Текст книги "Женское счастье"
Автор книги: Елена Рахманова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
К такому повороту событий она была не готова. Но как повернуться и броситься наутек, если он, возможно, преградит ей дорогу и расхохочется, увидев ее страх и растерянность? Да и чертову сумку забрать надо! Татьяна почувствовала себя мышкой, с которой забавляется безжалостная кровожадная кошка.
И вдруг странная мысль посетила ее, мгновенно отрезвив: да что это она о себе возомнила? Кому она нужна! Непуганая идиотка, которая ни с того ни с сего решила, что мужчина, мужик, одним словом, существо противоположного пола станет предаваться мыслям о ней! Да этот Гоша и думать о ней позабыл бы, если бы не сумка. Он нашел ее вещь и поставил на виду, чтобы утром вернуть. Не переться же к ней на их участок на ночь глядя!
Обидно, конечно, так думать про себя, но все реальнее, чем ожидать нападения из кустов.
Татьяна шумно перевела дыхание и направилась к креслу. Сумка точно была ее, и из нее демонстративно торчало белое куриное перо. Курица безмозглая – так, кажется, обозвал ее Гоша при встрече на дороге. Все верно.
– Бери смелее, не бойся, – раздалось насмешливо сбоку от нее, и темный мужской силуэт отделился от темного силуэта джипа.
Татьяна закрыла рот рукой, чтобы не закричать. Стоило ей только убедить себя, что бояться нечего, как нате вам пожалуйста.
– Так и знал, что ночью заявишься. У вас это что, общее – бродить ночами по чужим участкам?
– А что, к вам кто‑то уже приходил? – спросила Татьяна, не найдя лучшей темы для разговора.
– Ага, бойкая такая, невысокая.
Гоша подошел почти вплотную и откровенно разглядывал ее.
– Это Люда, – сочла нужным сообщить она и попятилась. – Можно я сумку возьму? Я только за ней пришла, честное слово!
– Не знаю, не знаю. – Гоша вроде бы недоверчиво покачал головой и снова шагнул к ней. – Откуда мне известно, что у тебя на уме, а?
Татьяна уже кляла себя на чем свет стоит за эту ночную вылазку. Да пропади они пропадом, эти продукты, лишь бы убраться отсюда подобру‑поздорову!
– Я сейчас закричу, – еле слышным шепотом предупредила она.
– Валяй, – предложил заросший тип и сложил руки на груди, как бы приготовившись слушать.
Татьяна кашлянула, прочищая горло, и… поперхнулась. В результате вместо обещанного крика раздался детский всхлип, а из глаз полились слезы. Это стало полнейшей неожиданностью для обоих. Они в полной растерянности уставились друг на друга, затем Гоша обреченно махнул рукой:
– Иди‑ка ты отсюда, а то мама заругает: так поздно, а ты еще не в кроватке.
Она зажмурилась. Страх прошел, сменившись горькой обидой. Ну что за судьба такая: никто не воспринимает ее всерьез, как взрослую женщину!
Круто повернувшись, Татьяна бросилась к дому не разбирая дороги. Сухие ветки оглушительно трещали под ногами, что‑то цеплялось за подол платья. Она влетела на террасу, запихнула треклятую сумку со всем ее содержимым в холодильник и с трудом перевела дыхание.
Как же нелепо она себя ведет! Как несуразно выглядит в глазах окружающих! Ей надо преисполниться благодарности к тем людям, у которых хватает сил терпеть ее такой, какая она есть, и такта обращаться с ней, как с нормальной!
Увидев на полу белое куриное перо, Татьяна схватила его и хотела было скомкать, но потом передумала. Пусть служит напоминанием о том, что надо точно знать свое место в этой жизни. Поглядев по сторонам, она воткнула перо за ухо плюшевого рыжего пса, что сидел на подоконнике в кухне, сколько себя Татьяна помнила…
Глава 7
– Ну ломанулась, чисто бронетранспортер на марше! И чем это ты так, Гоша, барышню напугал? Не иначе как с гнусными предложениями приставать начал.
В дверях сарайчика, картинно привалившись к косяку, стоял полусонный Василич, но глаза его заинтересованно поблескивали.
