Текст книги "Опасная тихоня"

Автор книги: Елена Яковлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Глава 19

«Команда», сгрудившись в приемной у телевизора, дружно смотрела новости из Москвы. Как оказалось, я вернулась аккурат к тому моменту, когда ведущий торжественно зачитал экстренное сообщение из нашей родной губернии:

«…Драматично проходит предвыборная кампания в Н-ской области. Напомним, что там за должность губернатора борются четыре кандидата, в числе которых и ныне действующий губернатор. Этой ночью, по информации ИТАР-ТАСС, там произошло чрезвычайное происшествие. На одного из претендентов на губернаторскую должность, независимого кандидата Игоря Пашкова, было совершено покушение. Неизвестный произвел выстрел из снайперской винтовки по окнам предвыборного штаба кандидата. Сам Пашков, по сообщению, не пострадал, зато был убит один из членов его команды, председатель фонда „Регионы отечества“ Вениамин Литвинец».

Изложив эту трагическую весть, ведущий пообещал, что в одном из ближайших выпусков новостей непременно будет показан сюжет из Н-ской губернии, и объявил прогноз погоды. Аналитик выключил телевизор, вслед за этим в комнате воцарилась тягостная тишина. Мне не оставалось ничего другого, как разрядить ее своим невнятным:

– Здрасьте!

«Штабисты» немедленно воззрились на меня, и я заметила, что среди них нет Пашкова и Викинга. Аналитик одарил меня более внимательным взглядом, нежели остальные, из чего я сделала вывод, что в отсутствие «самого» он здесь за главного и, кажется, собирается сделать мне нахлобучку за опоздание. Однако ничего подобного не произошло. Ругать он меня не стал, только сразу же настроил на деловой лад:

– Вот и хорошо, что вы пришли, а то у нас здесь после вчерашнего очень напряженная обстановка. Особенно корреспонденты одолели, а это ведь по вашей части. Вот…

Договорить он не успел, потому что дверь за моей спиной распахнулась, и по комнате прошел сквозняк. Я обернулась назад и увидела совершенно ошалелую физиономию Вислоухова.

– П-приветствую в-вас! – В первый раз на моей памяти Вислоухов заикался, а это, доложу я вам, что-нибудь да значило.

Видок у Вадьки, кстати, тоже был еще тот: покрасневшая физиономия, слипшиеся на темечке волосенки, расхристанная куртка. Даже микрофон в его руке заметно подрагивал. Вот что значит настоящая охота за настоящей сенсацией. Чай, не каждый день у нас стреляют в претендентов на губернаторское кресло и по ошибке убивают председателей московских фондов! Короче, Вислоухову предоставлялась реальная возможность прославиться на всю страну, ибо «в одном из ближайших выпусков новостей» по первой программе, без всякого сомнения, планировался именно его репортаж с места событий.

«Штабисты» при виде вислоуховского микрофона оторопело переглянулись и отпрянули, а в приемную просочился Вадькин напарник с телевизионной камерой и принялся снимать все подряд, не спрашивая никакого разрешения. Первым делом он нацелился на дверь, за которой разыгралась вчерашняя драма, ныне предусмотрительно опечатанную, потом перевел камеру на аналитика, не знаю уж, чем он ему приглянулся.

Аналитик протестующе замахал руками и завопил:

– Прекратите снимать, немедленно прекратите снимать!

Вадька отдал напарнику команду удалиться и, все еще заметно заикаясь, выставил вперед свое удостоверение и вполне профессионально покатил на аналитика баллон:

– А-а п-почему, собственно? Мы действуем в соответствии с За-Законом о печати…

Препирательства продолжались достаточно долго, после чего Вислоухова таки выставили за дверь, объявив, что помещение он снимать, конечно, может, но оно, если он откроет глаза пошире, опечатано, а вот их (в смысле «штабистов») снимать он имеет право только по их же соизволению, а они-де не соизволяют. Правда, Вислоухову было обещано, что официальная точка зрения «команды» Пашкова все-таки будет доведена до его сведения и изложит ее пресс-секретарь кандидата в губернаторы(!!!). Злющий Вислоухов удалился в коридор, предварительно пригрозив, что если эту самую «точку» до него не доведут в ближайшие пять минут, он ворвется снова и будет снимать все подряд без всякого разрешения.

