеду домой, дамы нет уже почти месяц. Должна же она вернуться в скором времени.

Глава 6

В ту ночь я проснулась от запаха дыма. Всю комнату заволокло плотной пеленой.

– Господи, – перепугалась я, – Откуда дым? Мы что горим?

Я вскочила с кровати, голова гудела и кружилась, было трудно дышать. Я на ощупь вышла в коридор и сердце моё ухнуло – всё было объято пламенем. Куда бежать? На окнах решётки. И я даже не могу выйти со двора, дом меня не отпустит! Но как же Эммочка?

– Эмма! – закричала я во весь голос, и тут же закашлялась, подавившись густым дымом.

Я накинула на голову одеяло и поспешила к выходу. Мне это удалось. Выбежав в сени, я толкнула дверь и просто упала на траву.

– Надо спасать Эммочку! – стучала в голове одна мысль. Я подбежала к её окну и попыталась сорвать решётку. Внизу валялся камень, я подняла его и принялась колотить им, что есть мочи по металлу, но решётка не поддавалась.

– Надо звать на помощь, – подумала я, – Я сейчас потеряю сознание, голова едет, я не смогу вынести Эмму, даже если войду обратно в дом, там кругом пламя.

Я подбежала к воротам и с силой толкнула их, не ожидая что они откроются, и понимая, что мы скорее всего так и сгинем с Эммочкой обе в этом огне. Но тут произошло невероятное – ворота распахнулись, и я полетела кувырком наружу, расцарапав колени и локти. Сознание покидало меня.

– Надо добраться до соседей и вызвать пожарных, – было последнее, что промелькнуло в моей голове, и я рухнула на землю.

***

– Девушка! Девушка! Что с вами? Вам плохо?

Я открыла глаза. Надо мной склонилось лицо дедушки с белой бородой. Ничего не понимая, я села и огляделась. Я находилась на обочине дороге. Кругом было светло… Светло?! На дворе был день! Значит, я пролежала так всю ночь?! А что же с Эммой?

– Вам плохо? Может быть вызвать скорую? – продолжал спрашивать меня старичок, – Я тут шёл в магазин, вижу девушка лежит. Как вы здесь оказались?

– Я, – разлепила я пересохшие губы, голова моя страшно гудела, – Я работаю няней у Эммочки, вот в этом доме.

Я махнула рукой, показывая за свою спину. Эммочка! Где она? Удалось ли потушить пожар? Я боялась спросить об этом и оглянуться назад. Страшные мысли лезли в голову.

– Девонька, да ты что? Ты в себе ли? Какой ещё няней? Тут уж лет двадцать как никто не живёт.

– Что? – обомлела я.

– Да ты сама погляди.

Я обернулась. На том месте, где стоял домик, утопающий в зелени и цветах, рос Иван-чай и заросли лопухов и полыни. В их густых дебрях я разглядела чёрный разрушенный фундамент и остатки печной трубы.

– Тут и правда стоял дом двадцать лет назад, – сказал мне старичок, – Жили тут две сестры – Эмма и Жанна. Эммочка-то не в себе немного была. Но они славные были. Народ к ним приходил. Эммочка умела что-то. Людей лечила. А после случился у них пожар, неисправность какая-то, и обе они в том пожаре и погибли. Вот так, милая. Так тебе что, вызвать скорую-то? А ты им родственница, поди?

Я помотала головой, не в силах произнести ни слова. Я пребывала в прострации, мне казалось я сошла с ума. Я целый месяц жила в доме, которого нет? И беседовала с умершими двадцать лет назад старушками?!

– Простите, у меня просто голова закружилась, – ответила я старичку, – Видно солнце.

– Да, жарко нынче, – ответил старичок, – А куда вы шли-то?

– Да я вон в тот дом, – я махнула рукой куда-то вправо, – Я уже хорошо себя чувствую, спасибо вам, я пойду.

– Вот тут сумочка твоя рядом лежала, так я её взял, чтобы никто не украл – на-ко держи.

