Текст книги "Опасная тихоня"

Автор книги: Елена Яковлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Глава 16

Но назавтра нам так и не удалось созвониться с Валентином. Все время были какие-то заморочки, а уж чем кончился этот злосчастный четверг… Такое даже в страшном сне не приснится. Впрочем, все по порядку.

Начнем с того, что утром за мной снова был прислан «жигуль». (Надо же как быстро его починили!) И водитель Жорик был разговорчивее, чем прежде.

– Привет! – обрадовался он мне.

– Привет! – ответила я, складываясь пополам, чтобы удобнее разместиться на заднем сиденье. Что ни говори, а в Венькином авто при моем росте это сделать не в пример проще.

Жорик завел мотор и, подмигнув мне в зеркало заднего вида, зацокал языком:

– Ох, видел я вчера передачку с нашим и этим… Каблуковым. Ну цирк, чистый цирк! Наш больно надутый, а тот чешет, что в голову придет. А вопросы им задавали, ну, тоже… А в конце вообще позвонила какая-то неизвестная дура, видно, с большого бодуна и такое понесла… А у этих, ну, у кандидатов и телевизионщика, у всех троих рожи стали…

Не могу сказать, чтобы мне сильно понравилось, что меня называют «неизвестной дурой с большого бодуна». Поэтому я ничего не ответила, а продолжала молчаливо рассматривать городские пейзажи, неторопливо проплывавшие за окном «жигуля» – скорость на центральном проспекте ограничена. Механически отметила, что предвыборных плакатов и листовок стало еще больше прежнего, можно сказать, не осталось ни одной свободной стены и ни одного не обклеенного забора. Слова неприличного и то написать негде. А вот щит с зазывной надписью «Место для вашей рекламы» возле областной администрации убрали от греха подальше, чтобы на него не дай Бог не покусился очередной подпольщик.

Мы проехали мимо здания администрации, мимо центрального универмага и главпочтамта. Народу на улице было немного. Редкие прохожие спешили на работу, прошмыгнула стайка школьников, торжественно прошествовала старушка с пуделем, а за ней – молодая женщина в короткой шубке из каракуля. Эта, похоже, тоже никуда не торопилась, потому что шла медленно, правда, лицо у нее было озабоченное. И еще… еще какое-то знакомое. Майя? Неужели это Майя, пианистка Елены Богаевской? Но откуда она могла здесь взяться, она же улетела вместе со своей примадонной!

– Стой! – заорала я дурным голосом. – Назад, поворачивай назад!

– Чего? – не понял Жорик и нажал на тормоз.

Я толкнула дверцу, вывалилась из машины и побежала догонять женщину в каракулевой шубке, чтобы убедиться в том, что я не ошиблась и это она, Майя. А та будто сквозь землю провалилась, ну, куда, куда она могла деться за какие-нибудь несчастные пять минут. Или Майя мне просто померещилась? А может, это вовсе и не Майя, а какая-нибудь другая, похожая на нее женщина?

– Эй, в чем дело?

Я обернулась и увидела Жорика, чуть не по пояс высунувшегося из окна ползущего за мной черепахой «жигуля».

Я села в машину и велела ему еще раз проехать по проспекту. Жорик пожал плечами, недовольно буркнул под нос что-то на тему «Как быстро некоторые превращаются в начальников», но активно возражать не стал. В любом случае время было безнадежно упущено: ни Майю, ни хотя бы отдаленно похожую на нее женщину на проспекте я так и не увидела. Еще не легче, галлюцинации у меня, что ли?

Эта история так меня потрясла, что я поделилась своими сомнениями с Венькой. Тот не сразу врубился:

– Какая еще Майя?

– Концертмейстер Богаевской.

– Кто-кто?

– Ну, пианистка!

– Не помню я никакой пианистки, – буркнул Венька, – я и Богаевскую не помню…

– Ну, брюнетка такая с ней была, короткая стрижка, блестящий плащ, – вспомни!

– Что-то такое припоминаю, правда, смутно, – небрежно махнул короткопалой рукой Венька. – Ну и что с того? – Он явно «не врубался».

