Текст книги "Овечья шкура"

Автор книги: Елена Топильская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Подожди, я свои бумажки возьму.

Я положила перед собой протокол с описанием следа в лесопарке и сопоставила с тем, что продиктовал мне Паша. В принципе, если сделать скидку на особенности терминологии двух разных криминалистов, диктовавших описание следов, и отнести разницу в размере, в один сантиметр, на счет различной твердости поверхностей, на которых следы оставлены, – есть над чем подумать…

– Дашь сравнить?

– А что, есть с чем?

– Да вроде есть.

Но кроме слепка с побережья, надо было еще разжиться слепком следа из лесопарка. Придется потратить время и силы на организацию этого. процесса; втайне я надеялась, что сама больше в этот лесопарк не поеду. Я вынашивала коварные замыслы – заслать туда вместе с экспертами Колю Василькова: он покажет им место и напишет протокол дополнительного осмотра, а они снимут слепок. А я в это время займусь чем-нибудь полезным: например, мы со свидетельницей Хануриной поедем на вещевой рынок “Звездный”, и Людмила укажет мне на прилавок, где продают кроссовки, аналогичные тем, что были на предполагаемом преступнике. А потом я изыму пару таких кроссовок для сравнительного исследования. Сделаю экспериментальный отпечаток их подошвы и сравню со следом, найденным рядом с трупом Вараксина, и со следом, отпечатавшимся на мокром песке побережья Финского залива возле трупа Шиманчика.

– А что ж ты не спрашиваешь про орудие убийства? – ехидно поинтересовался Паша, возвращая меня в обсуждение печальной судьбы коммерсанта Шиманчика.

– Подошла эта ручка одноразовая? – поинтересовалась я скорее из вежливости, так как сомнений в том, какое орудие применялось, у меня не было. Единственная трудность, которая могла встретиться, – это идентификация пули. Мелкокалиберные заряды рассыпаются на кусочки, их очень тяжело собрать и идентифицировать. Но если уж орудие валяется рядом с трупом, надобность в идентификации орудия и заряда не так уж велика.

– Нет, не подошла, – с некоторым даже удовольствием ответил Паша, и я искренне удивилась.

– Как интересно! Но ранение-то хоть огнестрельное?

– Огнестрельное. Только не из мелкашки. Эксперт наш говорит, калибр, скорее всего, девять миллиметров.

– Девять миллиметров? – переспросила я. – “Макаров” или “Стечкин”?

– Вот-вот.

– А пуля?

– Если бы у нас была пуля… Ранение сквозное. Пуля прошла навылет.

– А в машине ты искал? – я заволновалась.

– И в машине я искал, и даже на пляже песочек просеял, на всякий случай. Его не там грохнули, туда просто трупешник привезли.

Да я и сама это понимала. Но отсутствие пули означало, что даже если мы вычислим убийцу и найдем орудие, привязать его к трупу будет невозможно.

– Интересно, а зачем там ручка валялась? – подумала я вслух. – Из нее хоть стреляли?

– Из нее стреляли, но не в Шиманчика.

– Может, это он в нападавшего стрелял?

– Скорей всего. Я в медицинские учреждения заслал запросики, на всякий случай. Вдруг кто с огнестрельным ранением обратится. Но ты ж понимаешь…

Да, я понимала, что надежды на это никакой. Раз уж убийца сумел сесть за руль и привезти труп в Сестрорецк, значит, его рана не смертельная. Если он вообще ранен. Шиманчик мог и промахнуться. Так что вряд ли убийца будет светиться у врача; перевяжет рану тряпкой, вот и все дела.

Закончив разговор с Пашей, я положила трубку и стала листать дело по факту убийства Вараксина. Вот то, что меня интересовало: Вараксин убит выстрелом в затылок, в упор. Пуля прошла навылет, ранение сквозное. А это значит, что калибр патрона установим только приблизительно. А уж об идентификации оружия и тут не может быть и речи. Черт, а почему на месте обнаружения трупа пулю не поискали? Или поискали, но не слишком усердно? Во всяком случае, металлоискателя там и рядом не лежало. Можно ли положиться на Василькова или все-таки придется самой тащиться в эту геопатогенную зону, пребывание в которой вредно для психического здоровья, вот вопрос.

