Текст книги "Русские задачи. Очерки и статьи 2009–2020 годов"
Автор книги: Елена Семёнова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Елена Семёнова
Русские задачи. Очерки и статьи 2009–2020 годов
Русское Дело и Белая Идея
Необходимое вступление
Последние события в России и вовне вновь оживили в нашем обществе вековечную дискуссию на тему «что делать». Особенно затронула она т.н. «белый» лагерь, расколотый надвое украинскими событиями. Вновь зазвучали вопросы, задаваемые иными и прежде, но впервые требующие ответа столь настойчиво и безотлагательно. Кто мы – заявляющие себя носителями, хранителями Белой Идеи? В чем наши задачи? Что мы можем и должны делать в современной России – предметно?
Некоторые полагали и полагают довольствоваться ролью некого клуба, занимающегося восстановлением мемориалов и сбережением памяти (благородные и необходимые вне всякого сомнения занятия). В понимании многих из них Родины нашей более нет, ибо она была уничтожена в 1917 году. Патриотами именно той, ушедшей, «чтобы никогда не возвратиться», России они себя называют, полностью отрицая страну, в которой живут, отделяя себя на им лишь ведомой основе от своего народа. Такой «патриотизм», надо заметить, весьма незатратен, ибо не требует жертвы, жертвы, которая всегда была основой Белой Борьбы. Согласиться с таким подходом значило бы подписаться под печальной савинской фразой: «Сухие ромашки мы… Россия – вся высохла… Мы – для гербария, для странной и страшной коллекции: цветы с высохших полей… Люди без Родины…»
Гербарий… А ведь, пожалуй, таковыми и виделись современные «белые» подавляющему большинству народа. В лучшем случае, мы могли вызывать участие к своей мемориально-просветительской деятельности, но разве видел в нас кто силу, способную к преобразованиям, к государственному строительству, к живому предметному делу, служащему возрождению нашей Родины? А ведь именно к такому делу призваны мы, именно такая задача возложена была на нас, потомков, нашими предшественниками.
Обратимся, например, к программной статье И. С. Шмелева «Русское Дело»:
«Русское поле придется долго чистить и прибирать. Только группы строителей11
Здесь и далее курсив наш
[Закрыть] могут получить место-дело на русском поле. Партии политические, основа и цель которых, – приобщение народа к государственно-политическому участию, понадобятся поздней, когда оглядевшийся народ, заручившись планомерным трудом и хлебом, проявит охоту-волю к более сложной жизни, чего, в условиях разгромленности до корня, случится никак не может. Знакомые с проявлениями изнуренного организма, это полностью подтвердят: в первом ряду – растительно-восстанавливающие процессы. Представителям политических партий грешно обманываться: надо быть особенно чуткими в период опустошенности народной жизни, когда побитый в корень народ меньше всего способен к государственному строительству, и не навязывать народу своих хотений.
…России будут необходимы созидатели практики, руководители самоотверженные. Не дорогое государственное управление европейского образца, с громоздким и медлительным аппаратом всенародного правительства, с капризными отставками кабинетов, – продукт налаженно-нетревожной жизни, – а широкая сеть местных самоуправлений из местных людей-строителей, объединенных центральным, сурово-первичным планом.
Этот первичный план должен быть заблаговременно разработан знатоками.
Какая же группа-сила имеет законнейшее право на бытие?
Только та, которая окажется способной положить в основу своей работы первично-необходимое, чутко учитывая возможности и жизненные потребности народа. И потому – лишь кровно любящая народ, знающая его бытие и душу, – национально-хозяйственная. Только такой силе-группе может быть дорого не проведение во что бы то ни стало теоретически-справедливых принципов политической науки, верность основам своего миропонимания, а воздвижение страны из мертвых, хотя бы и с нарушением законов идеальной правды, – как по нужде спасают. Та созидающая группа-сила, куда пойдут, без различия привилегий, все национально-мыслящие и кровно любящие, крепко взятые святой волей – ставить свою Россию. Партия национального склада и практического закала.
