Текст книги "Женское счастье"
Автор книги: Елена Рахманова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Этот сериал любили все трое, хотя в отношении других телепередач вкусы подруг разнились…
– Девочки, вы обратили внимание, как в этой их аглицкой глубинке людей укокошивают – не по одному, а, как правило, пачками? – спросила Людмила, удобно устраиваясь в плетеном кресле, которое в летнее время всегда стояло на террасе.
– Знаешь, я больше смотрю, как у них там посуда в буфетах расставлена, что за картины на стенах висят, как цветочки посажены. Эх, нам бы такую деревню, – с мечтательным вздохом произнесла Ирина.
Впрочем, неспешно разворачивающийся сюжет с довольно симпатичными, совсем нестрашными убийствами ее тоже увлекал. Жители Туманного Альбиона, даже если по злому умыслу судьбы оказывались сущими отморозками, все равно сводили счеты друг с другом совсем не так, как лыткаринские или, например, солнцевские братки. А уж об остальных жителях и говорить нечего…
Глава 4
Из трех подруг Людмила прочнее всех стояла на земле – и в силу особенностей характера, и в силу сложившихся обстоятельств. Муж Володя весьма ненавязчиво еще в самом начале их совместной жизни дал понять, что его обязанность – зарабатывать деньги, а жены – тратить на благо семьи, их общее благо.
И не прогадал ведь, мерзавец. «Его бы побольше загружать домашними проблемами, тогда бы не смотрел на сторону, – размышляла Людмила, лежа в постели под теплым одеялом и глядя на звезды за окном. – Вон в сегодняшнем детективе героиня убила мужа‑баронета и за меньшие прегрешения». Правда, им было еще и что делить – охотничьи угодья, дом, похожий на дворец. Мысли плавно перетекли сначала на их общую с мужем недвижимость – домик под Гжелью, доставшийся в наследство от Володиного дядьки, потом на развалюху, под крышей которой она так славно сейчас устроилась.
Дом, конечно, держался на одном честном слове, но участок‑то был огромный. Как и соседний. Стоило это все наверняка многие и многие тысячи. Одним словом, завидная добыча. Однако сейчас убивают, если судить по сообщениям СМИ, и за пачку сигарет, а то и просто так. Только не очень‑то верилось, что с Татьяниной соседкой случилось нечто подобное. Всегда кажется, что самое плохое может произойти с кем угодно, только не с тобой и не со знакомыми тебе людьми. Так жить все‑таки спокойнее.
Да и не тянул, в глазах Людмилы, этот Гоша на отпетого преступника. Хотя, слов нет, его внешний вид и манеры впечатляли. И с Семеновной он вполне мог обойтись не лучшим образом – кто ж теперь считается с одинокими стариками? Но не порешил же!
Почему‑то Людмиле очень хотелось в это верить. И, покопавшись в себе, она поняла почему. Вся в душевном разброде из‑за подлого поведения Володьки, Людмила все больше склонялась к мысли отплатить ему той же монетой. К тому же прожить жизнь с одним мужчиной теперь считалось чуть ли не сексуальной патологией. А тут еще этот мужчина оказался подлым изменщиком. И вот неосознанно она стала примерять на роль возможных возлюбленных знакомых мужеского пола. Не нашлось никого стоящего – лысые, пузатые или тощие и сутулые, говорят только о своих болячках и о футболе. А если мало‑мальски привлекательны, то строят из себя неизвестно что.
А Гоша ее определенно впечатлил. Она инстинктивно чувствовала в нем мужскую силу – крепость мышц и крепость суждений, умение добиться своего, рассчитывая только на собственные силы, и постоять за себя, не прибегая к помощи посторонних…
Ощутив смутное томление, Людмила решила остудить пыл, прогулявшись до небольшого домика на границе участка.
– Единственное из здешних сооружений, которое нас переживет, – с грустной улыбкой заметила хозяйка дачи по приезде, напоминая подругам где что находится.
Туалету этим летом пошел седьмой год – по сравнению с остальными постройками грудничковый возраст. Романтически настроенная и одновременно боязливая Татьяна на ночь оставляла в нем горящую свечу в металлическом фонарике, и мягко светящаяся полоска под дверью и проем в форме сердечка выглядели маняще в непроглядной ночной деревенской мгле.