– Иди к черту! – буркнул Гоша, поворачиваясь к нему – Навязалась дура на мою голову!
Василич так удивился, что даже проснулся окончательно.
– Скажешь тоже – навязалась! Да эти подружки тебя как огня боятся. А последняя так больше всех, – заметил он.
– Вот поэтому и не выходит она у меня из башки, – нехотя признался Гоша. – Ну и уродилась же такая несуразная девица!
– Зачэм обижаешь дэвушку, нэхорошо, – произнес Василич, подражая грузинскому акценту, и покачал головой. – У нее все суразное, и здэсь, и здэсь. – Он выразительно провел руками там, где у женщин располагаются грудь и бедра. – А щечки так просто пэ‑эрсик. – Приятель поднес к губам собранные вместе пальцы и поцеловал их кончики.
– Это‑то меня и злит, – раздраженно бросил Гоша. – Вроде собой ничего, а взгляд как у испуганного кролика, только к ней обратишься. Будто я крокодил какой! Так ведь и проживет свой век в девках возле маминого подола.
– А тебе‑то что? – удивился Василич.
Гоша вздохнул:
– Сам не знаю почему, но бесит она меня, доводит до белого каления одним только своим видом.
– Зачем же тогда ты ее сегодня подвозил? И поджидал сейчас в кустах?
– А чтоб ей нервы потрепать, чтоб встряхнуть, вывести из этого состояния…
Василич покачал головой:
– Ну, друг, ты путаешься в показаниях. Если она тебя раздражает, держись от нее подальше. А если тебя к ней влечет, то не вгоняй бедняжку в оторопь своим поведением.
– Влечет к ней! Нашел тоже что сказать! – фыркнул Гоша. – Никто на эту старую деву не позарился, а меня, видите ли, влечет!
– Ну, во‑первых, она не старая… А во‑вторых, возможно, она мужчин меняет как перчатки…
– Ага, и у нее куча детей, но не здесь, а за границей, в престижных учебных заведениях учатся, поэтому на даче их и не видно.
Василич приподнял плечи так, словно бы не исключал подобную возможность:
– Все может быть.
– Не может, – буркнул Гоша. – Голову на отсечение даю, не может.
– Голова твоя мне, положим, без надобности, – задумчиво произнес Василич, – а вот твой джип на пару неделек, съездить в Карелию порыбачить, я бы взял. Ну что, спорим?
Гоша замялся и сам удивился этому. С чего бы вдруг?
– И что вызывает у тебя сомнение: то, что эта Татьяна старая дева, или то, что у нее весьма насыщенная жизнь в смысле знакомых мужчин? – ехидно поинтересовался приятель.
Казалось, Гоша знает точные ответы на оба вопроса. Так что же заставляло его медлить с ответом? Призадумавшись, он неожиданно понял, что отдать другу джип не жалко, а то, что собственные предположения могут оказаться верными, действительно неприятно.
– А ты что ставишь? – спросил он, чтобы выиграть время для размышлений.
Василич пожал плечами:
– Выбирай сам, я сегодня добрый.
На этот раз его приятель думал недолго.
– Как с домом покончим, ты мне пособишь с банькой… Так и вижу ее во‑он на том месте, возле старой липы…
Василич посмотрел в указанном направлении и присвистнул:
– Значит, от своего замысла ты так и не отказался? Липа ведь на чужой территории…
Гоша усмехнулся:
– Сообразительный ты, друг Василий. Липу, естественно, придется спилить. Она все равно наполовину сухая и, не ровен час, упадет…
– Подожди, не торопись, – прервал его Василич. – Другая ненормальная из этой троицы на нее тоже виды имеет.
– Не понял, – сказал Гоша, склонив голову набок.
– Охотно поясню, – ответил его собеседник. – Вчера, когда тебя не было, та, которая лопухи всякие возле водопроводного крана насадила, залезла на липу… Рисковая, я тебе скажу, баба. Так вот, залезла она и стала в дупло заталкивать ржавое ведро. Каково, а! Я, конечно, подошел полюбопытствовал, к чему это. И выяснил, что она в это ведро насыплет земли и посадит туда растения, амперные…
– Может, ампельные? – решил уточнить Гоша.