…Дело русских людей, верующих в неизбежность великой стройки, – найтись теперь же, наметить первичный план, чтобы не метаться, когда застигнет время. Должно быть сбито ядро, национально чувствующее и мыслящее едино, – вне разлагающих и дразнящих политических устремлений. В нем должно быть равное место представителям всех племен, которые готовы с Россией строить, судьбы свои связать. В него должны войти, подав крепко друг другу руки, представители былых партий, честно сознав, что время теперь иное, дела иные, что первое дело – родина и народ, что надо собрать остатки и ставить на ноги. Надо отказаться от иллюзий и красивых планов и идти в черную работу.
Вопрос стоит жутко-просто: страна вымирает, страна отброшена к XIV веку. Надо ее подымать, кормить, одевать и – показать дорогу, по которой она шла когда-то, по которой идут народы».
А это уже Иван Александрович Ильин: «Русская политика нуждается прежде всего в честной верности. Что могут построить бесчестные и продажные руки? Революция уже дала ответ на это. России нужны опыт и умение – во всех областях: от генерального штаба до кооперации, от торговли до полиции. Нам надо приобретать этот опыт и это умение, чтобы отдать их России.
…России необходимы воля и талант. Их нельзя ничем заменить: ибо талант творит новое, а воля строит и держит организацию народной жизни. Революция скомпрометировала партийный отбор; новый отбор должен быть деловым, предметным, а не партийным.
Дорогу честности! Дорогу знанию и таланту! Дорогу русскому гению! Новая, качественная эпоха нужна нашей родине, эпоха, которая довершила бы все упущенное, исцелила бы и зарастила бы все язвы революционного времени. Качество необходимо России: люди верные, волевые, знающие и даровитые; крепкая и гибкая организация; напряженный и добросовестный труд; выработанный, первосортный продукт; высокий уровень жизни. Необходима верная и мудрая, справедливая и предметная политика; политика, ведомая честью и прозорливостью, а не политиканство, мятущееся в честолюбии, криводушии и всеобщем обмане.
Только так создадим новую, сильную и национальную власть в России».
Вспоминая дискуссии минувших лет в различных «белых» сообществах, нетрудно заметить, что велись они, большей частью – о проклятом (без сомнения) наследии большевизма, о товарище Сталине, о том, кто же из белых вождей был правее, и какой из потенциальных «царей» легитимнее, о монархии и республике – Бог знает, о чем еще, но лишь не о том жутко-простом, чего нет и не может быть важнее: СТРАНА ВЫМИРАЕТ, СТРАНУ НАДО ПОДНИМАТЬ. И редко-редко среди мыслителей, писателей, теоретиков (мера таланта которых не имеет значения для данной темы) можно было встретить – созидателя-практика.
Между тем, нельзя сказать, чтобы в России вовсе перевелись практики и специалисты в тех или иных отраслях. Есть и экономисты, и хозяйственники, и эксперты в области национальной безопасности. Вот только взгляды большинства из них далеки от «белых». Более того, в большой части случаев тяготеют они к советскому наследию. Не к товарищу Ленину, конечно, не к лагерям и прочему «добру», не к КПСС, а к чему-то, что, скорее, не разумом обусловлено, а воспитанием, ностальгией по порядку, стабильности, ощущению государственной мощи и собственной защищенности. Большинство этих специалистов, даже самых интеллигентных людей, непременно уважительно отзываются о сталинской эпохе и еще о многом, что человеку «белых» убеждений глубоко чуждо и дико.