Избавившись от Вислоухова, аналитик взялся за меня, поскольку мне предстояло выступить в роли официального рупора. Я попыталась возразить – не очень-то мне хотелось красоваться по Центральному телевидению, – но аналитик пресек мой невнятный ропот, напомнив о поганом контракте, который я подписала с подачи покойного ныне Веньки Литвинца. Кстати;, получая подробные инструкции от правой руки Пашкова, я поинтересовалась, а где же сама неудавшаяся жертва покушения.

– В ФСБ, – тихо ответили мне сквозь зубы, прибавив, что эта информация не для прессы.

Я поклялась, что не скажу Вислоухову ни слова сверх «программы», и поплелась в коридор под прицел вислоуховской телекамеры. Там я, старательно, но безуспешно отворачиваясь от объектива, быстро оттарабанила в Вадькин микрофон то, что в меня «вложил» аналитик. А заявление мое сводилось к тому, что вчерашнее покушение и убийство, «несомненно, носят чисто политический характер и направлены как против кандидата в губернаторы Пашкова, так и на срыв выборов как таковых». Разумеется, Вислоухов этим не удовольствовался и вознамерился задать еще несколько вопросов, на которые я ответила с искусной уклончивостью; на том, собственно, репортаж «с места преступления» и завершился.

Уже с выключенной камерой мы еще немного побалакали, причем говорил Вислоухов, а я молчала.

– Да, дела, – заметил он, упаковывая свои причиндалы. – Прогремели, можно сказать, на всю Россию. А как это будет выглядеть на фоне угроз, которые прозвучали во время того прямого эфира, помните? Просто политический детектив!.. – И многозначительно добавил, понизив голос:

– Кстати, местное ФСБ затребовало у меня запись передачи. Насколько я понял, собираются делать эту… ну, голосовую экспертизу, или как там у них называется…

От такого известия меня немедленно бросило в жар, но я нашла в себе силы пробормотать:

– А разве в ФСБ не предупреждают, что разглашать такую информацию нельзя?

Вислоухов блеснул глазами исподлобья:

– Предупреждают, но я же по-свойски… Знаем мы это «по-свойски», просто цену себе набивает. Хотя я не могу не быть благодарна болтливому Вислоухову за известие о том, что глупость, которую я позавчера сморозила в прямом эфире, позвонив на студию из уличного телефона-автомата, теперь усиленно изучается в ФСБ. Радоваться тут, конечно, нечему, но, по крайней мере, теперь я в курсе, откуда мне ждать неприятностей в первую очередь.

– Ну ладно, я спешу, – заторопился между тем Вислоухов. – Мне еще нужно успеть перегнать репортаж в Москву. Так что смотрите «Новости» в шесть часов.

– Всенепременно, – буркнула я и уныло поплелась в приемную. – Ну и что дальше? – спросила я аналитика, уже возвернувшись и подробно отчитавшись о том, как я доводила до Вислоухова «официальную точку зрения».

– А дальше… до особого распоряжения, – загадочно молвил тот. – Вот приедет Игорь Сергеевич…

Ага, вот приедет барин – барин нас рассудит. Впрочем, я ничего не имела против. Осведомилась только, что делать с прочими представителями прессы, кои сегодня еще обязательно будут стремиться побывать на «месте трагических событий».

Аналитик постучал пальцами по столу:

– А делать будем вот что… Московским говорить то, что этому… Вислоухову, а местных переадресовывать в прокуратуру. Там им все расскажут.

Мудрое решение. Я посмотрела на аналитика с невольным уважением. По себе знаю, что за удовольствие «получать информацию» в нашей прокуратуре. В первый день тебе будут отвечать, что без прокурора – низ-зя, а его-де нет на месте. Во второй, что прокурор у себя, но у него срочное заседание. Ну и так далее… А к тому времени, глядишь, уже подоспеют московские газеты, в которых все, что тебя интересует, подробно расписано. Так что смело можешь переписывать, а главное, в «передергивании фактов» тебя уже вряд ли кто-нибудь уличит.

