Текст книги "Заклинание Аркамона"

Автор книги: Елена Хаецкая

Соавторы: Тарас Витковский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Дуглас Брайан

Заклинание Аркамона

Разные люди захаживали в кабак Абулетеса на окраине Шадизара. Самые разные. И воры, и солдаты, и городские стражники, и неудачники, и просто искатели приключений.

И в женщинах здесь тоже никогда недостатка не наблюдалось. Молодые и не слишком, красивые и не очень. Но все они так или иначе готовы были пойти на риск, вступив в общение с завсегдатаями кабачка, – и были, в общем и целом, привлекательны и доступны.

Киммериец Конан, беспробудно пьянствовавший там уже вторые сутки, уставился на вошедшую особу так, словно перед ним явилось привидение. Впрочем, Конан оправился быстрее и проще остальных свидетелей разыгравшейся сценки. Киммериец попросту решил, что все происходящее ему пригрезилось. Нельзя ведь безнаказанно выпить такое количество вина!

Прочие, к сожалению, не могли быть так уверены в том, что перед ними – призрак. Более того, спустя несколько минут большинство уже не сомневалось в полной реальности явления.

В кабачок на окраине Шадизара вошла старушка…

Не грязная, прожженная бестия, старая ведьма, сводня или подручная работорговца, – о, нет! Судя по одежде, то была именно почтенная старушка, обитательница уважаемого дома. Какая-нибудь нянюшка или пожилая тетушка из числа небогатой родни.

Она была закутана в длинное покрывало темно-синего цвета. Ткань добротная, хотя вещь и выглядела поношенной. Она могла быть подарена старушенции, за ненадобностью, кем-то из состоятельных родственников. Пожилая особа шла, сгорбившись и шаркая по полу сандалиями из хорошей кожи.

В том, что это именно старушка, а не молодая женщина, ради каких-то целей притворяющаяся таковой, легко было убедиться, взглянув на руки, которыми дама придерживала свое покрывало. Сморщенные, покрытые пятнами, потемневшие, как пергамент, – эти руки могли принадлежать только очень старой женщине.

Она остановилась посреди кабачка и немного растерянно огляделась по сторонам.

Абулетес приблизился к ней, на ходу обтирая жирные ладони о засаленный фартук. Ни фартук от этого не делался грязнее, ни ладони чище, но Абулетесу нужно было производить хоть какие-то телодвижения, дабы продемонстрировать свою деловитость и скрыть растерянность.

– Что угодно? – громко обратился он к старой женщине. И, наклонившись к ее уху, понизил голос: – Что ты здесь делаешь, старуха? Это не место для таких, как ты! Уходи подобру-поздорову, пока тебе здесь кишки не выпустили!

– Кому охота выпускать кишки старой женщине? – удивилась старуха. Она не сочла нужным шептать, подобно Абулетесу, и таким образом содержание их разговора сделалось известным для окружающих. – Я ведь всего-навсего старая женщина, беспомощная и бедная.

– Бедная? – Абулетес насторожился. – Насколько бедная? Если ты не в состоянии заплатить за еду и выпивку, то можешь рассчитывать лишь на кусок хлеба и стакан воды. Я вовсе не такой жестокосердый, как меня тут изображают… некоторые… – Он покосился на одного из наемников, от которого совсем недавно слышал подобное обвинение. Солдат сделал вид, что не замечает взгляда, хотя разговор забавной старушенции с Абулетесом многих заинтересовал и позабавил, так что общая болтовня вдруг утихла: завсегдатаи прислушивались. – Но заниматься благотворительностью я тоже не могу себе позволить. Не в моих правилах. Да и никаких денег на всю ораву не напасешься – нищих-то пруд пруди, а Абулетес – один.

– Принеси стакан воды, – согласилась старуха. – Хлеба не нужно. В моем возрасте человек ест мало.

В ее речи слышалась та изящная правильность, которая возможна лишь в одном случае: если человек никогда не употребляет бранных выражений и не коверкает слова при общении с подонками общества.

Старуха определенно начала нравиться обитателям кабачка. Один из них, наемник с изумительно чумазым лицом и жилистой тонкой шеей, которая выглядела так, словно ее обладатель не раз уже избегал петли палача, выразил свою симпатию криком:

– Эй, старая кочерга! Шевели-ка своими трухлявыми подпорками до моего стола – я налью тебе пойла понажористей воды.