Сравнение этих двух «лагерей» неизбежно ставило еще один тяжелый вопрос. Представим, что рухнула нынешняя воровская вертикаль, постылая обоим лагерям, что на ее место чудом не пришла подобная ей клика, состоящая из тех же либералов 90-х, которым сегодня не хватило лакомых кусков, и – что дальше? Что сможем предложить в такой момент мы, «белые»? Наши идеи прекрасны и верны, но умирающей стране нужна не терапия (она будет необходима, но чуть позже), а реанимация. Нужны быстрые и четкие действия по целому ряду направлений, включая экономику, правопорядок, внешнюю и внутреннюю безопасность. И, вот, тут-то и выяснилось, что, как большевики в свое время не могли обойтись без «классово чуждых» специалистов, так и современным «белым» не справиться со столь масштабными задачами сугубо «своими силами». Мы, безусловно, могли бы всецело взять в свои руки, скажем, образование и культуру. И не просто могли бы, но должны, ибо именно эти сферы формируют национальное самосознание, без которого бессмысленны любые благодетельные реформы и внешние победы, в чем уже неоднократно мы имели случай убедиться. Но что же с прочими отраслями? Выбирая между человеком близким идеологически, но менее компетентным в некой сфере, и человеком, идеологически более чуждым, но грамотным и ответственным специалистом, кому следует отдать предпочтение для блага России? Ответ представляется очевидным. И почти сто лет назад дал его Белый Витязь Сибири генерал Каппель: «Нужно дать возможность работать в деле освобождения родины (…) тем, кто может, понимает и знает, что нужно делать! Мы имеем дело с тяжело больной. И вместо того, чтобы ее лечить, мы заботимся о цвете ее наряда…»
Новороссийский лакмус
Сегодня не без горечи можно наблюдать, как для некоторых «цвет наряда» Родины, «окрас» стал чем-то главным, за которым утратилась первооснова, без которой все окрасы – ничто, понятие, стоящее выше цветовых гамм и прочих делений – Русские. «Народ – он един, – говорит об этом экс-министр обороны ДНР И. И. Стрелков. – Не бывает деления на «простой» и «непростой». Когда же народ «разделяется в себе», то начинается смута и гражданская война. И только преодолев разделение, можно эту войну завершить».
Ни к «белым», ни к «красным», но именно к русским обращался обыкновенно генерал Каппель, едва ли ни глубже всех белых вождей сумевший понять психологию разделенного гражданской войной народа.
– Вы русские и те, кто в армии, тоже русские – а дальше думайте сами, – говорил он представителям зараженного большевизмом земства, не желавшего оказать помощь отступающей голодной и раздетой армии. И эти простые слова русского человека, обращенные к русским же людям, никогда не оставались без отклика. Каппель видел в них не «красных», не врагов, но «обманутых, темных, таких часто жестоких», но все-таки русских, и этот взгляд, это сердечное обращение пробуждало в одурманенных душах утраченную русскость.
«Я имею в жизни две ценности – Православие и русскость…», – говорил некогда Блаженнейший митрополит Виталий (Устинов). Сегодня с прискорбием мы видим, как иные «белые», «православные» расписываются в том, что русскость-то, почву и утратили они напрочь. А без этого что есть человек, каких бы убеждений ни был? Готовый нигилист, не способный к живому, предметному служению благу своего народа. Ибо все, что он говорит и делает, несет на себе отпечаток негативного сознания, которое априори разрушительно. Кое-кто из таких «белых» оправдывает себя верностью истинному Православию. Однако, не может русский человек, утративший русскость, сохранить при этом неповрежденной Православное исповедание. Ибо душа его уже глубоко повреждена отпадением от своего народа. К тому же, как указывал еще святитель Московский Филарет, плохой гражданин Отечества земного неблагонадежен и для Отечества небесного. О явной поврежденности указанных «белых» и «православных» свидетельствует полная утрата ими дара различия духов, сказывающаяся в постоянном уклонении истины в сторону своих частных мнений, в том числе путем беспардонных искажений наследия Святых Отцов.