В бледно‑лимонном тренировочном костюме Людмила вышла на крыльцо, полюбовалась звездами и, поежившись, не спеша направилась к домику. Ей казалось, что вокруг нет ни души, как вдруг с соседнего участка донеслось еле слышное:
– Глянь, привидения на свет потянулись, – и далее хрипловатый смешок.
– Тсс… Ты не отвлекайся, ты давай таскай. – Этот голос был ей знаком, и принадлежал он Гоше.
Людмила испуганно оглянулась и только сейчас заметила, что в двух окнах соседнего дома горит свет. Нет, не одна она бодрствовала в этот поздний час, и на улице была не одна.
Метнувшись к заветному домику, Людмила быстро скрылась за дверью. Выходила она, предварительно задув свечу и крадучись. С соседнего участка не доносилось уже ни звука, свет в окнах погас. Не в силах совладать с любопытством, Людмила направилась к зарослям бузины, откуда днем они втроем наблюдали за беседой мента Степаныча с новым Татьяниным соседом.
Шла она затаив дыхание и глядя под ноги, чтобы не наделать лишнего шума. Но видимо, не сориентировалась в темноте и сбилась с дороги. Вместо кустов бузины путь ей неожиданно преградила куча кирпичей и бумажные мешки с неизвестным содержимым. Ни того ни другого вроде бы не было, когда Людмила с подругами ложилась спать.
«Вот те на! И когда это он успел?» – пронеслось в голове. Да и звука подъезжающей машины вроде бы не было слышно. Как же тогда все это здесь оказалось и почему ночью?..
– Ну и чего ты тут забыла? – Людмилу цепко схватили за локоть и резко развернули. – Отвечай!
Сдавленно охнув, она оказалась лицом к лицу с Гошей. Подняла глаза – и ей стало страшно. Да, у него точно были крепкие мышцы и еще холодный пугающий взгляд.
– Я… я просто вышла подышать свежим воздухом, – пролепетала Людмила, стараясь унять разошедшееся сердце. – Разве не ясно?
– А почему на чужом участке?
– Как это на чужом? На своем…
– Да ну?
Людмила скосила взгляд через плечо и увидела, что кусты бузины остались позади нее. Она оказалась наедине с мужчиной, которого совсем недавно представляла чуть ли не в интимной обстановке. Впрочем, обстановка была более чем интимная: тишина, ночь, звезды, вокруг ни души – вот только располагала она лишь к одному – к паническому бегству. Представься такая возможность, естественно.
– Отпустите меня, пожалуйста, – попросила Людмила как можно жалобнее. – Я же не сделала вам ничего плохого.
– Это как посмотреть. Сначала втроем в кустах сидели, подглядывали, теперь ты ночью вокруг моего дома шляешься. Чего задумали? – Гоша как‑то нехорошо посмотрел на нее, и она подумала, что, прежде чем предаваться мечтам, надо поточнее выяснить, с кем предстоит иметь дело.
С Гошей иметь дело Людмиле явно расхотелось. Вот Володька никогда не стал бы так грубо разговаривать с женщиной, да еще видя, что та его боится. А этот только сильнее стиснул ее локоть и угрожающе сообщил, приблизив лицо:
– Не отпущу, пока не ответишь.
– Да нечего отвечать, – прошептала Людмила, невольно отшатнувшись. – Просто мы хотели узнать, что стало с Натальей Семеновной. Таня говорит, у нее родных нет и кроме этого дома, – она подбородком указала на темнеющее в ночи строение, – жить негде.
– Так пришил я старушку, – с наигранным циничным смешком ответил Гоша. – И в подвале закопал. А сейчас на этом месте новый дом построю, и все будет шито‑крыто. Устраивает?
– Что – устраивает? – непонимающе уставилась на него Людмила.
– Такое объяснение событий. Ведь другое, как я понимаю, вам не подходит. – Он снова усмехнулся, на этот раз раздраженно. – Я вам не мешаю, и вы мне не мешайте, тогда все будет отлично…
Гоша толкнул ее в том направлении, откуда она пришла, и разжал пальцы.