– У Абулетеса и вода нажориста, – захохотал рядом с ним другой, как нарочно, жирный и вовсе без шеи (но такой же чумазый). – Не пей ее, бабка! От грязи да насекомых впору с супом перепутать.

Блестящий глаз, заметный в маленькую щель в покрывале внимательно рассматривал наемников. Затем зашелестел старческий голос:

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Она не понимает! – Тощий наемник в восторге хлопнул ладонями по столу. – А? Ты слыхал подобную шутку? – Он повернулся к своему жирному приятелю в поисках поддержки.

Тот только качал головой и ухмылялся, демонстрируя черную дыру там, где у большинства людей зубы.

Старуха повернулась к солдатам спиной и зашаркала к столику в углу, где подремывал убаюканный забавным сновидением Конан. Когда она опустилась перед ним на скамью, киммериец открыл глаза. Мгновение он взирал на явление спокойно, убежденный в том, что это – удивительное воздействие на ослабленный пьянством ум каких-то безобидных трактирных чар. (Известно, что каждый хозяин трактира немножко колдун – эта мысль посещает каждого пьяницу на определенном этапе).

– Ты – Конан-киммериец? – обратилась старуха к молодому человеку.

Тот вдруг насторожился. Для видения это было уж слишком! Ни одно видение не рассуждает так разумно и складно. "Ты – Конан-киммериец?" Фраза более чем изящная!

– Я, – буркнул он в ответ. Его синие глаза вспыхнули мрачным огнем. То, что представлялось забавным и необязательным, обернулось обычным трезвым разговором.

– Мне сказали, что ты самый ловкий вор в Шадизаре, – добавила старая женщина. Это не было лестью: она действительно говорила то, что думала.

Взгляд Конана немного смягчился.

– Положим, это так, – отозвался он. – Тебе что с того? Хочешь, чтобы я украл твою девственность?

Шутка показалась ему забавной, но старуха только вздрогнула и плотнее закуталась в свое покрывало.

– Ловкий человек может помочь мне, – сказала она.

– Я работаю за плату, – предупредил Конан.

– Возможно, оплата твоего труда будет велика, – загадочным тоном обещала старуха.

Киммериец негромко рассмеялся.

– Ты, кажется, не поняла, почтенная женщина. Никаких «возможно». Если речь не идет о том, чтобы обчистить сокровищницу какого-нибудь дворца или утащить алмаз из головы статуи почитаемого демона, то я не признаю ни «возможно», ни "потом".

– Сейчас у меня нет денег, – сообщила старуха. – Если ты добьешься успеха, деньги появятся. Это похоже на ограбление сокровищницы?

– Зависит от того, как много денег у тебя появится.

– Много. – И она вздохнула.

Конан с любопытством глядел на нее. Она казалась ему старой, как Атлантида. Сам киммериец был чревычайно молод, жизнь бурлила в нем, кровь вскипала в жилах, и весь мир, казалось, лежал у его ног. Стоило протянуть руку – и в ладонь сами собою ложились драгоценности, а женщины так и льнули. Стоило ступить на землю – и дорога без всяких усилий с его стороны стелилась ему под ноги.

Удивительно хорошо чувствовать себя молодым, всесильным! Впервые в жизни, кажется, Конан задумался о том, каково это – быть старым. Дряхлым, с трясущимися плечами, с поникшей головой и потухшим взглядом. Как видят мир эти блеклые глаза? Впрочем, нет, глаза-то у старой ведьмы, кажется, зоркие и блестящие. Любопытные – это точно.

Интересно, правы ли те, кто утверждает, будто старые женщины, утратившие силу плодородия, сплошь ведьмы и злодейки?

Конану не слишком-то хотелось иметь дело с таковой. Но никакой магии в старухе – по крайней мере, в этой, – он не ощущал.

Абулетес принес в глиняной кружке воды и с выразительной улыбкой поставил перед старухой. Конан тотчас щедрой рукой плеснул в кружку вина.

– Никогда не пей простой воды, особенно в кабаке Абулетеса.

