Текст книги "Живые из Атлантиды"

Автор книги: Елена Серебрякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Глава вторая

До недавнего времени в квартире Вернера проживала его мать вместе с сиделкой. Занимали они одну комнату. Конечно, Вольдемар мог, никого не стесняя, обзавестись семьей, жилая площадь это позволяла сделать. Но боязнь оказаться меж двух огней – матерью и женой, отсутствие встречных предложений и, наверное, что-то другое явилось причинами одиночества. Три месяца назад мать умерла, сиделка получила расчет и благодарственное рекомендательное письмо. Вольдемар остался один и целиком ушел в работу. Его уже давно интересовала тема передачи информации путем беспроводной радиосвязи. Ведь с 1872 года, со времени первого патента на подобное изобретение, прошло совсем немного времени, а в 1899 году на Черноморском флоте поставлен эксперимент, аппаратура работала уже в радиусе двадцати километров.

Хозяин уходил на работу в 7 часов 30 минут, домой возвращался около 8 пополудни. Завтракал и обедал на работе. Ужин гости решили взять на себя и, хотя бы в первый гостевой день побаловать хозяина чем-то вкусным, таким, насколько позволял бюджет. Еще Иван Алексеевич предложил оговорить стоимость ежемесячной квартплаты. Вольдемар категорично воспротивился:

– Меня вполне устраивает, что в доме будут жить близкие люди моего друга. Радостно, что могу отплатить тебе за все добро, которое ты для меня сделал. Тем более, возвращаться после работы домой и знать, что тебя встретят живые голоса, возможность обычного человеческого общения – дорогого стоит.

Выйдя из парадного и пройдя половину улицы, баронесса, Зинаида и Саша, были весьма удивлены малолюдьем. Внешний вид прохожих выглядел чистым и опрятным, отсутствовали попрошайки, оборванные, голодные, темные личности. Главное, не было вооруженных озлобленных солдат. И тут заговорила баронесса:

– Да, вероятно, Иван оказался прав, выбрав для нашего вынужденного бегства этот город. Такое ощущение – мы здесь никому не нужны, никто не разглядывает нас с ног до головы, не кричит вслед ругательства.

– Есть обшарпанность зданий и грязь на улицах, Европой это не назовешь, но покой и безопасность намного ценнее всего остального, – подтвердила мысль матери Зинаида.

Первая бакалейная лавка встретила их веселым колокольчиком на дверях. Женщины удивленно отметили наличие круп, мучных изделий, жировых пищевых продуктов, мыла. Цены, конечно, кусались. Там же они выяснили о возможности покупки в Ревеле мяса и рыбы. По мясу их сориентировали на рынок, но предупредили о дороговизне и возможных подделках. В отношении рыбы назвали места вдоль морской береговой линии, куда рыбаки привозят свой улов.

Далее по рекомендации бакалейщиков пошли в Вышгород – средневековую часть города, где находился красивейший православный храм. Сделав определенные покупки по пути домой, обсудили меню для хозяина квартиры.

Вечером Вольдемара встретил горячий ужин – полный поднос расстегаев, а, точнее сказать, пирожков с неизвестной рыбой и наполненный графинчик с коньяком. Хозяину такая встреча пришлась по вкусу, он даже несколько разрумянился и рассказал веселые истории из своего детства. В ходе обсуждения всяких тем Вольдемар заметил:

– Сегодня трудно сказать, как будут развиваться события в России и у нас в Эстонии, но рекомендовал бы вам выучить эстонский язык. Это же облегчит понимание коренного населения, сделает доступным дружбу с эстонцами и еще, наш язык очень похож на финский. А Суоми – интереснейший край: географическое положение, климат, обычаи и нравы, все это формирует обнадеживающую перспективу его развития. Война не будет вечной, когда-то она все-таки закончится.

Зинаида не преминула вставить вопрос:

– Ваш-то прогноз какой?