Старичок протянул мне мою сумку, невесть как тут оказавшуюся, но меня уже не могли удивить такие мелочи после того, что я только что услышала. Старичок ушёл, а я открыла свою сумку. В ней лежали те самые несколько крупных купюр, что дала мне в оплату труда дама, причём они были современными, действующими. На самом дне лежал кулон, отливающий сиреневым цветом, а ещё какой-то листок, сложенный вчетверо. Я раскрыла его. Это был рисунок Эммочки, который она нарисовала для меня. На нём мы с ней играем во дворе полном цветов и сирени.

– Но зачем всё это было? – думала я, вытирая слёзы, и бредя по улицам в сторону остановки…

***

– Как давно вы были с ним знакомы? – допрашивал меня следователь.

Я не стала говорить, что Данил был моим парнем, сказала, что мы просто были друзьями. После долгих опросов меня наконец отпустили. То, что я узнала, не укладывалось в моей голове. Пока меня не было, Данила задержали. Он оказался тем самым человеком, которого искали уже три года, и который нападал на богатых женщин в их собственных квартирах и лишал их жизни, перед тем всячески издеваясь, причём не брал ни денег, ни драгоценностей. Также на его счету оказались трое студенток, таких же, как я. Всего было восемь человек. После экспертизы Данил был признан психически больным и отправлен на пожизненное лечение. Меня трясло, когда я представила, что могло бы быть сейчас со мной.

– Так вот от чего ты уберегла меня, Эммочка, спасибо тебе, – прошептала я выйдя на крыльцо полиции и, заплакав прижала к губам сиреневый кулон, который сверкнул неземным светом под упавшим вдруг на него лучом солнца.

– Береги этот кулон, деточка, он принесёт тебе большое счастье, – услышала вдруг я голос.

Я посмотрела в сторону, откуда он доносился и увидела пожилую цыганку в пёстрых юбках, она улыбалась мне и кивала головой. Через всю её щёку шёл длинный узкий шрам, словно от пореза. Она показалась мне знакомой. Где я могла её видеть? Пока я думала, цыганка уже скрылась за углом. А я улыбнулась, вытерла слёзы с лица, и шагнула в тёплое июльское утро, навстречу новой жизни.

Дом

Глава 1

Валерка жил в доме, где когда-то давно, в послевоенное время, располагался дом малютки. А ещё до того жил в том доме какой-то купец, который, собственно, его и построил. Особых подробностей я не знал, нам тогда было по девять лет, мы учились во втором классе и не особо интересовались историей. Валеркин дом представлял из себя каменное двухэтажное здание, с толстыми стенами, почти метровой толщины, небольшими окнами и зелёным закрытым двориком. Всего в нём было шесть квартир. Дом стоял обособленно от других, почти у самой реки, мы часто сидели тут на берегу в тёплое время года и смотрели на проплывающие мимо рыбачьи лодки и баржи. Мы с родителями жили через две улицы от Валерки, в обычной каменной пятиэтажке, в самой обыкновенной двухкомнатной квартире. Отец получил её, когда я только родился, он тогда работал на заводе, рассказывала мама. Учились мы с другом не то, чтобы отлично, но довольно сносно, и потому родители отпускали нас гулять без проблем, зная, что уроки мы сделаем, как положено. Сами же родители, что его, что мои, до вечера бывали на работе, а моя мама к тому же, оставалась в ночные смены, она работала врачом в нашей больнице. Отец мой был водителем-дальнобойщиком, и тоже подолгу, бывало, отсутствовал дома.

