Текст книги "А все могло быть по-другому..."

Вавилкина Елена

А все могло быть по-другому…

Аннотация

Первые искренние чувства. Первые шаги во взрослую жизнь.

Два парня и одна девушка. Что каждый из них сделает ради своей любви?

Предисловие

Мы росли в одном дворе, жили в соседних домах, играли в одной песочнице и с третьего класса сидим за соседними партами.

Наши семьи дружат, а мы… в школе враги, наедине – не разлей вода. И так уже пять с половиной лет…

Глава 1

9 класс Зимние каникулы

Твои родители ушли к нам в гости, а мы с твоим младшим братом зависаем у вас. Забыв, что я зубрилка, а ты дубина, увлеченно режемся в приставку. Женька пару раз намекает, что так не честно, и он тоже хочет играть, но, получив увесистый подзатыльник от брата, закрывается в своей комнате и не показывает оттуда носа.

Кости от долгого сидения на полу затекли, попа, кажется, стала квадратной, но в душе удовлетворение.

Как же! Я тебя обыграла!

С ехидством бросаю косые взгляды и подтруниваю.

Мое мнимое превосходство длится не долго, мягкая игрушка, попавшая аккурат в затылок, вызывает бурю негативных эмоций.

Опять за старое! Это мы уже проходили: дергание за косички, отнятый портфель, спрятанный учебник, вырванная из рук тетрадка, крестик мелом на новом платье…

Что ж мир не продлился долго.

Хватаю подушку и начинаю тебя дубасить, метаю снаряды из игрушек иногда удачно, порой нет. Самой тоже порядком достается. От тугого хвостика не осталось и следа, волосы растрепаны, щеки горят. Визг, лошадиный топот. Плевать, что половина одиннадцатого и под нами живут люди, нам весело.

Женька не выдержал, прибежал. Теперь нас двое против Лехи.

Но куда нам маленьким и хрупким до этого вымахавшего амбала!

Каверзная подсечка, толчок – и вот я, поверженная, на полу, надо мной зависает твоя ухмыляющаяся физиономия. Тело придавлено, так что не трепыхнуться, две мои маленькие ладошки легко удерживаются твоей огромной лапищей.

– Сдавайся.

Твоя широкая улыбка бесит. Пытаюсь вырваться, не получается, только еще ближе становлюсь.

– Пусти ее! – Мой защитник, мой маленький герой кричит на старшего брата, но все это бесполезно.

Вижу, как доволен ты своим успехом.

– Сгинь, милюзга, иначе ноги выдерну и в уши вставлю.

Пробурчав, что нажалуется маме, Женька все же понуро покидает комнату.

Смотрю на твое лицо, впервые оно так близко от меня. Глубокие ямочки на щеках, густые изогнутые ресницы, сверкающие азартом серые глаза, взъерошенная светлая челка.

Мне не нравятся блондины, но отчего-то сердце бьется пойманной птицей.

Думаю, что твои губы слишком близко. А во взгляде вижу, что хочешь поцеловать.

Черт, кажется, я тоже этого хочу. Пытаюсь успокоить разыгравшееся воображение.

ЭТО ЖЕ ДУБИНА!

Тщетно, перед моими глазами болтаются наручники, и твоя довольная мина говорит о том, что ты намерен их примерить на меня.

– Отпусти, придурок! – Добавляю стали в глаза и в голос, у меня это отлично получается, хотя все внутри буквально покалывает от напряжения. – Что, порнушки насмотрелся? Тебя отец прибьет за то, что ты берешь его вещи.

– Вот сейчас одену, посмотрим, как запоешь, – Сволочь подленько ухмыляется, но в глазах сомнение.

Ничего-то ты не сделаешь Леха! На запале, на дурости, может, да! Но не тогда, когда я включаю ледяную убийственно-спокойную принцессу. И ничего, что я распластана на полу твоим телом, мой высокомерный взгляд от этого не менее холоден. Он заставляет тебя тушеваться и чувствовать себя нашкодившим мальчишкой.

Тупик.

Твои ресницы опускаются, закрывая глаза, рука разжимается, и ты скатываешься на пол рядом.

Я победила! Но хотела ли этого?

Молчим. Смотрим в потолок, думая каждый о своем. На телевизоре мелькают кадры заставки к игре.