Коленьки все не было и не было, и я, потеряв терпение, позвонила ему по рабочему телефону. Трубку снял мужчина, видимо, сосед по кабинету, и доброжелательно ответил, что Васильков только что был, ходит где-то по коридорам. Скот, подумала я и позвонила ему на пейджер. Когда откликнулся ангельский голос оператора пейджинговой связи, я попросила:

– Для абонента “Нарколог”, пожалуйста. “Раз уж ты на работе, проверь предпоследний труп. Где пуля?”.

– Подпись будет? – недрогнувшим голосом спросила меня оператор.

– Что вы? Разве такое кто-нибудь подписывает?

Не успела я положить трубку, как затрезвонил телефон.

– Привет, ненормальная. Это абонент “Нарколог”, – Васильков смеялся. – Ты не подумала – а может, меня уже брать едут?

– Кому ты нужен?

– В общем, да. Ты не первая так шутишь. Если кто мой пейджер почитает… Я тут глушак искал для своего автотранспорта, так мне сестренка младшая прислала сообщение: “Братан, не покупай глушитель, папа из деревни везет”. И ничего, никакого резонанса.

– Можно узнать, почему ты болтаешься у себя в РУВД? Я, между прочим, тебя жду с заданиями.

– Вот поэтому и болтаюсь.

– А говорил, работать любишь.

– Я никогда не вру. Есть информация к размышлению.

– Какая? – заволновалась я.

– Приеду, расскажу. И не проси, – сказал он, хотя я еще ничего и не попросила.

Пока Коленька ехал, я занялась обычным для следователя делом – разложила на столе свои четырнадцать дел и прикидывала, как между ними разорваться. Прикидывая, я предвкушала, как сообщу Василькову, что мы имеем дело с маньяком. Надо предложить ему поискать аналогичные случаи, для начала – хотя бы по сводкам.

Коленька вошел в кабинет с загадочным видом. Я открыла рот, чтобы порадовать его перспективой расследования серии, но его, видимо, тоже распирала информация, и получилось, что мы с ним одновременно выпалили:

– Поздравляю, похоже, мы имеем дело с маньяком!

И оба уставились друг на друга. Коленька пришел в себя первым:

– Чур, сначала я! – заявил он.

– Может, уступишь даме?

– Ни фига! Я и так знаю – ты эту девочку проверила по своим таблицам. Так?

– Нет, не так, мне позвонил маньяк и сказал – готовьтесь…

– Вруша! Ты бы ничего больше не успела за это время. А когда я Люду увозил, ты еще ничего не знала.

– О-о! – Коленька присел к столу. – Я перелопатил горы сводок и… Ладно, ничего я не лопатил. Я заехал в РУВД за талоном на бензин, а в дежурке наш розыскник ругается с какой-то нетрезвой тетенькой. Причем ругается из-за колготок. Выдает ей вещи, а она кричит – колготки не те. Я заинтересовался, стал прислушиваться. Тетка такая хроническая, в дежурке только ею и пахло. Нет, серьезно, перебить собою ароматы дежурной части – это надо уметь. Наш клиент, как у нас в наркологии говорили. Оказалось, у нее дочка пятнадцатилетняя пропала полгода назад…

– Ты хочешь сказать, что ее нашли на территории вашего лесопарка? – мне уже почти все было ясно.

– Ну да! Нашли труп два месяца назад, в июле. И знаешь, где?

– В пруду, – устало сказала я. – А почему дело не возбудили?

– Да потому же, почему и Катю Кулиш не сразу возбудили. Если бы по Кате такого звону не было – городская, то се, – то и тут бы ничего не возбуждали. А за эту девочку, Зину Коровину, ходить-просить было некому. Мать – алкоголичка, отец – гопник. Они ее в тот день, когда она пропала, избили и на улицу выставили. А был, между прочим, не май месяц…

– Полгода назад, значит, март, – уточнила я.

– Вот именно. Девчонку выгнали из дому в одном платьишке. Куда она пошла, одному Богу известно. Что характерно, родители ее и не искали, это классная руководительница всполошилась – учебный год кончается, а девочка в школу не ходит. А летом из пруда выловили труп.