Напротив, те, что русскость в себе сохранили, будучи куда как менее искушены в вопросах веры, сейчас стали куда ближе ко Христу своей жертвой за други своя, своим несением Русского Креста, нежели наши «мудрецы». «Говорят русский человек не знает Евангелие, – писал в позапрошлом столетии Достоевский. – Да, это так. Но Христа он знает и носит Его в своем сердце, и готов отдать за Него жизнь». И сегодня после безбожного ХХ века русский человек, оторванный от веры Христовой, подчас забывший само имя Христа, продолжает носить его в своем сердце. Оттого подчас иные неверующие поступают куда более по-христиански, нежели лицемеры, прикрывающиеся Христовым словом, но духа Его в себе не имеющие.
Всякая идея проверяется действием, а человек – поступком. Война на Украине стала переломным моментом как для России вообще, так и для современного Белого Движения в частности. Битва за Новороссию определила сразу три важных момента:
– Современные Белые (большая их часть) оказались отнюдь не теми кабинетными учеными, далекими от практики «гуманитариями», какими многие их представляли. Именно они стали костяком, основной движущей и направляющей силой Сопротивления на его первых этапах, возглавив его и поведя за собой русских людей самых различных убеждений.
Спустя без малого век современные Белые повторили подвиг своих предшественников, подвиг Добровольчества, являющегося одной из основ Белой Борьбы, не в теории, а на практике доказав, что «борьба продолжается». Этот пример – один из важнейших итогов войны на данный момент.
– Часть называющих себя «белыми» в реальности оказались самозванцами, предпочитающими надменное позерство и щегольство в чужих формах на различных акциях реальной борьбе за Россию, реальному служению ей. Назваться «белым» мало. Назвавшись, нужно поступать, жить, думать, чувствовать, как Белые. А для этого нужно для начала любить свою Родину и русский народ. И быть готовыми к полному самопожертвованию в интересах России. Люди (пусть отнюдь не плохие сами по себе), полагающие главным в жизни хорошо работать и хорошо зарабатывать к жертве не способны. И эту свою неспособность прикрывают они обвинениями в адрес тех, кто отправился на фронт защищать свой народ и историческую Россию. К этим, прикрывающим свое дезертирство звонкими фразами, обращен через столетие голос Ивана Савина: «Когда я слышу неодобрительный отзыв о Белом движении, – я знаю, что лицо, этот взгляд высказывающее, никогда в руки свои винтовки не возьмет, никогда не отдаст просто и прекрасно своей жизни за Россию так, как это сделали десятки тысяч незаметных героев на всех противобольшевистских фронтах. Ибо и трус может критиковать героя и высказывать мудрые – и то не всегда – мысли задним числом, но любовь к своей стране и народу запечатлеть смертью может только герой. Ибо болтовня есть болтовня, а жертва есть жертва. Поэтому оскорбляют слух и сердце факты, когда самовольная болтовня моральных и политических дезертиров ставится выше безмолвной жертвы». «Моральные и политические дезертиры», люди, думающие, как представители, скажем, партии «Яблоко», априори не могут считаться Белыми, ибо идея Белая всегда будет противоположна либерально-дезертирской (чтобы не сказать предательской).
– В новых реалиях старые понятия-деления «белые», «красные», «коммунисты», «фашисты» и т.д. отошли на второй план, устарели, ибо мы живем в ином мире, с иными конфликтами. Стоит отметить, что многие заявляющие себя адептами тех или иных идей-«измов» на прямой вопрос навряд ли найдутся сформулировать их суть. К примеру, сегодняшние «коммунисты» бьют себя в грудь, крича о патриотизме, нисколько не беспокоясь о том, что коммунизм и патриотизм – понятия взаимоисключающие. Сегодняшние «социалисты» пребывают в убеждении, что справедливое социальное устройство (бесплатная медицина, образование и т.д. и т.п.) – это только и исключительно социализм. Меж тем, как оное вообще не имеет отношения к идеологиям и политическим моделям, но лишь к честности и здравому смыслу правителей и их любви к своему народу. Таким образом, социальная справедливость – это одна из основ любого нормального государства вне зависимости от формы правления.