Внезапно ты берешь мою ладошку и соединяешь со своей. Она выглядит беззащитно крохотной в твоей руке.

– У тебя такие маленькие пальчики, что даже не достают до первой фаланги моих.

Задумчиво, нежно, вот таким ты мне нравишься.

– Это же нормально, – улыбаюсь я.

Ты встаешь, утягивая меня за собой.

– Пойдем на балкон, я покурю.

Вытаращив глаза, смотрю на него. Он еще и курит?! Киваю.

– Пойдем!

Приносишь тапочки, куртку, помогаешь надеть. Опять хрупкое равновесие, недолговременный мир.

На не застекленном балконе холодно, но обдувающий ветерок, сносящий сигаретный дым в мою сторону освежает. Смотрю, как кружатся снежинки, и думаю, какой ты все же неловкий со своей мальчишеской влюбленностью. Докурив и выбросив окурок, ты обхватываешь меня сзади, согревая своим теплом. Хорошо. Мне так хорошо сейчас с тобой, что в голове возникает шальная мысль.

А ведь и я к нему не равнодушна!

Только эти его идиотские детские замашки, как всегда, все портят! Хотя не только они. Скажи я кому из подруг, что Леха мне нравится, и что будь он постарше и помудрее в общении со мной…

Да-нет, глупости все это!

Теснее прижимаюсь к тебе и подставляю лицо снежинкам, чувствуя, как голова уютно покоится на твоем плече.

Глава 2

9 класс четвертая четверть

Всегда ненавидела Химию и этот дурацкий кабинет с партами в ящичках, хотя по этому предмету у меня была стабильная «пятерка».

Намерено долго болтаю с подружками и захожу чуть ли не последней в класс.

Все как всегда: девчонки кому-то перемывают кости, мальчишки бесятся, а ты, вальяжно облокотившись на голубую столешницу, с какой-то выжидательной улыбкой смотришь на меня.

Не задерживая взгляда, медленно двигаюсь к своему месту. В груди зреет нехорошее предчувствие. Внутренне зажимаюсь, но не показываю вида.

Лучше бы я ошиблась, но, нет.

Мне оставалось сделать всего пару шагов до своей парты, когда ты, обогнав меня, ведя указательным пальцем по накарябанным буквам, четко с расчетом на публику декламируешь:

– Посмотрите, что тут написано! Никита, – читаешь, издевательски выделяя каждый слог и ударение на последнем «А», – ШЛЮХА!

«Господи, есть ли предел его дибилизму?» – Мысленно вопрошаю я, понимая, что воздуха мне катастрофически не хватает.

Сомнений нет, кому предназначалась эта надпись. Много ли старшеклассниц с таким прозвищем?

Под ехидные смешки одноклассниц и гробовое молчание ребят, чувствую, как жар со скоростью света распространяется по телу, заставляя его гореть нездоровым румянцем, и тут же уходит, оставляя синюшную бледность и ледяной холод.

Ты смотришь, ожидая реакции, и еще не понимаешь, что забил последний гвоздь в крышку, хоронящую мои тайные мечты о наших возможных отношениях.

Ты никогда не повзрослеешь! – Хочу крикнуть, но молчу.

– А что? Так написано, – Ты уже понимаешь, что «шутка» перешла допустимую грань, но продолжаешь разыгрывать дурачка.

Ты ДУБИНА, Лешка, ДУБИНА!

Стоит мне сказать одно слово и эти пятеро волчат из соседнего двора, всегда сидящие вокруг меня, разорвут тебя в клочья, и не помогут даже твои более взрослые товарищи. Оглянись, посмотри, с каким предвкушением горят их глаза.

И сделают это они не потому, что я им нравлюсь, а потому что я их гарантийный талон на хорошую оценку в выпускном классе.

Немая безобразная сцена затягивается.

Понимаю, что мне нужно разорвать сковавшее тело онемение и сделать последние шаги. К нему, к парте, на которой возможно ничего нет.

Справляюсь. Иду. Выводя из оцепенения и остальных.

– Дубина, ты дибил. Сам это написал, а потом озвучил! – Костик – один из волчат – все же не выдержал и полез на рожон.

Неожиданно! Хотя иногда он и соперничал с Лехой по тупости шуток, направленных на привлечение моего внимания, и был еще тем отморозком, но до такого все же не скатывался никогда.