В общем, мы стали терпеливо ожидать, когда из ФСБ вернется недобитый Пашков. Все делали это молча, только я время от времени отвечала на телефонные звонки и, в соответствии с утвержденной директивой, посылала звонивших в прокуратуру. Представляю, как сейчас весело тамошней секретарше!

* * *

Пашков заявился уже к концу дня. В сопровождении верного Викинга, разумеется. Оба выглядели изрядно потрепанными. Пашков обвел нас печальным взглядом, а аналитик сразу же принялся отчитываться о том, как мы тут обходились без мудрого и чуткого пашковского руководства. А также сообщил кое-что новенькое, о чем я до сих пор понятия не имела. Например, о том, что Веньку, точнее, то, что от него осталось, удастся отправить в Москву не раньше чем завтра вечером, а то и послезавтра, поскольку раньше следователи не обещают. Но уже предпринято все необходимое, чтобы обеспечить эту горестную процедуру. О визите Вислоухова он упомянул вскользь.

Пашков выслушал все это, не поднимая головы, потом покосился на опечатанную дверь собственного кабинета и промолвил:

– Хорошо, что все на месте. Фээсбэшники сейчас следственный эксперимент проводить будут.

Народ было возроптал, а Пашков только развел руками:

– А что я могу сделать? Я ничего не могу. Это убийство всех нас так или иначе затрагивает.

Тут он был прав. Найдут ли наши доблестные органы убийцу – большой вопрос, а вот в том, что нервы всем потреплют изрядно, сомневаться не приходится.

Не успела я так подумать, как дверь приемной распахнулась, и на пороге возникла колоритная троица в штатском. Впереди приземистый товарищ в кожаном пальто, отдаленно смахивающий на комиссара, а позади него два худощавых парня в куртках. Нужно было видеть их физиономии, скучные и недовольные. Я догадывалась почему: наверное, «дело» не сулило им скорой разгадки.

Для начала все трое рассредоточились и приступили к очередному допросу. Мне, как всегда, достался самый придирчивый. Тот самый, приземистый и не очень молодой, за сороковник ему было точно. Он молниеносно сунул мне под нос какую-то «ксиву», но и убрал с той же молниеносностью, так что я ровным счетом ничего не успела рассмотреть.

– Вы Капитолина Михайловна Алтаева? – деловито уточнил он.

– Я-то да, а вот как вас звать-величать, я так и не поняла, – зачем-то полезла я в бутылку. – Уж очень у вас ловко получается фокус с удостоверением: прямо по усам текло, а в рот не попало.

Не сводя взгляда с моего лица, он снова сунул руку в нагрудный карман кожаного пальто, извлек свои «коррчки» и, развернув, задержал на уровне моих глаз, чтобы я могла от души полюбоваться его фотографией, на которой он выглядел совсем не таким круглым, как в жизни. Я сравнила снимок с оригиналом: вроде он. А заодно прочитала: Капитонов Геннадий Эдуардович. Капитонов – почти что мой тезка. Так, смотрим дальше: майор. Гм-гм, не староват ли он для майора? Впрочем, не исключено, что в ФСБ служебная лестница достаточно крутая и быстро по ней не взберешься.

– Теперь другое дело, – сказала я, и майор Капитонов, тихо хрустнув своим кожаным пальто, убрал удостоверение на прежнее место – во внутренний карман.

Дальше пошли вопросы, которые не отличались особенной оригинальностью. Все то же:

«Как вы думаете, кто мог желать смерти Пашкову?», «А Литвинцу?», «Как давно вы были знакомы с убитым?» и так далее. Из новенького было только: «У вас нет никаких предположений насчет того, кто мог звонить в студию во время прямого эфира, когда Пашков встречался с Каблуковым?»

– Но ведь звонивший не представился. – Что-то мне не понравился этот вопрос. Может, они уже провели свою знаменитую экспертизу и выяснили, что звонила именно я? Но ведь я тогда была не одна, кто-то еще пригрозил Пашкову нешуточными карами.