Василич не стал настаивать:
– По мне, что амперные, что ампельные – один хрен. Мы академиев не кончали, мы все больше по базам да по зонам обретались. Однако значение первого слова мне хотя бы известно.
– Ампельные растения, они откуда‑нибудь обязательно свешиваются, – пояснил его приятель.
Василич хохотнул:
– Значит, на нашу с тобой баньку из дупла этой старой липы будут свешиваться всякие ихние… – Он не знал, как поточнее обозвать то, что будет свешиваться, и изобразил это нечто выразительным движением рук с растопыренными пальцами.
– Посмотрим, посмотрим, – задумчиво произнес Гоша и, вдруг лукаво усмехнувшись, поглядел на собеседника в упор. – Итак, ты принимаешь мои условия?
Василич изобразил секундную нерешительность, затем, крякнув, протянул ладонь:
– Эх, была не была! Если твоя Татьяна старая дева – джип мой на две недели. А если она та еще штучка, ну, ты понимаешь, что я имею в виду, – Гоша кивнул, – калымить мне на тебя, дружище, еще как минимум… – Василич посмотрел в сторону липы, прищурился, что‑то прикидывая, и сказал: – Лишний месяц. По рукам?
– По рукам, – ответил Гоша, скрепляя договор рукопожатием.
Его все устраивало в предложении приятеля, кроме слова «твоя». Трудно было придумать что‑то более нелепое. Но дать понять, что обратил на это внимание – означало предоставить Василичу лишний повод позубоскалить. А не хотелось бы…
Укладываясь в сарайчике на раскладушке, чтобы отойти ко сну, Гоша какое‑то время прикидывал, как раздобыть нужные сведения о соседях. Но глаза слипались, и он решил отложить решение проблемы на завтра…
Ей никак не удавалось заснуть. От пережитого потрясения Татьяну сотрясала дрожь, сердце не хотело успокаиваться. Только через полчаса она задышала ровнее, мысли перестали скакать как ненормальные.
Ясное дело: о произошедшем ночью она никому не расскажет. Но как же тогда узнать, что делала Людмила на соседнем участке? Впрочем, часы показывали половину третьего и надо было уснуть любой ценой, иначе ей не встать завтра на работу.
Татьяна прибегла к испытанному способу: отправилась в только ей одной известную страну, где ее всегда ждал он – единственный и неповторимый. Но сегодня все оказалось еще более захватывающим, чем прежде: сцены в фантазийном мире перекликались с событиями реальной жизни…
Она шла по дорожке, выложенной квадратными плитками, небрежно помахивая изящной сумочкой, как вдруг на проезжей части, аккурат подле нее, сбавила ход машина – белая, с открытым верхом – и поехала вровень с ней. Привыкшая к мужскому поклонению, она, естественно, не обратила на более чем многозначительный маневр потенциального поклонника ни малейшего внимания. К чему ей еще один, когда она и так меняет их как перчатки?
Но неизвестный мужчина в кабриолете оказался настойчив и, чуть обогнав ее, остановился и вышел из машины. Более того, преградил ей путь. Это было уже слишком!
Возмущенно поведя открытым плечиком – на ней сегодня было бледно‑голубое, воздушное, на тонких бретелях платье, – она подняла взгляд на наглеца. И это ее погубило. Перед ней стоял сказочный принц в джинсах и тенниске. Даже легкая небритость и то, что он явно разменял четвертый десяток, его не портили…
«Стоп, стоп, стоп!» – резко осадила себя Татьяна. В самом деле, это было уже слишком. Она же дала себе слово не смешивать грезы с действительностью. Иначе можно запросто заблудиться в двух сферах своего бытия, а ничего кроме горького разочарования ей это принести не может. И все же почему именно Гоша, а не галантный рыцарь с нежностью во взоре из тех, что давным‑давно вымерли, если когда‑либо и существовали на этой земле?
Татьяна вздохнула: да потому, что за последние несколько лет он первый хоть как‑то обратил на нее внимание, и это настолько потрясло ее, что грозило подорвать устои той жизни, которую она вела.