– Хватит. – Мой резкий окрик, совпавший с оглушающей трелью звонка, заставляет их замереть, сверля друг друга взглядом.

На мое счастье, спустя секунду, в класс входит Наталья Алексеевна, призывая всех к порядку и вынуждая разойтись по своим местам.

Я упрямо не смотрю вниз на исписанную столешницу. Мой пустой пронзительный взгляд не отрывается от учительницы, отчаянно пытающийся хоть что-то вложить в наши бестолковые головы.

Но слышу ли я, ее? Нет.

Ложное, абсурдное обвинение крутится в голове выжженным клеймом.

И что толку от этих правил: не встречаться с дворовыми парнями и одноклассниками, если не хочешь слышать всякие нелицеприятные гадости о своей персоне, а проще: не гадь там, где живешь?

Я строго следовала им, а в итоге? И кто? Лешка! Нет, ДУ-БИ-НА. И за что? Просто так, чтобы привлечь внимание!

Обидно. У меня и парня-то нет, одни друзья!

– Свет, да не думай ты об этом. Ничего тут не написано. Завтра все благополучно это забудут.

– Павлов! Прекрати болтать, иначе выгоню из класса.

– Я знаю, – благодарно шепчу в ответ Костику.

– Точняк, Светик, выбрось из головы и не парься, – уже тише добавляет Сергей.

– Все же знают, что это не правда, – и Андрей туда же.

– Хочешь, морду ему набьем? – Предлагает Димка.

Пашка, нагло развернувшись в мою сторону, согласно кивает, поддерживая остальную честную компанию.

Вот уж от кого не ожидала, так не ожидала. Этих медом не корми, дай поиздеваться.

– Не надо, – вяло улыбаюсь.

– Павлов, Агаркин, Никулочкин, Сницин, Горкин, и ты тоже, Никитина, выйдите из класса и не мешайте вести урок.

В этот момент на радостях хочу расцеловать Наталью Алексеевну в обе ее испещренные морщинами щеки, поскольку сил моих больше нет здесь находиться. Двигаясь к выходу за паясничающими мальчишками, остро ощущаю твой взгляд, но мне уже все равно.

Дверь за спиной захлопывается, и я чувствую, как напряжение отпускает.

Парни, успевшие с диким хохотом отбежать уже довольно далеко, вдруг останавливаются.

– Никита! Как на счет прогулять оставшиеся уроки?

Хочу до жути, но…

Мне не дают возразить.

– Идем с нами в тир, выпустишь пар, расстреливая воображаемого Дубину.

Они гогочут, а я соглашаюсь.

Не зря.

Из меня вышел отличный стрелок.

Неделю спустя

Я стараюсь не думать о тебе, не вспоминать. Выкинуть из головы любое упоминание о том, что ты есть.

Но это не так-то просто.

В школе еще как-то удается избегать столкновений. Прихожу с первым звонком, выхожу тоже первой. И все время, отведенное на перемены, провожу с подружками из параллели.

Однако ты все равно умудряешься напомнить о себе.

Ну, зачем, скажи, зачем тебе понадобилось читать вслух всему классу, каким я вижу своего будущего мужа. (Тему сочинения хуже не придумаешь).

Вскочив на стул, предварительно стащив стопку листов со стола учителя и пролистав несколько, ты, естественно, начинаешь с моего.

По мере декламации достоинств моей воображаемой второй половины, ты все больше мрачнеешь, а я, молча, злорадствую, глядя на твои жалкие потуги в очередной раз задеть меня.

– Что ты за человек такой, Никитина! А где кадиллаки, яхты, квартиры, курорты и голубоглазые брюнеты, как у остальных? Тебе не мужик, а домработник нужен.

Ты так забавен в своем разочаровании…

Развожу руками, радуясь, что благоразумно не написала какой-нибудь романтической чуши, и с ехидством отвечаю: – У каждого свой идеал!

На этой бравурной ноте инциденты в школе вроде заканчиваются, чего нельзя сказать про улицу.

Каждый раз, выходя из дома гулять, я вижу тебя в компании друзей у подъезда напротив.

Не могу сдержаться. Бросаю беглый взгляд, и он всегда находит тебя среди толпы парней.

Боясь, что ты его заметишь, вскидываю подбородок так, что может показаться, будто что-то высматриваю в окнах третьего этажа, и медленно прохожу несколько злосчастных метров до поворота.