Недалеко от Валеркиного дома развернулась стройка. Старые дома, уже отслужившие свой срок, и попавшие под программу ветхого жилья, сносились, а на их месте возводились новые многоэтажки. Вот туда-то мы и повадились бегать с Валеркой. С тех пор, как однажды нас поймал сторож и отодрал за уши, мы старались быть аккуратнее и не попадаться. Облазив все этажи и подвалы, изучив технику, которую рабочие оставляли на ночь прямо здесь же, мы немного заскучали. Но тут наше внимание привлёк один из оставшихся ещё домов, который почему-то не разрушили вместе с остальными. Может быть, не успели, или же ещё какая причина была, этого я не знаю, тем более не задумывались мы об этом тогда, когда в силу возраста многое нам казалось совершенно нормальным. Итак, мы приметили этот дом. Он стоял на удивление нетронутым разрухой, если учитывать, что кругом активно рушились старые избушки, в которых либо давно никто не жил из-за ветхости, либо доживали свой век старики, которым выделили по однокомнатной квартире в других районах города, переселив отсюда. Дом был деревянным, обычная деревенская изба, пятистенок с виду, стены, выкрашенные голубой краской, облупились, зелёные наличники потускнели, крыльца не было, входная дверь находилась сразу у земли, после невысокой приступочки. Поначалу мы с другом даже подумали, что там, наверное, кто-то живёт, потому-то дом и оставили. Мы походили вокруг, осторожно заглянули в окна, но они были такие тёмные, от пыли, что летела со стройки, что нам ничего не удалось разобрать. Поборов любопытство, мы разошлись по домам. На следующий день, в школе, Валерка подвёл меня на переменке к окну, и зашептал:

– Я спросил вчера у родителей про тот дом, хотел узнать, кто в нём живёт. Они спросили – вы что с Генкой на стройку лазите? Я сказал, что нет, просто на тот дом издалека всегда смотрим и думаем, отчего это его не сломали, как остальные, и почему он один-одинёшенек там стоит. А родители ответили, что сами не знают, почему так, а только никто там не живёт. А когда-то, дед жил одинокий. Где его семья никто не знал, может и не было её вовсе никогда.

Я почесал нос, подумал и сказал:

– Так что, идём сегодня туда?

– Спрашиваешь! Для чего я тебе всё это рассказываю-то?

Тут прозвенел звонок, и мы побежали в класс.

Тем же вечером мы стояли у окон загадочного дома. Сентябрьский вечер был по-летнему тёплым, на стройке ещё вовсю шла работа, и мы незаметно прокрались к нужному нам объекту, что находился аккурат через дорогу от строительной площадки, огороженной забором. Дом окружали разрушенные участки и заросли старых садов.

– Видишь что-нибудь? – прошептал Валерка через плечо, наблюдая за дорогой, не идёт ли кто.

– Не-а, – ответил я, силясь разглядеть хоть что-то сквозь мутное стекло, – Мгла.

Тут на дороге показался грузовик, гружёный блоками, водитель заметил нас и показал кулак, мы Валеркой тут же сиганули за угол дома. Грузовик остановился. Мы услышали, как затих мотор.

– Щас попадёт, – зашептал Валерка, – Бежим отсюда.

Я повернул голову, и увидел, что дверь в дом слегка приоткрыта. Размышлять было некогда.

– Идём, – зашептал я, и потянул Валерку за рукав.

Быстро втянув его в сумрачные сени, я бесшумно затворил дверь. Тут же из-за угла дома показался водитель. Он обошёл дом кругом, после вернулся к двери, за которой стояли мы, подёргал за ручку. Мы зажмурились, ожидая обнаружения, и наши уши, уже заранее почуяв расправу, вспыхнули. Но почему-то дядька не смог открыть дверь, словно она оказалась заперта. Он тряхнул её пару раз, потом хмыкнул и, пробормотав что-то вроде: «Вот сорванцы, и когда убежать успели», сел в свой грузовик и уехал.

Мы шумно выдохнули и засмеялись:

– Ну, ты даёшь, Генка, – сказал мне Валерка, – Как только ты догадался спрятаться внутри?

– Да я не догадывался, – ответил я, – Просто дверь оказалась приоткрытой, вот у меня и возникла мысль. Сам бы я её не открыл, наверное. Дядька же вон не смог.

Валерка задумался:

– А, правда, почему он не смог? Ты на замок что ли закрылся?

– Нет, – покачал я головой, – Просто захлопнул и всё.

