Текст книги "Удивительные приключения мальчика, который не называл своего имени"

Автор книги: Елена Попова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Ученикам нужны доказательства.

– В том, что ты их обскакал? – Учитель на меня даже не посмотрел. – Это проблема. Это вопрос веры. Ведь я не могу ничего тебе передать. А на земле, к сожалению, стремясь к духу, верят только материи. Они поверили, что мальчишка явился к ним зачем-то за тридевять земель? Они поверили, что этот мальчишка способен на то же, что они, посвятившие этому жизнь. И не верят в последнее?

– Они просят доказательства, – повторил я.

Учитель замолчал. Потом заметил:

– Я не могу ничего передать на Землю… Во вселенной каждый ходит своим Путем.

– Это же сказал ваш Учитель, – сказал я.

– Откуда ты знаешь, что говорил мой Учитель?

– Я видел его в ашраме.

– Моего учителя? Ты видел моего учителя?

Если Учитель мог взволноваться, то он взволновался. Он даже вскочил, сбросил на ушники, и сделал круг по залу, потом подскочил и подвис – метра на полтора-два вверх, спустился, а потом опять подскочил и подвис, а в ушах у меня забила переданная мне мысль:

– Великий! Великий!

Потом Учитель как-то успокоился, вернулся на свое место и опять надел наушники.

– Что он мне передал?

– Лучшие пожелания.

– Что еще?

– Еще я спросил – встречался ли он со своим учителем?

– Это интимный вопрос и поэтому бестактный. – Учитель опять заволновался, стянул наушники, потом опять надел, заволновался, но все-таки остался на месте.

– Он сказал, что встречался и когда-нибудь передаст вам этот дар.

Долгое время я не чувствовал ничего. Учитель погрузился в глубокое молчание. Потом сказал:

– Спасибо тебе, мой лучший ученик. Теперь возвращайся. Я передам им доказательство.

Я попробовал представить себе ступени перед ашрамом, но не мог. Я старался изо всех сил, но все еще находился рядом с Учителем.

И Учитель, как еще недавно его ученики, сжалился надо мной.

– Ладно, ты немного переутомился. Я помогу.

И я чуть ли не кубарем покатился по ступеням ашрама. Чья-то сильная рука подхватила меня и вернула на место. Это был Бородач.

– Учитель сказал, что доказательство будет, – сказал я.

Ученики по-прежнему не шевелились и я понял, что они ждут.

– Открой ладонь, – «прошептал» Главный ученик.

Я открыл ладонь.

– Не закрывай… – опять «прошептал» Главный ученик.

Я сидел, вытянув вперед руку, ладонью вверх, вокруг сидели ученики. Чуть дальше уже – Очкарик и Бородач, а внизу, у подножия лестницы, наверное скучала и томилась дочка Очкарика в белом сари. Время тянулось медленно, а может вообще не тянулось, стояло. Рука у меня затекла и онемела, стала, как чужая. Но я терпел. И когда уже терпеть не было сил, я увидел, как от стены ашрама отделилось небольшое туманное пятно, такое серое облачко и стало медленно приближаться ко мне. Не знаю, видел ли это кто-нибудь, кроме меня… Видел ли кто-нибудь это облачко… Оно подползло и накрыло мою ладонь и в ней появилось зернышко… Ученики смотрели на мою руку и видели, как в моей ладони появилось зернышко, как будто проросло. Облачко-пятно медленно уползло вверх и опять слилось со стеной ашрама. Главный ученик взял зернышко с моей руки и передал другим. Обойдя круг, оно опять вернулось к нему.

Главный ученик что-то сказал.

– Ученики верят, – сказал Очкарик. – Они спрашивают, что хотел передать Учитель?

– Он их ждет и просит не оставлять усилий.

Мы ушли из ашрама рано утром, еще до «утренней трапезы». Я спал на своем прежнем месте, где был Очкарик с дочкой, не знаю. Наверное, по-соседству. От ашрама мы спускались другой дорогой, более легкой. А может, мне так показалось – ведь спускаться легче, чем подниматься. И довольно быстро пришли туда, где Очкарик оставил свою машину. У машины все переоделись в обычную одежду. Нашу белую Бородач нарочито небрежно свернул комом и засунул в багажник, как какие-нибудь тряпки. Дочка Очкарика ушла далеко в сторону от машины, а когда вернулась, на ней были самые обыкновенные джинсы и майка.