– Меня уже предупреждали, – спокойно произнесла старуха и принялась цедить сквозь зубы воду, подкрашенную вином.

Абулетес пожал плечами, подмигнул Конану и ушел.

– Ты готов? – спросила старуха.

– Помогать тебе? – Конан усмехнулся. – По-моему, мы еще не все обсудили. Я не знаю ни работы, которую ты желаешь мне предложить, ни оплаты, которую я пожелаю за это взять.

– Меня зовут Эригона, – сказала старуха. – Для начала я должна показать тебе мое лицо. Я понимаю, что ты не можешь иметь дело с человеком, чьего лица никогда не видел. Ты готов?

– Прекрати спрашивать об этом! – зарычал Конан. Старуха вдруг начала выводить его из себя. Если бы на ее месте была юная красавица, Конан не испытывал бы такой жгучей скуки, но старуха с ее непонятным кокетством!..

– Я пытаюсь быть вежливой. Прости.

Конан метнул в нее испепеляющий взгляд, и она осеклась.

Ее руки шевельнулись, покрывало приоткрылось – так распахивается на миг дверь в опочивальню какой-нибудь распутной графини, чтобы явить поклоннику прелестное обнаженное тело и тотчас спрятать его опять за тяжелыми створками.

Увиденное поразило Конана настолько, что он поперхнулся и отчаянно кашлял несколько минут. Старуха с сочувствием смотрела на него, но не предпринимала никаких попыток постучать его по спине или сказать пару слов в утешение.

– Не может быть! – отрывисто бросил Конан в промежутках между кашлем и вздохом. – Такого просто не может быть!

Старуха покачала головой и снова тщательно задрапировалась в синее покрывало.

– Ты ведь видишь, что это возможно. Я – есть.

– Покажи еще раз.

– Хватит с тебя и одного раза. У тебя слишком нежные нервы. Я надеялась, что варвар окажется более закаленным.

– Что ты знаешь о варварах, несчастная! – огрызнулся Конан. – Мы бываем куда более чувствительными, нежели так называемые «цивилизованные» люди. Разве не цивилизованные владыки четвертуют преступников, сажают их в железные клетки так, чтобы птицы падальщики склевывали их еще живую плоть? Никогда такого не видала? У варваров разговор короткий: если враг – голову с плеч и дело покончено… Покажи мне свое лицо. Я должен к нему привыкнуть.

Старуха опять развела в стороны края покрывала. Конан воззрился на нее с неподдельным ужасом.

– Впервые вижу такую уродину.

Старуха была не просто стара и дряхла, она была безобразна. Это было само уродство во плоти. Ее нос, мясистый и жеваный, в сизых бородавках, нависал над верхней губой. Такие же бородавки украшали и губы – не красного, а какого-то трупного лилового цвета. Кожа ее лица имела землистый оттенок и была покрыта мириадами морщин. Бровей у нее не было вовсе, равно как и ресниц, и Конану не хотелось даже представлять себе, как выглядят ее волосы на голове. Только глаза, темные и внимательные, сохраняли живой блеск.

– Налюбовался? – спросила Эригона. – Надеюсь, ты получил удовольствие.

– Я получил сильное ощущение, – ответил Конан, – которое вряд ли можно назвать удовольствием. Как будто мне в задницу воткнули пучок стрел.

– У тебя богатый опыт, несмотря на молодость, – отметила старуха.

Конан понял, что она смеется! Неужели можно сохранить способность смеяться, будучи такой дряхлой… и такой отвратительной на вид? В это верилось с трудом.

– С меня довольно, – проворчал он. – Спрячь… это. Я недостаточно цивилизован для созерцания подобных… э… вещей. Мне жаль, что ты так выглядишь, – прибавил он, не желая показаться совсем уж бессердечным. – Наверняка у тебя добрая душа и все такое. И ты пользуешься любовью своих близких. Ну, я надеюсь на это.

– У меня нет близких, – сказала Эригона. – И я не пользуюсь ничьей любовью.

– Где же ты живешь?

Этот вопрос, казалось, поставил старуху в тупик. Она молча уставилась на Конана и ничего не ответила.