– Причина смерти – утопление, спермы в половых путях нет, повреждений нет, кроме кровоподтеков на запястьях, – уверенно сказала я.

– И откуда ты все знаешь! Почти так. Смерть от утопления. Спермы нет. Другие повреждения в акте не описаны, сильные гнилостные изменения. Наш добросовестный Виталик из ОРО [1]1
  Оперативно-розыскной отдел, занимающийся розыском лиц, пропавших без вести, и скрывающихся преступников.


[Закрыть]постановление об отказе в возбуждении вынес, розыскное дело списал и битых два месяца вызывал мамашу, чтобы она вещи дочери забрала. Наконец вызвал. А она пришла и давай скандалить, что вещи не ее ненаглядной девочки.

– Все не ее?

– Нет, не все. Платьишко ее, а колготки чужие. Из чего мамаша сделала вывод, что ей хотят подсунуть чужую девочку. Что характерно, все эти два месяца труп лежит в холодильнике морга, не захороненный, поскольку морг, при наличии родителей, за госсчет хоронить отказывается. Поэтому мамочка за вещами и не шла. А тут, видать, приперло – деньжата кончились, может, рассчитывала дочкино платье толкнуть…

– Про мамашу я уже все поняла. Ты про колготки поподробнее, – попросила я Коленьку, и он кивнул.

– Значит, так: девочка ушла из дому в светлых колготках. Так, по крайней мере, мамаша утверждает. А Виталик из морга забрал черные. И пытался впарить маме, а та ни в какую – подайте ей телесные, ну, бежевые.

– Ты материал захватил? – меня затрясло от нетерпения.

– Как же я захвачу без запроса? Наш Виталик – педант, я прочитать и то с трудом выцыганил. Пиши запрос, я заберу.

„ – Отлично, – я быстро настрочила запрос и отдала его Коленьке. – Мне одно только непонятно: зачем он колготки жертвам переодевает? Я сначала думала, что он зациклен на черных колготках – такое бывает. С Кати он черные снял. Но тут все наоборот – он телесные снял и черные надел на девочку.

– Слушай, может, это два разных маньяка? – Коленька разглядывал запрос перед тем, как сложить его и спрятать. – Один зациклен на черных колготках, другой – на телесных.

– Двух разных маньяков придется искать в два раза дольше.

– Ну и что? Меня, например, устраивает. Я к тебе сюда откомандирован, мне тут нравится, и я хочу, чтобы это продолжалось как можно дольше.

– Смею тебе напомнить, что ты откомандирован для работы по убийству Вараксина.

– Какая разница?! – Коленька перегнулся через стол и смотрел на меня в упор смеющимися глазами.

– Ладно. Ты понял, что надо делать?

– Понял. Сам напросился.

– Вот-вот. Ищи все случаи смерти девочек четырнадцати-шестнадцати лет.

– Что, по городу? Может, нашим районом ограничимся?

– Не выйдет. Напоминаю, что Катя Кулиш жила совсем в другом районе.

Коленька обреченно посмотрел на меня.

– Ты вообще-то понимаешь, что мало будет собрать материалы по фактам смерти? Если это действительно маньяк, наверняка в городе – россыпь розыскных дел по пропавшим без вести. Надо уж тогда и их поднимать, искать девочек пропавших.

– Коленька, только на нас с тобой еще и убийство Вараксина. Кстати о птичках, я пока с шефом не говорила про Шиманчика. Надо ведь и убийство Шиманчика сюда подтягивать.

– Аты уверена, что убийство Шиманчика – того же разлива? – по глазам Василькова я видела, что он только что сам собирался убеждать меня в этом.

– По крайней мере, это можно проверить, – сказала я и посвятила Василькова в свою идею насчет кроссовок, и разговор естественным образом перекинулся на его агентессу.

– Ну, как она тебе? – самодовольно спросил Васильков, и я не обманула его ожиданий.

– Нет слов! Признаю, с такой действительно стоит возиться.

Васильков торжествующе улыбнулся, и мне стало понятно, что возился он с Людой Хануриной не только как нарколог. Спал с ней, небось, но, в конце концов, это не мое дело.

– Знаешь, как я с ней познакомился? Мне ее передал “дед” из нашего отдела. Он увольнялся на пенсию, передавал агентуру.