Мы тронулись. Очкарик вел машину, дочка сидела рядом, на первом сидении, а мы с Бородачом позади. Машина была просторная, я занимаю немного места, я худой, но нам все равно было тесно. У меня было чувство, что Бородач поглощает весь воздух, так что мне уже нечем дышать. Ехали молча, с Очкариком Бородач тоже почти не разговаривал – моя догадка, что Очкарика он выносит еще меньше, чем меня, только подтвердилась. Несколько раз останавливались перекусить и заправить машину, а так все ехали и ехали. Не знаю, что сказал Бородач Очкарику, только вначале он покупал мне какие-то лепешки, а когда подъезжали к городу опять эти ненавистные гамбургеры. Дочка Очкарика тоже ела гамбургер, но в отличии от меня с большим удовольствием. Мы ехали день, вечер и часть ночи.

Бородач попросил остановить машину на какой-то темной улице. Они с Очкариком вышли и стали опять спорить. Бородач сказал, чтобы я выходил, вынул наши вещи и с силой захлопнул дверцу, показывая характер. Мы пошли по улице. Очкарик чуть помедлил и тоже уехал. Мы прошли не так и далеко, свернули в строну, и скоро пришли… Куда бы вы думали? В ту самую страшную гостиницу. Бородач долго колотил в дверь. Вышел заспанный индус и проводил нас в ту же комнату, в которой мы ночевали, когда только приехали в Индию. Я думаю, со времени нашего отъезда, в ней никто не был и до наших постелей не дотрагивался. Приближалось утро, я повалился на свою постель и сразу заснул.

Проснулся я поздно, наверное, день прошел. Бородача в комнате не было. Я уже был здесь и знал что к чему – общая уборная в конце коридора, да и вода из крана там течет получше и не такая ржавая, как в нашей комнате. Даже кусочек мыла на краю раковины лежит. Так что я сходил в уборную, умылся и вымыл руки. Потом вернулся в комнату и стал ждать Бородача. Он пришел веселый. Принес мне еду в пластиковой коробке – рис, и компьютер в виде небольшой книги. Если бы мои одноклассники увидели этот компьютер, они бы просто с ума сошли. Думаю, даже девочка из богатой семьи. Бородач сказал, что там черт-те какое количество памяти и несколько игр последнего поколения. Я съел рис и стал возиться с компом, а он опять ушел. Комп был что надо, и игра, которую я открыл, прикольная, так что я не скучал, не заметил, как наступила глубокая ночь.

Бородач опять вернулся веселый, да даже и не веселый, если присмотреться – очень возбужденный. Он сел на свою постель, напротив меня, и сказал:

– Надо поговорить.

Я был очень увлечен игрой (Не думаю, что она была последнего поколения, просто все равно интересная, прикольная игра. Да и на крышке компа я нашел несколько глубоких царапин, так что и комп был не новый. Но если оценивать и то, и другое объективно – мои одноклассники все равно с ума бы сошли.), поэтому не мог оторваться. Тогда Бородач взял у меня комп и поставил на свою постель. Я еще не совсем отошел от игры и, наверное, смотрел на него довольно бессмысленно.

– Ты слышишь?! – сказал Бородач с знакомым мне раздражением. – Ну? Слышишь?

Он прекрасно видел, что я слышу, но я послушно сказал:

– Слышу, – чтобы он успокоился.

– Вот я с тобой вожусь-вожусь, – сказал Бородач другим тоном, почти что ласковым. – А ведь я тебе не воспитательница в детском саду и не пионерважатый. Я бы хотел попросить тебя об ответной услуге… А? Как ты на это посмотришь?

– Нормально посмотрю, – сказал я. – А что?

– Смотался бы ты к Учителю еще раз и спросил про меня? Что мне-то делать? Я когда-то год толкался в его ашраме, да жрал один рис. Потом тоже долбался на эту тему. И где результат? Где просветление? Понятно, что я не индиец. Этим индийцам, что жрать, что не жрать. Да дело-то не в жратве.