– Я просто пытаюсь прояснить для себя все обстоятельства, – пояснил Конан. – Если ты хочешь, чтобы я работал на тебя, ты должна дать мне как можно больше сведений. И мне хотелось бы получше представлять себе моего нанимателя, понимаешь?

Она кивнула, но очень растерянно.

– Попробуем еще раз, – сказал киммериец. – Где ты живешь? Учти, мне безразлично, обитаешь ли ты во дворце или под забором в канаве. Я лишь хочу знать…

– Не знаю, – перебила старуха. – Я еще не задумывалась над этим.

– Хочешь сказать, что до сих пор ты не жила нигде? – Конан прищурился. – Судя по твоему виду, ты прожила уже лет девяносто. И все эти девяносто лет ты существовала в «нигде»? Так не бывает. Хоть я и варвар, как ты утверждаешь, но даже меня, даже пьяного, невозможно убедить в том, что…

Он запутался в словах и просто махнул рукой.

Старуха накрыла его руку своей. Киммериец вздрогнул от ее прикосновения. Было такое ощущение, словно древняя мумия дотронулась до него иссушенной конечностью.

– У меня еще не было времени подыскать себе жилье в Шадизаре, – пояснила старуха. – Так понятнее?

Конан кивнул и выпил еще вина.

– Ты пытаешься сейчас убедить меня в том, что прежде ты жила где-то в другом городе, а в Шадизар пришла одна-одинешенька, пешком, и при том не имея здесь ни одного знакомого?

– Приблизительно так… – Она вздохнула. – А что, не похоже на правду?

– Дьявольски не похоже, дорогая. Просто адски не похоже! Клянусь преисподней и всеми ее демонами, ты что-то от меня скрываешь. Осталось понять, что. Будь ты помоложе, я тряс бы тебя до тех пор, пока правда не посыпалась бы из твоих губок, как спелые плоды с дерева. Но, боюсь, если я хоть разок тряхну тебя как следует, ты развалишься – и тогда плакали мои денежки… Кстати, какую сумму ты мне обещаешь?

– Если мы с тобой добьемся успеха, ты получишь двести золотых полновесной монетой, – ответила старуха.

– Боги! – Конан сжал кулаки. – Кого же я должен убить для тебя, чтобы заработать все это?

– Не убить. – Она опять уставила на него свой загадочный взгляд и моргнула, как птица, не меняя выражения глаз. – Убить я могла бы и сама.

– Не сомневаюсь, – пробурчал Конан.

– Давай вернемся к твоему вопросу о том, где я живу, – предложила старуха.

Конан насторожился.

– Мне показалось, ты не хочешь это обсуждать.

– Я не хочу обсуждать способ, которым я добралась до Шадизара. Что касается жилья, то у меня нет ни крыши над головой, ни денег, чтобы эту крышу заполучить.

– Только не говори, что мечтаешь поселиться в этой дыре и что платить за тебя должен я, – простонал Конан.

– Ты угадал совершенно верно. Сними для меня комнату. Мне необходимо находиться поблизости от тебя. Это облегчит нам задачу.

– Тебе не приходило в голову, что такой постоялец, как ты, вызовет ненужные вопросы? – сказал Конан, целяясь за последнюю надежду (в глубине души он понимал, что старуха права). – Люди захотят знать, почему я поселил рядом с собой не молодую, полную сил красотку, а…

– Безобразную старуху, – заключила она спокойно. – Конечно, поначалу многих это удивит, но скоро все привыкнут.

– Может быть, ты целительница? – с надеждой спросил Конан. – Это бы объяснило многое… Говорят, иногда кошмарные с виду старушенции умеют хорошо залечивать раны.

– Нет, – она покачала головой. – Никакая я не целительница. В травах я тоже не разбираюсь, если не считать двух-трех травок, которые кладут в соус. А от вида крови меня тошнит, и я падаю в обморок.

– В обморок? – Конан не верил своим ушам. – Эригона, в своем ли ты уме? Падать в обморок – привилегия молодых, богатых девиц! У всех остальных на это просто нет времени.

Эригона пожала плечами.

– Уж такая я есть. Итак, я вижу, что мы договорились. Ты снимаешь для меня комнату в кабаке Абулетеса и делаешь работу.

– Теперь, надеюсь, мы можем поговорить о работе?

– Нужно найти человека.

