Текст книги "Гардарика (историческая сказка)"

Автор книги: Елена Чудинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Глава шестая

Мне снилось чистое серебристо-голубое озеро, поросшее у берегов белыми лилиями… Я вошел в него и шел по дну, серебристо-голубая вода сомкнулась у меня над головой, и наступил голубой сумрак, а я продолжал идти по выложенной из сверкающего перламутра дорожке… Дорожка привела меня к высокому дворцу, тоже сверкающему перламутром и окруженному зарослями красных кораллов… Крыша дворца была из серебра, над коньками его теремов вилась стайка разноцветных рыб… Я знал, что это за дворец, к нему я и шел по озеру. Это озеро было озером Слез, и на дне его, в этом дворце, хранился меч князя Артура…

– Пробудись, немедля пробудись, rex Влэдимэр! – при неверном свете свечи, я увидел наклонившееся надо мной полускрытое упавшими черными локонами лицо Эдварда. Он казался белым, как мел, глаза его черно сверкали. Он тряс меня за плечо: – пробудись, rex!

Я рывком поднялся с ложа: сон мой улетел мгновенно.

– Мы должны немедля бежать из Клева!

– Что содеялось, скажи!

– Малескольд не поможет тебе. Более того: он хочет покончить с независимым родом ведовских правителей… Голеба не любят, тебя – любили. Он пойдет на Голеба и легко возьмет Ведов потому, что в нем не ты, а Голеб… Но возьмет он его не для тебя, ты будешь в Клеве до тех пор, пока не укрепится в Ведове наместник Малескольда. С завтрашнего утра тебе не выехать отсюда. Бежим немедля! Я приказал уже твоему человеку вывести наших коней…

– Спасибо тебе, Эдвард Эдмундич! Но уехав сейчас со мною, ты навлечешь на себя гнев Ярослава…

– Прошу тебя, не говори об этом, rex! Я люблю и чту Малескольда, светлый же образ Энни путеводной звездою озаряет мою жизнь. Я – изгнанник, лишившись его поддержки, я лишусь всего… Если ты сядешь на своем столе, ты сможешь помочь мне, сейчас не время говорить, в чем. Нет – я погибну вместе с тобой!.. Но ответь: разве ты сам, или кто-либо из рыцарей Круглого стола поступил бы иначе, чем сейчас поступаю я?

– Нет, Эдвард Эдмундич! Я не спорю с тобой боле, – отвечал я, уже опоясываясь мечом. – Но постой! Затея твоя бесполезна… Сейчас ночь… На каждой улице – перегорода, у каждых ворот – дозор. Ни один человек не сможет въехать в город или выехать из него против воли Великого князя!

– Но ты не забыл, rex, что странствующим рыцарям нередко помогали добрые феи, и перед ними растворялись запоры заколдованных замков? Не медли же, поспеши!

– Я готов.

Мы вышли из горницы. С высокого крыльца я увидел Волвича, ведущего Букефала и Эдвардова коня. Кони ступали бесшумно: я понял, что Волвич обмотал копыта их ветошью.

Странным показалось мне волненье Букефала, он вскидывал голову и тревожно прядал ушами. А ведь ночь была покойна и тиха.

Эдвард медлил, не сходя с крыльца, словно чего-то ожидая.

Напротив нас, на другом конце широкого двора, куда выходило крыльцо княжеского терема, растворилась дверь. На пороге я увидел маленькую фигурку в темном, еле различимом в ночи плаще и темном убрусе – только лицо из его складок сияло в темноте белым пятном… Неслышно ступая, она спустилась по лестнице и быстро перешла через двор… Я, вслед за Эдвардом, спустился ей навстречу.

– Будьте здравы, князья! – произнесла незнакомка тихо.

– Будь здрава и ты, Великая княжна, – отвечал я: несмотря на скрывший золотые косы плат, я узнал Анну Ярославну.

– Удачи тебе, князь Ведовской, – маленькая рука Анны на мгновенье коснулась моей, и я почувствовал пальцами какой-то тяжелый металлический предмет… Я раскрыл ладонь: поблескивая, на ней лежал золотой перстень с печатью.