– Да, думаю не в жратве, – подтвердил я.

– Ты же видишь, что я за человек! Я – большой человек. В смысле – массивный.

– Да, вы – массивный, – сказал я.

– У меня душа, как прилипла к телу, так и не отлипает, – он сказал это так жалобно, что я уже был готов ему посочувствовать. – Ведь я богатый, мальчик, я очень богатый. Знаешь, как мы могли бы сейчас с тобой жить? Как короли! Купаться в бассейне, я в шампанском, ты в кока-коле. А бассейн сам из золота, чистого золота и слоновой кости. Ведь мы в Индии, мальчик! В Индии! Не счесть алмазов в каменных пещерах! Но я к деньгам этим не прикасаюсь, мальчик, потому что они… Они кровь! Кровь матери Земли! (Тут я вспомнил, что говорил дядя Васи Че – что Бородач разбогател на «недрах». А если говорить о «недрах», то наверное он прав – они действительно кровь матери-Земли, вся эта нефть, газ и каменный уголь), – вспомнив про кровь матери-Земли Бородач заплакал.

Насколько я понял, он был очень пьян. Но он совсем не собирался утихомириваться и ложиться спать.

– Давай! – тормошил он меня. – Давай! Отправляйся к Учителю!

Он услужливо помог мне поудобнее улечься, расправил на мне одеяло и вернулся на свою постель. Я лежал с закрытыми глазами, но все равно чувствовал на себе его напряженный, сверлящий взгляд.

… У входа в кафе-мороженое сидел Фифа и таращил свои круглые глаза. При виде меня, его хвост изобразил восклицательный знак и он исчез в дверях, тут же из дверей выскочил Учитель и бросился ко мне:

– Возвращайся! Немедленно! Немедленно! Я говорил – тебе нельзя оставаться беззащитным с этим человеком. Главный закон Вселенной – нравственный. Он может его нарушить!

Честно вам скажу – я перепугался. Короче, – ни бе, ни ме, ни с места. Учитель мог меня только подтолкнуть, но сам я от страха ни на что не был способен. Пришлось прибегнуть к последнему… Да, конечно, из-за спины Учителя показалось пятно, захватило меня, обволокло и вот уже я был опять в обшарпанной комнате гостиницы. Я-то там был, только… «меня» там уже не было. Я болтался под потолком, как когда-то болтался под потолком в своей комнате и смотрел вниз, но на этот раз на моей постели было пусто. Бородач же лежал на спине и смотрел вверх. Вот он потянулся рукой к своей сумке, вытащил бутылку, отвинтил пробку и сделал несколько глотков. Конечно, он не мог меня видеть, но предположить, что я болтаюсь где-то поблизости мог вполне. На его лице появилась довольно поганенькая улыбка. Он опять сделал несколько глотков и довольно внятно прошептал:

– Ну что, Карлсон с пропеллером… Приятных сновидений, малыш… – он дрожащей рукой с трудом завернул пробку, бутылка выпала – он абсолютно вырубился.

А я? Вы спросите, что было со мной? Как это ни странно, ни паники, ни страха я уже не испытывал. Но я был растерян и подавлен. Я заглянул к соседям – следующая комната за нашей была пустой, дальше какие-то подозрительные типы играли в карты, еще в одной комнате вповалку спали какие-то люди. Я даже подумал, что это никакая не гостиница а просто какой-то притон. Что делать дальше, я не мог себе даже представить. Ведь я мог в любую секунду вернуться домой в нашу квартиру, к матери… Только зачем? Болтаться под потолком в своей комнате?

Я немного покрутился вокруг Бородача, он так храпел, прям как какое-то животное, не то свистел, не то рычал. Я решил заглянуть в ашрам, это мне удалось сразу. Прошел по кельям – ученики спали, только Главный ученик сидел в позе лотоса в глубокой медитации. Я пробовал заходить то так, то эдак, чтобы как-то прорваться туда, где он блуждал. Бородач говорил, что в ашраме нельзя бегать и прыгать, так вот – я бегал и прыгал, по-моему, я даже кричал. Я помнил, что меня «видел» даже наш кот Фифа, но Главный ученик меня не «видел». Он сидел с закрытыми глазами, с неподвижным, как из темного дерева, лицом. Я вспомнил слова Учителя моего Учителя – во Вселенной каждый идет своим Путем. Сейчас эта мысль показалась мне просто ужасной, она обрекала меня на одиночество. Конечно, я мог отправится к Учителю, но это пугало меня больше всего. Я же мог вообще не вернуться. Я уже знал, над Землей и ее делами Учитель не властен.