– Кром! Неужели я дожил до такого позора?

– Позора? – Эригона удивилась. – Я не посмела бы предложить воину ничего, что могло бы навлечь на него позор. Я хоть и женщина, но разбираюсь в вопросах чести!

– А как насчет моей воровской чести? Украсть, утащить, слямзить, выхватить из-под носа, отковырять да смыться – вот это служит к моей воровской чести. Убить какого-нибудь негодяя – еще одно достойное задание. Но найти!.. А кого я должен найти – за двести полновесных золотых?

– Молодую девушку. Ее звали Майра.

– Кем ты ей приходишься? Прабабушкой?

– Я не желаю это обсуждать! – в тоне старухи вдруг прозвучали резкие, даже властные нотки. – Я твой наниматель. Я сообщаю тебе необходимые сведения. Мои отношения с этой Майрой не входят в число необходимых сведений. Слушай внимательно. Майра – дочь богатых и знатных родителей. Ей было шестнадцать лет.

– Хороший возраст, – перебил Конан невозмутимо. Ему хотелось поставить старуху на место. Не хватало еще, чтобы им помыкала женщина, да еще такая уродливая! – В эти годы любая будущая крокодилица выглядит привлекательно. Что и сбивает с толку иных мужчин…

– Так и вышло, – подхватила Эригона, и Конан поразился тому, с каким изяществом она перехватила нить разговора. – Шестнадцатилетняя Майра была очень хороша. Темные глаза, густые черные волосы, очаровательный ротик… Она особенно гордилась своим ротиком, потому что по форме ее губы напоминали бабочку.

– Что ж, наверное, есть любители целовать распластанных бабочек, прилепленных к женскому лицу, – сказал Конан мститетльно. – Лично я предпочитаю что-нибудь более классическое. Лук, к примеру, или луну.

– Как насчет винного следа от донышка кружки? – язвительно осведомилась старуха, указывая на лунообразное пятно на столе, оставленное кружкой.

– Тебе палец в пасть не клади, – фыркнул Конан. – Кажется, мы сработаемся. Продолжай.

– Очаровательная Майра была объектом страсти сразу двух женихов. Оба сватались к ней. Оба – из хороших семей. Одного зовут Аркамон, другого – Рувио. Ты запоминаешь имена?

– Они запечатлеваются в моей памяти так, словно их высекает резец ваятеля.

– Что ж, это лишь подтверждает мое предположение о том, что у киммерийцев гранитные мозги, – вздохнула старуха. – Надеюсь, твой внутренний ваятель достаточно быстр и ловок и успеет до конца месяца завершить свой нелегкий труд.

Конан сжал и разжал кулаки. Определенно, старуха превосходила его в остроумии. Так что на этой почве им лучше не состязаться.

– Продолжай, – буркнул он.

– Рувио имел у Майры больше успеха. Она не скрывала того, что предпочитает его Аркамону. Ни девушка, ни ее родители еще не дали окончательного ответа претендентам, но было совершенно очевидно, что победителем в этом поединке окажется Рувио.

– Ближе к делу, – сказал Конан. – Кто пропал, Аркамон или Рувио?

– Пропала Майра, если ты еще не понял этого. В один прекрасный день она попросту исчезла.

– Исчезла? – недоверчиво переспросил Конан. – А ее семья? Насколько я понял, она была хороша собой и богата, так неужели ее родня не предпринимала попыток отыскать дочь? Или ее похитили? Такое тоже случается. В таком случае мы пойдем за ними, и обещаю, что отыщу ее. Мне уже доводилось выслеживать такие караваны и отбивать украденных женщин у торговцев живым товаром. Надеюсь, это случилось недавно, и они не успели уйти далеко – и тем более не успели всучить твою красавицу с раздавленной бабочкой на физиономии какому-нибудь похотливому владельцу гарема.

– Она погибла, – сказала старуха.

– В таком случае, я вообще не вижу смысла ее искать.

– Родные думают, что она погибла, – пояснила старая женщина. – Поэтому и не ищут. Видишь ли, в жаркий день она направилась к пруду, что имелся во дворе дома ее родителей. Ее одежда осталась на берегу, а сама девушка бесследно пропала.

– Они что, не смогли найти собственную дочь на дне собственного пруда? – поразился Конан.