– Печать Великого князя?!

– Она отомкнет запоры.

– Как мне благодарить тебя, княжна?

– Сбереги князя Эдварда, – прошептала княжна чуть слышно, и громче уже, добавила: До свету – три часа. Попрощаемся, нельзя медлить. Ты напишешь мне, Эдвард Эдмундович?

– Как же я напишу, Энни? Голуби твои в лесной усадьбе, хоть я и заеду, может быть, туда, но их ведь не возьмешь с собой… Не писать нам больше друг другу: а бывало по десять раз на дню я забирался на голубятню: не принес ли весточки голубь…

– Тех голубей, что в усадьбе, коли будешь там, выпусти. А этого – возьми. – Княжна достала из складок своего плаща красивую и легкую золотую клетку с голубем. Голубь был белым. К клетке были привязаны два сафьяновых мешочка – большой – с кормом, маленький – для письма.

– Пусть это будет твое последнее письмо. Отправь его, когда что-то решится.

– Спаси Бог, Энни. – Эдвард принял с поклоном клетку и прикрепил ее над седлом. – Прощай! Так или иначе, знаешь сама: я все равно покинул бы Клев. Не может дочь Малескольда пойти за изгнанника. Буду удачлив – богатые ладьи унесут тебя госпожой в землю бриттов. Нет – не услышишь более обо мне.

– Слушай, князь! – звонко воскликнула Анна Ярославна, и подняла руку ладонью вверх. – Клянусь тебе Божьей Матерью, что не бывать мне замужем ни за кем, кроме тебя, покуда не проживу я на белом свете столько же, сколько уже прожила! Нынче мне двенадцатый год – одиннадцать лет буду я ждать твоих сватов… А не дождусь – будет, как отец рассудит – сам ведаешь, не для себя князья живут! Прощай! Езжайте же, покуда отец не хватился перстня, езжайте скорее!

– Погоди, княжна, – сказал я. – Кабы Ярослав, обнаружив пропажу, не подумал на кого зря…

– А не подумает – я сама признаюсь, – гордо вскинув голову, ответила Анна. – Да объясню еще, зачем! И пусть гневается – не боюсь – его я дочь или чья? Скачите, скачите же!

Мы вскочили в седла и поехали…

Ворота, разделявшие княжеский дворец с городом, были на запоре… Я, не спешившись, ударил по ним.

– Кого нелегкая? – грозно окрикнул гридень сверху. – До утра!

– Печать Великого князя! – крикнул я в ответ. – Спустись да отворяй!

Заскрипела лестница: страж медленно спускался по ней с плошкой-светильником в руке. При слабом ее огоньке ярко сверкнул перстень.

– Проезжайте!

Выехав за ворота, мы проскакали через площадь, свернули по широкой улице к Боричеву ввозу. Белые двухэтажные дома по обеим сторонам чернели высокими окнами. В чьей-то библиотеке светились три окна – одни на всей улице… Чем занят тот усердный книжник, который, на мгновенье подняв голову от свитка, подивится топоту в неурочный час и тут же забудет об этом?.. Ведь невдомек будет ему, что не с княжьим, неотложным до утра, поручением спешат верные слуги, а беглецы спасаются бегством.

Перегороды улиц… Последние – городские – ворота…

– Печать Великого князя Ярослава!!

Глава седьмая

Всю ночь мы провели в седлах, стремясь как можно дальше отъехать от Киева… Невеселые мысли обуревали меня в этой ночной скачке! Могучий Ярослав – отныне мой недруг. У кого же искать помощи теперь? Суждено ли мне когда-нибудь вернуться законным хозяином в Ведов?

Изгнание. Что может быть горше этого слова?

Ночная мгла меж тем рассеивалась. Воздух светлел. Слабо проступили из него дневные краски листвы и трав. Вот-вот начнет наливаться рассветным румянцем небесная твердь.

– А помнишь ли ты, rex Владимэр, как сам Малескольд, в юности своей изгнанный с отчего стола братом своим Святополком Окаянным, бежал за помощью к вольным новгородцам? А еще ранее Господин Великий Новгород помогал отцу его – Крестителю Руссии?