– А она что, и по бумагам агентесса?

– Да, все на нее оформлено, честь по чести. Он ее завербовал, когда она работала секретаршей в одной строительной конторе. Тогда она получше выглядела, это сейчас от нее кожа да кости остались. Наркотики не красят человека, а тем более женщину.

– Да, я бы не сказала, что ей двадцать три года, – я удивилась этому, еще когда заполняла в протоколе ее допроса графы данных о личности.

– Да, представь, двадцать три. Так вот, тогда, пару лет назад, это была красотка. И директор этой вшивой конторы мало того, что сам ею пользовался, так еще и разным там подкладывал. А ей это нравилось.

– Нравилось?

– Не то, что он ее подкладывал кому ни попадя. Он ее подкладывал не просто так, а с определенной целью. Налоговым полицейским, местным обэповцам, братве крышующей. По части постели она большая мастерица, говорю тебе авторитетно.

– А зачем ее подкладывали?

– Вопросы решать. Информацию получать. Вот это ей и нравилось безумно. У нее от рождения феноменальная память, в том числе и зрительная, и наблюдательная она чертовски. Вот и почувствовала себя Матой Хари. Разные там комбинации складывала, директор только пенки снимал.

– И что?

– Да ничего. Потом директора хлопнули, и девушка сильно переживала. Подсела с горя на наркоту, да так и не смогла с нее сползти. Пока она еще была в соку, ее подобрал Вараксин.

– А ты ее подобрал до того или после?

– Я ее не подобрал, а принял. Причем девушка настолько строго свое дело знала, что даже не спрашивала, хочу я или не хочу. Дед мне ее передавал на конспиративной квартирке, познакомил и ушел. Смотрю – за ним двери закрылись, девушка сразу в душ.

Я хмыкнула.

– А чего ты? – обиделся Васильков. – Ты бы на нее тогда посмотрела: “Плейбой” отдыхает. Персик, а не девушка.

Я с трудом себе представляла, у какого распоследнего бомжа Люда Ханурина может вызвать сексуальное желание, и спросила недоверчиво:

– Неужели она так изменилась?

– Сейчас она просто живой труп. Как будто из земли выкопали и даже не помыли. А тогда… На нее западали все, кто видел, равнодушных не было. А Вараксин запал так, что не бросил ее даже, когда она опустилась ниже уровня городской канализации. Возился с ней, надеялся, что она станет прежней…

– А она не станет?

– Я тебе как нарколог скажу – Люда уже безнадежный случай. Так, чуть-чуть встряхнуть ее можно, но не более.

– То есть как агент она уже ценности не представляет?

– Ты знаешь, – задумчиво ответил Васильков, – я к ней уже так привязался, что чисто по-человечески мне не важно, какой она агент. Жалко бабу…

– Коля… А ты можешь мне сказать, как ты ее использовал в качестве агента? Ну, помимо того, в чем она такая мастерица.

– Ну зачем ты так, – беззлобно сказал Васильков. – Одно другому не мешает. Ей тоже нравилось.

– Так как? – напомнила я о существе вопроса.

– Как? Ее можно было внедрить куда угодно. На нее клевали все, нужно было только запустить ее в нужное место, и дело сделано. А уж выудить информацию для нее было раз плюнуть. При этом она взглянет на человека, и как сфотографирует. Все тебе потом расскажет – рост, вес, форма носа, количество зубов. Как он говорит, как носом шмыгает…

– А ты не боялся… Ну… Ее подсовывать кому-то? Ты не боялся, что она когда-нибудь тебя обманет? Все-таки она наркоманка…

Коля ответил так уверенно, что я сразу поверила ему.

– Не боялся. Конечно, она любого могла вокруг пальца обвести, врала, если надо, вдохновенно, артистически. Но только не мне и не Вараксину.

Мы помолчали.

– Ну, что скажешь? – спросил наконец Коленька.

Я пожала плечами.

– Впечатляет. Если только все это правда.

– Маша! – Васильков оскорбился. Или сделал вид, что оскорбился. – Зачем мне нужно тебя вводить в заблуждение?