– Ты поймешь, если я объясню тебе кое-что, – сказала старуха задумчиво. – Этот вопрос меня также занимал. Дело в том, что пруд выкопан в очень странном месте. В нем никто не купается. Оттуда берут воду для хозяйственных нужд. Иногда женщины дома приходят на берег и обливаются водой, зачерпнутой кувшинами. На поверхности, в том слое воды, который прогревается лучами солнца, плавают и резвятся маленькие золотые рыбки…

– Ты так подробно рассказываешь, как будто сама там побывала!

– Я и побывала там однажды под видом торговки мазями.

– Ты ведь не разбираешься в травах!

– Именно, – старуха кивнула. – Поэтому я всучила им овечье сало с мелко порубленной петрушкой. Не знаю уж, какое место на своем теле они стали этим смазывать… Какой-нибудь бедняк вполне мог бы приправить этой штукой свою похлебку.

– Возможно, они смазали служанку и съели ее, – с серьезным видом произнес Конан.

Старуха вздохнула.

– Я смеюсь, чтобы не плакать… А ты?

– А я смеюсь просто потому, что мне весело.

– Если бы я была здоровенным мужчиной, верзилой с конской гривой вместо волос на голове, с вот такими ручищами, – сухая лапка коснулась плеча Конана и снова юркнула под покрывало, – с такой улыбкой, как у тебя…

– Не вздумай со мной заигрывать, – предупредил Конан. – Я люблю женщин, но всему есть предел.

Эригона грустно вздохнула.

– Я не заигрываю с тобой, киммериец. Ты мне как правнук. Я восхищаюсь твоими статями.

– Еще скажи – что я тебе как конь.

– В таком случае – правнук моего коня… – Она засопела, как будто досадуя. – Словом, будь я мужчиной твоих статей, я бы тоже веселилась по поводу и без повода. Но у меня другая участь.

– Послушай, Эригона, ты была молода, хоть и очень давно, и наверняка взяла свое от жизни. Так что не печалься, а лучше вспоминай былое. Это должно тебя утешить. Во всяком случае, так говорили мне старики у нас в Киммерии… очень давно.

Она кивнула.

– Поверь мне, если бы у меня была бурная молодость… – Она осеклась и быстро закончила: – Будь у меня что вспомнить, я бы вспомнила.

– Неужели ты была жрицей-девственницей? – в тоне Конана послышался неподдельный ужас.

– Что-то вроде того.

– В таком случае наверстаем упущенное, – решил киммериец. – Я расскажу тебе десяток моих приключений, а ты уж постарайся впасть в маразм и решить, что это были твои приключения.

– На это нет времени, – сказала старуха. – Мы говорили о том, почему родственники Майры не стали обыскивать пруд.

– Насколько я понял, дно пруда представляет собой омут или зыбучий песок, или еще что-то в том же роде?

– Именно. Ты быстро соображаешь.

– Таково свойство варварского ума.

– Остается лишь позавидовать. – Эригона опять приложилась к своей кружке.

Конан с любопытством наблюдал за ней.

– Ты уверена, что не голодна?

– Уверена… Разве что немного хлеба. Белого, если есть. И чуть-чуть овощей. Хорошо потушенных. Мне нравится со сметаной. Как ты думаешь, у этого Абулетеса есть сметана?

* * *

Эригона не объяснила, откуда у нее самой взялась уверенность в том, что Майра жива.

– Хочешь сказать, что тебе открыли боги? – допытывался Конан. Он припомнил, что она не стала отрицать, когда он предположил, будто Эригона была жрицей какой-нибудь богини.

– Я ничего не хочу сказать… Но пусть будет так. Мне открыли боги. В видении. Тебя устроит такое объяснение?

– Нет.

– Я так почему-то и решила. Конан, Майра жива! Я это чувствую.

Киммериец покусал губу.

– Хорошо. Надеюсь, мы не найдем труп. Или, того хуже, призрак, мстительный и требующий человеческой крови. Потому что если такое случится, я отдам ему тебя. Ненавижу призраков!

– Такого не случится.

И тут Эригона в очередной раз удивила Конана. Она повозилась под своим покрывалом и вдруг сунула в руку киммерийца какой-то небольшой предмет.