– Как что? – поразилась я его непонятливости. – Я же тебе говорю, что видела ее на проспекте пятнадцать минут назад. Что, по-твоему, она может здесь делать?

– Вот и спросила бы ее, – пробурчал Венька и стал выгребать из внутренних карманов пиджака какие-то визитки и записки.

– Да как бы я ее спросила, когда она будто сквозь землю провалилась, – огрызнулась я. – Я бросилась за ней, но ее уже и след простыл! – И добавила уже потише:

– Если, конечно, это была она.

– Она не она, какая разница! – Венька продолжал рыться в карманах, только с пиджака переключился на брюки. – И вообще про эту Богаевскую пора забыть. Все, проехали. В нашем деле нельзя оглядываться и долго пережевывать собственные неудачи – об этом противники позаботятся, – нужно думать о завтрашнем дне. – Что ни говори, а по части демагогии он был непревзойденным мастером.

Не знаю, нашел ли Венька то, что искал, но, коротко бросив мне: «Никуда не уходи», выскочил за дверь, и его торопливые шаги затихли вдали. Я осталась наедине с плакатами «Я сделаю вашу жизнь стабильной» и мучительными сомнениями на тему, кого или что я видела сегодня на проспекте: Майю, ее бесплотный дух, или у меня вообще крыша едет? Потом ко всему этому прибавился телефонный звонок.

Я подняла трубку и сразу узнала неподражаемые, чуть вибрирующие интонации Вислоухова.

– Приветствую вас, – фамильярно объявил он и поинтересовался:

– Ну, как настроение после вчерашнего?

– А что такого произошло вчера? – сыграла дурочку я.

– Как что? – опешил Вислоухов. – А передача? У меня тут с утра телефоны раскалились от звонков, очень, говорят, любопытный прямой эфир был. Просто скандальный!

Я фыркнула в трубку, тщательно маскируя свою настороженность:

– А чему тут удивляться? Каблуков – это ведь известный обличитель всего и вся!

– Да при чем здесь Каблуков! – воскликнул Вислоухов. – Этот себя, можно сказать, паинькой вел. Но звоночки были, я тебе дам.

– Это про Наташу какую-то, что ли? – спросила я, притворно позевывая.

– Я не пойму, вы что, не смотрели передачу? – оскорбился в лучших чувствах Вадька. – Про Наташу это чепуха! А вот когда вашему Пашкову обещали башку свернуть, это было что-то! Он даже взбледнул, по-моему.

– То есть… – растерялась я. – Это как башку свернуть? – Я лихорадочно соображала, не сболтнула ли я накануне чего-нибудь лишнего, когда звонила в Вадькину студию. Да нет же, я прекрасно помню свои слова: «Пусть он скажет, что сделал с Наташей Русаковой». Никаких угроз с моей стороны не было, точно не было, так же как и зловещих обещаний насчет пашковской башки.

– Постой! – заорала я в трубку. – Какая, к черту, башка, ты откуда свалился?

– Я? Свалился? – обиделся Вислоухов. – Я-то как раз не свалился. Откуда мне было сваливаться, когда я сидел в студии и слышал все собственными ушами. А вы там что, спали?

Трубка прямо прикипела к моему уху:

– Ты что имеешь в виду?

– Что я имею в виду? – попугаем повторил Вислоухов с сомнением в голосе. Видимо, он все еще не верил, что я не знаю, о чем идет речь. – Кто-то позвонил в прямой эфир и сказал буквально следующее: «Пашков, тебе не жить, я об этом позабочусь. И никакая охрана тебя не спасет».