Потом они открыли дверь в пашковский кабинет, предварительно отодрав бумажку, которой она была заклеена. Со вчерашнего вечера там ничего не изменилось, только мертвого Веньки уже не было, да сквозь разбитое стекло надуло холодом. Фээсбэшники, если, конечно, те, что помоложе, были из одного с Капитоновым ведомства, велели нам рассесться так же, как накануне, перед роковым выстрелом. Мы послушно выполнили приказ, даже Пашков не стал возражать.

– Где сидел Литвинец? – спросил Капитонов.

– Вот здесь, слева от меня, – устало кивнул на пустой стул Пашков.

Капитонов покачался на носках ботинок и распорядился:

– Севрюков, сядь туда.

Один из долговязых парней безропотно занял место покойного Веньки.

Капитонов опять покачался на носках.

– Гм-гм, было уже достаточно поздно, свет уже горел… Так… Шторы не были задернуты?

– Нет, – покачал головой Викинг, – я точно помню. Все осталось как и было, мы ничего не трогали.

– Угу, – пробормотал Капитонов и стал в задумчивости мерить шагами кабинет Пашкова. Остановился у окна, присмотрелся к дыре в стекле, потрогал фрамугу, провел пальцами по подоконнику…

Пока он проделывал эти пассы, все наблюдали за ним, а я – за Пашковым. Он, между прочим, сидел спокойный, как удав. Даже раздражения не выказывал, а ведь наверняка его испытывал: вместо того чтобы бороться за избирателей, он давал показания и участвовал в следственных экспериментах. Ох как меня беспокоили этот Пашков и то обстоятельство, что я по-прежнему не знала, с какого боку к нему подобраться. Все мои ниточки обрывались на полпути. Теперь, правда, появилась новая – в виде фотографии, переснятой Валентином. Но что я могу с нее, грубо говоря, поиметь? Конечно, снимок сам по себе пикантный: в бане, чуть ли не в голом виде и с хорошенькой нимфеточкой на коленях, при том, что сам Пашков на фото выглядел отнюдь не восемнадцатилетним, а значит, был уже женат.

Черт, может, его и правда шантажнуть и он расколется? Ага, так он и разбежался, не такой он идиот, если сначала добрался до Москвы, а потом спустился в родную губернию на парашюте связей и амбиций. Станет ли он признаваться в каких-то страшных вещах – а я не сомневаюсь, что с Наташей пятнадцать лет назад произошло нечто ужасное, – если припугнуть его обвинением в измене жене и веселом времяпрепровождении с пьяненькой девицей? Конечно, и не подумает. Поскольку считаться плейбоем намного предпочтительнее, нежели убийцей, особенно когда ты претендуешь на губернаторское кресло. Не считая того обстоятельства, что фотография не оригинальная, а переснятая, а следовательно, ее легко представить как искусный монтаж. Вот только если… Выяснить бы, кто эта нимфеточка на коленях у Пашкова, вдруг она несовершеннолетняя, в смысле, была на момент съемки. Да, надо бы мне увидеться с бабой, которая организовала для Валентина эту очаровательную халтуру, обеспечившую ему не столько левые, по его выражению, доходы, сколько лишнюю головную боль.

– …Значит, вы скомандовали «На пол»? – донеслось до меня унылое бормотание Капитонова. – Сразу после того, как услышали звон стекла?

– Ну да, я сразу понял, что к чему, – отозвался Викинг, – и тут же выключил свет.

Капитонов обернулся и посмотрел на выключатель, как бы измеряя взглядом расстояние до него:

– И что же дальше?

– Как что? – На этот раз вмешался Пашков. Голос у него был усталый. – Все упали на пол и оставались там в течение десяти минут, не меньше.

Капитонов еще раз прошелся по комнате:

– Все лежали на полу?

– Ну да… Кроме Литвинца, разумеется, он оставался за столом, мертвый… Но мы этого тогда не знали.

– А кто первым заметил, что он мертв?

– Я, – голос у меня был какой-то сиплый, и я откашлялась. – Видите ли, было довольно темно, я просто почувствовала, что моя рука попала во что-то мокрое. А потом я присмотрелась: он сидел, уронив голову на стол, а вокруг лужа крови.