– После разговора с Иваном я понял, что, в обозримом будущем возможно всякое. Верно муж вам говорил.

– Вы, Вольдемар, – голос Зинаиды был весьма напряженным, – плохо знаете моего мужа. Он убежден, что женщина не создана для политики, а должна заниматься воспитанием детей, укреплением традиций, вышиванием, музыкой, изучением иностранных языков.

– Вот видите, здесь я оказался прав. Иван наверняка поддержал бы предложение по изучению эстонского языка. Вольдемар извинился, встал и пошел в сторону своей комнаты, на ходу бросив, что быстро вернется. Принес какую-то детскую книгу.

– Это учебник моего родного языка для начальной школы. Сейчас дам первый урок. Постарайтесь запомнить и сделать нужные пометки. Бумага есть? Нет? Сейчас принесу. А Алексу прихвачу цветные карандаши, пусть пока порисует.

Никто из присутствующих даже не заметил, как построился фундамент их отношений на общности увлечений и интересов, возникла органическая необходимость друг в друге. Для всех начался новый жизненный этап.

Особое рвение в изучении эстонского языка начала проявлять баронесса. Предложенный учебник она не выпускала из рук. Завела тетрадь, куда записывала грамматические правила, тренировалась письму. В ее привычку вошло набрасываться на Вольдемара с вопросами как только тот переступал порог своего дома. Зинаида заметила, что хозяина стала напрягать усердие своей гости. И пока не возникла конфликтная ситуация, дочь провела разъяснительную беседу с матерью.

Прошло пару дней, Эльза Грайнет объявила, что стала членом клуба по изучению эстонского языка. Зинаида облегченно вздохнула, наконец ее мать никому не будет досаждать своими вопросами. Баронесса готовила домашние задания, вслух произносила фразы, заучивала целые абзацы текстов. Приходилось набраться терпения и ждать того, когда баронесса начнет применять свои знания на улице, на рынке, в магазинах. Но вместо этого совсем скоро Зинаида получила теорию в том, что весь мир нуждается в перестройке. Личность в обществе – не молекула в материи, каждый человек индивидуален, имеет право на свободную и безотчетную перед кем-либо жизнь. Дескать прежде она, известная в светском обществе, не могла позволять себе вольности, точнее быть собой. Кроме того, она боялась за репутацию дочери, что выходки отразятся на отношении к единственной наследницы старинного рода Бракоп.

Потом началась война с Германией и отношение к немцам изменилось в худшую сторону. Их обвиняли в шпиономании, в предательстве, даже в порче продуктов. Потом царь отрекся от престола и началось непонятно что. И на Родину не уедешь, и в России жизни не стало.

И вот теперь она заслужила право быть такой, какой хочет, делать то, что ей подсказывает ее организм.

Если по началу Зинаида объясняла подобные рассуждения нервным напряжением последних недель, то теперь поняла, что имеет дело с убеждениями матери к готовности что-то делать.

За полчаса до возвращения Вольдемара с работы, Зинаида вышла на улицу и караулила у ворот хозяина двора. Тот внимательно выслушал все, что ему сказала гостья и задал несколько вопросов. В том числе про адрес, где находится клуб, фамилию владельца и про сумму оплаты за педагогические услуги.

Через неделю клуб закрыли, а его директор бесследно исчез. Эльза Грайнет вернулась с занятий раньше обычного, вся в слезах и с повесткой вызова ее в комиссариат полиции.

– Страшного в том ничего нет, – оценил ситуацию Вольдемар, – ее допросят и отпустят. Под витриной клуба работала ячейка партии анархистов.

– Кто они такие? – взволнованно спросила Зинаида.

– Тебе лучше не знать! – ответил Вольдемар.

Новости из столицы приходили редко, русских газет практически не продавали, да и купить их желающих не было. Базарные слухи противоречили один другому. Главным источником новостей был Вольдемар. С его слов напряжение в столице усиливалось. Положение на фронтах ухудшалось.