Я замерла с отвисшей челюстью и телефонной трубкой возле уха, и продолжение вислоуховского монолога пробивалось ко мне, словно сквозь толстый слой ваты:

– Можете обижаться, но я тут провел небольшой социологический опрос, и, как говорится, большинство респондентов сходятся во мнении, что это просто дешевый трюк. Светлые головы считают, что ваш Пашков таким образом пытается заработать себе репутацию этакого рыцаря без страха и упрека. В «жучки» под столом, кстати, тоже никто не поверил… Эй, эй… Вы слушаете?.. Але, але…

Вислоухов, видимо решивший, что связь прервалась, повесил трубку, а я еще долго внимала пикающим прерывистым сигналам, которые совпадали с пульсирующими толчками в моем виске. Выходит, кто-то звонил в студию раньше меня, и произошло это, скорее всего, пока я боролась с приступом безудержного аллергического чихания или носилась в окрестностях Дома прессы в поисках неразбитого телефона-автомата. Нормально… Получается, что самое главное-то я прохлопала, о-ох… Я еще не успела как следует отчитать себя за бестолковость, как в комнату кометой влетел жутко озабоченный Венька с какой-то бумагой в руках. Всучил ее мне, велел немедленно распространить в прессе и снова испарился.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что в моих руках ни больше ни меньше, как очередное заявление для прессы, с которым я прежде всего внимательно ознакомилась. А гласило оно буквально следующее:

«Продолжается кампания травли и угроз против независимого кандидата на должность губернатора И. С. Пашкова. Накануне во время прямого эфира (передача „Перекресток“ областной студии телевидения) раздался звонок неизвестного лица, откровенно угрожавшего кандидату физической расправой, однако никакой реакции на это со стороны местных правоохранительных органов не последовало. Как и тогда, когда в помещении предвыборного штаба И. С. Пашкова были обнаружены подслушивающие устройства. Предвыборный штаб кандидата на должность губернатора И. С. Пашкова в связи с этим заявляет…»

Как говорится, и так далее и тому подобное. Весь текст был выдержан в заскорузлых казенных тонах. Покончив с чтением, я задумалась, не зная, как мне самой отнестись ко всей этой галиматье. Не к заявлению, конечно, а к самому факту. Солидаризироваться ли мне с Вислоуховым и его «респондентами», считающими, что угрозы – блеф, или же серьезно пораскинуть мозгами на предмет, кому еще, кроме меня, не дает покоя гладкая пашковская физиономия? Если все-таки выбрать последний вариант, то вывод напрашивается сам собой: конечно же, его непосредственным антагонистам, то бишь Крутоярову, Рябоконю и Каблукову. Но именно потому, что он «напрашивается», принимать его во внимание следует в самую последнюю очередь. Хорошо, а что тогда – в первую? И тут передо мной словно неоновая вывеска засветилась из четырех букв: Майя. Вдруг она имеет какое-то отношение к происходящему? Фантастика, просто фантастика! Что вообще творится в этом городе с тех пор, как в нем объявился Пашков со своей челядью?

Помассировав пальцами свой раскалившийся лоб, я засела за телефон и честно выполнила Венькино распоряжение по части распространения сурового заявления. Говорить мне пришлось много и подробно, а посему мой язык распух до такой степени, что не только с трудом ворочался, но и с трудом помещался во рту. Тогда я взяла тайм-аут и поплелась в буфет, где съела порцию винегрета, один эклер и выпила две чашки кофе средней паршивости. Странно, как это местные коммерсанты, поделившие бывшее Дворянское собрание на офисы, терпели подобное безобразие, наносящее урон их респектабельности, не говоря уже о желудках.

Остаток светового дня я провела на «рабочем месте», дожидаясь, когда явится мой непосредственный начальник Венька, но он словно сквозь землю провалился. Кстати, пока я переводила дух в буфете, пальто его тоже исчезло из шкафа, а значит, он пребывал вне помпезных стен коммерческого муравейника. Что до Пашкова и его ближайшего окружения, то у них, судя по всему, шло какое-то сверхсекретное совещание, на которое меня не звали. Не знаю уж, переживать мне по этому поводу или радоваться. Поразмыслив, я решила радоваться, ибо вряд ли то, что они там обсуждали, могло мне помочь узнать, куда пятнадцать лет назад ушла Наташа. Когда за окном начали сгущаться сумерки, я стала серьезно подумывать о том, чтобы считать свой рабочий день законченным, и именно в этот момент в дверь с грохотом ввалился Венька, который провозгласил, стаскивая пальто:

– Общий сбор. Пошли к Пашкову. Я пожала плечами и с тяжким вздохом поднялась со стула. Тогда я еще думала, что день, начавшийся для меня со странных и пока что необъяснимых событий, мог бы закончиться чем-нибудь повеселее, а не пространной говорильней пашковских аналитиков и спичрайтеров. Если бы я только знала, что главные события – впереди. Да к тому же какие!..