Я вернулся в гостиницу и опять покрутился возле Бородача, я чувствовал себя беспризорным щенком, мне некуда было идти. Ненавистный Бородач был единственным человеком, которого я здесь знал. Я даже лег на свою постель, мне казалось вот-вот и я опять верну себе свою телесность. Но этого не происходило… Я выскользнул на улицу. Ночь заканчивалась, но было еще темно. И вдруг в конце улицы я увидел силуэт, он быстро приближался. Это была Дочка Очкарика. Она была такая, как я. Она могла «путешествовать». Это было чудо! Я был спасен!

Дочка Очкарика, по ее словам, начала «путешествовать» с девяти лет. Об этом никто не знал, даже отец.

– Я давно хотела увидеть ашрам, – «сказала» она мне тогда. – Мой отец прожил там несколько лет. После смерти Учителя он оттуда ушел, женился на моей матери и издал книгу Учителя, написав в ней последнюю главу. Я родилась именно тогда, когда вышла книга. Поэтому не спроста я стала «путешествовать». Я с этой книгой связана. Но в ашраме никогда не была и наконец-то упросила отца взять меня с собой. Так мы и встретились.

– Ты знала обо мне? – «спросил» я.

– Я знала, что ты – мальчик из другой страны и тебя надо отвезти в ашрам. Почему? Мне не говорили. Потом я видела тебя с учениками. Вы сидели на каменных ступенях. Я была далеко и не могла знать, что между вами происходит, я не «путешествую» днем. Но это продолжалось очень долго, целый день. Когда мы ехали назад в машине, мне не понравился человек, который был с тобой. Отец хотел, чтобы ты поехали к нам, он говорил, что ты устал. Но этот нехороший человек почему-то не соглашался, они даже поссорились. И вы ушли. Но я все время чувствовала, что что-то не так и за тебя беспокоилась. Я еле дождалась ночи и появилась там, где вы вышли из машины. Пошла по этой улице. Но никакой гостиницы не нашла. Я уже думала, что тебя потеряла, а может, ты вообще уже уехал домой, но возвращаться не спешила. Что-то говорило мне, что не надо спешить. И я все бродила по этой улице. И тут вдруг увидела старого мужчину, который вез по улице тележку, покрытую одеялом. Я сразу поняла, что под одеялом – ты, не мертвый, а такой, как я, когда моя душа путешествует. Я пошла за стариком. Он шел долго и я чувствовала – он знает, куда идет. Он пришел на какую-то стройку и положил тебя там, а сверху засыпал строительным мусором и щебнем. Тогда я вернулась сюда, чтобы тебя встретить, чтобы мы не разминулись.

– Спасибо, – сказал я.

– Ты поступил бы иначе? – сказала дочка Очкарика.

Она была такая хорошая и такая красивая, и я так рад был ей, что мне не хочется дальше называть ее дочкой какого-то Очкарика, пусть даже написавшего в книге Учителя целую главу. Лучше я буду называть ее чудо-девочкой, а еще лучше Миракл.

Тут мы увидели, как по улице, громыхая пустой тележкой, идет старик. Я сразу узнал в нем индуса, который ночью открыл нам дверь.

– Не будем терять время, – сказала Миракл.

Миракл привела меня на заброшенную стройку, освещенную лишь тусклой лампочкой и подвела к куче мусора, под которой, по ее словам, лежал «я», как вдруг она сказала:

– Постой, мы же не подумали о самом главном. Если ты сейчас вернешься в свое тело, мы не сможем общаться. Я не смогу дать тебе совет, ты меня не услышишь. Куда ты пойдешь? Как мы встретимся?

– Может, я вернусь в гостиницу, к Бородачу?

– Я не доверяю ему.

– Что он мне сделает?