Характерно также то, что в ходе конфликта на Украине обе стороны нередко сравнивают происходящее с Великой Отечественной войной. Особенно замечательно звучат такие сравнения от представителей украинской стороны, которые отрицают сегодня победу в ВОВ и чествуют таких «героев», как Бандера и Шухевич, и тут же уподобляют Россию гитлеровской Германии и заявляют, что ведут новую Отечественную войну. Идеологическая шизофрения налицо.
По правде говоря, вышеуказанное уподобление не отвечает реальному положению и для нашей стороны. Война Отечественная подразумевает конфликт народов и государств. Нынешний мировой конфликт, в котором война на Украине является лишь одним из очагов, имеет иной формат. Суть его в том, что наднациональная группировка, включающая в себя «элиты» (на самом деле, антиэлиты) большинства государств мира, в числе коих РФ и Украина, ведет войну на уничтожение против тех, кто не желает подчиняться ее преступному по всем параметрам диктату и восстает против оного. Ведет же она эту войну руками самых обычных людей, которым удалось полностью промыть мозги и заменить сознание. Украина дает тому ярчайший пример. Ведь нынешние «украинские патриоты», убивающие жителей Юго-Востока и призывающие к расправам с русскими, это… бывшие русские люди, которым год за годом ловко заменяли сознание и, вот, наконец, внушили им, что они совсем иной народ, и уж конечно, стоящий неизмеримо выше, внушили ненависть к инакомыслящим, к собственным братьям и друзьям, оставшихся русскими. Понимая это, ни в коем случае не следует нам, русским, уподобляться им в этой слепой ненависти, которая никогда не бывает хорошим советчиком. Призывал некогда подлейший из подлецов: «Убей немца!» И сегодня можем мы услышать подобные призывы от провокаторов и просто недалеких людей в отношении украинцев. Такие выступления необходимо пресекать, ибо они – ничто иное, как ловкая манипуляция понятиями в интересах истинных виновников происходящего.
«Знай своего врага, знай самого себя, и ты победишь», – говорил великий китайский стратег Сунь Цзы. Нам необходимо четко отвечать на вопрос, кто наш настоящий враг. Это не Украина и не украинцы, зомбированные и натравленные теперь на нас. Точно так же могли бы переформатировать сознание людей и у нас, в России, и наши одержимые не уступили бы киевским. И это легко может случиться, если мы будем продолжать спать летаргическим сном, не понимая, с кем, с чем мы имеем дело в реальности и против чего должны сражаться. Не «фашизм», не «бандера», не иные прошловековые штампы враги наши, но та самая мировая ОПГ, сталкивающая лбами народы, разделяющая их изнутри, развязывающая кровопролитные войны в разных концах земного шара, растлевающая души и порабощающая разум. Далее – внутрегосударственные антиэлиты, работающие на эту ОПГ и против своих народов. Увы, добраться до них весьма сложно. И именно поэтому вновь и вновь растрачиваются драгоценные народные силы в вынужденных сражениях с помраченными големами, выставленными живым щитом для отвлечения внимания от своих хозяев и назначенными единственными «врагами».
В силу большого недостатка исторической памяти и частого отсутствия других знаний все смешалось и перепуталось теперь, и потому, чтобы все-таки выбраться на верную дорогу, нам нужно, отрешившись от всевозможных химер, определиться с главным направлением, главным вопросом, который каждый должен задать себе. А вопрос-то, по сути один, каппелевский: не то, какого ты окраса, но русский ли ты?
Этот вопрос в ключевые моменты истории нашей задавали себе многие русские люди. Приведем лишь две судьбы из дней минувших и наших.
«Важно то, что мы не только живыми оказались, но и в человеческий строй вступили, что мы опять превратились в бойцов, а русскими людьми мы оставались и в лагерях...» – такими словами оканчивал свой рассказ «Дорога в отчий дом» писатель-фронтовик Константин Воробьев.