* * *

«Политбюро» во главе с Пашковым уже восседало за длинным столом, и физиономии у всех были такие, что я сразу поняла: каким-нибудь астрономическим часом тут дело не обойдется, болтать будут как минимум до полуночи. Будут с удовольствием и смаком обгладывать подробности вчерашней «политической провокации». Еще мне не понравился взгляд, которым меня одарил Викинг, уж нет ли у него подозрений на мой счет? То-то весело будет, если я своей детективной деятельностью добьюсь статуса лазутчика из вражеского стана! Любопытно, в чьи агенты они меня занесут: Рябоконя, Каблукова или Крутоярова?

Но пока этого не случилось, я заняла место, которое мне неизменно отводилось на подобных массовых мероприятиях, – между спичрайтером и имиджмейкером. И только разместившись, я с некоторым удивлением обнаружила отсутствие «серого кардинала», то бишь мадам Пашковой. Гм-гм, к чему бы, это? Ладно, поживем увидим.

Венька тоже умостился по левую руку от Пашкова и сложил губы трубочкой, а пухлые руки – замочком на крышке полированного стола. Он же заговорил первым, как обычно, слегка причмокивая:

– Мы собрались здесь, чтобы обсудить обстановку, сложившуюся после очередной провокации, и выработать нашу дальнейшую позицию. Думаю, начать надо с мер защиты…

После этого в разговор вступил мужественный Викинг:

– Я имел сегодня разговор с милицейским начальством. Они до сих пор раскачиваются, дело по факту угроз еще не возбуждено. Отделываются общими фразами. Насчет подслушивающих устройств тоже все глухо. Да этого и следовало ожидать, собственно говоря. Они же подконтрольны Крутоярову. Но тем не менее мы кое-что предприняли… По крайней мере, мы располагаем видеозаписью вчерашней передачи, которую можем предъявить в качестве вещественного доказательства…

– Это когда же? – визгливо перебил его аналитик. – Когда мы предъявим это вещественное доказательство? Постфактум, когда уже поздно будет?

Похоже, к угрозам, прозвучавшим во вчерашнем прямом эфире, они относились вполне серьезно. Уж не думали ли они, что зловещие предупреждения последовали из лагеря конкурентов по выборам? Это же самый настоящий бред, по-моему, на такое даже у Каблукова, известного своей экзальтированностью, дури не хватило бы. А значит, это либо чей-то идиотский розыгрыш, либо опять-таки дело рук кого-нибудь из пашковской «команды». Майю я все-таки сбросила со счетов. Во-первых, у меня не было твердой уверенности, что я видела именно ее, во-вторых, сколько я помню, она не производила впечатления полной идиотки. Впрочем, если следовать такой логике, то как же тогда быть со мной? У меня с головой вроде тоже все в порядке, однако же я зачем-то позвонила вчера в прямой эфир. Как говорится, среагировала на импульс. Ладно, подумаю об этом еще раз уже на досуге.

– И какие будут версии? – в первый раз открыл рот Пашков, который, на мой взгляд, за последние дни немного сдал, посерел лицом и осунулся. Вот вам и прямое доказательство, что предвыборная гонка – дело хлопотное и утомительное, даже при наличии солидного московского капитала за спиной.

Опять заговорил аналитик и высказал достаточно здравую мысль:

– Не думаю, чтобы кто-нибудь из конкурентов мог организовать такую глупую выходку. Если только Каблуков, и то… сомнительно, очень сомнительно…

Он покачал головой.

– А второй звонок? – вмешался спичрайтер. – Что вы думаете о нем? Я навострила ушки. Викинг поморщился:

– Думаю, что они никак не связаны. По крайней мере, та баба, что звонила в конце… у той точно… что-то с головой… Психбольная какая-нибудь, сейчас таких много…

Почему-то мне стало обидно.