– Он уже сделал тебе плохое, значит, может сделать еще. Мой дом сам ты не найдешь, это очень далеко отсюда.

Мы долго переминались в нерешительности, а потом Миракл сказала:

– В любом случае надо дождаться дня, это опасный район, здесь не стоит гулять по ночам. Я «путешествовала» по городу, много видела. Утром ты будешь ждать меня здесь, я приеду за тобой на такси.

Мы еще немного побродили по стройке. Вдруг из-под кучи мусора, под которой «я» лежал, раздалось шуршание.

– Может, это какое-то животное, – сказал я. – Мышь или крыса… Если оно набросится на «меня», мы не сможем его даже отогнать.

Миракл тоже заволновалась:

– Хорошо, – сказала она. – Возвращайся. Делай, как мы договорились. Жди меня здесь, пока я не приеду за тобой на такси.

… Первое, что я почувствовал, была боль и тяжесть – на руках, на ногах, на животе. Сверху куча мусора, которым индус завалил мое тело, была не такая уж страшная. На деле оказалось не так. Мне стоило освободить руку или ногу, как какой-нибудь угол картона или кусок деревяшки упирались мне в другой бок. Я чуть не заорал, но сдержал себя, потому что Миракл все еще была рядом. И какого это было ей слышать, как я ору. Ведь она ни чем не могла мне помочь. Я стал потихоньку освобождать руки и тянуть их к своему лицу. С одной это мне удалось, я закрыл ею лицо – но не все, только нос. Потом я стал переворачиваться на живот – вокруг затрещало, что-то больно ударило по затылку, поднялась страшная пыль – нечем стало дышать, но я уже не останавливался, я встал на четвереньки, прополз немного вперед и, почувствовав, что на спину уже не так давит, встал на ноги, стряхивая с себя все оставшееся нагромождение, как какой-нибудь Гулливер. Я оглянулся – да, сверху эта куча мусора выглядела совсем не такой страшной. Но попробуйте-ка оказаться под ней? Тут я услышал голоса. Приближалось утро, но было еще довольно темно, мне совсем не хотелось в этом месте столкнуться с какими-то чужими, подозрительными людьми. Может, бродягами? Какой нормальный человек в это время бродит по заброшенным стройкам? Стараясь не шуметь, я еле слышно подкрался к недостроенному дому и спрятался за стеной…

Голоса приближались… Можете представить, как я удивился, узнав в одном голос Бородача. Вообще-то, он один можно сказать и был, второй голос почти не различался. Я осторожно выглянул из своего укрытия, да, это действительно был Бородач и старик-индус. Индус показал Бородачу на кучу мусора, которым завалил мое тело, Бородач стал разгребать этот мусор, при этом он яростно кричал:

– Мальчик! Мальчик! Прости меня! Бес попутал! Я был пьян, мальчик! Я был безобразно пьян! Прости меня, мальчик!

Можете себе представить, он чуть ли не волосы на себе рвал. Перед кем он так выколбасивался, не знаю. Наверное, перед собой. Потом они с индусом стали шарить по стройке, чуть что я слышал грохот и чертыхания Бородача, был момент когда они прошли совсем близко от меня – я чуть не умер от страха, сидел ни жив, ни мертв, мне кажется, даже не дышал. Они опять подошли к куче мусора, вернее к тому, что от нее оставалось. Бородач в сердцах пнул какую-то банку, подошел к индусу и не то чтобы ударил, тряхнул, но так сильно, что тот отлетел на пару метров в сторону. Бородач развернулся и пошел со стройки, старик-индус поплелся за ним, но в какой-то момент вдруг отстал и вернулся… Я слышал его кошачьи, крадущиеся шаги. У меня появилось плохое предчувствие. Последний год предчувствия меня не обманывали. И действительно, жесткая, сильная, костяная рука схватила меня за плечо и сжала так сильно, что я заорал от боли, другой рукой он ловко зажал мне рот и… потащил… Было уже светлее и в какой-то момент я увидел его глаза – они были, как у сумасшедшего. Он ловко столкнул меня в отверстие в полу, а сверху придавил чем-то тяжелым – потом я, как ни старался, не мог это тяжелое сдвинуть. Я оказался в пространстве не больше двух ящиков из-под телевизора, на каких-то мешках, на каких-то плохо пахнущих тряпках. Утешало меня одно – Миракл должна была все еще быть рядом, она все видела, она меня спасет.