Придя к такому выводу, Татьяна немного успокоилась. Но тут она вспомнила, что так и не навела справки о поспешном отъезде Семеновны – если слово «отъезд» здесь было приемлемо – и о новом соседе у всезнающей Веры Никитичны. Почему?
Она поняла то, в чем не хотела бы признаться даже самой себе. Тем не менее, собрав всю волю в кулак, Татьяна вынудила себя посмотреть правде в глаза: она не желает ничего знать о нем, то есть о Гоше, наверняка. То, что ей было известно, могло и не соответствовать действительности, а факты, как известно, упрямая вещь, с ними не поспоришь. Тогда пришлось бы что‑то решать, предпринимать, а так она могла вести прежний образ жизни и предаваться привычным мечтам, которые уже давно стали неотъемлемой частью этого самого образа жизни…
«Пусть все остается как есть», – облегченно вздохнула Татьяна и, довольная таким решением, уснула…
«Нет, я точно спятил, – подумал Гоша, просыпаясь. – К чему было спорить, когда сведения обо всех обитателях соседней дачи можно запросто получить у любого здешнего аборигена». Впрочем, докопаться до всего самому казалось более привлекательным. Какое‑никакое, а все‑таки развлечение. Класть кирпичи, когда голова занята детективным расследованием, пусть и высосанным из пальца, сподручнее. Главное, чтобы Василичу тоже не пришло на ум обратиться за помощью, например, к здешнему блюстителю правопорядка. Неизвестно, как поведет себя Степаныч, Мотя же за мозговую косточку все выложит как на духу.
Гоше было невдомек, что друг Василий и думать забыл о споре, едва ударили по рукам. Ехать рыбачить в Карелию он собирался только в будущем году, да и то если обстоятельства сложатся удачно. А помогать строить баню приятелю намеревался в любом случае. Ведь ему же, любимому, в ней и париться!
Возводя по кирпичику дом, Гоша исподволь бросал взгляды на соседний участок. Вот проплыла в беседку «Жизель» и обосновалась там на полтора часа, проделывая со своим телом такое, что иной молодице и не снилось. Вот та, что вечно озабочена окультуриванием окружающей среды, пытается приладить к шлангу кусок трубы, чтобы можно было поливать настурции, которые она уже успела запихнуть в дупло старой липы.
– Эту бы энергию да в мирных целях, – с усмешкой пробормотал он.
Василич, трудящийся рядом, проследил за взглядом приятеля и миролюбиво произнес:
– Пусть себе развлекается, пока есть возможность. Муженек вряд ли позволяет ей так своевольничать дома.
На крыльце как раз появился Сева и, глубоко вдохнув свежий утренний воздух, с видом помещика обозрел окрестности. Проделав руками несколько движений, очень отдаленно напоминающих физкультурные, он счел, что с него довольно, и направился к гамаку с транзистором в руках.
– Ты заметь, благоверной даже на ум не придет обратиться к нему за помощью, – возмущенно буркнул Гоша.
– Еще бы, когда он в таком прикиде, будто на дипломатический прием собрался, – ответил Василич, вытирая испачканные раствором ладони о тельняшку на груди. – А впрочем, вполне может быть, что ей самой нравится все делать своими руками. Не находишь?
Гоша молча пожал плечами: мол, мне‑то какое дело? В поле его зрения возникла та, которая звалась Татьяной, и он сосредоточил на ней все свое внимание. Так и есть, обошла всех и наверняка спросила, не требуется ли от нее какая помощь. «А что, собственно, она может?» – задумался Гоша. Ну, приготовить, ну, постирать, ну, прибрать – слов нет, это ей вполне по силам. Однако на дерево ни за что не влезет и слушать международные новости по‑английски тоже не будет. А за готовку у них отвечает симпатичная, добродушная тетка в белом переднике. Такая мастерица, что слюнки текут от одних только запахов…
«Так зачем ты вообще на свет уродилась, вечная деточка?» – мысленно обратился к ней Гоша. «А чтобы с ней было уютнее и теплее на свете жить, – неожиданно прозвучал голосок подсознания. – Стирать‑убирать многие могут. А вот молчать за компанию так, чтобы на душе становилось легче, способны единицы. Или слушать так, что кажется, будто не только сказанное, но и невысказанное дошло до сердца собеседника…»
– Господи, что за нелепые мысли приходят на ум ни с того ни с сего! – разозлился Гоша и тряхнул головой.