К осени текущего года военные действия стали достигать территории Эстонии. В сентябре немецкий морской десант штурмовал острова западной части страны. Остатки русской армии пребывали в ожидании мира и, увидев германцев, побежали. Эстонские воинские формирования хоть и имели строго налаженную дисциплину, но не стали или не захотели бороться с измученной, но все еще сильной немецкой армией.

В конце октября Вольдемар пришел с работы раньше обычного и с порога сообщил, что принес не самые лучшие новости:

– В Петрограде власть захватили малоизвестные партии: большевики, меньшевики, социал-революционеры. Называют некоторые фамилии лидеров, но это пока не точно. Вы представляете, вечером 25 октября в столице работали театры, рестораны. Конечно, не с таким размахом, как прежде, но жизнь продолжалась. Кучку политиканов, о которых никто никогда не слышал и которых поддержали вооруженные солдаты и матросы. Арестовали членов Временного Правительства. Захватили телеграф, государственный банк, мосты, вокзалы, объявили себя новой властью страны. Я уверен, что наши патриоты из Земского совета сделают политическое заявление о том, что они, являясь носителем высшей власти в Эстонии, не поддерживают государственный переворот.

Зинаида всполошилась:

– Нас предупреждали, что положение будет еще хуже, но не до такой же степени. Я, например, не представляю, что будет с армией? Армия могла быть в неведении, пережидая смуту. Но присягать неизвестно кому. Ах, бедный Иван Алексеевич!

– Наши из Земского совета считают, что, судя по первым заявлениям, аппетиты у новых отменные, и Эстонию в покое не оставят. У нас вся надежда на немецкое наступление.

Вольдемар оказался прав. В феврале следующего года началось наступление германской армии на Эстонию. Земской совет передал свои полномочия им же созданному Комитету спасения Эстонии. Манифест о независимости объявил о создании Эстонской республики. Семья эту новость восприняла с воодушевлением.

Никто из присутствующих не мог предположить, что путь к независимости их новой Родины будет трудным, гарантии их стабильности и безопасности придут не скоро. Германия не признала провозглашенную республику. Немцы пытались создать Балтийское герцогство, а руководящую роль отдать местным балтийским немцам. Но впереди замаячил Версальский договор. И в ноябре 1917 года Временное правительство Эстонии заключило с Германией Договор о передаче власти. У России вмешиваться в проблему не было сил – в стране набирала обороты Гражданская война.

Глава третья

Все началось с переформирования полка и приказа о новой дислокации в город Опочка. Там – то и застал Иволгина государственный переворот. Еще пару дней после Октябрьских событий был неопределенный вакуум. Потом появился мужичок в кожаной куртке с таким же картузом и маузером. По виду – недоучившийся студент, с претензией на звание профессора. Говорил заковыристо, но понятно, с явным удовольствием, вкрадчиво, с выражением. Заявил:

– Я являюсь представителем Совета народных комиссаров по военным делам, моя фамилия Клюев, зовут Валерий Степанович. Мандат предъявлять или поверите..? Правильно! Вы – боеспособная воинская часть. Готовы перейти на сторону новой власти во главе с товарищем Троцким? Кто «за», прошу сделать шаг вперед!

Все солдатского звания сделали этот шаг. Из офицеров среднего звена шагнула половина, но, глянув на командование полка, двое вернулись на место.

Пламенный революционер долго рисовал картинки светлого будущего. Не забывая постоянно ссылаться на товарища Троцкого. В речь он вкладывал все известные ему научные слова, порой не понимая их значение, или выговаривая со смешными искажениями. Иволгин несколько раз позволил себе улыбнуться. Сарказм происходящего усиливался воспоминаниями о беседе с Очкасовым. Ротмистр, ссылаясь на тезисы Ленина, что-то рассказывал про кухарку у руля государства.