– Ты угадал мои мысли, Эдвард Эдмундович. Мне не к кому обращаться, кроме как к вольным новгородцам. Но ты, однако, бледен как смерть: бессонная ночь тебя утомила. Спешимся!

Мы расположились под раскидистым дубом. Волвич привязал, осмотрев, двух коней, а третьего повел под-узцы к небольшой, вьющейся внизу речке. Эдвард небрежно бросил свой синий аксамитовый плащ между узловатых мощных корней и прилег. В следующее мгновение, взглянув на него, я увидел, что он глубоко и крепко спит: особенно бледное на фоне темно-зеленого его наряда лицо было обращено к по-утреннему светлому небу, бледно-алые губы приоткрылись в слабом дыхании, тонкая рука, видимо – случайно, застыла, коснувшись рукояти меча…

…Республика Новгородская. Много доводилось мне слышать о ней, в великолепии своем не уступившей бы и республике древнего Рима, прославленной языческими историками. Торговые гости новгородские путешествуют едва ли не на край света. Горды новгородцы богатством своим: и в Киеве, и в Чернигове, да и в Ведове моем и князьям считается постыдным богато одеваться… В Новгороде же – ни одна простая горожанка не выйдет за ворота без драгоценных серег и ожерелий… Бог им судья в гордости их непомерной. Но зато и смелы новгородцы, охочи биться за правое дело…

Значит в Новгород отправимся мы сегодня?

– Не новгородская, а твоя земля поможет тебе, княже.

Я вздрогнул. Передо мной стоял Волвич – я и не заметил, как напоил он всех коней и вернулся к дубу.

– Вот как – стало быть, ты читаешь мысли, волхвов посланец… Но что хотел ты сказать этим?

– Тебе надобно скакать не в новгородскую, а в свою землю. Едва нога твоя ступит на землю княжества Ведовского, как ты получишь столько рати, сколько понадобится тебе, чтобы выгнать Глеба.

– Мне неясен смысл твоих речей. Неужели не понимаешь ты, что Глебовы наемники схватят меня прежде, чем я успею набрать верных мне людей?

– А разве только над людьми по праву рождения стоишь ты князем, Владимир Ростиславич? Люди – твои подданные, ибо живут они на твоей земле. Но разве только люди живут на ней, княже?

Я встретился взглядом с желтовато-серыми, близко посаженными глазами Волвича, и на мгновение мне стало по-настоящему жутко…

Теперь я понял, кем был данный мне волхвом страж.

Глава восьмая

После полудня князь Эдвард проснулся.

– Странный сон привиделся мне, rex Влэдимэр, – сказал он, приподнимаясь на локте. – Мне снился старый сад, обнесенный высокой и и темной каменной стеной, это была старая стена – между камней ее проступал мох. В саду росли могучие дубы – такие, как этот. Их сплетающиеся кроны были так густы, что в саду царил полумрак. Под одним из дубов стояла широкая каменная скамья, окруженная кустами черных роз. И на этой скамье, с четками в руках, сидела девушка лет девяти. На ней был темно-синий плащ, отороченный коричневым мехом: в Руссии не носят плащей такого покроя. Капюшон его был накинут на голову, так, что бросал легкую тень на бледное печальное лицо, обрамленное черными волосами. И я почему-то знал во сне, что эта девушка – моя сестра лэди Ингрин, которую я видел последний раз совсем малюткой. А потом мне снилось и вовсе странное: из темной аллеи вышел и приблизился к ней ты, rex… И ты также был одет не по русскому обычаю, а лицо твое было печально. И вдруг я увидел, что Ингрин в слезах закрывает лицо руками, а когда она отнимает руки от лица, то это лицо – уже не лицо девятилетней, а прелестное и радостное лицо шестнадцатилетней девушки. Я смотрю на тебя – и перед взглядом моим уже не ты – а высокий и широкоплечий молодой воин, похожий на тебя… А дальше все затуманилось, и я пробудился ото сна.

– Ты почти не рассказал мне о своей сестре, Эдвард Эдмундич, – сказал я, передавая ему флягу с водой (Волвич раскладывал тем временем на кожаном небольшом мешке нехитрую походную снедь – сухари и вяленое мясо) – где она, и что с ней?