– Так и передай своим подружкам. Особенно этой… курице.
– Курице? – Людмила, собравшаяся было уносить ноги, раз представилась такая возможность, замерла на месте и удивленно переспросила: – Курица, это кто?
– Да хозяйка дачи, Татьяна, кажется. Ее бы участок да в хорошие руки.
– А‑а… – продолжила она, лишь когда достигла спасительной территории соседнего участка.
– Уж не в ваши ли? – язвительно поинтересовалась Людмила, смелая оттого, что их с собеседником разделяют метров пять заросшей сорняками земли и три колючих куста крыжовника.
– Вот именно, вот именно, – ответил Гоша и улыбнулся. Ласково так улыбнулся, как Серый Волк, когда, нацепив на себя чепец с оборками, он заговаривал зубы Красной Шапочке.
«Бедная Танька, – с дрожью подумала Людмила, впервые по‑настоящему испугавшись за подругу. – Этот тип точно сожрет ее и не подавится и тремя ее бабушками закусит…»
Она плохо помнила, как добралась до своей постели. Но, оказавшись под одеялом, сразу же почувствовала себе спокойнее, как в детстве, когда от любых страхов можно было избавиться, накрывшись с головой.
Мысль заработала, и вскоре Людмила решила, что если о ее ночном общении с Гошей рассказывать совсем не обязательно, то о его вполне осуществимых планах захватить участок сообщить надо…
Проснулась она с той же мыслью, словно и не было семи часов крепкого здорового сна на свежем воздухе. «Ну надо же, – удивилась Людмила, – я вроде бы сплю, а мозг бодрствует. И что, интересно, он надумал?» А ничего, как выяснилось. Хотя решить ему надлежало несколько проблем.
Во‑первых, как поведать обо всем Татьяне, не ввергая ее в состояние парализующего волю ужаса? Во‑вторых, как оставить в неведении букет из трех божьих одуванчиков, которые не сегодня завтра в радостном возбуждении откроют дачный сезон? И в‑третьих, в чем может заключаться их с Иркой помощь и содействие, когда супротив одного Гоши они и втроем не потянут?..
Из печальных размышлений ее вывели громкие голоса и звяканье посуды на террасе. Итак, подруги уже поднялись и собираются завтракать, сейчас придут ее звать. Людмила решила опередить их и, поспешно одевшись, вышла из комнаты.
– Всем привет! Сейчас умоюсь и буду как огурчик! – пообещала она, потягиваясь с удовольствием.
– Доброе утро! – хором поприветствовали ее.
Пахло оладьями, на столе стояли варенье и заварочный чайник, накрытый салфеткой.
– Я мигом! – крикнула Людмила, увидев все это, и выскочила на улицу.
Под водопроводным краном красовалось ведро, стоящее в круглой только что вырытой яме, а рядом валялся спущенный бассейн времен счастливого советского детства.
«Уже успела выкопать. Ну Ирка, ну молодец! – мысленно восхитилась Людмила. – Просто передовик труда!»
Пристроившись так, чтобы ничего не порушить, она умылась ледяной водой, повизгивая и пофыркивая от удовольствия. Затем легкой трусцой направилась к дому. «Здесь так легко забываешь о возрасте, – подумала она. – Словно и не выставит тебя через… через энное количество лет на пенсию руководство, на которое ты безропотно горбатилась, позволяя ему жить не то в сияющем коммунистическом завтра, не то в сытом, комфортном капиталистическом сегодня…»
Завтракали как‑то суетливо. Людмилу одолевали тревожные мысли, которыми требовалось немедленно поделиться. Ирине явно не терпелось вернуться к прерванным ландшафтным работам. Только хозяйка все подкладывала и подливала гостям, радуясь, что она здесь не одна.
«Так вечно продолжаться не может», – подумала Людмила и решилась:
– Девочки, я должна сообщить вам пренеприятное известие…
Эта фраза, естественно, была воспринята как предлог для демонстрации остроумия.