– Так-так. – Капитонов продолжал мельтешить перед глазами своим длиннополым кожаным пальто. – А в момент выстрела где вы находились, сидели за столом?

– Я?

– Нет, вы! – Оказывается, он обращался к Пашкову.

– Я… – Он растерялся. – Н-нет, я встал, кажется… Нет, точно, я же встал. Мы как раз собирались смотреть видеозапись той телепередачи… Собственно говоря, а к чему такие подробности, я не понимаю…

– Да не волнуйтесь вы так, – поморщился Капитонов, – мы просто восстанавливаем картину происшествия. Кстати, я думаю, что в этом заинтересованы не только мы, но и вы. Все-таки он был одним из членов вашей команды.

– А я и не волнуюсь, – неожиданно огрызнулся Пашков. Ого, да он, кажется, начинал терять свое ангельское терпение. Впрочем, он быстро взял себя в руки. – Я просто не понимаю, что вы пытаетесь таким образом выяснить?

Капитонов передернул плечами:

– Мы пытаемся выяснить, почему киллер промахнулся.

И добавил еще одну загадочную фразу:

– Если он промахнулся.

Потом он подробно опросил нас всех, в каких именно местах мы лежали на полу, и на этот раз терпение покинуло меня:

– Может, нам всем лечь на пол?

– Пока не стоит, – невозмутимо ответил Капитонов.

Значит, шанс поваляться на полу еще оставался. Как бы то ни было, но этот самый следственный эксперимент скоро закончился. Капитонов и его помощники ушли, сдержанно попрощавшись. Пашков, который выглядел расстроенным, тоже не стал нас задерживать, объявив, что на сегодня все свободны. Я первая натянула пальто и схватила сумку, которая показалась мне подозрительно легкой, судорожно расстегнула «молнию» и ахнула: дно сумки было аккуратно разрезано бритвой.

Глава 20

Я рвала на себе волосы. Фигурально выражаясь, разумеется. Но ведь знала, знала же, дурища этакая, что на тридцать втором маршруте работают карманники, даже сама про это писала. Да еще как работают! Можно сказать, виртуозы своего дела, были случаи, когда они умудрялись вытаскивать деньги из кошельков, не разрезая сумок. Так что «мой» еще, можно сказать, новичок был, салага, но от этого мне не легче. А в милицию заявлять бессмысленно, они же в каждой сводке происшествий сообщают: «Граждане, будьте бдительны, на тридцать втором и четвертом маршрутах автобуса работают карманники». Собственно, тем и ограничиваются, заявляя, что не могут с утра до вечера кататься на автобусах, охраняя кошельки ротозеев, когда у них хватает более серьезных преступлений, как-то: убийства, в том числе заказные, изнасилования, ограбления и прочее. Кстати, спорить с ними трудно, особенно в свете недавнего покушения на Пашкова, когда его пулю по вине мазилы-киллера схлопотал Венька Литвинец.

Главное, что кошелька-то у меня в сумке и не было! Я его специально не ношу как раз по причине излишней бдительности. Деньги всегда лежат у меня в потайном внутреннем кармане сумочки, а посему воришка принял за кошелек мою толстую записную книжку в кожаном переплете, в которую я, прямо как назло, сунула ту самую фотографию, что отдал мне Валентин. То-то карманник удивился, когда понял, как прокололся! И разумеется, немедленно избавился от записной книжки, бросил ее в урну или просто под какой-нибудь забор. Может, мне пошарить по ближайшим урнам? Представляю себе картинку! А если серьезно, глядишь, я бы и в самом деле пошарила, но только знать бы, где именно мне разрезали сумку, потому что от Белого пруда до бывшего Дворянского собрания с пашковским офисом целых шесть остановок. А теперь посчитайте окрестные урны и мусорные баки в подворотнях…

Что же мне в самом деле так патологически не везет? Теперь я потеряла фотографию. Хотя, если взглянуть на все это по-другому… Я ведь так и не придумала, как ее использовать против Пашкова. И потом, она ведь не одна, Валентин сказал, что подружка его соседки Люськи сделала не меньше десятка копий, а следовательно… А следовательно, мне нужно ее найти, и как можно скорее. Так, сейчас позвоню Валентину. Я ринулась к телефону и, уже взявшись за трубку, сообразила: я не помню его домашнего номера! Он был накорябан как раз в той самой записной книжке, вытащенной из моей разрезанной сумки карманником.