– Возьми, это задаток.

– Задаток? Я, кажется, не просил задатка… но все равно спасибо. Это очень приятно.

Он разжал пальцы. На его ладони лежал искусно сработанный золотой браслет, украшенный так тонко, с таким изяществом, что сомнений не оставалось: вещь очень дорогая.

– Откуда у тебя это?

– Это вещь из дома, где жила Майра.

– Ты украла эту штуку?

– Завидуешь? Можешь всем рассказывать, что обчистил меня. Надеюсь, это прибавит чести к твоей воровской репутации.

Конан только головой качал.

– Ты знаешь о том, что ты – самая большая язва… в здешнем кабаке?

– В таком случае, не завидую хозяину. У него скучная жизнь, если я могу считаться здесь самой большой язвой.

– Жизнь делают интересной не… – начал было Конан, но Эригона прервала его:

– Довольно скалить зубы. Ты берешь браслет?

– Конечно, беру!

– Молодец. Вещь не заговоренная, самая обычная, только краденая. Поэтому продавать ее лучше не в Шадизаре, а где-нибудь подальше отсюда. Ты понял?

– Да. Все равно спасибо.

Старуха наелась и побрела к лестнице на второй этаж. Конан пошел следом, делая вид, что все происходящее имеет к нему весьма косвенное отношение. Ему приходилось прикладывать огромные усилия для того, чтобы не озираться по сторонам и не слушать насмешливые возгласы завсегдатаев кабачка. Ехидные замечания сопровождали киммерийца, пока он поднимался по лестнице вслед за старухой и показывал ей комнату, где та могла отдохнуть.

Затем Конан спустился обратно в зал, заказал еще кувшин вина и основательно напился.

* * *

Как и предсказывала Эригона, скоро в кабачке Абулетеса к ней все привыкли. Кое-кто начал именовать ее «мать», нашлись и такие, кто возомнил, будто она – целительница (раз уж не ведьма) и с охотой воспользовался мазью из овечьего жира и порубленной петрушкой. В знак благодарности исцеленный от синяков и шишек пациент преподнес Эригоне горшочек меда. Лакомство это в тот же вечер слопал киммериец. Он даже не поинтересовался, откуда мед.

– Я разведал сегодня дом Майры, – сообщил Конан своей сообщнице, облизывая липкие пальцы. – Сад обнесен стеной, но перебраться через такую стену для меня ничего не стоит. В саду все, как ты говорила. Пруд с рыбками, деревья, беседка. Сам дом недурен, но далеко не так богат, как хотелось бы. Создается такое впечатление, что семейство все деньги потратило на сад.

– А что не так с домом? – насторожилась Эригона.

– Фасад довольно грязный, резьба кое-где обвалилась… Впрочем, мне до этого нет никакого дела! – рассердился вдруг Конан. – Лишь бы там было достаточно всяких блестящих побрякушек.

– Будут у тебя побрякушки, – с отвращением произнесла Эригона. – Неужели тебя больше ничто не интересует?

– А что меня должно интересовать? Безутешные родители погибшей Майры? Хороши родители, если так быстро «похоронили» в мыслях свою дочь!

– А что они, по-твоему, должны сделать?

– Хотя бы осушить этот проклятый пруд. Посмотреть, нет ли на дне распухшего, посиневшего, полуразложившегося тельца их милой доченьки. Лично я именно так и поступил бы.

– Ты отвратителен, – помолчав, произнесла Эригона.

– На себя посмотри, – огрызнулся он.

– Нет уж, я желаю спать спокойно! – отозвалась она.

Конан в очередной раз прикусил язык.

– Вот что я намерена сделать, – заговорила Эригона после паузы. – Представлюсь их дальней родственницей. У знатных людей всегда есть какие-то дальние родственники. Скажу, что прибыла из Аренджуна. Они сейчас убиты горем, так что не станут докапываться, откуда я взялась на самом деле. Поселюсь у них. Ты будешь при мне. Мой телохранитель и все такое. Присмотрись к происходящему.

– А ты?

– Я? Я впаду в маразм и буду мирно дремать на солнышке.