Кожу разъедает от ваших провожающих заинтересованных взглядов, а в голове одна мысль, только бы не споткнуться.

Поворачиваю за угол и лишь тогда могу сделать свободный вдох, снова улыбнуться и ответить подругам…

Гуляю допоздна, в расчете на то, что, когда вернусь, тебя уже не будет во дворе.

Но словно в насмешку, вы перебираетесь к моему подъезду.

Злюсь. Глаза горят бешенством, но поделать ничего не могу.

Киваю всем, но не тебе. Однако моя уловка бесполезна.

Ты загораживаешь проход, так что мне никак нельзя не коснуться тебя.

Пустой взгляд, толчок плечом руки, обжигающий жар сквозь куртку, и, наконец, темная прохлада подъезда.

Мне начинает казаться, что это твой новый способ мучить меня. Снова и снова, и снова.

Решив свести к минимуму подобные встречи, закапываюсь в учебники, готовлюсь к поступлению в профильный класс.

Не помогает.

Ловлю себя на том, что неосознанно выглядываю твой силуэт в окне или на балконе, вместо того, чтобы решать задачки на ускользающие от понимания прогрессии.

Вновь нервничаю и злюсь.

На себя, что, возможно, выдумываю что-то, чему ты никак не дашь подтверждение словами, и еще потому, что где-то в уголке души кроется крохотное желание простить, дождаться, когда повзрослеешь и, может быть, признаешься…

В чем?

В том, что я нравлюсь тебе…

Гоню эти мысли от себя прочь и снова углубляюсь в учебники.

Ведь я тебя ненавижу! Твержу, убеждаю себя, и это дает успокоение… на время.

***

Суббота. Выходной для всех, но не для меня.

Сегодня прошла тест и сдала математику в другой школе.

Уже все позади, но в голове до сих пор стоят задания. Прокручиваю, анализирую и понимаю, что одно решила неправильно. Нервничаю. Переживаю. А толку?! Результаты узнаю все равно не раньше следующей недели.

Чтобы как-то отвлечься от изматывающей неизвестности беру любовный роман.

Вымышленные герои, незамысловатая банальная ситуация – все, что мне сейчас нужно.

Дочитав до середины, сочувствую героине, похоже, не одной мне недомолвки портят жизнь. Не к месту вспоминается улыбающаяся физиономия Дубины.

– Света! – Раздается из кухни крик мамы.

Пока закрываю книгу, выбираюсь из-под пледа, одеваю тапочки, нетерпеливый окрик успевает раздаться еще пару раз.

– Да, слышу я, слышу, – бурчу недовольно себе под нос, и громче – Иду!

Лучше бы я притворилась спящей!

– Малыш, отнеси тете Любе мантышницу.

Хочется разразиться бранью и рассмеяться одновременно. Вот она обоснованная возможность без свидетелей высказать тебе в лицо все, что я думаю. Только нужна ли она мне теперь?

Мама, словно почувствовав мое замешательство, подняв взгляд от машинки, пытается убедить.

– Я бы сама сходила, но тогда твоя школьная форма для выпускного отложится опять на неопределенный срок.

– Ладно, отнесу, – пожимаю плечами, беру мантышницу и складываю в пакет.

Что, собственно такого? Подойду к двери, нажму звонок, отдам и быстренько слиняю.

– Я потом гулять, – пытаюсь перекричать работающую машинку, натягивая узкие джинсы и водолазку.

– Только не долго, мне нужно будет примерить платье, через часок, – раздается вдогонку.

– Хорошо, если что, я у Кати.

Выхожу из подъезда, и взгляд по инерции сам поднимается вверх до девятого этажа.

Вот гадство! Твою светящуюся довольством ухмылку я чувствую даже с земли. Мельком отмечаю рядом с тобой Андрея.

Плетусь, в любую секунду ожидая какой-нибудь подлости. С вас, идиотов, станется скинуть что-нибудь сверху.

Внутренне подзуживаю себя: «Пусть только попробуют! Тогда точно одену тебе на голову эту дурацкую кастрюлю и стукну пару раз, чтобы зазвенело от пустоты внутри».

Целая и невредимая еду в лифте.

Может, зря я так плохо думаю о тебе?