– Ты о чем? – полюбопытствовал Василич.
Хочешь не хочешь, а пришлось отвечать.
– Да о нашем вчерашнем споре, – ответил Гоша и соврал лишь наполовину. – Ну ее, эту девицу! Считай, что я проспорил, и бери джип, когда потребуется! И так ясно, что мужика у нее нет, иначе он непременно здесь засветился бы. Как и детей. Такие клуши, как эта со своими бабушками, далеко чадушек от себя не отпускают.
– А может, дети у нее уже выросли и разлетелись кто куда? – высказал предположение приятель.
– По возрасту не получается. Вон какая она молоденькая!
Гоша определил возраст Татьяны по‑другому, но спорить не стал. С какой стати? Однако невольно отметил, что слишком уж близко к сердцу принимает его друг все, что касается их пухленькой светловолосой соседки.
А Татьяна действительно обошла всех по очереди, справилась еще раз о самочувствии, от чистого сердца предложила помощь и, получив отказ, с довольным видом направились к шезлонгу, держа в руках детектив. Кончится лето, и тогда будет уже не до развлекательного чтива. Разве что в метро, когда на локте висит сумка с продуктами, а в спину тебя толкает юный качок, продирающийся к свободному месту.
Но счастье было недолгим. Стоило ей сесть, как старая парусина, что вытянулась и местами прогнила, разлезлась, образовав дыру. Татьяна и ойкнуть не успела, как оказалась на земле. «Хорошо хоть на мне джинсы, а то вид был бы и вовсе смехотворный», – подумала она, с трудом выбираясь из обрывков ткани, болтающихся между деревянными планками.
– Тань, ты чего? – крикнула ей через весь участок Ирина.
– Шезлонг порвался! – откликнулась подруга.
Ирина мигом оказалась рядом.
– Ну, мы это враз починим, – сообщила она, обрадованная, что снова есть над чем потрудиться.
– Милая, может, лучше купить новый? – поинтересовался из гамака Сева.
– Нет, не лучше, – тут же возразила супруга. – Новый могут украсть, а мы сделаем так, что ткань можно будет снимать и прятать, а на старую деревяшку никто не покусится!
– Хорошо, делай как знаешь, – примирительно произнес муж, а Татьяна спросила:
– Я могу тебе чем‑то помочь?
– Возможно, если придется строчить на машинке, – задумчиво произнесла Ирина. – Но прежде я должна все обмозговать.
– Я в твоем распоряжении, – пообещала подруга и крикнула Полине Денисовне, которая убирала посуду со стола на террасе: – Мам, а куда вы плетеное кресло подевали?
Наступило странное молчание. Потом Полина Денисовна вышла на крыльцо и со вздохом сказала:
– Мы не хотели тебя огорчать, Танюша, думали, не заметишь. Но к нам тут ночью забрался Ваня и, видимо, стащил кресло.
Ее словно током ударило. Нет, не Ваня этому виной! Она же видела не точно такое, а именно их родное кресло на соседнем участке! Значит, интуиция ее не подвела и их новый сосед самый настоящий преступник. Но как это низко и подло – красть по сути дела у пожилых женщин и потом демонстративно выставлять украденную вещь на виду! Наверняка ведь неспроста он поставил ее сумку именно на их кресло.
Затихшая было тревога снова заползла в душу, мурашками пробежала по спине. Руки стали влажными и холодными.
– Ну и бог с ним, с креслом, – как можно беззаботнее произнесла Татьяна, и, похоже, безразличный тон ей удался.
Во всяком случае, Полина Денисовна со спокойным видом скрылась в дверях дома. Остальные слышавшие их диалог вернулись к прерванным занятиям.
Ирина тоже рванула было к своему шлангу, но подруга остановила ее, прошептав:
– Пошли куда‑нибудь, поговорить надо.