Можно, конечно, подождать, когда Валентин мне позвонит, но где, гарантия, что это произойдет уже сегодня? Повздыхав и поцарапав ногтями полку для телефона, я сняла с вешалки пальто и сунула ноги в ботинки. В последний момент все-таки решила для начала позвонить Валентину на службу, в «Вечерку», вдруг он задержался с очередной халтурой? Однако в ответ были только протяжные гудки. Я послушала их, послушала и после шестого по счету вернула трубку на место.

* * *

Валентин собственноручно открыл мне дверь:

– Ты?

Вид у него был сконфуженный, он что-то спешно дожевывал, усиленно работая челюстями, и еще от него крепко попахивало чесноком. Стесняясь этого, он смущенно полуобернулся и прикрыл рот ладонью.

Я тоже чувствовала себя не лучшим образом. Что ни говори, а это самое свинское свинство – вот так врываться к людям, когда они чинно, степенно и по-семейному трапезничают.

– Извини за поздний визит, – пробормотала я. – Ты спрашивал у своей соседки насчет… насчет той женщины, ну, о которой мы с тобой говорили возле Белого пруда?

– А-а-а, – протянул Валентин, – ой, прости, не сообразил… Ты проходи. – Он отступил в глубь прихожей, уступая мне дорогу. – И это… не обращай внимания, пожалуйста, я тут чеснока наелся. В профилактических целях, а то грипп обещают, вирус «А».

Я протиснулась в прихожую, виновато втянув голову в плечи. Из кухни выглянула Валентинова жена, довольно миловидная, но основательно потрепанная в неравной схватке с жизнью женщина – я ее пару раз видела в редакции и еще однажды в ресторане, где мы как-то всем коллективом встречали Новый год, – поздоровалась и сказала:

– Валя, а чего ты гостью в дверях держишь? Приглашай.

Я начала самым идиотским образом оправдываться:

– Да я на минуточку, по срочному делу…

– Ты это… – буркнул Валентин, оборачиваясь к жене. – Не знаешь, Люська уже пришла из своего ларька?

– Должно быть, пришла, – отозвалась Валентинова жена. – А чего тебе надо?

– Поговорить, – сухо ответил Валентин и прямо в растоптанных домашних тапках шагнул за порог квартиры.

Я, естественно, за ним.

Валентин пересек лестничную площадку, остановился возле двери квартиры напротив и нажал на кнопку звонка. Сразу же донесся приглушенный женский возглас:

– Кто там?

– Люсь, это я, – лаконично отрекомендовался Валентин.

Замки щелкнули, дверь распахнулась, и в ее проеме возникла дородная бабенка в атласном халате, который едва сходился на ее аппетитных статях. Ничего себе Люся. Между прочим, она тоже жевала. И еще удивленно смотрела на меня. И это ее удивление, между прочим, постепенно трансформировалось в какую-то подозрительную задумчивость, сопровождаемую усиленной работой челюстей. Наконец она что-то шумно проглотила и всплеснула руками:

– Господи, да я же вас только что по телику видела! Ну точно, пять минут назад в «Новостях» показывали, когда рассказывали, как у нас кого-то грохнули!

Ну вот, ко мне, оказывается, пришла слава во всероссийском масштабе, а я и не заметила. Значит, Вислоухов успел перегнать в Москву свой знаменитый репортаж с места событий. Слава Богу, что я его не видела, могу себе представить, какая у меня там рожа!

Валентин обескураженно на меня уставился: наверное, у него на кухне нет телевизора, а потому он еще не в курсе, что я стала телезвездой. Переждав, когда его соседка Люся немного угомонится, он наконец объяснил ей цель нашего визита:

– Люсь, мы к тебе по поводу этой твоей знакомой, ну, помнишь, что фотографию переснимала?