Татьяна закатила глаза и мечтательно произнесла:
– Ревизор, к нам едет ревизор. Он ведь мужчина, да, я правильно понимаю, девочки? Широкоплечий такой, мускулистый… И мы тут, три непуганые, трепетные лани…
– Если он широкоплечий и мускулистый, пусть лучше мне ямку докопает, – высказалась более приземленная Ирина. – Ее углубить надо, а то бортики бассейна будут…
Разговор пошел не по тому руслу, и нужно было срочно менять тональность беседы.
– Все гораздо серьезнее, чем вы думаете, – строго произнесла Людмила и окинула развеселившихся подруг мрачным взглядом.
Те мигом приутихли, проникнувшись ее пессимистическим настроем.
– Говори, – тихо попросила Татьяна и ощутила, как по спине пробежал холодок дурного предчувствия.
Людмила набрала в грудь побольше воздуха, собираясь с мыслями и духом, и начала:
– Я тут ночью выходила и заметила на соседнем участке кирпичи…
– Ну и что? – воскликнула Татьяна, стремясь всему найти устраивающее ее объяснение. – Естественно, этот Гоша будет строиться! В доме Семеновны, как, впрочем, и в нашем, – она вздохнула, – можно жить только положившись на русское авось!
– Не перебивай, – осадила ее подруга. – Кирпичи кирпичами, но то, что он сломал еще и забор, навело меня на грустные размышления. А не собирается ли он и ваш участок со временем захватить. Как думаешь, Тань?
– Но его же дали еще моему дедушке, за заслуги в области электрификации страны! – возопила она.
– Это теперь не аргумент, – рассудительно заметила Ирина, подумав при этом, что, возможно, ее декоративный бассейн достанется отпетому бандиту, который ничего не смыслит в прекрасном.
– А может, все не так страшно? – спросила Татьяна, очень надеясь, что подруги ее успокоят.
– Страшно, страшно, – заверила Людмила. – Уж поверь моей интуиции. – Говорить о том, что дело не в одной только интуиции, она, естественно, не стала.
– И что теперь? – обеспокоенно произнесла Ирина.
– Вот это‑то и предстоит решить! – заявила Людмила, и подруги незаметно для себя признали за ней роль вожака их маленькой компании.
Думали долго, высказывали разные версии развития событий, строили планы, все больше обороны, а не атаки, при неблагоприятном стечении обстоятельств. И время от времени поглядывали в сторону соседнего участка. Там было тихо и безлюдно.
«Отсыпаются, гады, после трудов неправедных», – мимоходом подумала Людмила. Сколько их там точно, ей было неведомо, но то, что как минимум двое, знала наверняка.
Когда наступило время обеда, подруги так и не пришли ни к какому решению.
– На сытый желудок думается лучше, – изрекла Татьяна и направилась к плите.
Строить планы и целеустремленно им следовать – не ее стезя. Если большинство людей, как написано в школьном учебнике, произошли от обезьян, то Татьяна – от страуса. И была об этом прекрасно осведомлена. «Авось пронесет», – мысленно повторяла она, пока подруги ломали голову над тем, как ей помочь…
Обед, увы, не оправдал их надежд. После него потянуло понежиться на солнышке. Вытащили шезлонг, повесили гамак с той стороны дома, где их никто не мог видеть. Ирина устроилась возле ямы под краном, лениво ковыряясь в земле. Но вскоре снова вошла в азарт и спустя каких‑то тридцать минут с деловым видом удалилась в сторону сарая. Появилась она с плетеной корзиной в руках.
– Никак по грибы направляешься? – приоткрыв один глаз, подала из гамака голос Татьяна.
– Нет, камни буду собирать, – ответила Ирина бодрым тоном.
– О, это что‑то библейское… – уважительно протянула подруга. – А зачем?
– Дно бассейна буду выкладывать, – донеслось уже от калитки.
– Мне бы твою энергию, – не без зависти заметила хозяйка дома и, откинувшись на подушку, снова блаженно закрыла глаза.