«Кожаный» командовал дальше:

– Солдаты! Вы, наконец, поняли, кто был с вами рядом? Офицеры стояли на службе у эксплуататоров, пили вашу кровь, посылали на бойню. Вы, сознательные граждане свободной России, должны сами решить, что будем делать с этими животными! Здесь вы и следствие, и суд!

Но желаемого «расстрелять» представитель СНК не услышал. Ведь среди офицеров не было никого, кто прятался за спины солдат, кичился своим положением, в трудные дни не поделился последним куском хлеба с рядовым.

«Кожаный» продолжил:

– Я понимаю вашу солдатскую душу. Конечно золотопогонников мы оставим пока под арестом, а утром вынесем приговор о расстреле, приведем его в исполнение и начнем с чистого листа служить честному трудовому народу.

Ночью весь караул, оглушив людей из свиты Клюева, открыл гауптвахту и выпустил офицеров. Солдатская команда в количестве пяти человек бежали вместе с освобожденными, им оставаться было уже опасно.

Пять офицеров и столько же рядовых двигались по пересеченной местности, не представляя конечного пункта своего странствия. Ночевки находили в маленьких деревнях, починках или хуторах. На шестую ночевку облюбовали деревню Кобылкино. Приютил их владелец крайнего дома по имени Харитон. Хозяйство он держал справное. На стол выставил вареную картошку, квашеную капусту, соленое сало и четверть самогона.

– Вы, ребятушки, солдаты и офицеры, по-моему крестьяне и господа, своим единением радуете мою душу. Только народ наш ныне сильно заболел, пока нет микстуры, чтобы победить разобщенность в народе. И говорят все больше о разрушении. Я считаю, что надобно в любых условиях не митинговать, а работать. Предлагаю всем остаться в нашей деревне. Тут работы невпроворот. Только успевай, поворачивайся. Четверым сразу невест доставлю. Девки здоровые, работящие, к дому приучены. Оставайтесь в деревне и живите. Вот вам мой сказ!

Чтобы не обижать хозяина, офицеры сразу ответ давать не стали, попросили время подумать до утра. Утром, к удивлению многих, два солдата приняли решение остаться на жительство в Кобылкино.

– И то, братцы, дома нас никто не ждут. А у сельчан вопросы начнутся. Станут судить, рядить, будто мы из армии сбегли.

Дальше пошли без этих двоих и, не дойдя верст двадцать до Волоколамска, исчезли еще два солдата. Пошли в село Селки за провизией и не вернулись. Потом их приятель признался, что у одного из бежавших в Селках живут родители. Получалось, что мирная жизнь притягивала намного сильнее всяких революционных лозунгов за справедливость.

День заканчивался, подходили сумерки, увидели купол храма Воскресения Христова Ново-Иерусалимского монастыря. Стали просить ночлег у монахов. Те беспрекословно отвели в гостевые кельи и разместили каждого в отдельности. Вопросов никаких не задавали, только понимающе кивали головами. Позже разнесли по кельям хлеб и кувшины с душистым отваром.

По утру собрались у ворот церкви Рождества Христова, сели на скамьи и начали совещаться. Волновал вопрос один – что делать дальше. Конкретных предложений никто не высказал и, когда воинов позвали в трапезную, слово взял поручик Кондратьев:

– Отсюда в верстах двадцати расположена деревня Гореносово. Там живет моя матушка – Вера Григорьевна. Дом у нее большой, а хозяйства нет.

– Как же она обходится? – спросил подъесаул Дробезяко, – ныне без своего огорода и домашней живности не протянешь.

– Она фельдшерица. Но по сути врач. То есть врачом был мой отец и жили мы в самом Петербурге. Отец служил в военном госпитале и всегда держал при себе матушку. Обучал ее. После смерти отца я уже служил в армии, а мать переехала в дом своих родителей в Гореносово. Из трех сестер она осталась одна. Местные быстро поняли пользу от новой сельчанки и у дверей ее дома часто толпится народ.