– Из-за Надьки? – быстро сообразила Люся. – А что эта швабра еще натворила? – И снова перевела взгляд на меня. – Это вы ее разыскиваете?

Я только кивнула.

– Тогда я знаю, по какой причине – она у вас что-нибудь свистнула, – неожиданно догадалась она.

Я не стала подтверждать ее предположение, как, впрочем, и опровергать его.

– Вот до чего докатилась, – с тяжким вздохом изрекла Валентинова соседка и предприняла безуспешную попытку запахнуть халат на груди.

– Вы не подскажете, как мне ее найти? Люся поежилась и сгребла ворот халата короткопалой ладонью с облупившимся маникюром:

– Да на Бочарной, в шестнадцатиэтажке, ну, в башне, знаете? Квартира у нее шикарная, от родителей досталась…

Дом на Бочарной, о котором шла речь, я хорошо знала, да кто его у нас в городе не знал. Так называемый итальянский, построенный на заре перестройки по экспериментальному суперпроекту. Такими планировали застроить целый район, да тут случились все эти пертурбации с шоковой терапией, кризисом и отсутствием финансирования, в результате супердом оказался первым и последним. Зато он известен буквально всему городу: достаточно сказать «башня на Бочарной», и никто не ошибется.

– А квартира? – спросила я. Люся мучительно наморщила лоб:

– Я была у нее только раз, и то давно… Какая же у нее квартира?.. А ну, точно – тринадцатая! Если бы какая-нибудь другая, я бы сроду не запомнила. А тринадцатая – это же чертова дюжина… Вообще-то мы с Надькой в школе учились, а потом виделись время от времени. В прошлом месяце встретились на рынке, то да се… Я ее к себе пригласила, а она, гадина такая, на руку нечиста стала, оказывается…

Люся все рассказывала и рассказывала, и ее просто невозможно было остановить. Я взглянула на часы: начало одиннадцатого вечера – не лучшее время для пространных разговоров. Особенно если учесть, что я рассчитывала еще сегодня заглянуть к нечистой на руку Надьке.

На помощь мне пришел Валентин, переключивший на себя внимание словоохотливой соседки. Я же тем временем молча пожала ему руку и заспешила вниз по лестнице. До Бочарной от Валентинова дома не так уж и далеко, но, учитывая поздний час…

* * *

– Вам кого? – На меня смотрел пожилой мужчина в спортивных брюках и уютной вязаной кофте.

Только тут я сообразила, что не спросила у Люси фамилию ее вороватой подружки, и разозлилась на себя. Это ж надо быть такой бестолковой!

– Мне бы… Надежду, – не сразу выдавила я из себя.

– Кого? – Мужчина совершенно искренне меня не понимал.

– Надежду, – повторила я упавшим голосом, решив, что Валентинова подружка перепутала номер квартиры.

Я уже потеряла всякую надежду, когда лицо мужчины из тринадцатой квартиры прояснилось:

– Ах, вот вы о ком… Да она уже два года здесь не живет.

– Не живет?

– Ну да, – подтвердил он, – мы же с ней поменялись. Мы переехали сюда, а она в нашу квартиру, на Рылеева…

Меня словно обухом по голове ударили:

– Поменялись с доплатой?

– Ну да, – растерянно произнес мужчина. Черт, как же меня сразу не насторожило это имя – Надька! Ну нет, не может быть, скорее всего это все-таки совпадение, но какое!

– Номер дома и квартира? – приказным тоном изрекла я.

– Что? – растерялся мужчина. – А, ну да… Дом восемнадцать, квартира десять…

Я даже не поблагодарила его и не извинилась за позднее вторжение, так меня заинтриговало то, что я узнала. Быстрее, быстрее, чтобы проверить, проверить…

Что бы вы думали, дом оказался тем самым, и квартира тоже, я в этом убедилась, едва поднявшись на третий этаж. Постояла у ободранной двери квартиры, полюбовалась на кусок бумаги с печатями, приклеенный чуть повыше замочной скважины, и медленно двинулась восвояси. Вышла к автобусной остановке, минут пять там поторчала, а потом, догадавшись наконец, что ждать можно и до утра, пешком пошла домой.