Людмила в диалоге не участвовала по причине сладкой дремы. На своем участке ей до такого чудесного состояния в светлое время суток дойти никогда не удавалось…
Ирина медленно шла по дороге к озеру, время от времени наклоняясь, чтобы поднять стоящий камешек. Но не только камешки были ее целью – очень хотелось поглядеть, что творится на соседнем участке. Ей показалось, что Людмила что‑то недоговаривает и ее слова о захвате чужой территории основаны не только на интуитивных предположениях.
Так и есть, Гоша стоял лицом к Татьяниному дому и что‑то говорил, жестом обводя обе территории разом. Обращался он при этом к мужику, который по всем статьям подходил под описание работяги и уголовного элемента одновременно. Тоже небритый, нестриженый и одетый в тельняшку, с огромной татуировкой на бицепсе.
«Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты», – тут же вспомнила Ирина популярную поговорку.
– А вот и одна из них! – воскликнул Гоша, мгновенно поворачиваясь лицом к дороге. – Здрас‑сте. – И отвесил шутовской поклон.
Ирина почувствовала себя застигнутой врасплох. Кивнув и пробормотав под нос ответное приветствие, она заторопилась прочь, вперив взгляд в пространство перед собой. Но увидела она достаточно: джип с наружной стороны ограды, подъездной путь к воротам, развороченный колесами грузовика… Правда, это говорило лишь о намерении нового хозяина обзавестись добротным жилищем. Кроме наглой усмешки в свой адрес и собственнического жеста, Ирина при всем желании не могла обнаружить ничего угрожающего благополучию ее подруги. Однако на сердце тем не менее стало еще неспокойнее…
Когда она, вкопав бассейн в землю, выкладывала его дно вымытыми в ведре с водой камешками, подбирая их по цвету и размеру, появились ее товарки и остановились рядом, нависнув над ней.
– Ну, видела чего‑нибудь? – без обиняков спросила Людмила.
Она поняла, о чем ее спрашивают. И ответила утвердительно, добавив, что, кроме внешности мужиков, да еще собственнического жеста Гоши, который можно было истолковать по‑разному, придраться, по совести говоря, не к чему.
– Мне и этого достаточно, чтобы не спать по ночам, содрогаясь от страха, – призналась Татьяна. – А как я своих бабулек тут одних на целый день оставлять буду? Гоша их может запросто напугать до смерти! Они же интеллигентные и родились чуть ли не при государе императоре!
– Ну‑ну, не преувеличивай, – хмыкнула Ирина. – Они тебе этого не простят, особенно Августа Илларионовна. Старушка себе и так, говорят, годков с десяток по документам скостила!
Однако это не меняло существа проблемы и понять подругу было можно. И они снова возвратились к прерванным размышлениям. Ближе к ужину сошлись на том, что Татьянину маму с подружками ни во что посвящать не следует, а им надо по очереди жить на даче, следуя принципу: одна голова хорошо, а две лучше.
– Знаете, девочки, будем переживать неприятности по мере их поступления, – подвела итог их раздумий Татьяна, верная своей страусиной политике, и облегченно перевела дыхание. – А теперь прошу к столу.
На второй день дом выглядел уже обжитым, вещи заняли свои привычные места. Пахло едой и свежестью, а не пылью и затхлостью. Вместо лужи под краном поблескивал аккуратный круг воды с выложенными камнями краями. Благодать и красота, одним словом!
Лишь мысль, что так и не удалось решить, кому первому приезжать сюда, подспудно не давала наслаждаться моментом всем троим. У Татьяны не закончился учебный год в институте – предстояли годовые экзамены. Людмилу не отпустит начальство – у них все уходили в отпуск по утвержденному еще в январе графику. Ирина боялась даже заикнуться Севочке, что собирается оставить его одного‑одинешеньку в комфортабельной квартире в центре города с полным холодильником еды. А ведь выезжать на дачу следовало уже через неделю…
Людмила подвезла Татьяну прямо к ее дому, благо было по дороге, а Ирину высадила у ближайшей станции метро.
– Если что придет на ум, звони, – сказала она при прощании. – Я тоже напрягу извилины. Ну, пока!
– Пока! – ответила Ирина и захлопнула дверцу машины.