– Откуда я знаю? Вы ж хитрые, менты, с подходцами вашими. Играете в игры, следователями манипулируете…

– У-у! Похоже, что ты от нашего брата натерпелась! – Васильков встал, обошел стол и наклонился ко мне сзади. Подув мне на затылок, он шепнул мне в ухо:

– Ты еще не передумала?

– Не дождешься, – ответила я, не двигаясь. Васильков не торопился занять свое место, он интимно шевелил мне волосы на затылке, меня разбирал смех, я терпеливо ожидала, когда он отойдет – ну не драться же мне с ним было! Именно в этот момент открылась дверь, и в кабинет засунул свою лохматую башку Горчаков. А за его спиной стоял не кто иной, как мой бывший любовник и друг Александр Стеценко и поверх лохматой башки Горчакова смотрел на меня и на Коленьку.

Увидев склонившегося надо мной в недвусмысленной позе незнакомого мужика, Горчаков крякнул и захлопнул дверь. Я не выдержала и засмеялась в голос, хотя на самом деле на душе кошки скребли. Васильков же и не подумал смущаться. Я ждала, что он отскочит от меня, как ошпаренный, но он даже не шелохнулся. Видимо, имел большой опыт.

– Васильков, ты меня скомпрометировал, – сказала я ему, – и теперь, как честный человек, обязан…

Тут в голос засмеялся Васильков.

За стеной что-то стукнуло и стихло. Видимо, Лешка услышал смех и вообще перестал что-то понимать. Я поднялась и пошла к нему в кабинет, чтобы познакомить их с Васильковым. И вообще как-то прояснить ситуацию. Горчаков и Стеценко молча сидели друг напротив друга и напряженно прислушивались. Между ними на столе лежал огромный букет цветов. Заметив, что я смотрю на букет, Горчаков мстительно улыбнулся, потом вскочил и за руку вытащил меня в коридор, плотно прикрыв за собой дверь.

– Я не понял, ты чего, Стеценко насовсем бросила, что ли?

– Леша, мы со Стеценко давно разошлись. Я что, обязана хранить ему верность до гроба?

– Да, – твердо заявил Горчаков. – Не ты ли мне говорила, что вернулась бы к нему, если бы он у тебя в ногах валялся с букетом?

– Ну так он еще не валялся, – раздраженно ответила я.

Некоторое время мы с Горчаковым злобно смотрели друг на друга. Потом я вздохнула и спросила:

– Чей букетик-то?

Ответить Горчаков не успел. Дверь его кабинета хлопнула, с независимым видом оттуда вышел Стеценко и, холодно кивнув мне, пошел по коридору.

Мы с Лешкой обалдело смотрели ему вслед, потом Лешка опомнился и прошипел:

– Ну что, доигралась?

Догонять Стеценко было уже поздно. Мы с Горчаковым постояли еще немного и вернулись к нему в кабинет. Букет сиротливо лежал на столе, распространяя вокруг неестественный аромат.

Лешка подошел и потрогал синюю гофрированную бумагу, художественно оформлявшую цветочки, а потом украдкой глянул на меня. Я поморщилась:

:

– Можешь ничего не говорить.

– А что за чувак у тебя там? Опер какой-нибудь? – строго спросил Горчаков после паузы. – Голову ему кружишь? Приключений захотелось?

– Леш, ты дуэнью-то из себя не строй, – сказала я с досадой, в основном для порядка. Ну кто же знал, что Лешка всерьез воспримет наш ночной телефонный разговор и притащит сюда Стеценко с цветами.

Горчаков вздохнул. Сейчас я, наверное, представлялась ему непутевой девчонкой, а он, забыв о собственных сексуальных заблуждениях, себе мнился праведным папашей.

– Ну что, пойдем, посмотрю, на кого ты Стеценко променяла, – говоря, как солидный папаша, Лешка сгреб со стола цветочки и стал совать их мне в руки. Я его отпихивала.

– Ну ты чего? – недоуменно спросил друг и коллега. – Бери, тебе же принесли.

– Но не ты же принес, – возразила я. – Или ты будешь вместо Стеценко на коленях стоять?

– Нет, я не буду, – подумав, ответил он. – Так не возьмешь?

Я покачала головой.

– Не возьму.

– А мне куда его девать?

– Куда хочешь. Подари Зое, – предложила я.

– А зачем? – искренне удивился Лешка. – Я же с ней уже помирился.