– Кром! – проговорил Конан. – Не будь ты так стара и безобразна, я пригласил бы тебя побродить со мной по свету. Да, от такого сообщника, как ты, я бы не отказался. Жаль, что нас разделяют почти сто лет. Сдается мне, в своей молодости ты вытворяла такие штуки, что мне и не снилось, и я с рассказами о моих похождениях кажусь тебе просто жалким.

Эригона не ответила. Она задремала, пустив слюнку из уголка рта.

* * *

Ларен, хозяин дома, удивленно смотрел на гостью, которую внесли к нему в сад на наемном паланкине. За паланкином шагал здоровенный верзила-телохранитель, варвар с лицом разбойника и пройдохи. Ярко-синие глаза телохранителя с интересом оглядывали дом, сад, Ларена, слуг, прибежавших на суматоху и вертевшихся поблизости. «Как будто ощупывает, – подумал Ларен неприязненно. – Интересно, сколько ему платит старая ведьма, чтобы он занимался таким ненужным делом – охранял этот полутруп? Наверное, немало!»

– Любезная… э… – обратился Ларен к гостье.

Та куталась в покрывало и молча моргала.

Конан выступил вперед.

– Мою нанимательницу зовут Эригона, – сообщил он звучным голосом.

Судя по тому, какое бессмысленное лицо сделалось у Ларена при этом заявлении, имя «Эригона» не говорило ему решительно ничего.

Старуха, напротив, заметно оживилась.

– Эригона! – провозгласила она. – Мое имя. А ваше – Ларен. А как поживает милая Нэнд? Такое несчастье, такое несчастье! Как вы только перенесли это, мои дорогие!..

Ее голос дрогнул, но она, словно желая скрыть смятение, забарахталась в паланкине.

– Вытащи меня отсюда! Болван! – закричала она, адресуясь к Конану.

Киммериец, который по настоянию Эригоны и оплатил наемный паланкин, заскрежетал зубами. Тем не менее он не стал нарушать игру и схватил своими могучими ручищами старуху за талию. Она была такой хрупкой, что, казалось, одно неверное движение – и старая женщина переломится пополам.

Конан выволок ее из паланкина, не столько грубо, сколько неловко, и водрузил на ноги. Она потрясла головой, пытаясь обрести равновесие и вернуть себе присутствие духа. Киммериец махнул слугам, принесшим паланкин, и те поспешно удалились.

– Невоспитанные скоты! – крикнула Эригона им вслед. Они прибавили шагу. Один из них мельком успел увидеть лицо старухи, и этого хватило, чтобы все четверо только и мечтали оказаться где-нибудь подальше от страшилища.

Ларен вздохнул.

– После гибели нашей… нашей Майры… – он с трудом выговорил имя дочери. Горло у него перехватило, и он зарыдал.

Старуха глядела на него одним глазом, быстро моргая. Затем она заговорила хрипло:

– Я сразу же приехала из Аренджуна, как только известие дошло до нас. Вы, конечно, помните Рэинду? Одна, бедняжка, овдовела в прошлом году. И вот, когда Мананнун прибыл с косметикой для Ильвары, мы с Киноссой сразу же рассудили между собой, что негоже оставлять родню в беде без родственного участия и поддержки. Я побывала у Эланны – и вот я здесь.

Она сыпала именами, которые ровным счетом ничего не говорили ошеломленному Ларену. Конан восхищался находчивостью своей нанимательницы. Все эти старушачьи речи звучали в ее устах так естественно, что никому и в голову не пришло бы усомниться в реальности Эланны, бедняжки Рэинды, Киноссы и прочих персонажей. В конце концов, Ларен проникся мысль о том, что прибытие Эригоны – великое благо для всей семьи и что только близкий друг и родственник мог поступить так великодушно.

– Боги, но ведь вы совсем одряхлели, дорогая Эригона! – слабо улыбнулся Ларен. – Как же вы решились на столь трудное и долгое путешествие?

– Разве могут физические немощи служить препятствием в том случае, когда речь идет о моей родне, любезный Ларен! – вскричала Эригона. Этот порыв отобрал у нее остаток сил, и она обвисла на руках у Конана. – Вот мой телохранитель, – пробормотала она. – Примите и его как члена нашей семьи. Если бы не Конан, мне бы не удалось… прижать… вас к груди…