– Странно всё это, – сказал Валерка и подошёл к двери. Потянув за ручку, он легко приоткрыл её.

– Ну, вот же, – довольно сказал он, – А водитель не смог почему-то. Небось не в ту сторону толкал. Эх-х-х!

И мы с Валеркой рассмеялись.

– Слушай, – сказал я, – Ну, раз уж нам так повезло, и мы попали внутрь, так может, тогда разведаем, что тут да как?

– Конечно, – поддакнул Валерка, – Пошли!

И мы толкнули первую дверь, что шла из сеней направо. За ней оказалась веранда. Грязные окна практически не пропускали света, и в помещении царил полумрак, было душно и пыльно. У стены, противоположной от окон, стояла высокая кровать, рядом стол и два стула. На полу валялась перевёрнутая корзина, с рассыпавшимися лоскутками ткани и клубочками ниток. Сухие цветы в вазе на столе рассыпались в труху, едва я прикоснулся к ним. Валерка пошерудил стопку старых тетрадок, что лежали тут же на полу, и оттуда выполз огромный паук с мохнатыми лапами, и воззрился на нас.

– Ничего интересного, – заключил Валерка, – Айда дальше.

– Идём, – поддакнул я, и мы вышли обратно в сени, и остановились, размышляя куда отправиться на исследование дальше.

Перед нами были ещё две двери. Одна прямо перед входной, а другая налево от неё.

– Ну, прямо, наверное, вход в избу, – сказал я.

– А там, – я указал налево, – Чулан, небось, какой-то.

– Слушай, а почему тут так тихо? – неожиданно спросил меня Валерка.

Я прислушался, и до меня только сейчас дошло, что я совсем не слышу грохота стройки. Вот нисколечко.

– Не знаю, – протянул я, – И правда странно. На улице только что всё грохотало. А может рабочий день у них закончился?

Я хотел, было, выглянуть из дома, но Валерка потянул меня за рубашку:

– Не ходи, щас снова кто-нибудь нас увидит и хана, давай сначала посмотрим тут всё.

Мы вновь воззрились на двери перед нами.

– Пойдём в эту, – ответил Валерка, и махнул на среднюю дверь.

– Ага, – ответил я, и потянул тяжёлую, обитую войлоком дверь, на себя.

Дверь распахнулась с тяжёлым вздохом, словно старый дом сделал глубокий вдох после многолетней спячки, потянулся – скрипнули половицы, размял кости, и воззрился на нас:

– Что за непрошеные гости пожаловали? Кто потревожил мой покой?

Валерка чихнул, и звук этот отозвался где-то в глубине тёмной избы эхом…

– Ничего не вижу, – сказал он, вытирая нос рукавом рубахи.

– Да, темновато, – согласился я, – Сейчас спичку зажгу.

Я пошарил в кармане и вытащил коробок, стянуть его с кухни удалось кое-как, тут нужна была хитрость – я отбирал понемногу спичек из каждого коробка так, чтобы мать с отцом ничего не заметили. Спички эти были великим трофеем и береглись мной пуще зеницы ока. Я чиркнул одной, выставил руку впереди себя. Яркий огонёк всколыхнул царство тьмы. Странно, но свет практически не пробивался сквозь окна, словно они были не просто пыльные и грязные, а наглухо закрытые ставнями. И эта полная тишина. Как может быть такое, чтобы в доме, за стенами которого грохочет стройка, не было бы слышно абсолютно ни единого звука? От этой тишины у нас даже заложило уши. Я сглотнул. Тьма, казалось, стала ещё гуще, там, за пределами нашего маленького источника света. Спичка тут же погасла.

– Успел что-нибудь разглядеть? – спросил я Валерку.

– Не-а, – протянул тот, – Слишком уж быстро.

– Ну, извините, – отозвался я, – Другого не имеем. Вот был бы фонарик.

– А я могу у отца взять! – обрадовался Валерка, – Давай завтра сюда вернёмся, и я с собой фонарик захвачу.

– Это другое дело, – ответил я, – Тогда сейчас что, на выход?