Судьба его, детально отраженная в написанных им повестях и рассказах, одновременно потрясает, заставляет распрямляться гордо от сознания величия духа русского человека и совеститься за то, как пасуем мы подчас перед самыми пустяковыми испытаниями.
Двадцатидвухлетний курсант, деревенский парень, переживший и голод, и холод, и черные дни коллективизации, он попал на фронт в самом начале войны и уже в декабре 41-го оказался в плену. Далее страшный список лагерей смерти: Клинский, Ржевский, Смоленский, Саласпилский, 9-й Каунасский форт, Паневежисская и Шяуляйская тюрьмы… Три побега, два из которых окончились неудачей, а третий увенчался успехом. Командование партизанским отрядом на территории Прибалтики…
Все время заключения Воробьев искал возможности бежать. Откуда бралась эта невероятная сила в без преувеличения адских условиях фашистских лагерей? А сила была – в кровной и духовной памяти, неугасимой любви к своей Родине и народу. И показателен диалог между автобиографическим героем Воробьева и пленным же врачом, выхаживавшим его после тифа:
«– Владимир Иванович, вы согласны с тем, что в представлении нашем, ровесников революции, честность, порядочность и… доброта, скажем, неизменно ассоциируются с понятием о любви к Родине, к русским людям?..
Доктор, насторожившись, внимательно слушал, наклонясь к Сергею.
– И, – продолжал Сергей, – я поэтому предполагаю в вас наличие такой же полноты второго достоинства, как и первого.
– Следовательно?
– Я люблю мою Родину!
– И?
– Вы ведь немного старше меня!..
– Вставайте. Учитесь ходить, да. Баланды сумеем достать. Приходите в амбулаторию. Там наши. Познакомитесь. Решим, да…»
В произведениях Константина Дмитриевича нет пафосной и демонстративной любви к Отечеству. И ни малейшей – к власти, к партии. Нет никаких смягчений в описаниях ужасов плена. Нет ничего, что могло бы сделать их проходными в советские годы. Они и не стали таковыми. В стране, где плен приравнивался к измене, становился пятном на всю жизнь, тема русских узников фашистских лагерей не приветствовалась. Воробьеву, можно сказать, повезло: ему в отличие от многих других товарищей по несчастью, не пришлось расплачиваться за плен сроком в лагерях ГУЛАГа. Хотя разбирательства относительно него проводились по освобождении Прибалтики. Но слишком много было свидетелей героических подвигов партизанского отряда, чтобы осудить его командира.
Ничего искусственного и подлаженного под «нужную» линию не встретить в книгах Константина Воробьева. В них есть две вещи, самые важные и дорогие: обжигающая всякую душу Правда и нелицемерная, глубочайшая Любовь к своей стране, к русскому народу. Этой любовью, не выставляемой напоказ, не коверкаемой идеологическими догматами, пронизано и озарено все творчество Константина Дмитриевича.
Часы зари коричневым разливом.
Окрашивают небо за тюрьмой.
До умопомрачения лениво
За дверью ходит часовой…
И каждый день решетчатые блики
Мне солнце выстилает на стене,
И каждый день все новые улики
Жандармы предъявляют мне.
То я свалился с неба с парашютом,
То я взорвал, убил и сжег дотла…
И, высосанный голодом, как спрутом,
Стою я у дубового стола
Я вижу на столе игру жандармских пальцев,
Прикрою веки – ширь родных полей…
С печальным шелестом кружась в воздушном вальсе,
Ложатся листья на панель.
В Литве октябрь. В Калуге теперь тож
Кричат грачи по-прежнему горласто…
В овинах бубликами пахнет рожь.
Эх, побывать бы там – и умереть, и баста!
Я сел на стул. В глазах разгул огней,
В ушах трезвон волшебных колоколен…
Ну ж, не томи, жандарм, давай скорей!
Кто вам сказал, что я сегодня болен!
Я голоден – который час!..