Капитан Зуйков на правах старшего по званию определил идти в село Гореносово. С благодарственным словом покинули Ново-Иерусалимский монастырь и пошли по Волоколамской дороге в сторону Москвы. Не доходя до Нахабино, вовремя заметили патрули с красными повязками без погон, свернули в лес. Уже затемно болотами и непроходимыми чащобами вышли к селу Гореносово. Сделали привал, но поздняя осень или ранняя зима отдых под открытым небом исключали. Костер разжигать опасно и оставалось одно – ждать возвращения посланного в разведку поручика.

Кондратьев вернулся, когда многих начал бить озноб, но поручик принес хорошие новости. Благодаря его матушке всех сразу готов принять на постой местный священник отец Мефодий. Его амбар приспособлен для общежительства, еда там тоже припасена. Собрались идти, и никто поручику не задал ни одного вопроса. Он сам пояснил, что у его матушки горница приспособлена под лазарет, что в столице свирепствует болезнь, вызывающая высокую температуру, кашель и порой беспамятство.

Священник к гостям не проявил любопытства, велел откушать, что Бог послал и укладываться на ночь. Но уже в дверях обернулся и предупредил, что с утра начнет разговор с каждым из гостей.

Так получилось, что у отца Мефодия прожили больше месяца. Ремонтировали храм, заготавливали дрова, по указке священника помогали крестьянам.

В конце декабря 1917 года генерал Алексеев, бывший военный министр при Временном правительстве, нашедший убежище на территории под юрисдикцией атамана Донского казачества Коледина, написал воззвание ко всем офицерам России. В этом воззвании он призывал ехать на Дон и вступать в Добровольческую армию. Свои воззвания разослал во все крупные населенные пункты, в места дислокации остатков царской армии.

Поздним декабрьским вечером отец Мефодий зашел к гостям и велел всем гостям собраться у стола. Полушепотом сообщил, что завтра все офицеры, кроме поручика Кондратьева и рядового в сопровождении местного пацана Сергуни уходят к грузовой станции Тушино. Там у склада номер 7, спросят полковника Хвостова и сообщат ему кто их прислал.

Полковник Хвостов проверил документы, потом майор побеседовал с каждым и утром выдали липовые документы личности и посадочные талоны. Всех офицеров разъединили и каждый ехал к сбору Добровольческой армии самостоятельно.

Штабс-капитан двигался по железной дороге в обстановке толчеи, хамства и появившегося при большевиках регулярного патрулирования. Иногда, на какой-то станции, скопление народа не позволяло патрулю свободно передвигаться по вагонам и проводить проверку документов. Тогда старший наряда, как правило, в кожаной куртке – одежде, которую Иван возненавидел с первого раза, смачно матерясь, давал отбой, добавляя «на другой станции все равно проверять и расстреляють».

В Туле поезд стоял целый час. Желающих выпустили за кипятком, потом вход закрыли и перед отправлением в эшелон подсадили группу новых пассажиров. В вагон, в котором ехал Иволгин вошли четверо молодцеватых парней с явным уголовным уклоном. Им понравился деревянный сундучок пассажира в шляпе, длинном пальто и в солидном возрасте. Он беспрекословно подчинился и отдал свой чемодан с единственной просьбой не трясти его и не ронять. Новички принялись играть на этом чемодане в карты. Ход игры комментировали такой нецензурщиной, что Иволгин почувствовал себя неиспорченным мальчиком. Когда играть в карты надоело, один из хулиганов углядел в вещах одного пассажира горлышко от бутыли. Ее быстро конфисковали и по всему окружению разнесся запах первака.

– Слышь, народ, кто подаст на закусь кусок хлеба или сухаря? – заорал один из новичков.

– Глянь в сундуке, – посоветовал пассажир с верхней полки.

– Господа! – взмолился владелец сундука, – там склянки для моих опытов. Еды в чемодане нет!

– Вот мы и поглядим, а то и опыты твои сами проведем.