В конце концов они с Васильковым перестали коситься друг на друга, а поначалу ведь дело дошло до взаимных оскорблений. Горчаков сразу полез в бутылку, как будто незнакомый ему опер прямо у него на глазах вероломно отбил любимую женщину у его, Горчакова, лучшего друга.

Я, конечно, не ожидала, что они подерутся в моем кабинете, поэтому достаточно спокойно слушала Лешкины гневные выкрики и язвительные ответы Василькова. И посмеивалась, вспоминая, как Горчаков, этот борец за воссоединение Швецовой со Стеценко, сводил меня поочередно со всеми мужиками, которые ему были симпатичны, надеясь таким образом устроить мою несчастную женскую судьбу. Забыл, небось. А может, он разоряется потому, что не он мне Василькова предложил? Процесс вышел из-под его контроля?

Погруженная в воспоминания, я не успела оглянуться, как эти два гамадрила уже попивали чай за одним столом (причем за моим) и оживленно беседовали на темы, далекие от женской верности и мужской солидарности.

Когда речь промеж них ни с того ни с сего зашла об убийстве Вараксина, я взревновала. И вмешалась в их воркование. Не в силах удержаться, я стала рассказывать Лешке про феноменальные способности нашей сегодняшней свидетельницы. Потом разговор сам собой перекинулся на всякие отклонения от нормы.

– А помнишь, – обратился ко мне Лешка, – у нас в одном районе следовательница была, Лукашенко? Ничего из себя не представляла, за исключением одного. Каким-то образом она видела, где у человека что болит.

– Как это? – заинтересовался Васильков. – Экстрасенс, что ли?

– Ну, типа того. Она сама говорила, что не понимает, как это у нее выходит, но она видит, где “горячие точки” в человеческом организме.

– Могла бы обогатиться, – заметил Коленька.

– Во-во. А вместо этого сидела в прокуратуре и свидетелей пугала. Придет к ней чувак какой-нибудь и готовится лепить горбатого, с мыслями собирается. А она ему вдруг: что ж вы к зубному не идете, у вас ведь зуб болит под пломбой, крайний справа на нижней челюсти. У свидетеля эта самая челюсть и отпадает. Ну его, думает. Раз она видит, что у меня под пломбой болит, значит, вся моя душонка до печенок у нее как на ладони. И начинает говорить правду.

– Эх, Леша, все это ерунда, – вздохнула я, вспоминая сегодняшний допрос. Пока я рассказывала ему про необычную свидетельницу, Васильков только кивал головой и изредка вставлял пояснения.

Лешка, вообще-то, не особо и удивился феноменальным способностям свидетельницы.

– Я ж говорю, бывает. А вы, кстати, машину этого Вараксина осмотрели? – вдруг спросил он, и мы с Васильковым переглянулись.

– Нет, – ответила я. – Интересно, когда мы это могли сделать?

– Да что ты сразу в бутылку лезешь? Я ж просто спросил.

– Да нет, Леша, ты прав. Машину нужно осматривать. Я вообще не понимаю, ребята, что за киллер такой педантичный: труп вывозит, а машину аккуратно ставит на место?

– Колян, а тебя твоя свидетельница не грузит? – Лешка обернулся к Василькову. – Действительно, странно. Если Вараксина увозят из дома, и труп выбрасывают в лесопарке, зачем машину назад пригонять? Не она ли сама его грохнула?

– Нет.

Это мы с Васильковым сказали одновременно. Надо было видеть Люду, чтобы понять, что она не только не могла грохнуть своего сожителя, но и что она готова сама умереть, чтобы отомстить за Вараксина.

Но возвращенная машина путала все карты, и у меня даже мелькнула совершенно безумная мысль, что Вараксин так виртуозно покончил с собой в рощице лесопарка, а его знакомый, забиравший его из дома, – всего лишь помог ему в этом, потому и машину пригнал на место.

А что, надоела Вараксину жизнь с наркоманкой, требующей не только дорогостоящего лечения, но и постоянного напряжения нервов. Думаю к тому же, что деньги шли не на одно лечение, но и на покупку наркотиков. А может, он удержаться не мог и ей составлял компанию, и медленно катился в пропасть, вот и оборвал это все одним махом.