Боевой запал схлынул, не оставив и следа. Нажимая звонок, ощущаю себя трусливым взбудораженным кроликом с очумевшими глазами.

А ты не очень-то и торопишься открывать.

Ну, сколько можно пялиться в глазок?!

Внутри зреет дикое желание бросить злосчастную кастрюльку и уйти.

Когда точка кипения уже доходит до максимума, ты, наконец, открываешь дверь. Заметив любопытничающую фигуру твоего дружка, молча, протягиваю пакет и разворачиваюсь к лифту.

Вот и пообщались… Плевать!

– Свет, подожди! – Захлопнув дверь, ты выходишь в коридор.

– Что? – Я отрываюсь от созерцания исписанных стен подъезда.

– Давай поговорим.

Неужели?! Не верю, но цепляюсь за соломинку.

– Давай. – Поднимаюсь за тобой по лестнице, ведущей к чердаку.

Ты со своим ростом всегда нависаешь надо мной, и чтобы не взирать на тебя снизу вверх, мне приходится забраться на пару ступенек выше.

Смотрю в твои глаза, жду, но ты молчишь, хотя сам предложил поговорить. Я не вижу ни вины, ни раскаянья, лишь искры чертовщинки во взгляде. Слишком поздно понимаю, что загнала себя в угол.

Сзади решетка, по бокам стены, а ты опять на пути к отступлению.

Ну почему способность логично мыслить в твоем присутствии всегда испаряется без следа?

– Что ты хотел? – Пытаюсь резкостью тона скрыть легкую паническую дрожь.

Ты снова молчишь и делаешь шаг, сокращая расстояние, которое я тут же пытаюсь увеличить.

– Ты хоть понимаешь, как сильно ты меня обидел? – В такт твоим движениям поднимаюсь еще выше.

– Ты действительно так обо мне думаешь? – Не в силах разобрать выражения, появившегося на твоем лице, пробую воспользоваться разочарованной грустью, вместо злости.

Моя спина упирается в железные прутья, а твои руки по обеим сторонам от головы смыкают пространство.

– Нет. Но ты со своим постоянным высокомерием сама подначиваешь меня.

– Надо же «высокомерие»! Интересно, на каком заборе Дубина умудрился это слово прочитать?

Я честно не хотела произносить этого, просто обида вырвалась наружу.

– Кто бы говорил, твоей куриной памяти никак не хватает запомнить моего имени, но на дурацкую кличку ее предостаточно!

Разозлившись, ты хватаешь меня за руку и резко тянешь к себе.

– Пусти, идиот! – Каким-то чудом мне удается вырваться и весьма болезненно заехать тебе в живот.

Пока ты хватаешь ртом воздух, я успеваю запрыгнуть в лифт. На мое счастье он оставался по-прежнему на девятом этаже.

Правда удача не продлилась долго, когда створкам, чтобы захлопнуться, оставалось всего лишь каких-то полтора сантиметра, ты умудряешься впихнуть между ними спичечный коробок.

– Вот и сиди тут, остывай, бешеная!

Двери заблокировались, и я оказалась в замкнутом пространстве на неопределенный срок. Шансов, что кто-то дойдет до 9 этажа в поисках причины неполадки были 1 к 10, если только ты не сжалишься.

Мне становится грустно и тошно. Обзываться, ругаться и орать бесполезно. Прислонившись к дверям в надежде, что ты еще не ушел домой, тихо, спокойно пытаюсь достучаться до разума, который заблудился в твоей непутевой башке.

– Леш, – посчитала, что имя в данном случае уместнее, – отпусти, меня мама дома ждет.

Минуты две ничего не происходит, и я уже начинаю отчаиваться, когда внезапно дверь щелкает, и лифт трогается вниз.

Глава 3

Последний звонок 9 класс

Последний звонок – дебильный, непонятный, никчемный праздник. Суть которого – нарядиться в сильно укороченную коричневую хламиду, приобретенную у кого-то через пятые руки, нацепить огромные банты, размалевать моську тонной косметики, щедро залить все это сверху мамиными духами и пощеголять на высоченных шпильках перед оторопевающими от такого зрелища молокососами (убийственное сочетание детского фетиша и атрибутов взрослой жизни, пагубно сказывающееся на мыслительных процессах мальчишеской половины). От отупения на ухмыляющихся рожах парней, вызванного оттоком крови от действительно важных органов к менее значимым, становится тошно, как собственно и от торжественно улыбчивых мин учителей, скрывавших дикое нетерпение поскорее избавиться от еще одной партии ненужного балласта.