Я старался думать о Миракл, о том, что она мне поможет, но тяжелые, плохие мысли все равно лезли в голову. Вдруг Миракл вернулась к себе домой раньше, чем индус запрятал меня в эту яму? Вдруг индус явится раньше, чем она приедет, и перепрячет меня? Да мало ли что! Я представлял себе и совсем страшное – он посадит меня на цепь, как собаку в каком-нибудь заброшенном месте, пещере или колодце, станет кормить, как собаку, из собачьей миски и заставит добывать для себя и его друзей-бандитов разные сведения – где что лежит и как до этого добраться. Не зря же у него так блестели глаза. Нет, не как у сумасшедшего, а как у очень алчного человека, у зверя, хватающего добычу. Я так ясно себе это представил, – себя на цепи, представил даже жестяную собачью миску, – что прямо затрясся от ужаса. Я обшарил свою тюрьму в поисках какого-нибудь твердого или острого предмета – бесполезно, там были одни тряпки. Ногти у меня всегда были коротко обстрижены – мать за этим следила, оставались зубы. «Буду кусаться, – решил я. – Я его укушу.» Но вспомнил его костяную руку и сразу скис. Я даже заплакал, кис себе, кис и даже не заметил, как заснул.

Меня разбудили шум над головой и голоса. Я посмотрел вверх – надо мной стояли какой-то незнакомый мужчина и Миракл. (Потом она сказала мне, что в тот момент у меня было выражение лица, как у затравленной собачонки, а я ей сказал, что просто приготовился кусаться. Она смеялась.) Мужчина протянул руки и вытащил меня. (Миракл рассказывала мне, что еле уговорила шофера такси сдвинуть тяжелые доски, он не хотел ввязываться в эту историю и собирался просто вызвать полицию.)

Сказать, что я выглядел не ахти, значит, ничего не сказать. Но Миракл была предусмотрительной. Она привезла чистую майку, наверное, кого-нибудь из братьев, и влажные салфетки. Когда она протирала меня салфетками, я все время вскрикивал – ведь я был весь в ссадинах. Потом мы сели в такси и тут обнаружилась новая проблема – мы не могли общаться. Миракл знала английский, но я-то его почти не знал. Когда Миракл что-то быстро говорила по-английски, я ничего не понимал. Мы могли объясняться только с помощью жестов и отдельных слов. Я понял, что Миракл хочет, чтобы мы поехали к ней домой, к ней и ее отцу Очкарику. А я хотел вернуться к Бородачу. И я, и Миракл видели, что он раскаивается, что он подговорил индуса увезти мое тело, потому что был пьяный, потому что по его словам – его «бес попутал». Ведь он мне завидовал. Я с самого начала знал, что он мне завидует. Но теперь он раскаивался и, наверное, очень переживал. Не знаю почему, но я ему верил. А может, я просто привязался к нему за время нашего путешествия? Не знаю… Короче, я хотел вернуться к Бородачу, а Миракл этого не хотела. Мы отчаянно жестикулировали и даже поссорились. Конечно, я слушаюсь мою мать, но она часто говорит – думай сам. Я же рассказывал – она даже в школу никогда не ходит. Поэтому, бывает, я и думаю сам и поступаю сам, и даже, когда поступаю неправильно, она меня особенно не ругает. Так что я все-таки привык к какой-то свободе. А тут раскомандовалась – даже не мать – какая-то девчонка. Старше меня только на пару лет. Я решил возвращаться к Бородачу и все тут. Я узнал место, за которым был поворот на улицу, на которой была наша жуткая гостиница и приоткрыл дверцу такси. Таксист остановил машину и стал дико орать на совершенно незнакомом мне языке. Миракл тоже обернулась – она сидела на переднем сидении – и стала быстро-быстро говорить что-то по-английски. В этот момент мне было только на руку, что я ее не понимаю.

– Не понимаю! – закричал я по-русски. – Не понимаю!

Я выскочил из машины, завернул за угол и помчался уже почти бегом.