(Между прочим, вопрос об ответственности за причинение смерти или вреда здоровью по желанию потерпевшего в теории уголовного права до сих пор является дискуссионным. То есть по нашему закону, конечно, накажут, если кто-нибудь по доброте душевной лишит жизни тяжело больную бабушку или близкого друга, чья любовная лодка разбилась о быт, а сами эти пострадавшие от жизни более жить не хотят, а покончить с собой или физически не в состоянии, или не решаются. Но теоретики спорят, правильно ли это.)

Но через минуту эта мысль меня оставила. Какими бы ни были жизненные трудности Вараксина, его гипотетическая суицидальность явно не была заразной. А ведь и Шиманчик тоже убит. Уж не говоря о том, что следы на местах обнаружения обоих трупов оч-чень похожи. Вряд ли руководителей “Олимпии” вдруг охватила эпидемия самоубийств, и они их дружно совершают чужими руками. Надо бы вообще-то наведаться в их контору.

– Коленька, – спросила я, – а офис какой-никакой у этих “олимпийцев” был?

– Был, – ответил Коленька. – Так, подвальчик со складскими помещениями. Я и сам думал, что надо туда нос сунуть.

– Надо. И Красноперова искать надо. Ты ищешь?

– Да ищу я, ищу, – с досадой отозвался Васильков. – Давай прямо сейчас и съездим. В контору “Олимпии”.

– Давай, – сказала я, и полезла в ящик стола за бланками, но поехать нам куда-либо сегодня было не суждено. В дверь робко постучали, я пригласила заходить, и на пороге живым укором показалась младшая сестра Кати Кулиш – Алиса.

Она была одета и причесана немножко иначе, чем во время нашего первого знакомства, чуть более по-взрослому, коса была свернута в пучок, губы слегка подкрашены, и от этого Алиса смотрелась строго, как секретарша какого-нибудь большого начальника. Только испуганные глаза выдавали ее юный возраст. Но она без смущения прошла к столу, поискала свободный стул и присела на него, вытащив из сумки школьную тетрадку. Мужики затихли и вопросительно поглядывали на меня.

– Извините, что я без предупреждения, – церемонно начала Алиса, – я у дяди Никиты… Ну, у Никиты Владимировича, у Пилюгина, узнала ваш телефон, но не дозвонилась. Решила просто прийти, вдруг застану. Только я родителям не говорила, что к вам пошла. Они не верят, что можно что-то сделать…

Алиса сбилась с мысли и замолкла, переводя дыхание.

– В общем, мне не хочется их лишний раз расстраивать, – заговорила она снова. – Но я могу вам помочь.

– Алиса, тебе уже есть четырнадцать лет? – спросила я, и она кивнула. – Давай я тебя допрошу. В прошлый раз мы просто поговорили, а сейчас я все запишу в протокол. С четырнадцати лет можно без педагога.

Выгонять Горчакова с Коленькой на время допроса я не стала, хоть это и нарушение, но не такое уж страшное. К тому же Василькову полезно послушать. А может, и Лешка что-нибудь толковое потом посоветует.

Я записала в протокол все то, что Алиса рассказала мне при нашей первой встрече, и приготовилась слушать, чем она собралась нас удивить. Судя по тому, как она вцепилась в принесенную с собой тетрадку, там содержались какие-то важные сведения.

– Я вам записную книжку Кати отдала тогда, – сказала она, и мне на мгновение стало стыдно, я ведь еще так и не удосужилась эту книжку посмотреть, просто времени не хватило. – Но все, что там было написано, я к себе переписала. Там есть одна важная запись.

Алиса открыла тетрадку и показала мне выписанную старательным детским почерком строчку; “Александр Петров. 15-00”.

– Я такого не знаю, – сказала она. – Я всех наших подруг спросила. Его никто не знает.

– Может быть, это кто-то из ваших учителей? – встрял Васильков. Алиса покачала головой:

– Нет. Учителя бы она записала по имени-отчеству.

Я достала из сейфа записную книжку Кати и стала искать нужную страницу, чтобы посмотреть, как эта запись сделана в оригинале. Вот она, но почему-то на странице с буквой “В”. И очень уж отличается от остальных записей – и ручка явно другая, и почерк более энергичный. И не такой ровный, как у Кати. В общем, мужской почерк.