– Тебе ведомо, rex, что у могучего и славного Эдмунда Айронсайда было двое детей, – отвечал Эдвард со вздохом. – Я и лэди Ингрин. Канут, захвативший отцовский трон, хотел под корень уничтожить наш род, еще более хотела этого жена его Эмма. Мне и малютке Ингри грозила неминуемая и жестокая смерть, если бы ни верный отцу датчанин Вальгар, который вынес нас из замка и бежал со мной в Данию. Вальгар не мог унести нас обоих – его разыскивали на всех отходящих кораблях – но разыскивали человека с двумя детьми. Вальгар не решился подвергать риску меня – наследника трона, или, как говорите вы, стола. Поэтому он укрыл Ингри в стенах монастыря святого Юлиана: монастырь этот оставался втайне верен Эдмунду. Она и сейчас должна находиться там… Если она жива, и если ничего не случилось – я много лет не получал никаких вестей… Но трапеза наша, однако, окончена, и кони отдохнули. Нам пора в путь, в Новгород, rex Влэдимэр!

– Нет, Эдвард Эдмундич, мы едем не в Новгород.

– Куда же?

– Ко мне, в Ведов.

– В Ведов?!

– Да. Я все объясню тебе, когда мы будем там, а покуда только прошу – положись на меня.

– Будь по-твоему. Но сначала сделаем небольшой крюк по лесу – мне надобно взять кое-что из лесной усадьбы. Едем!

Вскоре отдохнувшие кони уже несли нас по лесной дороге. Невдалеке от лесной усадьбы мы с Волвичем остановились и подождали князя Эдварда. Он воротился скоро: я заметил, что к седлу его приторочен небольшой, но тяжелый по виду мешок синего сафьяну.

Мы продолжали наш путь: не более четверти суток отделяло нас от земли Ведовского княжества. Широкая дорога снова вела глухим лесом.

– Чу, княже! – сказал Волвич, настороженно прислушиваясь к чему-то. – К нам скачут навстречу.

– Пусть их, – недоумевая отвечал я. – Дорога наезжана – вон как земля прибита – будто камень…

– Наезжена-то наезжена, да этот топ мне не по нутру, – проговорил Волвич хмуро. – Свернуть бы, княже…

Но было поздно: копыта били все громче, и в следующее мгновение из-за поворота появились уже голова и круп первой лошади.

Глава девятая

Я успел отметить, что сидевший на ней одет в иноземный доспех: вместо удобной и не стесняющей движений кольчуги, которая не дается иноземным мастерам, на нем были богато изукрашенные тяжеловесные латы из соединенных между собой пластин. Шлем – не с предохраняющей стрелкой на переносице, а с закрывающим все лицо забралом. Оно было опущено. Вслед за ним выехало еще двое всадников, тоже вооруженных с головы до ног, но уже на русский лад. За ними – на буланом коне – еще один. Лицо последнего, тоже вооруженного, показалось мне смутно знакомым… Я столкнулся с ним взглядом – и в то же мгновение узнал его – это был один из варяжских наемников князя Глеба!

– Это Ростиславич!! – закричал он.

– Немедля зарубить щенка! – отрывисто приказал одетый в иноземный доспех: видно было, что он был начальником над остальными. Не более двадцати локтей отделяло меня от него.

– Кто бы ты ни был, попробуй сделать это сам, трус! – выкликнул я, хватаясь за крестовину меча. – Князю невместно драться с холопами!

– Добро же, волчонок!! – взревел он сквозь железный шлем, кидаясь на меня: голос его также показался мне знаком, но думать о том было не время… С оглушительным звоном сшиблись в воздухе наши мечи.