Сижу во втором ряду от сцены, критично оглядывая одноклассниц и девочек из параллели в их чудом натянутых на себя ширпотребовских формах. В сравнении с ними я ощущаю себя королевой в бархатном коричневом платьице, четко подогнанном по фигуре, и ажурном белом фартучке, любовно сшитых моей мамой. Волосы свободной, густой, не стянутой массой красиво струятся по моим плечам, что сразу бросается в глаза на фоне бесконечных громоздких бантов, наподобие тех, что сейчас загораживают мне полностью обзор впереди.

При взгляде на них мне сразу почему-то вспоминается Миронов в «Синема», подрезающий перья вождю, но за отсутствием ножниц в своем распоряжении не могу также лихо и варварски расправиться с помехой.

Чувствую, как губы расплываются в мечтательной улыбке от воображаемой картинки того, как отрезаю Танькины банты вместе с хвостами, и как ее визгливые крики музыкально ласкают мой слух.

– Свет, – тихий Катькин шепот рядом рассеивает приятный бред, – вроде ты говорила, что тебя бесит это сборище. Так что, как счастливая идиотка лыбишься?

Я поворачиваюсь к подруге, непонятным образом пробравшейся с другого конца переполненного зала ко мне, и шепчу на ухо свою фантазию, видя, как в ее глазах начинают дерзко прыгать чертенята. Ее заразительный громкий смех заставляет повернуться к нам Таньку с Иркой, их надменно вытянутые лица смотрятся так комично, что я заражаюсь весельем подруги.

– Больные! – Вынеся свой приговор, они брезгливо отворачиваются, вызывая у нас новый приступ смешков.

Наконец, со сцены слышится: – Ребята, попрошу успокоиться и занять свои места.

Воззвание завуча достигает цели только с третьего или четвертого раза, и то нечеткий гул полностью не исчезает, но хотя бы уже не перекрывает микрофон.

Мы с Катюхой утихаем, прислушиваясь к наполненной пафосом вступительной речи директора, впрочем, не особо рассчитывая услышать что-нибудь новое неизвестное для себя.

– Дорогие, ученики! Вот и пришел этот знаменательный день для всех нас…

– Еще бы, куда уж знаменательней, – тихонько суфлирую я ради развлечения, поскольку банты дылд перед нами представляют довольно скучное зрелище, – одной партией идиотов меньше.

– Когда-то вы пришли сюда совсем маленькими, не умея ни читать, ни писать…

– Те, кто уходит так и не научилась, не считая редких исключений.

Катька сквозь пробивающийся смех выталкивает из себя: – Свет, неужели ты так ненавидишь эту школу? Откуда столько яда? Ты точно уже все решила?

Вопрос подруги опять вызывает противоречивые эмоции и мысли. Задумчиво покусывая верхнюю губу, поворачиваюсь к ней и с серьезностью смотрю в смешливые карие глаза, думая как ответить.

– Мне тяжело здесь, да и уровень преподавания основных предметов тут слабоват, ну или ниже, чем в гимназии. Там я не буду белой вороной: одной на двадцать пять, скорее наоборот одной из двадцати пяти. Кать, ты можешь представить, чтобы я недобрала балов по математике? И если бы не удачно сданный тест, то вообще бы туда не прошла по конкурсу?!

И здесь не будет самого главного, ради чего стоило оставаться, однако об этой маленькой тайне подруге знать не обязательно.

– Но гимназия на другом конце города, и теперь бы мы могли учиться в одном классе. Свет, подумай, у тебя здесь сто пудово будет медаль. А там?

– Вот именно только после перевода Зиминой два года назад в другую школу наши учителя спохватились и начали тянуть меня изо всех сил. А до этого? Как бы ни старалась, как бы ни учила, ни выкладывалась, стабильные четверки и «Звезда» в пример, даже если я ответила лучше. Бесит. Ты вон Леську поубеждай, ей с ее тягой к танцам точно нечего делать в классе с сильным уклоном на математику. Прибила бы ее родителей за то, что ломают дочь.

При мысли об Олесе, по блату зачисленную со мной в гимназию, чувствую, как злость вспыхивает внутри. Катька тяжело вздыхает.