Снова высказался Пашков, причем по делу:

– У нас есть видеокассета вчерашней передачи. Давайте-ка все вместе посмотрим ее еще раз.

Удивительно здравая мысль, лично я была «за» обеими руками. Меня не меньше остальных мучило любопытство и беспокойство.

– Пожалуйста, – с готовностью отозвался Викинг и, поднявшись из-за стола, подошел к добротной мебельной стенке. Пашков тоже встал со стула и сделал несколько шагов в сторону своего главного телохранителя. А дальше было все как во сне. Я облокотилась о стол и прикрыла глаза, чтобы дать им немного отдохнуть. И откуда-то долетел этот звук… Совсем не страшный и не громкий, похожий на хлопок, который издает пробка от шампанского, но не тогда, когда она взлетает под потолок, а когда ее аккуратно, со знанием дела откупоривают, предварительно остудив бутылку и обернув горлышко салфеткой. По крайней мере, звон разбитого стекла был намного пронзительнее, не говоря уже о крике Викинга.

– Все на пол! – завопил он ни с того ни с сего. В то же мгновение погас свет.

Я подумала, чего он так орет, но все-таки свалилась на пол, неловко, с грохотом уронив стул и больно ударившись коленкой. Лежать было ужасно неудобно, к тому же в шею мне кто-то дышал, шумно и довольно смрадно. Я проползла под столом немного вперед и уткнулась в чье-то тело. Мои глаза уже привыкли к темноте, и я узнала в «теле» Пашкова. Он лежал так близко, что я могла до него дотронуться. В голову мне пришла очередная шальная идея. Я подумала, не взять ли мне его за руку и не спросить:

– Так что ты сделал с Наташей?

– Никому не вставать с пола! – снова сипло приказал Викинг.

По-моему, никто и не собирался. Я тоже продолжала валяться, уткнувшись подбородком в наборный дворянский паркет, и в носу у меня щекотало от пыли. (Только бы мне не расчихаться!) А в полуметре от меня подозрительно неподвижно лежал Пашков, ну совершенно не шевелился. Мне даже стало как-то нехорошо, тем более что странный хлопок и звон стекла наводил на кое-какие мысли… В окно что-то бросили? Или, Господи твоя воля, неужто выстрелили? А вдруг Пашкова убили и рядом со мной мертвец? Я хоть и не падаю в глубокий обморок при виде мышки под комодом, но и так запросто лежать под бочком у покойника тоже не приучена… Так жив Пашков или нет? Черт, окликнуть его, что ли…

Но Викинг меня опередил, он склонился над Пашковым, как заботливая мать над дитятей, и участливо осведомился:

– Игорь Сергеевич, вы как, в порядке?

– Нормально, – мужественно отозвался Пашков, однако головы не поднял. – Что это было?

– Снайпер. Это стрелял снайпер! Наверное, из дома напротив, – пробасил Викинг, – промазал… гад.

Опа! Вот это финт, только снайперов мне и не хватало. Что за дела, мы так не договаривались! Я, между прочим, на должность пресс-секретаря нанималась, и такие штучки в моем контракте не предусматривались. И вообще… Получается, что угрозы и подслушивающие устройства вовсе не трюки, а все на полном серьезе? Весело, ничего не скажешь. Пока я разыгрываю из себя благородную частную сыщицу, буквально под моим носом прокручиваются совсем не виртуальные сценарии с вполне всамделишными снайперами. И пулька, «которая просвистела и ага», запросто могла достаться мне. По чистой случайности, конечно, потому что предназначалась она, без сомнения, нашему лучезарному кандидату в губернаторы, но вряд ли мне от этого было бы легче. Вы как хотите, а я еще не готова к загадочной улыбке на остывших губах и цветистому некрологу в «Губернском вестнике».