Но я готов за милый край за синий
Собаку-Гитлера и суком ниже – вас
Повесить вон на той осине!
Жандарм! Ты глуп, как тысяча ослов!
Меня ты не поймешь, напрасно разум силя:
Как это я из всех на свете слов
Милей не знаю, чем – Россия!.. – эти пронзительные строки родились в сердце писателя в заключении, и в них во всей полноте отразилось его русское чувство, русское самосознание, дававшее ему силы жить, ведшее его по дорогам войны…
Наши дни дают нам новые примеры Русского Выбора.
…Короче: однажды – на спуске
С горы, на которой я жил,
Я вспомнил о том, что я – русский,
И больше уже не забыл.
Это строфа из стихотворения поэта и драматурга Юрия Юрченко, добровольцем приехавшего на Донбасс… из Парижа.
Париж, слава лучшего поэта русского зарубежья, театральные постановки, высоко оцениваемые ведущими критиками, «Русские сезоны» в столице Франции, признание как на Родине, так и за ее пределами… Что это, если не предел мечтаний современного «креакла»? У Юрченко было все это. Но вместо того, чтобы мирно жить, «работать и зарабатывать» в Париже, он, 59-летний поэт, «благополучный парижанин», бросает все и едет на охваченный войной Донбасс. Зачем? Чтобы все увидеть самому, и рассказать миру о том, что происходит на самом деле. А еще затем, о чем более полувека назад сказала Ахматова – «Я была тогда с моим народом, / Там где мой народ к несчастью был». Чтобы быть со своим народом. Не с «прогрессивной общественностью», а – с русским народом.
«Я смотрел на то, что происходит с разных точек зрения – из Москвы, из Парижа и с киевского майдана. И в какой-то момент понял, что ждать больше нельзя. Если ты мужчина, ты должен что-то делать, а не сидеть в Фейсбуке и давать советы с дивана. Я стихотворение написал:
Зачем иду я воевать?
Чтоб самому себе не врать.
Чтоб не поддакивать
родне -
ты здесь нужней,
чем на войне
Найдется кто-нибудь другой
Кто встанет в строй,
кто примет бой.
За это неуменье жить
не грех и голову сложить.
Оправдывать себя тем, что ты поэт, больше было нельзя – ведь погибали мирные жители, женщины, дети, а я ничем не мог этому помешать. Я думал, что если буду рядом, то хоть как-то смогу их поддержать. Извините за пафос, но вот такое дело… Поэтому приехал в Донецк и записался простым ополченцем. А там уже люди сами сообразили, буквально вытащив меня из автобуса, который уходил на фронт, и попросили переводить информацию из Новороссии на французский язык, чтобы прорвать информационную блокаду. Мне помогала очень сильно моя жена Дани», – объяснял поэт в своем интервью «Комсомольской правде».
На какое-то время Юрченко задерживается в Донецке, но относительно спокойная работа в тылу Юрия Васильевича не устраивает, он убежден, что его место – в Славянске, и все-таки едет туда…
«Мы оставляли Славянск ночью, – описывал поэт впоследствии оставление Славянска. – Настроение у всех – у солдат, у командиров, было – паршивей некуда. Мы так привыкли к мысли о том, что Славянск – это второй Сталинград, мы так готовы были биться за каждый дом, за каждый камень, что сама мысль о том, что можно, вдруг, так – ночью, без боя, без шума – оставить город с его, верившими нам и в нас жителями, с моей, ставшей уже мне родной, 84-летней Л. Н., которая завтра не услышит моего условного стука в дверь (я обещал принести ей воду), с красивыми девочками Настей и Лерой, с которыми мы условились встретиться в одном из кафе в центре города «…на Петра и Павла, 12 июля, чтобы отпраздновать Победу»… – сама мысль об у х о д е казалась недопустимой, святотатственной…
…Я боялся поднять глаза на темные глазницы окон, утешая себя мыслью о том, что, город спит, и, вместе с тем, понимая, что эта железная возня, этот тревожный гул моторов (и оттого, что этот рокот был, по возможности, приглушен, атмосфера тревоги и надвигающейся беды еще больше окутывала ночной город) разбудил уже всех, кого только можно, в близлежащих домах, и люди смотрели, не веря своим глазам, из-за штор и занавесок, как ополченцы скрытно покидают город.