– А что, собственно, случилось? – удивленно уставилась на нее Ирина. – Ты же не из‑за кресла так переполошилась?
– Именно из‑за кресла, – едва шевеля губами, произнесла Татьяна.
Испугавшись, Ирина направилась за подругой в дальний конец сада, в противоположную сторону от зарослей бузины.
Остановившись возле забора и оглянувшись по сторонам, Татьяна сдавленным голосом произнесла:
– Это не Ваня.
– Что – не Ваня? – не поняла Ирина.
– Не Ваня стащил кресло, а Гоша.
– Быть не может! – воскликнула подруга и тут же испуганно закрыла рот ладонью. – Но я же сама видела Ваню с папоротником, который он выдрал на вашем участке, – добавила она уже гораздо тише. – Его Степаныч привел.
– При чем здесь папоротник! – в свою очередь чуть не возопила Татьяна. – Я говорю о кресле, которое тоже своими глазами видела возле их с Василичем сарайчика!
– Ну и дела… – протянула Ирина, опускаясь на корточки. – А мне так хотелось, чтобы мы ошиблись.
– Мне тоже, – кивнула Татьяна, устраиваясь подле нее. – И что теперь нам делать?
– Как и договаривались: смотреть в оба, и ты не должна оставаться одна с тремя твоими старушками на даче. Сева еще неделю точно продержится. А там и у Людки отпуск подоспеет. Если бы дочка с внуками были бы здесь, она бы точно отправилась к себе в деревню. А сейчас она сама себе хозяйка и Володькиного согласия даже спрашивать не будет.
– Хоть в этом нам повезло, – вздохнула Татьяна.
– Это смотря кому как, – возразила Ирина.
В ответ раздалось виноватое:
– Прости, я не подумала… А как считаешь, кто у них главный? – спросила Татьяна. – Гоша или тот другой, в тельняшке?
– Какая разница: два сапога пара.
«Не скажи», – чуть было не произнесла Татьяна, но вовремя спохватилась. Разве приличной женщине может нравиться бандит?
И они замерли, думая каждая о своем, подперев подбородок рукой и являя собой весьма странную картину…
Глава 8
Сева затосковал и запросился домой. Ему уже надоели и свежий воздух, и экстремальные удобства «во дворе», и три восхищенные слушательницы, которые теперь смотрели с ним за компанию все боевики и новостные программы. Только Анна Дмитриевна время от времени замечала, что не понимает она всего этого, однако уже с легкостью ориентировалась в видах вооружения и в хитросплетениях сюжета. Правда, в силу своей натуры – приземленной, лишенной творческого воображения во всем, что не касалось готовки, – повариха порой доводила Севу до белого каления, требуя, чтобы он объяснил ей, почему в боевиках все происходит так, как происходить в реальности ну никак не может. Слова «по законам жанра» мало что ей говорили.
Ирина с Татьяной с трудом уговорили его потерпеть до выходных, когда должна была приехать Людмила. Сева согласился с тяжким вздохом мученика. Оставшиеся дни он целиком и полностью предавался вожделенным мечтам о любимом кресле и велюровом халате. Неизменно вежливый, но какой‑то отстраненный, Сева потерял в глазах старушек половину своей привлекательности, поэтому распростились они с ним менее драматично, чем можно было ожидать.
Расставание же двух подруг походило на сцену из древнегреческой трагедии. За месяц они еще больше прониклись друг к другу доверием и любовью и стали еще ближе душевно. К тому же такого необъятного поля деятельности предложить Ирине не смог бы никто. У нее даже зародилась «великолепная» мысль снять с застрявшего в грязи лет десять назад на бывшем колхозном поле трактора огромные колеса и вкопать перед забором.
– Чтобы и изгородь не страдала, и машинам врезаться было комфортнее, – пояснила она.
– У тебя голова устроена не так, как у большинства людей, – уважительно произнесла Татьяна в ответ на слова подруги. – Только нам для этого потребуется экскаватор и самосвал как минимум.
– Или Гоша со своим приятелем, – задумчиво произнесла ее собеседница.
– Господь с тобой! Ты что, забыла, кто они такие? – воскликнула Татьяна.