Но пока я была еще жива, а посему лежать бревном на полу мне порядком поднадоело. К тому же тело у меня затекло от неподвижности. Поэтому-то я и попыталась расположиться со всем возможным в подобных обстоятельствах комфортом, для начала повернувшись на бок. И именно в процессе этих перемещений рука моя внезапно коснулась чего-то мокрого и теплого. Какая-то жидкость. Интересно, откуда она взялась? Думать о том, что с кем-то из пашковской «команды» со страху случилась неприятная неожиданность, мне совершенно не хотелось, однако ладонь я поднесла к лицу не без некоторой брезгливости. Что-то темное, странно… Тогда я осторожно подняла голову и огляделась.

Смотреть на валявшихся на полу в самых разнообразных позах пашковских соратников было очень забавно. Их словно взрывом разметало по полу. Я медленно обвела комнату привыкшими к темноте глазами и обнаружила, что Венька, несмотря на грозные окрики Викинга, продолжал сидеть за столом – один из всех, надо же какой смельчак! – уронив голову на руки как бы в глубокой задумчивости. Тоже мне, нашел время. Или он заснул? Но это уже полный абсурд. Прокрутив в голове все вышеозначенные варианты, хоть как-то объясняющие странности Венькиного поведения, я заметила лужу, растекавшуюся по лаковой столешнице вокруг плешивой Венькиной головы. Подумала, что бы сие могло означать, и тут меня бросило в жар, потому что я наконец поняла, в чем моя рука – в крови! В Венькиной!!!

Глава 17

Просто не знаю, с чего и начать, ибо в голове такая сумятица, что мне трудно найти слова для ее описания. Кроме того, я хоть и эгоистка, как и большинство нормальных гомо сапиенсов, но не до такой степени, чтобы увлеченно заниматься самоанализом в двух шагах от трупа. И совсем не принципиально, что труп этот известного пройдохи Веньки Литвинца, к которому я всегда относилась достаточно критично, а принципиально лишь то, что в правом Венькином виске маленькая дырочка в уже запекшейся крови.

С того момента, как я поняла, что пуля, изначально предназначавшаяся Пашкову, продырявила Венькину голову, прошло чуть больше часа. Чего за это время только не произошло! В кабинете уже перебывала чуть ли не вся областная милиция во главе с генералом, не проронившим ни слова. Всех нас, включая и самого Пашкова, немедленно взяли в крутой оборот. Вопросы, вопросы, вопросы…

Похоже, мне достался самый усердный и въедливый из наших местных пинкертонов, которого к тому же я немного знала, и не с самой лучшей стороны, – некто лейтенант Чибисов, парень лет двадцати восьми. Кстати, он мог бы показаться вполне симпатичным, если бы не обстоятельства нашей прошлой встречи. Тогда, приблизительно год назад, я занималась так называемым журналистским расследованием очень некрасивой истории. У меня были серьезные основания полагать, что оперуполномоченный Чибисов не очень церемонится с подозреваемыми и именно по его милости, покидая гостеприимные стены местного СИЗО, они частенько недосчитываются зубов. А более всего, разумеется, обидно тем, с кого подозрения снимают. Репутация вроде не пострадала, чего не скажешь о физиономии. Разбиралась я тогда с этим Чибисовым долго и нудно, парочку выбитых зубов он даже признал, но угрызений совести по этому поводу не выказал. А кончилось все тем, что непосредственное начальство «стоматолога» в погонах прочитало мне лекцию про то, какой храбрый оперативник этот Чибисов, и еще про то, что если из-за каждого паршивого зуба они будут поднимать хипеж… Короче, дальше вам все ясно. Правда, разоблачительную статейку я тем не менее накропала, но особого переполоха она не наделала.

И вот теперь этот самый Чибисов уже сорок минут сверлил меня злыми воспаленными от бессонницы глазами, словно это я, а не какой-то не очень меткий снайпер виновата в том, что его рабочий день затянулся на неопределенное время, и выпытывал, что я видела, что слышала, где находилась в момент выстрела и так далее. Я терпеливо удовлетворяла его профессиональное любопытство, хотя буквально валилась с ног от усталости. А тут еще эти снующие туда-сюда люди, громкие голоса, выкрики – совершенно невозможно сосредоточиться.

– Вы кого-нибудь подозреваете? – спросил он меня, когда я уже стала надеяться, что запас его вопросов истощился.