Полчаса спустя она открыла входную дверь своей квартиры и пропела с порога:
– Севочка, я уже пришла…
В руках она держала букет белых нарциссов. Чуткий ко всему прекрасному муж должен был их оценить и прийти в благостное – очень хотелось на это надеяться – расположение духа.
Сева сидел на своем привычном месте в гостиной перед телевизором. Ноги – на журнальном столике.
– Как съездила? Успешно? – в ответ отозвался муж подозрительно благодушно. – А я тут без тебя соскучился. Сидел как неприкаянный, никому не нужный…
«Сейчас начнутся упреки в бессердечии и эгоизме», – подумала Ирина и сунула ему под нос цветы:
– Правда, прелесть? Вот розы, гвоздики – их можно купить круглый год, а эти цветут только весной! У Тани на участке такие же растут, но мы их рвать не стали. Я купила возле нашего метро…
– Кстати, о Тане, она мне только что звонила. Предупредила, чтобы я не волновался: тебя подвезут до метро и ты вскоре будешь дома. Приятная женщина эта Таня, заботливая, внимательная. А вот ты не додумалась мне с дороги позвонить…
Ирина так и села с цветами на диван. Ну Танька, ну дает! Говорила, что при Севе робеет, боится показаться недалекой, слова лишнего сказать не рискует, а тут вдруг сама, что называется, пошла на контакт. С чего бы это? Биться над разгадкой долго не пришлось.
– Слушай, я даже не знал, что она опекает трех старушек. Как это несовременно и трогательно! – продолжил Сева, подтвердив предположение жены, что пропустил мимо ушей ее рассказ о проблемах Татьяны. – Мы проговорили довольно долго, и я пришел к выводу, что тебе повезло с подругой. В наше прагматичное время она просто‑таки источник позитивных эмоций…
«Черт, как излагает! – невольно поразилась Ирина. – Словно статью надиктовывает!»
– А как хорошо, должно быть, у нее сейчас на даче! Я сказал, что завидую, а она возьми да и пригласи меня… то есть нас с тобой, погостить. Что скажешь?
«Что скажу? А то скажу, что и заяц, если его загнать в угол, способен проявить чудеса храбрости и находчивости», – подумала Ирина. Вслух же произнесла совсем другое:
– Сева, там печка, которую надо топить бог знает сколько времени, чтобы по батареям потекла чуть теплая водичка. А отхожее место у них на свежем воздухе и в дальнем конце участка. В дождь не набегаешься!
Но муж отмахнулся от ее «страшилок»:
– Подумаешь! Вот когда мы с одним оператором с Центрального телевидения были на Суэцком канале во время палестино‑израильского конфликта, там не то что удобств не было, там наш военспец подорвался на мине на том самом месте, где мы накануне стояли. А ты о какой‑то печке. Нашла чем испугать!
«Что ж ты приходишь в неистовство, если тапочки возле кровати не можешь нашарить с первого раза?» – хотелось возразить Ирине. Но она понимала, что, возможно, сейчас решается судьба их плана помочь несчастной Таньке.
– И что ты решил? – затаив дыхание спросила Ирина.
– Ну, я пока еще ничего не решил, просто думаю, может, и правда съездить к ней на недельку‑другую?
– Как скажешь, так и будет, – смиренно ответила жена, боясь неверным словом или жестом спугнуть нечаянную удачу. – Мне собраться – что нищему подпоясаться.
Сева с прищуром посмотрел на нее, и сердце у Ирины так и ухнуло вниз.
– И ты не против?
– Да какая мне разница, где рисовать? – как можно равнодушнее ответила Ирина, отводя глаза, чтобы муж не заметил радостных искорок в ее взгляде.
– Ну‑ну, – произнес он и добавил: – А как насчет ужина? У нас найдется чего жевануть?
По роду деятельности ему надлежало употреблять только правильные слова и верно их согласовывать, поэтому, устав от обязаловки, в домашней обстановке Сева любил эти самые слова покорежить. У него были любимые, и среди них «жевануть» вместо «поесть» или «перекусить».
– Сей момент! – пообещала Ирина, вскакивая с дивана. – Только цветы поставлю в воду.