Я словно ощутил себя греческим китоврасом: так танцевал подо мной послушный моим коленям Букефал, в смертном, звенящем булатом кружении, в котором завертелись всадник в заморском доспехе и я… Десница моя, казалось, ничуть не уставала от тяжести меча…

«У тебя крепкая кисть – клади удары всплошную, Владимир!» – вспомнил я вдруг уроки князя Ростислава. Вскоре я сам не мог уже различить, где находится мой меч, описывающий в воздухе сверкающие светлые линии… Враг мой, конечно, превосходил меня силою удара: я не должен был дать ему этим воспользоваться… Я изматывал его, защищая себя сплошной стеной взмахов меча… Неожиданно конь его, споткнувшись обо что-то передними копытами, дернулся с коротким ржаньем, словно в испуге… В следующее мгновение я ударил его между воротом доспеха и забралом. С глухим стоном враг мой съехал с коня. Когда он коснулся земли, я увидел обо что споткнулся его конь: это была отрубленная голова узнавшего меня наемника.

Я увидел Волвича, с силой пытавшегося вытащить меч, застрявший в доспехах второго убитого им врага… Я повернул голову, отыскивая взглядом князя Эдварда: от увиденного мной кровь похолодела в моих жилах – я увидел занесенный над непокрытой головой его меч… Высоко вскинутый – в мгновение ока он стремительно упадет – было ясно, что Эдвард не успеет даже увернуться… Необычайно долог рассказ об этом по сравнению с мигом страшного зрелища… До сих пор не могу понять я – какая сила помогла мне успеть воспользоваться мечом моим как дротиком – с шумом прорезав воздух, он ударил в запястье сжимавший меч руки: она разжалась, и меч, скользнув по плечу Эдварда, упал наземь. Соскочив с коня, я вооружился мечом убитого мною врага, и кинулся к Эдварду. Но противник его, пораженный рукой сына Эдмунда Айронсайда, качнулся уже назад…

От силы удара своего качнулся в седле и Эдвард: с глубоким вздохом отер ладонью чело…

– Ты мне жизнь спас, rex, – прошептал он, столкнувшись со иной взглядом.

– Пустое говоришь, Эдвард Эдмундич.

«Довольна ль ты мною, Великая княжна?» – добавил я про себя.

Не отерев даже обагренного меча, который я подобрал в траве, отшвырнув прочь чужой, я медленно приблизился к убитому мной врагу. Опустившись на одно колено, я рассек ремешки шлема и концом меча поднял забрало: на меня глянуло лицо боярина Бермяты.

– С недобрыми делами спешили они, княже, – негромко сказал подошедший ко мне сзади Волвич. Меч его лежал уже в ножнах.

Спешившийся Эдвард все еще тяжело дышал, прислонясь к стволу широкого вяза…

– Поспешим отсюда, rex, – прошептал он, столкнувшись со мной взглядом.

При виде порубленных тел, крови и стекленеющих глаз, к горлу моему подступила тошнота…

– Нет, погодим, – перемогнувши себя, возразил я. – Надобно поглядеть, с чем они ехали и куда. Неприятен сей обычай, что говорить. А только не нами он заведен и не зряшно.

– Да, – глухим голосом отозвался Эдвард. – Надобно осмотреть тела.

Тяжело перевернув неподатливое тело боярина, мы проверили его одежды и доспех. По нашему везению, кожаный мешочек, изобличающий формой, что хранит пергаментное письмо, оказался у него на груди – иначе долго бы еще пришлось гоняться за лошадью.

Я извлек наружу полупрозрачный свернутый лист желтоватого цвета.

– «Глеб Ярополкович, князь Ведовской, – на мгновение голос изменил мне, так сильно охватил меня гнев. Подумать только, самозванец нарекся по моему граду! – Желает здоровья и благоденствия благородному хану Собчаку, своему возлюбленному родичу. Приезжай, брате матери моей, ко мне в Ведов, да приведи с собою поболе войска. Ныне сижу крепко, да народ недоволен. Знаешь, что двоюродного моего в живых уж нету, коли пишу тебе с княжего стола, о прочем догадаешься. Накануне несчастного с ним случая на охоте, дружина за ужином испила ненароком меду с беленой, да поутру не пробудилась. Сложилось удачно, что у меня свои люди были наготове. Все бы хорошо, да многие жалеют о русском княжонке, да плетут нелепые слухи, будто бы он жив. Расправиться со смутьянами не решаюсь теперь, надо бы подмоги. После, как укрепимся, дальше думу думать станем. Чаю предстать пред зоркие твои очи, да челом бью, прощай».