– Это невозможно, – молил бандитов старичок, – в склянках реактивы и кислота!

– Интересно, как она выглядит, – сказал самый резвый бандит и начал ковырять замки.

Ученый весь съежился, но продолжал умолять обидчиков. Иволгин вынужден был отреагировать. Он ударил кулаком в лицо зачинщика, вырвал у него сундук и положил на верхнюю полку. Остальные встали на его защиту, но к Иволгину примкнули другие пассажиры.

Очередной скандал возник ночью. Зачинщиками снова выступили тульские пассажиры. Опорожнив бутыль первача, они захотели пить. Водой с ними делиться никто не стал. Тогда один из бандитов достал наган и два раза выстрелил вверх. Мужчина, судя по выправке офицер, выверну ему руку и отнял огнестрел. Другой вынул нож, но тут отреагировал Иволгин. Двоих бандитов выволокли в тамбур и в ходе разборки одного из них пришлось выкинуть из вагона прямо под откос. Другой на четвереньках поспешил в соседний вагон.

Поезд приближался к Харькову, когда в вагоне завязалась драка. По какой причине и между кем – Иван не понял. И не понимал до тех пор, пока здоровенный кулак не въехал в его физиономию. Штабс-капитан не любил оставаться в долгу и быстренько лишил обидчика возможности слышать. Видимо в ушах очень сильно зазвенело, если неизвестный в шинели без погон и пуговиц схватился за голову и стал обзывать Иволгина всеми ругательствами, какие знал.

При этом драка все разгоралась, уже многие выпрыгивали из окон, благо скорость поезда была минимальной. Не утихла драка и с прибытием в город Харьков. В вагон ворвались солдаты и стали растаскивать правых и неправых, выбрасывать всех на платформу. А там другие руки уже сортировали толпу: мертвых к мертвым, раненых в сознании и раненых без сознания, женщин, детей, инвалидов…. Иван очнулся уже в больнице. Его голова была наполовину забинтована. Бинт перепоясывал и живот. Позже от сестры милосердия Антонины он узнал, что имеет проникающее ранение в брюшную полость. К сотрясению мозга в его пробитой голове добавлялось самое неприятное – травма левого глаза с возможной потерей зрения. Госпитализации и лечению Иван был обязан своему нейтральному социальному положению, согласно обнаруженных при нем документов. Правда, по факту драки к нему приходили два «кожаных». На их вопросы о цели поездки, месте постоянного проживания, семейном положении Иван дал исчерпывающие ответы, которые запомнил при инструктаже тоже на складе № 7.

Новости с Дона можно было услышать где угодно, но все они отличались друг от друга. Совпадение было в том, что большевики распустили Учредительное собрание; заключили с немцами Брестский мир; признали независимость Украины, которую тотчас оккупировали немецкие войска. Смертельно ранен Корнилов. Его место занял Деникин. Скоро в Харькове будут немцы, Ростов-на-Дону уже заняли.

Иволгин уже мог передвигаться самостоятельно. Выписка или арест могли последовать в любой момент, и здесь свое слово сказала сестра милосердия Скворцова Антонина. Понимая всю шаткость положения Ивана, она предложила пожить у нее в доме, где можно спрятаться. Живет она вдвоем с матерью старушкой.

За время лечения она привязалась к Ивану. Антонина видела, что он не простой заготовитель, каким хочет казаться. В сравнении с другими мужиками, которые считают себя «пупами» и «государственными управленцами», Ивана выделяла стать, речь, благородные черты лица, несмотря даже на уродство глаза. Все это выдавало его дворянское происхождение. Женщина подумала, что мать сможет позаботиться о нем, да и старушке будет не так одиноко и страшно. Иволгину эта идея пришлась по душе, т. к. он чувствовал себя еще слабым и не мог быть полезен армии. Да и доброта Антонины защемила его сердце.

Так Иволгин, вместо служения Отечеству в Добровольческой армии, оказался на нелегальном положении.