…Я думал о завтрашнем, просыпающемся утром, Славянске, с пустыми казармами и с пустыми бойницами разбросанных по городу баррикад, и ничего не мог понять. Точнее, не хотел понимать. Я понимал, что «Первый» прав. Головой понимал. Но сердце…. Сердце не могло вместить в себя всю стратегическую мудрость этого плана. Лица женщин, детей и стариков Славянска, их глаза, полные недоумения и молчаливого упрека, стоящие передо мной, мешали мне увидеть всю безошибочность этого замысла, перекрывали всю виртуозность этого маневра.
О том, что стрелковская армия была готова умереть в битве за Славянск, знали все. При сложившемся, на тот момент, соотношении сил, они, эти полторы тысячи спартанцев, были обречены на героическую гибель. И такой исход устраивал, если не всех, то – очень многих. И не только в Киеве… Но такой финал не устраивал командующего этой армией, который не имел права погубить здесь, в этом небольшом русском городке (уже обозначенном на картах киевских военачальников как большой пустырь), вверивших ему свои жизни ополченцев, и этим, практически, решить судьбу битвы за Новороссию.
И я, вдруг, впервые в жизни, понял – прочувствовал, что могли ощущать люди, солдаты, оставляя, в соответствии с решением, принятым Кутузовым, Москву. С какой тяжестью на сердце они уходили из города, заставляя себя подчиниться приказу, поверить своему Главнокомандующему. Может быть, сравнение не очень тактичное, не совсем – исторически – справедливое, но для меня, в ту ночь – да и до сих пор, – Славянск был и есть ничуть не менее значим, чем Москва. Кто знает, не называйся этот маленький городок именно так – «Славянск», – может быть, я бы и не оказался здесь. Очень много всего – и исторически, и этимологически – сошлось, переплелось в этом названии.
«Славянск!» – как много в этом звуке
Для сердца русского сплелось!»».
В Донецке армию встречают истерические вопли представителя клики, столь надеявшейся на ее «героическую гибель». И Юрченко вместе с начштаба Михайловым и Павлом Губаревым приходит к означенному деятелю, показывает ему ржавый автомат («российскую помощь»), с сердечной болью говорит обо всем, что видел собственными глазами, что пережил. Разумеется, на безродного московского гастролера слова русского поэта-ополченца не произвели никакого впечатления, но сцена эта, этот диалог русского человека с вырусью врезается в память накрепко.
Мой черный грач, простимся, брат.
Я – ополченец, я – солдат.
И может жизнь в момент любой
Позвать меня на смертный бой.
И мать опять не спит моя,
Ночами господа моля
О том, чтоб сын ее родной
Живым с войны пришел домой.
Скажи мне, грач, какой же толк
В словах про память и про долг,
Когда не сможем мы сберечь
Ни нашу честь, ни нашу речь.
И плачет женщина моя, ночами господа моля,
Чтоб, хоть изранен, но живой с войны вернулся я домой.
Мой грач, о, как бы я хотел,
Устав от скорбных ратных дел,
Прижать к груди жену и мать
И просто жить – не воевать.
Но плачет родина моя
Меня о помощи моля
И я иду опять, мой грач,
На этот зов, на этот плач.
Через десять дней после написания этого стихотворения под Иловайском Юрченко попал в плен, где провел без малого месяц. В плену поэту сломали ногу и ребра, но, несмотря на все пережитое, Юрий Васильевич настроен продолжать свое служение – вот, только маленько подлечиться надо, а затем назад, в Донецк – работать, заниматься обменом пленных.