Прогулка получилась довольно продолжительная и достаточно поздняя, но полезная для здоровья. Черт его знает сколько лет я так не бродила, не торопясь, под тихим и невесомым февральским снежком, может даже, и никогда. Это было просто чудо чудное и диво дивное, но я ни о чем не думала, просто медленно плелась по тротуару, который этой многоснежной зимой дворники не успевали как следует расчищать. Может, вам покажется странной и неестественной такая моя прострация, но даже мне нужна небольшая передышка, иначе я просто свихнусь. Вот войду в свою квартиру, захлопну за собой дверь, и тогда начнется… Тогда-то мозги у меня закипят, как чайник на плите…

Однако на этот раз я все же переоценила свои самоедские возможности. Усталость и прогулка по морозцу сделали свое дело: меня хватило только на то, чтобы стащить с себя ботинки и накрутить московский номер Богаевской. Ее автоответчик словно только меня и дожидался, сразу же выдал свое дежурное приветствие и в который раз с холодной вежливостью предложил оставить сообщение после сигнала. Я, злая, как собака, ехидно у него осведомилась: «А что Майя делает в Н-ске?» – и шмякнула трубку на рычаг. Потом разделась, небрежно разбросав одежду по всей комнате, и грохнулась на диван, накрывшись с головой одеялом. Когда спаситель-сон раскинул теплые руки, чтобы принять меня в свои чувственные объятия, призрак Ледовского попытался нарушить эту идиллию, шепнув мне на ухо: «Я тебе позвоню». Я лениво от него отмахнулась и зарылась лицом в подушку. Мне бы только до утра продержаться, а там видно будет.

Утро оказалось хлопотным. Без четверти девять Жорик уже дожидался меня у подъезда в «жигуле», а еще через пять минут он меня приветствовал весьма оригинальным образом:

– Ну слава те Господи, живая! Я удивленно приподняла брови, а он хмыкнул в кулак:

– По городу слухи ходят, что вас всех перестреляют по очереди, как куропаток, а последним будет ваш Пашков.

Мне трудно было удержаться от комментария:

– Ничего не скажешь, веселые слухи ходят по нашему городу. А кто этот… стрелец, слухи случайно не указывают?

– Указывают, – беззаботно отозвался Жорик, – маньяк, говорят. Только не сексуальный, а политический.

– Ну тогда вы тоже рискуете, – поспешила я обрадовать Жорика.

– Я? – опешил он. – А я-то чем? Мое дело маленькое, я к политике никакого отношения не имею, кручу себе баранку – и все дела. Это вы там воду мутите: голосуйте за того, голосуйте за этого…

– Это все отговорки, – фыркнула я, нашедшая себе неожиданную забаву. – Главное, где деньги получаете. Небось у Пашкова, а?

– Так то ж по перечислению, – начал почему-то оправдываться Жорик, – а так я на автобазе числюсь…

– Неважно, – я закусила нижнюю губу, чтобы не рассмеяться, – маньяки в таких деталях не разбираются, они мыслят глобально.

Жорик минуту-другую переваривал мои соображения по части психологии маньяков, а потом заржал:

– А я еще, кстати, ни копейки не получил, на них бухгалтерия лапу наложила. Там у нас пять баб сидят – гла-адкие, стервы, – вот пусть их и стреляет.

– А не жалко?

– А чего их жалеть-то? – пожал плечами Жорик, в котором во весь голос заговорило классовое чувство. – Говорят, банк денег не дает, а сами все в песцах. О, еще б директора нашего кто стрельнул, у него «Мерседес» «шестисотый»!

– Так уж и «шестисотый»? – лениво уточнила я.

– А то! – отозвался Жорик и недовольно засопел. – А кроме «Мерседеса», две дачи…

Что еще есть у директора автобазы, я так и не услышала, поскольку «жигуль» затормозил на стоянке перед Дворянским собранием, я выбралась из тесноватого салона и размашистым комиссарским шагом двинулась в «штаб», где, как выяснилось по прибытии, уже вовсю кипела работа.