– Что? – Я даже вздрогнула.

– Вы кого-нибудь подозреваете? – повторил Чибисов. – У кого, грубо говоря, был зуб на вашего шефа? Насчет зуба – это у него неплохо получилось, я даже несколько взбодрилась, а Чибисов, видимо осознавший двусмысленность своего вопроса, поправился:

– Кому было выгодно его устранение? – Похоже, он тоже ни минуты не сомневался, что настоящей мишенью для пули был Пашков, а не Литвинец. Я могла бы, конечно, сказать, что «зуб» был даже у меня, но, естественно, благоразумно умолчала. Пожала плечами и ответила философски:

– Наверное, кому-нибудь было выгодно, враги есть практически у каждого.

– Но убивают-то не каждого, – хмыкнул Чибисов.

– Вам виднее, – буркнула я и зевнула, прикрыв рот ладонью.

Смазливая физиономия «стоматолога» побледнела, а вот глаза, как у быка, налились кровью.

Он заглянул в свой блокнот, как оказалось, для того, чтобы уточнить мое отчество.

– Капитолина… м-м-м… Михайловна, должен вас предупредить, что отказ от сотрудничества со следствием обычно производит на меня неприятное впечатление.

– А разве я отказываюсь? – Первый раз слышу такой юридический термин – неприятное впечатление! И вообще, на что, интересно, он намекает? На то, что я тоже могу кое-чего недосчитаться? Например, на верхней челюсти? Не думаю, чтобы это мне было к лицу, как одному сладкоголосому певцу.

– По крайней мере, мне так кажется, – желчно отозвался сыщик.

Может, это тонкий намек на то, что в случае моей несговорчивости подозрение на меня же и падет? Я, конечно, имею кое-какие представления о специфических особенностях отечественного сыска и все же сильно сомневаюсь, что кому-нибудь удастся доказать, как это я умудрилась одномоментно стрелять в окно с улицы и нюхать пыль на полу пашковского кабинета.

Я хотела сказать: «Когда кажется, нужно креститься», но сочла за лучшее прикусить язычок. Обстановка не располагала. Лучше уж я буду отвечать на его вопросы, в меру своих сил, разумеется. Но такая возможность представилась мне не вдруг, потому что дверь в приемную распахнулась – ногой здоровенного типа в камуфляже. Таким же манером он «взял» и следующую – в кабинет Пашкова – и уже там громогласно объявил:

– Стреляли с чердака жилого дома, того, что через дорогу, с башенками на крыше. Киллер бросил там «СВД», собака взяла след и довела до соседнего двора. Видно, там его ждала машина.

Чибисов, который, конечно же, все это слышал не хуже меня, сразу погрустнел. Можно подумать, он сильно рассчитывал, что киллер только и дожидался, когда за ним явятся и поведут под белые ручки, и теперь переживал жестокое разочарование. Тем не менее уже через минуту этот зануда снова начал меня пытать.

– А с пострадавшим… этим… Литвинцом вы давно знакомы? – Наконец очередь дошла и до Веньки, для которого третьи выборы стали последними. Пли они все-таки были четвертыми? Впрочем, не так уж это важно теперь, когда Веньку упаковали в черный пластик.

Врать я, конечно, не могла, хотя и отдавала себе отчет, что последует за тем, как я скажу, сколько лет я знаю Литвинца.

Так оно и вышло. Едва сыскарь услышал заветную цифру «десять», его совсем было потухшие глазки разгорелись и он принялся вытряхивать из меня информацию с особенным рвением.

– При каких обстоятельствах вы познакомились?

– Мы вместе работали на областном радио около года. Покойник ведь местный уроженец, если вы не в курсе. Потом он уехал в Москву, и с тех пор мы не виделись, – пробубнила я без выражения и красноречиво посмотрела на своего мучителя.

Мой взгляд его не покоробил.

– У вас были только деловые отношения?

– То есть? – Уголки моих губ невольно поползли вверх в дурацком подобии улыбки, совершенно неуместной в нынешней ситуации.