– Это бесполезно. Они все равно ее заставят.

Из динамиков звучит плавная мелодия школьного вальса, прерывая наш разговор.

Я дергаю Таньку за хвост.

– Головы раздвиньте или пригнитесь, не видно ничего.

– Да пошла ты, Никитина! – Слегка скосив глаза, но, не оборачиваясь, шикает дылда.

Олеся уже кружится на сцене в паре с Сергеем, а обзор по-прежнему закрыт раздражающими бантами. Сильнее натягиваю волосы, не позволю какой-то уродке помешать мне посмотреть единственное стоящее на этом празднике представление.

– Без скальпа оставлю, дура! – Моя угроза все же дошла до куриных мозгов, и банты раздвинулись, освобождая щелку для просмотра.

Смотрю на плавные движения подруги, на улыбку, приклеенную к губам, и знаю, что она этим танцем прощается со своей мечтой. В гимназии не будет хореографического класса…

Сначала воспринимаю только музыку, но постепенно смысл песни пробивается сознание.

Ее поет мальчишка о том, что звенит последний звонок, и он прощается с учителями, классами, школой и первой любовью, что больше не будет дергать девчонку, которая свела с ума, за косички…

Становится тоскливо, чувствую на себе взгляд, и поворачиваюсь назад. Через два ряда сидишь ты и своими ясными серыми глазами, повторяя слова песни, прощаешься со мной.

Не верю! Это не правда! Почему, Леша?

Все то, что ты за девять лет не решался сказать, я вижу в твоем взгляде, который еще никогда не был таким красноречивым и понятным для меня.

Сердце отбивает бешенный ритм, отдаваясь громом в ушах. В глазах вспыхивает надежда, но тут же затухает, ты уже все решил… тебе надоело… наше время прошло?!

Какой же ты дурак Дубина!

Хочется разреветься, ударить тебя чем-нибудь тяжелым, встряхнуть и вытрясти один единственный ответ: «Почему?» – но зная, что ни когда не сделаю этого, отворачиваюсь, собирая осколки кровоточащего сердца.

– Ну, что ты решила по поводу выпускного? Наш уговор в силе? Сбегаем?

Катечка, спасибо дорогая! Хватаюсь за обрывки предложения и выплываю из трясины внутренних переживаний, засосавшей меня.

– Да, теперь да!

Лучше справить свой первый выпускной в кафешке с друзьями Кати, чем весь вечер мучиться под твоими, говорящими несусветную чушь, взглядами.

Глава 4

10 класс. День рождения Лехи

Сижу на кровати, скрестив ноги, пялюсь в зеркало.

На мне голубая водолазка и короткий сарафан, везде, где нужно, подчеркивающий достоинства фигуры. Несмотря на косметику, выгляжу зубрилкой, или буду выглядеть таковой среди массы спортивных костюмов.

Понимаю, что внешний вид никак не соответствует мероприятию, но переодеваться желания нет.

Вдруг подумаешь, что специально для тебя вырядилась! И опять же, платье рядом с трикотиновыми ветровками и дутыми штанами будет резать глаза.

А может ну его… ни куда не идти?

– Света! Тетя Люба звонит, спрашивает, когда тебя ждать, уже все собрались.

Блин! Что ответить?

Молчу. В голове вертятся события двухнедельной давности, когда после гимназии застала мать с подругой судачащих о «детках». Тетя Люба так вдохновенно расписывала твою девушку: «Милая, симпатичная, учится вместе с Лешей в техникуме…» и при этом постоянно косилась на меня, словно ждала какой-то реакции. Только не понятно какой.

Не хочу я на это смотреть! Все! Решено!

– Мам, скажи, что я не могу прийти.

Насуплено, продолжаю сверлить зеркало, не замечая, как она подходит ко мне.

– Люб, я перезвоню. – Мама кладет трубку на телефон, удерживаемый в руках, – Солнышко, в чем дело?

– Ни в чем. – Бурчу на ее участливый, все понимающий тон. – Желания нет идти. Я с его друзьями не общаюсь, да и подарка нет. Он бы еще за пять минут пригласил…

– Подаришь деньги, сам купит, что захочет.

– Не хочу. – Я продолжаю упираться, боясь посмотреть на мать и расплакаться.