– Не, ну почему сразу на выход, давай уж потихонечку осмотримся. Интересно же. Я ночь не усну, если не узнаю, что тут и как.

– Давай, – согласился я.

И мы, осторожно ступая, двинулись вдоль стены, вперёд.

Я вытянул руки вперёд и ощупывал пространство перед собою, прежде чем сделать шаг. Валерка ринулся было напролом, но я тут же остановил его окриком:

– Стой!

– А чего такого?

– Чего-чего? А вдруг тут подпол открыт? Провалиться захотел?

Немного погодя глаза привыкли к темноте, начали различать предметы – шкаф, перегораживающий комнату на две половины, стол у окна, растрёпанный, продавленный диван, пара стульев, часы с кукушкой на стене, цветочные горшки на окнах, с мумиями цветов, тронь – и рассыплются в труху.

Внезапно, из-за шкафа, где, по моим предположениям, находилась кровать, как это водится в деревенских избах, послышался какой-то неясный звук. То ли вздох, то ли стон. Мы с Валеркой насторожились.

– Ты слышал? – шёпотом спросил меня Валерка.

– Да, – ответил я так же, шёпотом, – Как будто дышит кто-то. Может тут кто-то живёт? Тот, кто и приоткрыл нам дверь, а?

– Да ну, – засомневался Валерка, – Ерунда, кто тут станет жить. Видно же, что пылища кругом, даже следов ничьих не видать.

За шкафом тем временем чавкнуло, словно кто-то вытащил ногу из болотной жижы, вздохнуло вновь протяжным вздохом. Мы попятились.

– Идём отсюда, только тихо, не шуми! – зашептал я Валерке.

И мы потихоньку, пятясь, стали пробираться к выходу. Нечто за шкафом не торопилось появляться. Но, когда мы уже дошли до двери, из глубины комнаты раздалось влажное шлёпанье, будто кто-то не спеша шагал мокрыми босыми ногами по половицам. Наши нервы не выдержали, и мы поспешно бросились к двери и, рывком распахнув её, вылетели в сени. Я схватился за ручку входной двери, толкнул и… Ничего не произошло.

– Открывай уже, – заскулил за моей спиной Валерка.

– Да я бы рад, не получается! – огрызнулся я.

– Оно сейчас вылезет сюда, – вновь продолжил Валерка.

– Иди и сам открой, раз такой умный! – психанул я, и, развернувшись к другу, подтолкнул его к двери.

Валерка налёг на дверь плечом, принялся теребить замок, но тот не поддавался. Валерка ударил дверь ногой, потом ещё и ещё раз – никакого эффекта. За дверью, ведущей в дом, послышалось мокрое чавканье и шлёпанье.

– Мамочки мои, оно сейчас сюда вылезет! – взвыл Валерка.

И тогда я толкнул дверь, что находилась по левую сторону от входа, не ожидая того, что она откроется, но всё же не теряя последней надежды. И – о, радость – дверь легко распахнулась, не издав ни звука!

– Валерка, сюда, – я буквально втащил друга следом и бесшумно затворил за собой дверь.

В тот же миг дверь, что вела в избу, распахнулась, и нечто бесформенное, тёмное, чавкающее, как глубокая лужа в дождливый день, вывалилось в сенцы. Мы с Валеркой стояли, стиснув зубы, силясь не закричать от страха, и в чуть приоткрытую щёлку, в пол пальца толщиной, во все глаза наблюдали за тем, что с плюханьем и чваканьем переползало со ступени на ступень. Размером оно было со взрослого человека, в ширину практически такое же, как и в высоту, а вот формы его не поддавались словесному описанию. Оно постоянно менялось, словно перетекало из одного состояния в другое, то застывало, как кусок льда и становилось похожим на каменную чёрную глыбу, то начинало дрожать и колебаться, как студень, который мама варит на Новый год, и который я терпеть не могу, просто не выношу одного его вида, то внезапно плюхалось на пол и превращалось в жидкую лужу, то вновь собиралось в сгусток.