– Ну… вас связывало еще что-нибудь, кроме работы? – расшифровал свой вопрос детектив. Понятнее мне не стало.

– Я с ним не спала, если вас интересует именно это, – торжественно заявила я и на всякий случай добавила:

– Так же как с Пашковым и остальными.

Чибисов притворно вздохнул и покачал головой:

– Как же с вами все-таки трудно общаться, гражданка Алтаева! Я имел в виду совсем другое. Например, дружеские отношения. Что дружеские отношения уже не учитываются?

Я пожала плечами:

– Почему, учитываются, только у нас таких не было.

– Так и запишем, – прогундосил Чибисов, но ничего записывать не стал. Видно, на память понадеялся. – Так… Так… Ну а про врагов Литвинца вы что-нибудь знаете? Может, он с вами делился какими-нибудь опасениями?

– Нет, – коротко ответила я.

– Да-а… – протянул детектив с усмешкой. – Немного вы мне рассказали, гражданка Алтаева Капитолина Михайловна. Не думал я, что инженеры человеческих душ такие ненаблюдательные.

– Чего?.. Какие-какие инженеры? – вытаращилась я.

Чибисов расплылся в довольной улыбке:

– Ну… писателей так называют, если я не ошибаюсь…

– А я-то тут при чем? – потрясение пробормотала я. Черт подери, да он надо мной откровенно издевался. Так сказать, при исполнении!

– Писатели, журналисты, какая разница? Ну вот, это называется «нашим же салом и нам по мусалам». Герои моих писаний всегда были в рядах самых яростных поклонников моего же бойкого «лучшего пера».

– Не сомневаюсь, что вы просто изнываете в ожидании новых образцов моей «инженерной работы», – едко заметила я, чем и вызвала в ответ безмятежное ржание.

Несомненно, Чибисов был доволен тем, что наконец вывел меня из терпения.

А кончилась наша пространная беседа тем, что он тщательно записал в свой блокнот мой домашний адрес и телефон, а также всучил мне бумажку с собственными координатами на тот случай, «если я вспомню что-нибудь важное».

– Я могу быть свободна? – спросила я с металлическим дребезжанием в голосе.

Чибисов почесал затылок и загадочно изрек:

– Еще не знаю. Посидите пока здесь…

Я оглянулась и поискала взглядом местечко, на которое могла бы пристроиться. Бесполезное дело – все стулья были плотно «засижены» моими истомившимися соратниками по предвыборному блоку. Пришлось мне довольствоваться подоконником. Предварительно задернув шторы. Не то чтобы я сильно боялась неизвестного снайпера, которого, конечно же, и след давно простыл, просто осторожность еще никому не мешала. Не помешает и мне.

У спичрайтера, аналитика, имиджмейкера и двух охранников были тоскливые физиономии мучеников, ибо их тоже изрядно потрепали расспросами. Что касается Викинга и Пашкова, чудом уцелевшего в этой передряге, то они все еще находились в кабинете, где их усиленно обрабатывали коллеги лейтенанта Чибисова.

В приемной воцарилась траурная тишина, которую нарушали неразборчивые голоса за дверью, пронзительные телефонные звонки и грохот армейских ботинок омоновцев, с пытливостью юных натуралистов исследующих закоулки бывшего Дворянского собрания. Что они искали, оставалось только гадать.

Но я не стала забивать себе голову этой загадкой, прижалась спиной к стене, сложила руки на груди и закрыла глаза – время-то было позднее. И сама не заметила, как заснула. А проснулась от того, что кто-то тронул меня за плечо. Очнувшись, я с досадой увидела лейтенанта Чибисова. Лицо у последнего было торжествующее.

– Что? – встрепенулась я. – Вы его уже поймали?

– Кого? – опешил Чибисов.

– Киллера!

– Вам бы все шутки шутить, – огрызнулся сыскарь, – а нам работы по вашей милости…

– В каком смысле? – Я тоже полезла в бутылку.

Чибисов поморщился:

– Ладно, еще поговорим при встрече, а такая возможность представится нам еще не однажды.

– Вы так думаете? – спросила я упавшим голосом и слезла с подоконника.