– В ту керамическую, белую с черными полосками вазу, ладно? – донеслось ей вслед.
«Отреагировал‑таки на цветы», – облегченно подумала Ирина и восприняла это как добрый знак для их начинания…
Глава 5
Родителей на Татьянину дачу отвезла дочь Нина. И появились они там только во второй половине следующего воскресенья, когда вся суета по водворению трех старушек и их обустройству на новом месте была уже позади.
Августа Илларионовна, как всегда, заняла комнатушку на втором этаже, поскольку спуск и подъем по лестнице воспринимала как физические упражнения, полезные для здоровья. Полина Денисовна и Анна Дмитриевна – большие любительницы поболтать перед сном – устроились в комнатке за печкой, так что лучшая, главная, комната досталась гостям.
Галантный Сева расцвел при виде четырех женщин. Их возраст не имел значения. Это были женщины, следовательно, в каждой из них можно было найти черту достойную восхищения. Или восхититься чем‑нибудь из их прошлого.
Его представили Августе Илларионовне и Анне Дмитриевне, с мамой Татьяны он уже был знаком. Не прошло и получаса, как те души в нем не чаяли. Во‑первых, Сева был балетоманом и сразу же нашел общий язык с бывшей балериной. Во‑вторых, знал или общался со многими из тех, что столовались на Старой площади, и это сразу же отнесло его к рангу значительных людей, в глазах поварихи.
– Мам, ты это, держись, – прошептала Ирине дочь и сжала в кулак пальцы поднятой руки. – Если что, мы с Димасиком вас вмиг отсюда эвакуируем.
Ее не посвятили в суть перипетий с участками, поэтому она была настроена игриво. Ирина же, когда отвечала, что будет держаться до последнего, была серьезна как никогда. Ей предстояло не только следить в оба за противником, но и пресекать все возможные поползновения мужа покинуть дачу до истечения хотя бы двух недель. О большем подруги и не мечтали.
Правда, сейчас ничто не предвещало подобного печального исхода событий. Сева прохаживался по расчищенным дорожкам, старательно огибая груды сухих листьев и веток, и дышал полной грудью. Компанию ему составляла Августа Илларионовна. С собранными в пучок на затылке темными волосами, сухопарая, с прямой спиной и развернутыми в стороны носками стоп, она всегда точно знала, где у нее в настоящий момент находятся руки и ноги и что те делают. Из одежды летом она предпочитала легкие брючки и блузочки. «Па‑де‑ша», «фуэте», «Нижинский», «Лопаткина», «Форсайт в Мариинке» время от времени доносилось до остальных обитателей участка.
– Ну, я поехала. Всего вам доброго, – сказала всем Нина и, сославшись на томящегося в ожидании ее Димасика, поспешно села в свой жигуленок.
Она вообще не любила долгих проводов. Полный тоски взгляд матери, будто она расстается с дочерью на веки вечные, действовал на нервы. Другое дело отец. Тот не бросился к ней, лишь в прощальном приветствии поднял руку и крикнул, что будет скучать. Сопровождающая его Августа Илларионовна послала Нине изящный воздушный поцелуй…
Ирина смотрела вслед удаляющейся машине, когда услышала произнесенное с тяжким вздохом за своей спиной:
– А вот мой Пашка ни за что бы не повез нас сюда. Сказал бы, что ему некогда и вообще с нашими пожитками нужен самосвал, а не его «тойота». – Рядом стояла Татьяна и тоже провожала взглядом белые «жигули». – Хорошая у тебя дочь.
– Это уж точно, – кивнула Ирина, расчувствовавшись чуть ли не до слез.
Тягостную ситуацию нарушила Анна Дмитриевна. В белой накрахмаленной косынке и в таком же переднике, обтягивающем уютный объемистый живот, она вышла на крыльцо оповестить всех, что стол к обеду накрыт. Полина Денисовна, для которой готовка была тайной за семью печатями, стояла на шаг позади, гордая тем, что такой ас своего дела числится в ее подругах.