Конечно, я не имел никакого желания столкнуться со стариком-индусом. Несколько раз я видел его сидящим за прилавком на первом этаже. Когда мы первый раз поехали к Очкарику, Бородач покупал у него сигареты. Он все время был какой-то полусонный и на меня даже не смотрел, я был для него просто пустым местом. Вот и теперь я подумал, если он там, за прилавком, я быстро промчусь мимо наверх, в нашу комнату. Он сообразить не успеет.

За прилавком никого не было, но я все равно быстро, как только мог, помчался по лестнице. Я никого не встретил, только по коридору, навстречу мне, в общую уборную прошел какой-то парень. На меня он тоже не смотрел.

Дверь в нашу комнату была приоткрыта, Бородач лежал, раскинувшись, разбросав в разные стороны руки и ноги, голый – только в трусах и майке. Он не храпел, но очень громко дышал. Я обратил внимание – за всю нашу поездку я не видел, чтобы он брился – теперь его лицо было покрыто черным налетом. Рядом валялось несколько бутылок и пахло от него так, как пахнет, наверное, когда мать натирает меня спиртом. Моя постель была скомкана – это Бородач искал меня, когда проснулся и пришел в себя.

Я расправил постель и лег. Спешить было некуда, я задремал. Сквозь дрему я слышал, как дверь скрипнула… Но мне было лень даже пошевелиться, даже открыть глаза и перевести взгляд… Вдруг я услышал сдавленный вопль. Я раскрыл глаза и через щель в отворенной двери увидел старика-индуса с вытращенными глазами и открытым ртом, откуда этот вопль доносился. И тут заорал я, да так заорал! Бородач вскочил, увидел меня и тоже заорал. Он бросился ко мне и стал обнимать, при этом он кричал:

– Мальчик мой, ты здесь! Ты здесь! – он чуть ли не плакал.

Поверьте, он не врал, он был действительно очень рад меня видеть. Скрипнуло за спиной – это старик-индус закрыл дверь и исчез.

Потом Бородач сказал, что мы переедем в другую гостиницу и стал собирать вещи. Мы собирали вещи, когда появились Миракл и ее отец, Очкарик. Очкарик и Бородач стали бурно общаться, при этом Очкарик все показывал ему мои ссадины – на лице и руках. Бородач опять сказал мне, что хочет перебраться в другую, он все нажимал – очень хорошую гостиницу – и еще побыть в Индии, но Очкарик требовал, чтобы он отправил меня домой. И я сам должен сказать, какие у меня желания, сказать Очкарику – хиэ (типа здесь) или хом (типа, хочу домой.)

– Хом, – сказал я не раздумывая.

– Ты же еще не видел Индию! – закричал Бородач. – Не счесть алмазов в каменных пещерах!

– Хом, – повторил я.

Свое возвращение я плохо помню. Все-таки Очкарик настоял, чтобы последнюю ночь я провел в его доме. Он был совсем неплохим человеком. Почему я отнесся к нему с предубеждением, даже не знаю. Наверное тоже завидовал, что именно он написал последнюю главу в книге Учителя.

Я спал один, в небольшой комнате. Накануне Миракл все посматривала на меня, намекая, что надо поговорить, но я лег и вырубился, как мертвый, до самого утра. Утром смуглый мальчик лет пяти (наверное, младший брат Миракл) вбежал ко мне и закричал что-то на индийском. Я вышел – все уже были в сборе, и мы поехали в аэропорт. Меня провожали Миракл, Очкарик и Бородач, который оставался в Индии. Я летел один. Бородач позвонил моей матери и сказал, чтобы она меня встретила. И тут я вспомнил, что ничего не привезу ей из Индии, ну совершенно ничего! В кармане моей спортивной сумки лежали десять долларов, которые мне дал дядя Васи Че, когда мы с Васей Че привезли ему антенну. Я сказал Бородачу, что хочу купить что-нибудь для матери. Он привел меня к киоску, в котором продавались сувениры. Сначала я хотел купить ей какие-нибудь бусы, жемчужные или из каких-нибудь цветных камешков. Но самому мне понравился деревянный слоненок, который стоил пять долларов. Я решил купить двух – один подарить матери, а второй принести в класс, как доказательство того, что я был в Индии.