.

Я показала запись в книжке Алисе.

– Это ведь рука не твоей сестры?

Алиса покачала головой, вглядываясь в написанное.

– Нет, это не Катя писала.

– Значит, ей это в книжку записал сам Александр Петров, – подал голос Васильков. – Вот его-то и надо искать.

– Да, – подняла на него глаза Алиса. – Я хотела найти его сама, но не смогла. Поэтому я и пришла.

У меня екнуло сердце. Господи, только не это. Конечно, Алиса – девочка толковая, с ярко выраженными аналитическими способностями, но если она займется частным сыском, то не исключено, что вскоре мы будем иметь еще и ее труп. А как ее остановить? Запретить? Не факт, что она нас послушает; в конце концов, мы ей никто. Уговорить? Тоже не гарантия, скажет “хорошо-хорошо”, как мой ребенок, когда ему надо отвязаться от матери, а потом сделает по-своему.

– Алиса, я тебя прошу, – у меня даже голос дрогнул, так я испугалась за девчонку. – Я тебя прошу, не ищи никого сама. Скажи нам, мы все проверим. Ты же понимаешь, что у нас и возможностей больше, и знаний, и опыта: Вдруг ты только спугнешь преступника, – увещевала я ее, но она слушала с упрямо-непроницаемым лицом, наверное, комментируя про себя: “Ага, все проверите, а сами даже не удосужились записную книжку посмотреть”…

– А как ты хотела его найти? – спросил Васильков. Алиса повернулась к нему.

– Я хотела восстановить последние дни Кати буквально по минутам. А потом повторить все ее действия. Где-то ведь она должна была встретиться с преступником.

– Алиса, а ты кем хочешь быть? – вдруг спросил Горчаков, до того сидевший с отсутствующим видом.

На этот раз Алиса не повернулась к задавшему вопрос, и даже не взглянула на Горчакова, так и осталась сидеть с прямой спиной и насупленными бровями.

– Следователем, – ответила она в пространство. – И Катя тоже. Мы с ней вместе хотели.

Под конец разговора Алиса рассказала нам, что они с Катей даже ходили в местное РУВД: пришли в дежурную часть и сказали, что хотят стать следователями. “Мы с Катей тогда не знали, что в прокуратуре тоже следователи есть”, – пролепетала она извиняющимся тоном.

Мы все подивились, что, по словам Алисы, их оттуда не погнали поганой метлой, чтоб не мешали работать, а даже отвели в следственный отдел.

– И что вам там сказали? – поинтересовался Лешка, видимо, пытаясь представить, как бы он построил беседу с двумя серьезными девушками школьного возраста, пришедшими вдруг к нему в кабинет в качестве готовящейся смены.

– Мы спросили, что нам надо делать, как лучше готовиться, что в себе развивать.

– И что вам посоветовали? – уточнила я. Алиса пожала плечами.

– Там следователь такой сидел… Мужчина… Он, наверное, нас не очень серьезно воспринял. Просто сказал, чтобы мы учили русский язык.

Я не стала комментировать совет неизвестного следователя вслух. Конечно, он разочаровал девочек. Но мысленно я сняла перед этим человеком шляпу; по сути, это был самый лучший совет тем, кто желает стать следователями.

А остальному их научат на юридическом факультете.

– А как вам следователь понравился? – это был с моей стороны провокационный вопрос; я предполагала, что следователь девочкам не понравился. Но Алиса снова проявила чудеса рассудительности:

– Мы же с ним мало общались, всего минут пять. Человек за это время не может понравиться или не понравиться. Мне показалось, что у него жизнь очень трудная, и он очень устал. У него глаза такие… – она поискала слово.

– Печальные? – пришел ей на помощь Горчаков.

– Нет, – она покачала головой, – безнадежные.

Мы все замолчали. Я посмотрела на мужчин – они как-то нехорошо призадумались.

– Но у вас глаза не такие, – успокоила нас Алиса, внимательно всех оглядев, – и еще он был старше вас. И одеты вы лучше, – добавила она, адресуясь почему-то к Горчакову. Я себе объяснила это тем, что речь изначально шла про мужчин и, соответственно, женщины в рейтинге не участвовали.