– Дело твое, но он сказал, что если через пять минут тебя не будет, то сам придет за тобой.

Представляю, как этот детина заходит, хватает за руку и тащит через весь двор к себе, под насмешливыми взглядами друзей, от любопытства маячащих у окна.

– Да на фига я там сдалась, там же эта, как ее там?

– Оля? – Снисходительно подсказывает мать.

– Да, она есть! – Вскидывая подбородок, поворачиваю голову.

Она, молча, пару секунд смотрит, недовольно морща брови.

«Знаю, я знаю все про свой внешний вид и не надо так упрекающее разглядывать меня, какая разница, как я оделась, ведь все равно никуда не собираюсь», – мысленно выговариваю ей.

– Тогда, звони и сама объясняй. – Мне на коленки плюхается телефон. – И не забудь поздравить. – С этими словами мама удаляется, более не пытаясь спорить со мной.

Смотрю на телефон, словно на ядовитую змею, свернувшуюся клубком на моих руках.

Я что, в самом деле думаю, что ты бросишь друзей и попрешься за мной?! Это будет верхом глупости. Сейчас позвоню, скажу… а что я скажу? Что я тебе желаю? Много чего, но вряд ли ты захочешь услышать все это в свой день рождения. Просто скажу «Поздравляю!».

Пальцы на автомате набирают заученный номер, на зло ни разу не сбившись.

Гудок, еще один…

– Алло. – От голоса тети Любы комок, вставший поперек горла, проваливается, и я выдавливаю из себя: – Тетя Люба, здравствуйте. Это Света. Лешу позовите.

– А Светочка! Ты, что все еще дома? Мы тебя ждем. Леша!

Я успела сделать глубокий вдох, перед тем как в телефоне прозвучало твое – Да!

Сердце пропустило удар, и досужливый комок вернулся на место, стоило твоему голосу прозвучать в трубке.

– Леша, поздравляю с днем рождения. Желаю радости, веселья, ну и всего самого наилучше…

– Только не говори, что собираешься дома отсидеться! – Резко обрываешь мое пулеметное блеянье.

– Я… я… – пытаюсь придумать, что-то в свое оправдание, но ничего не выходит.

– Трусиха, – твой тихий шепот пилой проходится по нервам, заставляя дернуться.

– Нет.

– Да.

Бросаю трубку, натягиваю полушубок, сапоги, беру приготовленную, но не подписанную открытку с деньгами и выскакиваю из квартиры.

Тоже мне, нашел трусиху! Ну, держитесь! Я щедро поделюсь с вами порцией яда, чтобы самой не захлебнуться.

Сама не замечаю, как оказываюсь у твоей двери и яростно жму на звонок.

Стерву заказывали?

Приготовленная едкая фраза растворяется в ошарашенном вздохе, когда дверь без промедления распахивается, и ты в накинутой куртке хмуро делаешь шаг в коридор.

Твои глаза, сначала колючие и злые, загораются радостью и в ту же секунду становятся спокойными и умиротворенными, как озерная гладь.

– А я вот за тобой собрался, – хмыкаешь ты.

Мои глаза, наверное, стали в этот момент похожи на блюдца от степени испытываемого удивления.

– Зачем? – Не до конца уверенная, что это не галлюцинация, спрашиваю я, протягивая тебе руку с открыткой, то ли для того, чтобы коснуться, то ли для того чтобы удостовериться, что между нами еще существует расстояние.

Ты берешь подарок из моих рук, игнорируя вопрос.

– И это все поздравление? А как же поцелуй?

Я чувствую, как мои щеки заливаются румянцем, от чего начинаю снова заводиться. Смело делаю шаг вперед и, на мгновенье задержав взгляд на губах, легко касаюсь щеки, тут же отстраняясь, когда в щелку распахнутой двери высовывается голова Андрея.

– Лех, ну вы че тут застряли?

– Сейчас идем. – Схватив меня за руку, наверное, для того, чтобы не убежала, ты разворачиваешься к другу и тянешь за собой.

Пока снимаю шубу и стаскиваю сапоги, ты находишь тапочки и подаешь мне.

Молча, надеваю их, сжимая руки в кулачки, чтобы унять дрожь в пальцах.

Как-то странно все это. За полгода ни слова друг другу, и вот приглашение, настойчивость, забота. Неужели ты действительно так хочешь, чтобы я увидела ее?