Мы попрощались. Миракл протянула мне сложенный вчетверо лист бумаги, а Бородач сунул книгу-компьютер.

– Считай, что это твой приз на конкурсе.

– На каком конкурсе? – спросил Очкарик, который за время общения с Бородачом немного вспомнил русский язык.

– Он знает, – сказал Бородач и подмигнул.

Я положил книгу-компьютер в сумку и пошел к остальным пассажирам.

Уже в самолете я развернул листок, который дала мне Миракл – на нем был нарисован ашрам и ведущие к нему каменные ступени. И два слова по-английски – суббота и воскресенье. Я понял, что Миракл назначила мне свиданье.

Увидев меня в аэропорту, мать залилась слезами. Я даже разозлился – вернулся, живой, что ей еще надо? Зачем так драматизировать? Моего слоненка она поставила на самое видное место и всем подругам и вообще всем, думаю, кому делала уколы, говорила – какую замечательную вещь я привез ей из Индии. Про компьютор-книгу, мой приз, я уже не говорю. По ее словам он был распоследнего поколения и дошло до того, что я сам слышал, – она говорила кому-то по телефону, что он умещается в спичечную коробку.

Второго слоненка я принес в школу и поставил на учительский стол. Реагировали по-разному, кто с интересом, кто с напускным таким равнодушием, но каждый хоть недолго, но подержал в руках. А одна девочка сказала, что такое можно купить где угодно и рядом с ее домом есть магазинчик, в котором продают поделки из Индии и Вьетнама, всяких там слоников, обезьянок и улыбающихся будд.

– Этого я купил в Индии, – заметил я невозмутимо. – А что там продают в других местах, мне без разницы.

Тут пришла классная и начался урок. Слоненка я не успел взять со стола. Только опомнился и решил это сделась, как он уже был у нее в руках.

– Какой замечательный слоненок! – сказала классная самым бессовестным образом. – Это, насколько я понимаю, ты привез мне.

В ответ я только пробормотал что-то нечленораздельное.

– Спасибо, спасибо, мне очень нравится…

И мне только и оставалось, как смотреть, как мой замечательный слоненок исчезает в ее сумке, чтобы потом попасть… Да это и понятно… В руки той самой расхлябанной девицы, ее дочери, которая как-то сидела в наушниках и сорила фантиками… Не думаю, что моему слоненку будет у ней хорошо…

Одноклассники видели, что я расстроился. Не такие уж они толстокожие жлобы. А девочка, которая жила рядом с магазином, сказала:

– Хочешь, я тебе этот магазин покажу? Купишь другого.

На что я ответил:

– Нет, этого я купил в самой Индии.

Прошло несколько дней, я отоспался, отъелся. Потом по каким-то предметам я сильно отстал, надо было догонять. Короче, время прошло быстро. Пришла суббота. В субботу у меня было свидание с Маракл на ступенях ашрама. Об этом я, вроде, и помнил всю неделю. Но вспомнил по-настоящему только когда пришла эта суббота. И очень обрадовался, что опять увижу ее.

Весь вечер я не знал, чем заняться, куда девать себя, чтобы он быстрее прошел. Даже посмотрел с матерью целую серию многосерийного телевизионного фильма, хоть ничего в ней особенно и не понял. Разница во времени два часа, то есть, когда у Миракл десять часов вечера, у меня уже двенадцать ночи. Я тянул время, как мог.

Мать досмотрела еще какой-то фильм, зевнула и с удивлением заметила – почему это я не ложусь спать.

– Ложусь, ложусь… – сказал я и тоже нарочно зевнул.

Потом я еще долго возился в ванной, чистил зубы и умывался. Можно было подумать, что я невероятный чистюля, а я просто тянул время. Наконец, лег… Но времени еще было достаточно, я же не знал, когда Миракл ложится спать. Так что я решил заглянуть на свой любимый океанский берег. Я давно там не был.

Я сидел на песке и смотрел на волны, и тут ко мне подошел старый знакомый, мальчик из штата Иллинойс. Ну, привет, привет, то се… Я его, типа:

– Как дела?

Он:

– Хреново.

– Без перемен?