Ирина вздохнула:
– Нет, не забыла, просто представила, насколько все было бы лучше и проще, окажись они самыми обыкновенными людьми.
Татьяна ничего не ответила, но взгляд ее неожиданно затуманился. «Действительно, было бы лучше и проще, – мысленно согласилась она. – Но на нет, как известно, и суда нет. Так что нечего ломать голову, отчего вдруг на душе сделалось тоскливо…»
Ее размышления прервал приветственный сигнал знакомого «фольксвагена». Людмила вылезла из остановившейся возле крыльца машины сосредоточенная и настроенная по‑боевому. И, здороваясь с обитателями дачи, скосила глаз на соседний участок.
Там, за кустами бузины, споро рос аккуратный и, как уже становилось ясно, двухэтажный особнячок. Скоро должен был наступить черед крыши.
– Ну почему у хороших людей дом на ладан дышит уже не первое десятилетие, а всякие там отморозки имеют возможность все сделать так, как только их душа пожелает? – воскликнула Людмила и прикусила язычок, заметив недоуменный взгляд Полины Денисовны. – Это я так, к слову, – тут же нашлась она и неопределенно помахала в воздухе рукой.
Севе настолько не терпелось возвратиться в родные пенаты, что он не дал себя уговорить остаться еще на часок, попить чайку всем вместе. Погрузившись в такси, которое пришло точно в оговоренное время, он в нетерпении постукивал ногой, пока его супруга шепотом вводила вновь прибывшую сменщицу в курс дела и шумно прощалась с остающимися старушками и подругами.
– Ира, – наконец раздался сдержанный голос мужа, – ты задерживаешь водителя.
Тот хотел было возразить, но понял, что слова сидящего в его машине вальяжного мужчины нельзя воспринимать буквально.
– Иду! – откликнулась жена и повисла на двух подругах так, будто прощалась с ними навеки. – Как бы мне хотелось, чтобы мы остались здесь все втроем, – прошептала она.
Затем пришла очередь Полины Денисовны и ее милейших товарок. Словом, не прошло всего и получаса, как Ирина заняла место рядом со своим «повелителем».
– Вечером же повиснешь на сотовом, – проворчал он.
– На сотовом не повисишь в свое удовольствие, – со вздохом возразила жена и, повернувшись на сиденье, стала махать рукой в заднее стекло такси.
– Интересно, что у вас за проблемы, – покачал головой Сева. – Наверняка выеденного яйца не стоят.
Ирина откинулась на спинку сиденья и промолчала.
Как предыдущие четыре недели прошли под знаком вечно суетящейся, вездесущей Ирины, так на смену им пришли дни мира и покоя, символом которых стала уравновешенная здравомыслящая Людмила.
Никто теперь не мельтешил перед глазами, обуреваемый идеями, никто не переставлял мебель, не пилил, не копал, что было как‑то привычнее.
У Людмилы имелось перед подругами одно существенное преимущество. У нее была своя голова на плечах, причем трезвомыслящая.
Вечером, когда старушки засели перед телевизором, их «деточка» с приятельницей расположились на складных стульях возле бассейна – черт побери, как эффектно звучит! – и стали подводить итоги наблюдений и анализировать имеющиеся в наличии данные.
Разграфив лист бумаги на две колонки, Людмила вписала туда аргументы, требующие остерегаться соседей, и соображения, почему не стоит этого делать. В первую графу вписали невыясненную, но наверняка плачевную судьбу Семеновны, внешний вид обоих корешей, черный джип, Гошину золотую цепь и, естественно, кражу кресла.
– Ни стыда, ни совести, – возмущенно произнесла Татьяна. – Так афишировать свои противоправные действия!
– Почему – афишировать? – спросила Людмила.
– Так они кресло демонстративно поставили перед сарайчиком. Своими глазами видела! – заверила Татьяна подругу.
Та оглянулась на соседний участок и с сомнением покачала головой:
– Отсюда толком и не разглядишь!
– Почему отсюда? – прозвучало в ответ. – На нем же моя сумка стояла, когда я за ней ходила. Правда, была ночь, но я кресло хорошо рассмотрела. Точно наше, я просто не сразу это поняла. У него еще передняя ножка проволокой обмотана.