Уже через день жизнь на даче вошла в свою колею. Сева нашел восторженных слушательниц в лице трех престарелых обитательниц дома и, полностью погрузившись в прошлую увлекательнейшую жизнь, пока не обращал внимания на бытовые неудобства. Он даже вознамерился было бегать утречком вокруг дачи, но, к счастью, быстро отказался от этой идеи. А то пришлось бы Ирине срочно добывать соответствующую экипировку. Ну не может же, в самом деле, человек, объяснявший тысячам и тысячам советских читателей и телезрителей, что происходит в мире, появиться перед посторонними людьми в непрезентабельном виде!
А вот Августа Илларионовна, напротив, ни дня не проводила без традиционной разминки. Устроившись в беседке, ограждение которой сходило за балетный станок, она выделывала различные па, и в этот момент звучала слышная лишь ей одной музыка.
Ирина с радостью забросила работу над очередными иллюстрациями и теперь рыскала по участку в поисках особо пышных папоротников, чтобы посадить их возле рукотворного водоема. На третий день своего пребывания на даче она как раз лезла в самую чащу кустов бузины за облюбованным растением, как вдруг громкий хруст ветки под тяжелыми шагами заставил ее замереть и оглянуться в поисках источника звука.
В трех метрах от нее, грызя непременную веточку и криво ухмыляясь, стоял Гоша и наблюдал за экзерсисами Августы Илларионовны. Каков наглец! А когда та, вся в образе, красиво сложила на груди сухие, в старческой «гречке», руки с длинными пальцами и, склонив голову к плечу, замерла с чуть отставленной ногой, он, нимало не смущаясь, громко произнес:
– Во дает старушенция! Чисто «Жизель» Адана и Делиба. Василич, слышь, ты так ни за что не сможешь, зуб даю!
Ответа не последовало – возможно, невидимый Василич был занят более достойным делом, чем подглядывание за другим человеком.
Ирина затаила дыхание, предчувствуя реакцию оскорбленной бывшей примы музыкального театра. Но та, очевидно, не расслышала первой фразы. Повернувшись на голос и благодарно улыбнувшись, Августа Илларионовна сделала изящный реверанс и сбежала по ступенькам беседки, быстро перебирая прямыми ногами и отведя плечи назад. Ирине почудилось, будто она даже слышит дробный перестук пуантов.
Черт, этот тип явно хотел смутить или напугать старушку, но она этого не уразумела, витая в своих балетных облаках. «Да, любая творческая профессия – это, по сути, и не профессия вовсе, а образ жизни и образ мысли», – подумала Ирина. И вдруг поняла, что было еще что‑то, что подспудно насторожило ее.
Точно! Адан и Делиб! Ну откуда небритый тип мог знать эти фамилии и безошибочно угадать, кем в тот момент видела себя Августа Илларионовна? Полуграмотный бандит был объясним и предсказуем, а отморозок‑интеллектуал пугал тем, что не вписывался в отведенные ему рамки. Цепь на шее Гоши была явным атрибутом преступного сообщества…
– Какие очаровательные молодые люди поселились рядом с нами, – светским тоном заметила Августа Илларионовна за обедом. – Надо будет непременно пообщаться с ними поближе.
– Не надо, – тихо, но твердо произнесла Ирина, не поднимая глаз от тарелки.
– Но почему? – удивился Сева. – У тебя диктаторские замашки. Наши милые дамы могут сами решить, с кем им дружить, не правда ли?
«Милые дамы» согласно закивали, и Ирине захотелось прибить мужа. Лезет не в свое дело, и ведь не объяснишь, что происходит. Иначе тут же объявит всеобщую эвакуацию до выяснения ситуации, а ее с подругами обзовет безответственными и самонадеянными дурочками. Ситуация же полностью выяснится лишь тогда, когда на двух обнесенных общим массивным забором участках будет красоваться кирпичный особняк с гаражом под ним и банька из круглых желтых бревен…
– А может, пригласим молодых людей на чай сегодня вечером? – услышала Ирина голос Анны Дмитриевны и похолодела от ужаса.
– Хорошая мысль, – благодушно отозвался сытый Сева, надеясь, что у него появятся еще несколько дополнительных слушателей.