– Боже Милостивый, каков негодяй! Но радуйся, rex, дружина твоя тебе не изменила!

– Не изменила, но не жива. Порадуюсь другому – хан Собчак не получит этого письма. Давно слыхал я об этом хане, еще от отца. Даже среди половцев слывет он вором.

– Пусть воронье склюет тела изменников, не заслуживших честного погребения, – друг мой окинул презрительным взором спобвижников князя-изменника.

– Поехали, Эдвард Эдмундич, – отвечал я, занеся уже ногу в стремя.

Вскоре мы вновь скакали по дремучему лесу.

Глава десятая

Тяжело было у меня на душе… Первый раз в жизни своей пролил я человеческую кровь… Горевал я также и об участи верных моих воинов, сгубленных вероломством. Погруженный в невеселые эти думы, не сразу заметил я, что Волвич, выехавший вперед, неожиданно остановился, поравнявшись с огромным дубом… что это был за дуб! Даже меня, привыкшего с детских лет к столетним дубам исполинам, помнящим еще, верно, Святослава и Игоря, поразила его мощь. Казалось, в низко расположенное дупло его можно было въехать верхом…

– С этого дерева начинается земля Ведовская, – сурово вымолвил Волвич.

– О, я помню, мне рассказывали в детстве об этом дереве! – взволнованно сказал я, приподнимаясь в стременах. – Какое оно огромное! Говорят, что вятичи и из меньших деревьев строят себе дома!

– Зачем же валить такие огромные деревья? – удивленно спросил князь Эдвард. – Да и кому надобны стены такой толщины?

– Нет, Эдвард Эдмундич, – рассмеялся я. – Вятичи не рубят таких деревьев, они строят свои жилища в них…

– В деревьях?!

– Ну да, если дупло достаточно велико, – с этими словами я спрыгнул наземь. – Зайдем, сам увидишь!

Эдвард также спешился. Я первым переступил край дупла и шагнул в темноту. Вслед за мною вошел князь Эдвард. Шагов не было слышно в упругой древесной трухе. Я сделал два или три шага от входа, и остановившись, раскинул в обе стороны руки: ни одна из них не коснулась стены дупла.

– Теперь мне ясно, как можно устроить в таком дереве жилище, – прошептал Эдвард.

– Хотя оно и велико, но в таких дуплах вятичи домов не строят, – голос мой тоже отчего-то сбился на шепот. – Дупло слишком низко от земли. Вятичи выбирают для жилья дупла, которые выходят наружу где-нибудь на высоте в полтора человечьих роста. Попасть туда можно только по веревочной лестнице. Внутри дупло вытесывается и ввысь и вширь, делаются даже ступеньки от входа книзу. Настилается пол, как в горнице, даже делаются тайные окошки… Вятичи в этом – мастера, они знают точно, насколько можно вытесывать дупло изнутри, чтобы не повредить дереву. И еще делается пара запасных выходов – повыше. В случае опасности, лестница поднимается, и такое жилье становится неприступной крепостью. Даже огонь против него бессилен: знаешь сам, как нелегко занимаются живые вековые деревья: горящая стрела, воткнувшись в ствол, догорит, не причинив ему вреда: чтобы загорелся ствол, надо обложить его грудами хвороста – а стрелы с дерева летят дождем!

– Воистину это достойно удивления! Но ответь, rex, так селится только это племя?

– Да, вятичи воинственный народ, и не любят возделывать землю. К чему тайники людям, мирно добывающим хлеб? Хотя доводилось мне слышать, что последние пол-века подобные тайники стали устраивать по всем княжествам и язычники, хранящие свои нечестивые тайны…

– Подойди сюда, rex Влэдимэр! – неожиданно громко воскликнул Эдвард. – Тут какая-то веревка!

Я приблизился к нему, и наощупь принял из его рук конец свисавшей откуда-то сверху веревки… Даже не веревки… Это была веревочная лестница!