– Постой‑ка. Какая сумка и почему ночью? – тут же заинтересовалась Людмила.
Татьяна поняла, что проболталась. Делать было нечего, пришлось открыться…
– Значит, подвез. Но это еще не говорит в его пользу. Может, хотел мосты навести, чтобы выяснить то, что ему было нужно… – принялась размышлять вслух Людмила. – Ты ему, надеюсь, ни о чем таком не рассказывала?
Подруга промямлила нечто невразумительное, глядя в сторону.
– Это хорошо, – кивнула Людмила, занятая своими мыслями, – потому что по всему выходит, что, кроме того что они мастеровые ребята и практически не матерятся в нашем присутствии, остальное говорит не в их пользу. Ясно?
– Куда уж яснее, – понурилась Татьяна, но услужливый мозг тут же подготовил для нее лазейку, уводящую в сторону от разговора с его тревожными выводами. – Люд, скажи, а это правда, что ты тоже наведывалась к ним ночью?
Как говорится, откровенность за откровенность. И Людмиле пришлось рассказать, как в одну из первых ночевок на даче, выйдя на улицу, она сбилась с пути в прямом смысле и чуть было не сбилась – в переносном и забрела на соседний участок. Чисто случайно, естественно. Гоша выскочил из кустов, как черт из табакерки – тут Татьяна понимающе закивала, – и повел себя с ней отнюдь не по‑джентльменски.
– А как? – тут же спросила подруга и окинула ладную фигурку собеседницы ревнивым взглядом.
– Ну, дал понять, что мне нечего делать на их территории. Даже обозвал нас всех троих… уж и не помню как.
– А‑а… – Татьяна неосознанно перевела дыхание, – курицами, наверное, обозвал. Это он любит, – со знанием дела произнесла она.
Но Гоша любил не только это. Еще ему очень нравилось, чтобы все вещи были на своих местах и делали его жизнь комфортнее. Вот, например, как кресло, которое он приобрел у местного бомжа на обочине дороги. Наверняка краденое, но не потащишь же его по улицам поселка с криком: «Чье, признавайтесь!» А бомж – кажется, Ваней зовут – постоянно пребывает не в том состоянии, чтобы помнить, где и у кого он позаимствовал ту или иную вещицу. Сидеть же в кресле было намного удобнее, чем на чурбачке или на сколоченной наспех скамейке.
Даже закатом сразу хочется любоваться. Вот как сейчас. Или предаться всяким разным размышлениям. Например, о соседке Татьяне. Действительно, навязалась на его голову да так там и засела. Хорошо хоть Василич отбыл в город за стройматериалами и никто не будет поглядывать на него и ехидно посмеиваться.
Слов нет, соседка его – женщина привлекательная и аппетитненькая, в смысле всяких там внешних округлостей. А ее всегдашняя готовность всем помочь в сочетании с полнейшей неприспособленностью ко всем тем делам, что испокон веку считаются мужскими, теперь в глазах Гоши выглядела просто умилительной и очень симпатичной. На то они и мужские дела, чтобы ими мужчины занимались. Кто же виноват, что ей не встретился подходящий? Да и где их теперь взять‑то, настоящих? – это Гоша и сам хорошо понимал, благо что был мужчиной. Сколько он насмотрелся на бравых мужей и отцов семейств, у которых только и забот было, что донести себя после службы до дивана. И это при том, что их жены и дом вели, и детьми занимались, и вкалывали на работе, лишь бы не лишиться места.
А Танюшу многому можно попытаться научить. Если не получится, то она все равно будет рядом – отвертку подать или там паяльник подержать…
Гоша не заметил, как сполз в кресле, вытянул вперед ноги и словно в зале кинотеатра стал не без удовольствия смотреть сцены из фильма «Моя совместная жизнь с соседкой». Очнулся он от грез, только когда немилосердно заныл копчик и затекли ноги.
– И придет же такое в голову, – проворчал Гоша, поднимаясь и с хрустом потягиваясь. – Мне и одному хорошо, – наставительно произнес он, обращаясь к самому себе.