– Постой-ка, князь Эдвард! – Я, ухватившись повыше, подтянулся на руках и встал ногой на первую ступеньку лестницы… Она начала раскачиваться.

– Ты хочешь залезть наверх?

– Я хочу поглядеть, кто устраивает себе жилища-тайники в моих деревьях. Здесь не вятская, а все же таки моя земля, – отвечал я, поднимаясь.

– Я подержу лестницу, а потом залезу за тобой.

– Хорошо!

Лестница кончилась: голова моя уперлась в нечто, напоминающее днище бочонка. Я нажал на него руками: оно неожиданно легко откинулось вверх, и к изумлению моему, оттуда хлынул поток света, показавшийся мне ослепительно ярким, после кромешной темноты дупла.

Я очутился в низкой небольшой горнице, ярко освещенной несколькими восковыми свечами. По чистым стенам ее висели связки каких-то трав. Они издавали пряно-удушливый сухой запах. Много места в горнице занимали два темных деревянных ларя – большой и поменьше, поставленные один на другой. Пол был устлан мягкими медвежьими шкурами.

В углу горницы, перед наполненной до краев водой глиняной миской, сидела на полу девочка лет восьми. Лицо ее было смугло, глаза – светло-карими, с, как показалось мне, странно расширенными зрачками. Увенчанные венком полевых цветов, темно-русые волнистые волосы, свободно струились по ее беленой рубахе… Поверх рубахи на ней была надета небеленая короткая запона, вокруг шеи – нитка красных бус. Девочка, казалось, не слышала как стукнул люк: она не отрываясь смотрела на воду, губы ее беззвучно шевелились.

Я не двигался, пораженный.

Возглас изумления слетел с губ появившегося вслед за мной из люка князя Эдварда. Девочка, вздрогнув, подняла голову.

– Не бойся нас, милое дитя, – мягко сказал Айронсайд. – Мы не хотели напугать тебя!

– Я не боюсь вас, – тихо ответила она. – Вы – христиане, вы пришли сюда – значит вы умрете нынче к ночи.

– Значит ты, дитя, не христианка?! – в ужасе отшатнувшись, спросил князь Эдвард, не обративший даже внимания на вторую часть фразы: немудрено – похоже, это была первая увиденная им язычница. – Господь да спасет твою душу! Но кто же ты?

– Я – Анея, – ответила девочка.

– Ты живешь здесь? Всегда?

– Нет, не всегда. Только днем. По ночам я выхожу отсюда.

– По ночам? Почему по ночам? Неужели ты хочешь сказать, что не выходишь из своего убежища днем?

– Я никогда не видела дневного света, – просто ответила Анея. – Мне нельзя выходить днем: навьи рассердятся. Я тогда в воде перестану видеть что да где случается. А старикам надо, чтобы я видела: потому меня и навьим посвятили, когда я не родилась еще…

– Но отчего же, ты сказала, мы сегодня умрем? – спросил я.

– Оттого, что сюда пришли. Ой! – Анея пристально взглянула на меня. – А ведь ты – князь Ведовской, Владимир…

– Да, я Владимир Ведовской.

– Вижу я, вижу… вижу, – заглянув в свою миску, проговорила Анея скороговоркой. – Не умрете вы… С тобой – можно, тебе – можно… Спеши, спеши только, князь Владимир, ждут тебя ждут, заждались…

Казалось, она не видела больше нас, склонившись над водою. Губы ее снова зашептали что-то беззвучно. Тем же путем, что и вошли, мы покинули горницу.

Снова стояли мы в темном, широком дупле, в которое слабо пробивался дневной свет. Увиденное только что, казалось мне причудливым сном.

Неожиданно я отчетливо услышал топот многих ног и приглушенные голоса вокруг дуба.

– Ты слышишь, князь Эдвард?

– Да.

Мы поняли друг друга без слов: выжидать в дереве не имело смысла: если Волвич отошел, кони все равно привязаны рядом: даже если мы поднимемся по веревке и нас не найдут – позорно бросать верных боевых коней. Если же Волвич там – мы не можем оставить его в одиночку биться с врагами… Конечно, если это – враги.

Мы не колеблясь вышли из дупла на свет.